Помнить - больно. Забыть - нельзя!

В её жизни было достаточно драматичных моментов, тяжёлых ситуаций, когда опускаются руки, когда кажется, что – всё, ничего уже не поправить, и смысла в дальнейшем существовании больше нет. Многое довелось пережить Анне Терентьевне Скакун, многое осталось в памяти добрым и светлым, а многое по сей день царапает душу тяжёлыми воспоминаниями. Что-то приходит, вспыхивает в памяти, накатывает плавной волной и вновь уходит в глубины сознания, чтобы в нужный момент проявиться для рассказа, для того, чтобы могла она поведать о пережитом, посоветовать, предостеречь, прикоснуться к теням прошлого, пережить заново самой мгновения, минуты, дни и годы…

Но есть то, что не отпускает её никогда.

14 мая 1943-го года. Её – тринадцатилетнюю девочку Аню, прикладами бьют здоровые мужики в ватниках и направляют на неё автоматы подтянутые молодцеватые парни в немецкой военной форме. Память. Неотступная и жестокая память... Она вновь, как тогда, восемьдесят два года назад, стоит в плотной толпе людей – своих односельчан, стиснутая ими со всех сторон, она изо всех сил цепляется за руку матери, чтобы не оторваться и не потерять её, она ищет глазами младшего брата, который вот только что был рядом… Она во все глаза смотрит на свой дом, в котором вот ещё час назад она жила с самого своего рождения, который заботливо охранял её и берёг, роднее которого не было места на всём белом свете… Он был сейчас набит людьми, и ставни его, двери были плотно закрыты и подпёрты. Страшный человеческий вой, летевший из него, не могли заглушить толстые бревенчатые стены. Дом был объят чадным неуёмным пламенем. Чуть поодаль огонь пожирал соседские дома. Нечеловеческий его рёв и людские вопли вместе с тучами искр возносились в почерневшее небо. Немцы и бандеровцы жгли родную Анину деревню Кобылево. Ещё утром в ней было три с половиной сотни домов, а сейчас, в разгар дня, они превратились в огромные костры и закрыли своим дымом свет солнца.

Нет, она не погибла в ту самую страшную минуту, не погибли тогда и её мама с братиком. Их, как и несколько десятков других людей, оставили в живых по какой-то неведомой им пока причине.

Всё оказалось просто. Прагматичные немцы, уничтожив людей, позаботились о сохранении скотины – ведь нужно же было им самим чем-то питаться! Оставшиеся в живых, в том числе Аня, братик её Митя и мама Александра, погнали стадо коров в соседнюю деревню Бабичи. Когда уже подходили, молодой немец из конвоя на ломаном языке шёпотом предупредил их: бегите, мол, вас в Бабичах расстреляют. Анна подошла к своим, чтобы вместе броситься в побег, но её мама сказала: «…там наш староста, он нас в обиду не даст…» Знать бы им тогда, что враг немец оказался в большей степени человеком, чем односельчанин- староста, продавший своих земляков…

Кто-то убежал, по ним стреляли, убили не всех – девочка Анна осталась в живых. До Бабичей дошли десять или двенадцать человек. Их тут же поставили под расстрел. Только один девятилетний мальчишка смог убежать. Восемь человек расстреляли – и маму Анину с братом тоже. Они пережили своих сожжённых заживо соседей лишь на несколько часов.

Так в тот страшный день погибло 1214 жителей белорусского села Кобылево.

Нет слов в языке человеческом, чтобы описать те чувства, которые испытала тогда тринадцатилетняя девочка Аня. Сегодня боль притупилась, но не ушла совсем, и нет такого вечера, когда не вставала бы перед её глазами та страшная картина горящей родной деревни, когда не слышались бы ей вновь и вновь крики сжигаемых заживо людей… Зачем-то ей нужно было остаться тогда в живых. Уж не затем ли, чтобы всю свою жизнь доносить всем эту горькую правду, правду о том, как можем мы, люди, в иные страшные мгновения истории становиться зверями… Или, несмотря ни на что, оставаться людьми.

Да, казалось бы: если пережил кто это страшное, адское, сатанинское испытание, уж он-то навеки будет иметь прививку от зла, непрерывно стремящегося сгубить бессмертную человеческую душу! Ведь правда? Эх, кабы это было так…

Деревня была как большое кладбище. Люди, оставшиеся в живых, хоронили своих убитых прямо тут же, на пепелище, в огороде… До ухода немцев люди ютились кто в куренях, кто в землянках. Анну забрала в свою семью тётка, у которой было своих восемь человек. «Осталась голая, босая, меня же надо было кормить-одевать, - рассказывает сегодня Анна Терентьевна о своей незавидной юности. - Потом меня забрала двоюродная сестра, а когда немцев прогнали, немного пожила я в детдоме. Когда заболела тифом, ушла к бабушке и жила у неё четыре года. Уже после оккупации начали отстраивать деревню заново - для сельсовета выкопали землянку и для школы. Стала я работать в колхозе. Надо было поднимать землю. Копали лопатами. Лошадей не было. Да и чем копать, тоже не было. Ходили по пожарищам, искали обгорелые топоры, лопаты, другой какой уцелевший инструмент. Есть было нечего. Травой питались. Щавель на болотах такой здоровый был, как капустные листья. Пойдём по мешку нарвём, в чугунок набьём и в печку варить… Без соли – соли не было. Потом нашли где-то удобрение, оставшееся ещё с довоенных времён. Удобрением солили. Такое – белое было, я помню. Но по чуть-чуть только можно было солить, чтобы не отравиться. В оставшихся целыми деревнях хотя бы огороды как-то выручали, а у нас и того не было… В колхозе, если выполняешь норму, давали что-то похожее на фасоль. Чёрные бобы какие-то – ленд-лизовская помощь, вроде бы. Принесла бабе как-то, она поставила варить, десять раз воду сливала, а она всё чёрная и чёрная. Но ели – куда деваться-то».

Рассказывает Анна Терентьевна о своём отце: «Терентий Тимофеевич его звали. 1907 года рождения был, как в сорок первом ушёл, так вернулся домой в сорок шестом только. Дошёл до Вены. Несколько ранений было – подлечится в госпитале и снова на фронт. Четыре раза был легко ранен и три ранения серьёзные, нога осталась повреждённой на всю жизнь. Наград было много, главная из которых – Орден Славы».

Приехал он домой, а дома-то и нет, деревня вся сожжена. Вот так получилось, что фронтовик вернулся с войны живым, а его жена и сын погибли. Встретила отца одна единственная родная душа – шестнадцатилетняя дочка Аня. Работал Терентий Тимофеевич на родной своей земле директором детского дома, председателем колхоза, женился повторно, и у него и новой его жены родились ещё двое детей. Они были ровесниками двух детей Анны Терентьевны.

Кобылево, её родная деревня, между тем помаленьку, потихоньку, но восстанавливалась. «Возродиться из пепла» - как часто мы произносим эти слова в иносказательном, в метафоричном смысле, не имея достаточно воображения, чтобы осознать эту красивую фразу в изначальном, буквальном значении. А ей – девчонке, молоденькой девушке, женщине, матери, ничего представлять и воображать не пришлось. Она восстанавливала, возрождала  свою малую родину в самом прямом и утилитарном смысле. Но наступил момент, когда нужно было резко поменять свою жизнь. Может быть, иссяк запас энергии и стало невыносимо жить в руинах, среди могил, цепляясь за каждый метр пространства, которое нужно было вновь – исподволь и неотступно - делать обитаемым? А может быть, сработал основной инстинкт – накормить, вырастить, поднять во что бы то ни стало своих малых деток? В 1955 году Анна Терентьевна уехала со своей семьёй из родной Белоруссии на Дальний Восток, в деревню Еловку.

Годовалая дочка, сын семилетка, муж Николай Николаевич, сама Анна Терентьевна – в одночасье они оказались как будто совсем в ином мире. Здесь не было неизбывного, вездесущего запаха гари, здесь жили люди, в большинстве своём не изведавшие лиха войны, здесь было сытнее и спокойнее. А работы хватало всем – это в стране советов было общей и доброй приметой. Николай Николаевич был знатным плотником. По сей день в большинстве еловских домов стоят окна и двери, сработанные его руками. «Золотые у него были руки-то, - с гордостью говорит Анна Терентьевна и добавляет горько, - и горло тоже было золотое…» Он научился пить. Он как будто хотел залить что-то, полыхавшее в нём страшным огнём. Может быть, в его  душе продолжала гореть деревня Кобылево? Ведь был он земляком своей супруги, и до войны они ходили в одну школу. А в войну, будучи детьми, пережили одну большую трагедию, своими глазами увидев такое, что никогда, ни при каких обстоятельствах не должно происходить с человеком в Божьем мире.

Они не смогли жить вместе. Да, они честно пытались сохранить брак – уезжали из Еловки на родину на несколько лет, возвращались… Они метались по жизни, как будто убегая от преследовавшей их страшной памяти… Они потеряли взрослого сына – его убило на деляне в лесу деревом. Но ещё раньше отец потерял его в своей душе. Непреодолимой стеной между отцом и детьми, между мужем и женой встала водка. Они развелись. Николай Николаевич погиб. Семейная драма, растянувшаяся на десятилетия, завершилась только в семидесятых годах. Были ль эти события отдалёнными последствиями того страшного, что довелось пережить детям деревни Кобылево в мае 1943-го? Как знать. Одно понятно – душевные раны, полученные человеком в таких ситуациях - они хоть и не видны, но никогда не заживают и кровоточат пожизненно.

Долгие годы Анна Терентьевна проработала простой техничкой в школе села Еловка. Слышали школьники что-нибудь о её тяжёлом детстве, рассказывала ли она им что-то о пережитом? Не знаю, но сама она говорит сегодня, что многие из ставших взрослыми детей помнят её, при встрече здороваются, иногда поздравляют с праздниками. Сегодня она живёт в Еловке спокойной, размеренной, насколько это возможно в её возрасте, жизнью. Она почти потеряла зрение, с трудом передвигается по хате, но не выжила из ума. Умудряется чистить картошку и смотреть, скорее слушать, конечно, телевизор. Разбирается в текущей политической обстановке. Горой стоит за Батьку, которого считает и своим Президентом тоже – а как же, ведь она – белоруска! Рассуждает, что будь на её Родине другой президент, творился бы сегодня там такой же бардак и беспредел, как на Украине. Переживает за наших парней, воюющих на СВО…

 Дочь Анны Терентьевны, Татьяна Николаевна проживает в соседнем доме, и мама – всегда под её заботливым присмотром.

8 января Анне Терентьевне исполнилось 95 лет. С юбилеем её поздравила администрация Анучинского округа. Она радовалась гостям, благодарила за подарки и рассказывала, рассказывала… Несмотря ни на что, она не считает свою жизнь мрачной, безысходно тяжёлой и горькой. «Она полосатая – моя жизнь, - говорит Анна Терентьевна, - были в ней и чёрные полосы, и светлые, радостные…» С улыбкой она говорит о том, как «совсем недавно», в конце восьмидесятых, она успела побывать в гостях у своего отца за год до его смерти. О том, что родная её деревня Кобылево была полностью восстановлена и переименована в Первомайск, а в память о погибших там односельчанах установлен большой монумент. О том, что не одна, далеко не одна деревня Кобылево была сожжена фашистами – название её высечено в длинном ряду имён таких же сожжённых деревень на Хатынском мемориале… Она вспоминала и рассказывала, рассказывала…

Уверен, есть люди среди нас, главный смысл жизни которых – поведать о пережитом. Не главное их желание, а именно – смысл. Может быть, они и сами этого не осознают. Может быть им и самим мало удовольствия хранить, нести в себе тяжкие воспоминания. Но выходит, это нужно сделать – передать от первого лица, описать словами очевидца то, что кроме них никто уже не расскажет, не поведает, не донесёт правду… Наверное, и она такая - Анна Терентьевна Скакун, девяностопятилетняя жительница села Еловка, единственная живая из жителей сожжённой белорусской деревни Кобылево… Последняя из свидетелей.