Договориться с Тенью. Продолжение 2

     Телефон зазвенел неожиданно громко в этот утренний час. Девушка с закрытыми глазами нащупала брошенную возле кровати трубку.
— Привет, Софи! — услышала она голос Германа.
София сладко потянулась и взглянула на противоположную стену, где висели часы, — начало восьмого.  «Хорошо, что не в пять утра позвонил», — подумала она. София помнила, как несколько лет назад ей «повезло» попасть в австрийский госпиталь на операцию со связками, разорванными после неудачного катания в Альпах на горных лыжах. Санитары приходили в палату умывать и переодевать больных, когда они ещё спали сладким сном, а в окна ярко светили звёзды. Её тогда разрывало от противоречивых чувств: с одной стороны, она была несказанно благодарна за стерильную постель и ежеутренне свежую рубашку, однако ей хотелось от злости укусить санитара, который, осторожно разбудив, принимался энергично обтирать её влажной губкой, ещё горячую со сна, практически спящую.
— Привет, Герман! Как спалось на новом месте?
—Спалось отлично, как дома. Ты не обиделась за вчерашнее? Не бросишь меня одного в чужой стране?
— Я уже забыла. Какие у нас планы на сегодня? Что бы ты хотел увидеть?
— Тебя. И, конечно, картины. Я уже соскучился. Хочу встретиться сегодня с директором музея и кое-что обсудить. Ты поможешь мне?
— С удовольствием. Когда за тобой заехать?
— Можно сейчас, я готов. Вместе позавтракаем в отеле.
— Давай позже, мне нужно забрать свою машину после техобслуживания. Завтракай без меня, я подъеду.


София резво вскочила с кровати и вихрем понеслась в ванную, на бегу включив телевизор в холле почти на полную громкость. Матери не было дома, отец вставал рано и в это время уже работал в мастерской.
София вышла из-под душа, накинула махровый халат и, взяв в руки фен, замерла на месте. Утренняя программа заканчивалась экстренным выпуском, в котором сообщались криминальные новости. Этой ночью был ограблен художественный музей. Грабители вынесли из музея десять картин: четыре — неизвестного художника фламандской школы и шесть — немецкого художника Кингсховера-Гютлайна.
София села на диван и растерянно уставилась на экран. Диктор равнодушно сообщал подробности. Похитители проникли в музей через крышу. От облюбованных ими холстов остались в экспозиционном зале только рамы — преступники очень аккуратно освободились от них. На месте работает следственная группа, музей закрыт для посетителей.


На экране появилась следующая картинка: растерянный директор музея общается с представителями прессы.
Молоденькая журналистка бойко  задаёт ему вопросы:
— Вы можете сказать, украдены лучшие картины? На какую сумму примерно нанесён ущерб вашему музею?
— Картины, которые мы относим к золотому фонду музея, к счастью, не тронуты. Когда мне сообщили, что похитители забрались в здание через крышу, я подумал, что они взяли  иконы, находящиеся на втором этаже. Но те, пройдя мимо икон, спустились на первый и в последнем зале, у самого выхода, сняли десять картин, что висели на одной стене. Четыре из них — живопись неизвестного художника и шесть — Кингсховера-Гютлайна. У нас есть поистине бесценные вещи, например икона «Рождество Христово» — работа учеников Рублёва, да и другие не менее ценные. Такая избирательность говорит о том, что у исполнителей имелся заказчик на конкретные вещи. К сожалению, украдены картины из немецкой коллекции, для реставрации которых Германия перечислила определенную сумму денег. Мы вдвойне несём ответственность за чужое наследие, волею судеб оказавшееся на нашей территории. Правда,  во время Великой Отечественной войны немцами было разграблено и разорено только на территории Крыма пятнадцать музеев. Практически полностью был уничтожен и наш музей. Мы пообещали германской стороне, что их картины будут в целости и сохранности, но вот, не смогли уберечь от похитителей. Преступление — резонансное, и международного скандала наверняка не избежать. Вот это меня тревожит сейчас больше всего. Вы ведь, не станете скрывать от общественности, что украдены именно эти картины? Даже если я вас очень попрошу об этом?


Энергичная журналистка сразу заскучала и переключилась на одного из работников следственной группы:
— Как вы думаете, чьих рук это дело? Это заказное похищение или преступники действовали спонтанно?
— Похоже, заказ. Если я ошибаюсь, картины обязательно всплывут. В противном случае — осядут у заказчика, и мы больше никогда их не увидим. А самое неприятное то, о чём вам сказал директор музея — международной огласки не избежать…

— Да, и первый скандал мы будем иметь уже в течение часа, — грустно констатировала София, нажимая на кнопку пульта. — На сегодня новостей достаточно. Как бы эти переварить!
Отец стоял рядом и, нервно пощипывая седую бородку, молча смотрел на погасший экран. Переведя взгляд на дочь, изрёк:
— Скажи, моя девонька, а твой гость, часом, не имеет к этому инциденту отношения?
— Папа, об этом даже думать глупо, а уж вслух произносить — вдвойне. Меня заботит, как я скажу Герману эту дичь и останусь ли после этого живой и невредимой! Ты не представляешь, как счастлив он был, что его картины нашлись. И вот этому счастью пришёл конец. Через полчаса он услышит от меня, что его картины похищены. Господи, ну почему именно я должна сообщить ему об этом?!
София в отчаянье остановилась посреди мастерской.
— Почему ты говоришь «его картины»? Эти картины принадлежат человечеству. А значит — никому! Он что, надеялся, что сегодня их снимут ему с гвоздика и упакуют в мягкую тару для транспортировки в его загородную виллу?
— Я не знаю, о чём он думал, но планировал сегодня встретиться с директором музея.
— Отлично, как раз и будет о чём поговорить. Я думаю, если ты туда подъедешь и представишь своего гостя, то больше его не увидишь. Там же сейчас работает следственная группа. Вот они о нём и позаботятся. Он ведь пока единственный подозреваемый, надо полагать. Кстати, дочь, может, его уже и нет в гостинице… Где ты его вчера оставила?
— Папа, сегодня твои шутки неуместны.
— Я и не шучу. Я не на шутку серьёзен и боюсь, как бы моей дочери не отвели роль соучастницы и наводчицы.
— Папа, ты неисправим! Я уехала.
София быстро оделась и выскочила из квартиры.



До встречи с Германом она придумала отмазку, чтобы потянуть время, авось до завтра ситуация изменится.
— А у вас разве не бывает санитарных дней? — увозя всё дальше от музея своего гостя,  спросила София.
— Не знаю, никогда не слышал о таких днях. Думаю, и у нас иногда закрывают музеи по каким-либо обстоятельствам. На реставрацию, например… Но об этом, как правило, объявляют заранее.
— Нет, реставрация — это другое. А санитарные дни — это когда всё тщательно чистят, моют, убирают, обычно, это последний день месяца, поэтому, никого специально не предупреждают.
   

 Кажется, Герман ей поверил. Софии даже пришлось привезти его к музею и продемонстрировать закрытые двери, объяснив их санитарным днём. Хорошо, что Герман не знал русского языка и не понял разговора между оперативными работниками следственной группы, осматривающими место происшествия снаружи. Сегодня её обман удался. Но что она скажет завтра? Если даже крышу починят за один день и музей откроют, всё равно картины волшебным образом на прежнем месте не окажутся.
— Софи, вижу, у нас неожиданно образовался свободный день, так давай проведём его вместе, — Герман, казалось, смирился с неизбежностью прожить этот день без своих картин.
— Давай. Если хочешь, можно поехать к морю и погулять в ботаническом саду.