Колодкин

Средневековые корабли дураков и корабль философов времен победившей в России Октябрьской революции – на обоих этих плавсредствах мог бы оказаться фотокорреспондент Геннадий Колодкин. Он – герой противопроложности и в творчестве проявляет весьма разнообразные грани своего антитетичного таланта. Если б Колодкин не родился человеком, то он мог бы воплотиться в знак препинания «тире». Или в противительный союз «но»: выдвигает довод, а потом ему противоречит. Сам себя он называет граненым стаканом – везде стыки, противоречия и локти вперед. В этом смысле даже фотоснимок с изображением нашего героя символичен. Геннадий Семенович философствует за кружкой чая. Но без штанов.
Верх и них – стихии, в которых он чувствует себя вольготно. Я не утрирую и не перевожу разговор в философское русло, я о буквальном. Ему одинаково дороги альпинизм и спелеология. В один год с трехмесячным перерывом мы побывали (он меня затащил) на распростертой в боевом кличе ладони Родины-Матери и в пещерах в районе Верхнего Баскунчака. Земная ж твердь под Геннадием зыбка, она для него необязательна. Было время, когда он уходил из журналистики. Занимался тем, что промышленным путем разливал водку и писал сказки.
Такие перепады, я считаю, бестактны (а Колодкин бестактен и не очень вежлив – ему звонишь по телефону и вместо приветствия натыкаешься обычно на интеллигентный вопрос: «Тебе чего надо?»). Эта бестактность помогает ему не миндальничать и с собственной судьбой. Соскакивать с основной стези и сваливать куда-нибудь на сторону. Доводы рассудка, приводимые при этом окружающими, на Колодкина совершенно не действуют.
Так мы о корабле дураков. В этой среде Колодкин был бы своим: отрешенный от повседневности, Колодкин смотрел бы на воду, перебрасывался глупостями с товарищами по несчастью, долго не отпускал бы взглядом уплывающие города и «дрожащие огни печальных деревень».
Колодкин – герой анекдотов. В нынешнем понимании слова «анекдот» Колодкин – его герой. Для анекдота важно, чтоб главное действующее лицо было чем-то замечательно, имело одно, но очень выдающееся свойство. Евреи – «больно умные», чукчи – «простодыры», Анка – «веселая вдова», Петька – такой Емеля-дурачок, Василий Иванович – впереди на лихом коне, Вовочка – рано созревший пионер, Штирлиц – «насторожился», Колодкин – взрослый, который не признается, что он ребенок и придумывает для собственного камуфляжа разные сатирические ходы.
Колодкин – философ. На корабле мудрецов он также затуманенным взором провожал бы вольные города и прихваченные морозцем пажити, внимал и делился выстраданными постулатами с апологетом Соловьевым и в пику эсхатологическим настроениям Бердяева кидал простецкие фразочки типа: «Да бросьте вы, Николай Иваныч, религиозная экзистенция мужику чужда и не имеет онтологии на русской почве. Зайдите как-нибудь в сельский нужник, и все трансцендентные мотивы с вас как ветром сдует». Бердяев бы в ответ на бесовство громко ударял бадиком по палубе и плевался в воду. Колодкин в свою очередь брутально смеется низким, напоминающим отрыжку смехом.
В лесу утраченных смыслов Колодкин – знающий свое дело грибник.
Колодкин боится опоздать. Колодкин покидает палубу корабля дураков – он торопится фиксировать немыслимые формы. Он спешит, потому что корабль дураков, на котором Колодкин обязан фиксировать, вот-вот отдаст швартовы.

Игорь Решетов
6.10.1998 года