11. Браслет

   Она стояла на самом краю маленькой деревни. Под крышей каждого дома  уже зажгли фонарики.  Они  отбрасывали тени на входные двери, занавешенные циновками. Кустики в больших глиняных горшках пальцами веток касались друг друга и делились дневными сплетнями. Людей на улице не было. В деревнях укладываются спать с солнцем, с ним и встают.
 
   Она прошла пять домов и свернула на дорожку, вымощенную тротуарной плиткой. На третьей так и остался  скол, на пятой -  трещина… Тихо ступая, дошла до маленького садика: вот он крошечный пруд, синий камень, на котором она так часто сидела, наблюдая за игрой рыбок. Листья камыша отбрасывали тени на стену хижины, которая углом  так близко подходила к озерцу, что в снежные зимы приходилось ставить трубу для отвода  воды.
 
   В окошках слегка мигал свет. Она подошла ближе и заглянула. В полу горел очаг, над ним висел старый чайник. В углах хижины притаился мрак.  Недалеко от огня стоял секутаку. Перед ним в позе сейдза сидела маленькая, высохшая старушка в скромном  домашнем кимоно белого цвета. Ее личико было похоже на печеное яблочко. Морщинки  избороздили его так безжалостно, что  не пощадили и век над глазами. Нависшие, покрасневшие от слез,  они придавали полудетскому личику особую грусть, какая может появиться у ребенка, потерявшего родителей.
 
   Старая женщина держала в руках маленький портрет. На нем был изображен молодой мужчина с удивительно добрым лицом. Японка что-то приговаривала и плакала. Потом снова вытирала слезы узкой маленькой ладошкой и опять начинала плакать.
 
   Стоя на улице, она с грустью и нежностью смотрела  на очаг, на темные от времени стены, на скромную мебель в маленьком доме, который любила пока жила здесь с ним, с его матерью, с камышами, с рыбками в пруду.  А потом его не стало. Осталась только эта женщина с остриженными волосами цвета серебра, в белом траурном кимоно и с таким же добрым лицом, какое  было у сына.  Ее дочь жила на соседней улице,   с любовью следила  за матерью. Днем в  одинокую хижину  прибегали  внуки. Но когда опускалась  ночь, старушка оставалась наедине с портретом  любимого сына и плакала, плакала, плакала…
 
   Звезды уже давно кружили в высоком небе, утихли последние резкие звуки, деревня погрузилась в сон. А она все стояла возле окошка и мысленно обнимала плачущую мать, гладила ее по голове, целовала натруженные  маленькие ладошки…

   Через несколько часов старая женщина встала, вынула из осиирэ футон и спальные принадлежности,  расстелила их ближе к очагу и тихо улеглась, прижав к сердцу маленький портрет сына.
 
   И только после того, как мать уснула, она позволила себе зайти в дом и присесть рядом с футоном.  Нежное золотое сияние заполнило пространство комнаты. Оно утешало, согревало, целило…  Слезы высыхали на печальном лице старушки , похожем на печеное яблочко, дыхание  становилось ровнее, следы боли разглаживались. С портрета, на то, что происходило в комнате , смотрел мужчина с лицом редкой доброты…
 
   Прошло еще не меньше двух часов.  Она встала, тихо вышла в игрушечный сад возле хижины. На востоке небо посветлело, звезды закрывали глаза, близился рассвет… Пора уходить…





    А в это время, Мартин звонил в квартиру Ильи. Дверь открылась так быстро, словно тот весь день простоял под ней,  прислушиваясь к  шагам очень важного гостя.

   - А где же она? – Удивленно спросил он деда. – Целый день жду, а она куда-то запропастилась.
 
   - У нее дела. Я к тебе с просьбой. Передай ключи хозяйке. Она сегодня не смогла их забрать, а мы не можем ждать до завтра.

   - Кто это мы?  - Спросил  Илья, холодея.

В какое-то мгновение ему показалось, что напуганное  сердце останавливается  от осознания  происходящего.

   - Илья, мы же с тобой обсуждали этот вопрос. Я тебе говорил, что она любит тебя, но не вернется.  Я думал, что ты понял и согласился. Что изменилось?

   - Все! Мало ли что ты мне говорил? Мы так хорошо проводили время вместе, я был уверен, что ее приходы и уходы закончились. Почему опять? Зачем?  Она же свободный человек! И сама может распоряжаться тем, как ей жить…

   - Вот, возьми, - сказал Мартин, - она просила передать.
 
   В глазах деда было столько сострадания, столько сочувствия,  что гнев Ильи начал отступать, утихая. Его место занимала безысходность…  Он машинально взял браслет…
 
   - Вселенная лечит подобием, - тихо сказал Мартин. – Да не сокрушайся ты так. Главное, что ты понял, как нельзя поступать… Да, и знай, она тут совершенно не при чем. Решение принимали за нее.
 
   Мартин положил ключи на стол, быстро  вышел в прихожую. Что-то еще  хотел сказать, но передумал…
 
   Илья  стоял возле незапертой двери и слушал звук удаляющихся шагов… Одиночество, острой иглой воткнулось в сердце  такой болью, что он не мог вздохнуть… В глазах потемнело.  Падая, он видел ее испуганное, удаляющееся лицо… Оно превращалось в мерцание.  А дальше наступила ночь.