Бездна

I
            Что видишь, что чувствуешь ты, когда заглядываешь в бездну?  Необозримую, бескрайнюю пропасть, дна которой не видно.

            Я поведаю, что чувствую я теперь, однажды заглянув в настоящий мрак. Спустя годы я понял, что необдуманный юношеский поступок, в далеком девяноста пятом, лишил меня навсегда спокойного настоящего и напрочь перечеркнул мое безоблачное будущее. Заглянув однажды в бездну уже никогда не станешь прежним. В тот весенний вечер бездна заметила нас, мы подпустили ее слишком близко.

            Ручаюсь, и ты пропустишь мгновение, когда произойдет перемена. И вот бездна узрела и тебя. Игра началась.


II
            Борька Небышинский стоял у края школьной крыши. Развернувшись вполоборота, срывающимся на крик голосом, он зло требовал:

            - Уходи!  Вон отсюда! Чего приперлась?

            Герасимова Вита не отвечала. Она медленно, шаг за шагом, приближалась к краю плоской крыши. При этом взгляд ее был устремлен, мимо сердитого Борьки, на едва заметные в вечерних сумерках верхушки деревьев близлежащего леса.

            Вита прошла уже полпути, когда на твердый кровельный ковер из рубероида и битума ступил я.

            - Плешко!?  Уходите оба! – пронзительно завопил Борька.

            - Расслабься, Небышинский. А то раньше времени с крыши свалишься, – беззлобно огрызнулся я. – Дыши глубже.

            Я знал почему мой одноклассник, тихоня и молчун, Борька Небышинский отважился забраться на крышу нашей школы. Вчера Анна Тимофеевна, наш неизменный классный руководитель вот уже четвертый год, на общем родительском собрании, перед последней учебной четвертью, просто умоляла родителей Небышинского повлиять на отношение сына к учебе.

            Родители у Борьки превосходные. Мать Бори Небышинского, со слов моего отца, ничего не ответила. Смущенно и виновато, потупив взгляд, она водила пальцем по шероховатой, изрисованной чьей-то пакостной рукой, столешнице парты, как будто пыталась очистить дерево от скверны, вернуть ему безупречный вид. Отец Бори, уже который раз, смотрел на учительницу пригорюнившись, разводил руками:

            -  Сами переживаем, и так к нему и эдак. Запрется в туалете и все.

            Дело в том, что Борька, вот уже которой год, при первых признаках назойливого приставания родителей, при любой попытке заставить его взяться за ум и начать учиться, выражал крайнее недовольство. В знак протеста он закрывался в туалете, прихватив с собой книгу. Так он мог провести в туалете несколько часов, а то и весь день.

            Подростковый бунт. Вспыльчивость, грубость, бессознательный, неуправляемый всплеск гнева. Такой важный период в нашей жизни и такой сложный период в жизни наших родителей. Мы хотим иметь личную территорию, собственное мнение. Мы заявляем о себе как о личности. И у каждого из нас свои методы. Я могу неделями не разговаривать с родителями. Другие уходят на улицу в дурные компании, объявляют голодовку, перестают учиться. В этом периоде нашей жизни нет злого умысла, лишь отчаяние и подавленность.

            Борька Небышинский, как и многие из нас в этом возрасте, все решения принимал сам, на компромисс не шел. Может и готов был Борька идти на компромисс, но в чем заключался этот самый компромисс никак понять не мог. Поражений он не признавал, впрочем, как и триумфальных побед. Борька был апатичен к происходящему. Он сурово выказывал сплошное безразличие и упорно противостоял любому давлению. Борька требовал уединения и сам не заметил, как превратился в унылого отшельника.

            А Герасимова Вита стала моей одноклассницей совсем недавно. С мамой и младшим братом она приехала в наш поселок из другого, никому не известного, города. Их загадочное появление в нашем поселке, посреди учебного года, вызвало у всех большой интерес. Вита и ее родные оказались людьми несловоохотливыми, свято оберегали свою маленькую семейную тайну.

            Вита Герасимова была другой. Она разительно отличалась от девочек нашего класса. Невысокого роста, хрупкая и изящная, при более близком знакомстве, она оказалась сосредоточенно-замкнутой, не по годам серьезной девушкой. На все вопросы, своих новых одноклассников, отвечала вежливо и кратко:
 
            - Не сейчас.

            Безошибочно могу утверждать, что «не сейчас» из уст Виты Герасимовой означало «никогда», то есть никто и никогда не узнает ответ на этот бестактный нескромный вопрос. Вита была полна нераскрытых тайн и загадок. Поэтому, в нашем классе, была одиночкой, и именно поэтому я восхищался ею.


III
            В тот, по-весеннему теплый, поздний вечер, невзирая на негодования Небышинского, мы втроем стояли в нескольких шагах от низенького бетонного бордюра, отделяющего нас от непостижимо глубокого обрыва.
 
            Каждый знал зачем он здесь. Небышинский паниковал. Он принял крайне необдуманное решение и теперь надо лишь решиться на отчаянный шаг. Виту понять было чрезвычайно сложно. Любое ее деяние оставит после себя больше вопросов, чем ответов. Мне же было просто любопытно.

            Сначала я, чисто случайно, увидел Виту, которая поднималась по служебной лестнице, предназначенной для рабочих и последовал за ней. Теперь я хотел быть очевидцем тайного преступления, даже если меня потом привлекут к ответственности. Даже если, рано или поздно, справедливое возмездие непременно настигнет меня. Я мечтал, я жаждал, всем назло, чтобы Небышинский не струсил и не отступил, когда ему придется сделать решительный шаг, который возможно изменит жизни всех, кто знает нелюдимого Борьку Небышинского.

            В тот момент, когда Борька уже почти смерился с нашим присутствием, на крыше появилось новое лицо.
 
            Шевченко Виталя, широко улыбаясь, подозрительно целенаправленно двигался к нам. Расстояние между нами быстро сокращалось. Я услышал, как мучительно выдохнул, доведенный до отчаяния, Борька. Что-то подсказывало мне, что он готов, не раздумывая броситься вниз.

            Виталик Шевченко, рослый здоровенный детина, отрастивший, в знак подросткового протеста, длинные, ниже плеча, волосы, был не из наших. С первого учебного дня Виталя, по чудовищной ошибке, был зачислен в класс «ашек». Этот класс, как показало время, стал массовым скоплением усидчивых «хорошистов» и целеустремленных отличников. Виталя же учился без особенного старания, расхлябанно и небрежно. Педагогическая муштра опостылела ему настолько, что он, в последнее время, большую часть учебного процесса отсиживался за школьными хозпостройками, испытывая облегчение в уединении. Слепое повиновение было не для энергичного Виталика. Независимый, подвижный, улыбчивый Виталя задыхался в ограниченном пространстве вечной зубрежки. Задыхался без новых знакомств и новых друзей, без встречного ветра, без ярко-синего неба над головой, без захватывающих, рискованных приключений.

            - Ты последний? Или еще подтянутся? – обреченно махнул рукой Борька.

            - Не, я один. Я - за компанию, – усмехнулся довольный Виталя.


IV
            И вот стоим мы вчетвером на школьной крыше, изумленно смотрим вниз, на очертания леса, чуть дальше, за школьной высокой изгородью; на темное, будто чернильное, пятно земли на пришкольном участке, совсем недавно высвободившееся от снежных пут; на, казавшийся мокрым, иссиня серый асфальт, плотно прилегающий к кирпичной стене здания.

            Шевченко Виталя, Небышинский Боря, Вита и я. Несколько минут стоим в полном молчании. Мне разговаривать лень, я наслаждаюсь видами окрестностей и временной свободой. Потом будь, что будет. Теплый весенний вечер располагает к безделью. Прикосновение озорного ветерка мягкое, волнительное. Воздух наполнен ароматами хвойных деревьев, запахом мокрой почвы.

            Я здесь случайно.

            - Прыгать будем? – беззаботно спрашивает Виталя, возвращая всех нас в реальность.

            Ему никто не отвечает.

            Вита стоит совсем близко от меня, так близко, что я мог бы, при желании, коснуться ее руки. Я вижу ее взволнованное лицо, шея до предела напряжена, на виске вздулась едва заметная пульсирующая венка, пухлые нежные губы легонько дрожат.

            Борька, при его смуглости кожи, очень бледен. Вид у него страдальческий, болезненный. Его густые черные волосы торчат острыми сосульками во все стороны, а его затуманенные глаза расширились, тщетно пытаясь разглядеть в полумраке точку надежной опоры, которую, обреченный на вечные неудачи, он никак не найдет.

            Окажись, в тот день, Небышинский Борька на этой злосчастной крыше один, возможно все бы случилось иначе.  Он мог бы сорвать свою злость на чем-нибудь. Попинал бы валявшийся на крыше ничейный хлам, поорал бы с пеной у рта, безостановочно и истошно порыдал, до первой икоты. Приступ накопившейся злости прошел бы.  Борька превратился бы в уравновешенного, разумного человека и вернулся к жизни.

            Но наше бестактное появление изменило все.


V
            Стоим дальше. Борька с Витой, преодолевая тревогу и сомнения, намеренно смотрят вниз. Я и Виталя жульничаем. Я никак не могу заставить себя посмотреть вниз. Высоко все-таки.

            - Может по домам, - засуетился Виталя, чувствуя неожиданно возникшее напряжение. Видно его начали мучить сомнения: «в ту ли он компанию попал».  – Пожить бы еще, лет десять, - бубнит себе под нос Виталя, пытаясь не то разрядить обстановку, не то успокоить себя.

            Ему никто не отвечает.

            Ошибаются все, признают свою ошибку немногие. Мы вчетвером стоим у края нашей бездны. Сложно предугадать, кто на что решится. Ведь не каждый опрометчивый шаг удается исправить. Это не моя бесподобная идея. Постоять на крыше одно, но сигануть с крыши вниз…  Но и отступать, от намеченной цели, не в моих правилах. Стоп, но цель ведь тоже не моя, так что я в стороне. Я наблюдатель.

            Виталя, похоже, увлекся, подчинился общему помешательству. Он смотрит вниз. Взгляд его стал сосредоточенным, мышцы спины напряглись. Он прогнулся вперед, угрожающе сжав кулаки. Виталя не боится опасности, он ее ждет.

            Меня подвел характер. В момент, когда я понял, что все играют по-настоящему (все, кроме меня), я психанул. Не важно, что окружающие думают обо мне. Меня это никогда не волновало. Даже не важно, что я сам о себе думаю. Никого не волнуют твои мысли, важен лишь поступок, действие. И я решил тогда сделать что-нибудь в своей жизни со всей серьезностью, без фальши. Пусть это даже потом окажется полным бредом.

            Я присоединился к товарищам и заглянул в пропасть.

            Стоим, не отрываясь смотрим вниз. Надо пристально и бесконечно долго смотреть вниз, таковы правила.

            Вечерние сумерки быстро сгущаются, обволакивают, затягивают. Полумрак неназойливо присматривается к нам, исследуя наши возможности. Полоска мокрого асфальта, вдоль стены, тускло освещается светом из окон первого этажа. Последний шанс выпрямить спину, поднять голову, оторвать взгляд от враждебного куска асфальта внизу и все стало бы как прежде. Но мы, не сговариваясь, принимаем вызов.

            Носы моих новеньких ботинок прочно уперлись в низенький бетонный бордюр, условно отделяющий реальность от вечности. Я человек еще не сформировавшийся, но из плоти и крови. И вот мысли мои блуждают, путаются. Я стою над пропастью и вглядываюсь в вечный властный сумрак. От пристального и нескончаемо долгого вглядывания начинает кружиться голова, появляется затаенная тревога и чувство полного одиночества, чередующееся с панической тоской.
 
            Бездна разнолика, многогранна. Она дышит, живет своей загадочной жизнью. И бездна требует жертв. Только сама жертва об этом  еще не догадывается.

            Игра с опасностью поглотила меня, овладела моим разумом. Тоска покинула мое капризное сознание. Я стал другим: невесомым, бесплотным.  Я хочу видеть едва уловимое, я готов познать вершину бесконечности.

            Бездна ликует. Поступь ее становится твердой, победоносной. Она триумфально открывается перед моим отуманенным взглядом, и я… созерцаю ее.  Я вижу сияние: живое, манящее. Оно пленит, зазывает меня, принуждает к действию. «Выход есть. Вот он. Прыгай. Прыгай.»  Сдавленный голос непостижимого леденит мою душу, одурманивает сознание, парализует движения. Я чуть заметно подаюсь вперед, подчиняясь желанию властного зова. Теперь бездна не вокруг меня и даже не внутри моего безучастного тела - теперь я одно единое с бездной.

            Я улавливаю ее зловонное дыхание, я осязаю ее алчное нетерпение, ее страстное желание разрушить, обезличить меня. Я теряю рассудок. Тьма черными липкими сгустками обволакивает мое покорное тело, укрывая от реальности настоящего. Бесцеремонно отнимает у меня возможность дышать, мыслить, действовать.  Мучает мое затравленное сознание, терзает утомленную, опустошенную душу. Внезапно лишает источника света, единственной надежды.

            Древнее создание, прибежище мерзких тварей, абсолютное зло, способное завлекать, поглощать, перерождать. Его кромешная пустота - сгусток обреченности, безысходности стремительно переходящий в беспредельный ужас.

            Все совершенно безнадежно. Я испытываю эту безнадежность каждой клеточкой своего тела. Я готов покориться неизбежной участи.

            И вдруг…

            - Четыре бесформенные лепешки, – голос медленно, растянуто вытаскивает меня из обморочной пучины. Неторопливо, заторможено, шаг за шагом я возвращаюсь назад. Мрак, проигрывая сражение, мертвой хваткой вцепился в мою неокрепшую душу. - Я самая крупная вонючая лепешка. Это не эстетично. Совсем не привлекательно.

            Виталя, узнаю я отдаленно доносящийся голос. Выбиваясь из сил, свисая багровыми лоскутами ветоши, пропитанными моей кровью, бездна отступает.

            Я, Вита и Борька безумно пялимся на Шевченко. До нашего, искромсанного жуткими явлениями, мозга смысл слов, произнесенных Виталей, доходит лениво, неспешно. По перекошенным, искаженным гримасой боли лицам Виты и Небышинского, я понимаю, что они пережили только что тот же абсолютный ужас, что и я. Лишь лицо бесшабашного Витали светилось торжествующей радостью. Он удивленно поглядывал на нас, продолжая широко улыбаться.

            Из бездны прежними не возвращаются. Я, Вита, Борька Небышинский бесспорно знали об этом. Лишь потому, что неведомо зачем однажды проникнув на запретную территорию, столкнувшись с бестелесной неведомой тварью, способной разрушать и истреблять, невольно затерявшись во времени, мы нашли в себе силы вернуться. Мы приобрели смутное желание жить, слабый проблеск веры в благополучный исход.

            Тот жуткий миг присутствия бездны в нашей жизни сделал нас другими.

            - Я передумал, – прокричал в полный голос Виталя таинственному врагу. – Я не хочу, – Виталя тревожно посмотрел по сторонам. – А…, - махнул рукой и быстрыми шагами направился к лестнице, единственное оставшееся средство спасения. Виталя скрылся из виду.

            Мы пришли в движение. К нам вернулось полное осознание происходящего.

            Вита боязливо вскрикнула, зажимая рот рукой, и немного подалась назад. Страшная бледность покрыла ее лицо. Опустив голову и потупив взор, она прилагала невероятные усилия, пытаясь прийти в чувства.

            Небышинский испуганно отскочил от края пропасти, не удержался на одеревенелых ногах, завалился на спину, больно ударившись затылком о настил крыши, так и замер. Его распростертое тело валялось на влажной, покрытой липкой грязью, крыше. Его пристальный немигающий взгляд был устремлен в звездное небо.
 
            Я, в поисках опоры, пытаясь остановить головокружение, упал на колени. Мое утомленное тело трясло, зубы лязгали друг о друга, но внутри меня росла лютая злоба на себя. «Я здесь случайно. Я наблюдатель». Как же так? Как такое могло случиться со мной?


VI
            Спустившись вниз и ощутив твердую почву под ногами, мы не стали друзьями. До последнего учебного дня, тайна нашего пребывания на той злосчастной крыше угнетала нас. Мы всячески избегали встреч наедине и почти не общались. Меня охватывало безысходное отчаяние лишь от мысли о том, что мне придется заново переосмыслить произошедшее с нами. Какая-то часть моего мозга понимала, что только так я смогу избавиться от мистики и полностью восстановить силы и решимость, отнятые у меня неизвестной темной силой. Но я никак не мог заставить себя оглянуться назад. Мрак, навечно поселившийся в моей душе, был для меня непреодолимым препятствием.

          Окончание школы принесло мне некоторое облегчение.


VII
            Прошло десять лет. Не могу найти внятное объяснение, почему дальнейшее развитие событий, непосредственным участником которого я стал десять лет назад, имело неожиданное продолжение спустя именно этот срок. Случайное совпадение или все-таки неизбежное возмездие?

            «Пожить бы еще лет десять…», канючил весенним вечером, стоя на школьной крыше, десять лет назад жизнелюбивый Виталя Шевченко. Почему только десять лет? Тогда нам, зеленым юнцам, этот срок казался непостижимо долгим.

            Виталя был первым. Вопреки здравому смыслу, отъявленный шалопай и обормот, Виталя трудился инкассатором. Ему доверили сбор и перевозку наличных денежных средств и ценностей.  Опасная работа. Но Виталя Шевченко никогда не боялся опасности, он ее ждал.

            Автомобиль инкассации обшит листами брони, стекла пуленепробиваемые. Виталя вооружен и оснащен спецсредствами защиты, до последней секунды рабочего дня. Это по протоколу. Но, несмотря на свой высокий рост и развитую мускулатуру, Виталя оставался сущим ребенком и разгильдяем. Он играл с опасностью, не веря в нее. Во время посещения последнего объекта, тем субботним вечером, Виталя бронежилет снял. Ему казалось, что бронежилет сковывает его движения, ограничивает его пространство, мешает ему наслаждаться жизнью. Виталя любил и ценил свободу превыше всего. Шевченко умер свободным, став жертвой грабителей. Две смертоносные пули в незащищенную грудь и одна в голову.

            Успел ли Виталя Шевченко понять за короткий миг до встречи с бездной, что с ним случилась беда. Хочется верить, что нет.

            Спустя полгода, ближе к осени, в одной из квартир новой современной многоэтажки в далеком городе Мурманске, нашли безжизненное тело Небышинского Борьки. Так случилось, что пренебрежительное отношение к дисциплине и равнодушие к получению знаний, не помешало Небышинскому стать военным.

            По странному совпадению, Борька, как и Шевченко Виталя, получил две пули в грудь и один контрольный выстрел в голову.  Что это? Нелепая случайность или закономерная связь? Небышинский, в отличии от жизнерадостного Виталика, на жизнь смотрел мрачно, на слова был скуп, в действиях решителен и несгибаем. По какому-то внутреннему наитию, Борька понимал: жить ему недолго. Вся его короткая жизнь была сопряжена со множеством мучений, неудач, терзаний и опасностей. Его прямолинейность и напористость в отношениях и поступках провоцировали раздражительность и агрессию среди окружающих его людей. За столь короткий срок жизни, Борька нажил много непримиримых врагов. Он единственный из нас увлекся, и бессознательно наслаждался, столкновением его человеческой сущности с притягательно властной тьмой. Его беспокойная душа стремилась утолить десятилетнюю жажду накопившейся ярости. Много лет назад, на школьной крыше, Небышинский объявил нескончаемую войну неведомой безликой темной силе и, вот теперь, сам стал ее ожидаемой жертвой.

            Но ведь я не такой. Я наблюдатель.

            И Вита Герасимова была другой.

            Вита Герасимова отчаянно, выбиваясь из сил, на последнем издыхании, хваталась за жизнь. Согнувшись в три погибели, от невыносимой, пронизывающей все нутро, боли, скрежеща зубами и обливаясь потом, Вита брела к дороге. За все время она не проронила ни слова, лишь еле слышный стон срывался с ее сухих искусанных губ. Ноги вязли в рыхлой почве перепаханного поля. При малейшем движении мышцы ног сводило болезненной судорогой. Голова кружилась, в ушах звенело, к горлу подступал привкус крови.

            Автомобильная дорога, со скудным движением в этот полночный час, была единственным ее спасением. Вита направила все свое затуманенное внимание на медленное, но непрерывное, движение вперед. Она пыталась удержать ускользающее сознание, но силы быстро покидали ее. Ноги подкашивались, отказываясь служить, израненное тело стало непослушным. Она бесконечно падала, увязая во влажной рыхлой почве.

            Вита Герасимова боролась за свою жизнь до полного изнеможения, пока не потеряла способность двигаться.  В последние минуты жизни Вита смотрела на ночное небо. В ее открытых глазах навечно застряло отражение далеких звезд. Вита стала жертвой гнусного убийцы, дикого зверя, который разорвал на ней одежду, содрал с нее кожу, нанес ей многочисленные ранения, три из которых оказались смертельными.

          

VIII
            Что пугает меня в темноте? Неизвестность. Всякий раз, просыпаясь ночами, я, обливаясь холодным потом и тяжело дыша, устремляюсь к свету. Облегчение не приходит. Темнота тянется за мной вязкой навязчивой тенью.

            Я здесь случайно. Я наблюдатель. Много лет я проживаю жизнь в томительном ожидании. Я готов. Что бы ни принесло мне ожидание - я готов. Тогда, десять лет назад, получив право на жизнь, нам казалось, что мы стали по-настоящему свободными людьми. Теперь, я знаю, человек свободен, пока борется за свободу и не боится умереть.


IX
            Вита стоит совсем близко от меня. Я с трепетом беру ее за руку и Вита медленно поворачивает голову. Свободной рукой она поправляет прядь упавших на глаза волос и устремляет на меня взгляд.  В глубине ее светящихся глаз отражается ночное звездное небо. Она улыбается. На ее щеках появляются очаровательные ямочки. У Виты удивительная улыбка, а я этого не знал.

            Другую руку Вита протягивает Борьке. Прищурив глаза, Борька осторожно касается протянутой руки Виты и расплывается в улыбке. Его смуглое лицо преображается, неожиданно став симпатичным и каким-то по-мальчишески дерзким. Борька задорно чешет в затылке и оборачивается в сторону Витали. Виталя приветливо кивает головой.

            - Я - за компанию, - скалит зубы Виталя, хватая Борьку за руку.

            И вот стоим мы вчетвером на школьной крыше: Вита Герасимова, Борька Небышинский, Виталя Шевченко и я – Даня Плешко, и взволнованно смотрим вверх. Наконец-то, наши имена названы. Приходит долгожданное облегчение. Воздух чист и прозрачен. Темная синева огромного, бездонного неба усыпана множеством далеких, и таких близких для нас, звезд. Пленительный простор обещает нам что-то новое, радостное, еще не испытанное. Сердца наши бешено колотятся от трепетного ожидания. Голова кружится от предчувствия чуда. Дыхание перехватывает.

            - Мы справимся, ребята, - нежно шепчет Вита и весело хохочет от избытка чувств.

            Мы торопливо обмениваемся взглядами и отталкиваемся от крыши.