Пионерский лагерь

Дорогие читатели, некоторое время назад мы с вами вспоминали нашу советскую школу. Помните? Уроки труда - "Какое хорошее слово ТРУД...", "Уроки физкультуры"  и предшествующую им запись в школу - "Это, собственно, и была жизнь".

Но ведь была ещё одна важная часть нашего советского детства — каникулы. А именно - пионерский лагерь. Нет, конечно, были дачи и бабушки в деревне, были поездки с родителями в дома отдыха, пансионаты и на море дикарями. Но я сейчас именно о пионерском лагере. О «своём». Я была там всего несколько раз, но впечатлений хватило на всю жизнь. Название лагеря не указываю, но, если кто-то его узнает, напишите, будет очень приятно.

Родители работали на крупном заводе, который имел название и номер — так называемый «почтовый ящик». Завод был богатый, имел санаторий и дом отдыха в Крыму, пионерский лагерь в Подмосковье, который вне школьных каникул служил домом отдыха для сотрудников завода, профилакторий в Москве, ведомственный детский сад, свою поликлинику, техникум, втуз на базе завода, тесную шефскую связь с театром оперетты, не помню только, кто над кем шефствовал, и что-то ещё, я всего не знаю.

Лагерь находился на юге Подмосковья, в Чеховском районе. Дорога туда от здания завода занимала около трёх часов. Ехали на новеньких, самых комфортабельных в те годы автобусах - «Икарусах». Большая колонна — а отрядов было больше двадцати — украшена флажками, на лобовых и боковых стёклах большие надписи: «ДЕТИ!». Впереди едет милицейская машина, замыкают колонну ещё одна милицейская и «Скорая помощь» - все с мигалками. Когда я поехала в первый раз, после первого класса, то была в девятнадцатом отряде, и он не был самым младшим, а когда была в последний раз, после девятого, то в третьем, а отрядов было под тридцать. Да, при лагере была ещё территория выездного детского сада.

В автобусе знакомились с вожатыми и друг с другом. Но большинство ребят были уже знакомы по другим сменам. Очень многие ездили каждый год на всё лето.

Корпуса когда-то были все деревянные, одноэтажные, я успела один раз пожить в таком, когда была в третьем отряде. Потом их стали заменять на двухэтажные, светлого кирпича. В таком я жила, когда была в девятнадцатом. А в двух-трёх оставшихся пока деревянных селили самые старшие отряды.

Это было круто — жить в деревянном! Корпуса были просторные, добротные, с резными наличниками, выкрашенные в разные цвета. В таком корпусе размещался один отряд. По центру вход с широкой лестницей с широкими перилами и резными балясинами. На лестнице всегда кто-то сидит на ступеньках — уж очень удобно. Сначала попадаешь на большую застеклённую веранду, тянущуюся вдоль всего фасада, с длинными столами, лавками и шкафами вдоль стен. С веранды входишь в основное помещение. Налево — спальня девочек, направо — мальчиков, между ними большой холл с умывальником, туалетом, зеркалом, кладовкой для чемоданов.

А в новых, кирпичных, корпусах размещались по два отряда — один на первом, другой на втором этажах. Так же слева девочки, справа мальчики, посередине холл. И у каждого отряда свои собственные веранды, расположенные на противоположных сторонах корпуса.

Пока ехали в автобусе, разбивались на компании знакомых, договаривались, какие кровати занимать, чтобы оказаться рядом. Войдя в спальню, разбегались, и каждый плюхался на облюбованную кровать, многие бросали сумку, куртку, кофту на одну-две соседних:

- Занято!

Те, кто приехал впервые, занимали кровать из тех, что остались после «основных».

Вожатыми работали взрослые, работники этого же завода, многие годами уезжали на всё лето в лагерь. Встречались и студенты, но реже. Вожатых в отряде было два основных и ещё помощник вожатого. Три взрослых человека на отряд. В отряде человек двадцать-двадцать пять.

Помню, когда я приехала в первый раз, вожатыми у нас была супружеская пара, Вера и Женя, а их дочка, моя ровесница, отдыхала в другом отряде. Говорили, что Вера и Женя ездят вожатыми много лет, им было лет по сорок, многие родители хотели, чтобы их ребёнок попал именно к ним.

Как мы их любили! Они были справедливые, спокойные, добродушные, но твёрдые в своих словах и поступках. И они всё время были с нами. Сколько всего интересного мы успевали! Как легко, между делом, незаметно они гасили зарождающиеся конфликты, разрешали споры, мирили поссорившихся. Созданную ими атмосферу доброжелательности и сплочённости в доставшемся им на месяц отряде помню до сих пор.

На следующий день после заезда устраивали общелагерный сбор в большом клубе. Знакомили со всеми работниками лагеря, рассказывали о порядках, зачитывали устав лагеря.

Помню самый первый пункт этого устава - так называемый «Закон 21 га». Что это значило? Лагерь занимал территорию площадью в 21 гектар. Выходить за пределы лагеря самовольно было категорически запрещено. В целях нашей же безопасности. И когда кто-то подбивал приятелей пробраться через лазейку в заборе и пойти на речку или в деревню за яблоками, кто-нибудь напоминал: а как же закон 21 га? За нарушение этого закона было предусмотрено неотвратимое наказание — немедленная отправка домой.

Но мы не сидели безвылазно на этих огромных гектарах. В хорошую погоду ходили всем отрядом в лес и на речку, правда, не купались, потому что она была мелкая, быстрая и холодная, но мы бродили по колено в чистой прозрачной воде, плескались, загорали на берегу, на мягкой травке, а мальчишки успевали даже посидеть с удочкой. Во время прогулок рвали полевые цветы, ставили их с спальнях в банки с водой.

Помню, что с двух сторон от лагеря были две деревни или два села — Дубечня и Михнево. И простирались большие поля, на которых что-то колосилось и колыхалось волнами под ветром.

Лагерь был построен в сосновом лесу. На территории были настоящие, нетронутые лесные участки. Там упоительно пахло нагретой на солнце смолой и хвоей, и росла земляника.

И что интересно — на всей территории лагеря не было комаров. Вообще! Мы бегали до самого отбоя в шортах, сарафанчиках, с открытыми руками и ногами, ни о каких комарах и речи не было. Тогда хорошо была развита малая авиация, леса и разные другие территории обрабатывали с воздуха от комаров, клещей.

Кстати, само слово «клещ» я впервые услышала где-то в девяностых годах и долго не знала, что это вообще такое. А сейчас часто встречаются сводки о том, какое количество человек пострадало от их укусов в разных областях нашей страны. Недавно была в ветеринарной клинике, и услышала разговор о том, что даже в Москве, в парке и сквере весьма престижного района собаки были укушены клещами, с чем их и привели в клинику. С грустью вспоминаю то беззаботное время сегодня на даче, вся искусанная комарами.

В лагере был большой клуб, где раза два в неделю показывали кино и проводили всевозможные репетиции, конкурсы, выступления и собрания. Почему-то запомнился КВН среди вожатых и строчка из песни, сочинённой на мотив известной песенки из «Бременских музыкантов»: каждый человек нам интересен, каждый человек нам дорог!..

Была огромная столовая с длинными столами. За одним столом помещался весь отряд. За каждым отрядом был закреплён свой стол, о чём оповещала стоящая на краю табличка. Никакой кормёжки по очереди, в две смены. Кормили очень вкусно и «на убой». По приезде в лагерь всех проверял врач и взвешивали. Считалось, что в конце смены, при прощальном взвешивании, ребёнок должен показать «привес», тогда, значит, он отдохнул в лагере с пользой, подрос, поправился. Родителям приятно. А для сотрудников это один из важных показателей их хорошей работы.

Помню, что при столовой была пекарня, и там пекли необыкновенно вкусный хлеб — белый и чёрный, оба «кирпичиком», мягкий, пористый, с восхитительной хрустящей корочкой. Пекли его в ночь, и к завтраку нам подавали толстые квадраты тёплого, а то и горячего белого хлеба, а сверху — скрученный розочкой шарик сливочного масла, который подтаивал и впитывался в душистый мякиш.

Ребята из старших отрядов дежурили по столовой, помогали накрывать столы и по кухне — перебирали почищенную в картофелечистке картошку и срезали кое-где оставшуюся кожуру или глазок, иногда повара поручали что-то ещё, столь же необременительное.

Ребята любили помогать на кухне. Поварихи были весёлые громогласные тётки, разговаривали с нами ласково, хвалили, смеялись, шутили, угощали чем-нибудь, а главное — кто дежурил несколько раз и стал уже для поваров как бы своим, мог прийти поздно вечером, тайком, после отбоя и получить пару буханок только что вынутого из печи хлеба. Его заворачивали в кофту или куртку, чтобы не обжечься, бегом мчались в корпус, приносили в спальню, разламывали и ели. А к чёрному хлебу давали ещё головку чеснока. Им натирали глянцевую хрустящую корочку и с наслаждением ели, сидя все вместе на двух сдвинутых кроватях. Это было одно из самых больших лагерных удовольствий.

И мы не были голодными, готовили очень вкусно, порции большие, добавки — сколько хочешь. В тумбочках у всех домашние гостинцы из посылок, которые два раза в неделю привозили от родителей из Москвы. Но горячий хлеб в тёмной спальне, освещаемой только луной да уличным фонарём, в тесной компании, тайком, давясь смехом, стараясь не шуметь — это … До сих пор вспоминается. За хлебом бегали в основном мальчишки и, деликатно постучавшись, приносили нам. Не помню ни одного случая, чтобы нас ругали или наказывали за нарушение режима, хотя от вожатых скрыть это было невозможно — аромат стоял на весь корпус. Но тогда всё было проще.

Помню, в одну смену, было нам лет по пятнадцать, почему-то возникла такая мода не мода, игра не игра — кто больше съест. Начали мальчишки, девочки поначалу смеялись, глядя на них, уписывающих вторую порцию борща или третью порцию второго, - они уже беспокоились о фигуре и кокетничали за столом: ой, я это не ем, это мне много, возьмите у меня половину! - а потом тоже включились и лопали чуть что не наравне с мальчишками. Теперь за столом третьего отряда было весело:

- Мне добавку супа!

- А мне ещё второе!

- Ещё запеканку!

- Ещё кисель/компот/кофе!

- А нам ещё хлеба с маслом и сыром!

- А я уже третью порцию ем!

- Так, ещё салат и печёнку с гречкой кому?

- Мне!..

Ни разу за всё время не слышала и не видела, чтобы кому-то отказали в какой-то добавке. Хороший аппетит очень поощрялся.

- Это кто же у нас так хорошо кушает?

Возле нашего стола неожиданно появляется сама шеф-повар — дородная, красивая женщина в белоснежном халате и высоком, накрахмаленном колпаке на высокой причёске с шиньоном. Она стоит у торца стола, величавая и монументальная, как памятник. Пухлые руки сложены под высокой грудью впечатляющих размеров.

- Третий отряд?

- Да!!!

- Вкусно вам?

- Да!!!

Радостно, в двадцать с лишним глоток.

- Вы мои хорошие! Кушайте на здоровье! У вас же сегодня у двоих день рождения? У Юры и Любы?

- Да!!!

- На полдник будет вам два пирога. С чёрной смородиной и орешками.

- Ура-а-а!!!

В лагере была такая традиция — в день рождения каждого ребёнка для всего отряда пекли огромный пирог на весь промышленный прямоугольный противень. Этот пирог, сладкий, сдобный, был с ягодами, фруктами или вареньем, джемом, высотой сантиметров двенадцать. Подавали его на полдник. Плюсом к тому, что положено по меню.

Несмотря на то, что жизнь в лагере была очень активная, и мы много двигались, в конце той смены при прощальном взвешивании был зафиксирован внушительный, столь отрадный для сотрудников «привес» — не только у мальчишек, но и у девочек.

В большом клубе два раза в неделю показывали кино и работало десятка полтора различных кружков.

Было отдельное двухэтажное здание — игротека и библиотека.

Медпункт, насколько я помню, с палатой на несколько коек и двумя боксами на одного.

Стадион — футбольное поле, площадки для баскетбола, волейбола, городков, для прыжков в длину, беговая дорожка.

Большой крытый бассейн с раздевалками и душевыми кабинками. Каждую смену там проводили, помимо собственно плавания, костюмированный праздник Нептуна.

Роскошная танцверанда, как в южных санаториях — белого мрамора, полукруглая, с фигурной балюстрадой, расположенная на краю высокого обрыва, с которого был потрясающий вид на изумрудную скошенную долину и раскинувшиеся кое-где по ней густые купы деревьев. Там, внизу, уже за территорией лагеря, в конце третьей смены жгли грандиозный пионерский костёр, сидели допоздна, пели песни. Для костра «шалашиком» складывали не хворост — брёвна! Зрелище неописуемое, воспоминания незабываемые.

На веранде было возвышение для музыкантов.

В лагере был свой вокально-инструментальный ансамбль, в котором играли и пели старшие ребята, и даже приезжали из Москвы, чтобы выступить с ними, те, кто уже закончил школу — кто-то из предыдущего состава. Конечно, их все обожали — ребята радовались, когда на танцах играл свой ансамбль, а руководство завода не скупилось на инструменты и аппаратуру. В другие дни танцевали под модные, популярные песни, записи которых чистым и мощным звуком лились из больших динамиков. Именно там я узнала очень любимую в лагере песню «Мясоедовская улица моя» и с тех пор не слышала нигде и ни разу.

Так мало этого, на заводе тоже был свой ВИА - «Московские ребята», естественно, взрослый и вполне профессиональный, и он обязательно приезжал в лагерь «на гастроли» на два-три дня, и это был, не передать словами, какой праздник!

Была огромная игровая площадка с качелями, каруселями, в том числе «на цепях», которые включал специальный сотрудник, как в парке с аттракционами, ещё всякие забавы, а в центре стояли два настоящих самолёта! Настоящие списанные самолёты, по которым можно было сколько угодно лазить и играть внутри и снаружи.

Была очень большая и очень красивая площадка для проведения линеек — с трибуной, обелиском, флагштоком, с отдельным, чётко определённым местом построения для каждого отряда. Всё ровно разграничено плиточным мощением, гравийной отсыпкой, газоном, стриженными по линеечке кустами ирги. Ирга росла длинными рядами, как стеночками, так, что, когда мы строились в шеренгу, она оказывалась у нас за спиной, и мы, отведя руку назад, на ощупь срывали спелые ягоды и, улучив момент, отправляли в рот.

Был свой зоопарк и, соответственно, очень серьёзный кружок юннатов. В зоопарке были разные птицы, в том числе куры, гуси, утки, индюки, а ещё кролики, козочки, овечки, морские свинки, черепахи, какие-то мелкие грызуны, кто-то ещё, две лошади, на которых нас катали, и каждое лето привозили нового медвежонка.

Была баня с двумя отделениями и большим количеством душевых кабинок, так, что всем хватало, и ещё оставались незанятые. Мыться ходили всем отрядом в банный день, но старшим ребятам, особенно девочкам, можно было ходить мыться в любое время.

И был большой уличный умывальник - «Колокольчик». Необыкновенно милое, удобное и красивое сооружение! Представьте: огромного диаметра круглая, как фонтан, неглубокая ванна из полированного камня шириной с полметра. По внутренней её стеночке через каждые тоже примерно полметра расположены краны, по внешней стороне пол впритык к этому резервуару отделан деревом, чтобы сидеть. Это для мытья ног. Сел, положил полотенце и чистые носочки на деревянное сиденье, опустил ноги, открыл кран, и плескайся.

А внутри этого круга другой — кафельная стена с умывальниками по кругу. Над умывальниками зеркала, полочки для умывальных принадлежностей, крючки для полотенец. Всё это под крышей и отделано в стиле цветка колокольчика.

Фишка заключалась в том, что вода там была только холодная. Поэтому умываться туда бегали, в основном, старшие отряды. Хотя во всех корпусах были туалеты и умывальники с горячей водой, но для тех, кто постарше, особенно для мальчишек, было позором стоять в очереди к одному из двух-трёх умывальников в корпусе. Это пускай девчонки, а мы сбегаем по росе в «Колокольчик», и холодненькой!.. А там смех, визг, брызги! Сразу проснёшься.

А бежали в «Колокольчик» после зарядки, на которую неслись, заслышав горн «Вставай, вставай, вставай, штанишки надевай!», и которая проходила на стадионе. Бежали, натянув тренировочные штаны или шорты, футболку, ещё заспанные, строились опять же, каждый отряд на своём месте. Зарядку проводили два человека — физрук и баянист. Физрук, могучий дядька, энергично показывал упражнения, командовал зычным голосом: и раз!.. и два!.. выше!.. спину держим!.. пятый отряд, проснулись!.. А баянист наяривал бодрые мелодии, в которых угадывались знакомые песни. Я сова, по утрам встаю с большим трудом, но ту зарядку вспоминаю с удовольствием.

А ещё было оооочень красивое и романтическое место — Аллея роз. Это действительно была большая широкая аллея, посыпанная песком, по краям обсаженная какими-то цветущими кустарниками, в тени которых стояли удобные скамейки, как на московских бульварах. А посередине тянулась полоса обработанной земли, на которой росли, цвели и благоухали сортовые розы. Красота и аромат просто неописуемы. За розами, кустами, газонами следили специальные сотрудники, всё было всегда очень ухоженным. И в уставе лагеря был важный пункт о неприкосновенности роз. За порчу розы был предусмотрен штраф — 50 (пятьдесят!) рублей. И их, действительно, не трогали, по крайней мере, я ни разу не слышала, чтобы кто-то повредил розу.

Но самое главное — Аллея роз была местом, куда приходили прогуляться и посидеть влюблённые! Поскольку в лагерь ездили до восемнадцати лет, аллея эта была культовым местом, особенно, конечно, по вечерам. В лагере был свой критерий для определения серьёзности отношений: если мальчик ещё не приглашал пройтись по Аллее роз, значит, пока просто симпатия, ну да, танцевали весь вечер, но это ещё ни о чём не говорит. А вот если уже гуляли по Аллее роз, то тут, значит, серьёзно, по неписаным законам лагеря вы уже считались парой, и на вас смотрели с уважением.

Каждое лето лагерь посещал директор завода, импозантный, солидный мужчина лет пятидесяти, Герой труда, фронтовик, депутат, возглавлявший завод много лет. Нам сообщали на линейке, что завтра приедет директор, и мы радовались, хлопали в ладоши и кричали: Ура-а-а!.. Он приезжал, шёл в сопровождении сотрудников по лагерю, всё смотрел, во всё вникал, обо всём спрашивал. Большой, в габардиновом макинтоше, костюме с галстуком, серой шляпе. Заговаривал с любым, кто встречался на его пути, - с семилетним пацаном, десятилетней девчушкой, усатым верзилой из первого отряда, любым вожатым, посудомойкой, тренером, садовником. Задавал вопросы, интересовался, какие проблемы, пожелания? Его не боялись, говорили всё в открытую, шутили. И он к замечаниям и пожеланиям относился серьёзно и сам шутил, трепал большой ладонью по голове малышей, пожимал руки парням и мужчинам, одним словом разрешал какие-то вопросы и конфликты, улыбаясь и понижая свой густой, рокочущий голос, намекал на какой-то сюрприз, и мы ощущали так, будто к нам приехал наш долгожданный общий папа.

На вечерней линейке он стоял на трибуне, и рапорты сдавались особенно чётко и торжественно. Он просил у старшего вожатого слова, хвалил нас, призывал быть дружными, любить и беречь свой лагерь, желал хорошего отдыха, отличной учёбы и коротко сообщал: наши друзья из Крыма прислали вам в подарок две фуры с фруктами. Ешьте витамины, набирайтесь сил! Или ещё бывало, что привезли новый спортинвентарь, обезьянку в зоопарк, или приглашены артисты. Но фрукты были каждый раз. И нам потом много дней давали, в зависимости от месяца, черешню, абрикосы, персики, виноград, груши, продолговатые крымские яблочки. Давали помногу, мы менялись, кто на что любит, и ели всласть. Потом делали из абрикосовых косточек свистульки, стачивали их, прижав к шершавому каменному бортику фонтана и бегая по кругу, а потом выковыривая иголкой ядрышко. По всему лагерю раздавались разноголосые трели, особенно там, где жила малышня.

Ребята из старших отрядов каждый день заступали на дежурство по лагерю, со сменой через каждые несколько часов. Получалось, каждый дежурил примерно раз в неделю часа два-три. Бывало, менялись, пожалуйста, только предупредите вожатого. Было несколько постоянных «постов» - в столовой, у ворот, на стадионе, на игровой площадке, ещё где-то, уже не помню. Но самым «козырным», любимым и престижным почему-то считался пост «на мостике». По лагерю проходил длинный и глубокий овраг, на дне которого бежал то ли ручеёк, то ли речушка. Через него в одном месте был перекинут капитальный горбатый мост с высокими перилами. Вот за дежурство на этом мостике чуть что не дрались.

Постоянно проводились конкурсы, соревнования, праздники, как внутрилагерные, так и с другими лагерями. Рядом с нашим было ещё два больших лагеря, с ними встречи были наиболее частыми.

Старшие играли в «Зарницу» за территорией лагеря: в лесу, полях, на берегу речки. Средние — в пределах 21-го га.

Ходили в поход. Старшие — с палатками, с ночёвкой. Если позволяла погода. Помню, мы готовились к походу, и вдруг похолодало и зарядили дожди на несколько дней, и нам поход отменили. Так было жалко! А жизнь в лагере была так плотно расписана, что перенести его было некуда. Эх!..

Ходили отрядом с вожатыми гулять в лес, собирали землянику и грибы, шишки для поделок, лазили по деревьям, носились, аукались, сидели на сухой тёплой хвое, ловили бабочек. Вожатые рассказывали много интересного про лес и его обитателей. Собранные грибы можно было отнести на кухню, их спокойно брали, жарили с луком и приносили собравшему их отряду на отдельной сковородке. Всем доставалось примерно по ложке. Но было так вкусно!

Была постоянная связь с Москвой, с заводом и родителями. Два раза в неделю в Москву ездил грузовик, за продуктами или ещё за чем, прихватывал все написанные нами письма, обратно привозил посылки от родителей и тоже письма. Если резко менялась погода, кому-нибудь присылали с этой машиной куртку или резиновые сапоги, или сандалии взамен порвавшихся.

На заводе у проходной стоял большой стол, куда родители два раза в неделю могли сложить посылки, а над ним висел стенд «Наши дети». На нём вывешивалась подробная информация о жизни лагеря и фотографии ребят на разных мероприятиях. Однажды, когда мне было восемь лет, мои родители увидели на этом стенде меня — спящую, ручки под щёчку - в рубрике «Так мы спим». Я потом видела это фото и так и не вспомнила, когда же меня сфотографировали.

Не помню, был ли какой-то определённый родительский день, наверное, всё же был, но родители могли приехать в любое время, подойти к воротам, сказать дежурному, к кому, и этого ребёнка звали, если, конечно, не тихий час или обед. Тогда надо было подождать. Устно предупредив вожатого, можно было выйти за территорию, пойти с родителями в лес, на полянку, погулять, устроить пикник или посидеть в машине.

Раз в смену один отряд, особо отличившийся в каких-то мероприятиях, награждался поездкой на целый день в знаменитый дом-музей известного русского художника в соседнюю область. Это было большим удовольствием. Ехали на новеньком комфортабельном Икарусе, с собой каждому давали сухой паёк — коробочку с бутербродами с сыром и копчёной колбасой, печенье, вафли, шоколадка, яблоко, варёные яйца. С питьём тогда не заморачивались — спокойно пили из-под крана, из колонок, из питьевых фонтанчиков. Дорога туда занимала часа три, мы смотрели в открытые окошки, пели песни. В усадьбе нам заказывалась полноценная экскурсия с экскурсоводом, мы надевали войлочные безразмерные тапочки и скользили по лакированным «паркетам». В музее было очень интересно, я до сих пор многое помню. Потом мы долго гуляли по окрестностям, очень живописным, и на обратном пути сладко дремали, откинув спинки мягких сидений.

Да, материальная сторона. Сколько стоила путёвка в наш лагерь, я не знаю. Но, с учётом всего вышеперечисленного, должна была стоить немало. Знаю, что путёвки на две трети оплачивал профсоюз, родители оплачивали треть. Льготные категории, к которым относилась и я (папа-фронтовик), ездили абсолютно бесплатно. С собой денег нам не давали. Да они и не были нужны. Купить было нечего и негде. Лагерь находился далеко от каких-либо магазинов, мы даже не знали, где они.

Рассказывать про лагерь можно часами, я постаралась кратко (да, это кратко!), конспективно перечислить основные вехи, не касаясь личных воспоминаний.

И это я ещё ничего не говорю о незабываемой зимней смене в девятом классе!..

Эх!..

                29.11.2024