Из жизни глупца

…Говорила ему бабушка: «Ты лучше будь один, чем вместе с кем попало».  А он не понимал этих слов в десять лет, думал, что бабушка не знает жизни и не желает ему добра. Как можно быть одному, без друзей?
Друзей – в частности, и окружение – вообще, он себе выбирать не научился. Ибо осознал эту необходимость только в зрелом возрасте, когда люди наслаждаются выгодами правильного выбора в юности. Но было уже поздно – на заре старости знакомства заключаются с дальним прицелом – с нужными людьми. А кому он нужен? Без кола без двора?

А как он начал свою жизнь? Некто, с широкими выступающими, блестящими скулами и мутными водянистыми глазами, попросил его дать взаймы денег – «перечислю на свой счет для получения визы, а потом, вечером, сниму с банкомата деньги и верну». Уговорились в семь вечера, у «Двадцати трех пальм» при входе в Королевский национальный сад. Он прождал своего должника до девяти вечера. Не хотел уходить и в десять. Отчаянно надеялся.

– Я знал, что тебя кинут, – отчитывал его Черный, сосед по комнате, – я знал. («Если знал, почему не предупредил» – он боялся возразить Черному, так как не умел аргументировать свое мнение, а животный, холодный страх сидел в глубине его сознания – то ли был унаследован генетически, то ли сформировался в раннем детстве).  А Черный продолжал свою отповедь, но не потому, что желал помочь, а потому, что сам надеялся прикарманить чужие деньги:

– Мы все здесь встретились случайно, ничего друг другу не должны. Не обязан никто никому. Не представляю, как тебя воспитали твои родители. Не представляю, кто за тебя замуж выйдет.

Замуж за него вышла разбитная, симпатичная девушка. Любовь их была скоротечна – ее вранье и требовательность в сочетании с его ограниченностью и ложью довели их до разрыва: она бросила его после того, как он, не имея ни работы, ни постоянного места жительства, продал ее драгоценности – втайне от нее. Материальная составляющая, уже давно, перевешивала в ее глазах все остальные ипостаси супружеских отношений – даже качественный секс.

Только ли в ее глазах? Не слышал ли он сам, как одна девушка, мать четырех детей, сказал в разговоре со своими товарками:

 – Да, мой муж пашет с утра до ночи. Если же он хоть день не поработает, я его брошу. Не задумываясь.

Давно известно, что женщины данного вида заботой о детях прикрывают свои эгоистические намерения. И еще – они же плохо разбираются в политике. Разного рода политические проститутки, авантюристы, наивные горе-политологи и политические аналитики-онанисты, убийцы-диктаторы являются для таких женщин образчиками добродетели, достойными для подражания примерами, персонами с внутренним кремневым стержнем, золотым сердцем и платиновыми принципами.

…Знакомые и родственники его сторонились, друзей и товарищей у него никогда не было. Отверженность, погружение в земной ад безденежья и крушения необоснованных амбиций довели его до сырой подвальной комнатки, в которой не было даже электричества: только диванчик из IKEA, циновка да бамбуковый столик. Даже за такую нору он не мог позволить себе арендную плату – хозяйка подвала, желая получить хоть часть денег, подселила к нему релоканта-синкретиста, последователя восточной ереси. Иноверец попытался было проповедовать свое учение, но попал под такой водопад обоснованных возражений, что вынужден был ограничиться лишь ежедневным приветствием.

 – …Можно обвинить его во многом, но одного не отнять – его знаний, – сказал о нем одна вредная женщина. Она, безосновательно, подозревала его в том, что, по его наущению, она лишилась работы. На самом деле все было наоборот, только он, в силу врожденного отсутствия способности доказывать свою правоту, не мог отстоять себя и свою репутацию.

Он спрашивал себя:

 – Как я докатился до такого дна, почище, чем у Горького? Кому нужно было, что первая часть моей жизни, как у Мильтона, прошла в холе и неге, а вторая – полна горестей и неудач?

В своих бедах он, поначалу, винил себя. Потом он понял, что определенную роль играют и обстоятельства.

Примечателен следующий эпизод из его биографии: в возрасте двух месяцев он должен был умереть от заражения крови. Одна бабка его заявила: для спасения внука нужно дать взятку главному педиатру всея империи, а у меня ни копейки денег. Отец его впал в прострацию. Мать молилась и плакала. Другая бабка наскребла нужную сумму и передала ее по нужному адресу. Главный педиатр, хоть и гнуснейший лицемер по жизни, но великолепный знаток своего – полезного человечеству – ремесла, спас непонятно для чего родившегося ребенка. Не зря открыли мемориальную табличку в честь доктора, не зря. Забыли, конечно, среди научных званий и степеней упомянуть словосочетание «знатный мздоимец», ну да ладно. Кто без греха?

Зачем он живет? Крах в вере, беспросветное существование, нелюбимая работа, зарплата – кот наплакал, еще и взимают с нее, в счет его долгов банкам, судебные приставы чуть ли не половину. Пролетела жизнь – покатилась под гору. Вслед за Гельмутом Вельцем он может повторить: «Тяжело говорить о своей собственной жизни, что лучшие ее годы были напрасно отданы служению дурному делу».

Может быть, будь у него свой «толкач», человек, который бы его продвигал, он бы и смог добиться в жизни чего-то конкретного. Но «толкача» у него не было. Как и наличия здравого смысла. Подруг и друзей искал он среди тех, кто превосходил его по уровню знания жизни и кто уступал ему в остальных сферах человеческой деятельности. Между тем, два его приятеля, абсолютно разные по умственному развитию и кругозору люди, объясняли ему: «Все в жизни, даже дружба, основывается на выгоде. Симпатия? Выгода – общество приятных, красивых людей. Даже общение? Выгода – наслаждение от беседы». Удивительно ли, что один из них уехал жить в США, другой – в Европу? А он? А он влачит существование на родине, среди отеческих пенат.

Казалось бы – несмотря на бесцельное существование, трусость и отсутствие привлекательной внешности да харизмы, он смог уцелеть в такое бурное время. Олигархи-людоеды не отправят его осваивать Луну или Марс, президенты, премьер-министры и прочие князья тьмы не пошлют его в мясорубку противных Создателю, бессмысленных войн. Не грозят ему и система социального кредита, и отсутствие интернета, и принуждение к включению в рацион искусственного мяса. Этим его не удивить.

В «святые девяностые», в подростковом возрасте, он питался одной жареной картошкой и квашеной капустой. Родители его, потомки аристократического и купеческого родов, не брали взяток, не юлили перед формирующимся классом торгашей-чиновников, не заводили полезных знакомств среди шушеры, всплывшей после развала Империи зла. Им это было противно.

 У него есть родственница, которая никогда не бросала его в беде, а сколько ваших знакомых сегодня погрязли в судебных тяжбах из-за наследства? Причем это необязательно исколотые бессодержательными татуировками, двухметровые бородатые хамоватые громилы с пивным брюхом и тупым взглядом высокомерных садистов. Попадаются среди этой мещанской публики, готовой зарезать за лишний грош родную мать, и весьма интеллигентные, на первый взгляд, люди. Например, два брата: один – депутат, другой – посол. Не поделили дом отца в центре города – огромный дом. Судятся до сих пор. Хорошо воспитал папаша своих чад!

Но что ему их проблемы? По-своему, жизнь изменила его хоть в одном. Из наивного и зашоренного патриота-националиста он превратился в циничного стоика, исповедующего в гражданской жизни слова Ленина о том, что «люди всегда были и всегда будут глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике, пока они не научатся за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями, обещаниями разыскивать интересы тех или иных классов».  А любимый его монолог – монолог Фальстафа. О чести.

«…разве честь приставит ногу?
Нет. Или руку? Нет. Так значит честь —
Не доктор. Что ж она такое? Слово.
А что такое слово? Только воздух».

Не странно ли? Человек, который перевел эти строки с английского языка, серьезно верил в понятие чести. Даже вызвал на дуэль другого своего собрата по перу. Правда, оба участника оказались карликами, сидящими на плечах гигантов прошедшей эпохи. Если для их гениального, покинутого всеми предшественника глупая дуэль была попыткой отстоять свое право на свободу среди мещанской сволочи и царского произвола, то в их случае – лишь бездарной имитацией талантливых, но лишенных масштабности мышления эпигонов.

…Да и он сам – эпигон. Такая мелкотравчатость на фоне такого происхождения…. Надежда нации, опора трона…. Да, в детстве его чрезмерно опекали, требуя, одновременно, того, к чему он готов не был и чего он достигнуть не хотел. Сейчас – у разбитого корыта…. И рад любой похвале самого посредственного начальника. Плохих руководителей у него не было, и у нынешнего он учится (хотя уже он должен учить других…).  На днях начальник, несмотря на то, что находился в отпуске, спешно прибыл на работу и просидел за компьютером до семи сорока вечера – писал заключение касательно испытательного срока своего великовозрастного сотрудника среднего звена.

– Какой бескорыстный, какой самоотверженный человек, – думал о своем наставнике его подчиненный, – вспомнил о том, что необходимый документ следует переслать до конца этой недели, приехал, сидит, пишет, дает положительное заключение, везде ставит «отлично»….

А через некоторое время стало известно, что по новому закону, о котором не интересующийся особенностями законодательного крючкотворства подчиненный ничего не знал, наставнику и руководителю, дающему характеристику по окончании испытательного срока, полагается … денежная премия. Некрупное, но солидное вознаграждение за менторские способности.

…Он так ничему и не научился. Но потому ли, что туп и глуп? Может, этот мир ему просто неинтересен, и родись он несколько веков назад, слава бы о нем дошла и до наших дней?