За хребтом Гиндукуша

      Афганские дневники офицера радиоразведки



      


                Содержание

       От автора 
       Глава I          Ургунская операция               
       Глава II         Джелалабад – Самархейль 
       Глава III        Выход на караван 
       Глава IV         “To be or not to be” с последствиями 
       Глава V          Трагедия Мараварского ущелья 
       Глава VI          Ещё никто не знал про Бадабер 
       Глава VII        Второе (и последнее) “пришествие” в Асадабад 
       Глава VII        Саланг 
       Глава IX         Тёмные ночи Саланга 
       Глава X          Саланг. Горячее время 
       Глава XI         Саланг. Эх дороги, дороги… 
       Глава XII        Саланг. Медсанбат 
       Глава XIII       Прощай, Саланг 
       Глава XIV        Кабул. Полёты 
       Глава XV         Командировка в Союз и… прощай, Афган   








                От автора

   Давно думал каким-то образом оформить свои воспоминания о событиях, которым я был свидетелем в период службы в Афганистане. Но всё как-то “не срасталось”. Да и уверенности в своих способностях не испытывал. Попробовал описать сначала одно событие, потом – другое. Друзья, ознакомившись с содержанием, поддержали, затем настойчиво рекомендовали продолжить описание той, во многом ещё неизвестной, но уже забываемой войны, непосредственным участником которой мне довелось быть.
   У меня подрастают внуки. Конечно, я немного рассказывал о войне, но они особого интереса не проявляли, а я не настаивал. В большинстве своём их поколение (да и не только их), практически ничего про афганскую войну не знает, несмотря на то, что на эту тему написано много книг, созданы кинофильмы.
   Почему-то моя память сохранила много эпизодов  несколько в ином ракурсе, в котором принято рассуждать об Афганской войне и о службе там наших солдат и офицеров, либо показывать её во множестве художественных фильмов, более походящих на боевики для развлечения публики и рассчитанных, в первую очередь, на кассовые сборы, чем на реальное отображение жизни человека на войне. Несомненно, специфика выполнения боевых задач радиоразведчиками в корне отличалась от деятельности мотострелковых частей и подразделений. Однако, в повседневной жизни схожих моментов более, чем достаточно, но у каждого свой взгляд на события и своё к ним отношение.
   В своём повествовании я не претендую на истину в первой инстанции. Каждый запоминает именно то, что врезалось ему в память со всеми мельчайшими подробностями.
   В дневниках нет преднамеренного вымысла, могут быть только лишь какие-то неточности, небольшие временные сдвиги, которые могут закрасться за давностью лет. Фамилии я тоже не изменял и, если кто узнает себя в моих описаниях, то прошу прощения заранее, если кого обидел. Это не специально, просто хотелось сохранить в записях всё так, как было на самом деле, как запечатлела моя память.
Я сознательно старался не описывать события с героической или торжественно-патетической точки зрения. Герои, как известно, в большинстве случаев, рождаются там, где вследствие чьих-то бестолковых действий или наоборот, бездействия, другим приходится  “ложиться грудью на амбразуру” - устранять последствия допущенных ошибок.
   Все выполняли свои обязанности и жили нуждами и чаяниями повседневной службы. Себя тоже не выставляю героем. Я один из многих, поэтому старался подойти к описанию своих действий максимально объективно. Просто с высоты сегодняшнего возраста и понимания многих вопросов, совсем по иному, нежели в молодые годы, воспринимаются как события в целом, так и их отдельные моменты.  Но об этом уже судить тебе, дорогой читатель.





                Глава I
                Ургунская операция
               

   Едва закончился  месяц со времени моего прибытия в Афганистан, как в октябре 1984г. состоялся первый выход с маневренной группой в район планируемого ведения боевых действий. Получив приказ прибыть в распоряжение начальника разведки оперативной группы войск, в установленное время прибыли в район сосредоточения и заняли место в колонне. И таких колонн было несколько.
   Бронетехника, аппаратные связи и управления, самоходные и буксируемые артиллерийские системы, транспортные машины, груженые боеприпасами и продовольствием, автоцистерны с водой и топливом вытянулись на несколько километров. У нас из техники – бронетранспортёр и аппаратная на базе Газ-66.
Вместе с нашими войсками двигались и части правительственной армии. С удивлением обратил внимание, что открытые кузова грузовых машин были до отказа забиты блеющими и мычащими животными. Более опытные товарищи подсказали, что  вместо тушенки  афганцы везут живой скот, который не портится под палящим солнцем, а свежее мясо получают из него непосредственно перед приготовлением пищи.
   В первые часы движения колонн произошло несколько подрывов техники. Оказывается, моджахеды были прекрасно осведомлены о планируемых действиях Советской Армии и соответствующим образом подготовились. Дорога к району планируемых боевых действий была буквально нашпигована минами, поэтому дальнейшее движение осуществлялось вне дорожной сети. А это – тучи мелкой, густой, всепроникающей пыли, защититься от которой было невозможно. Через несколько минут нахождения в пылевом облаке всё, и лицо в том числе, покрывалось серо-желтой маской. Узнать человека было практически  невозможно. Единственное спасение – это боковой ветер, который на какие - то моменты позволял нормально дышать и смотреть. В светлое время суток над колоннами постоянно барражировала пара вертолётов Ми-24. Рокот боевых машин, пролетающих над головой, действовал несколько успокаивающе, сглаживая постоянное напряжение в ожидании “чего-то”,
   Про возможность расслабиться и отдохнуть не могло быть и речи. Это уже потом - на обратном пути, пристегнувшись ремнём к БТРу, чтобы не свалиться во время движения, не обращая внимания на возникающую кое-где стрельбу, пытались хотя бы на ка-кое-то время, склонив голову на грудь, посидеть с закрытыми глазами. А пока, наслушавшись рассказов про опасности подстерегающие при движении по “зелёнке”, крепко сжимая в руках автоматы, напряженно вглядывались в окружающую темноту.
   Расстояние в 200 километров до района планируемых боевых действий преодолели часов за двадцать. Естественно, такой марш не обходился без привалов. Их делали через каждые четыре – пять часов пути.
   По прибытии на место, в зависимости от поставленных задач, войска рассредоточились, занимая свои позиции. Мы развернули свою технику буквально в пятидесяти метрах от ЦБУ (центра боевого управления) и командного пункта 191-го мотострелкового полка. Первым делом узнали, где находится полевая кухня, встали на котловое довольствие и только после этого вместе с С.Морозовым пошли к начальнику разведки 40-й армии полковнику Сапожникову. Задача была поставлена коротко и ясно – развернуть мобильные группы в местах расположения подразделений 191-го мотострелкового полка и действовать в его интересах.
   Командир полка – сухощавый, немного сутулящийся подполковник встретил нас очень дружелюбно, поинтересовался нашими возможностями и, соответственно, ознакомил с оперативной обстановкой по своей рабочей карте. Параллельно вызвал начальника штаба полка для знакомства с нами и организации взаимодействия.
   Таким образом, состоялась моя первая встреча с будущим генерал–лейтенантом, председателем Комитета Государственной Думы по обороне, а в то время – командиром 191-го  мсп. подполковником  Рохлиным Львом Яковлевичем.
Начальник штаба, к сожалению, не помню его фамилию, майор, небольшого роста, очень подвижный, но не имеющий никакого понятия в организации и ведении радиоразведки, тут же предложил развернуть один из постов на небольшой высотке, которую только что заняли передовые подразделения полка. Оценив по карте зону электромагнитной доступности, вежливо отказались. И не прогадали!
   Прибывший на следующий день из данного района начальник разведки полка сообщил, что с моджахедами, чьи позиции находились на удалении пятидесяти метров, иногда приходилось схватываться врукопашную. Противник очень грамотно вёл боевые действия, максимально приближаясь к боевым порядкам наших войск, что исключало возможность применения артиллерии и авиации в целях поддержки пехоты. Известно, что в современных конфликтах более семидесяти процентов потерь наносится в результате действий артиллерии и авиации.
   Однажды ночью полк был поднят по “тревоге”. Собравшимся на КП офицерам объявили, что в одной из соседних частей Афганской армии произошел бунт, причиной которого послужили неправомочные (мягко сказано) действия нескольких наших солдат в отношении местного населения. К утру виновников ЧП арестовали, что несколько снизило напряженность противостояния. Вывели из района боевых действий и взбунтовавшиеся подразделения. По словам военных советников и переводчиков, ра-ботавших в Афганской армии, нормализовать накалённую ситуацию было очень и очень сложно. Тем не менее, несмотря на происшествие, войска продолжали выполнение поставленных задач.
   По окончании одного из разборов сложившейся оперативной обстановки, а они проводились по два, а то и три раза в день, на которых мы были обязаны присутствовать, командир полка посетовал, что боевые действия ведутся лишь на отдельных направлениях против небольших отрядов душманов, а целей, пригодных для нанесения массированного удара артиллерией нет.
“И куда делись крупные склады и базы моджахедов, указанные при планировании операции? Как же так получается? Неужели все боеприпасы, а это - десятки до отказа груженых автомобилей везти домой?” – его возмущению не было предела.
   Пригласив меня к развёрнутой карте, попросил ещё раз показать направление на обнаруженную радиостанцию противника (в связи c условиями распространения радиоволн, получить уверенную “засечку” не представлялось возможным).
Выделив с допустимыми погрешностями сектор в 2–3 градуса, и обратив внимание, что ранее указанные цели находятся в стороне,  вызвал начальника артиллерии…
   Часа через два задрожала земля под ногами – начала “работать” гаубичная артиллерия. А ещё через некоторое время подключились приданные батареи РСЗО (реактивные системы залпового огня), сначала -  “Град”, а затем и “Ураган”.
Всё кругом гремело, свистело и ревело. А из тучи образовавшейся пыли, догоняя друг друга, вылетали 5-и метровые ракеты и, оставляя за собой дымный шлейф, исчезали за горным хребтом.
   Мои бойцы, следившие за эфиром, сообщили, что радист моджахедов, выйдя на связь, передал, что подвергается обстрелу, и прекратил работу. Естественно, данная информация была срочно передана на КП Рохлина. С этого момента интенсивность обстрела только усилилась… После такого огневого шквала все сомнения относительно возвращения с неизрасходованным боекомплектом окончательно исчезли.
   Дальнейшие события развивались куда более спокойно. Оказывается, столь массированный обстрел принёс результаты. После проведённой авиаразведки и “зачистки” местности подразделениями полка была обнаружена хорошо замаскированная и надёжно защищенная, но уничтоженная нашей артиллерией, база моджахедов. Уцелевшее вооружение и боеприпасы мятежников ещё двое суток вывозилось вертолётами. То, что не смогли вынести, взрывали на месте.

   Свободного времени появилось больше, можно было и в шахматы поиграть. Я, как большой любитель этой игры, на всякий случай взял их с собой. Партнёр нашелся быстро. С большим желанием сыграть несколько партий вызвался наш переводчик, лейтенант – двухгодичник по имени Рустам, выпускник Самаркандского университета.
   К первой партии я отнесся слишком легкомысленно – “зевнул” ферзя и, естественно, проиграл. Понимая по ходу игры, что соперник уступает мне в мастерстве, пообещал выиграть следующие десять партий подряд, а Рустам, вдохновлённый победой, пообещал съесть боевой патрон, если такое случится. И случилось! Я выиграл последующие десять партий. Как не отговаривал своего товарища не делать этого, ничего не получилось. Упёртый же народ эти “южные национальности”. Он не нашел ничего лучшего, как взял 12,7 мм. патрон из выставленных напоказ трофеев и, вооружившись пассатижами, принялся вытаскивать пулю. Хорошо ещё, что боеприпас был бронебойно - зажигательный, а не разрывной! “Победив” снаряд, высыпал из гильзы порох (целая пригоршня) на уже приготовленный и намазанный маслом кусок хлеба, прикрыл его сверху ещё таким же кусочком и скушал, запивая чаем из термоса. На мои просьбы и увещевания прекратить безумство, был один ответ: “джигит сказал - джигит сделал”. Но когда он напильником срезал медную оболочку пули и высыпал на ладонь алюминиево – магниевую пудру (зажигательная смесь, находящаяся между оболочкой и стальным сердечником) с желанием проглотить и эту отраву, я не выдержал и, набрав воздуха, просто сдул её с руки. Пообещав, что следующие десять или даже двадцать партий он обязательно выиграет, а предыдущие десять партий выиграны  мной совершенно случайно, наконец-то получил согласие прекратить “патроноедение”. А впереди, кроме металла, который Рустам планировал переработать в порошок напильником, был ещё капсюль и запрессованный трассирующий состав – весьма несъедобные элементы. К сожалению, а может и к счастью, в дальнейшем возможности сыграть в шахматы нам не представилось.
   После осмотра трофеев прилетевшим на вертолётах командованием 40-й армии было принято решение о завершении операции и возвращении войск к местам постоянной дислокации.
(По официальным данным крупнейшую базу складирования вооружений обнаружил сам подполковник Рохлин Л.Я., когда вертолёт, на котором он летел над районом боевых действий, подвергся обстрелу из крупнокалиберного пулемёта).
По прибытии в Кабул пошел с докладом к командиру полка – подполковнику Ведутенко.
   Отряхнувшись от пыли, покрывавшей меня толстым слоем, небритый – с двухнедельной щетиной (кожа обгорела на солнце и бриться было невозможно) вхожу в его кабинет, а там - начальник штаба Жансугуров. В отполированных до зеркального блеска хромачах, холёный и отутюженный, чисто выбрит и с запахом одеколона, он решил, что я сначала должен привести себя в порядок, а уж потом докладывать о результатах выполнения боевого задания. Ведутенко его прервал, выслушал меня, пожал руку и, сказав “спасибо”, отправил отдыхать.
   А уже через несколько дней мы – несколько офицеров и два десятка солдат сформированного 799 ОРТЦ, имея при себе личные вещи, оружие, уже сидели на борту транспортного Ан-26, вылетавшего по маршруту: Кабул – Джелалабад.


                Глава II
                Джелалабад - Самархейль

      
   Едва колёса самолёта коснулись бетона ВПП (взлётно-посадочной полосы), как он начал плавно притормаживать и, пробежав порядка пятисот метров, взревел моторами и, развернувшись, остановился. Практически сразу начала открываться задняя рампа. Не успела она коснуться земли, как в лицо ударила волна горячего, насыщенного испарениями воздуха. Влажность просто зашкаливала. И это в ясный солнечный день!
   Да, климат здесь довольно резко отличался от Кабульского. Провинция Нангархар окружена со всех сторон высокими горами, что исключает возможность проникновения на её территорию холодных воздушных масс. Красавицы пальмы, стройные вечно-зелёные кипарисы и эвкалипты, вкупе с большими и сочными листьями придорожной растительности, формировали наше представление о субтропиках.   Конечно, с течением времени привыкли и к этому климату, но первые дни было довольно тяжело.
   Место развёртывания центра было выбрано метрах в четырёхстах  к югу от ВПП.
Далее, примерно ещё через такое же расстояние проходила граница аэродромной зоны. Она определялась местами  расположения подразделений батальона охраны аэродрома и была неплохо оборудована: развитая система ходов сообщений, огневых точек, землянок и т.п. А ещё метров за пятьсот – шестьсот от охраняемой зоны виднелось несколько полуразрушенных дувалов (глинобитный забор или стена, отделяющая внутренний двор местного жилища от улицы). Естественно, там никто не проживал, но именно из этого района, по словам офицеров батальона, периодически осуществлялись обстрелы аэродрома и занимаемых ими позиций. Таким образом, нашей первоочередной задачей, после установки палаток стало обеспечение безопасности личного состава. На следующий день с колонной из Кабула прибыла наша техника: БТР-70 и ЗиЛ-131 с полевой кухней, дизель - электростанцией и остальным имуществом.
   На обустройство отводился месяц. С восходом солнца начались строительно-копательные работы. Вооружившись ломами, лопатами и мотыгами, вгрызались в плотный как камень грунт, но эффект от этого был минимальный.
Только использование взрывчатки для разрыхления грунта ускорило процесс строительства укреплений. Применяемые цилиндрические 75-и граммовые тротиловые  шашки закладывали в отверстия, оставляемые после заколачивания кувалдой лома. Глухой звук разрыва, небольшое облачко поднявшейся пыли и около одного кубометра сухого, рассыпчатого грунта можно было легко выбрасывать лопатами. Бойцы, правда, особого рвения не проявляли, считая, что можно спокойно жить и в палатках.
   Однако их отношение к работе резко изменилось после обстрела моджахедами наших позиций “нурсами” (неуправляемыми реактивными снарядами) уже на третью ночь пребывания. Вой снарядов и звуки разрывов разбудили мгновенно. Ощущений прибавил и возникший пожар – горела сухая трава, бурные заросли которой находились на небольшом удалении.   Перепуганных пацанов приходилось буквально за ноги вытаскивать из-под кроватей, заставляя прятаться в ещё не до конца подготовленных укрытиях и под машинами.
Результаты пережитого стресса превзошли все ожидания. В течение следующих двух дней выкопали котлован, в который установили раскуроченный автобусный кузов. Оставалось засыпать землёй и убежище готово.
Приезд на позицию генерал-лейтенанта Шмырёва - начальника управления  ГРУ ГШ (Главного разведывательного управления Генерального штаба) в корне поменял всю обстановку. Сначала он выслушал мой, как начальника командного пункта, доклад по карте, наскоро разложенной на сколоченном из досок обеденном столе, потом пообедал вместе с нами и, уже собрался было уезжать, как вдруг стук пулемёта и свист пуль над головой заставил всех переместиться в недостроенное убежище.
Этого оказалось вполне достаточно, чтобы уже на следующий день, собрав всё имущество, мы покинули недооборудованную и простреливаемую из стрелкового оружия позицию. Самархейль (или Шамархейль – даже на картах пишут по-разному) – это полтора десятка охраняемых Афганской армией, окруженных вечнозелёными эвкалиптами и пальмами зданий, в которых проживали наши военные советники и работники спецслужб.
   На небольшом участке территории, огороженном забором из металлической сетки, располагалась радиопеленгаторная рота, преобразованная с первого ноября 1984года в 968-й отдельный радиопеленгаторный центр ОСНАЗ под командованием капитана А.Сидоренко. Аппаратура работала в коротковолновом диапазоне частот, что позволяло в отличие от нас, вести боевую работу со стационарных, оборудованных позиций. Вот им-то и предстояло потесниться.
   Позиция была оборудована весьма неплохо – глубокие траншеи на северо-западном, наиболее опасном, направлении позволяли передвигаться во весь рост. В единственном на территории щитовом домике проживал начальник ОРПЦ. К нему и подселился майор С.Морозов – начальник нашего центра. Остальные офицеры, прапорщики и, естественно, солдаты, разместились в палатках. Палатки установили так, чтобы большую часть дня они могли находиться в тени могучих эвкалиптов, из-бегая прямых солнечных лучей, но всё равно в полуденный зной температура в них приближалась к сорока, а бывали дни, когда она достигала пятидесяти шести градусов! По договорённости с советниками, а этим занимался А.Сидоренко, мы могли посещать баню и, совершенно непозволительная роскошь в условиях Афганистана, - купаться в бассейне.
   С изменением организационно - штатной структуры в ОРПЦ поступает новая техника. Своим ходом из Кабула по смертельно - опасной дороге вышли три машины разведывательного комплекса “Терек”. Не доезжая Джелалабада, в районе “Черной горы”, под передним левым колесом одного из “УРАЛов” взорвался заложенный на дороге фугас. По словам капитана С.Лебедева, сопровождавшего технику и ехавшего на следующей машине, оторванное колесо подняло взрывом метров на пятьдесят. Водитель – рядовой В. Кравченко, получил тяжелейшие ранения и через несколько дней скончался в госпитале. Повреждённую машину через некоторое время удалось отбуксировать на позицию.
   Последующие дни прошли в ознакомлении с обстановкой, поездками для организации взаимодействия в дислоцированные неподалёку 66 бригаду, 154 отдельный отряд СПЕЦНАЗ, 335 вертолётный полк, батальон охраны аэродрома. Предварительно согласовав с командованием указанных частей, развернули выносные посты радиоперехвата и пеленгования на отдалённых опорных пунктах.
   Дальнейшая жизнь в Самархейле потекла размеренно. Разнообразие вносили только регулярные поездки для сбора информации и смены личного состава на постах. Иногда, по маршруту движения или немного отклоняясь от него, делали небольшие остановки: посмотрели великолепный, поддерживаемый в полном порядке, дворец последнего короля Афганистана генерала Мухаммеда Захир-шаха. Даже на его кресле получилось посидеть. Оказывается, он был большим другом Советского Союза – на зелёном сукне рабочего стола стояла позолоченная модель танка Т-64 с выгравированной на постаменте дарственной надписью. Вооруженные силы страны в то время были на сто процентов укомплектованы советской военной техникой и стрелковым оружием. Даже организационно – штатная структура была полностью скопирована с нашей армии.
   Перед новым годом заехали в апельсиновую рощу. Выставив охрану и оглядываясь по сторонам (здесь и подстрелить могли), нарвали пол-мешка апельсин, мандарин, наринджей (этот фрукт очень похож на апельсин, но во много раз кислее лимона и, ради шутки, частенько угощали им новичков, с удовольствием наблюдая, какие невероятные формы приобретает выражение их лиц с раздавленной во рту долькой цитруса).
   Ещё более выраженной мимикой обладала обезьянка – макака-резус, находившаяся на содержании одного из советников, с которым я познакомился через А. Сидоренко. Сначала он разрешал погулять с обезьянкой только Александру, а через некоторое время уже я, посадив на плечо и придерживая за поводок, шел с диковинным зверем развлекать личный состав.
   Однажды такая прогулка едва не привела к ЧП. Возвратившись из поездки, как обычно разрядил и повесил в палатке на спинку кровати автомат, а вот подсумок с гранатами, который обычно прятал в прикроватной тумбочке, снять забыл. Зашел за Юлькой, прикрепил поводок и пошел с ней на прогулку. В многочисленных карманах х/б предварительно спрятал несколько кусочков сахара в надежде продемонстрировать, как обезьянка будет их ловко вытаскивать. Действительно, она действовала очень проворно. Проверила все карманы, найденные сладости тут же переправляла в рот. С кем-то заговорив, я отвлёкся на несколько секунд и выпустил поводок из рук. Этого мгновения хватило, чтобы макака расстегнула подсумок и, зацепив за кольцо гранату Ф-1, спрыгнула на землю. Попытался её догнать, схватить за волочащийся поводок, да где там… Она пулей взлетела на ближайший эвкалипт и, усевшись на ветку, принялась рассматривать украденный предмет.
   Всё это, и последовавшие следом события, я описал через много лет в стихотворении.

          Обезьянка Юлька

В южном городе… абаде, не видать из-за бугра,
…жили мы в одной бригаде, дело было как вчера.
Юлькой звали мы макаку - у советников жила.
Чуть чего и сразу в драку, но со мной была мила.
Взял однажды на прогулку, прикрепил ей поводок
И по нашему заулку за собою поволок.
Упираясь, строит рожи, очень хочет чтоб несли
И её кривые ножки не касались бы земли.
На плече куда удобней, и простор для действий есть -
Любит Юлька беспардонно в потайной карман залезть.
За минуту все проверит, что съедобно - тянет в рот.
Ну, а мы макаке верим, мол, другого не возьмёт.
Покурить – как есть конфеты, с ним не будет перебор,
Не любила сигареты, уважала  Беломор.
Потянулась вдруг к подсумку. Не успел остановить
Эту пошлую задумку, как пришлось её ловить.
За кольцо держа гранату, вверх метнулась по стволу
Эвкалипта – он в обхвате... это вам не на ветлу!
Сидя в ветках, скалит зубы и гранатою трясёт.
Ох, сейчас придется туго, не стрелять же Юльку влёт!   
Ведь сорвет чеку случайно, и своих палаток средь
Будет нам весьма печально от макаки умереть.
Быстро всех зевак в окопы, старшине даю приказ:
“Как подсказывает опыт, нужен сахар. Весь! Сейчас!”
Уговоры зубоскала продвигались тяжело,
Только сахар увидала, мигом с дерева смело.
Набрала аж до предела, не закрылся даже рот,
И, конечно, обалдела от невиданных щедрот.
Что осталось? Взять гранату, Юльку взять за поводок,
Подлежащую возврату и... спасибо за урок.

Больше с просьбой к хозяевам обезьянки погулять с ней, я не обращался.
 

Однажды, забрав материалы радиоперехвата и возвращаясь с удалённого опорного пункта, решили посмотреть на опустевший город, откуда, по словам местных “старожилов”, регулярно проводятся обстрелы позиций батальона охраны и аэродрома.
   Древний город Хадда (Ада), находился в двух – трёх километрах от позиций батальона охраны. Он был построен и  процветал  ещё в доисламскую эпоху, но был полностью разрушен во время последних боевых действий. В окрестностях города много буддийских храмов, монастырей. По преданию, в одном из них даже хранился череп Будды. Проходя по пустынным, засыпанным битым кирпичом и кусками обвалившихся стен улочкам, становилось не по себе при виде огромного количества осколков самых разных боеприпасов, изрешетивших постройки. Из полуразрушенных стен торчали хвостовики авиационных ракет, а из земли – оперение неразорвавшейся бомбы. С нескрываемым интересом осматривали очень примитивное устройство жилищ, разбитую домашнюю утварь и посуду.
   В одном из помещений наткнулись на покрытый толстым слоем пыли ящик, полностью заполненный книгами. Игорь Дёмин – наш штатный переводчик, лейтенант – двухгодичник, выпускник востоковедческого факультета одного из столичных ВУЗов, художник – абстракционист, москвич - интеллигент с монархическими убеждениями и совершенно не приспособленный для жизни в полевых условиях, но очень добрый, отзывчивый и приятный в общении человек, задержался, просматривая содержимое. Наскоро пролистав книги в тяжелых, тиснёных переплётах и предполагая их несомненную историческую ценность, прихватил с собой несколько манускриптов.  По возвращении на место, он пытался перевести нам некоторые страницы, написанные красивой арабской вязью, как оказалось священных книг, но содержание сур Корана, во многом совпадавшее с положениями Ветхого Завета, абсолютно не волновало наши умы, хотя в дальнейшем между нами частенько возникала полемика по вопросам истории религии.
    А в данном случае, понимая, что наше дальнейшее углубление  в лабиринты разрушенного города может быть опасным, вернулись к ожидавшему нас бронетранспортёру и продолжили движение в Самархейль.
По пути завернули на аэродром, где в одном из модулей нашёл Николая Белякова, знакомого ещё по службе в Союзе, лётчика. Очень тепло встретились, пообщались. Я ещё поинтересовался по поводу очень сильного кисло-сладкого запаха, “бьющего в нос” сразу при входе в помещение. Улыбнувшись, он показал на большую зелёную “кастрюлю”, как потом оказалось - контейнер из-под мин, используемый лётчиками для приготовления браги. Оказывается, такие ёмкости были почти в каждой комнате. Периодически, при обходах командования они исчезали, а потом снова появлялись на своём месте. Предложил снять пробу. Мы не отказались. В дальнейшем мне ещё неоднократно приходилось встречаться и контактировать с Николаем, причём, иногда в самых экстраординарных ситуациях.

   Один из мобильных постов радиоперехвата был развёрнут в районе расположения артиллерийского дивизиона из состава 66-й бригады у плотины на реке Кабул близ кишлака Дарунта. Там ещё в 1964-м году Советским Союзом была построена ГЭС, вырабатывавшая электроэнергию и в период ведения боевых действий, хотя и в меньшем количестве. Дорога к нему вела через город Джелалабад, вдоль реки, по левому берегу которой находились древнейшие  культовые сооружения доисламской эпохи в виде большого количества полукруглых ниш, рядами выдолбленных в скальных породах.
   Приехав на заставу, угостились жареной рыбой, выловленной в водах водохранилища и предложенной артиллеристами. Очень вкусно! Похвастались, что ловят с помощью электроудочки, изготовленной из подручных материалов, хотя сам процесс нам наблюдать не довелось. Правда, я тоже попытался порыбачить, бросил гранату в один из близлежащих омутов, приготовился собирать рыбу, но… кроме пузырей ничего не всплыло. Всё было бы хорошо, но пока мы с А.Сидоренко фотографировались на фоне стройных кипарисов, “отличился” С.Морозов, подстреливший, метров за пятьсот, из “Утёса” (крупнокалиберный 12,7 мм. пулемёт) ничего не подозревавшую корову. Конечно, солдаты - артиллеристы её быстро привезли и разобрали “на запчасти”, однако крупных неприятностей местным командирам избежать не удалось.

               

                Глава III
                Выход на караван

 

   Первый выход на боевую операцию в наступившем 1985 году был уже восьмого января. Накануне, в штабе 66-й бригады присутствовал на постановке задачи. Всё как обычно – контроль эфира во время передвижения и на месте планируемых действий.
   Выход с подразделением из состава ДШБ (десантно-штурмового батальона) на перехват каравана - был первый и единственный раз за весь период моего пребывания в Афганистане. В группе, кроме меня, был переводчик и два бойца. Вечером прибыли в 66-ю бригаду, где местные командиры занесли нас в список выходящих на боевое задание и предложили взять по две, связанные шнуром, мины для “Подноса” (82-х мм миномёт), но посмотрев на уже имеющуюся на нас экипировку, не стали настаивать. Боеприпасы для миномёта, для АГС-17 (30-и мм. автоматический гранатомёт), несли все. У кого-то они были приторочены к РД (ранец десантника), у кого-то просто перекинуты через плечо или свободно болтались на шее. Выходили, предварительно попрыгав (чтобы ничего не брякало в укладке), уже в сумерках. Первыми шли два сапёра, за ними – командир, пулемётчик, следом - моя группа. Замыкал колонну из тридцати человек санинструктор.
   Я, естественно, знал конечный пункт – им являлась высота километрах в пятнадцати к югу от Самархейля, но в  почти полной темноте (луны не было, только тусклый свет звёзд, густо усеявших бархатисто-черное небо, слабо освещал окружающую местность), абсолютно не ориентировался на маршруте, полностью доверяя командиру роты. У впереди идущих были ПНВ – приборы ночного видения. Двигались в полной тишине. Периодически включал аппаратуру, закреплённую на груди. Автоматика “пробегала” диапазоны, но за исключением радиостанций  постов “Царандоя” (военной полиции Афганистана), работавших на проверку связи, эфир был чист.
   Часа через три по цепочке передали – “привал”. Немного подтянувшись к голове колонны, присели каждый на своём месте, а кое-кто даже умудрился прилечь на мелкую щебёнку, покрывавшую горный склон. Минут через пятнадцать, также тихо, словно горное эхо, пролетело – “вперёд”. Посмотрел на своих бойцов и поняв, что они основательно выдохлись, забрал и закинул себе за спину их автоматы.  Себя я чувствовал вполне нормально, был довольно в неплохой физической форме – сказывались ежедневные утренние  часовые пробежки по кругу на небольшом стадионе в Самархейле, в центре которого была установлена антенна радиопеленгатора. Следующий участок пути шли по склону горы, плавно поднимаясь к вершине. Колонна несколько растянулась.
   Отстали “огневики” – миномётчики и гранатомётчики с их тяжёлым вооружением. Пришлось остановиться на вынужденный привал. После него последовал ещё один бросок, и через полчаса уже были на месте - в небольшой “седловине” на самом краю хребта. Горная цепь резко обрывалась. Верхняя часть южного склона представляла собой почти отвесную стену, высотой порядка двухсот метров. Спуститься, а тем более подняться по ней без специального горного снаряжения, было практически невозможно.
   После рекогносцировки (визуального изучения местности) командиром было принято решение отправить две группы по восемь – десять человек с целью занять позиции в пустующих внизу дувалах, для чего им пришлось немного вернуться назад, чтобы безопасно спуститься с горки. Площадка, на которой мы находились, была естественным образом защищена и снизу не визуализировалась. Мы же, подойдя к краю, могли просматривать местность на много километров вокруг. Можно было подкрепиться и немного расслабиться. Пока один из моих бойцов прослушивал эфир, второй доставал из вещмешка продукты на всю группу, полученные перед выходом у старшины. Каково же было моё разочарование, когда вместо банок с тушенкой и сгущенным молоком, я увидел рыбные консервы в собственном соку! Да они просто в горло не лезли! Выручили ребята из ДШБ, поделившись своим пайком. После этого случая  все последующие выходы мы обеспечивались нормальными продуктами, а в период пребывания на Саланге – пайком по норме №15 – горный: с шоколадом, сгущенкой, салом и т.д. в комплекте.
   Не прошло и полчаса, как я уже забыл, что нахожусь в субтропиках! Опытные ребята – десантники перед выходом на задание позаботились о втором комплекте обмундирования или тёплом белье, которое взяли с собой, и сразу переоделись в сухое. Ну, а мы – в насквозь промокшем от пота обмундировании, всеми способами пытались согреться. Температура наверху опустилась почти до нуля, а в дополнение – пронизывающий ветер.
   Чтобы хоть как-то согреться, пришлось прыгать то на одной, то на другой ноге не одну тысячу раз и немногим меньше приседать и отжиматься от холодного камня. Наш переводчик Игорь Дёмин, понимая, что во время выполнения боевой задачи будет необходимо провести довольно длительное время в относительно статическом положении, захватил с собой шестнадцатистраничный экземпляр “Литературной газеты”, естественно, чтобы ознакомится с новостями культурной жизни страны. Обстоятельства перечеркнули его планы. Раздевшись практически догола, он обмотал ноги, руки, туловище несколькими слоями тонкой газетной бумаги, а затем с моей помощью натянул ещё мокрое х/б и, несколько согревшись, в буквальном смысле “шуршал” по позиции.
   Перед восходом солнца, когда начали гаснуть звёзды, а небо на востоке побледнело, и на его фоне начали четко вырисовываться горные контуры, все замерли, напряженно вглядываясь вдаль. В эфире была гробовая тишина, молчали даже “Царандоевские” посты. И это было ожидаемо, В особо ответственные моменты, и у нас в том числе,  принято соблюдать режим “радиомолчания”. По аналогии с караваном, при досмотре которого мне довелось присутствовать в районе Дарунта (там везли только дрова), ожидал увидеть несколько навьюченных верблюдов и лошадей в сопровождении моджахедов.
   Каково же было моё удивление, когда в первых лучах солнца, поднимавшегося из-за гор, появился грузовик “Тойота”, быстро мчавшийся с ожидаемого направления. В бинокль можно было разглядеть несколько вооруженных человек, сидящих в кузове. Причём машина шла не по дороге, с двух сторон которой её ждали засады, а гораздо ниже - по пологому, переходящему в ровное плато склону. Из за неровностей рельефа она была просто не видна, зато перед нами была как на ладони!
   Когда машина поравнялась с нами, и расстояние до неё не превышало пятисот метров, “бабахнул” первый выстрел из миномёта. Но миномёт – не пушка и стрелять из него по движущейся цели крайне сложно. Тем не менее, наблюдая разрыв, наводчик корректирует прицел. Следующий выстрел - и снова мимо. Открывает огонь развёрнутый рядом АГС-17. Стрелял сам командир роты, но тоже неточно. Буквально после второй короткой пристрелочной очереди гранатомёт заклинило из-за перекоса боеприпаса в ленте. А машина на максимально возможной скорости, изменяя направление движения и маневрируя между всё ближе и ближе подбирающимися к ней разрывами мин, продолжает уходить. Вот здесь-то ротный и пожалел, что не прихватил с собой тяжёлый “Утёс”. Но… вероятно он, как и я, рассчитывал на караван из вьючных животных…? Открытая из всех стволов стрельба из стрелкового оружия, ни к чему не привела.
   Расстреляв по магазину патронов, все успокоились, понимая, что на расстоянии более километра, попасть в движущуюся цель не реально. Миномётчики, корректируя прицел, одну за одной, опускали мины в ствол орудия, но машина, сопровождаемая разрывами, уходила всё дальше и дальше, пока не исчезла за горной грядой.
Вот тут-то и “проснулись” радиостанции Царандоя. С одного поста на другой пошла информация о прорвавшемся через засаду, организованную “Шурави”, что означало “советскими”, автомобиле, о колонне бронетехники, выдвинувшейся из Самархейля. Понятно, что это слышали не только мы…
   Командир роты по радио  отдал приказ о возвращении групп, находящихся в засадах. Начали готовиться к выходу и мы. Шуршащий при ходьбе Игорёк вытащил из под х/б пришедшую в нечитаемое состояние “литературку”, благо солнышко уже начинало припекать и лишний “компресс” уже был не нужен.
   Вскоре пришло сообщение о подрыве одной единицы бронетехники, вышедшей за нами, и приказ – дожидаться подхода брони и только по её прибытии начинать движение.
   Время шло, нещадно палило солнце, а разрешения на спуск всё ещё не было получено. По радио сообщили, что в связи с необходимостью разминирования планируемого маршрута (русло пересохшей речки), приход бронегруппы задерживается.
Никто не рассчитывал, что застрянем здесь ещё на целые сутки. Пришлось давиться скумбрией в собственном соку, угостил ею и десантников. У них ещё оставались галеты, правда, запить было уже нечем. Чтобы хоть как-то скоротать время, устроили соревнования по стрельбе из ПБС (пистолет бесшумной стрельбы) по пустым банкам. Я в них занял пусть и не одно из первых, но далеко не последнее место!  К вечеру основательно проголодались, но есть было уже нечего. Мучила жажда. Во рту всё так пересохло, что даже сплюнуть было нечем. Слюна не выделялась.
   Наступившая ночь  была не такой холодной, как предыдущая. Главное - не было холодного ветра, быстро остужавшего нагретые солнцем камни. Выставили необходимое в таких случаях боевое охранение и кто как смог, стали устраиваться на ночь. Так, в полудрёме, периодически прерываемой на прыжки, приседания и отжимания, дождались восхода солнца. Очень хотелось пить. Старались гнать от себя эти мысли, но они возвращались снова и снова. Было уже часов девять утра, когда по радио сообщили, что бронегруппа на подходе и можно выдвигаться. Спуск с горы прошел довольно быстро. Менее чем через два часа мы уже вышли в район, куда должна  подойти техника. Но… эти непредвиденные задержки! На одной из БМП порвалась гусеница, что в очередной раз задержало продвижение колонны.
   Чтобы не “светиться” на открытой местности, решили укрыться в дувалах расположенного неподалёку кишлака. То, что мирного населения здесь нет, нам было известно. Женщины, дети, старики в своём большинстве покинули эту местность и перебрались в лагеря беженцев в Пакистане.  Вошли в кишлак с двух сторон и небольшими группами, пока одна проверяет внутренние помещения, вторая держит под прицелом окружающую территорию, провели досмотры. А сама проверка была довольно простой – сначала через глинобитную стену летит граната (желательно Ф-1), а уж потом заходят бойцы. Последним помещением была мечеть. Я понял это по возвышающейся на крыше довольно высокой башенке с установленными в небольших окошках громкоговорителям (современный муэдзин уже не поднимается на минарет, а его голос транслируется установленными на минарете динамиками). Через распахнутые двери (гранату не бросали) зашли внутрь и осмотрелись.
   По расположению вещей и отсутствию пыли было видно, что ещё недавно здесь были люди. В углу лежала циновка, на которой среди прочих тряпок выделялась серая солдатская шинель. Очевидно, что здесь находился плененный солдат, которого моджахеды перед нашим приходом увели за собой. На видном месте стояла двухкассетная магнитола “Sharp” – мечта всего “ограниченного контингента”, кабель питания которой одним контактом уже был закреплен на клемме автомобильного аккумулятора. Второй контакт с “крокодилом” (металлическим зажимом) на конце, находился рядом. Естественным желанием одного из моих бойцов было попытаться включить аппаратуру. Меня же смутило непосредственное подключение (без дополнительного адаптера) 9-ти вольтовой магнитолы и 12-ти вольтового аккумулятора, что неизбежно привело бы к выходу её из строя. Придержав солдатика, открыл крышку батарейного отсека и…. от увиденного у меня на голове волосы зашевелились! Вместо ожидаемого адаптера в гнёздах для батареек находились цилиндрические тротиловые шашки, в одну из которых был вставлен электродетонатор, провод от которого и шел к аккумулятору. Аккуратно извлёк детонатор из запального гнезда шашки и, набросив на него шинель, замкнул контакт.  Прозвучавший хлопок всех развеселил, правда, смеялись как-то странно…
   Через открытую дверь уже доносились звуки моторов подошедшей бронегруппы.
Какой же вкусной оказалась вода, полные 20-и литровые фляги которой спустили с бронемашин. В мгновение к ним выстроились очереди жаждущих. Пили маленькими глотками, чтобы как можно дольше оттянуть момент насыщения, растянуть время нахождения во рту живительной влаги. А Игорь Дёмин в этот момент уже переводил (у него второй язык - английский), надписи на найденных кем-то в одном из досмотренных дувалов, трубочках. Оказалось, что это приспособление для фильтрации воды. Один конец опускается в самую грязную и вонючую лужу, а второй берётся в рот и можно пить. Объём пропускаемой воды – двадцать литров. На трубочке маркировка “Made in USA”. Знаю, что в дальнейшем их отправили в Москву на исследование. Хоть какой-то результат операции! Может быть когда-нибудь и в нашей армии такие появятся? С надписью “Made in RUSSIA”.
   Утолив жажду, разместились на БМП и те, взревев моторами, повезли нас в ставший уже нашим домом Самархейль.
   Вот только свой первый трофей – магнитолу “SHARP”, я забыл на броне, когда спешно выгружались с притормозившей на несколько секунд боевой машины, перед КПП советнического городка (66-я бригада располагалась несколько дальше), но не расстроился, ведь солдаты тоже заслуживают трофеи.



                Глава IV
                To be or not to be с последствиями

 

   “Быть или не быть?” Формальным поводом “не быть” послужил трояк, полученный на экзамене по марксистко-ленинской философии (не смог дословно выразить сформулированную Брежневым “Главную задачу девятой пятилетки” ещё по окончании первого курса ЧВВКУС), который плавно перетёк в почти-красный диплом.
   Шекспировская дилемма витала надо мной в течение последних нескольких лет перед отъездом в Афганистан. Ещё задолго до описываемых событий у меня появилась ещё одна возможность послужить за пределами СССР.
   Рассматривался вопрос о поездке в Чехословакию. Но… соответствующие органы остудили мои желания  очередной раз полюбоваться прелестями европейской культуры. Поехал Володя Скоморохов. Через некоторое время поступило очередное предложение. На этот раз - поработать в составе советнического аппарата в одной из стран Индокитая. По аналогичному поводу “зарубили” и эту поездку. Но только после третьего отказа, на этот раз уже летом 1984 года, когда уже прошел, казалось бы все инстанции и собеседования перед поездкой в Мозамбик, я принял решение – “быть!” Буквально на следующий день после написания мною заявления о приёме кандидатом в члены КПСС, поступило “предложение” о продолжении службы в составе ОКСВА (ограниченного контингента советских войск в Афганистане). Оказывается, туда можно и беспартийным, но заявление уже написано, а “отыгрывать назад” – не в моих принципах.  Двухдневные сомнения развеял начальник политотдела бригады, предоставив место в детском саду для младшей дочери и работу по специальности (учителем иностранного языка в школе) - жене. Квартира у меня была, так, что иных легальных способов уклониться от внезапно возникшей реальности не существовало. В течение двух-трёх дней, единогласным решением партийного собрания и последовавшего за ним рассмотрения дела на партийной комиссии, я был принят кандидатом в члены КПСС, а ещё через неделю попрощался с коллегами, собрал чемодан, поцеловал жену, детей и убыл к новому месту службы.
   Извиняюсь за столь отвлеченное раскрытие предыдущих событий, но оно имеет самое непосредственное отношение к последующим.
Одной из особенностей прохождения испытательного срока кандидата в члены КПСС в Афганистане для лиц, принимавших непосредственное участие в боевых действиях, является его сокращение с одного года до шести месяцев и возможность замены одного из рекомендующих боевой характеристикой. Именно так со мной и поступили. В Самархейле на собрании все дружно проголосовали - “за”. В Кабуле, на заседании парткомиссии меня должен был представить один из рекомендовавших - капитан Владимир Еганов. Вот с ним-то мы и полетели в Кабул. Именно полетели, потому что передвигаться по данному маршруту наземным, да к тому же ещё и попутным транспортом, было довольно опасно.
   На Джелалабадском аэродроме, куда мы приехали третьего марта, стояла относительная тишина. В воздухе была только пара постоянно барражировавших над окружающей ВПП местностью вертолётов, да на кромке поля сиротливо стоял один Ан-26 с афганскими опознавательными знаками на фюзеляже. Советских транспортных самолётов не было и, как позже выяснилось, в течение дня не будет. Делать нечего, пошли к “афганцу”. Поинтересовались у экипажа, находившегося рядом с самолётом, куда держат путь. Оказалось, что наши маршруты совпадают, а вылет состоится через несколько минут.
   Довольные, мы заняли свободные места на боковых скамейках. В грузовом отсеке самолёта кроме нас уже находились несколько военнослужащих афганской армии, в основном – офицеры. Засвистели, раскручиваясь, моторы. Сначала левый, за ним – правый. Разбег был небольшой и, после того, как колёса потеряли связь с землёй, пошел резкий набор высоты. Задрав нос, самолёт всё летел и летел по прямой, поднимаясь всё выше и выше. В отличие от афганских экипажей, наши лётчики взлетают куда более спокойно и, набирая высоту, поднимаются по спирали над аэродромом, не попадая при этом в зону действия средств ПВО противника. Таким же образом происходит и посадка. Весь полёт длился минут тридцать. Садились точно так, как и поднимались, сделав максимум один круг.
   В полк приехали на попутках. Доложились командиру, сдали дежурному по полку автоматы и пошли искать в “модуле” свободные места. Оставшееся время прошло за разговорами и моим усердным изучением основополагающих партийных документов.
   Заседание парткомиссии прошло как-то буднично. Никто ничего меня не спрашивал ни по Уставу, ни по Программе. Попросили только рассказать про последний выход на “боевые”. Всё было уже подготовлено, даже партбилет выписан, который через несколько минут мне вручили с наилучшими пожеланиями.   Вот так я и стал членом КПСС.
   Долго в полку не задерживались и на следующий день – пятого марта нас с Владимиром отвезли на аэродром. Выехали пораньше, т.к. все  вылеты производились в основном с утра. Никакого расписания не существовало, да и порядок посадки в самолёты был относительно свободный – регулировался командиром корабля. В то время даже перечень пассажиров, вылетающих тем или иным рейсом, аэродромная комендатура не составляла. И только по истечении времени, когда во многих случаях не могли распознать тела погибших в сбитых моджахедами самолётах (многие сгорали дотла), начали составлять списки пассажиров на каждый борт.
   Ну, а пока мы, узнав у дежурного, какой самолёт в ближайшее время летит на Джелалабад, бодрым шагом направились в его сторону. Четырёхмоторный Ан-12 находился на стоянке и, как было видно по отъезжавшему заправщику, принял в топливные баки несколько тонн керосина.
   Желающих улететь было достаточно много. Человек тридцать томились возле самолёта в ожидании посадки. Взяли всех. Первыми, как только открылась боковая дверь, на борт поднялись несколько женщин – им отвели место в гермокабине. За ними проскользнули ещё пять – шесть человек. Остальным была уготована учесть лететь в грузовом отсеке. Расселись на боковых сиденьях, благо места было достаточно. Прямо перед нами на полу, притянутые страховочной сетью, лежали мороженые говяжьи полутуши. На первый взгляд тонн восемь – десять (в Джелалабаде и его окрестностях дислоцировалось несколько частей, а кушать хотелось всем).
   Борттехник уже убрал трап и собирался закрыть дверь, как вдруг к самолёту на огромной скорости подъезжает машина. Выскочивший из неё майор, как оказалось представитель ТЗБ (торгово-закупочной базы) военторга, вызвал командира воздушного судна и начал ему что-то убедительно доказывать. Я открыл боковой иллюминатор, а так как они находились рядом, прекрасно слышал весь разговор. Суть его заключалась в том, что майор просил забрать груз – паллет с товаром для военторга. В основном – коробки с напитком “Si-Si” (подобие современного “7-up”). Командир (тоже в майорском звании) упорно отказывался, мотивируя тем, что самолёт уже перегружен. Тем не менее, через несколько минут он дал команду открыть хвостовой грузовой люк. Створки поднялись и с подъехавшей задним ходом машины бортовым погрузочным устройством (кран – балка, лебёдки), паллет был перегружен в самолёт. Майоры “ударили по рукам”, военторговец – прыгнул в машину и умчался, а лётчик поднялся в самолёт и занял своё место в кабине.
   Через несколько минут двигатели поочерёдно начали раскручивать огромные четырёхлопастные винты диаметром четыре с половиной метра. Набрав обороты, самолёт вырулил на ВПП и остановился, мягко качнувшись на тормозах. Ещё через несколько мгновений достигнув взлётного режима работы двигателей, он буквально сорвался с места, увеличивая скорость с каждой секундой разбега. Проходит десять, пятнадцать, двадцать секунд, а колёса словно прилипли к бетону и не хотят отрываться. В этот момент командир начинает торможение. На самых последних метрах полосы самолёт остановился, развернулся и медленно покатил обратно.
   Минут десять – пятнадцать мы ещё стояли на одном месте, а двигатели ревели, вырабатывая горючее, чтобы как-то облегчить перегруженный самолёт.
Со второй попытки взлететь удалось. Медленно, очень медленно начали подниматься. Вместо стандартных трёх кругов над аэродромом, мы сделали пять, а в дальнейшем, взяв курс на восток, всё ещё продолжали полёт с набором высоты.
А из иллюминаторов открывался чудесный вид на проплывавшие под крылом самолёта горные вершины, голубую нитку реки в глубоком ущелье, на окаймлённое скалами зеркало водохранилища, а чуть дальше – на белоснежные шапки вечных снегов Гиндукуша.
   Во время пролёта над “Чёрной горой” происходил отстрел тепловых ловушек, которые горячими звёздочками летели от самолёта и отставали, оставляя  яркий, светящийся след. Майор, сидевший справа от меня и, как видно по его повседневной форме только что прибывший из Союза, при каждом хлопке вздрагивал, а его лицо покрывалось мелкими бисеринками пота. Наконец, он не выдержал и спросил: “Это по нам стреляют?” В ответ я  повернул его к иллюминатору и показал на отлетающую с каждым хлопком ракету.
   Начала сказываться разреженность воздуха. Перед глазами уже закружились “чёрные мушки”. Испугался, когда мой сосед закатил глаза и начал синеть. Пришлось похлестать ему по щекам, что на некоторое время привело в сознание, но через мгновение он опять “расслабился” и начал сползать на пол. У меня самого “черные мушки” превратились в беспорядочные пятна и по ощущениям всё, что находилось в районе солнечного сплетения, начало подниматься вверх (по приземлении узнал, что летели на высоте 7500 метров) …
   В этот момент почувствовал, что самолёт приступил к снижению. Скамья, на которой сидел, начала периодически уходить из-под меня. Стало легче дышать, Привёл в чувство соседа, опять похлопав его по щекам.
Нос самолёта начинает клониться к земле, что означает увеличение крутизны траектории спуска. Чувствуется, что лётчики начинают притормаживать, изменяя угол атаки лопастей винтов, переводя их в режим авторотации. Приходится крепко держаться руками за скамью, чтобы не съехать по ней к пилотской кабине. Хвост самолёта начинает гулять из стороны в сторону. И в этот момент паллет с лимонадом срывается со своего места в хвосте самолёта и летит вперёд, круша на своём пути крепления удерживающей сетки. В следующее мгновение вся эта лимонадно-говяжья масса вперемешку с людьми оказывается прижатой к переборке, отделяющей гермокабину от грузового отсека.
   Искаженное лицо бортинженера, появившееся в окне на двери гермокабины, его крик, услышанный даже сквозь дикий рёв двигателей: “Все в хвост!...  В хвост!... Необходимо центровать самолёт!” Хорошо сказать – “все в хвост!” Мы это и сами понимаем, а как это сделать, если летаешь по грузовой кабине в обнимку с начинающей оттаивать говядиной? Для начала нужно выбраться из этой кучи – малы. В один из моментов даже подумал, что могу выпасть из самолёта, когда оказался прижатым к мною же открытому ещё на аэродроме иллюминатору. Вот так: то – по одному борту, то – по другому, цепляясь за всё, что попадало под руку, пробирался к заветной цели. Только добрался до створок грузового люка и, просунув между ними пальцы, зацепился, как самолёт принял почти вертикальное положение и я повис над грузовой кабиной. А в голове мелькнула мысль - если не удержусь, то разобьюсь или нет? А там - около пятнадцати метров лёту. В следующий момент, когда самолёт меняет пространственное положение и меня прижимает к створкам, терзает уже другая мысль – а если откроются? Быстро – быстро, пока положение самолёта позволяло передвигаться, влетаю на самый верх, дёргаю за ручку двери. Воздушный стрелок захлопывает дверь перед моим носом со словами – “сюда нельзя”. Стою на маленькой площадке над грузовым люком. Рядом находится металлическая труба – стойка. Можно за неё держаться. Для большей уверенности пристегиваюсь к ней офицерским ремнём. Теперь не оторвусь! Неизвестно каким образом рядом со мной оказывается Володя Еганов. В этот момент чувствую, что кто-то хватает меня за ногу, а это прапорщик с голубыми петлицами (видать тоже из Союза), вижу, что и за него тоже люди цепляются. Вот так – друг за друга, друг по другу все начинают собираться на этой крохотной площадке. Кто-то мёртвой хваткой вцепился в стойку, кто-то, не сумев дотянуться до трубы, держится за мою портупею, кто-то  за ремень, кто-то прихватил за ворот х/б так, что пуговицы полетели. А прямо перед  лицом – маленькое отверстие, скорее всего вентиляционное. И в нём я вижу, как крутится справа налево вокруг нас весь мир.
   Я прекрасно понимал, что Ан-12 - это не спортивный самолёт, на котором можно легко входить в штопор и так же легко выходить из него. Правильно говорят, что в такие моменты вся жизнь проносится перед глазами.  Как в кино… Попросил прощения и попрощался со всеми, кого вспомнил в тот момент. А у Бога просил помощи… Не зная молитв, только твердил: “Помоги, Господи!”
   Не знаю, что помогло, но  в это маленькое окошечко я увидел, что земля появилась с той стороны, с которой некоторое время назад исчезла. То есть самолёт из вращения перешел в раскачивание. Двигатели ревели так, что казалось, они сейчас разлетятся на мелкие кусочки. А земля неумолимо приближалась. Приближалась, раскачиваясь из стороны в сторону. Я всё это видел в окно и ждал, ждал…  И вдруг, нос самолёта несколько приподнялся и он выровнялся относительно горизонта. И в эту же секунду – удар. Самолёт “сделал козла” – подпрыгнул, потом второй “козёл”, с грохотом покатился притормаживая,  а с правой стороны ощущалась ещё пара довольно сильных ударов (самолёт “промазал” ВПП и сел на рулёжную дорожку, выложенную из специальных, соединённых между собой металлических панелей, а во время пробега правым крылом задел хвостовые балки у двух, находившихся на стоянках, вертолётов). Двигатели замолчали. Самолет остановился. Я ещё успел увидеть пожарную машину, спешащую к месту посадки.  В ту же секунду открылись створки грузового люка.
   Кто-то из экипажа (скорее всего тот же бортинженер) скомандовал, чтобы все быстро покинули самолёт и отбежали от него на расстояние не менее пятидесяти метров. Трап не выдвигали, все прыгали. Сломанные конечности были, вот только не помню, во время покидания самолёта или  ещё во время “полётов” по грузовой кабине.
   И только тогда, находясь на почтительном расстоянии от самолёта, до нас начала доходить суть  произошедшего. Руки, ноги ещё не перестали дрожать, как всех обуял безудержный смех - какой-то судорожный, надрывный. Через него выходило то страшное нервное напряжение, что накопилось за последние минуты полёта. Спустя несколько минут, немного успокоившись, мы вернулись к самолёту, чтобы забрать оружие и личные вещи. Вынесенные солдатами, прибывшими для разгрузки вещмешки, сумки и чемоданы, уже ждали своих хозяев. Автоматы называли по номерам (все знали номера своего  оружия). Подошла за “Si-Si” и машина военторга, но командир, несмотря на протесты работников торговли, принял решение дать всем, кто находился в грузовом отсеке по коробке (24 банки) напитка. Поблагодарив его за посадку, направились к встречавшим нас на  УАЗике офицерам. По их рассказам, наблюдая за полётом, пришлось несколько раз перемещаться с одного конца аэродрома на другой – всё казалось, что самолёт падал прямо на головы. А он в дальнейшем ещё долгое время стоял у ремонтного ангара, где устраняли последствия столь необычного приземления.
   Уже сидя в мчавшемся автомобиле, по окруженной пальмами дороге, задумался о действиях командира воздушного корабля. По моему мнению за допущенный перегруз и отсутствие контроля за правильным креплением груза, его следовало наказать, а потом – наградить за проявленное мужество и мастерство при посадке самолёта.
Вот так ехал и думал, а кого же благодарить мне: то ли Бога, то ли партию…?



                Глава V
                Трагедия Мараварского ущелья

   Апрель 1985года оказался для меня самым “богатым” месяцем по боевым выходам с маневренной группой за весь период пребывания в Афганистане. Главная задача таких мероприятий – ведение активной радиоразведки непосредственно в районе боевых действий.
   С командным составом частей и подразделений, совместно с которыми приходилось выполнять поставленные задачи, был хорошо  знаком, а с некоторыми из них имел дружеские отношения. Особенно хорошие личные отношения сложились с начальником штаба 154 отдельного отряда СПЕЦНАЗ (в дальнейшем, после описываемых событий - командиром 334 ООСПН) Григорием Быковым.
   Гриша Кунарский - под таким именем его знали и уважали подчиненные, старшие командиры.  Знали его и там - в Пакистане. Оттуда главари моджахедов пересылали в Афганистан листовки, в которых обещали большие деньги за голову “Кобры” - позывной Григория Быкова.
Наиболее тёплыми наши отношения стали после операции у “Черной горы” под Джелалабадом в начале апреля 1985г., когда командирский БТР завяз на поле засеянном чесноком. Все восемь колёс бешено вращались под рёв двигателя, но машина, севшая  “на пузо”, с места не двигалась. Прекрасная мишень для гранатомётчика!
   Пока мои бойцы “крутили эфир” в чреве бронетранспортёра, я сидел наверху возле командира и с тревогой осматривал окружающую местность. Метрах в трёхстах на высокой стене одного из дувалов заметил движение нескольких человек и сказал об этом Быкову. “Это наши из третьей роты, это их зона” – ответил Григорий и, не снимая шлемофона, снова склонился над картой, отдавая команды по радио. Я по своей радиостанции запросил помощи на буксировку у “Рапиры” – позывной ЗСУ 23х4 (Шилка), не сводя глаз с суетящихся на стене людей. Хотя были видны только головы и плечи, но на фоне светлого неба просматривались они довольно отчётливо. И в этот момент вижу вспышку – выстрел гранатомёта, вижу как в нашу сторону летит граната, как отделяется и падает, кувыркаясь, ускорительный патрон… Перелёт! Снаряд разрывается метрах в двадцати позади нас. Через 3 – 4 секунды – второй выстрел!
   Я каким-то непостижимым образом вылетаю из люка, одновременно толкая командира и, вместе с ним падаем в перепаханную колёсами и вкусно пахнущую свежим чесноком грязь. Снова перелёт, но уже ближе! Понимая, что гранатомётчиков двое и, что через несколько секунд после коррекции прицела последует второй залп, весьма некультурно приказываю  всем покинуть БТР, а сам, опять же по своей рации (у Быкова при падении оборвало гарнитуру), вызываю “Рапиру”. Времени объяснять, куда стрелять, не было, просто сказал, что показываю (магазин был снаряжен трассирующими патронами через один).
   Длинная очередь красными огоньками направилась в сторону дувала, и ещё не успели погаснуть последние трассеры, как огненные фонтаны вырвались из четырёх стволов зенитки. Две – три секунды и более сотни 23-х мм. снарядов превратили мощное укрепление в пыль…А через несколько минут “Шилка”, накручивая на гусеницы и смешивая с грязью молодые побеги, уже вытаскивала наш БТР с чесночного поля. А мы в это время, держась за скобы, сидели пригнувшись за правым бортом бронемашины, прислушиваясь к “цоканью” пуль, ударявшихся о левый борт. Стреляли из ППШ – по звуку отечественный “ветеран” легко определялся, да и пару медно-свинцовых лепёшек позже обнаружили на бортике.
   Через пару часов по району, указанному пленными моджахедами, был нанесён удар реактивной артиллерией. Снаряды, выпущенные прямо с позиций  на Джелалабадском аэродроме, с жуткими хлопками пролетали прямо над нашими головами.
Поэтому, когда 22 апреля (день рождения моей старшей дочери, ей исполнилось 10 лет), я получил приказ срочно убыть с маневренной группой в район Асадабада (провинция Кунар) в распоряжение Григория Быкова, никаких вопросов у меня не возник¬ло, кроме одного: “Что случилось? И почему такая спешка?” Ещё не прошло и двух суток, как вернулись с операции  в провинции Кундуз, куда вечером нас совместно с подразделениями 154 отряда СПЕЦНАЗ забросили вертолётами. Там всю ночь шли по горам, утром  спускались по почти отвесным скалам, превратив в лохмотья обувь и протерев до дыр брюки на одном месте. Непосредственно боестолкновение было относительно непродолжительным. Всё закончилось минут через тридцать - тридцать пять. Свою роль сыграла внезапность нападения и самонадеянность духов (даже боевое охранение не было выставлено). А днём, изнывая от жары и жажды (колодцы в кишлаках были отравлены трупами убитых животных), выходили из ущелья к местам, где нас могли забрать вертолёты. И вдруг сегодня – срочная телефонограмма из Кабула!
   Людей подготовили быстро: получили паёк, боеприпасы, подготовили аппаратуру, вот только новые штаны старшина никак не хотел мне давать (прежние уже и латать было бесполезно). В итоге сошлись на б/у.
   Уже по дороге на аэродром узнал подробности произошедшего: 21 апреля рота 334 ООСПН, дислоцировавшаяся в Асадабаде и буквально недавно прибывшая из Союза, попала в засаду в Мараварском ущелье. Погибло двадцать девять человек. Им на помощь уже вылетел Джелалабадский спецназ под командованием Григория Быкова и рота из состава 66 мсбр. Для обеспечения нашего прикрытия выделено 8 человек из 66 мсбр. (чему я был очень удивлён), и у каждого в укладке за плечами по паре реактивных огнемётов “Шмель” (ещё больше удивился!)
   На аэродроме нас уже ждала пара Ми-8МТ. Рядом раскручивала винты пара “Крокодилов” – Ми-24, обвешанная вооружением. Загрузились очень быстро и вперёд, вернее - вверх!  Летели довольно низко, а точнее – совсем низко, по ущелью над рекой Кунар, следуя всем её извилинам. В иллюминатор можно было наблюдать только быстро мелькающие горные склоны. Наконец открылась дверь пилотской кабины, вышел борттехник, открыл боковую дверь и дал команду -“приготовиться”. Я попросил показать на карте место, где будем десантироваться. Оказалось - между кишлаками Маравары (при входе в ущелье) и Сангам.
   Вертолёт завис над почти пересохшим руслом, одним колесом касаясь огромного валуна, два других не касались ничего. Пришлось прыгать  в воду. Пусть и не глубоко, но довольно неприятно. Но самое сложное при таком способе десантирования – вес экипировки! Кроме личного оружия, боеприпасов, сухпайка, были довольно тяжелые аккумуляторные пояса, солнечные батареи, да и сама аппаратура весила немало! Но ничего, все выпрыгнули, никто ничего не сломал.
Вертушки сразу ушли назад, а я, выбравшись на берег, попробовал связаться с “Коброй”. Думал, что связи не будет, но всё оказалось не так уж и плохо.  Высоко – высоко в синем небе, маленьким крестиком кружил самолёт – ретранслятор, обеспечивая надёжную связь. Получив указание, куда и каким образом продвигаться, цепочкой по одному начали движение.
   Поднявшись повыше по склону, включили аппаратуру, но особой активности в эфире не наблюдали. Отправил вперёд четырёх бойцов из группы сопровождения с задачей проверить обратный склон хребта, вдоль которого мы продвигались (метров на пятьдесят ниже, чтобы не “светиться” на фоне неба) и ждать нас на высотке напротив кишлака Сангам. Ещё через пару часов добрались до выбранного для привала места.
   Кишлак Даридам просматривался как на ладони. Над ним, встав в “крест”, кружила четвёрка вертолётов Ми-24, обстреливая его “нурсами” и из пушек. Периодически одна пара уходила на дозаправку и пополнение боезапаса, а её место занимала подошедшая пара. Посвистывали откуда-то прилетавшие пули, но прицельного обстрела не было… пока. Немного подкрепившись сухпайком и напившись водой из фляг (очень дефицитный продукт), принял решение двигаться дальше на КП Быкова, полагая добраться до захода солнца. И стоило нам, вытянувшись в цепочку, двинуться, как с противоположной стороны ущелья заработал пулемёт. Длинная очередь пришлась в склон над нашими головами, подняв в воздух облако пыли. Мы в ответ огонь не открывали, так как не было видно откуда ведётся огонь, да и расстояние было весьма приличное. Пришлось быстро вернуться назад, чтобы укрыться за выступом горного седла (углубление между склоном основного хребта и его отрогом). Мало того, один из вертолётов вдруг “вывалился” из образованного ими “креста” и пошел прямо на нас!!! Короткая очередь из 30-и мм. пушек прошлась по  прикрывавшему нас гребню. К сожалению, у меня не было оранжевых дымов, чтобы показать, что мы – “свои”. Но сделать второй заход он не успел. Я увидел его бортовой номер и по радио популярно объяснил, кто он такой, как он стреляет и вообще Николай Беляков узнал про себя в тот момент очень много интересного и непереводимого.
Я прекрасно знал этого молодого лётчика, частенько заезжал к нему на аэродром, катал на БТРе по Джелалабадским дуканам и даже давал пострелять из КПВТ(14,5 мм крупнокалиберный пулемет Владимирова). И всё потому, что ещё до Афгана мы были знакомы, служили в одном городе, а наши жены вместе работали в гарнизонном доме офицеров.
   Связавшись с Быковым, объяснил сложившуюся ситуацию и, в целях безопасности,  получил указание остаться до утра, организовав охрану и боевую работу. Конечно, уснуть было довольно сложно, но постараться удобно расположиться и немного расслабиться, условия позволяли. Правда, среди ночи началась стрельба и довольно интенсивная. Минут через тридцать всё стихло. Как выяснилось позже – у ребят сдали нервы, огонь вели свои по своим, а в результате – один убит и несколько человек ранены.
   Утром, с восходом солнца, продолжили движение, но уже через час пришлось остановиться - один из моих бойцов стал отставать  и жаловаться на сильную боль в промежности. Таджик по национальности, ему было очень неудобно признаться в этом, но, как я понял, и бесконечному терпению есть предел. Оказалось, что осколком пробит аккумуляторный блок и щелочь, протекая вниз по спине, сделала своё страшное дело: брюки, пропитавшись жидкостью, просто расползлись. Примерно то же самое случилось и с кожей, особенно в таком чувствительном месте. Чтобы смыть агрессивную жидкость нужно много воды, а во флягах её оставалось лишь несколько глотков.
   Из школьных уроков химии я знал, что щелочь нейтрализуется кислотой. И ответ возник незамедлительно! Собрав вместе всех бойцов, объяснил ситуацию. Ножом срезали остатки брюк, сняли обувь с пострадавшего и развернув подушечки нескольких индивидуальных перевязочных пакетов, обильно пропитали их собственной мочой. Промыв струёй наиболее уязвимые места, обложили мокрыми пакетами и перевязали. Конечно, идти дальше он был не в состоянии, а нести было не на чем, но первую помощь мы оказали, предотвратив дальнейшее разрушение тканей.
Сообщил о происшедшем на командный пункт с указанием координат и, оставив с раненым одного солдата, продолжил движение. (Менее, чем через час наблюдал, как за ними  прилетел вертолёт). Стрельбы уже не было. Поэтому шли довольно быстро, по тропе на склоне горы обошли Даридам и вышли прямо на позиции батальона, где и был развёрнут командный пункт.
   С удивлением обнаружил на КП батальона генерал – майора А.А. Ляховского – представителя оперативного управления Главного штаба Сухопутных войск. В течение последующих суток мне приходилось довольно много общаться с ним, как по результатам работы, так и на другие, не относящиеся к выполнению поставленных задач, темы. Честно скажу, генерал мне понравился. Батальоном командовал Григорий Быков, а генерал не мешал ему это делать! Задача, которая была поставлена комбату   
 руководителем операции заместителем начальника штаба армии генерал-майором Лучинским - найти и вынести всех раненых и тела погибших. Моя группа, за исключением одного человека, следившего за эфиром, также была подключена к поискам.
   Около палатки, где расположился особый отдел, один из контрразведчиков уже допрашивал лейтенанта – командира погибшей группы: “Почему ты живой”? Странный вопрос. Ну, не убили его, Быть может логичней было бы спросить: “Почему погибла твоя группа”? Кроме этого лейтенанта, в живых остался прапорщик с простреленной насквозь челюстью и перебитыми ногами. В руке он держал ПБС (пистолет бесшумной стрельбы), который еле-еле смогли вытащить разжимая сведённые судорогой пальцы. Ещё один из оставшихся в живых – рядовой Турчин. У него в руке была  граната Ф-1 (лимонка) с уже выдернутой чекой. Также стоило больших трудов её извлечь. Во время боя, расстреляв все патроны, он успел спрятаться в “керизе” – подземном канале искусственной оросительной системы, откуда и наблюдал, как добивали раненых спецназовцев.
   Дмитрий Лютый – командир роты 154 отряда СПЕЦНАЗ, принимавший непосредственное участие в поиске и выносе погибших, показал мне место, где погиб, подорвав себя гранатой, командир группы лейтенант Николай Кузнецов. Звание Героя Советского Союза ему было присвоено посмертно. Большая куча стреляных гильз, обрывок офицерского ремня, кусок тельняшки – всё ещё оставались за большим валуном.
    Поиски продолжались до вечера. С наступлением темноты было выставлено боевое охранение и можно было отдохнуть. Развели костёр, в пустой цинк из под патронов высыпали несколько пакетов горохового концентрата, залили водой и поставили на огонь. Кашеварить вызвался генерал Ляховский. Он не пошел спать в предложенную палатку, а остался с нами у костра. Ну и накашеварил! Сначала соскользнули с носа и упали в гороховый суп его очки, а когда он пытался ложкой их достать, на руке расстегнулся браслет, и вслед за очками в супе оказались генеральские часы. Посмеялись, вспомнив сказку про суп из солдатского топора, мол из генеральских часов с очками тоже неплохой супчик получился. Долго просидели у костра с разговорами, но под утро всё-таки решили поспать.
   На следующий день поиски возобновились. Нужно было найти ещё одного человека или его тело. И тут вспомнились слова подполковника Нургалиева – командира вертолётного полка, сказанные им и записанные моими бойцами во время контроля эфира, что видит и открывает огонь по группе из пяти человек в камуфляже и одного в “песочке”(форму песочного цвета носили наши лётчики) в районе кишлака Чинар, направляющихся к границе. (до границы с Пакистаном было не более 2-х километров).
   Внимательно осматривая окрестности, подошли  к кишлаку и присели отдохнуть под огромной чинарой, которой, по моему мнению, не менее тысячи лет. Через неё, сквозь крону, опираясь на толстые, искривлённые ветки, был проложен деревянный жёлоб. Вода от источника в горах текла по водоводу, протянутому от скалы, через дерево, служившее опорой и далее вниз опять по деревянному желобу в кишлак. Но вода протекала из желоба каплями, тонкими струйками. Подняв голову увидел, что водовод повреждён в нескольких местах, а из ствола дерева торчит хвостовик “нурса” (неуправляемый реактивный снаряд). Значит Нургалиев стрелял по группе именно здесь! Дмитрий Лютый быстро пошел по тропе в сторону границы, а через пару  минут уже вернулся обратно – “нашел”! Буквально в пятидесяти метрах от дерева, под которым мы отдыхали находился труп. На голове лежал большой камень. Одежды на нём не было, потому  Нургалиев и принял цвет кожи раздетого человека за костюм песочного цвета. Чтобы исключить срабатывание мины, возможно установленной под трупом, Дмитрий с безопасного расстояния кошкой сдвинул камень и немного оттянул тело в сторону. Взрыва не последовало. Тело сержанта Тарасова обнаружено, операцию можно считать завершенной.
   До Асадабада шли пешком километров десять – двенадцать. Вынесенные изуродованные тела погибших везли на броне.  Когда пришли на место постоянной дислокации 334 отряда СПЕЦНАЗ, я зашел в палатку, где располагалась погибшая группа. Все кровати были аккуратно заправлены, у тумбочки стоял дневальный и плакал…
С этого дня командиром  334-го батальона СПЕЦНАЗ стал Григорий Быков.

                Белые плачут берёзы

                А где-то на севере белые плачут берёзы,
              Листвой шелестя, посылают  кому-то привет,
                А где-то гремят уже первые летние грозы,
            Тревожным раскатом пугая июньский рассвет.
            
            Давай же, гитара, споём-ка мы песню с тобою,
            На пыльных дорогах Афгана исполним ответ,
          О том, как мечтаем мы петь над речною волною,
             Любимой под утро дарить из ромашек букет.

            О том, как хотим окунуться в пургу и морозы,
           На санках промчаться зимою сквозь снежную пыль,
           Глаза целовать, чтобы высохли женские слёзы,
            О том, как красиво цветёт придорожный ковыль.

           Года пролетели, расставив по жизни лишь вехи,
          Не сможем вернуть их и павших уже не поднять,
            Но в памяти нашей, Афган, он остался навеки,
               Навеки останется слава погибших ребят.

          Позвольте, друзья, возложить вам к подножию розы,
          Пусть вечная память  согреет холодный гранит,
              Со мною поникшие белые плачут берёзы,
           Над камнем склонившись, ветвями касаясь земли,
           Над камнем склонившись, ветвями касаясь земли.



                Глава VI
                Ещё никто не знал про Бадабер

         
   В апреле 2014г. мне довелось присутствовать на мероприятии по патриотическому воспитанию молодёжи, организованному Белозерской межпоселенческой библиотекой. Проводила встречу с будущими защитниками Родины преподаватель Белозерской школы искусств Самсонова Татьяна Владимировна. Буквально накануне она позвонила мне и, взволнованно с дрожью в голосе, сообщила новость, которая её потрясла. “Блуждая по просторам” интернета случайно наткнулась на информацию о восстании советских военнопленных 26 -27 апреля 1985 года в крепости  Бадабер, находящейся на территории Пакистана, информация о котором практически не попадала на страницы советской, а затем и российской, прессы. Каково же было её удивление, когда я сообщил, что знаю о данном событии с самого момента его совершения.
   В указанный период я временно исполнял обязанности начальника отдельного радиотехнического центра ОСНАЗ, базировавшегося в районе населённого пункта Самархель. Он находится в десяти километрах к востоку от города Джелалабад -  центра провинции Нангархар. До границы с Пакистаном было не более 60км., примерно столько же и от границы до кишлака Бадабер. 26 апреля 1985г. я с маневренной группой прилетел на “вертушке” из Асадабада, где с 22.04 по 24.04 в районе Мараварского ущелья принимал участие в войсковой операции (но это уже другая история). По прибытии на “базу” единственным желанием было упасть в кровать и хорошенько выспаться. Поэтому в пять часов утра 27 апреля, когда меня разбудил дежурный офицер, поднялся с большой неохотой.
   На КПП меня уже ждали два человека. Оба были в национальной афганской одежде, на головах – шапочки-пуштунки (паколь). В одном из них узнал подполковника Советской армии Муминова,служившего в разведцентре ГРУ в ДРА. Ранее мы несколько раз встречались, поэтому никаких подозрений у меня не возникло. По национальности то ли узбек, то ли таджик, он и по русски-то говорил с большим акцентом, но прекрасно владел дари и пушту(основные разговорные язык народов Афганистана).
   Второй -  небольшого роста, щупленький, с каплями пота на взволнованном лице сразу начал что-то очень-очень быстро говорить, размахивая руками.  Как оказалось, он был информатором (агентом разведслужб) и передавал своему куратору интересующие того сведения.
   Именно этот человек в течение ночи проделал очень небезопасный путь, минуя  пограничные и сторожевые посты. Каким образом преодолел более ста километров, он так и не объяснил, но рассказал, что в лагере подготовки моджахедов произошло восстание пленных советских военнослужащих.  Их поддержали порядка сорока военнослужащих правительственной армии Афганистана (в основном - офицеры), так же находившиеся в плену.
   Главное, что он хотел передать – необходимость экстренной дипломатической либо военной поддержки восставших и, что если в самое ближайшее время она не будет оказана, то все они погибнут. Он же сообщил, что в крепости есть радиостанция. Именно поэтому подполковник Муминов, предполагая, что восставшие могут выйти в эфир, обратился к нам. Кроме того, он прекрасно знал, что у нашего центра, в отличие от других подразделений Советской армии, дислоцированных в данном районе, был прямой канал связи с разведотделом 40-й армии.
   Но самое главное событие произошло через пару минут, когда немного пообщавшись со своим куратором, информатор снял с одной ноги обувь (что-то среднее между домашней тапкой и резиновой галошей), вытащил стельку, извлёк из-под неё и передал мне в руки сложенный в несколько раз тетрадный листок. На нём аккуратным почерком были написаны фамилии, имена и отчества полутора десятков военнослужащих Советской Армии с указанием воинских званий и номеров войсковых частей, где они проходили службу до пленения! Всё его поведение выражало отчаянность, говорило о трагизме сложившейся ситуации.
   На основании полученной информации, с пометкой “молния”, были срочно написаны и отправлены разведдонесения в полк и разведотдел армии, а на постах радиоперехвата и пеленгования бойцы, получив дополнительное задание, уже “прокручивали” эфир в поиске мельчайших зацепок. Была отмечена необычная активизация деятельностьи авиации ВС Пакистана, фиксировались полёты в указанном районе, но не более.  Всё это могло служить лишь косвенными признаками происходящих событий. Несмотря на принятые меры, работу радиостанции восставших обнаружить в эфире так и не удалось…
   Естественно напрашивается вопрос: “А что стало с переданным списком? Какова его судьба?” Ответ весьма прозаичен. Долгое время он служил закладкой в журнале донесений и, скорее всего, был уничтожен вместе с журналом по его заполнении. Никто и никогда этим списком не интересовался, т.к данных о самом восстании также нигде не было.
   И лишь через десятилетия, в связи с появлением и развитием интернета начала появляться информация, каким-то образом освещающая данное событие.
   Телефонный разговор с Самсоновой Т.В. снова вернул меня в события минувших лет, которые навсегда запечатлились в моей памяти. Стихотворение “Мятеж в преисподней” было написано в течение одной ночи, а на следующий день Татьяна Владимировна уже читала его на мероприятии в библиотеке.

             Мятеж в преисподней

Поступают доклады с постов перехвата,
В Пакистане ученья? Война?
Вот отчёты пилотов, координаты.
Это было в апреле, весна…
---------------------------------------------------
Раскалённое солнце клонилось к закату,
Остывает горячий песок.
Рубикон позади и не будет возврата,
Остаётся последний бросок.

В Бадабере склады, лагеря для душманов,
Здесь готовят солдат для войны.
И уходят, уходят в Афган караваны
Сеять смерть на дорогах страны.

А в подвалах тюрьма, там пленённые люди,
В основном рядовые чины,
Кто-то ранен в бою, кто-то попросту струсил,
Но сегодня все будут равны.

Их годами ломали жестокие пытки,
Превращая в послушных рабов,
Будет первой сейчас и последней попытка
Сбросить узы позорных оков.

Лучше суд в небесах, так в душе накипело,
Лучше пуля стальная в висок.
И восстали, восстали рабы Бадабера!
Совершив свой последний бросок.

Тихо снят часовой и во время молитвы
Захватили бойцы арсенал.
Подготовлено всё для решающей битвы,
Судный час искупления настал.

Ультиматум отвергнут, никто не прогнётся,
Все готовы ответить сполна,
Ну, а если получится, кто-то пробьётся,
Пусть забвения рухнет стена.

Три кольца окружения прорвать невозможно,
Прокричать бы в открытый эфир!
Но надежда мала, смехотворно ничтожна,
Что узнает, услышит их мир.

И встречают бойцы атакующих духов,
В амбразуре гремит  ДШК,
Пусть защитников мало, но сильные духом,
Оборону держали, пока…

Пока бились сердца, пока руки сжимали
Автомат, РПГ, был горячим металл,
Но, остался один,  все товарищи пали,
И граната летит в арсенал.

Содрогнулась земля после страшного взрыва,
Словно в ад распахнулись врата,
А Хайберские горы вдруг стали седыми,
До небес поднялась чернота.
……………………………………
Не приносят цветы на могилы солдатам,   
Они просто ушли в никуда,
Ну, а память, быть может, их вспомним когда-то,
А пока на душе пустота.

Почему-то тревожно, сегодня не спится,
На траве жемчугами  роса,
На востоке пылают ночные зарницы,
Освещая им путь в небесах.         


   Данный материал в несколько усеченном варианте был опубликован в газете "Белозерье" в 2018 году. Чтобы не быть бездоказательным, там ничего не говорилось о списках советских военнопленных. И в течение года я искал в соц. сетях, группах и сообществах, через знакомых и сослуживцев свидетелей описываемого события. И нашел!
   15 Февраля 2019г. я позвонил Сергею Лебедеву, поздравил его с нашим праздником. Как я уже писал, искал свидетелей по всей России и за её пределами, а нашел совсем рядом - в том же городе, где и сам проживаю. По его словам, представители агентурной разведки, с которыми он в дальнейшем общался по линии взаимодействия, подтвердили как факт самого восстания, так и его главную цель - вывести из крепости нужного человека, что и было сделано.
   Так что 4-х серийный художественный фильм "Бадабер", вышедший на экран 1-го канала в феврале 2018г, весьма близок по сюжету к реальным событиям того времени.



                Глава VII
                Второе и последнее пришествие в Асадабад
 

   Моё расставание с провинцией Кунар и её центром Асадабадом было не столь уж продолжительным. Уже 26-го Мая 1985г. был получен приказ – организовать разведку на маршруте Асадабад – Асмар – Барикот.
   Для сведения: Барикот – населённый пункт на  востоке Афганистана  в 2-х километрах от границы с Пакистаном. Его гарнизон, состоящий из преданных правительству армейских подразделений, был полностью заблокирован моджахедами, контролировавшими большую часть горной дороги, ведущей к Асадабаду. Наше военное руководство, раздосадованное большими потерями 334 отряда СПЕЦНАЗ 21-го апреля, приняло решение совместно с правительственными войсками разгромить отряды моджахедов в этом районе, деблокировать н.п. Барикот, обеспечив беспрепятственное снабжение гарнизона продовольствием и боеприпасами. В самом начале боевых действий в данном районе  случилась очередная трагедия: 25-го мая 4-я рота 149 мотострелкового полка попала в засаду в ущелье Печдара у н.п. Коньяк. Потери составили 23 человека убитыми и 28 ранеными.
   Не знаю, эти ли события явились причиной срочного привлечения средств радиоразведки для участия в операции, общее руководство которой осуществлял генерал армии Варенников, сказать утвердительно не могу, но приказ получен. Мы быстро подготовили три группы и часа через три уже заняли места в вертолётах. На этот раз полёт проходил на довольно большой высоте, вне досягаемости средств ПВО моджахедов.
   В Асадабаде нас расположили в палатке погибшей группы 334 отдельного отряда СПЕЦНАЗ. На следующий день колонной из шести БМП-2 выдвинулись в направлении н.п. Барикот. Первые десять километров ехали относительно спокойно. Подвеска на БМП-2 изумительная! Неровности дороги, даже довольно большие, машина не замечала, не снижала скорости и только слегка покачивала стволом 30-и мм пушки. Дальше было сложнее - ехали по руслу реки, объезжая большие валуны. Подъезжая к блок - постам, расположенным на господствующих вдоль дороги высотах, останавливались, соблюдая дистанцию 40 – 50 метров, спешивались, занимали круговую оборону и только тогда по радио вызывали двух – трёх бойцов с “горки”.
   Спустившись, они забирали боеприпасы, сухпайки, воду в прорезиненных бурдюках. Всё это предстояло поднять на вершину, где располагались нехитрые укрепления, а под растянутыми плащ-палатками было оборудовано место для поочередного отдыха личного состава поста. Вместе с ними, также до предела загруженные, уходили два моих солдата. Часов через пять – шесть, получив доклады о готовности постов к работе, вернулись на базу. Поужинав, устроились на ночлег, но нормально поспать так и не удалось. Около часа ночи с одного из постов сообщили, что моего разведчика, отошедшего в сторону по нужде, в руку укусила змея! Общий подъём и, прихватив доктора с необходимым в таком случае противоядием, на этот раз на четырёх БМП, помчались спасать укушенного (гады ползучие там очень ядовитые – кобра, гюрза и т.п.). Я вместе с доктором сидел на башне первой машины, слегка придерживаясь за ствол пушки. Орудия всех БМП были развёрнуты в разные стороны, а у замыкающей смотрело назад (для быстрого ответа при возникновении непредвиденных обстоятельств). Ночь была очень тёмная, фары и прожектор прекрасно освещали дорогу.
   А небо – необыкновенно красивое: чёрное, в россыпи ярких звёзд. Периодически. то в одном, то в другом месте звучали выстрелы, рикошетившие от скал трассеры бегущими звёздочками пытались достать небо, но гасли не долетев. Вспышек не было видно – стреляли  довольно далеко и не в нашу сторону.
По радио с блок – поста сообщили, что нас уже ждут внизу. И действительно, через несколько минут в луче прожектора появились  солдаты, двое из которых поддерживали третьего. А мой боец, с круглыми от страха глазами, уже протягивал в нашу сторону начинающую опухать руку. От сильной боли он даже говорить нормально не мог, только громко – громко стонал. Доктор, осмотрев большой палец, нашел только одну едва заметную маленькую дырочку, что означало максимально благополучный исход, но с длительным болевым синдромом. Это был не укус змея, а удар скорпиона. В конце мая они максимально опасны, к тому же, сыворотки против яда скорпиона нет. Бедный, бедный солдатик. В дальнейшем он трое суток ходил по позиции, не зная куда засунуть свой палец, и подвывал от боли. Обезболивающие таблетки уже не помогали, а промедол  - препарат, используемый для предупреждения болевого шока при ранениях, доктор колоть запретил, хотя у меня и был достаточный запас шприц-тюбиков.
   В Асадабад вернулись уже под утро и разошлись по палаткам досматривать прерванные сны. После завтрака сходили с командиром артиллерийской батареи на “рыбалку”. Это когда к пучку артиллерийского пороха (закладывается в гильзу), прикручивается проволокой взрыватель от ручной гранаты и увесистый камень. Дёргаем за кольцо и “удочка” летит на середину реки. Через 4 секунды – взрыв. Оглушенную рыбу собирали на перекате метрах в пятидесяти ниже по течению. Первый “заброс” прошел удачно, но после второго броска камень, призванный утянуть заряд на дно, отсоединился и пошел на дно самостоятельно, а пороховой заряд со сработавшим взрывателем быстро – быстро устремился к перекату, благо течение было довольно сильное. Два солдатика, вытаскивавшие оглушенную рыбу, едва успели выпрыгнуть из воды… Больше на “рыбалку” мы не ходили. Пожалуй, это было единственное мероприятие в данный период, не связанное с выполнением боевых задач.
   Работа на выставленных постах была довольно успешной. Неоднократно по выявленным пунктам управления моджахедов работала артиллерия, авиация наносила БШУ (бомбо – штурмовые удары), предупреждались планируемые противником засады и обстрелы колонн.
   К сожалению, через пару дней меня укусила какая-то мошка и, как следствие, поднялась температура до 40.5 градусов, начались сильнейшие мышечные боли, лицо распухло так, что сам себя в зеркале не узнавал. А уши вообще болтались как вареники. Такое ощущение, что если покрутить головой, они будут хлопать по щекам. Никакие пилюли, прописанные доктором, не помогали. Единственно – сбивали температуру, регулярно оборачивая меня простыней, смоченной в растворе уксуса.
   Через три дня стало легче и меня, заметно отощавшего (есть не мог, только пил воду), посадили на “вертушку” рейсом до Джелалабада, где ждала очередная новость – телеграмма из Кабула, что через два дня должен убыть в отпуск! Радостная весть, а у меня ещё и подарки для жены и детей не куплены. Утром следующего дня проехал по дуканам, ломившимся от множества “колониальных” товаров. Приобрёл всё, что нужно и не нужно, а после обеда меня, до невозможности счастливого, отвезли на  аэродром.
   Однако, офицер, дежуривший на КДП (командно – диспетчерский пункт), разочаровал меня сообщением, что в связи с надвигающейся песчаной бурей, самолётов на Кабул сегодня не будет. Что делать? Как быть? И тут меня осенило! Ведь над Кунаром летает наш самолёт радиоразведки Ан-26РР!
   Я прекрасно знал радиоданные, переговорную таблицу, но как связаться с экипажем? Аэродромными средствами радиосвязи пользоваться запретили категорически. Но через пару минут и этот вопрос был решен. На “УАЗике” подъехали два полковника, также мечтавшие улететь в Кабул именно сегодня. Естественно, я пообещал взять их с собой, если позволят воспользоваться радиостанцией на машине. Они на меня так удивлённо посмотрели, но согласились. Через пять минут, удовлетворенно потирая руки, сообщаю прапорщику, подменившего дежурного диспетчера, что в ближайшее время за мной прилетит самолёт. Тот чуть из кресла от смеха не вывалился: “Вон - говорит - два полковника не могут улететь, а за капитаном самолёт прилетит? ” Я невозмутимо присел на свободный стул и стал ждать…
   Через пять минут “Дунай - 24” (позывной самолёта) запросил посадку, а прапорщик, застегнув мундир на все пуговицы, как-то совершенно по-другому посмотрел на меня. Время шло, как и шла будничная работа дежурного по КДП.
   Разрешение на вылет получает пара Ми-24. Спустя несколько минут слышу, как командир звена сообщает диспетчеру, что заходит в облачность и включает систему антиобледенения. Я удивлённо посмотрел в окно, а на небе, как и полчаса назад – ни облачка. Улыбаясь, как большой специалист своего дела, дежурный пояснил, что таким образом лётчики получают возможность списывать спирт, являющийся основным компонентом системы. То, что это у них неплохо получается, я смог убедиться лично ещё раньше.
   Наконец узнаваемо загудели моторы совершившего посадку Ан-26рр и я, поблагодарив дежурного, поспешил к самолёту. Два полковника дружно засеменили следом.
   А ещё через несколько минут через стекло иллюминатора я наблюдал, как удаляется, уменьшаясь в размерах, взлётная полоса аэродрома, как покрываются дымным маревом и исчезают за горизонтом эвкалипты Самархейля, ещё не предполагая, что больше не вернусь сюда уже никогда.



                Глава VIII
                Саланг

 
   Отпуск закончился неожиданно быстро. Сорок пять суток пролетели как один миг, и вот я  уже в Тёплом Стане (один из районов Кабула, где располагались советские воинские части). С утра уже стояла жара. Было хорошо видно, как над аэродромом и его окрестностями, не спеша, слегка покачиваясь словно джины, выпущенные из бутылок, двигались высоченные  столбы песка и пыли, поднятые образовавшимися вихрями.
   Здесь, на территории нашего 254-го полка, я и ожидал завершения погрузки ЗиЛ-131. Оказыватся, наша часть несколькими днями ранее сменила место дислокации и перебазировалась в район ущелья Саланг, куда мне и предстояло добраться.
Небольшое отступление:
   - Тот, кто слышал об Афганистане, должен был слышать и о Саланге. Построенная советскими специалистами горная дорога в Гиндукуше (горный массив), представляла собой шоссе, пронзившее горы на высотах от 3500 до 4000 метров над уровнем моря. Еще в 1964 году на перевале был построен тоннель — своеобразная бетонная труба длиной 2.676 метров и диаметром шесть метров. По нему проходила дорога, связывающая советский Термез и северные районы Афганистана с центральными провинциями и с Кабулом. В день проходило до пятнадцати советских военных колонн, и примерно столько же афганских, с грузовиками, наполненными до самых бортов продовольствием, боеприпасами и вооружением, промышленными товарами, строительными материалами и оборудованием. Отдельными колоннами шли “наливники” с топливом. А после военных и организованных афганских колонн пропускались частные машины и автобусы.  Засады, диверсии на всём протяжении сложного горного маршрута – обычная тактика действий моджахедов. Количество сожженных машин и уничтоженных единиц бронетехники, остовы которых являлись суровым напоминанием существовавшей реальности, не поддавалось подсчёту. Именно здесь хозяйничал знаменитый на весь Афганистан Ахмад-шах Масуд, официальной “резиденцией” которого считалось Панджшерское ущелье. Недаром за его голову и голову его заместителя Пано-хана командование обещало звезду Героя Советского Союза.
   Спустя пару - тройку часов, уже в составе сформированной при выезде из города колонны (одиночные машины без сопровождения “брони” из города не выпускали), вместе с прапорщиком Тышкул (старшиной центра) и пулемётчиком, расположившемся в кузове на ящиках и мешках с продовольствием, выехали на место.
Расстояние от Кабула до СЗ-18 (восемнадцатая сторожевая застава – миномётная батарея), непосредственно вблизи с которой и располагались наши новые позиции, составляло около сотни километров. Часть пути проходила по равнинно-пустынной местности. С обеих сторон виднелись развалины дувалов, причём большая часть из них была разрушена до основания. В некоторых, частично сохранившихся, располагались сторожевые посты (заставы), основным признаком которых был установленный на древке красный флаг и видневшаяся из укрытия танковая пушка.
   Далее путь лежал через знаменитую “Чарикарскую зелёнку” – зону с развитыми ирригационными системами, позволявшими вести активное сельскохозяйственное производство, но довольно опасный – заросли подходили очень близко к дороге…
Джабаль-Уссарадж – последний перед горным участком населённый пункт, где находился относительно крупный гарнизон советских войск – управление 177 мсп и батальон дорожно-комендантской службы. Перед въездом в ущелье остановились около дуканов (небольших магазинчиков) в кишлаке Таджикан. Старшина зашел, чтобы купить себе кое-что но мелочам. И что тут началось! Местные бачата (бача в переводе – парень, пацан) сразу окружили машину, выпрашивая бакшиш (подарок). Пока один стоит на подножке с протянутой рукой, другой уже пытается открутить фару автомобиля, третий – задние фонари. Стоит водителю выскочить из машины, чтобы отогнать воришек, как очередной бача уже вытаскивает из кабины водительское сиденье… Иногда, чтобы предотвратить беспредел, приходилось стрелять в воздух. Стрелять поверх голов приходилось и во время движения, в случаях, когда такой пацан в возрасте двенадцати – тринадцати лет, стоя на склоне горы, раскручивает пращу с вложенным в неё массивным булыжником. Пущенный навстречу транспорту, при попадании в голову, такой снаряд убивал наповал.
   Дальнейший путь наверх пролегал по ущелью вдоль быстро бегущей горной речки с одноимённым названием – Саланг.  Десять километров преодолевали в составе колонны
Растительность всё скуднела, чем выше в горы, тем её меньше. Громоздились одни скалы, изредка покрытые какими-то лишайниками или жухлой коричневой травкой.
   И вот он – конечный пункт. Буквально в двадцати метрах от дороги на небольшой ровной площадке были развёрнуты две двадцатиместные брезентовые палатки, около которых установлен полуприцеп – КУНГ. Рядом стояли аппаратная – радиопеленгатор на базе ГАЗ-66 и КШМ (командно-штабная машина) Р-145БМ “Чайка” на база БТР-60ПА.
Не было только  нашего основного средство передвижения – бронетранспортёра БТР-70 с нанесённым синей краской бортовым номером  < 036 >. На нём по каким-то делам отъехал начальник центра майор С. Морозов. Позиции миномётной батареи находились на удалении двух десятков метров и были хорошо оборудованы. Личный состав располагался в капитальном каменном здании (бывшей школе).
   С большим удовлетворением для себя отметил, что на месте находились все офицеры центра, а это капитаны А. Грушкин, А. Гапон, В. Агашкин; ст. л-ты Е. Вотяков, Ю. Кочетов, В Муничев, А. Прокопенко; л-ты Г. Дубров, Ю. Журавлёв, И. Дёмин, Юнусов? (в Самархейле были только четверо из перечисленных).
   С этого момента началась трудная, опасная и, не лишенная отдельных запоминающихся эпизодов, жизнь “на Саланге”.
Обустройство позиций и быта началось с уже привычных земляных работ. Работали все. Офицеры, солдаты с обгоревшей на солнце кожей, трудились не покладая рук. В горах (высота над уровнем моря 2600 м.), когда нещадно жарило раскалённое солнце и, уже чувствовался недостаток кислорода, работать киркой и ломом было достаточно тяжело. Первым делом оборудовали щель (траншею, в которой при необходимости можно укрыться при обстреле позиции). Затем в каменистом грунте оборудовали три землянки, в которых разместились склады: продовольственный, технический и ГСМ. При проведении работ почти под каждым вывернутым камнем находили скорпиона. Бойцы их отлавливали и помещали в стеклянную банку. Насобирали литр!
   Для обеспечения безопасности территория вокруг позиции была обнесена  “путанкой”. Проволочные гирлянды  из колец диаметром 500 мм, увязанных между собой, обеспечивали достаточную защиту от попытки проникновения. Дополнительно на наиболее закрытых направлениях на растяжках установили сигнальные мины. “Путанка“ иногда служила нам и как средство добычи свежего мяса (питались исключительно консервами). Иногда местные (и не очень) чабаны перегоняли по дороге мимо нас большие отары овец. В этот момент как бы случайно проезжал БТР. Конечно, двигался он медленно, чтобы ненароком не наехать на пугливое животное. Овцы, уступая дорогу и разбегаясь по сторонам, попадали в цепкие сети “путанки”. Наши солдаты с извинениями всегда помогали чабану освобождать запутавшихся животных, а они, глупые, замирали между камней так, что порой и обнаружить-то было сложно. Отдельные экземпляры “находились” лишь после того, как отара уже завернула за очередной поворот. Ну не бежать же с овцой вслед за ушедшим стадом. А разделывать баранов солдаты - таджики умели…
   Немаловажное значение имела и “зачистка” окружающей территории от представляющих большую опасность неразорвавшихся снарядов. Их, после разгрома колонны, перевозившей боеприпасы, было разбросано великое множество. Многие имели деформированные и повреждённые взрыватели, из которых торчали пружинки, иголочки и т.п. Понимая, что сапёров вряд ли кто в ближайшее время отправит, решил действовать самостоятельно.
   Аккуратно собирали артиллерийские снаряды и укладывали их по шесть штук в специально выбранном месте, исключающем разлёт осколков. К одному из них крепили четырёхсот граммовую тротиловую шашку с взрывателем и ОШП (огнепроводным шнуром). По сигналу – пуск красной ракеты, осуществлялось перекрытие трассы с двух сторон на безопасном расстоянии и, только после этого следовал подрыв боеприпасов. Грохот стоял в течение всего дня. Земля дрожала так, что над кишлаком Баги-Майдан, расположенным в трёхстах метрах, постоянно висело облако густой желто-серой пыли. Обеспокоенные старейшины селения приходили узнать, что же случилось, а узнав, дружно кивали головами, поддерживая наши действия.
   Есть такая русская поговорка - “Готовь сани летом, а телегу зимой”. Её актуальность лишний раз доказало наше пребывание на суровом Саланге. Необходимость строительства помещений для размещения личного состава понимали все, но  стройматериалов было явно недостаточно. Всё приходилось “доставать”. Старшина привёз только шифер и несколько килограммов гвоздей. Всё остальное добывали на месте. Основным  строительным материалом являлся камень, которого в горах было в избытке. Необходимо было только добыть его, придать необходимую форму и доставить к месту строительства. В трещины скал закладывали взрывчатку и  взрывали, взрывали, взрывали…  Ну, а придание формы производилось кувалдой. Если по оторвавшейся глыбе тридцать раз с силой ударять в одно и то же место, то образуется трещина, которая с каждым последующим ударом будет расти и расти… Сформированные таким образом камни грузили в машину и отвозили на место. Глино-песчаную  смесь добывали километров за десять. Перекрытия делали из снарядных ящиков. Лучше всего для этой цели подходила упаковка из-под “градовских” снарядов. За ними я ездил в Кабул, где и решил проблему с командиром реактивного артдивизиона. Загрузили полную машину.
   Отдельный вопрос – балки перекрытия. Для этой цели использовали заменённые в трубопроводах пробитые и деформированные трубы, которые собирали по всему южному порталу. Иногда для разрешения возможных спорных вопросов брали с собой начальника местного Царандоя (полиции) и ХАДовцев (работников Министерства госбезопасности), с которыми было налажено определённое взаимодействие. Так было и в описываемой ситуации.
   Наш “бронеЗиЛ” уже загруженный стройматериалами и бронетранспортёр спускались по горному серпантину. Двигались медленно, так как часть труб из-за их длины, одним концом волочилась по асфальту.  Всё было нормально, как вдруг БТР, на котором мы все находились, начал медленно набирать скорость. Я спросил у Петровского (водителя) в чём дело и попросил сбавить скорость. Водитель, подёргав рычаг переключения передач, вдруг сообщает, что отказали тормоза, а передачу для торможения двигателем включить не может. Оказывается, в нарушение всех установленных правил движения по горным дорогам, была включена “нейтраль”. Оценив ситуацию и возможные последствия, приказываю всем покинуть машину. Первыми спрыгнули афганцы. За ними последовал наш переводчик И. Дёмин. На А. Прокопенко и Ю. Кочетова  пришлось повысить голос с добавлением определённой лексики. Через несколько секунд десантировались и они. А двенадцатитонная машина всё продолжала набирать скорость. Водитель едва успевал выкручивать руль на крутых поворотах. Слева были скалы, справа – глубокое ущелье. Я молил Бога, чтобы только никто не выехал навстречу.
   На одном из участков серпантина, где дорога плавно делала правый поворот, для предотвращения возможного сползания грунта была выложена ровная каменная стенка. В голове мелькнула пара вариантов развития событий, но единственно правильным решением в данной ситуации было плотно прижаться к ней и, таким образом снизив скорость, попытаться включить четвёртую передачу. Так я и прокричал водителю.
   Последовал толчок, скрежет железа по камню и мощный сноп искр. Через несколько мгновений почувствовал, что скорость начала падать. Ещё через пять – десять секунд ему удалось включить передачу. Сначала - четвёртую, затем - третью, вторую и, выключил зажигание. Бронетранспортёр остановился. Выступающая грань бронеплиты левого бортика стёрлась сантиметра на два и дымилась. Пахло горелым железом. А навстречу нам из-за поворота уже выезжал афганский автобус…

   Боевая работа была организована независимо от хода строительных работ. Два поста радиоперехвата и пеленгования развернули в аппаратной машине, а ещё два – на близлежащих высотах, где уже были оборудованы выносные посты горных стрелков и миномётной батареи.
   Несомненно, условия, в которых находились наши офицер и два – три солдата были более, чем экстремальные. Их замену проводили через семь дней или в случае крайней необходимости. Каждая новая смена несла с собой всё, что необходимо для жизнедеятельности и боевой работы: боеприпасы, продукты, дрова и уголь для костра, бензин для электрогенератора, свежие аккумуляторы и, конечно, воду. В доставке грузов на посты периодически принимали участие все без исключения солдаты и офицеры центра.
   Для многих подняться “на горку” даже налегке, было уже определённым достижением. А в данном случае, кроме личного оружия, у каждого за спиной было килограмм двадцать пять – тридцать.
   Курьёзный случай произошел однажды со мной на выносном посту у кишлака Калатак. Уже наверху, осматривая подступы вместе со старшим поста, отошел метров на семьдесят от позиции. На прозвучавший рядом хлопок внимание обратил, но даже сказать ничего не успел. Через мгновение был сбит с ног сильнейшим толчком в спину. Упал и оказался придавленным в небольшой ложбинке, заросшей кустами колючки. Оказывается, поперёк тропы была натянута проволока. Я её зацепил, а лейтенант (он сам и устанавливал эти растяжки, как вариант защиты от непрошеных гостей) мгновенно сориентировался, толкнул и накрыл меня сверху. Прогремевший взрыв РГД-5 нас не задел, но переполошил бойцов на посту. Они, было, кинулись в нашу сторону, но услышав, что всё в порядке, вернулись обратно. А я потом ещё долго вытаскивал из себя глубоко застрявшие длинные шипы колючего кустарника.
Продукты, как я уже отмечал, сначала получали в своём полку, но в дальнейшем, чтобы сократить количество довольно опасных поездок через “зелёнку”, встали на довольствие в 177 мсп (Джабаль-Уссарадж). А вот за ГСМ-ом приходилось ездить в Кабул постоянно. Можно только представить, как наш “бронеЗиЛ”, как мы его называли из-за двух бронежилетов, наброшенных через опущенные стёкла на дверцы кабины, с десятью бочками бензина и дизтоплива в кузове, пулемётчиком, поставившим сошки своего оружия на одну из бочек, в сопровождении бронетранспортёра, а бывали случаи и без него, мчится по горному серпантину! Одной пули было бы достаточно… А ведь стреляли!
   С неменьшими рисками осуществлялась и доставка питьевой воды. Несмотря на то, что вода в речке текла с заснеженных вершин Гиндукуша, для питья и приготовления пищи она не годилась. К тому же из-за повреждённых трубопроводов, очень часто она была покрыта плёнкой из авиационного керосина и солярки.
   Задачу обеспечения качественной питьевой водой взял на себя наш замполит ст.л-нт Ю. Кочетов. Прицепив пустую бочку к бронетранспортёру или за “бронеЗиЛ”, он через пару часов привозил её наполненной чистой и вкусной водицей из горного родника.
Так продолжалось до двадцатого сентября…



                Глава IX
                Тёмные ночи Саланга

   
   Строительство помещения для личного состава продвигалось довольно быстрыми темпами, тем более, что стены частично возводились из бетонных столбиков, которые мы собирали по всему Салангу (не буду уточнять откуда именно). Самая большая проблема была с цементом. Его не было нигде!
Командование обещало, но чётких гарантий не было. Однажды ко мне подбежал боец от шлагбаума (въезд был перегорожен трубой) с сообщением, что пришел БТР из Кабула.
   Я обрадовался - наконец-то позаботились, и вышел встречать. Однако, вместо ожидаемых мешков с цементом, увидел двух политработников, прибывших для проверки. Ребята в общем-то неплохие, но что проверять? Замполит газеты привозит, политинформации проводит. Тем более и пробыли у нас не более двух – трёх часов. Это уж потом мне подсказали, что приезжали они для “галочки”, чтобы в отчёте, а потом и в наградном листе было отмечено, что побывали в районе ведения боевых действий. А ничего, что мы здесь жили постоянно? Правда, привезли с собой письма!
   А это был один из наиболее приятных моментов. Особенно, когда Ю.Кочетов достаёт их, называет фамилию, а потом радостно бьёт счастливчику конвертом по носу! А так как письма писались практически ежедневно, а привозили их не чаще одного раза в неделю, то получить пачкой было довольно чувствительно. Но все терпели и улыбались, предвкушая, как будут читать и перечитывать строчки, написанные дорогим человеком.
   Двадцатое сентября началось как обычно, с развода и постановки задач. Замполит должен был ехать за водой. Я решил поехать с ним, так как нужно было купить батарейки для магнитолы. Взял с собой и фотоаппарат, чтобы сделать несколько снимков. Поехал с нами и А. Прокопенко.
   Я уже описывал ситуацию с бачами, поэтому пока один что-то покупает, остальные ждут на БТРе. Так гораздо спокойнее. Тем не менее, когда я опираясь на спинку сиденья привстал на ноги, отгоняя очередного воришку от левой фары бронетранспортёра, то садился уже на голую броню. Обернувшись, увидел улепётывающего со всех ног маленького “бачёнка” с подушкой подмышкой.
   Остаток дня прошел довольно быстро, в повседневных делах и заботах. В горах темнело очень быстро. Как только скрывалось солнце, сумерки длились всего минут пятнадцать – двадцать, и наступала чёрная тёмная ночь. Если небо закрыто облаками, то не разглядеть и вытянутую вперёд руку. Только спустя некоторое время, когда зрение начинало адаптироваться, на фоне тёмного неба проявлялись ещё более тёмные горные силуэты. В такие ночи мы выставляли на позиции двух часовых, которые через определённый промежуток времени делали одиночный выстрел в воздух, сигнализируя, что на посту всё спокойно.
   В двадцатиместной палатке, где размещались офицеры, было тепло, несмотря на то, что ночами, когда по ущелью сползает с гор холодный воздух, даже летом бывало довольно прохладно. За печкой следил дежурный по центру. Двухсот ваттные лампочки светили очень ярко. Ещё никто не спал, все занимались личными делами. Я, полулёжа на кровати писал письмо, а лежащий по соседству А. Грушкин, что-то читал, А. Прокопенко тренькал на гитаре, остальные офицеры кто - полулёжа, кто – уже лёжа в своих кроватях, о чём-то беседовали.
   Вдруг тишину разорвала автоматная очередь, за ней ещё одна! Звякнула и рассыпалась полупустая бутылка “Боржоми”, оставленная кем-то на прикроватной тумбочке. У Грушкина вылетела из рук книга.  Резкий вскрик, фонтан алой крови и поднятая вверх неестественно перегнутая в голени нога замполита. В ту же секунду услышали звук удаляющейся машины. Обстрел был внезапный и короткий. Прокопенко и ещё кто-то из находившихся рядом с Ю. Кочетовым, бросились ему на помощь. Я с остальными офицерами выскочил на улицу, где часовые уже открыли огонь по нападавшим. Машина быстро уходила вверх по ущелью, фары были выключены. Скорее всего, у душманов был  ПНВ, а часовые уже после первых очередей были ослеплены своими же выстрелами. Волей случая больше никто не пострадал.  Перебитые ноги замполита перетянули жгутами, сделали перевязку, вкололи промедол. Через несколько минут Саня Прокопенко, а с ним ещё несколько человек, загрузив раненого в бронетранспортёр, помчались в Баграм.
   Здесь, в ущелье Саланг мы жили в  условиях постоянного риска быть обстрелянными в любое время суток, с любой стороны: хоть с дороги, хоть с окружающих нашу позицию вершин. Причём передвижение  мелких групп духов было неконтролируемо никак и никем. На восемнадцатой заставе нам было более или менее безопасно лишь благодаря тому, что под боком находилась миномётная батарея и, местные “духи”, проживавшие в соседних кишлаках, её боялись. А вот малочисленные мобильные "залётные" банды представляли для нас серьёзную угрозу.  Мы не являлись мотострелковым подразделением и сами нуждались в надёжном охранении. К тому же, у нашего центра так и не было постоянного места дислокации - своих "зимних квартир" в правильном понимании. Нашим домом на определённый период времени было место расположения центра в том районе, где предстояло выполнение  поставленных задач.      
   В эту ночь уже никто больше не спал. Успели вовремя. Жизнь замполиту спасли, а вот ногу, к сожалению, нет. На левой голени сильно раздробило обе берцовые кости. В Московском госпитале имени Бурденко собирали почти два года. Было восемь операций, но увы...  ногу пришлось ампутировать, а в кости правой так и остался сидеть сердечник от пули, как память об Афгане. Юра, а он родом из станицы Вёшенской Ростовской области (родины Михаила Шолохова), оказался настоящим офицером. После выписки из госпиталя он продолжил военную службу и вышел на пенсию только в конце 90-х годов.
   Данный случай послужил толчком для строительства защитной стенки, прикрывавшей территорию от возможных обстрелов со стороны дороги. Её возвели довольно быстро, хотя с вершин окружающих гор, она была видна, как на ладони. Через несколько дней для дополнительного повышения обороноспособности были оборудованы позиции и установлены ПКП (14.5 мм. пехотный крупнокалиберный пулемёт Владимирова) и АГС-17 “Пламя”. Конечно, основная надежда была на наших соседей – миномётчиков с их нешуточным вооружением.
   Миномётчики, несомненно, молодцы. Регулярно проводили тренировки с боевой стрельбой. Практически все возможные места для организации моджахедами засад были ими пристреляны.
   В одну из таких тренировок ко мне забежал взволнованный комбат (имя помню – Сергей, а вот фамилию запамятовал) и сообщил, что на нашей палатке лежит его мина. Я сначала не поверил, а когда прошли на его позицию и посмотрел сверху (миномётная батарея располагалась выше нас на два – три метра), то оторопел от увиденного. Прямо посредине, в углублении между двух деревянных стоек лежал миномётный снаряд! Возможно, что при подготовке к выстрелу один из номеров расчёта сделал что-то не так или основной заряд был бракованным, но при опускании мины в ствол, он не воспламенился. Сработал только капсюль, и мина, пролетев всего тридцать метров, упала.
   Естественно, при выстреле взрыватель взводится в боевое положение, а при ударе о поверхность происходит взрыв. То ли снаряд упал вплотную к деревянной стойке и, только скользнул боком по брезенту, не задев его взрывателем, то ли по какой-то другой причине, но взрыва не произошло. Ангелы – хранители и на этот раз сохранили наши жизни. Но как его теперь оттуда снять? Если приставить лестницу, то под её нажимом палатка прогнётся, и мина неизбежно скатится на землю. Этого допустить было нельзя. Оставшись вдвоём (всех убрали на безопасное расстояние или в укрытие), приступили к “операции”.
   Поставив на находившийся в середине палатки стол ещё стул, поднялся на него и под предполагаемым местоположением мины, ножницами расстриг внутренний намет (белую ткань). Такую же операцию проделал и с утеплителем. Слегка оттянув его, увидел слегка провисший под весом мины наружный намет из крепкой парусины. Немного натянув, разрезал и его, но только несколько выше, чтобы снаряд не мог скатиться. И наконец, просунув руку через прорезанные отверстия, нащупал хвостовик мины. Держа её взрывателем кверху, как переходящий кубок, вручил комбату для ликвидации. Старшина, конечно, был недоволен порчей имущества, но… другого выхода не было.
   Взаимоотношения с местным населением основывались на негласной договорённости – они не обстреливают наши позиции, а мы, в свою очередь, не трогаем их. Это не касалось организованных и хорошо вооруженных отрядов Ахмад-шаха Масуда и некоторых, не подчинявшихся ему бандформирований.
На протяжении длительного времени по телефонному кабелю мы даже подавали в Багги-Майдан электроэнергию.  Конечно, в первую очередь это делалось для обеспечения загрузки нашего дизель электрогенератора (в случае недогруза резко повышался износ деталей). Периодически появлявшиеся в кишлаке моджахеды из “местных”, воевавшие в отрядах Ахмад-шаха, были ярыми противниками такого “взаимодействия”. Они запрещали пользоваться нашим электричеством, запрещали местным даже подходить к нам, но на открытые провокации не решались, представляя, что могут получить в ответ.
   Местные бачата особенно не хулиганили, но всегда пытались продать солдатам или обменять на солярку или бензин пластинки “чарса” – неочищенного наркотика из конопли, понимая, что с каждой проданной “дозой”, следующая будет стоить уже дороже.
   Народ жил крайне бедно. В этот период основным заработком для крестьян было либо производство и сбыт наркотиков, либо участие в бандформированиях, Оружие было практически у всех лиц мужского пола. Проходящий мимо дехканин, прижимая руку к сердцу, сегодня улыбается и раскланивается, а завтра – с автоматом или гранатомётом в руках может поджидать тебя в засаде на одном из крутых поворотов шоссе всего лишь в полукилометре от своего кишлака.
Однажды обратил внимание на большую лужу, образовавшуюся в колёсной колее при выезде с территории позиции на шоссе. Здесь же выезжали и миномётчики, поэтому данный участок был разбит больше всего. Попросил бойца, дежурившего возле шлагбаума взять лопату и спустить воду из образовавшейся лужи. Через несколько минут все услышали его вопль: “Мина!” Действительно, ушедшая вода оголила желтые бока противотанковой “итальянки”. Кто мог её поставить? Возможно – “духи” с проезжавшей машины, возможно, и наши соседи из кишлака в надежде на приличную оплату. Я думаю, что последние. Мину, естественно, обезвредили, но напряжение нарастало…
   Несмотря ни на что, местные жители за помощью к нам всё-таки обращались. Особенно часто за медицинской. Наш добровольный внештатный санинструктор А. Прокопенко снабжал всех обращавшихся имеющимися в наличии медицинскими препаратами, за что снискал славу – “доктор шурави”. Его “слава” разнеслась довольно далеко. Порой за помощью приходили совсем странные пациенты. Один из них – старик, по крайней мере, нам так тогда казалось, с окровавленной тряпкой, намотанной  на кисть правой руки.   По его словам получил ранение от мины, выпущенной нашими соседями в район кишлака Навачи-Паин, что в двух километрах от нас.  Промыв рану перекисью, обнаружили, что пальцы частично оторваны, а в ранах мелкие фрагменты алюминиевой стружки и аналогичные на забрызганном кровью фартуке. Сомнения пропали – в руке разорвался взрыватель ручной гранаты при попытке спиливания замедлителя. Самый натуральный “дух” занимался изготовлением взрывателей мгновенного действия для использования ручных гранат на растяжках в качестве мин. Дали ему кусок ваты, бинт и отправили домой. Больше стрелять он уже точно не сможет.
   Однажды принесли к нам девочку пяти – шести лет. Взорвалась китайская бензиновая лампа, которой они пользовались для освещения, и девочка получила тяжелейшие ожоги. Судя по гнойным струпьям, покрывавшим тело ребёнка, с момента получения трамвы прошел уже не один день. Девочка умирала. Никаких медикаментов, даже самых элементарных - йода и бинта - в кишлаке нет. А. Прокопенко  принёс свою сумку с большим красным крестом и, обильно смочив перекисью водорода развёрнутый ИПП (индивидуальный перевязочный пакет), приложил его к открытой ране, чтобы продезинфицировать рану и отмочить образовавшиеся коросты.
Бронетранспортёр был всегда готов к выезду, поэтому без задержек посадили на броню убитого горем отца с девочкой на руках и, захватив с собой переводчика, поехали в мед. роту 177 мсп. Естественно, ребёнка там не взяли, но дали необходимые медикаменты и направили в афганский госпиталь в г.Чарикар.
   Доехали быстро. Меня поразила как убогость медицинского заведения, так и действия А. Прокопенко, который за шиворот вытащил из кабинета упиравшегося врача, не желавшего в связи с отсутствием необходимых  препаратов принимать девочку на лечение. Но, увидев привезённые нами медикаменты и направленный ствол автомата, поменял своё решение, вызвал помощников и перенёс девочку на операционный стол. Убедившись, что лечение началось и будет продолжено, мы посчитали свою миссию выполненной и, попрощавшись с докторами, двинулись к выходу. Нас остановил убитый горем отец ребёнка, который благодарил со слезами на глазах. Не думаю, что он в ближайшее время выйдет в засаду с автоматом в руках, хотя, кто его знает…  Восток – дело тонкое.
   На выходе, в больничном коридоре, повстречались с  группой высокопоставленных афганских военных и гражданских лиц, также покидавших данное учреждение. Поздоровались. На их вопрос объяснили причину своего здесь появления. Те в ответ заулыбались и ещё раз пожали нам руки.
   Уже позже, когда президентом  Афганистана был избран Мохаммад Наджибулла, я узнал в нём человека, который благодарил нас за помощь, оказанную маленькой афганской девочке.



                Глава X
                Саланг. Горячее время
               
   С каждым прошедшим днём наступавшая осень всё более напоминала о себе. Участились дожди, стояли густые туманы. Всё ниже с вершин Гиндукуша опускалась граница снегов. На той высоте, где располагались мы вместе со сторожевой заставой -18, днём, при солнечной погоде, было ещё достаточно тепло, но ночами температура порой опускалась до нуля градусов. И чем выше вверх по ущелью, тем большие сложности создавал выпадавший ночами снег для движения автомобильных колонн. Если наши автомобили с установленными на колёсах цепями особых проблем при подъёме не испытывали, то афганские “бурбухайки” им в этом явно уступали. Неоднократно доводилось наблюдать, как БМП или МТЛБ (многоцелевой тягач лёгкий, бронированный) на крутом подъёме тянет за собой целый караван буксующих грузовиков. И делалось это далеко не на безвозмездной основе! Кстати, возможно из-за этих событий и был снят с должности и отправлен в неизвестном направлении командир горнострелковой роты ст.л-нт М. Медведев, хотя ещё совсем недавно у него, как у лучшего ротного, брал интервью корреспондент “Комсомольской правды”.
   К ноябрю высокогорные перевалы Панджшера уже покрывались снегами, а это значительно усложняло ведение боевых действий отрядами Ахмад-Шаха Масуда. Всё больше и больше боевых отрядов выходило в район Шутульского ущелья, Саланга, зелёной зоны Чарикара.  От соседствовавшего с нами кишлака Баги - Майдан до ущелья Шутуль напрямую было не более шести – семи километров и ещё столько же – до Анавы, а это уже Панджшер. Подготовленные бойцы, а именно такими и были моджахеды Масуда, преодолевали это расстояние за несколько часов.
   Естественно, активизировалась и наша боевая работа. Маневренные группы обеспечивали ведение разведки на всём участке ответственности центра. В дополнение к развёрнутым на высотах выносным постам по всему маршруту работала группа на бронетранспортёре.  Ежедневно фиксировалась работа радиостанций противника. Так как они являлись для нас источниками информации и располагались в жилых населённых пунктах, их уничтожение, тем более с применением авиации, было бессмысленным. Исходя из материалов радиоперехвата и данных пеленгования, определялись  районы действия отрядов моджахедов, базы подготовки и склады вооружений. Иногда фиксировалось даже время совершения планируемых противником диверсионных актов. Привлечение штурмовой авиации к выполнению наших заявок позволяло  в значительной мере сократить потери путём нанесения превентивных БШУ (бомбо-штурмовых ударов) по подготовленным для атаки позициям моджахедов.
В течение октября – ноября 1985г. было совершено несколько нападений на колонны, подрывов трубопроводов. Далеко не всегда нападавшие мелкими группами моджахеды имели при себе средства связи. Просто выходили к дороге и с оборудованных позиций расстреливали колонны. Так было и в конце октября, когда по “комендантской дорожке” (радиочастоте комендантской службы) сообщили, что в районе кишлака Паджа (в двух километрах от нашей позиции), подверглись обстрелу две колонны. Одна афганская с промтоварами, другая – наша.
   По боевой тревоге все заняли определённые расчётом места. С одного из выносных постов (позывной – “Луна”) просматривались позиции атаковавших и они с нашего разрешения открыли огонь. В завязавшейся перестрелке лёгкое ранение, касательное в щеку и ухо, получил наш радист ряд. Шарипов.  Миномётчики, подцепив “Василёк” к МТЛБ, развернули его прямо на дороге и открыли огонь прямой наводкой. Однако, сделав несколько выстрелов, попали под огонь ДШК с хорошо оборудованной на вершине горы позиции и были вынуждены “спрятаться” за скалой. Через пару минут стрельбу продолжили, но уже по навесной траектории. В этот момент тяжелое ранение в колено получил командир огневого взвода минбата л-нт Ёлочкин (симпатичный и приятный в общении молодой лейтенант, постоянный напарник некоторых наших офицеров по ночным играм в преферанс). После боя лейтенанта отвезли в медсанбат и, в дальнейшем встретиться с ним мне не довелось.
   В срочном донесении на КП полка и в ЦБУ (центр боевого управления) пришлось немного слукавить. Указывая точные координаты позиции ДШК (рядом находились и другие оборудованные стрелковые позиции “духов”), отметил наличие в данном месте пункта управления с работающей радиостанцией, что не соответствовало действительности, но магически действовало на офицеров ЦБУ.
   Спустя некоторое время взлетевшая с Баграмского аэродрома пара “Грачей” – штурмовиков СУ-25 с двух заходов несколько уменьшила топографическую высоту объекта нанесения удара. В повторной радиограмме отметил, что радиостанция прекратила работу, т.е. “пункт управления” уничтожен. На следующий день, прямо с утра, к нам приехал начальник местного Царандоя с благодарностью за оказанную помощь в отражении нападения и подарками (уцелевшие остатки товара с разбитых машин). Мне достался литровый японский термос (вот уже тридцать три года служит верой и правдой) и коробка (70 блоков) японских сигарет “Seven Stars”. Я в то время не курил, поэтому оставив себе несколько блоков (на случай кого-нибудь угостить), остальные сигареты раздал курящим офицерам и солдатам.
   К ноябрю основные работы по строительству домика для офицеров  были закончены. Разместились все, правда, кровати в связи с ограниченностью площади, пришлось установить в два яруса. Без “второго этажа” была только моя, стоящая в самом дальнем углу. Было всегда тепло. Дежурный офицер, он же – ответственный истопник,  круглосуточно поддерживал огонь в установленной перед входом в помещение печке - буржуйке, он же следил и за работой дизель - генератора.  Курить в помещении не разрешалось, правда, в длинные, холодные вечера уступал настойчивым просьбам и разрешал по очереди дымить в открытую дверцу печурки. Очередь бывала бесконечной…
   Откуда-то, предположительно с позиций горнострелковой роты, к нам переметнулась большая чёрная овчарка по кличке “Душман”. Она была прекрасным дополнением к несущим службу часовым, а порою даже лучше их. Громким лаем встречала любого, приближающегося к нашей позиции. И что интересно - никогда не нападала  и не лаяла на советских солдат и офицеров, но стоило появиться афганцу, была готова рвать на мелкие кусочки их широкие штаны. Когда приезжали ХАДовцы (офицеры службы госбезопасности), они не выходили из машины, ожидая пока не посадят на цепь заливающуюся лаем и  грызущую колёса их УАЗика, собаку. А они в последнее время зачастили. Некоторые неплохо владели русским языком. Однажды обратились с просьбой разрешить провести на нашей территории встречу с представителями местных моджахедов. Об этом, по их просьбе, не должен знать никто. Естественно, гарантировали наше присутствие на данном мероприятии. Дело очень рискованное, но взвесив все “за” и “против”, приняли предложение.

   Поздним вечером в период безлунных ночей они приехали к нам на машине. Через несколько часов глубокой ночью вместе с А. Прокопенко посадили на броню двоих ХАДовцев и с выключенными фарами выехали в сторону Джабаля. Километров через пять, прижались к скале и остановились. Обутые в мягкие кроссовки, офицеры неслышно спрыгнули на асфальт и через секунду растворились в темноте. Некоторое время мы прислушивались к окружающей ночи. Довольно неприятное состояние, когда не знаешь чего ожидать.  С одной стороны  река, журчащая где-то далеко внизу, с другой – крутые, почти отвесные скалы. Водитель сел за башенные пулемёты, а мы покинули БТР и присели возле колёс, находясь по разные стороны машины.
   Где-то далеко наверху крикнула ночная птица. Ей ответила такая же. Возможно, что это был условный знак. Несмотря на довольно прохладную погоду, от чрезмерного напряжения проступила испарина. Патрон – в патроннике, палец – на спусковом крючке, граната одета кольцом на палец левой руки. Так в накалённой обстановке проходит ещё десять – пятнадцать минут.
   Наконец послышалось позвякивание металла, звук сорвавшегося из-под ног камушка, А ещё через несколько мгновений появились оба ХАДовца в сопровождении троих вооруженных до зубов “духов”. Один из них вдоль и поперёк обмотан лентами и с пулемётом на плече, у двух других – гранатомёт, выстрелы к нему, автоматы. Прижав руку к груди, поздоровались с нами: “Ас-саляму алейкум”, на что мы дипломатично ответили: “ва-алейкум ас-салям”.
   В бронетранспортёре ХАДовцы завязали им глаза, а по приезду аккуратно, но уже без оружия, помогли выбраться через десантный люк и,  придерживая за руку, отвели в палатку. Только там сняли повязки. Налили по чашке чая. Вот таким образом и состоялся первый разговор с моджахедами из соседних кишлаков.
   Сначала на протяжении часа они отвечали на вопросы сотрудников госбезопасности, а потом - на наши. По завершению допроса “духи” получили деньги в твёрдой валюте. Затем их так же с завязанными глазами посадили в БТР и в прежнем сопровождении отвезли на уже знакомое нам место.
    На войне всё местное население подрабатывало, а то и зарабатывало немалые деньги, кто продавая, а кто и предавая. Самое интересное в том, что, продав самих себя, они сами нередко попадали в засады, в которых и погибали. Но всё равно снова предавали сами себя и снова зарабатывали на собственных смертях. Удивительный народ!
   Проводимая ХАДовцами работа, в конечном итоге принесла ощутимые результаты. Через некоторое время сначала одна группа местных моджахедов, а через несколько дней и вторая, общим количеством около тридцати человек, с оружием перешли на сторону существовавшей власти.
   Основная ценность полученной в данном случае информации заключалась в подтверждении ранее добытых нами сведений о планируемом нападении на колонну и точном указании мест расположения огневых позиций. О там, что нападение состоится 24-го ноября с привлечением большого количества моджахедов Ахмад-щаха Масуда, мы уже знали из материалов радиоперехвата. Вся информация о планируемой акции заблаговременно была доведена до командования. Тем не менее, 23-го ноября ещё раз, на этот раз лично, предупредили начальника оперативной группы на перевале. Оставалось только ждать…
   На следующий день утром над головами несколько раз пролетел самолёт-разведчик. Закладывая виражи, проводил фотосъёмку прилегающих к дороге горных вершин во всех ракурсах. Движение колонн и одиночных машин по ущелью Саланг было остановлено. Через два часа начались бомбардировки прилегающих хребтов и склонов.
Наши выносные посты едва не попали под удары. Пришлось зажигать оранжевые дымы, сигнализируя лётчикам, что здесь – “свои”. Вот только я не понимал, к чему такая спешка? О том, что колонны стояли на северном портале в ожидании разрешения движения, “духи” наверняка знали и спокойно дожидались открытия движения в прилегающих к трассе кишлаках. На подготовленных позициях могла находиться только часть привлекаемых сил. Времени для занятия огневых позиций с момента получения команды у них было вполне достаточно.
   Движение  было открыто вопреки всем предупреждениям где-то после 15-00. Кто и как дал эту команду, разбирались ещё в течение длительного времени после описываемых событий. Первой прошла тоннель и начала спуск на южном портале колонна афганских грузовиков. За ней, с небольшим интервалом, шла колонна батальона материального обеспечения 108-й дивизии. Через час они уже проходили кишлак Хиджан.
   Моджахеды спокойно пропустили разукрашенные всевозможными наклейками и надписями “бурбухайки” и по всем правилам военного искусства атаковали советскую автоколонну.
   Удар был нанесён одновременно в нескольких местах на протяжении трёх - четырёх километров трассы. С целью заблокировать движение в первую очередь были уничтожены и подожжены головные машины, а также КАМАЗы с установленными в кузовах спаренными зенитными установками, оказывавшими весьма эффективное сопротивление нападавшим.
    Перед заходом солнца погода стала портиться. Вершины гор окутал туман, что сделало невозможным применение авиации, на которую мы очень рассчитывали.
С нашей позиции хорошо просматривались только несколько огневых точек “духов” на расстоянии около одного километра на противоположном склоне ущелья. Работой двух тяжелых пулемётов (ПКП – из укрытия и КПВТ – с бронетранспортёра) они были подавлены, что снизило плотность огня и позволило нескольким машинам выскочить из западни. Их вывели бронетранспортёры сопровождения колонны, предварительно столкнув горевшую и перекрывавшую движение технику, в пропасть. На них же привезли первых раненых.
   По мере поступления их просто раскладывали в ряд на земле, накладывали жгуты, делали перевязки, вкалывали промедол. Пальцы буквально слипались от крови, а от вида страшных ран становилось не по себе. Не буду на этих деталях  заострять внимание – очень тяжелые моменты. Оказав первую помощь, раненых отправляли в Баграмский медсанбат на подошедших бронетранспортёрах дорожной комендатуры.
Ближе к пяти часам вечера солнце скрылось за скалами. В сумерках, за несколько минут до наступления полной темноты, активная стрельба ещё продолжалась. Отблески пламени от горящих машин были далеко видны. Из пробитых в нескольких местах трубопроводов били огненные фонтаны из авиационного керосина и солярки. Горела земля, горела река. Дым, копоть от горевшей резины большими чёрными столбами поднимались над ущельем. Такое впечатление, что принимал участие в съёмках какого-то фильма – катастрофы. Но это не был фильм, это была реальность.
   По радио с выносного поста над кишлаком Калатак (позывной “Облако”) попросили огневую поддержку. Группа “духов” сменила позицию и находилась очень близко от них – в небольшой лощине, вне досягаемости стрелкового оружия.
Нас тоже разделял небольшой хребет, поэтому я открыл огонь из АГС-17 по очень крутой траектории. Разрывов снарядов не было видно, но бойцы с поста очень хорошо корректировали. Сделав несколько коротких пристрелочных и услышав: “Вали сюда!”, отправил не менее двадцати гранат одной длинной очередью.
   Совершенно случайно, но из-за очень большого угла подъёма ствола гранатомёта, разрыв боеприпасов происходил на высоте два – три метра от поверхности (срабатывал самоликвидатор), что было максимально эффективно в данный момент.
Три снаряженных магазина по 29 снарядов закончились быстро. Через полчаса стрельба стала затихать, а спустя ещё некоторое время, прекратилась вообще. Приехавшие поздно ночью трубопроводчики меняли целые звенья повреждённых труб. Так заканчивался насыщенный событиями день. Что готовил нам день грядущий?




                Глава XI
                Саланг. Эх, дороги - дороги

               
   На следующий день с колонной, следовавшей из Кабула, к нам заехала “автоКлавка” – так мы называли  магазин на колёсах. Кое-что, необходимое для повышения качества жизни в наших условиях там можно было приобрести. Все что-то покупали, но в основном – “Боржоми”. Я взял ящик, тем более, что на выносном посту “Облако” вчера закончились пустые бутылки. Да-да, именно пустые. Дело в том, что выпив содержимое и отбив горлышко, бойцы их использовали в качестве “гильзы” для гранаты Ф-1.
   Горный отрог, на котором находился выносной пост, с северной и северо-западной стороны имел практически отвесный склон высотой более двухсот метров. Под ним на высоте около пятидесяти метров над руслом речки Коклами (приток Саланга) и петляющей вместе с ним дорогой,  был своеобразный “козырёк”, выступавший над ущельем. Одна из групп моджахедов, атаковавших колонну, как раз и находилась под этим козырьком. Ни огнём из стрелкового оружия, ни гранатами, а они взрывались не долетев до цели, их было не достать.
   Тогда на выручку опять пришла солдатская смекалка. Гранату помещали в своеобразную “гильзу” и, выдернув предохранительную чеку, бросали. Предохранительная скоба освобождала ударник только при разбитии бутылки о камни препятствия. Подпрыгнув, граната летела дальше и через три – четыре секунды происходил взрыв. Действовало очень эффективно.
Загрузив боеприпасы, продукты, воду, вместе с очередной сменой выехали к кишлаку Калатак. Там начиналась тропа, по которой и осуществлялся подъём на “горку”. На этот раз я наверх не поднимался, а вместе с офицерами проехали вдоль расстрелянной колонны.
   Машины были просто изрешечены пулями. На покорёженной огнём кабине одного из сгоревших КАМАЗов, насчитал более тридцати пробоин. С трудом открыв заклинившую дверь, увидели обгоревшую до рыжего цвета солдатскую каску, лежавшую на ещё сохранивших форму человеческих костей, но рассыпавшихся при первом прикосновении, углях. Аккуратно собрали и перенесли прах и не сгоревшую (находилась под каской) теменную часть черепа неизвестного водителя в пустой ящик из-под патронов.
С помощью какой-то железки сорвал металлический номер с бампера автомобиля и закрепил его на ящике.
   В дальнейшем всё передали офицеру дорожной комендатуры с надеждой, что данные о погибшем солдате будут установлены. Всего в результате обстрела колонны уничтожено порядка тридцати автомобилей. Погибли четырнадцать человек, ранены двадцать один, ещё трое пропали без вести. Но скорее всего они не пропали, а просто сгорели дотла, примерно так, как я только что описал. Тем более, что  горевшие и перекрывавшие движение по горному серпантину машины, сбрасывались в пропасть.
   Уже собрались было уезжать, как кто-то из присутствовавших офицеров обратил внимание на прицепленный к одному из разбитых авто и лежащий на боку дизель-генератор. Совершенно новый агрегат, ещё в заводской консервации. Точно такой же у нас тарахтит круглосуточно.  Поставили дизель на колёса, прицепили к бронетранспортёру и, подождав спускающуюся с горки смену, поехали домой.
Мы прекрасно понимали, что через несколько часов всё представлявшее какую-либо ценность, включая детали автомобилей из алюминиевых сплавов, будет снято местным населением и унесено в неизвестном направлении. Встречавший нас на позиции зампотех Женя Вотяков, был доволен неожиданным  приобретением. Наконец-то для него появилась возможность остановить работавший практически без остановок дизель-генератор для проведения качественного технического обслуживания.
Несколько последующих дней прошли в более или менее спокойной обстановке. Данные радиоперехвата свидетельствовали об уходе моджахедов с позиций в районе Саланга на базы подготовки в верхней части ущелий Шутуль и Коклами. Именно по этим районам по данным пеленгования и были нанесены массированные бомбо-штурмовые удары двенадцатого декабря.
   Офицеры ХАДа информировали нас о высокой эффективности авианалётов, поговаривали даже о ранении самого Ахмад-шаха, что, впрочем, было невозможно подтвердить или опровергнуть.
   А седьмого декабря совершенно неожиданно нагрянули гости. С колонной, следовавшей  из Пули-Хумри через перевал в Кабул, к нам заехали коллеги из Баграма. Лейтенанты Бескоровайный и Михайлов, вместе со старшиной (фамилию подзабыл), перегоняли отремонтированную аппаратную на базе МТ-ЛБу. Зная наше местоположение, “заглянули на часок”, чтобы немного отогреться, выпить по стаканчику горячего чая.
   Повар быстро приготовил немного перекусить горяченького, а бутылочку “горячительного” ребята привезли с собой. Повод “принять на грудь” был – пришел приказ о награждении Андрея Бескоровайного орденом “Красная Звезда”.
   Два часа общения пролетели быстро, и гости стали собираться. Я предложил заночевать у нас, чтобы на следующий день уже спокойно, в светлое время суток добраться до места. Моё предложение они не поддержали, тем более, что начальник центра Сергей Морозов принял решение сопроводить не имеющего вооружения МТ-ЛБу на бронетранспортёре: “Доедем быстро, заночуем в Баграме, а завтра до обеда уже вернёмся”. Предложил поехать и мне с целью обмена разведданными.
    Мои уговоры о том, что уже темно и ехать довольно опасно, не действовали. По каким-то делам материального обеспечения решил поехать и наш старшина. Все погрузились на бронетранспортёр. Я занял место над водителем, Морозов сел на броню рядом, опустив ноги в командирский люк. Остальные офицеры и прапорщики разместились сверху над десантными люками. Только Андрей Бескоровайный сел в десантное отделение, объяснив, что наверху довольно прохладно. Действительно, погода стояла холодная, а с заходом солнца мороз ещё более усилился.
    Мы выехали первыми, следом шел МТ-ЛБу. Не проехали и двухсот метров, как последовала команда: “Стоп, возвращаемся!” Я не понял в чём дело и переспросил у Сергея Морозова. Оказывается, сидеть наверху действительно холодно, а он забыл тёплый шарф. Вот из-за него-то и вернулись обратно. Я хотя и не слишком суеверный человек, но на этот раз просто потребовал остаться до утра, заявив, что сегодня никуда не поеду. “Ну и оставайся, только будь с нами на связи,” – с этими словами начальник запрыгнул на броню и дал команду на движение.
   Я с каким-то непонятно-тяжелым осадком на душе занял место в аппаратной связи. Каждые пять минут справлялся о состоянии дел на маршруте. Всё было нормально на протяжении тридцати минут, как вдруг на мой очередной вызов никто не ответил! Ещё и ещё раз вызывал “036”-го (номер и позывной нашего БТРа), а в ответ - тишина.
   Полагая, что что-то случилось, вышел на частоту комендантской службы (на ней поддерживают круглосуточную связь все сторожевые заставы по маршруту от перевала до Кабула). Заставы с семнадцатой по двенадцатую (нумерация начинается от Кабула), доложили, что бронетранспортёр и сопровождаемый им МТ-ЛБу проходили. И только с одиннадцатой заставы ответили, что неподалёку слышали стрельбу, а указанной техники не было.
   А это уже Чарикарская “зелёнка”. На мою просьбу проверить, что же произошло, с заставы отправили танк. Минут через сорок сообщили, что в результате боестолкновения бронетранспортёр подбит. Один человек убит и пятеро ранено. Вся техника находится на сторожевой заставе одиннадцать, раненые и погибший отправлены в Баграмский медсанбат. На меня как ушат холодной воды вылили! Срочно отправил радиограмму о случившемся в Кабул. Заснуть в эту ночь никому не получилось.
   Едва дождавшись рассвета, обратился за помощью к командиру миномётной батареи. Сергей Козак (или Казак, как мне подсказал Ю. Кочетов) дал мне МТ-ЛБ, вооруженную одним 7,62мм. пулемётом, на котором с кем-то из офицеров центра тотчас выехали на одиннадцатую заставу. При въезде стоял наш БТР, простреленный насквозь, по всей видимости из противотанкового ружья, калибром 14.5мм. (как впоследствии выяснилось, был произведён только один выстрел). Бронебойный снаряд вошел возле левого триплекса (система зеркал для обзора местности из бронетранспортёра) и вышел уже из правого борта.
   Поднявшись наверх, я сел на то место, где находился перед отъездом. Поставил левую ногу на внешний бортик и… закрыл бедром входное отверстие. Ангел – хранитель в очередной раз отвёл меня от неминуемой гибели.
   Так как конкретно о пострадавших на заставе мне никто ответить не смог, поехал в Баграмский медсанбат. В приёмном отделении узнал, что погиб Андрей Бескоровайный. Осколок брони попал ему прямо в сердце. У всех остальных осколочные ранения от взрыва высокотемпературной алюминиево-магниевой смеси, обеспечивающей “прожигание” 6-и миллиметровой брони.
Второй броневой лист пробивается за счёт кинетической энергии стального сердечника. Среди раненых – водитель Петровский. У него сквозное осколочное ранение плеча, У Михайлова – многочисленные мелкие ранения спины, у нашего старшины Тышкула – перебит нерв голеностопа, у старшины Баграмской роты РТР – проникающее ранение брюшной полости (удалили селезёнку). Сам С. Морозов тоже получил легкое ранение – два мелких осколка пробили танковый шлемофон и застряли под кожей. (Его выписали уже на следующий день).
   По возвращении на позицию в радиограмме изложил всю информацию и просьбу отправить нам бронетранспортёр взамен повреждённого (его отправили на ремонт как минимум на месяц). А пока все необходимые поездки (спасибо Сергею Козаку) мы осуществляли на МТ-ЛБшке миномётчиков.
Через два дня радиограммой меня срочно вызвали в Кабул.



                Глава XII
                Саланг. Медсанбат
   

   “Бедному собраться – только подпоясаться” – гласит русская пословица. Для меня времени на сборы ушло немного больше. После завтрака собрал написанные личным составом письма, чтобы уже в полку передать их для отправки, закинул на плечо автомат и вышел на дорогу ловить попутку. Остановил первый попавший бронетранспортёр, двигавшийся в нужном направлении и, крепко взявшись за протянутую руку, быстро  вскочил на броню. По каким-то своим делам в Баграм ехал замполит “расквартированного” по южному порталу мотострелкового батальона. Капитан то ли Карасёв, то ли Окунев, точно уже не помню, знаю лишь, что фамилия какая-то “рыбная”.
   Дав команду водителю, довольно быстро покатились вниз по петляющему серпантину. Разговоров особых не было, да и как говорить, если у того шлемофон застёгнут. В Таджикане образовалась небольшая “пробка” из-за остановившегося почти посреди дороги БТРа. Наверху никого не было, очевидно офицеры зашли в дукан, а водитель бегал вокруг машины, отгоняя назойливых, и всё время пытавшихся что-либо скрутить, “бачат.”
   Подъехав вплотную, мы остановились, и капитан, спрыгнув на землю, побежал разбираться. В этот момент с нами поравнялся и вынужденно остановился большой и красивый афганский автобус. Все окна, находящиеся как раз на уровне моего лица, были наглухо зашторены. Ничего не задерживало взгляда, поэтому я немного развернулся, чтобы посмотреть не скручивают ли чего у нас сзади.
   В этот момент шторка находящегося прямо передо мной окна приоткрылась, и я увидел, нет - спинным мозгом почувствовал на себе взгляд пары огромных миндалевидных глаз, окаймлённых длинными чёрными ресницами. В упор, прямо на меня, с расстояния одного метра, смотрела настоящая персидская красавица. Одной рукой придерживая шторку окна, другой – чуть прикрывая подбородок кончиком накинутого на голову лёгкого и светлого арабского платка, она смотрела на меня и улыбалась.
   Красиво изогнутые брови, нанесённый умелой рукой макияж, придавали лицу дополнительную выразительность и очарование. На лбу поблёскивало стразами, а может и натуральными камушками, украшение, а в левом крыле носа - модная нынче и у современной молодёжи, золотая серьга. На секунду обернувшись, она, очевидно, пригласила свою соседку, и вот уже две “Шахерезады” прильнули к окну, разглядывая меня, как нечто удивительное и необыкновенное.
Всё это действо продолжалось около минуты, пока автобус стоял, но вот, чуть прибавив обороты двигателя, он начал медленно продвигаться вперёд. Воздушный поцелуй, посланный одной из красавиц, чуть не сбросил меня с брони, а девушка, слегка прищурив левый глаз, подмигнула и, помахав мне на прощание рукой, опустила шторку.
   В это время из дукана вышел замполит и два офицера с оттопыренными карманами. Взобравшись на БТР, они сразу развернулись и уехали обратно в горы, а мы продолжили движение в сторону Кабула. “У командира роты сегодня день рождения, вот ребята и заехали,” – объяснил капитан. Я не стал уточнять, а под впечатлением от увиденного лишь рассказал про пассажиров едущего впереди нас автобуса.
Заинтересовавшись, он дал команду водителю догнать его. Некоторое время, пока дорога впереди была свободной, мы ехали параллельно, но ни одна шторка даже не колыхнулась.
   Может быть потому, что нас было двое? Не знаю. Я, конечно, встречал в Афганистане, особенно на улицах Кабула, Джелалабада, женщин без паранджи, но красавиц из себя они явно не представляли. А в горных кишлаках все девушки и молодые женщины на одно лицо, точнее – вообще без него. Всё, абсолютно всё было скрыто под складками материи.
   Вот так, в раздумьях о женщинах, которых я не видел на протяжении последних трёх с лишним месяцев, мы и доехали до Баграмского перекрёстка. Остановившись, поблагодарил капитана и, попросив не уезжать, пока я не сяду в машину, вышел на дорогу. Остановил первую же идущую в Кабул “бурбухайку”. В кабине был только водитель, что меня вполне устраивало. Махнул рукой замполиту, что можно ехать и запрыгнул в кабину. Водитель, скосив взгляд на ствол автомата, глядевшего в его сторону, вопросов не задавал. Мне показалось, что он был даже доволен, что рядом с ним сидит советский офицер. И это было именно так.
   Уже на следующем афганском сторожевом посту машину остановили, а подошедший к водителю “царандоевец” потребовал с него “пайсу” (деньги). Увидев меня, немного стушевался, приложил руку к козырьку и пожелал “СафАр бахАйр” (счастливого пути). По дороге ещё пару раз останавливали, были попытки “пощипать”, но всё заканчивалось, как только заглядывали в кабину. Водитель сразу повеселел и стал расхваливать свой старенький КАМАЗ. Я, конечно, ни черта не понял, но по активной жестикуляции догадался, что речь идёт именно об этом. Обычный грузовик, но за счёт тюнинга - усиления подвески, наращивания бортов до неимоверных размеров, форсирования двигателя, он тащил на себе двадцать – двадцать пять тонн. Плюс ко всему, автомобиль был разукрашен как пряничный домик. Вся кабина была в каких-то блестящих наклейках, висюльках, одним словом – “бурбухайка” (БУру бахАйр! – что означает - поехали, счастливого пути). В знак благодарности водитель довёз меня чуть ли не до самого КПП части.
   Доложив командиру о прибытии, поинтересовался о цели моего вызова. Оказывается, расстрелом колонны 24-го ноября заинтересовался особый отдел. Искали “крайнего”, кто дал разрешение на движение колонн. Все документы: доклады, радиограммы уже были представлены. Пришлось писать “объяснительную” о своих действиях. Весьма неприятная процедура.
   В жилом модуле остановился в комнате у “технарей”. Слава Караванов, Володя Петров - с ними у меня были прекрасные отношения, приняли без вопросов. А вечером, уже лёжа в кровати, я задумался над тем, как же отличались условия быта здесь, в тёплой комнате с кондиционером в жаркое время с теми, что мы имели в горах, когда после обильных снегопадов в нашем домике в нескольких местах начиналась капель. Подставляли различные ёмкости, вёдра, а Игорь Дёмин, учитывая, что один из источников капели находился как раз над его кроватью, умудрялся даже засыпать, во сне придерживая руками поставленный на грудь тазик. Или в Самархейле, где в течение довольно продолжительного времени температура в палатке даже ночью не опускалась ниже плюс тридцати, а с внутреннего белого намета (покрытия) доводилось снимать ползающих над головой громадных – почти с ладонь, бррр… тарантулов. Вот с такими мыслями я и заснул.
На следующий день сразу после оперативного совещания вместе с командиром полка Ю. Попидченко, его замом В. Дунаевским, начальником командного пункта В. Хабаровым и ещё несколькими офицерами прошли на территорию расквартированной по соседству отдельной роты СПЕЦНАЗ. По согласованию с начальником разведки 40-й армии, именно здесь я должен получить бронетранспортёр.
   Территория отдельного спецподразделения была тщательно огорожена. Где-то с краю находилась собачья будка, из которой за нами настороженно наблюдала овчарка с красиво поднятыми над головой ушами. “Не смотрите ей в глаза - предупредил ротный - у неё щенята, может и укусить.”  Ну как не смотреть на собаку, если она с тебя глаз не сводит? Вот так, я – на неё, а она, не сводя с меня глаз и низко пригнув голову, сделала полукруг и, выбрав меня своей целью, прыгнула. Не знаю, куда она целила, но я интуитивно поднял левую руку… Толстый рукав бушлата несколько самортизировал, но силу челюстей немецкой овчарки я запомнил надолго.
   Выполнив, как ей показалось, свои обязанности, животное тут же отскочило и спряталось в конуре. Так за что её ругать? Зато вместо одного обещанного, я получил целых два БТР-80 вместе с водителями и пулемётчиками.
Подготовленные к выходу бронетранспортёры подогнал к складу артвооружения, где по выписанным документам загрузили несколько ящиков боеприпасов всех калибров, коих было основательно израсходовано за последнее время, ручные гранаты, взрыватели к ним, огнепроводный шнур и сто килограммов (три ящика) тротила. Взрывчатка нужна для продолжавшихся строительных работ. На продовольственном складе получил несколько коробок с  сухим пайком по пятнадцатой (горной) норме для бойцов на выносных постах.
   Из Кабула выехали сразу после погрузки. До наступления сумерек времени было вполне достаточно, поэтому особенно не спешили. Развернув пулемёты в разные стороны, двигались со скоростью 60 – 70 километров в час. БТР-80 – почти та же “семидесятка”, только с одним КАМАЗовским движком, более удобными боковыми десантными люками и весом в тринадцать с половиной тонн за счёт более мощной (на один миллиметр) брони.
   Немного не доезжая до Баграмского перекрёстка, на полосе встречного движения горел афганский наливник. Густой чёрный дым тянулся вдоль дороги с переходом на нашу сторону. В этот момент нас догоняет афганская БРДМ-2 (бронированная разведывательно-дозорная машина), как муравьями облепленная царандоевцами. На броне каким-то образом сидели, висели, держась за скобы, человек пятнадцать. Из вынесенного динамика звучала бодрая восточная музыка. Наш водитель, не желая быть обогнанным, тоже прибавил газу. Некоторое время ехали параллельно. Афганцы что-то кричали и приветливо махали руками.
   Но при подъезде к горящему наливнику, лёгкая и более скоростная БРДМ-ка обогнала и, немного подрезав, заняла нашу полосу. Через мгновение и мы нырнули в чёрное облако дыма и копоти. Выскочив с противоположной стороны, вместо ожидаемой машины увидел прямо перед собой огромный огненный столб и разлетающиеся во все стороны человеческие тела. “Фугас”- только я и успел подумать. В грудь и лицо жестко толкнула ударная волна.
   Очнулся уже на земле оттого, что ехавший в десантном отделении ст. с-нт Степанов (?) лил на лицо воду из фляги. Ужасно болела голова и голень правой ноги. В глазах всё двоилось и четверилось. Попытался встать, но повело куда-то в сторону, и снова упал. Долго, как мне показалось, стоял на  четвереньках не в силах даже поднять голову. Сильное головокружение, тошнота. Хотя ударился затылком, болела почему-то лобная часть.  После того, как вырвало, показалось, что стало немного легче.  Расстегнул и снял зимний танковый шлемофон. Два центральных валика, наполненные техническим волокном, в затылочной части были перебиты при ударе о край башни, а на голове – лишь небольшая царапина и гематома величиной с кулак.
   Повезло в очередной раз. В тот момент я даже не мог подумать о том, что могло бы произойти, не обгони нас афганская БРДМ-ка. Кроме всего прочего в десантном отделении находилось сто килограммов тротила…
   А водитель бронетранспортёра, следовавшего за нами, выскочив из дымовой завесы, не успел даже среагировать на произошедшее… Повернув голову, увидел его, лежащего рядом с разбитой головой. Чуть поодаль кто-то суетился над пулемётчиком. Ему повезло меньше всех – сорвавшимся ящиком с боеприпасами перебило позвоночник.
Через какое-то время с ближайшей сторожевой заставы подошла БМП-2. Помню, что спросил у прибывшего офицера про афганцев. Их БРДМ лежала метрах в тридцати от дороги на боку с оторванными колёсами.
Тот коротко ответил - “Ни одного живого, да и целых-то почти нет.”
Дальнейшие события этого дня помнятся очень смутно, некоторые просто “выбросило” из памяти. Помню, что меня отвезли в Баграмский медсанбат, а кто и на чём, тоже не помню.
   Зато сейчас мне становится очень смешно над фильмами, где киношного героя ударом по голове или каким-либо другим способом “вырубают”, а он через несколько минут, покрутив головой, уже вершит очередные подвиги. Нам бы так в былые времена.
   По прибытии в медсанбат сразу сделали снимки черепа и ноги. Доктор успокоил – кости целы. Сотрясение мозга и отёк зрительного нерва, а на ноге – разможжение мягких тканей, короче говоря – сильнейший ушиб. Два дня пролежал под капельницами, потом разрешили вставать. В палате было десять человек. В основном – с Саланга и из Панджшера.
   Через пару дней самого “тяжелого” в палате – капитана-танкиста, слепого и с оторванными руками, отправили в Ташкентский госпиталь. На его место положили подследственного прапорщика для медицинского освидетельствования, а у палаты поставили часового.
   На следующий день в палату буквально ворвалась крепкого телосложения розовощёкая девушка в распахнутом белом овчинном полушубке и с автоматом на плече. Как потом выяснилось, это была прапорщик - санинструктор одного из подразделений 345 пдп (парашютно-десантного полка), а прапорщик, положенный для освидетельствования – начальник склада трофейного вооружения, которое он благополучно (пока не взяли) продавал обратно моджахедам.
   Бегло пробежав взглядом по удивлённым лицам присутствующих, она нашла того, кого искала. Взяв автомат за ствол, как дубиной ударила взвизгнувшего и пытавшегося прикрыться одеялом прапорюгу. “Это тебе за Сашу, это – за Серёгу, за Юру”- она с каждым ударом называла имена очевидно погибших товарищей. Наконец тот не выдержал, выскочил из-под одеяла и, как змея, устремился под кровать. Но и это не спасало его от разъяренной фурии. Она перевернула  кровать набок и замахнулась снова. Полагая, что сейчас наступит его последняя минута, этот урод, даже не хочется называть его прапорщиком, истошно заорал и метнулся под соседние сдвоенные кровати, где лежали ребята с загипсованными ногами. Девчонка уже передёрнула затвор, досылая патрон в патронник, полагая свершить задуманное, но в этот момент в палату влетел “зевнувший” посетителя часовой и бросился к разгневанному санинструктору.
   Общим усилием лежащим здесь, но ходячим ранено-контуженным коллективом, удалось отобрать автомат и немного успокоить разбушевавшегося санинструктора. После чего девушка расплакалась и, размазывая по щекам потёкшую тушь, рассказала нам эту грустную историю про предательство. Когда она ушла, попросили докторов убрать эту тварь и от нас.Дня за три до выписки, прогуливаясь по свежевыпавшему снегу перед медсанбатовским модулем, услышал как кто-то сзади окликнул меня по имени. Повернувшись, увидел офицера, идущего в моём направлении и при приближении раскинувшего руки для объятий. Зрение у меня ещё до конца не восстановилось (не мог сфокусировать), поэтому узнать кого-либо даже на небольшом расстоянии было довольно сложно.  А когда он ещё раз назвал меня по имени и спросил, как я здесь очутился,сомнения пропали. Передо мной стоял Володя Сологуб – мой давний товарищ, хорошо знакомый ещё с курсантских времён и службе в ГСВГ. Оказывается, он служил в разведотделе армии и заехал сюда проведать своего сослуживца. Я знаю, что он был контужен разрывом снаряда. Вот только до или после этой встречи, к сожалению, не помню.
   Двадцать пятого декабря по всему медсанбату молнией пролетел слух, что приехал Валерий Леонтьев, и вечером в столовой состоится его концерт. Признаюсь, что в то время я не был его фанатом. Конечно, как и многие из нашего поколения, знал некоторые его песни, но не более того. Однако, после данного в тот вечер и до сих пор незабываемого мною концерта, отношение к певцу коренным образом изменилось. Народу набралось очень много. Зрители сидели даже на приставленных к стенам лестницах, на временных перегородках, отделяющих варочный цех (одна из них даже упала во время выступления.)
   Офицерам был предоставлен второй ряд. На первом сидели “несгибаемые” – так называли бойцов, передвигавшихся на костылях с закованными в гипсе конечностями. И надо было видеть лицо артиста, когда он, влетая на импровизированную сцену и сделав как обычно кульбит, оказался на коленях с раскинутыми в стороны руками и микрофоном в зубах в полуметре от приветствовавших его стуком по полу костылей и загипсованных ног восторженных зрителей!
   В первые мгновения он, кажется, потерял дар речи от увиденного. Немного оправившись, Валерий Леонтьев извинился и начал концерт, продолжавшийся два с половиной часа с пятиминутными перерывами на то, чтобы принять душ и переодеться. Вынужденные паузы, естественно, заполняли другие артисты. Выполнялись все заявки зрителей. Больше подобных концертов, и не только Леонтьева, я не встречал.
   На этом мои встречи с известными исполнителями не закончились. На следующий день, получив все необходимые при выписке документы и оружие (автомат хранился в оружейной комнате медсанбата), я вышел на дорогу с целью поймать попутку до перекрёстка. На удивление, долго ждать не пришлось. Около меня, среагировав на поднятую руку, притормозил легковой УАЗ, сопровождаемый бронетранспортёром. Я хотел запрыгнуть на БТР, но из открывшейся двери легковушки мне помахали рукой, и через мгновение я уже сидел на мягком кожаном сидении.
   В машине ехали двое. Рядом со мной на заднем сидении находился молодой капитан, как оказалось – помощник начальника политотдела 108-й мсд по комсомольской работе. Его громко, не стесняясь в выражениях,  отчитывало за проваленную организацию какого-то мероприятия гражданское лицо с переднего сиденья. Голос показался мне очень знакомым, но воспроизводимая им лексика была абсолютно несопоставима с именем всенародно уважаемого исполнителя патриотических песен. Тем не менее, когда он вполоборота повернулся к моему соседу, я сразу признал в нём Иосифа Давыдовича Кобзона. Оставшиеся до перекрёстка восемь – десять километров я с нескрываемым удовольствием слушал умопомрачительные тирады ненормативной лексики в исполнении Народного артиста СССР. Нужно отдать ему должное – попрощавшись со мной на перекрёстке, сразу не уехали, а минут десять подождали, пока меня не подхватил БТР, следовавший в северном направлении. В Джабаль-Уссарадже была ещё одна пересадка, на этот раз на БТР дорожной комендатуры,  и минут через тридцать я уже был на месте.
   Был полдень, повар приготовил обед. Столовая была ещё не до конца построена, но в ней уже стояли столы, и можно было принимать пищу. Но об обеде сейчас никто не думал. Все офицеры и солдаты смотрели, как два самолёта МиГ-23 наносили удары по базе моджахедов в районе кишлака Навачи-Бала в небольшом безымянном ущелье, примерно в двух километрах от нашей позиции. Они сделали уже несколько заходов на бомбометание, как вдруг в направлении одного из самолётов устремилась ракета, выпущенная из ПЗРК (переносного зенитного ракетного комплекса), яркий белый след которой хорошо просматривался на фоне неба цвета лазурита.
   Лётчик, заметив пуск ракеты, выполнил противоракетный маневр с отстрелом тепловых ловушек и стал уходить с набором высоты в сторону солнца. Ракета, пролетев определённое расстояние, но так и не настигнув самолёт, самоликвидировалась - взорвалась в воздухе. Пилот второго самолёта очевидно заметил место откуда был произведён пуск и нанёс очередной бомбовый удар. Последний заход на штурмовку он совершал в крутом пикировании на цель. Было отчётливо слышно, как работают спаренные 23-х миллиметровые пушки истребителя.
   Это был его последний заход… При выходе из пикирования самолёт столкнулся с крутым склоном горы и взорвался. Облако густого, черного дыма  хорошо просматривалось с нашей позиции.
   Не исключено, что он был сбит и из стрелкового оружия. Зенитные установки у “духов” в том районе были. Как позже выяснилось, погиб старший штурман  655 иап подполковник Левченко А.Н. В мае 1986г. ему было присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно).
До наступления нового 1986 года оставалось четыре дня.



                Глава XIII
                Прощай, Саланг
 

   В новогоднюю ночь безлунное, аспидно-черное небо было усеяно мириадами ярких звёзд и маленьких, едва различимых в спирали Млечного Пути, звёздочек - пылинок. Прекрасным дополнением к ним стали тысячи огненных трассеров, потянувшихся в небеса со всех сторожевых застав и выносных постов. Если бы для моджахедов, находившихся в 1407-м году (по исламскому календарю), была необходимость уточнить расположение всех позиций, занимаемых советскими войсками, то сделать это в новогоднюю ночь не представляло никакого труда, правда для этого необходимо было бы расставить своих людей на каждом повороте горного серпантина. Дополнительных красок, а точнее – света, добавили миномётчики, развесив на парашютах осветительные мины и погасив тем самым на некоторое время великолепие звёздного неба. Некоторые наши бойцы, выразившие желание организовать с утра чистку оружия, получили трассирующие патроны и в полночь с упоением разрядили магазины, пытаясь расписаться огненными трассерами по чёрному небу.
Всему этому действу предшествовал небольшой праздничный ужин – чаепитие.
А утром первого января начался обычный рабочий день со всеми своими заботами и проблемами.
   В январе обильные снегопады становились частым явлением. Дороги переметало, сходили снежные лавины. Движение перекрывалось порой на несколько суток. Расчисткой занималась инженерная рота, у которой для этих целей имелась соответствующая техника. Зато нам было спокойно. “Духи” по воздуху не летали и по глубоким снегам не ползали, отсиживаясь в это время на своих базах.
   Увеличение мужского населения чувствовалось и в придорожных кишлаках. Довольно часто можно было наблюдать разностороннее передвижение по дороге небольших групп по пять – шесть человек на одиночных пикапах “Тойота”, но останавливать машины и производить полноценные досмотры мы не были уполномочены, хотя во многих случаях была полная уверенность, что едут “духи”. Молодые и не очень (возраст бородатого мужчины определить довольно сложно), с вполне осязаемым, тяжелым взглядом исподлобья, они практически не отличались от местных дехкан, что тоже не являлись “подарком”, но общаться с которыми волей случая доводилось.
   Один из  таких моментов – одиночный и, возможно, случайный выстрел со стороны кишлака. Всё было бы ничего, но пуля попала в КУНГ (кузов универсальный герметизированный) радиопеленгатора. Звука выстрела никто не слышал, только выскочил сидевший на посту солдат с воплем, что у него в машине что-то взорвалось и “вырубило” электропитание. При внимательном осмотре удалось обнаружить на внешней стенке входное отверстие от пули калибра 7,62 мм. А внутри кузова выходного отверстия не было! Как так? Пришлось стенку вскрыть.
   Оказалось, что пуля попала в силовой кабель, проходивший в межстеночном пространстве, и замкнула его. Короткое замыкание, звук которого и принял сидевший на посту оператор за взрыв, мгновенно расплавило, сожгло пулю, летевшую прямо в голову радиста. Кроме разорванного кабеля с оплавленными проводами в кабельном канале ничего не было.
   Но всё это мы уже выяснили потом, после того, как длинной очередью из АГС-17 под стены кишлака Баги-Майдан вызвали всех старейшин селения на разрешение назревавшего конфликта. И хотя они дружно отрицали, что выстрел был из их селения, нас их доводы не убедили. Факт оставался фактом. “Молитесь Аллаху, что никто не пострадал”- порекомендовал я аксакалам и посоветовал ещё раз предупредить всех жителей. А жителей там было довольно много.
   Весьма интересно было наблюдать, как они передвигались между селениями, особенно, когда шли семьями. Строго в “колонну по одному”, сначала шли женщины, закутанные в паранджу, даже небольшая щель для глаз была закрыта мелкой сеткой (количество жен зависело от благосостояния владельца “гарема” и могло колебаться от одной до четырёх). Замыкал шествие хозяин семейства. Мы, глядя на процессию, шутили, мол, при таком способе передвижении, у замыкающего вероятность наступить на мину близка к нулю.
   Так, относительно спокойно прошли два зимних месяца. Стоял март. Яркое солнце ещё серебрило снежные вершины Гиндукуша, но днём воздух уже достаточно прогревался. Активное таяние снега в горах и прошедшие дожди привели к наполнению множества пересыхаемых в летнее время горных ручьёв и маленьких речушек, активизировались сходы селя. Один из таких потоков на протяжении нескольких часов бушевал в ложбине прямо за небольшим, выложенным из камня забором, ограничивающим нашу территорию. Мощные потоки воды и грязи с лёгкостью несли громадные валуны. У соседей - миномётчиков унесло и сбросило в реку тяжёлые чугунные котлы…
   Некоторые наши офицеры с личным составом маневренных групп периодически откомандировывались в Кабул для ведения разведки на время проведения операций частями и подразделениями 40-й армии в различных регионах Афганистана. Командование планировало боевые действия и в районе ущелья Саланг. Причём, впервые сведения об этом мы получили исходя из данных радиоперехвата от нового источника, запеленгованного в кишлаке Калавуланг. Оказывается, моджахеды знали приблизительную дату начала и даже название планируемой советскими войсками с привлечением правительственных сил операции.
   Естественно, вся информация была доведена до нашего командования. Меня же не переставал мучить вопрос о её “сливе” в самом высшем эшелоне афганской армии.
Да, у Ахмад-шаха Масуда разведка работала! Как гласит пословица: “Предупреждён - значит вооружен”. А за две предшествующие недели они сумели соответствующим образом подготовиться.
   По истечении определённого времени я уже начал было сомневаться в достоверности перехваченной информации, как вдруг однажды утром нас насторожил шум моторов, двигавшейся по дороге тяжелой техники. Буквально через дорогу на территории, разминированной нами от неразорвавшихся снарядов, развёртывалась батарея 240-ка мм. буксируемых миномётов. Бойцы с интересом разглядывали доселе невиданное орудие такого калибра и длиной ствола более пяти метров. Один снаряд к нему весил более 130 кГ! В это время перед шлагбаумом остановился бронетранспортёр с несколькими офицерами наверху. Оказалось, что по рекомендации офицеров разведотдела 40-й армии с целью уточнения на месте оперативной обстановки  к нам заехал  начальник разведки 177-го мсп.
   Поздоровались. “Что, началась операция  “Скала?” – поинтересовался я. Майор на мгновение опешил. О том, что проводимая операция имела название “Скала”, он узнал лишь два часа назад при постановке задачи руководителем оперативной группы. А то, что моджахеды уже давно знали и готовились к ней, повергло начальника разведки полка в шок. Развернув карты, сверили имеющиеся данные.
   Меня заинтересовали значки с обозначением районов и времени высадки тактического воздушного десанта. А по нашим данным большинство районов, выбранных для десантирования, были заминированы. Сверили время. На часах – 09:00, время высадки десанта – 10:00. Наскоро свернув карту, вместе с А. Прокопенко поспешили в Джабаль-Уссарадж. Там была развёрнута армейская оперативная группа по
руководству боевыми действиями. Ехали очень быстро.
   Начальника разведки армии – полковника Кокорина В.А. на месте не оказалось, но был его зам (фамилию не помню). Выслушав информацию, тот схватил карту и, не сворачивая её, быстрым шагом (почти бегом) направился к руководителю операции. Пятнадцать-двадцать минут гнетущего ожидания показались нам часами. Наконец дверь открылась, вышел офицер и передал нам карту со словами: ”План операции утверждён в Москве, звонили туда,  отменить нельзя, авиация с десантом уже в воздухе…”
Через несколько дней поступило распоряжение командования о передислокации  центра в Кабул, на место расположения 254-го отдельного радиотехнического полка ОСНАЗ.
   



                Глава XIV
                Кабул, полёты
      

   Кабул, как я уже ранее отмечал, - это совершенно иные по сравнению с полутора годами, проведёнными в Джелалабаде и на Саланге, условия жизни. Здесь даже была офицерская столовая с женским обслуживающим персоналом! Питание, конечно, особым разнообразием не отличалось, но в тарелках появлялись и котлеты, и свежее мясо. А в жилом модуле была одна небольшая комната на двоих. Сказка, а не жизнь! Оружие хранилось в пирамидах у дежурного по части и получали его только при выезде за пределы полка. Значительно расширился “диапазон” общений.
   Было о чём вспомнить, поговорить с однокашниками по военному училищу, с друзьями – сослуживцами по другим воинским частям, волею судьбы соединившей нас в Афганистане. Ещё лейтенантами довелось служить в Ташкенте (Геофизика-1) вместе с В. Хабаровым, с В. Дунаевским вместе служили в ЛРТР (лаборатория радиотехнической разведки) в ГСВГ, а с Д. Смолиным и В. Петровым приехали из г. Броды.
   Незабываемые моменты общений, воспоминаний… Особенно, о тех, кто нас ждал дома.
   Из писем узнавали, что наши жены постоянно общались, обменивались последними новостями, а по праздникам – собирались вместе. Оказывается самое тяжелое – это ждать. Ждать, ежедневно прислушиваясь к топоту шагов по лестнице. Особенно, когда поднимались сразу несколько человек, сердце сжималось…, а вдруг остановятся и позвонят? По опыту нашей соседки - жены вертолётчика, когда с прискорбным известием приходили сразу  командир, начальник политотдела, врач и т.д… Это так, к слову, немного лирики.
   Боевую работу, естественно, никто не отменял. Развернули выносные посты совместно с постами охраны  на некоторых горных высотах, цепью окружающих Кабул, хотя сам город уже находится на высоте 1800 метров над уровнем моря. На одну из них, рядом с перевалом “Хайрхана,” прямо над “Тёплым станом”, я и поднялся вместе с очередной сменой. Вид на город был великолепный! Голубые купола мечетей, с находящимися рядом высокими минаретами напрямую указывали на вероисповедание проживающего здесь населения. В основном, город одно и двухэтажный, только в самом центре было несколько более высоких зданий. Во время советского присутствия были построены крупные микрорайоны, состоящие из стандартных панельных пятиэтажек, где селились члены партии и представители среднего класса. Ввиду острого дефицита качественного жилья советские дома считались элитарным жильём и пользовались большим спросом.   Прекрасно просматривался и аэродром с “гуляющими” по его окрестностям песчаными вихрями.  Все воинские части, дислоцированные в “Тёплом стане, ” были как на ладони.
   А в это время, пока мы обозревали окрестности, прямо на территории артполка развернулась батарея БМ-21 (Град). Залп продолжался не более минуты. Директриса направления огня проходила прямо над нашими головами. Грохот от пролетающих с огромной скоростью снарядов вынудил нас переместиться на противоположный склон. И надо же было тому случиться, что то ли за счёт определённого “рассеяния” снарядов, то ли ошибки в расчётах, но каждый четвёртый боеприпас одной из установок попадал в верхушку горы совсем недалеко от того места, где мы находились минуту назад.
   На обратном пути зашел в артполк, чтобы “разобраться” со случившимся. Нашел командира дивизиона – того самого, что полгода назад загрузил мне полную машину ящиками из-под снарядов, так необходимых в своё время для строительства. Насколько помню, фамилия его – Рудик. Поговорили спокойно, обстоятельно. То, что часть снарядов так и не перелетела гору, он видел и сам, поэтому “крайний” нашелся быстро.  Расстались уже почти друзьями.
   В апреле 1986 года я был назначен с повышением на КП (командный пункт) полка. Основное направление – радиоразведка в тактическом звене управления противника. Практически, то же самое, чем занимался в центре, но теперь – в масштабе всего Афганистана. Первые задачи, которые были передо мной поставлены – это активизация ведения  радиоразведки с использованием лётно-подъёмных средств. В Афганистане для этих целей использовались два борта Ан-26РР, один из которых был потерян 22 января 1985 года. Но с самолёта можно было вести только приём информации от источников, удалённых порой на расстояния, превышающие сто километров. Определить местоположение радиостанции было невозможно.
   Применение вертолётов Ми-8МТ с установленной на них аппаратурой радиоперехвата и пеленгования позволяло устранить этот недостаток. Промышленных образцов, оборудованных соответствующей техникой, в то время не было, поэтому приходилось придумывать “на ходу”. Антенны для приёмников  просто крепили за технологические выступы под корпусом вертолёта, вдоль хвостовой балки. Для пеленгования использовалась обычная рамочная антенна (знакомая читателю по кадрам из фильмов о ВО войне в виде медленно вращающегося кольца над немецким автофургоном), выведенная под днище вертолёта через грузовой люк. Основной нюанс заключался в том, что антенна жёстко соединена с аппаратурой, перевернутой для этих целей вверх ногами. Вся  конструкция крепилась в специально сваренной металлической раме по размеру грузового люка и устанавливалась в нём по мере необходимости (при каждом полёте).
   В то время жёсткого закрепления машин за нами ещё не было, поэтому борта выделялись согласно сформированной предварительно заявке. Пилоты вертолётов особого рвения к полётам на радиоразведку не испытывали. Основная причина – полёт очень “нудный” и утомительный. На протяжении трёх – четырёх часов нужно медленно лететь по строго согласованному маршруту, периодически зависая на одном месте, а правый пилот (лётчик - штурман), наблюдая местность через бомбоприцел, в любой момент должен сообщить точное местоположение с указанием курса, магнитного склонения и угла сноса (угол между направлением движения и осевой горизонтальной линией вертолёта).  К тому же, по возвращении правый глаз лётчика – штурмана, имевший длительный контакт с наглазником окуляра прицела, да ещё при постоянной вибрации, весьма значительно отличался от левого, что однозначно свидетельствовало о специфике полёта и служило объектом насмешек со стороны коллег.
   Первый полёт, совершенный мною над хорошо знакомой трассой Кабул – Саланг, выдающихся результатов не принёс, зато выявил основные ошибки в организации боевой работы.  Подготовка к следующему полёту заняла гораздо больше времени. На аэродром прибыли за два – три часа до полётов. Вместе с нами приехал и зам. командира полка В. Дунаевский. На находившихся ещё на стоянках вертолётах вместе с пилотами обсудили и отработали все вопросы организации работы и взаимодействия с экипажем. Позаботились о тёплой одежде и матрацах. Да-да, именно о матрацах, так как работать оператору радиопеленгатора, из–за условий размещения аппаратуры, приходилось лёжа на металлическом полу вертолёта, а температура на высоте 4500 метров в грузовой кабине, да ещё при открытом люке, не многим отличалась от наружной.
   Примечание: (4500 метров – высота над уровнем моря по показаниям приборов, фактическая высота полёта над поверхностью зависит от её рельефа).
Зато сам полёт был максимально эффективным. Удалось сделать всё или почти всё. На карте появились уверенные “засечки” работавших радиостанций моджахедов. Конечно, основная обработка материала происходила уже на командном пункте полка, где анализировалась вся поступающая информация, но и того, что было выявлено в полёте, порой оказывалось достаточно для точечного нанесения ударов.
   Большое неудобство представляла подвесная  система, в которую было необходимо “впрягаться” на время всего полёта. Парашют, находившийся на груди, значительно ограничивал возможности нормальной работы, поэтому после подъёма вертолёта на “рабочую” высоту, в нарушение всех норм техники безопасности, его просто снимали и надевали обратно перед возвращением на аэродром.
 
   И такие полёты становились регулярными над районами, где в той или иной степени фиксировалась активность боевиков, там, где планировались и проводились войсковые операции частями и соединениями 40-й армии.
    Для расширения зон радиоразведки и получения более полной информации о деятельности противника в местностях, не контролируемых мобильными подразделениями 254 ортп ОСНАЗ, вышестоящим командованием было принято решение об объединении усилий с отдельными ротами радиотехнической разведки (РРТР).
   Данные подразделения организационно входили в состав разведывательных батальонов (четвёртая рота) и действовали в их интересах: 650-й ОРБ (отдельный разведбат) из состава 5-й гв.мсд с местом дислокации - Шинданд, 781-й ОРБ (108мсд) – Баграм и 783-й ОРБ (201 мсд) – Кундуз.
   Вот мне и было поручено в течение десяти дней ознакомиться с их деятельностью на местах, оценить эффективность и организовать передачу добываемой информации на КП 254 ортп ОСНАЗ.
   В Шинданд вылетел на  афганском Ан-26. На этот раз посадка производилась под контролем коменданта аэропорта. Проверили командировочное удостоверение и занесли в список пассажиров данного рейса.  Вместе со мной на боковых скамейках грузовой кабины расположились несколько афганских офицеров. Двое или даже трое летели вместе с женами. В отличие от женщин горных кишлаков, попутчицы выглядели вполне по-европейски, – светская одежда, улыбались, общались между собой. Но самое интересное в том, что кроме десятка пассажиров, остальное место в грузовой кабине занимали бочки с бензином. Запах стоял весьма характерный. Я насчитал на менее тридцати 150-и литровых бочек, крепко притянутых к полу крепёжными стропами. Это вам не ЗиЛ-131 с пятью бочками в кузове! После взлёта самолёт без “кругов безопасности” над аэродромной зоной взял курс на запад и, круто задрав нос, начал набор высоты. Полёт продолжался час с небольшим, причём большую часть маршрута через стекло иллюминатора видны были только горы, горы и горы. И только когда самолёт приступил к снижению, расстояния между хребтами стали увеличиваться, их высоты уменьшаться, переходя в равнинные участки с отдельными возвышенностями.
   После приземления не без труда нашел место расположения разведбата и уже оттуда вместе с начальником штаба приехали в четвёртую роту. Нас встретил, широко улыбаясь, Евгений Пойгин – зам командира батальона по радиоразведке и связи. Мы вместе служили в Бродовской бригаде, а в Афганистан он приехал через два месяца после меня. Ещё в Ташкенте, в штабе Туркестанского военного округа, перед тем, как пересечь границу, мой давний друг и сослуживец Олег Бабкин буквально уговаривал меня ехать на эту должность, но… опасаясь остаться вне “системы” ОСНАЗа, я отказался. Как оказалось, зря. А может, исходя из последующего развития событий, и нет.
   Вопросы, что меня интересовали, решили довольно быстро и уже на следующий день начальник ГОРД (группы обработки разведданных) докладывал обстановку по телефону ЗАС (аппаратура засекреченной связи) на КП 254 ортп ОСНАЗ.
В Кундуз, а затем и в Баграм, я летал уже на печально-известном “Чёрном тюльпане”. Задерживаться  на одном месте, более чем на два дня, не было никакой необходимости.
   Все вопросы решались довольно быстро. По возвращении в Кабул подготовил обстоятельный доклад по результатам поездки, а присутствуя каждое утро на оперативном совещании, слышал информацию о состоянии дел и результатах работы отдельных рот радио и радиотехнической разведки всех трёх разведбатов.




                Глава XV
                Командировка в Союз и прощай, Афган
               

   К июню месяцу столбик термометра в дневное время стабильно превышал тридцатиградусную отметку (и это в тени), но, благодаря сухости воздуха, такая температура переносилась довольно легко. Течение времени как будто бы замедлялось. Каких-либо событий, стойко запечатлевшихся в памяти, не происходило, поэтому и описывать-то особенно нечего. Были, конечно, некоторые моменты, о которых мне известно, но это так – из особенностей внутренней жизни воинской части.
   Один “доблестный” прапорщик, так же прибывший из одного со мной города, по роду службы – начальник продовольственного склада, не должен был ни стрелять ни бросать гранаты. А уж так хотелось ему хоть раз из пушки стрельнуть или что-нибудь взорвать. Видно, остатки детства всё еще играли в одном месте у тридцатитрёхлетнего прапорщика. Поэтому выменял он у старшины одной из маневренных групп  гранату и постоянно таскал её с собой. Случай представился во время ссоры со своим товарищем в курилке после затянувшихся “посиделок”.
Дёрнув за кольцо, пообещал взорвать своего противника, но тот быстро ретировался в жилой модуль. Вставить предохранительную чеку обратно не получилось. Не придумав ничего лучшего, бросил гранату в глубокий погреб, где хранились свежие овощи. Взрывом не только оглушило всех живших на продовольственном складе мышей, но и “размазало” по стенам и потолку несколько мешков столь дефицитной картошки. Естественно, в течение последующих трёх дней исполнение интернационального долга нашим героем закончилось.
   Конечно, данный случай – это исключение из череды повторяющихся и, как две капли похожих друг на друга дней.
Полк довольно часто посещали офицеры штаба армии, ТуркВО, навещали и представители ЧВВИУРЭ.
   Очень приятно было пообщаться с Е. Бочаровым, вспомнить лейтенантскую молодость. В период службы в ГСВГ, в Торгау (город в Германии), мы почти три года жили в одной квартире, занимая смежные комнаты, а в ожидании вылета перед отправкой в Афганистан я двое суток проживал у него в Ташкенте. Или с В. Гладковым – зам. начальника кафедры военного училища, моим бывшим комбатом, живо интересовавшимся техникой пеленгования с вертолёта. Через три года судьба вновь свела меня с этим замечательным человеком в ЧВВИУРЭ.
   В июле 1986г, когда мне уже было присвоено звание “майор”, и я начал зачёркивать на календаре прошедшие и считать оставшиеся до замены дни, получаю распоряжение -  убыть в г.Чирчик Узбекской ССР. Главная задача, которую предстояло выполнить – доказать на предстоящем смотре военной авиационной техники эффективность применения средств радиоэлектронной разведки с использованием вертолётов Ми-8МТ. Конечно, особого желания лететь не возникало, но приказ – есть приказ.
   В Кабульском 50-м САП (смешанный авиационный полк) выделили пару машин. Экипажи - давно и хорошо знакомые лётчики, с которыми не один раз “бороздил” афганское небо. У себя в полку получил все необходимые документы: командировочное предписание, прод. аттестат. Всю аппаратуру загрузили в один вертолёт. Вылет назначили на следующий день. Утром, уже в повседневной военной форме (в “афганке” выезд в Союз не разрешали), В. Дунаевский отвёз меня на стоянку вертолётов. Нашу пару охранял отдельный часовой. Стрелки на часах показывали около девяти, но солнце уже основательно припекало.
   Купил в местном магазине несколько бутылок “Боржоми” и, поднявшись в кабину вертолёта, выпили с В.Дунаевским по бутылочке за успех предстоящего мероприятия, после чего, пожелав удачи, он покинул борт. Через несколько минут пилоты заняли свои места, и засвистели стартер генераторы,  раскручивая лопасти огромных винтов. План полёта предусматривал промежуточную посадку в Кундузе, а оттуда – до аэродрома Кокайды (Узбекистан), где предстояло пройти пограничный контроль и далее до Чирчика с дозаправкой в Самарканде.
   Полёт проходил на уже привычной высоте – 4500 метров.  Пролетая над Салангом, ещё раз любовался непередаваемо-строгой красотой горных хребтов Гиндукуша. Несмотря на июль, многие горные вершины были покрыты сверкающими на солнце белыми шапками вечных снегов. Казалось, что они были совсем рядом. Перед главным хребтом почувствовал, что вертолёт продолжил набор высоты. Начала чувствоваться  разреженность воздуха, но холод донимал сильнее. Минут десять “стучал зубами”, потом не выдержал и втиснулся в кабину к пилотам, подняв борттехника с его откидного сиденья. Некоторое время так и летели – стоя. А потом оказалось, что пилоты просто забыли включить обогрев грузовой кабины. Минут через двадцать передали метеосводку, что в районе Кундуза пыльная буря. Предупредили, что если сядем, то из-за погодных условий можем задержаться на сутки и более.  Решили подняться до максимума и пройти над пылевым облаком сразу на Кокайды.
   Да, такого природного явления я ещё не встречал, особенно, если смотреть на него с пятикилометровой высоты. На фоне ярко синего неба стояла, а вернее двигалась прямо на нас абсолютно непроницаемая желтая стена. Её границы справа и слева исчезали за горизонтом. Это громадное мутно-желтое облако мгновенно поглощало, растворяло все объекты природной инфраструктуры без всякой надежды на их возможное обозрение.
   Где-то в районе Термеза пересекли государственную границу, и я это сразу почувствовал, как только вертолёты “упали” на минимальную высоту и понеслись, сдувая песок с верхушек холмов.
На аэродроме Кокайды прошли пограничный контроль, сдали на временное хранение имевшиеся на борту боеприпасы, заправились “под завязку” топливом и прекрасно пообедали в лётной столовой. Даааа… кормили лётчиков реактивной авиации просто замечательно. Не только “сколько сможешь”, но ещё и очень вкусно! (Спустя шестнадцать лет впервые пожалел, что уже пройдя медкомиссию, не поехал поступать в Ейское училище лётчиков.) После небольшого отдыха, а после такого обеда так и тянуло поспать, взлетели и через четыре с небольшим часа, после дозаправки в Самарканде, приземлились в сорока километрах от Ташкента на военном аэродроме Чирчик.
   Всем командовала местная комендатура. Вертолёты сразу опечатали и сдали под охрану караула, нас погрузили в автобус и отвезли, правда, не очень далеко, в какую-то воинскую часть, где и разместили. А утром, уже на аэродроме, выстроили всю лётную технику вдоль ВПП и дали сутки на её подготовку к смотру. Так получилось, что из “сухопутных” представителей я был один. Все остальные – ВВС (военно-воздушные силы). Чтобы особенно не выделяться из общей массы лётного состава, один из наших пилотов, сходный со мной по комплекции, дал мне “песочку” (форма одежды лётчиков песочного цвета). Хотел дать и фуражку с голубым околышем, но я отказался. Откуда-то появились стойки с навешенными на них плакатами с ТТХ Ми-8МТ, привезли и разложили у вертолёта кассеты с неуправляемыми ракетами, контейнеры с 23-мм пушками, несколько видов управляемых ракет, авиационные бомбы всех калибров. Лётчики и  сами смотрели на всё это многообразие вооружений широко раскрытыми глазами. Они сразу “открестились” от участия в планируемом мероприятии, мотивировав тем, что всё то, что кругом разложено, есть и у других  “восьмёрок”, а наша – с аппаратурой радиоразведки. И действительно, на аэродроме находились четыре пары Ми-8 (включая нас) различных модификаций. Пришлось мне на всякий случай изучить основные параметры вертолёта и варианты вооружения (а ведь пригодилось!)
   Остаток дня прошел в ознакомлении техникой ВВС. На аэродроме не была представлена только военно-транспортная и стратегическая авиация. На правом фланге возвышался над всеми К-50 – первый советский самолёт дальнего радиолокационного обнаружения и управления, создаваемый на базе Ил-76. Не знаю, была ли установлена на нём в тот момент аппаратура, но антенна радиолокационной станции в виде большой тарелки поднятой над фюзеляжем, смотрелась солидно. По периметру самолёт был обнесён ограничительными леерами, стояли часовые.
К остальным летательным аппаратам можно было подойти довольно свободно. Да и не только подойти! Видя мой чёрный околыш форменной фуражки и естественный интерес к их технике, некоторые пилоты позволяли забраться в кабину боевой машины, а сами, поднявшись по лесенке, с удовольствием объясняли назначение некоторых приборов, органов управления и принципы пилотирования. Вот так, переходя от одного самолёта к другому, побывал в кабинах “старичков”: МиГ-21, Су-17, Як-28. С особым удовольствием подержался за штурвалы много раз наблюдаемых в небе Афганистана вертолёта огневой поддержки Ми-24 и штурмовика Су-25. Покидая кабину, я уже почти знал - как взлетать, как вести огонь из пушек, а вот как приземляться, никто не объяснил.
   После ужина, на выходе из столовой, меня поджидал командир второго вертолёта нашей пары (до командировки в Афганистан он служил в Тузели, а это военный аэродром в пригороде Ташкента) с каким-то гражданским интеллигентом (я судил по очкам и портфелю с двумя замками). И не ошибся! Это был представитель ташкентской киностудии с необычным предложением. Оказывается, в столице Узбекистана через день (на следующий день после смотра), будет большой праздник и на два – три часа им необходим вертолёт для съёмок. Даже огласил сумму “премиальных” – очень приличную по тем временам. Я, хотя и был старшим группы, распоряжаться вертолётами права не имел и, естественно, отказал.
   Утром, прибыв на аэродром, лётчики приняли у караула опечатанную технику, всё подготовили и, пожелав мне “ни пуха, ни пера”, исчезли. Я, в свою очередь, растянул и закрепил на консоли и хвостовой балке  антенны для двух радиоприёмников, установил в грузовом люке радиопеленгатор, включил и проверил работоспособность аппаратуры. На подготовленном стенде закрепил большой лист ватмана, изображающий карту, схематичное изображение вертолётов со всеми учитываемыми при прокладке пеленга углами. Линейка, транспортир, карандаши и цветные фломастеры лежали рядом.
Кажется всё, оставалось только ждать. Так как мы находились в самом конце выставленной для смотра техники, ждать пришлось довольно долго.
   Наконец, к вертолёту подошла большая группа офицеров. Впереди шел Герой Советского Союза Главнокомандующий войсками Южного направления генерал армии Зайцев М.М. Я представился и предложил войти в кабину вертолёта. Такого количества генералов, находящихся одновременно в одном месте, я не встречал ни до, ни после данного мероприятия. Все даже в вертолёте не поместились.  А некоторые уже так устали выслушивать доклады на тридцатипятиградусной жаре, что даже и не пытались войти. Но те, кого интересовала радиоразведка с борта Ми-8МТ, слушали очень внимательно.
   Понимая, что математическое обоснование возможных погрешностей при определении местоположения источника в данном случае вряд ли уместно, своё выступление построил на  примерах практического применения с алгоритмом решения задач. После окончания доклада, посыпались вопросы, причём задавали их генералы, весьма компетентные в вопросах пеленгования, что мне очень даже понравилось.
   Приятно общаться и даже спорить с людьми, доказывая необходимость промышленного оборудования вертолётов средствами радиоразведки, разговаривая с ними на “одном языке”. На один из прозвучавших вопросов, может ли работать вертолётная пара как  разведывательно-ударный комплекс (очень модное в то время выражение), ответил положительно. Но добавил, что только в ручном режиме и с использованием дополнительно визуально-оптических средств. На что генерал Зайцев захлопав в ладоши, прокомментировал: ”Услышал, прилетел, рассмотрел, разбомбил”. Вот здесь мне и пригодились приобретённые знания по бомбовой нагрузке и вариантам вооружения вертолёта.
   Из всех присутствовавших мне был знаком только главный инженер шестого управления Ю.П. Крестовский (ещё со времён службы в ЛРТР в ГСВГ, куда он приезжал) и его поднятый вверх большой палец для меня значил очень многое.
Прощаясь, понимал, что доклад не прошел зря, и утвердительное решение по данному вопросу будет принято.
    Как только генералы покинули кабину, словно из-под земли появились оба экипажа вертолётчиков. Они уже уточнили все вопросы, связанные с обратным перелётом, запланированным на понедельник и, договорившись встретиться в воскресенье после обеда, разошлись каждый по своим делам (даже не помню, чем занимался, так как никаких дел у меня не было).
   К обеду следующего дня услышал страшную новость – в городском парке во время массовых гуляний задел лопастью несущего винта за растяжку телевизионной мачты, упал и сгорел с экипажем и тремя пассажирами вертолёт Ми-8МТ. Да, с него производили съёмку “киношники”, а оператор ещё взял с собой маленькую дочку.
Все вылеты запретили до окончания разбирательства. Уже вечером мы написали “объяснительные”, но вопрос убытия завис на неопределённое время. Позвонил с почты родителям, а трубку подняла моя жена. Оказалось, что она с детьми уже приехала в Белозерск. И так мне захотелось увидеть свою семью, родителей!
Договорился с лётчиками, где и как меня искать (они планировали  поехать в Тузель), купил билет на первый рейс до Москвы на шесть часов утра, и в это же время, но с учётом часовых поясов, прибыл в столицу нашей Родины. Летел на самолёте Ил-62. Из Москвы на Як-40 долетел до областного центра, а оттуда на Ан-2 (“кукурузнике”) - до Белозерска. Весь перелёт занял не многим больше двенадцати часов!
   А какая была встреча!  Описание может занять целую страницу, поэтому я его опускаю. Опускаю и процедуру расставания спустя тридцать шесть часов.
Обратный путь занял несколько больше времени в связи с некоторой нестыковкой расписания самолётов, но с билетами проблем не было. В Чирчик я приехал ровно через трое суток с момента убытия.
   Вылет на Кабул разрешили уже на следующий день. И здесь всё прошло стандартно, только в обратной последовательности. В Кокайды получили боеприпасы, установили кассеты с тепловыми ловушками, заправились и ещё раз с удовольствием посетили лётную столовую. Напомнив командиру включить обогрев, устроился на боковом сидении с желанием немного поспать. Летели практически на “потолке”, поэтому со сном ничего не получилось. Сидел, считал какие-то простенькие формулы, преобразовывая угловые ошибки пеленгатора в линейные на местности. Правда, сбросил ещё через иллюминатор на “головы мирным дехканам” две “бомбы” в виде пустых бутылок из-под минеральной воды.
   На кабульском аэродроме нас уже ждали. Ещё в воздухе пилоты сообщили через диспетчера в полк о нашем прилёте, поэтому УАЗик был отправлен заблаговременно. Разгрузка много времени не заняла. Попрощался с лётчиками, поблагодарив их за выполненную работу, и занял место на мягком, по сравнению с вертолётом, сидении автомобиля.
   Как оказалось, командир полка Ю. Попидченко, был уже проинформирован о результатах моей поездки, поэтому докладывать  ничего не пришлось. Зная о моей скорой замене, предложил, правда, задержаться ещё на годик, но настаивать не стал.
   По сложившейся традиции за месяц до наступления срока замены, в полёты и в районы ведения боевых действий в составе маневренных групп, офицеров не отправляли, поэтому приходилось концентрироваться на обработке поступающей информации на командном пункте полка. Так и прошел последний месяц моего пребывания в Афганистане.
   По приезду сменщика даётся три дня на сдачу дел и… можно получать предписание и проездные документы в строевой части. Все мои “колониальные ” товары уместились в небольшом рыжем чемодане из кожзаменителя. Большую часть объёма занимала магнитола “SANYO” (до сих пор стоит на даче). Были подарки жене, детям. Всё так, как и у большинства уезжающих по замене военнослужащих. Небольшое “чаепитие” на прощание с боевыми друзьями, пожелания здоровья, удачи и, конечно, крылатых Ангелов за спиной. (А они у меня были - уже через полгода, после операции в Львовском военном госпитале, они вернули меня из состояния клинической смерти).
   На первый, вылетавший в девять часов утра Ил-76, а именно на него были оформлены документы, я опоздал. Причиной послужила бумажка (результаты анализов на холеру), которую сумел получить в инфекционном госпитале лишь за двадцать минут до вылета. И, когда УАЗик, чтобы сократить расстояние, мчал нас по взлётно-посадочной полосе аэродрома, навстречу уже разбегался самолёт, который должен был меня унести с этой горячей афганской земли. Свернув в сторону, освободили ВВП и остановились. Я лишь проводил его взглядом. Дальше ехали, уже не спеша. Подошедший комендант аэропорта пообещал посадить меня на гауптвахту за езду по ВПП, но документы для переоформления на следующий рейс принял.
   Ох, уж этот комендант! Как недавно поделился со мной Владимир Сологуб, его он не пускал в самолёт в гражданской одежде. Форменная рубашка лежала в чемодане, а вот брюк не было. Пришлось прибывшему в тот момент новому зампотеху полка, по команде  провожавшего Попидченко, снять штаны и несколько минут постоять на лётном поле в одних трусах, пока брюки не были возвращены хозяину через остававшийся открытым носовой люк. Да, такой “дубизм” победить сложно…
   Самолёт, на котором предстоял завершающий полёт в небе Афганистана, находился на самой дальней стоянке. Около него уже толпились несколько человек. Ввиду отсутствия какого-либо навеса, защищавшего от уже высоко поднявшегося солнца, все старались находиться в тени его огромных крыльев. Чемоданы стояли метрах в двадцати позади Ил-76, поближе к уже открытым створкам грузового люка, через который и осуществлялась посадка. Я, поставив чемодан, тоже хотел было податься в тень, но пилоты, решившие проверить работу двигателей перед полётом, попросили всех отойти подальше. Естественно, все отошли, но вещи никто и не подумал убирать. Лишь только, когда лётчики дали “полный газ”, и самолёт качнуло на тормозах, все сразу про них вспомнили, но было уже поздно. Чемоданы всех цветов и размеров, обгоняя друг друга, кувыркались в облаке пыли, поднятой реактивными струями четырёх двигателей. “Ранения”, полученные псевдокожаным изделием, оказались не столь серьёзными, какие можно было предположить, исходя из увиденного. Магнитола, работоспособность которой тоже проверил, функционировала нормально.
   Через некоторое время разрешили посадку. На ГАЗ-66, подъехавший к самолёту, никто не обратил внимания, если бы не вышедший из кабины автомобиля старший прапорщик в новенькой “афганке” (в ней не разрешали выезжать в Союз) с тремя (!) орденами “Красная Звезда” на груди. Я с уважением посмотрел на него и, не удержавшись, спросил у одного из солдат, приехавших вместе с ним и помогавших заносить вещи (несколько больших чемоданов), кто он и откуда. Оказалось, что это -  начальник секретной части штаба армии. Мне показалось, что именно такие “герои” и рассказывали впоследствии родным и знакомым, как они писали письма “на сапоге убитого товарища…”
   По окончании посадки створки грузового люка медленно сомкнулись, навсегда закрывая освещаемую горячим солнцем  раскалённую, пахнувшую войной и кровью и оставшуюся на всю жизнь в моей памяти, землю Афганистана.


Послесловие:

   В заключение хочу сказать, что в 1987 году в 50-й отдельный смешанный авиационный полк (Кабул) для действий в интересах 254 отдельного полка радиотехнической разведки ОСНАЗ, поступили четыре вертолёта Ми-8МТЯ “Охотник”, с установленной на заводе аппаратурой радиоперехвата и пеленгования. И ещё, как минимум одна пара таких машин была передана пограничникам в 23-й отдельный авиационный полк в г. Душанбе САВО.


Эпилог:

А мне снилась сегодня война,
Снились в дымке уснувшие горы,
Снилась смерть, что за мною пришла,
Но взяла по ошибке другого.
Закрывая ладонью глаза,
Всё шептала мне нежно на ушко,
Мол, осталось всего полчаса,
За тобой не успеет “вертушка”.

А проснувшись в холодном поту,
Вспоминаю отвесные скалы,
Под которыми снова пройду...
Я всё там же – на южном портале*.

* - Южный портал - южный вход в туннель и прилегающая территория ущелья  "Саланг"