Между небом и землёй. Глава 9-я

Глава 9 “Когда на смерть идут — поют”.

   Перед тем, как лечь, Марк поставил будильник на семь утра. Но сон не шёл. Лёгкая дрёма наливала веки тяжестью, глаза слипались и перенасыщенный впечатлениями художник засыпал. Но полушёпот Бьянки: "Рано ещё, Марк, рано",— раз за разом вырывал его из цепких лап Морфея.
   Сколько раз это повторялось, он не считал. В конце концов умудрённый тысячелетиями античный бог в непримиримой борьбе с красавицей женой взял верх. Марк уснул.
   Снилась ему Чёрная Речка. Щёголь Дудинцев наряжен в костюм, пошитый в лучшем ателье Санкт-Петербурга 1830-х. Рядом стоит Бьянка. Одета она во всё белое и воздушное. Белая шляпка на чёрных вихрях волос, как белый снег на Чёрной речке. Длинные, тонкие пальцы, выдавая волнение, суетливо теребят шёлковый платочек.
   Секундант Дудинцев воткнул первую саблю в землю. Отсчитал нужное количество шагов — воткнул вторую. Вернулся к Бьянке, достал из кармана часы и, посмотрев на циферблат, произнёс заветное:
   — Пора. К барьеру, господа! Сходитесь!
   И они сошлись… Но не как Пушкин с Дантесом, а как Пересвет с Челубеем. Кони мчались навстречу друг другу. Марк с Вороховым острыми копьями метили в самое сердце противника. Секунды, мгновения, как в замедленном кино, растянулись на минуты, часы, тысячелетия.
   И вот, за секунду до того, когда ещё можно было что-то исправить — отбить щитом, увернуться — витязь отвлекается на крик прекрасной дамы:
   — Ма-а-арк!!!
   Крик болью впивается в сердце. Вслед за ним вонзается острое жало копья.
   Последнее, что увидел Пересвет, это белый, шёлковый платок, плавно опустившийся снежинкой на чёрную землю. И Пересвет уснул, навсегда, чтобы утром проснуться Марком.
 
                ***

   В семь утра негромкая мелодия будильника кричала на весь свет: “Вставай! Пора! Нас ждут великие дела!”
   За последние полгода три-четыре телефона, пытаясь разбудить своего хозяина, были разбиты о стену “непонимания” или выброшены в окно. Сегодня был не тот случай. Вчера он прилюдно обещал жене вернуть себя в люди. А пока он не вернёт себя — не вернёт её. Марк это знал. Но матушка лень уговорила на маленькую слабость:
   — Десять минут, хорошо? — тянулся лентяй к телефону, желая отсрочить подъём, но звонок в дверь не позволил смалодушничать.
   — Ну нет, так нет,— положил телефон обратно и, натянув шаровары с футболкой, пошёл открывать дверь незваным “татарам”.
   Ранние гости татарами не были. За дверью столпилась многочисленная бородатая родня Аслана.
   — Здраствуй, брат. Пачему так долго спиш? — интересовался старший.
   — Ты считаешь, до семи — это долго? — Марк искренне не понимал раннего гостя.
   — Э-э-э… — в это”э” входила как краткая форма возражения, так и общая концепция жизни бородатого мыслителя. Покончив с философией, тот объяснил свой ранний визит,— Анатолий просил Аслан: ”Друг —  художник, жэна — нэт. Помоги, да? Вот”.
   — Понятно,— пропустил в квартиру добрых людей художник.
   Бородатые ”самаритяне” складывали в корзины посуду и несъеденный провиант. Большую часть вчерашнего изобилия так и не смогли осилить.
    “Старший” руководил мероприятием и попутно комментировал давешнее застолье:
   — Нэт, это не мушыны кушал, дэвачки кушал. Плохо так, нэльзя, нэльзя…
    Марк спорить с ним не стал:
   — Уважаемый, сколько мы должны за эту сказку?
    Уважаемый посмотрел с непониманием:
   — Анатолий сказал Аслан: Будет приходить, будет гаварить, будет платить. Нэт, дэнги не нада.
    Марк всё равно достал бумажник:
   — Возьми хотя бы за хлопоты.
   Это предложение вконец расстроило “старшего”. После многозначительного:
   — Э-э-э… — он объяснил причину негодования,— Мене хочэш абидеть, Аслан хочеш абидеть, твой друг хочеш абидеть. Плохо так. Нэльзя, нэльзя.
   Марк спрятал расстроивший ”старшего” бумажник.
   — Не обижайся, друг. Слушай, чуть позже мне нужно будет позавтракать, пообедать и поужинать и всё это сразу. Будь добр, подскажи, где ваш ресторан?
   — Мушына,— впервые с уважением посмотрел на Марка брат Аслана. Слюшай: квартал пряма, пол квартал пряма… На! — и тот протянул хозяину квартиры визитку.
   Пока Марк разглядывал адрес, телефон и название ресторана, добрые волшебники испарились.

   Дальше всё было как в дореволюционном ускоренном кинематографе: пробежка, зарядка, душ и никакого завтрака. Завтрак, плавно переходящий в ужин будет у Аслана. У Дудика неизвестно как “карта ляжет”, а отвоёвывать утраченные позиции на пустой желудок глупо.
   Костюм, рубашка, галстук, туфли… Всё это Марк приготовил ещё вчера, незадолго до отбоя. Стрелки брюк, как опасная бритва, могли бы разрезать на лету лёгкий шёлковый платок. Туфли переливались чёрным жемчугом, на лацкане пиджака блестел значок члена союза художников, а на груди сиял орден, полученный из рук самого…
   Не спеша оделся и всё это великолепие облагородил запахом одеколона, который подарила Она, который Она так любит.
    Последний штрих — рассовал по карманам бумажник, телефон, ключи от квартиры, ключи от машины: ”Да, визитка Аслана”. Всё.
   В прихожей кивнул, себе в 2000-м:
    — Как я тебе? — и, не дожидаясь ответа, добавил,— Вот так вот, брат.
   Гараж рядом — пять минут ходьбы. Выкатил машину, закрыл ворота, сел за руль, посмотрел на часы:
   — Почти двенадцать. Всё — к Аслану.

                ***

   За стойкой бара стоял брат Аслана, тот самый — утренний “старший”. Марк кивнул ему, тот ответил на кивок и тут же куда-то ушёл. Через минуту вернулся с бородатым, невысоким мужчиной кавказской внешности. Живот у нового знакомого был выдающийся, как и его борода. Наверное это был Аслан.
   — Здравствуй, Марк, здравствуй, дорогой,— приветствовал гостя пузатый мужчина почти без акцента,— Друг Анатолия — мой друг. Садись, где хочешь — ты не в гостях, ты — дома.
   — Спасибо, Аслан, я рад знакомству,— художник протянул руку.
   — А я как рад! — ответил на рукопожатие тот,— Садись, дорогой, сейчас всё будет. Брат предупредил, что пообедать ты хочешь плотно и вкусно. Не буду мешать, если что — зови.
   — Ещё раз — спасибо, Аслан.
   Повторилось вчерашнее изобилие, но с расчётом на одного человека. Несмотря на зверский аппетит, Марк не  смог осилить даже половину.
   Добить обжигающий с непревзойдённым вкусом кофе помешал телефонный звонок.
   Взглянул на экран и не поверил своим глазам:
   — Алё, привет,— голос художника дрожал.
   — Здравствуй, Марк,— лёгкая неуверенность, секундная заминка и Бьянка продолжила,— Я не хотела тебя беспокоить, но… Эдик нас вчера пригласил, а у Вовки машина с утра в ремонте — вчера где-то в аварию попал, и Толик в аэропорт поехал встречать кого-то — сразу в галерею приедет. Арон же, сам понимаешь — “бесправный”, всю жизнь его кто-то возит. Кому не звоню — все заняты. В такси — боюсь поломают виолончель,— снова секундная пауза, и,— Если бы ты смог заехать за мной в два часа?
   — Если бы я смог? — голос как у мальчишки, разве что на фальцет не срывается,— Я бы смог, я буду, обязательно буду…
   — Спасибо,— на том конце положили трубку.
   Официант принёс счёт:
   — Однако? — цены были высокие как Кавказские горы, но после этого звонка все горы были по колено. Не раздумывая, заплатил указанную сумму, а официанту оставил и на чай, и на кофе, и на коньяк хороший.
   До двух просто катался по городу. Нужно было куда-то девать бездну оставшегося времени и такое же количество энергии.
   Ровно без двадцати два Марк был у её дома. Двадцать минут… Два года армии на их фоне — мгновение.
   И вот, спустя целую вечность, открылась дверь подъезда. Первой появилась виолончель. Доля секунды — и Марк рядом:
   — Здравствуй, Яна,— перехватил  инструмент и протянул согнутый локоть. Она кивнула, взяла его под руку и пошла рядом.

                ***

   Пока ехали, Бьянка молчала, а Марк не то что заговорить, лишний раз пошевелиться боялся.
   Минут через двадцать пять, тридцать подъехали к галерее с незатейливым названием ”ЭД”. Парковочные места были все заняты, поэтому машину оставили в соседнем дворе, за полквартала от галереи.
   Когда подходили, поняли причину нехватки мест. Огромный ядовито-фиолетовый кабриолет стоял не вдоль разграничительных полос и даже не поперёк, а как-то по диагонали. Небрежно брошенный автомобиль занял три парковочных места. Марк был не спец в марках и ценах, но догадывался, что стоимость этого фиолетового экземпляра как минимум пять его автомобиля. А покупал он себе когда-то далеко не самую дешёвую машину.
   Откровенная ядовито-фиолетовая наглость помогла нарушить обет молчания:
   — Это кто же к нам такой красивый приехал?
   Посмотрел на Бьянку, но, судя по её взгляду, кабриолет-нахал сейчас красавицу жену волновал намного меньше, чем два автомобиля, стоявшие рядом с джипом Дудика:
   — Это что?
   Машины Вольдемара и Толика, не сломанные, не в аэропорту, отражали испепеляющий лазер взгляда обманутой красавицы.
   — Яна, честное слово, я здесь ни причём,— занял линию обороны художник.
   — Ладно, с тобой потом поговорим. Сначала я хочу посмотреть в бесстыжие глаза этих красавцев,— отсрочила экзекуцию супруга.
   Обременённый чувством вины за не содеянное им и огромным футляром с виолончелью, Марк с трудом открыл огромную дубовую резную дверь.  Многочисленные латунные львы с кольцами в пасти, колокольчики, ручки, решётки, завитушки и прочая атрибутика этот процесс не облегчали.
   По ту сторону двери гостей встречал Дудинцев с женой. Эдик в строгом костюме, жена его в роскошном платье, Бьянка в ярости. По её лицу Дудик всё понял. Вполне возможно, он тоже был одним из заговорщиков. Посмотрел на Марка, тот неопределённо пожал плечами, мол: “Эдик, выкручивайся сам”,— и тот, как настоящий друг, взял первый удар на себя:
   — Марк, Яночка, как я рад вас видеть вместе.
   Чёрное пламя огромных глаз ответной радости не излучало. Настоящий друг поменял тактику:
   — Так, Яна, ты это брось, они меня тоже перед фактом поставили. С ними разбирайся. Хорошо? — Эдик перевёл удар. Не по-товарищески, конечно, но — на войне как на войне.
   Гостеприимный хозяин галереи схватил свою жену под локоть и увёл от греха подальше — встречать вновь прибывших гостей.
   Обманутая и брошенная виолончелистка, выхватив инструмент из рук мужа, рванула в штыковую. Толик и Вольдемар с Ароном, увидев девушку с виолончелью наперевес, как с шашкой наголо, всё сразу поняли. Надо отдать им должное — свою смерть они встретили стоя, не прячась за спинами товарищей.
   Марк, конечно, был до ужаса благодарен друзьям за ту невинную шалость с их стороны, которая помогла побыть, пусть и не долго, с женой вместе. Правда чувство самосохранения было сильнее благодарности. В ”третью мировую” ввязываться он не стал.
   А там — на передовой пули свистели и рвались снаряды. Издалека разговор слышен не был, но партитура этого концерта читалась по лицам, как по нотам. Даже гранитное изваяние Цитруса излучало проблески эмоций.
   Бросив друзей на съедение разгневанной супруги, Марк пошёл здороваться с членами жюри.
   Огромный зал галереи был наполнен стульями, выставленными в аккуратные ряды. Судя по их количеству, гостей должно быть человек пятьдесят, шестьдесят. Большая часть посадочных мест была уже занята.
    Первые ряды оккупировали молодые люди с хищным блеском в глазах. Яркая одежда “хищников” не позволяла определить их половую принадлежность. А вот блокноты, ручки и диктофоны в руках с головой выдавали профессию. Последнюю точку ставили, висевшие на шее “бейджики” с журналистской аккредитацией.  Перед импровизированной сценой их технически грамотные коллеги настраивали огромные видеокамеры на штативах и микрофоны с логотипом известных телеканалов.

   Остальная публика, как и положено — разношерстная. Кому-то всё это было действительно интересно. Как правило эта часть гостей одета была поскромней, да и вела себя скромно. Посетители поярче с одинаковым удовольствием посещали и художественную галерею, и поминки, и юбилей ресторана, и открытие банка. Эту часть привлекало такое новомодное понятие как “тусовка”. А вот “золотой фонд” коллектива можно было посчитать по пальцам, то есть по “распальцовкам”. Выдавали их откровенно дорогие костюмы, ювелирные изделия, не уступающие количеством карат экспонатам алмазного фонда и одинаковые “куколки”, сидевшие рядом — все как одна похожие на “Барби”.
   На последнем ряду, в самом углу сидел высокий, широкоплечий мужчина в тёмно-синем костюме-тройке. Нос сломан, левую бровь ровно посередине рассекает белый, зарубцевавшийся шрам. Марк его сразу узнал — ”боксёр-динамовец”. Удивление, неловкость и чувство опасности — гремучая смесь ощущений невольно заставила художника кивнуть. “Боксёр” ответил на приветствие.
   Хозяина кабриолета Марк узнал по пиджаку. Такой же ядовито-фиолетовый, разве что не перламутровый. Яркий костюм скорее всего был куплен под цвет автомобиля. Хотя, судя по перстню на пальце с драгоценным, нет, не камнем — булыжником, и кабриолет мог быть куплен под цвет пиджака. Не менее ярким украшением невысокого, не в меру упитанного мужчины была стандартная “Барби”. Параметры фигуры, рост, длина ног — все девушки были с одного конвейера. Вот только  пестрота нарядов, пышность причёски и блеск украшений указывали на то, что комплектация этих “моделей” производилась с учётом требований заказчика.
   Пять отдельно стоящих столиков были рабочим местом членов жюри. Бутылка с минералкой, рельефный стакан, блокнот с ручкой и табличка с фамилией члена жюри — вот и весь набор этого нехитрого натюрморта.
   — Добрый день, Борис Евгеньевич,— Марк протянул руку Натюраеву,— Рад Вас видеть. Мне теперь не будет одиноко здесь — на этом празднике тщеславия. Вокруг не так много действительно порядочных людей,— многозначительный взгляд в сторону Ворохова. Тот сделал вид, что не услышал.
   — Здравствуйте, Марк Тадеушевич,—  Натюраев ответил на рукопожатие,— Эдуард Константинович попросил меня, зная, что я не могу ему отказать. Когда-то он был моим любимым учеником. Такие надежды подавал и вот… — разведённые в стороны руки и взгляд на галерею свидетельствовали о том, что учитель нашёл своего заблудшего ученика как минимум пьяным, бездомным, возле мусорного бака.
   Проходя мимо “Вороха”, Марк лишь кивнул тому, но руки не протянул. Тот пошёл ещё дальше — на кивок не ответил. Следующие два стола занимали юноша лет двадцати пяти, одетый во взрослый костюм и пожилой мужчина лет шестидесяти с лишним. Первый был полностью увлечён тем, чтобы не дай-то Бог не сконфузится на ответственном мероприятии. Второму же было глубоко плевать на всё происходившее вокруг.
   Марк подошёл, поздоровался с  представителями то ли администрации президента, то ли правительства, то ли ещё чего-то.
   “Дудик вчера говорил, но… Вчера эта информация была для меня даже не на сто двадцать шестом месте”.
   Пятый стол украсила табличка: ”Монолинский Марк Тадеушевич. Член Союза Художников Республики. Лауреат государственной премии Республики”.
   Пятый член жюри, прочитав написанное, произнёс с глубочайшим пиететом и придыханием:
   — Сразу видно — уважаемый человек,— после этого занял своё рабочее место.