Мы - как падучая звезда

МЫ  -  КАК  ПАДУЧАЯ ЗВЕЗДА

1.
Тысячелетий пять назад, наверно в эпоху еще Древнего царства, в Египте, где-нибудь в плодородной дельте Нила, жили-были два брата. У старшего, Анупу, был дом, хозяйство и жена, а младший, Бата, очень красивый, был ему вместо сына. Он шил старшему и жене его одежду, пас скот в поле, пахал, собирал жатву в его житницы, выполнял, как раб, все другие работы.

Каждый день по заведенному порядку Бата ходил в поле и возвращался вечером нагруженный то травами, то молоком и прочими съестными припасами или топливом для очага и клал принесенное к ногам брата, который, будто фараон, сидел со своей женой, ел и пил. Потом Бата удалялся в хлев и спал среди скота. Утром готовил для брата и жены его пищу, ставил перед ними, а брат давал ему хлеба.

Однажды весной братья работали в поле. Старший пахал, а младший подносил зерно для посева. Когда оно кончилось, Анупу послал брата в селение за недостающим зерном.

Придя домой, Бата застал жену брата за причесыванием и попросил выдать ему зерно, но она отказалась и велела взять самому. Бата пошел в житницу, нагрузил пшеницы, ячменя и хотел уже нести зерно в поле, как появилась жена брата и сказала:»Много силы в тебе! Я вижу твои достоинства ежедневно». И предложила ему «полежать вместе час и пообещала за это добыть ему красивую одежду». Но юноша в гневе отказался, говоря, что она ему вместо матери, а муж ее, брат его, вместо отца. И ушел с зерном в поле.

Воспылав ненавистью к юноше, не удовлетворившем ее, и желая отомстить ему, она натерлась лечебным жиром будто после перенесенных побоев, притворилась больной и когда муж вечером первым пришел с поля, не встретила его, как обычно, не зажгла огня, не полила ему воды на руки, а лежала, жалуясь на тошноту, и рассказала, что Бата склонял ее к измене, а она отказывалась, говоря будто бы, что разве она не вместо матери ему, а брат, муж ее, не вместо ли отца?  И что Бата хотел надругаться над ней, избил ее, но умолял никому не рассказывать, и что будто бы она теперь очень страдает.

Услышав такое, муж наточил нож, спрятался за воротами хлева и стал поджидать Бату, но тот, чудесным образом предупрежденный, в страхе кинулся спасаться. Помогая в этом невинному Бате, бог Ра-Хорахти повелел лечь между братьями реке, кишащей крокодилами.

Утром Бата попенял через реку старшему брату, что тот хочет убить его, даже не спросив, рассказал как все было, в чем и поклялся именем бога Ра, взял острый лист тростника, «отсек себе тайный уд, бросил в воду, и рыба сом проглотила его». Потом послал старшего брата самому все делать по хозяйству и ушел, не желая больше видеть его.

Разрыдавшись от всего узнанного и увиденного  и поняв, что брат его теперь на всю жизнь несчастный, Анупу вернулся домой, убил жену и бросил ее на съедение собакам.


2
Это не египетская семейная сага на манер исландских, а произведение...  литературное, говоря по-нынешнему нашему, - рассказ, основанный на реалиях жизни и нравов той поры. Обойденный вниманием составителей программ изучения памятников мировой литературы на филологическом факультете университета, он, помню, удивил меня не столько жанром, «освоенным» и используемым даже не «писцами», а пока еще устными творцами, но уже произведений искусства словесного, сколько… современностью содержания даже для тех, моих, лет. Тогда, в 70-х годах ХХ-го века я был на третьем уж десятке, человеком женатым, отцом и насмотрелся и наслушался подобных историй про «адюльтеры» и «треугольники», хоть и не с такими ужасными концами.

Потом университет ушел в прошлое, а филологический факультет его, оставшийся пожизненным «факультативом» мировой художественной литературы и, в частности, поэзии постоянно и неизменно подпитывал «подтверждениями» современности звучания шедевров ее, вне зависимости от того, из какого века или тысячелетия и из какого уголка мира автор и литературный плод его. И как не поразиться, не погрузиться воображением в глубины людских отношений тех лет, когда, по нашим понятиям, человек у нас на Севере тогда еще с дубиной на мамонтов ходил?! Например, вот этим, уникальным:

Кому мне открыться сегодня?
Братья бесчестны,
Друзья охладели.
Алчны сердца,
На чужое зарится каждый.
Раздолье насильнику,
Вывелись добрые люди.
Худу мирволят повсюду,
Благу везде поруганье.
Над жертвой глумится наглец,
А людям потеха - и только.
У ближнего рады
Последний кусок заграбастать!
Злодею - доверие,
Брата - врагом почитают.
Не помнит былого никто,
Добра за добро не дождешься.
Друзья очерствели,
Ищи у чужих состраданья!
От братьев отвернуты лица.
В сердцах воцарилась корысть,
Что толку - искать в них опоры?
Нет справедливых,
Земля отдана криводушным.
Нет закадычных друзей,
С незнакомцами душу отводят.
Нету счастливых,
Нет и того, с кем дружбу водили.
Бремя беды на плечах,
И нет задушевного друга.
Зло наводнило землю,
Нет ему ни конца, ни края.

Как современно звучит, согласитесь? Не наш ли, не двадцать ли первый  век? Не мы ли «злом наводнили землю»? А может, двадцатый, может, те самые «лихие» девяностые? Или пора диктатора Сталина и миллионов под его паранойей? А может, годы гражданской войны, когда «брат на брата»? Ну очень близко!

Не трудитесь.

Это... все тот же Египет только тысячу лет спустя, то есть четыре с лишним тысячелетия(!) назад, поры Среднего царства, и строкам этим уж более сорока веков. Вывел их палочкой для письма на папирусе и назвал одной из «жалоб» в  «Споре разочарованного со своей душой» безвестный писец, а папирус тот сейчас хранится в сокровищнице их в Берлине. Но что любопытно!

Историкам от археологии этот папирус ценен как предмет древней материальной культуры. Историкам от литературы - древностью, по-нынешнему и с долей условности говоря, «белого» стиха. А мне в данном случае, - тем, чтО за строчками этого бессмертного текста.

Во-первых, - жизнь, мир людей и событий, пусть в общих чертах, но легко рождаемый воображением. А, во-вторых, что важно не менее, - оценка этих событий безвестным египтянином в категориях вполне современных! Алчность сердец, очерствение друзей, «поруганье благу», дефицит справедливости, постоянное бремя страха перед какой-то внезапной бедой, «наводнившее землю зло»…

И теперь, по прошествии уже полувека учебы-жизни на том «факультативе», пришел к убеждению, возникшему когда-то росточком догадки, а ныне твердому, что мы, человеки, как вид на земле в чувственно-душевной организации… не меняемся совершенно. Идут годы, века, тысячелетия, меняются общественно-экономические формации; одни «наши люди» даже «в булочную на такси не ездят», а булки им из булочной привозят на такси; другие в космосе везде «наследили»; у третьих яхты длиной в триста метров, - а мир чувств и «базовых» нравов тот же, что был в пору… братьев Анупу и Баты в Египте пять тысячелетий назад. Разве что сменились, и то самую чуть, с поправкой на «прогресс» формы их проявления.


3
Недавно, в пору, когда собирался с этими мыслями, увидел вдруг блистательно, кратко и мудро сформулированный вопрос, которым всю жизнь задавался. Но это я в своей жизни, которая пришлась на конец ХХ - начало ХХI века, задавался, а сформулировал его еще восемь(!) веков назад азербайджанский поэт Авхеди Мерагаи в своей поэме «Джами Джем»:

Мы «кто» или «что» мы? Мы свет или тень?
Мы мраком покрыты иль светлый мы день?

В самым деле - вы никогда не задумывались? - мы, люди, «кто» или «что»? Вот червь навозный, он… уж никак не «кто». А, скажем, лев - царь зверей? Он хоть и царь, но - не «кто». А дельфин, у которого, говорят, зачатки «нашего» разума, он… язык не повернется зачислить его в «кто».

Все они, а также подобные им живые существа - из животного мира. И мы - из животного и живые, но все они - «что», и только мы - «кто». Потому что, только мы можем провести на любой поверхности… прямую линию и можем сосчитать, сколько будет дважды два. Именно разумность выделяет нас из всего животно-живого мира. Но именно она делает нас в этом мире самыми несчастными. И самыми опасными, но речь не об этом.

Сколько веков и тысячелетий приходит в этот мир человек, столько и всякий или почти всякий, в отличие от «помета» других живых существ, рано или поздно задается вопросом, зачем он в этот мир, собственно, явился? Потому что считает, что он  - не «помет», а homo sapiens. Которому знать это хочется очень, - зачем он родился? Идеология утопии коммунизма еще в тридцатые годы ХХ века дала на это четкий ответ в «Марше авиаторов»:

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Чтоб покорить пространства и простор.

О том, что задаваться таким вопросом нет ни смысла, ни необходимости, знали еще пять тысяч лет назад, в эпоху Древнеегипетского царства, о чем тысячелетие спустя, в эпоху уже Среднего царства, к сожалению, безвестный поэт писал в своей «Песни арфиста»:

Боги, бывшие некогда,
Покоятся в своих пирамидах.
Благородные и славные люди
Тоже погребены в своих пирамидах.
Смотри, что случилось с ними.
А что с их гробницами?
Стены обрушились,
Не сохранилось даже место, где они стояли,
Словно никогда их и не было.
И наши сердца успокоились.

Минуло три с лишним тысячелетия, и один из семи царей арабских поэтов первой половины VII века, бедуин Лабид ибн Рабиа говорил в своей касыде-муАллаке:

Любой из нас жилью сродни: вчера здесь обитали, -
Остался брошенный очаг, и пламень в нем зачах.
Мы - как падучая звезда, чей свет недолговечен:
Мгновенна вспышка, яркий след - и что осталось? Прах!


4.
Мгновенно вспыхнув, падучей звездой, ушел, оставив яркий след в мировой поэзии, Лабид ибн Рабиа. А когда минуло одиннадцать веков, в конце ХVIII, у нас на Русском Севере, в полутора сотнях километров от Котельнича, в сельце неподалеку от такого же древнего городка, Слободского, родился Ксенофонт Алексеевич Анфилатов.

Став богатым купцом и промышленником в единственном тогда портовом городе Архангельске, он первым в купеческой России на трех своих кораблях начал заморскую торговлю с Америкой и положил начало торгово-дипломатическим отношениям между нашими странами. А в родном своем Слободском учредил и открыл первый в России общественный банк, который много способствовал и почти уж два века способствует развитию нашего края.

А еще здесь, в Слободском, начинался водный торговый путь вятских купцов по рекам Луза - Юг - Северная Двина - до портового Архангельска, существовавший  и активно действовавший с середины ХVII по начало ХХ века. Благодаря ему, наряду с другими и стал успешным и знаменитым Ксенофонт Анфилатов.

В 1864 году, в честь 100-летия со дня его рождения во славу имени его благодарные земляки-вятичи установили на кладбище в Архангельске мраморный, достойный заслуг усопшего, памятник. В начале ХХ века по случаю 100-летия установления торгово-дипломатических отношений между Россией и Америкой и зачинателя их, Ксенофонта Анфилатова, в губернской Вятке была издана опять же в очень достойном полиграфическом исполнении солидная книга-альбом, посвященная жизни его и трудам.

Минул еще век, пришло 200-летие тому заморскому плаванию трех кораблей Ксенофонта Анфилатова с российским (вятским) товаром в Америку. В честь этой даты в 2005 - 2009 годах команда туристов-краеведов нашего района под моим руководством подготовила и провела пятилетнюю историко-краеведческую экспедицию по тому, но полному - с начальным сухопутным участком: Котельнич - Вятка - Слободской - верфь в Ношуле в верховьях реки Лузы и конечным морским, по морю Белому - от Архангельска на Соловки.

По итогам экспедиции я написал и издал на свои средства, за несколько десятков тысяч рублей, «полновесную» и  хорошо иллюстрированную книгу «Путь дальний - в морю Белому», в которой жизнь и заслуги Анфилатова стали главной темой всего повествования. В предпоследний год экспедиции, 2008-й, будучи в Архангельске, мы, несмотря на дождь, моросивший весь день, желая поклониться могиле знаменитого нашего вятича, исходили все центральное городское кладбище, но захоронения с тем памятником не нашли.

Через несколько лет Слободские краеведы при организационном и финансовом содействии городской администрации осуществили свою, уже целенаправленную, поездку в Архангельск, посетили не только то, центральное, но и аналогичное по древности кладбище на острове Соломбала, но вернулись ни с чем. Даже местные, архангельские, историки признали, что памятник Анфилатову, пусть в мраморе, высокий, солидный, а также памятник сыну его, тоже известному купцу, установленный рядом с отцовским позднее, с металлической оградой вокруг, за полтора века… «утрачены». Сначала они, должно быть, упали, заросли сорной травой, а ограду свезли в металлолом. 

И осталась память о Ксенофонте Алексеевиче Анфилатове, знаменитом купце, зачинателе заморской торговли с Америкой и первом дипломате России в Америке, только в... моей да той, изданной век назад, книгах.

Так падают и утрачивают память о себе былые кумиры, «словно никогда их и не было. И наши сердца успокоились».

Грустно?
Грустно.

Потому что, как сказал безвестный китайский поэт еще на ранней заре нашей эры...
Вечно зелен растет
кипарис на вершине горы.
Недвижимы, лежат
камни в горном ущелье в реке,
А живет человек
между небом и этой землей
Так непрочно, как будто
он странник и в дальнем пути.

Спустя семь веков, яркий представитель золотого века обновления поэзии и расцвета арабской культуры, философ и аскет Абу-ль-Атахия, признавал, что, как бы оно ни прискорбно, но…

Твоя бренная жизнь - подаяние божьей руки,
Неизбежная смерть - воздаянье тебе за грехи.
Обитатель подлунного мира, вращается время,
Словно мельничное колесо под напором реки.
Где строители замков, где витязи, где полководцы?
Где любимцы собраний - о них не смолкала молва,
Словно заповедь божью, народ принимал их слова.
Где кумиры толпы? Стали просто комочками праха,
Сквозь которые ранней весной прорастает трава.



5
Почему, не знаю, но именно эти строки из тысяч созданных Абу-ль-Атахией, вновь безмолвно звучат, когда всплывет в памяти другое великое у нас на Вятке имя - потомственного почетного гражданина Афанасия Васильевича Булычёва. Потому, быть может, что в строках этих грустные религиозные нотки? Или оттого, что он… наш «сосед» - из провинциального городка Орлова.

Крестьянин и до конца дней своих пребывавший в этом «статусе», потомок одного из бояр-новгородцев, то ли сосланных, то ли бежавших в нашу глушь еще в пору междуусобиц времен Марфы Посадницы, он всю жизнь своими трудами выцарапывался «в люди». Во второй половине ХIХ века он уже крепкий и видный на Русском Севере промышленник, учредитель, создатель и успешный владелец первой Северо-Двинской грузо-пассажирской пароходной компании с бельгийскими судами и огромной причально-складской инфраструктурой по всей реке в семьсот километров с обоими густо заселенными берегами.

Но что отличает его от других, «сколотивших» себе капиталы и имя, Афанасий Васильевич, потомственный почетный гражданин, будучи глубоко верующим, ВСЮ жизнь и от ВСЕХ доходов десять процентов(!) отчислял и направлял в виде «божьей десятины» на укрепление православия на Русском Севере. На этой «десятине» на протяжении - да простится тавтология - десятилетий  строились новые и содержались былые храмы, обители, мужские и женские монастыри, служители и послушники их. Годами содержал он на свои средства в мужском монастыре на Соловках «трудника» - за себя, а когда состарился, отошел от дел мирских, удалился на Соловки простым иноком.

Предстал пред Господом Афанасий Васильевич в 1902 году. За заслуги его перед православием и русской церковью упокоен он тут же, в пантеоне Спасо-Преображенского мужского монастыря. И уж второй век мощи его, вятского крестьянина, здесь в особой наземной раке в окружении всего... пятнадцати(!) такой чести за всю историю Соловков удостоенных. И в «соседях»-то у него, крестьянина, больше все архимандриты, в разные века над православной Русью воссиявшие!

И еще один, но не руко-творный, а подвиг духа, а вместе с тем и гражданский,  свершил Афанасий Васильевич. Перед кончиной он то ли сам написал, то ли монаху какому надиктовал, а тот потом на белой мелованной бумаге и каллиграфическим почерком переписал, и получилось 104 страницы автобиографического жизнеописания, полные уникальных фактов и событий истории Руси и Русского Севера, крестьянской жизни в 30 - 40-е годы ХIХ века. Более столетия, и какого столетия(!) - двадцатого, для Руси и всех нас драматического - потомки одного из былых приказчиков Афанасия Васильевича, хранили ту рукопись. Много лет и трудов положил на то, чтобы найти ее, историк, профессор Северного (Арктического) федерального  государственного университета им. В.М. Ломоносова в Архангельске  Василий Николаевич Матонин.

Уникальность находки и деловая настойчивость позволили ему «выбить» специальный президентский финансовый грант и в 2008-м году выпустить ту рукопись в свет скромной книжечкой в мягком переплете, озаглавленной словами Афанасия Булычёва «Ныне к вам прибегаю...». Буквально через год, в 2009-м, заканчивая на Соловках ту экспедицию по водному торговому пути вятских купцов под «флагом имени Ксенофонта Анфилатова», я случайно обнаружил ее в одной из здешних сувенирных лавок и, - не веря глазам и немея от восторга! - купил по цене… «шкалика» водки (прошу запомнить этот «шкалик»).

На ту пору уж второй десяток лет занимаясь издательской деятельностью, решил переиздать ее, а ведь известно, что переделывать хуже, чем делать. Поездки в Кировский областной, а также краеведческий музеи в Орлове, на родине Афанасия Васильевича; поиски новых иллюстраций из истории Орлова и Вятки; согласование неизбежных в таких случаях многочисленных правовых вопросов с «первопечатниками»; создание нового оригинал-макета и оформления издания в цвете…

Но все эти, сугубо мои, издательские, труды были лишь «цветиками», а потом потянулись годы-«ягодки» поиска денег на издание, в которых, к моему удивлению, отказала даже Вятская торгово-промышленная палата!? И только через шесть лет(!) 40 тысяч рублей из личных средств выделил на это вице-президент ее Сергей Иванович Шаров.

В пору этой у нас, на родине Булычёва, финансовой «тягомотины пофигизма»  по отношению к имени его и подвигу гражданина и мецената православия, Товарищество Северного Мореходства в Архангельске, возглавляемое В.Н. Матониным, высоко оценивая редкость и ценность издания, в 2012 году выпустило книгу уже вторым изданием. А в 2015-м книга Булычёва уже в третьем издании, а у нас на Вятке и в моем «исполнении» - первом, наконец-то вопреки всему вышла из печати и, войдя в число книг-победителей выставки-конкурса «Вятская книга года - 2015», принесла мне, как издателю,  очередной красивый диплом.

Впрочем, событие это было для меня «проходным». Значительно большей и волнующей радостью виделась презентация книги на родине Афанасия Васильевича, в Орлове, которая вскоре и состоялась.

Три часа без перерыва я, для орловчан человек посторонний, рассказывал им, собравшимся в читальном зале центральной районной библиотеки, о трудах и духовных подвигах земляка их, оставившего яркий след в социально-экономической и духовной истории единого для всех нас Русского Севера, перемежая для оживления моего «стэндапа» речь свою фрагментами привезенного с Соловков фильма об этой мекке православия у нас на Русском Севере, местах где провел остаток жизни Афанасий Васильевич Булычёв.

И - что?

Все три часа собравшиеся, а было их два с небольшим десятка, что для райцентра и по значимости случая крохи, сидели на стульях своих недвижно, как - извините за грубое, но точное - чурки с глазами, которые мигают. И в глазах этих - выражение… козы. Даже не равнодушное, что уже - выражение, а «постно-деревянное». И когда встреча закончилась и я, чтобы не было бесплатно хотя бы потому уже, что бесплатно не должно быть ничего, предложил купить книгу великого земляка их по цене в четыре(!) раза ниже ее издательской  себестоимости и в два(!) раза ниже стоимости того  «шкалика» водки, все... молча встали и ушли. Лишь библиотека и краеведческий музей, будто они «высочайше изволили снизойти», согласились принять в дар(!) по два экземпляра.

Глядя в их удаляющиеся спины, я представил Афанасия Васильевича, инока на своем восьмом уже десятке и последних годах века ХIХ корпящим в одинокой келье своей в подслеповатом желтом свете свечки над своим «жизнеописанием». Ведь когда он создавал его, он хотел остаться в истории со своими делами, мыслями и чувствами, что вполне понятно и по-человечески объяснимо. Но он же не мог предположить, что рукопись его - первым чудом - так вот сохранится и - вторым чудом - только через 117 (сто семнадцать!) и каких(!) в нашей истории лет, и - третьим чудом, - благодаря моему (уж без ложной скромности) подвижничеству, придет книгой в родной ему Вятский край и на родину его, в город Орлов. А ему, всем трудам его, духовным подвигам, и книге, им написанной, земляки его… вот так покажут спины. Для них он - вспомнить Лабида ибн Рабиа - давно ПРАХ. А не прах ли и они с таким отношением к памяти его - при жизни и сегодня?
Да прах ПРАХУ - рознь.


6.
Сейчас на моих 8 часов и 12 минут утра. Сегодня четверг, 2 сентября 2021 года, то есть на дворе уже два тысячелетия от Рождества Христова и двадцать первый год двадцать первого века эры, которую называют «нашей». А сижу я в своем рабочем кабинете, в мансарде летнего загородного дома под городком Котельничем на севере европейской части России, самом юге Русского Севера. Два взрослые сына и другие трудящиеся - всяк на своих работах и службах, а я вот уже четыре года и пять месяцев на пенсионе, говоря по-нашему, - вольных хлебах.

И что заметил!

Чем дальше отдаляются от меня почти полвека журналистского стажа, тем уже и короче становится в памяти еще недавно казавшаяся широкой и длинной светло-серая «полоска» образа этого «трудового полувека». И когда Боженьке угодно будет пригласить меня «на собеседование», полоска эта совсем «усохнет» до знакомого всем тире между двумя датами на кресте. И стану я у нас на погосте, в вечном мире теней, как в «Божественной комедии» Данте, «равный среди равных». И представляю уже, как встречу и увижу многих, знакомых сегодня лишь по книгам.

Того же узбека Турды, жившего и творившего во второй половине ХVII века, в годы правления хана Аштарханида Субханкули. Казалось бы, ему ли, газели которого буквально сочились «кровью» антидеспотического пафоса и сочувствия к тяжкой доле декхан, печалиться о бренном и зрящном, - ан вспомнит и вздохнет:

Жизнь скользнула тонкой нитью сквозь игольное ушко.

Или ученого, поэта и коллегу-прозаика из Андалусии Ибн-Хазма, жившего и творившего шестью веками ранее, в первой половине ХI, который пришел к аналогичному выводу и сказал о себе и мыслителях своего времени:

Оказалось лишь звуком пустым, лишь туманным виденьем
Все, что жизнью своей называл ты, безумец, когда-то.

А вот арабский поэт и почти современник Ибн Хазма Абу-ль-Ала Аль-Маарри. Тоже, как и он, вздыхал горестно:

Как, наследники Евы, от вас мне себя уберечь,
Если злобой у вас переполнены сердце и речь?



7.
Осенью 2015 года, работая над книгой «Академия детства», дважды побывал в поселке Таврическом на севере Кировской области. Здесь я прожил с родителями и братьями  в возрасте от семи до пятнадцати лет, и хотел освежить в памяти воспоминания и впечатления той поры. Заведующая здешней библиотекой Наталья Олеговна Машанова, рассказывая о современной жизни в поселке, поведала о случае ужасном. Бывший зэк, едва «откинувшись»,  изнасиловал местную девушку, убил ее и бросил на муравьиную кучу в лесу на «съедение» муравьям и волкам. Обглоданный скелет ее не сразу нашли...

Десятью годами раньше, в пору моей работы в газете, районный прокурор, с которым мы были в давних приятельских отношениях, пригласил как-то вечером «посмотреть» на арестованную и специально для меня приведенную к нему женщину, которая зарубила топором сожителя. Дело было в январе и чтобы сохранить труп до весны, когда земля оттает, и закопать, она отрубила ему ноги, положила вместе с телом в бельевое корыто и поставила «пока» на мороз в лоджию. Голову, которая в корыто не входила, она тоже отрубила, унесла в уборную при железнодорожном вокзале и бросила в очко. Там ее поверх заледенелых экскрементов кто-то обнаружил и сообщил в милицию.

Тремя годами ранее, в феврале, в один из выходных, поутру, заходит ко мне в загородный дом в деревне местный знакомый участковый милиции с вопросами по сколь грустному, столь и любопытному делу. Оказывается, накануне днем сосед мой, такой же дачник... умер. И в эту же ночь, через несколько часов, в ограде-мастерской его при доме неизвестные обснимали все его станки и унесли все... электродвигатели даже вместе с приводными ремнями. Сосед преподавал в нашем училище сварку, имел «золотые руки» слесаря и механика и делал себе и на продажу классные ульи для пчел. У него было около десятка самодельных станков по деревообработке, и обснимали все! И кто обснимал? Друзья-приятели, с кем общался, в гости приводил, выпивал на брудершафт,  кому строил ульи…

Эти три случая я привел «навскидку», не особо копаясь в памяти. Зачем? На спрос. Вы как считаете - вот это все ужасно? Казалось бы, уж куда как! Согласитесь? Особенно два первые. Ну, третий, не особо. Ничего ужасного. Обычное знакомое всем воровство. А с точки зрения природной ментальности человека как вида животного, который до «кто» не поднялся, - в «симкарте» коры головного мозга нет блоков центров, признающих святость и неприкосновенность жизни и достоинства тех, кто «кто». И деяние это не есть «плохо», потому как мозг его - не брак природы, а «версия» для - «что».

Вспомним того, «разочарованного, спорившего со своей душой» в пору еще Среднего царства в Египте, вернемся к тому папирусу. Как жестко и хлестко обличает «споривший» разочаровавший его мир! Ведь обличает! Братьев, друзей называет наглецами, корыстолюбивыми, криводушными, сердца их - алчными, очерствелыми… То есть, он им оценку дает сложившимися в обществе категориями. Но ведь эти его «предметы оценки» - не что иное как...  объективные факторы людской природы, которые не есть не «хороши» и не  «плохи», а есть реальность. Природная данность. Плоды ментальности человека как вида.

И - что?

Так получилось, что поколения до и после меня при рождении, едва в мир явившись, падали в «бульон» разного рода «моральных кодексов» и высшим среди них был повсюду известный, а теперь забытый «Моральный Кодекс строителя коммунизма». Единая цель этих «кодексов» - воспитание  человека «светлого завтра» - идеального, без морально-нравственных пороков. Вытравить то, что «плохо» и максимально развить то, что «хорошо». Привести в «соответствие» со сложившимися в больших и малых обществах представлениями о некоей «чести», унифицировать «общим знаменателем» поведение, мысли, чувства.

«Кодексам» этим, Библии, Корану, «восьмеричному» уставу Будды Шакьмуни веков уже столько, сколько есть на земле человек, да что толку?

Еще в VIII веке перс по рождению, с детства слепой поэт и придворный панегирист багдадских халифов Башшар ибн Бурд, засеченный ими до смерти за язвительные сатиры на придворных вельмож, восклицал:

Нет друзей… Одни стяжатели вокруг,
Всех снедает лютой алчности недуг.
Люди, люди, вы цари, когда берете,
Вы презренные рабы, когда даете!
Вопрошали меня близкие с тоской:
«Неужели одинаков род людской?»
Отвечал я:»Люди - звери двух сортов,
Я делю двуногих на свиней и псов,
Отличаются одни собачьей хваткой
А другие  свинской, грязною повадкой.
Много ль скромных, чьи потребности малы,
Много ль матерей, достойных похвалы?

Согласитесь, - будто о нас, нынешних. А ведь минуло тринадцать веков! И мы уже... Мы уже будто бы - вона! У нас - Гагарин! Братская ГЭС! И мы даже в области балета!.. А «посравнить да посмотреть век нынешний и век минувший», так впору вспомнить... Хуана Кунью, уругвайца, почти современника, из века ХХ-го.

Зимой и летом нет конца заботам,
  с утра до ночи бедам нет числа.
Идешь с поклажей, обливаясь потом, -
извилист путь и ноша тяжела.

И западня за каждым поворотом,
и тайна из-за каждого угла,
и тратишь силы зря: скрывает мгла
дорогу к недостигнутым высотам.

Пьешь наспех, дышишь наскоро; от дум
устала плоть, изнемогает ум,
и суета становится привычкой…

Так размышляя, коротает век
разумный зверь, чье имя - человек,
один, на сквозняке, с зажженной спичкой.