Тюк соломы

В 1984 году я был назначен на должность районного прокурора                в небольшой городок Владимирской области. Событие для меня это было радостным – начиналась новая самостоятельная жизнь. Я больше не зависел от придирок и указаний своего начальника – теперь я сам был руководителем, мог лично планировать работу, принимать решения по кадровым вопросам и обучать молодых специалистов премудростям следствия и прокурорского надзора. Но больше всего меня радовало наше новое жилище – собственный коттедж на окраине города.
После тесной квартиры в «хрущебке» на пятом этаже, в которой ютилась моя семья из пяти человек, это был настоящий подарок судьбы. Блочный коттедж был рассчитан на две семьи, одна половина была уже заселена, и теперь мы должны были занять другую.


Собственный дом с газовым отоплением, обширным приусадебным участком – о чем еще можно мечтать бывшему сельскому мальчишке, выросшему в черной крестьянской избе?
Для кого-то этот небольшой городок с населением в двадцать тысяч человек, конечно, был символом российской глубинки, безнадежного захолустья. Но только не для меня. Я до сих пор вспоминаю эти четыре года как одни их самых счастливых в моей жизни.


Переезд из Гуся-Хрустального в новое место был стремительным и сумбурным. Уложив в грузовик наши нехитрые пожитки, мы захватили с собой в дорогу нового члена семьи – Пушка, очаровательного пушистого котенка, которого где-то нашел Владик и притащил его домой.
Самым громоздким из предметов нашего обихода было черное, тяжелое, как танк, пианино «Сортавала» из карельской березы. Немало мучений оно доставило грузчикам, которые спускали его без лифта с пятого этажа «хрущебки» на досках. Бережный спуск и погрузка инструмента – это обошлось мне в дополнительные пять бутылок «Столичной» к общим расходам на перевозку. Зато в новый дом наше замечательное пианино въехало без особых проблем – его легко внесли сильные руки молодых работников районной прокуратуры.
Нужно ли говорить, как радовались дети, бегая по просторным, пахнущим еще свежей краской и побелкой комнатам, в каком восторге пребывали мои теща и жена. Конечно, мы еще не знали, какие трудности нам предстоят на новом месте, как встретит нас местное население, но в том момент мы пребывали в состоянии полной эйфории и строили самые радужные перспективы.
Пушок был первым и самым главным квартирантом. Он деловито обнюхал все углы и один, особо понравившийся, задрав хвостик, сразу пометил. Мы восприняли это как добрый знак – жить можно.
Спустя несколько дней после переезда, я решил обзавестись собакой.
Дом стоял на отшибе – всего в полукилометре стоял густой лес, рядом проходила дорога, и, несмотря на солидный забор, жизнь в своем доме без собаки была небезопасной.
На работе мне посоветовали немецкую овчарку. Я тут же обратился к местному милицейскому руководству, и мне с учтивой улыбкой пообещали подобрать лучшего щенка, самого породистого из всей местной династии служебных овчарок.
Тогда я еще не понял, что означала эта улыбка, как и многое из того, что мне предстояло узнать о местной власти.
Юмор заключался в том, что мне принесли не чистокровную немецкую овчарку, а щеночка-полукровку. Один из его родителей оказался самой обычной дворнягой. Но мы об этом нисколько не пожалели.


Наш пес действительно оказался лучшим из всех, которых я встречал в своей жизни: в этом тот, кто меня обманул, не ошибся.
Буран - так мы его назвали, был храбрым и очень активным                щенком. Забавно было наблюдать, как он пытался атаковать яростно шипящего Пушка, укрывшегося на огромном чемодане, и, получив по носу когтистой лапой, отчаянно тявкал на недосягаемого врага, широко раскрывая маленькую пятнистую пасть. Уже вскоре, проголодавшись после потасовки, они вместе лакали молоко из одной миски, а потом крепко засыпали на цветном домотканом половике, прижавшись друг к другу носами и обнявшись лапами.
Со временем их драки переросли в игры, и они стали неразлучны, как братья, даже когда я отселил Бурана во двор, где сколотил для него из досок просторную конуру.


Когда Буран стал подрастать, вопреки нашим ожиданиям, ушки к него так и не встали, как положено стоять ушам немецкой овчарки.
 Позднее я узнал, как за моей спиной в мужских курилках смаковалась радостная весть о том, что «новому прокурору подсунули ублюдка». Но ублюдком в этой истории, конечно, оказался вовсе не пес.
Мы искренне полюбили нашего храброго Бурана. Четыре года, до самой своей трагической смерти, он был нашим верным другом, надежным спутником во всех прогулках, невероятно  преданным существом с горячим любящим сердцем. Ни разу я не видел, чтобы он спасовал перед собакой, пусть даже втрое больше его, или опасным, агрессивно настроенным человеком - он всегда вставал грудью на нашу защиту, не считаясь с силой и размерами противника. Однажды во время нашей прогулки у леса, проходя мимо стада коров, я не заметил здоровенного рыжего быка, который, заревев, угрожающе наклонил рога в мою сторону.
Буран, вырвав у меня из рук поводок, помчался к нему, словно черная пуля, с грозным рычанием впился ему в ляжку... и бык, задрав хвост, побежал прочь.
С наступлением зимы я решил утеплить конуру Бурана соломой.
Во время проверки в одном из совхозов района я попросил директора совхоза продать мне пуд соломы.
- Пуд соломы? - изумленно переспросил меня директор, округлив                глаза.  - Василий Федорович, о чем вы, голубчик... Мы меньше центнера не продаем. Да только зачем покупать - уж вам-то я могу нагрузить целый грузовик бесплатно.
- Вот этого, пожалуйста, не надо - возразил я. - Можете мне продать через кассу предприятия минимальную упаковку соломы по цене ста килограммов?
Ничего не понимающий председатель вызвал своего бухгалтера и поставил ей на разрешение эту сложную задачу.


В итоге я приобрел тюк отличной пшеничной соломы весом в два пуда, заплатив как за упаковку весом в центнер. Еще больше председатель удивился, что я попросил выписать мне чек на эту солому. Как оказалось впоследствии, сделал я это не зря.
Свежая солома пришлась Бурану как нельзя кстати. Даже Пушок, избегавший обычно собачьей конуры и грубых ласк подросшего друга, не удержался от искушения зарыться по уши в золотистую, шуршащую, пахнущую летом массу пшеничных стеблей. В итоге в соломе захотели искупаться все, включая и обоих моих ребят.
В конце недели меня ожидала неприятная обязанность  - заседание так называемого актива - общественного районного органа, возглавляемого местными партийными руководителями. Меня, как представителя власти, к этому обязывал соответствующий приказ руководства прокуратуры области.  Преодолевая отвращение, я вынужден был в субботу - своей законный выходной, часами просиживать штаны в таких собраниях  с бесконечной и бессмысленной говорильней, мысленно отправляя их организаторов на дно преисподней.


На повестке собрания стоял вопрос о сохранении урожая и еще чего-то там, связанного с производственными достижениями совхозов района.
- Товарищи! - праведным голосом взывал с трибуны председатель актива, сухопарый мужчина  с благородной прядью седых волос, откинутых назад, словно у кинематографического героя из старого фильма.
- Товарищи, сегодня на повестке дня вопрос о сохранении кормов для крупного рогатого скота...
Дальше следовала  пространная речь, насыщенная  сельскохозяйственной терминологией и перечислениями достижений очередной пятилетки.
Эта пафосная речь никак не вязалась с тем досье, которое мне предоставили на выступающего в первый же день занятия мной новой должности. Поневоле я знал о нем то, чего не знали простые труженики совхозов, покорно взирающие на пламенного оратора.
Подавляя зевоту, я старался сохранять серьезное выражение лица и отчаянно боролся со сном.
Вдруг речь председателя стала более возвышенной, а взгляд почему-то остановился на мне.
«Неужели я выключился на минутку?» - подумал я с досадой.
- Товарищи, в то время, как трудящиеся нашего района ведут отчаянную борьбу за выполнение и перевыполнение плана, за предотвращение зимней,  так сказать, бескормицы, отдельные должностные лица... - (тут он сделал многозначительную паузу) - нагло расхищают социалистическую собственность!
При этих словах он вперил в меня свой гневный осуждающий взор.
- Я обращаюсь к вам, товарищ прокурор! И попрошу вас встать!
- Давайте-ка ближе к делу - ответил я, заложив ногу за ногу. - А встану я, когда выслушаю конкретные обвинения.
Кровь застучала у меня в висках, но внешне я соблюдал спокойствие, готовясь к предстоящему бою.
- Вам нужны конкретные обвинения? – с торжествующей улыбкой произнес председатель. Он явно наслаждался моментом, предвкушая радость публичной расправы над прокурором района.
- Я обвиняю вас в краже соломы у совхоза «Родина»! – медленно, чеканя каждое слово, произнес председатель собрания, откинув назад свою кинематографическую челку. Ноздри его раздувались от справедливого гнева, глаза метали карающие молнии.
- Вам есть что сказать собранию актива по этому поводу? – продолжил он свою уничтожительную речь. - Только не советую вам отпираться, потому что наши бдительные граждане видели, как вы притащили эту солому к своему дому.
В зале раздался ропот. Некоторые засмеялись, показывая на меня пальцами. Даже те, кто задремал, проснулись, и, протирая глаза, уставились на меня, открыв рты.


Я встал, нащупывая во внутреннем кармане пиджака служебное удостоверение, в котором хранился товарный чек на тюк соломы, выписанный мне бухгалтером совхоза.
- Да, мне есть что сказать. Уважаемые товарищи, внимательно посмотрите на этого человека.
Взоры присутствующих переместились на председателя.
- Председатель актива только что обвинил меня в краже имущества совхоза. Обвинение серьезное. Но законом предусмотрена ответственность и за клевету. Я предъявляю вам ответное обвинение – громко сказал я, назвав его имя и отчество. – Вот чек на покупку соломы, которую я официально приобрел для своей собаки – сказал я, демонстрируя залу клочок серой бумаги с печатью совхоза и подписью бухгалтера.
Ропот в зале усилился. Кто-то засмеялся, теперь уже над                председателем. Он сидел на своем почетном месте, лишившись дара речи,                с побуревшим лицом. Его благородная номенклатурная прядь поникла, а на висках проступили капли пота.
- Вы не только лжец, но еще и браконьер – продолжал я свое выступление. - Хотите, я назову вам, где, когда и сколько лосей вы забили вне охотничьего сезона? С кем вы делились мясом этих животных, и за какие услуги? И это далеко не все, что я могу рассказать о вас участникам собрания.
- Василий Федорович, я прошу вас… - упавшим голосом произнес председатель, не смея поднять на меня глаз. У него был такой вид, словно он собирался чихнуть или расплакаться. Сидевшие справа и слева от него члены президиума взирали на меня с ужасом, явно перебирая в уме уже свои прегрешения. «Принесло же этого прокурора на наши головы!» - читалось на их перепуганных лицах.
«Рано умерли Гоголь и Салтыков-Щедрин! В этом городке они бы точно не остались без работы» - думал я, глядя на съежившихся партократов.
- Я полагаю, собрание окончено! – сказал я, убирая чек в карман, и зашагал к выходу, провожаемый взглядами оторопевшей публики.
- Куда вы? Товарищ прокурор? – жалобным голосом простонал председатель.
- Я должен доложить прокурору области о произошедшем инциденте – ответил я ему. – А заодно и вашему партийному руководству.
Председатель кинулся меня догонять с удивительной для солидного руководителя прытью.


- Василий Федорович, я прошу вас не делать этого… - умоляющим шепотом произнес он на выходе из помещения, когда мы остались одни.
- Мерзавцы – глухо произнес я. – Бдительные граждане. Вместо того, чтобы помочь новому человеку осмотреться в районе, устроили мне мелкую травлю!
- Я готов предложить вам любую помощь, все, что в моих силах – подобострастно залепетал председатель, жадно вглядываясь в мои глаза – он уже почуял, что вместе с моим гневом уходит и намерение предать делу официальный ход.
- Ничего мне от вас не надо – сказал я, выходя из здания. – Выполняйте свои обязанности честно. Если, конечно, вы на это способны.
Вернувшись домой, я постелил Бурану свежей соломы в конуру, отстегнул от цепи ошейник. Задыхаясь от радости, он прыгал вокруг меня, стараясь лизнуть в лицо – понял, что его берут на прогулку.
Мы шли с ним к лесу по свежему хрусткому снегу, вспыхивающему на солнце миллионами крошечных алмазов. Я был еще мрачен, прокручивая в уме события неприятного дня. Чувствуя мое настроение, Буран тихо поскуливал, беспрестанно оборачиваясь на меня, словно говоря: «Хозяин! Посмотри, какой чудный выпал снег, как он замечательно пахнет!»
Я спустил его с поводка и он помчался вперед, навстречу пылающему диску заходящего солнца. Розовый пар вырывался из его улыбающейся пасти.