Горошины. Повесть. Глава 4

                Выпавшим из одного стручка -
                посвящается...

                Глава 4.
                Контра.

  Резко распахнувшаяся настежь половина ворот, отбросила в сторону Анну Степановну, больно ударив щеколдой по руке. Резкий удар света от лампы летучая мышь на короткое мгновение ослепил, и она не увидела, а   почувствовала, как жёсткая сильная рука резко схватила   её за горло.

       - Что, контра, долго не открывала, золотишко прятала? – резко прямо в  лицо  прокричал перегарный голос.

  В этот самый момент  собака Кукла, рвавшая на цепи, сумела высвободиться  и в одно мгновение оказалась рядом. Анна Степановна  не видела, как молниеносно собака бросилась и вцепилась  в руку  того, кто держал её за горло, а другой рукой светил фонарём в лицо.

  Громкий вопль, похожий на нечеловеческий рык, раздался рядом, и в тоже мгновение цепкая рука отпустила горло... Откашливаясь, Анна Степановна увидела, как тот, что кричал, пытался стряхнуть с руки собаку, как бросил из второй руки фонарь и шарил в кармане полушубка.

  Крики, мужские голоса, грохот ворот, которые кто-то спешно открывал, все это вдруг резко оборвалось, когда  прозвучал выстрел. Анне Степановне показалось, что выстрелили в неё, но резкий визг Куклы, наконец выпустившей обидчика, и  забившейся недалеко,  больно  кольнул в середине груди…


  Маленький серый комочек  Куклу,  отец Степан Канинин привез домой в Зырянку, после того, как однажды по зиме   ездил навестить своих родных в село Шиняево. Погостив несколько дней у брата с невесткой, поиграл с маленькими племянниками Петром и Мишаткой, от души радовавшимся приезду крёстного, оставил гостинцы и, загрузив ответные подарки своим дочерям - Анне и Татьяне, тронулся ранним утром в обратную дорогу. За пазухой его тулупа сидел маленький щенок, молчаливо смотревший на нового хозяина.

     Не часто удавалось видеться братьям. Пятьдесят верст в один конец разделяли некогда неразлучных Степана и Ивана. Родились они в один морозный день, который выпадает раз в четыре года. Только Степан появился на свет на пять минут раньше, и поэтому всегда считал себя за старшего, и всячески оберегал брата.

    Они и женились - то в один день. Младший брат Иван женившись, на шиняевской  черноволосой красавице Наталье, остался в доме отца, переселенца из Орловской губернии. Степан же взял в жёны высокую, светловолосую певунью Дарью из Зырянки и  переехал к ней в её родительский дом. Старики, родители Дарьи были уже людьми пожилыми, и не захотели отпускать любимицу от себя. Старшие сестры давно уже были замужем и только изредка навещали родителей.  Дарья же была последняя из четырех сестер, появившаяся на свет, когда обоим родителям было уже за пятьдесят. Любили и холили старики  Дарьюшку, и никак не хотели с ней расставаться, не давали своего родительского благословления, сколько ни сватались к ней. Да и Дарья не больно-то рвалась замуж.  Пела,    сводя с ума молодых парней своим звонким голосом. Но на удивление всем со Степаном как-то сразу сладилось у них. Встретились на Покров на ярмарке. Взглянули друг на друга, и будто лучик солнечный засветился у обоих в душе где-то. Степан не стал мешкать, спросил парней зырянских: «Чья  такая? Замужем ли или нет?» По годам-то, вроде, как и замужем   должна быть, но не хотелось в это верить. Как услышал, что всем отказывает, ни за кого не идёт, так тут же, на ярмарке купил бусы и   к ней подошёл.

  - Здравствуй, солнце ясное! Согласна ль ты мне светить всю жизнь? – и протянул с этими словами бусы.

  Дарья растерялась от напора такого, зарделась, глаза опустила, но ненадолго. Быстро с собой справилась и так же открыто, с вызовом  спросила:

  - А не погасишь?

  - Ветру дунуть не дам.

  - Что ж, коли так, присылай сватов. Сумел меня сговорить, теперь сумей тятьку с мамкой уговорить,- сказала и пошла.

    И тут он первый раз услышал, как она поёт. Она подошла к стоявшей неподалеку девушке, внимательно наблюдавшей за их со Степаном разговором, взяла её под руку и запела…


  Анна Степановна очнувшись, поняла, что она воет… Воет, как раненная волчица воет над погибшим выводком. Она стояла на коленях перед Куклой и выла. По двору сновали какие-то люди, заводили лошадей, о чём-то громко переговариваясь. Но она не слышала их. Будто в один миг Анна разучилась понимать человеческую речь, а остался в ней только этот звериный вой. Кровь из пробитой собачьей груди  почти перестала хлестать, только шла пеной через открытую пасть. Кукла хрипела этой пеной и смотрела в глаза Анне Степановне, словно извиняясь перед ней за всё то, что предстоит испытать этой женщине, за всё то, от чего она её не смогла и теперь уже не сможет защитить.

  - Кукла, Кукла, - хриплым, чужим голосом она заговорила  и поглаживала    руками умирающую  собаку.

  - Звери! Какие же вы звери!- вдруг закричала она, - вскочила, и не понятно, откуда взялась сила, только она вдруг с одного маху, резко выдернула ту жердь из скобы, которую ещё несколько минут назад она никак не могла сдвинуть с места. Играючи, как будто  в руках была не тяжелая четырёхметровая жердь, а маленький прутик, вдруг размахнулась, занесла над головой и, не разбирая, стала крутить им разные стороны. Растрепавшиеся волосы вылезли из-под платка, перекошенное от злобы лицо, не дюжая сила хрупкой женщины, да и тяжелая увесистая жердина заставили   не прошеных гостей отскочить в разные стороны. Анна, размахивая жердью, кричала:

        - А ну пошли вон с моего двора! Звери! Нет! Вы не звери, вы хуже! Вороны! Падальщики! Вон отсюда!

  Выстрел опять прогремел неожиданно. Анна Степановна     обмякла, руки стали ватными и жердь с грохотом выпала из них.

  -Ну, ты, с.., угомонись! – громко орал тот, кто застрелил Куклу. – Не то ляжешь рядом со своей псиной. – И снова выстрелил в воздух.

  - Ах ты, контра недобитая! - заорал тот, на кого кинулась собака, защищая хозяйку, - Ведьма, поганая! – он подскочил к ней, отшвырнул подальше жердину, и со всего маху ударил Анну кулаком в лицо…


  Именно в этот момент Анна Степановна вспомнила, кому принадлежал показавшийся знакомым голос. Да это же Федька Рыжий! Так его звали все в округе, в родной Зырянке. Он жил неподалеку от родительского дома, был чуть по - младше Анны. Она вспомнила всю их семью,   много вечно грязных  ребятишек, то ли шесть, то ли семь. Все они были рыжие, с бесцветными ресницами и бровями, но за то с такими яркими веснушками на лице,  будто кто взял горсть льняного семени, да и высыпал им на лица. Вспомнила его родителей: отца, пьяненького каждый день уже с утра и сварливую, вечно чем-то недовольную  мать, которую все так и звали - Скандалиха. Фамилия у них была Сандаловы, но за шумливый нрав их матери, так и прилипло прозвище. И всех детей звали не иначе, как «скандалихины рыжики».  Жили они бедно, сам Сандалов промышлял тем, что иногда брался подшивать валенки, да плел бичи. Из-за бичей и произошла когда-то давно ссора у Анны с Федькой.

    Младшая сестра Анны, Татьяна была по годам ровесница Федьки Сандалова. Часто они играли все вместе на полянке, неподалеку от дома. И вот однажды, Федька стащил у отца новенький бич, сплетённый накануне вечером, и ожидавший своей участи быть проданным или пропитым, одиноко вися на гвозде над   крыльцом. Вынесенный на улицу, бич стал предметом гордости Федьки. Высоко взлетая над головой, он  со свистом рассекал воздух, замирал на какое-то мгновенье, а затем издавал оглушительный щелчок.

     Вся ребятня  с завистью смотрела на Федьку, так мастерски владеющего бичом. Каждому  хотелось так научиться щёлкать бичом. Но Федька никому не давал бича, нарочно дразня всех. Татьяна была в гуще всей ребятни и тоже просила со всеми:

        - Федь, а Федь! Ну, дай, хоть потрогать!- кричали ребятишки и бежали вслед за Федькой, поднимая в воздух клубы придорожной пыли.

    Отбежав на   расстояние, Федька останавливался, вновь взмахивал бичом, щёлкал и бежал дальше. Сколько бы ещё это длилось неизвестно, если бы не вышла за ворота Анна, чтобы забрать сестру.

  - Тата!- крикнула Анна. - Тата!

  Татьяна услышала сестру и побежала к ней.

        - Нюра! Нюра! А у Федьки бич новенький! Слышишь, как щёлкает? Я его просила дать хотя бы посмотреть, но он не дает. Попроси ты его! Ты большая, тебя он послушает. Ну, Нюра!- упрашивала сестрёнка, дергая за руку.

    Анна,  понаблюдавшая за хвастовством Федьки,   вдруг резко сказала:
- Нет! Не буду я его просить, он все равно не даст. Да и некогда нам, масло пора   сбивать. Скоро родители с покоса вернутся. Пошли!- сказала и повернулась, чтобы идти во двор.

  Но Федька оказывается, всё слышал. Резко взлетел бич в воздух и пролетел совсем рядом. Анна остановилась и сказала:

       - Ты озоруй, да меру знай! Не ровен час, кого  заденешь.

       - Ну, и задену, - с вызовом крикнул Федька, - ты мне не указ!

    Взвившаяся в воздух сыромятная бечева описала свой положенный круг. И вдруг резко, как ножом или кипятком резануло Аннину ногу чуть выше щиколотки. От неожиданности, Анна вскрикнула и схватилась на ногу. Сквозь крепко сжатые пальцы просачивалась кровь.

    Увидев кровь на ноге у сестры, Татьяна заревела в голос и бросилась к Анне, которая держала руку на ране.

  Федька захохотал в голос.

  - Что, выкусили? Знать будите, как мне указывать!- гордо прокричал он и, отвернувшись от сестёр, вновь начал щёлкать бичом.

    Наблюдавшая за всем ребятня опешила. Уже никто не бежал за Федькой и не просил у него пощёлкать или хотя бы  посмотреть бича.

  Анна распрямилась, посмотрела вслед Федьке, и только что и сказала:

        - Сам, ты себя накажешь!

    Вроде и не громко сказала, да только все слышали, даже Федька. Резко развернувшись, он вновь замахнулся, чтобы ударить Анну, но что-то пошло не так. Послушная доселе бечева, описав круг, сделала какую-то дополнительную извилину в воздухе и, положенный щелчок пришёлся как раз по Федькиному лицу, рассекая его по диагонали…


  Кровь из разбитого носа хлынула ручьем. Анна Степановна зажала нос рукой, а в голове пронеслись события из детства. До боли знакомая картина. Она выпрямилась, отерла кровь со щеки и как тогда, десять лет назад только и сказала:

    - Сам! Сам, ты себя накажешь!

  Тяжелая  мужская рука, в очередной раз не дрогнула, а что есть мочи, наносила удары за ударами, но  Анна не чувствовала боли… Она уже ничего не чувствовала, падая рядом с телом своей любимой собаки...