Ямальская зарисовка

Очередной перелет в очередной населенный пункт: когда летаешь часто, теряется вайб новизны. Но летать сюда – всегда особая история! Ведь это перелет на Ямал – совсем не маленький полуостров, славный морозами, северным сиянием, мошкарой, оленями, газовыми месторождениями, морошкой, чумами… Да много чем!
Когда самолет уже совсем вознамерился сесть на мерзлый песок взлетно-посадочной полосы, из иллюминатора стали хорошо различимы ели: они стояли ротой почетного караула, сбившей свой строй перед перебежавшей мостовую черной кошкой. Вроде и интервалы сохранились между бойцами, но вот только стройных рядов не видно. Привыкнув к высоте деревьев у себя на родине, он ожидал здесь увидеть настоящий лес, но ожидания не оправдались. Когда колеса шасси побежали по полосе, стало очевидным, что никакие это не бойцы стоят, а ватага подростков, жилистых, мрачноватых, в адидасовских олимпийках черно-белых. Странно было другое: как низко здесь было небо, казалось, руку вытяни вверх и коснешься низких облаков, тянувшихся вереницей багажных сумок на погрузчике в аэропорту.
Обычный в Шереметьеве непрерывный гул моторов, голосов, машин, прощаний и встреч здесь отсутствовал напрочь. Как только винты их самолета прекратили вращаться, установилась странная глухая тишина. И только скрип снега под теплыми унтами его попутчиков, да негромкий разговор персонала пытался безуспешно разбавить крепкий виски тишины чутком колы.
Он вспомнил, что его теплая обувь – ботинки на натуральном меху – в Москве с легкостью справлялась с нечастыми морозами. Ну,  -15 – это же мороз? Поэтому информация капитана о -46 за бортом напрягла, и не зря: пальцы ног еще на трапе предательски занемели, а вдохнуть полной грудью в принципе не получалось. Воздух пился, обжигая нос, язык, горло; брови и веки замерзли. Даже, казалось, надо чаще моргать, потому что и тонкий слой слез на глазах мог замерзнуть, если не моргнуть, устраивая каждые несколько секунд настоящий ледоход.
За суетой послеполетных процедур он не успел почувствовать, как сильно продрог. Пуховик точно не справлялся с морозом, а ведь совсем не было ветра. Что же будет, когда начнет задувать? Хорошо, что большую часть работы он проведет в лаборатории, а не на открытом поле, где непонятно как жили местные ненцы.
Номер в гостинице встретил настоящей жарой: так сильно не топили нигде на его памяти. Сам номер был кукольным, в него вмещались только кровать, тумбочка и небольшой шкаф. Рабочего стола не было, и его порадовало то, что ноутбук с собой, правда, всего одна розетка … Ну, у него всегда есть удлинитель  - можно справиться.
За окном на здании соседней школы было цветное табло, на котором менялись цифры, показывающие время, дату и температуру. 25 января. 22.45. -48. Господи, как же холодно! Он на минуту приоткрыл окно: белое цунами морозного воздуха захватило пол, унеся удушливую жару прямо к выходу, зато вместе с морозным воздухом в номер попало ощущение настоящей зимы. Окно он закрыл сразу, отметив тройной стеклопакет, а еще понял, что проветрить никак не получится, даже краткосрочное движение окна напустило такую стужу, что батарея возмущенно крякнула.
22.50. -49.
Ничего себе! Он даже замер на своей кровати в ожидании 23.00: а вдруг -50? Будет что рассказать!
Метнулся за телефоном, чтобы сделать серию фото. Успел. 22.51. -50!
Видеосвязь с любимой, оставшейся «на материке», позволила поделиться эмоциями; охи и ахи мамы, «ну, коньяк с собой?» друга, пара сообщений в телеге… И всё стало замерзать. Покрываться инеем. Останавливаться. Ему не хотелось – а в его жизни не было места паузам! – работать, описывать, придумывать, руководить. Он просто лежал на кровати, тупо смотря на табло за окном, и понимал, что и -55 не станут для него шоком. Просто надо понять, как завтра добираться до лаборатории: уж точно не гуляя.
-56.
Куда холоднее? А как собаки? Да что собаки – как люди такое выдерживают? Вспомнил историю их приятеля, ночевавшего в феврале в чуме. Он примерз волосами к покрышке ненецкого дома, и утром вставать было отдельным приключением. Шутки про ненецкий туалет – две палки, на одну надеваешь варежки, другой отбиваешься от волков – теряли актуальность именно потому, что сам факт снимания варежек воспринимался с трудом, а волки в такой мороз должны были бежать в ногу… Это еще один анекдот, уж совсем непристойный…
К двум часа ночи стал падать снег, а потом поднялся ветер, и цветное табло за окном исчезло в белом кружеве.
Проснулся он очень поздно: на часах было уже 11 утра, но за окном – тяжелые сумерки, давившие к тому же снежными зарядами на веки, заставлявшие голову пухнуть, становиться кубической. Казалось, мозг не входит в череп, а голова не помещается в комнате. До колик захотелось забить на работу и отрубиться. Получилось!
Второй раз он проснулся в час дня, на улице ощутимо рассвело, но неба не было видно: белое марево прочно скрывало от его глаз окружающий мир. Первое совещание было назначено на три, так что он спокойно и несколько нехотя отправился пить таблетку, умываться и бриться. В ванной – странный сюрприз: вода неудобоваримого ржавого цвета пахла так, что использовать ее даже для чистки зубов представлялось неловкой шуткой. Кое-как справившись с краном, выделывавшим с температурой струи невнятные кульбиты, он все же побрился и поблагодарил Бога за парфюмеров, создавших арктическую свежесть средств после бритья. Аромат парфюма заглушил железную вонь воды, и от кожи уже немилосердно не воняло, но волосы после душа стали жесткими и непослушными. «Надо смазать медвежьим жиром, что ли», - неловко про себя пошутил он.
Пообедал пельменями. Взял две порции в ресторанчике гостиницы, скорее, в кафе, но именовалось заведение именно так – ресторан «Север». Кроме пельменей, в меню были некоторые северные деликатесы, но их обещали подать к столу на вечернем мероприятии, так что – просто пельмени. Сморщившиеся личики пельменей, плававших в жёлтом ярком масле, с проглядывавшей из-за тонкого теста ухмылкой мясных колобочков; адски жгучая горчица; соль, хлынувшая снегопадом из солонки – хорошо, что начал солить над салфеткой! Вкусно! Неимоверно сочно и жирно! И как вкусно!!! Вспомнил что-то про то, что кладут в пельмени толченый лед, и тогда они становятся как-то по-особенному сочными, но тут и лук, и пара сортов мяса с неизменной жиринкой свинины. Кофе был заморским гостем за этой трапезой, которой больше подошел бы чай, но чай категорически не хотелось пить, а вот кофе – да. Никаких вам фильтров, американо или флэт-уайтов: в меню значился кофе черный и кофе растворимый. Кофе черный представлял собой восемь эспрессо в одну чашку, по крайней мере 8 раз девушка надавила на кнопку 30 мл напитка на кофе-машине. 240 мл чернейшего и крепчайшего, правда, с понятным привкусом чего-то железного: кофе пах слабо, требовал ликера или сахара, заставлял смотреть меню в поисках десерта или стаканчика воды хотя бы! Но с пельменями ужился неплохо.
Пока шел обед, снег устал от неизбежности падения и прекратил это занятие; ветер почти стих, да и потеплело. -40 на улице, это вам не привычный московский январский дождик под +2!
Природа вызывала к себе уважение: сурово показывала тебе твое место, и тут не до капризов или няньканий. Мороз на улице нетерпеливым директором ждал, чтобы устроить взбучку за невовремя сданный отчет; и ему это удалось. Даже двухминутное ожидание такси под козырьком гостиницы превратилось в испытание! Господи, да как же ненцы тут выживают!
Вспомнил рассказ приятеля-теолога о том, что в аду нет адского пекла: там леденящий холод. Помните: «жар костей не ломит»? В аду кости должны ломаться именно от обжигающего холода, от которого не скроешься.
Рабочие будни хороши, если в них найдешь место открытию, а тут все было относительно просто и знакомо: пробы, анализы, буфер, ПЦР, неспешное подписывание эппендорфов, контейнер с охладителем (да уж лучше просто в рюкзак положить, в контейнере -27, в нем можно греться). Совещание, вечерний приветственный ужин с северными разносолами – разумеется, строганина из щекура, муксуна и нельмы, строганина из оленя, шулюм, маленькие вазочки с ямальским мороженым (морошка и брусника с нельмовым жиром), жареная оленина всех видов, что-то кедровое, водка «Ямал». Вот водку подали интересно: сама она была теплой, ну, скажем, не ледяной, а вот рюмочки были изо льда! И к ним вприкуску подавали снова строганину в объемных продолговатых деревянных корытцах. Когда принесли строганину первый раз, он принял ее за хлеб – такими пластами была нарезана разнообразная рыба. А потом увидел тарелочку со смесью перца и соли, и не отказал себе в удовольствии. Пить он не любил, поэтому сохранил в памяти впервые увиденное северное сияние.
С улицы забежал, возбужденно дыша, молодой охранник: «Давайте наружу, красиво – супер!»
Наспех накинув куртку и даже не застегиваясь, он выскочил на крыльцо.
Через все небо, вдруг оказавшееся очень высоким, раскинулось гигантское зеленое полотнище, неспешно перебиравшее складками занавеса самого Мироздания тончайший атлас космического чуда. Беззвучно, как в немом кино, уносилось изумрудное полотнище куда-то за высокий горизонт, но на смену ему приносилось следующее, еще мощнее, еще величественнее!
«Ну и бюджет у вашего института - такое представление»: пошутил уже пьяненький коллега, приехавший в лабораторию двумя днями раньше. «Это вас так встречают?»: еще одна шутка от коллег с юга.
А он не хотел шутить, вяло улыбаясь в ответ. Стоял и смотрел на небо, понимая, что описать это не сможет, снимать видео – нелепо, просто хотелось полной тишины: а вдруг услышит он шуршание этого великолепного занавеса, вдруг из-за этих декораций сам Бог шепнет ему что-то важное?
На утро он решил пройтись по улице, попытавшись вжиться в роль местного: вышел без четверти восемь, чтобы своими глазами увидеть детей, которые должны были добираться до школы. Понял, что и в -40 здесь далеко не всегда отменяют занятия, ведь эта температура уже воспринималась как нечто  обыденное.
Он не ошибся; большинство детей приезжало к школе на машинах, которые по местной традиции не заглушались в морозы ни на минуту, круглосуточно работали, иначе не заведешь авто до весны, ну, или в какую-то оттепель сможешь отогреть авто и снова поставить его на трассу.
Редкие дети, добегавшие до школы из соседних домов, были укутаны по самые маковки. Но были и настоящие сибиряки.
Навстречу ему шел пацан лет 14, морозноглазый, светлый, хмурящийся русыми бровями. В черном пуховике, только-только до колен, обычных джинсах, высоких кожаных ботинках с меховыми отворотами, без шапки и перчаток – их он держал в руке, а во второй – городской рюкзачок ярко-оранжевого цвета. Шел навстречу и ровно, без эмоций смотрел на него, прямо в глаза, не моргая почти. Уже сравнявшись, поднял глаза на взрослого прохожего и натянул меховую шапку – уши явно замерзли, и перед школой их неплохо было бы отогреть.
Ему вдруг стало понятно, почему парнишка шел именно так – с непокрытой головой. Он представил себе, как по каким-то семейным традиционным причинам его с утра отругали ни за что, бросили в спину пару фраз, от которых сердце сжимается, а настроение стремится схорониться под снежным сугробом до июньской оттепели. И вот, чтобы не раздувать пламя скандала, парень вот так «остужает» себя, замораживая горячую кровь бьющей в виски обиды холодом места, которое может и есть его родина, а скорее – нет. Уж очень он городской какой-то, как сын какого-то начальника, заброшенного сюда волей судеб.
Ему захотелось увидеть этого пацана еще раз, но уже улыбающегося, смеющегося в голос; или спорящего с друзьями на футбольном поле; или рисующего море на новеньком мольберте сириусовской студии; или спящего в плацкартном вагоне на боковушке. Острое желание увидеть дочь сжало сердце: захотелось ее прижать и извиниться за родителей этого пацана. Вспомнил он, как однажды в аэропорту чем-то досадила ему его принцесса, и он что-то раздраженно высказал ей, а она, переволновавшись, не стала говорить, что ее тошнит после крошки-картошки; выпила газированной воды, да и оконфузила своего папашу, вдруг оставив обед прямо на полу перронного автобуса, который должен был довезти их до весенне-зелененького борта.
Нет, жить далеко от семьи – неверная штука. Жить рядом с семьей и в раздоре – еще хуже; и ведь никто не любит компромиссов. Но посмотришь вокруг, вдохнешь морозного северного воздуха, посмотришь на ужасающие минуса за окном, пропустишь мимо памяти вонь местной воды – а куда идти за настоящим теплом? Куда тут уйдешь, только лета ждать... А там, глядишь, дурную кровь вытянут местные кровососы.
Когда самолет начал свой разбег, он снова вспомнил сияние, строганину, лабораторию, табло за окном. И пацана. Вспомнил, радостно предвкушая то, как обнимет своих. И в голове пожелал семье этого мальчишки ненадолго испытать настоящий холод, ведь после него любое тепло станет во много крат ценнее.