Нарцисс Араратской Долины. Глава 155

 В декабре я неожиданно поссорился с Марго, и мы несколько месяцев не общались. Это случилось в канун нового 1999 года, 25 декабря. А перед этим мы с ней пошли в гости к моей тётушке, где отмечали западное Рождество; и я там сильно напившись «левым» красным вином, потом ночевал у Марго на Речном Вокзале. Там у меня произошёл утренний похмельный нервный срыв. Возможно, мне Марго что-то там сказала, или не так на меня посмотрела, или не так вежливо кинула мне мои штаны, которые я долго не мог с похмелья найти. В дневнике написано что я, когда мы возвращались от тётушки на такси, забыл в машине свою любимую зимнюю шапку, что меня сильно расстроило. И Марго была почему-то мной недовольна: то ли я что-то не то сказал у тётушки за столом, то ли она меня приревновала к одной барышне, которая перед этим приезжала из Питера в Москву, и я с ней несколько дней гулял…

                Эту барышню звали Вика (сестра Наташи, с которой я дружил в начале 90-х, и которая потом перебралась в Америку), и она явно пребывала в поисках мужа. Вика была младше меня на восемь  лет, как и Марго. И Вика мне, так сказать, даже нравилась. Хотя между нами ничего такого так и не случилось, и мы даже ни разу не поцеловались, и я с ней рук своих не распускал. Перед ссорой с Марго, Вика меня как-то не очень аккуратно подстригла. Возможно, это был некий ведьмовский ход, чтобы меня приворожить!.. Так, во всяком случае, подумала Марго. У женщин же это всё как-то хитро устроено, и у них есть там какие-то тайные знаки, о которых мы ничего не знаем. А волосы это не просто растительность на голове, а некие магические антенны, и с ним надо обращаться крайне осторожно. И, надо сказать, я никогда не любил когда меня стригли. А тут дал себя обкорнать. Да и с Викой я тогда не очень вежливо расстался, даже не проводив её до поезда. Мы с ней ходили на выставку художника-сюрреалиста Рене Магритта, которому в том году исполнилось бы 100 лет, и чьи картины привезли в Москву. Мой друг Лёша очень его обожал, подражая ему в своём позднем творчестве, да и мне Магритт тоже нравился. А потом мы с Викой сидели в каком-то кафе. Помню, я тогда сильно устал после этой насыщенной выставки. Вика же стала меня утомлять своими капризами, и я как-то резко ушёл, сославшись на занятость. Опять же не помню деталей, ибо память наша стирает всё, что нам не нравится вспоминать. В общем, с моей стороны тогда наблюдалось какое-то не очень адекватное поведение. Видимо я тогда всё время пребывал в похмельном и нервном состоянии, будучи слегка перегруженным какими-то там мыслями. Хотя, надо признаться, глубокими мыслями я никогда не владел ни тогда, ни позже…

                И ещё мне надо было в начале того декабря много рисовать. Жена финского посла заказала мне и Вадиму акварельки для выставки в Финляндии. Где-то там, в Хельсинки, при финском МИДе она устраивала рождественскую выставку-продажу русских художников-примитивистов. Этим всем занимался продавец Юра, который с ней дружил. Он был таким вот нашим посредником, и я с ней никогда не общался. Помню, что я нарисовал где-то 14 картинок разного формата, с котами, зайцами, рыбками. Потом там всё продалось, и я заработал где-то 300 долларов. Мои картинки были недорогие, лёгкие и простые. Никакой зауми и творческих экспериментов. Поэтому и цены у меня были невысокие, и доступные. Продавцу Юре нравилось со мной работать, ибо я особо не выпендривался, и не изображал из себя великого гения. Художники, в основном, любят капризничать, и в этом они часто похожи на женщин. Про это я уже писал… Тот же Вадим часто с Юрой торговался до последнего доллара, и ни в какую не хотел сбивать цену. Я даже удивлялся, на такую скуповатость. А с другой стороны, каждый должен знать себе цену, и надо быть твёрдым. Люди это уважают и ценят. А если ты себя ведёшь, как будто тебя нашли на помойке, то не удивляйся, что жизнь твоя идёт под откос, и ты всегда беден и никем не признан…

                12 декабря я ходил к своему дядюшке, к журналисту Игорю Николаевичу Ч., к бывшему второму мужу моей тётушки. Он мне сделал заказ на рисунки. Ему нужно было сделать поздравительные новогодние открытки разным там его богатым клиентам. Про Игоря Николаевича я уже писал ранее. Он когда-то был простым журналистом, работающим в разных московских газетах (я помню, он работал в газете «Гудок»); а тут с приходом демократии дядюшка стал много зарабатывать, и, бросив мою тётушку, женился на молодой журналистке, которая была моя ровесница (бросил он её не со зла, а потому что тётушка была крайне ревнивой). И жили они в сталинском доме, в районе метро «Алексеевская». И пришёл я к нему не один, а с двумя девушками из Волгограда. Одну звали Оксана, а её подружку – Юля. С Оксаной меня познакомила Анжелика, - та самая девушка с Арбата, с которой я дружил, но с которой у меня так ничего и не было. Хотя она мне нравилась, ибо она обладала эротической изюминкой и была, как говорится, «секси». Потом Анжелика вышла замуж за одного армянина, и они уехали жить в Волгоград. Иногда она приезжала в Москву. Анжелике я тоже нравился, и она любила со мной общаться и весело шутить. Работала она в области медицины, была медсестрой. А её подруга Оксана была врачом. Анжелика думал меня на неё женить, но я как-то не сильно этого хотел. Оксана была довольно властная и крупная женщина, и она бы меня быстро скрутила и подчинила. Вероятно, мне такая и нужна была. Я же всегда был сильно свободолюбив…

                В общем, эту Оксану с подружкой я привёл к Игорю Николаевичу, сказав им, что он экстрасенс и может определить их болезни. Мой дядюшка как-то не был в настроении определять болезни, и к тому же, рядом была его ревнивая молодая жена Таня. Я помню, что мы не очень долго там пробыли, я взял свой заказ, и мы ушли. Оксане мой дядюшка сильно не понравился, и она тут же определила, что у него уже явный цирроз печени. Игорь Николаевич был тогда сильно худым и бледным, хотя он и раньше не был розовощёким. Оксана сказала, что он не долго протянет. Могу сказать, что она ошиблась, и Игорь Николаевич протянул ещё около пяти лет. И он умер не от цирроза, а по причине того, что его сильно ударили по голове. Я думаю, он был пьян, и кому то что-то там сказал, и его сильно стукнули в тёмном переулке, жарким июльским вечером, когда мой дядюшка шёл в магазин за водкой…

                Игорь Николаевич сочинял тогда короткие поздравительные стихотворения, распечатывал их на хорошей мелованной бумаге, на принтере, а я рисовал рядом легкие и быстрые рисуночки, пером и тушью. На это у меня ушло несколько дней. Оплата была совсем небольшая. По три доллара за штучку, и я заработал ровно 66 долларов. Что даже по тем временам было совсем немного. Ну, я остался не в обиде, и это был лишний повод повидать своего дядюшку, который когда-то давно, узрел во мне большой талант, и обещал мне большое будущее. Это случилось в далёком 1978 году, когда мне было всего лишь 12 лет, и я приехал летом в Москву; и прожил один месяц с тётушкой и с её вторым мужем на даче, на подмосковной станции Клязьма. Потом же, спустя десять лет,  Игорь Николаевич во мне сильно разочаровался, стал меня игнорировать, и мы как-то уже мало общались. Возможно, он узрел во мне что-то нехорошее своим пронзительным взглядом экстрасенса. И он был сильно недоволен, что я так никуда не поступил, а стал бродячим уличным художником на Арбате, где бессмысленно растрачивал свой талант, в те бесцельно прожитые юные годы. И он, наверное, был по-своему прав. Вернее, он был абсолютно прав… Дай Бог ему, хорошей кармы на Том Свете, куда мы все боимся попасть, по причине своего маловерия и тёмного страха, что Там ничего нет. Игорь Николаевич же смерти не боялся, и жил как настоящий Лев, кем он и был по гороскопу…