Утро туманное

«Я никогда никого не подсаживаю...» - говорю я сам себе, проезжая мимо отчаянно машущей фигуры на обочине, стоящей под ледяными струями дождя или приплясывающей от холода на морозе. И, после секундного размышления, сдаю назад.
Человек радостно бросается к машине, и каждый раз я думаю - не совершаю ли роковую ошибку? Кого я посажу на пассажирское сиденье? Конечно, шансы на неприятности уменьшаются, если пассажир  - пожилая женщина или мама с малолетним ребенком. Но бывали ведь случаи, когда женщина оказывалась всего лишь приманкой.

 
В памяти навязчиво всплывают не очень приятные картины с реальных мест происшествий, где жертвами автостопщиков-убийц становились сердобольные водители. Каких я только не видел - задушенных,   с перерезанным горлом, и даже с вырезанным сердцем - было и такое.
Но когда я увидел пасмурным ноябрьским днем эту скорчившуюся на обочине девушку с побледневшим лицом, обхватившую руками колени, почему-то эти мысли отошли на второй план.

Я резко затормозил, приоткрыл дверь машины и окликнул ее.
Стройная высокая фигура неуверенно поднялась над серой пожухлой травой, несмело зашагала в мою сторону на тонких каблуках осенних сапожек. Модные дырки на коленях, обтянутых тонкими джинсами, летняя кожаная курточка, не закрывающая полностью даже спины на ледяном ветру, делали ее особенно жалкой и беззащитной.
До районного городка, куда, видимо, она направлялась, оставалось больше двадцати километров. Похоже, она пыталась поймать попутку, но ей стало плохо, и она села, согнувшись, на обочине. А проезжающие водители, увидев человека в неестественной позе, только прибавляли газу.


- Здравствуйте, до К. довезете? - спросила она, подойдя к машине.
Лицо ее было худым, бледным, но весьма миловидным. Длинные каштановые волосы красивыми прядями струились на плечи, большие темные глаза смотрели тоскливо, с опаской, словно в ожидании удара. Видно было, что ее бьет озноб.
- Вам плохо? Помощь нужна?
- Н-нет... Просто довезите меня скорее, если можно. Мне к дочери надо.
- Садитесь вперед.
- Нет. Я сяду сзади - сказала она твердо.
- Почему?
- Чтобы вы не трогали мои колени.
- А что, часто трогают?
- Бывали случаи - раздраженно ответила она, хлопнув задней дверью.
Я молча тронулся с места, вглядываясь в мутную пасмурную даль.


Некоторое время мы ехали в напряженном молчании. Затем моя попутчица решила его нарушить.
- И что, не боитесь меня?
- А почему я должен тебя бояться?
- Ну как... мало ли кто я. Может, сбежала из психушки. Возьму и брошусь на вас с ножом.
- Ну попробуй. Даже дернуться не успеешь.
- А вы что, в спецназе служили?
- Что-то вроде того.
На некоторое время снова воцарилось молчание. Только с шумом пролетали мимо замызганные фуры, обдавая машину серыми брызгами грязи.
- Замужем? - спрашиваю я.
- Можно сказать, что да... - звучит неуверенный ответ.
- И где он?
- В Москве, на заработках.
Снова молчание, рев пролетающих большегрузов.


- И как давно ты освободилась из Головино? - неожиданно спросил я свою спутницу.
- Откуда вы знаете?
- Я уже многое о тебе успел узнать. Какая статья? Два-два-восемь, часть вторая?
- Да... Вторая... Откуда вы это знаете?!
- Освободилась по отсрочке, до достижения ребенком четырнадцати лет?
Пассажирка молчала. В зеркало заднего вида я видел, что она побледнела еще больше, открыв рот от изумления.
- Кто вы? - спросила она, тревожно вглядываясь в отражение моих  глаз.
- Я тот, кто должен был встретиться тебе сегодня, чтобы ты не                замерзла. Как тебя зовут?
- Настя - ответила она упавшим голосом, словно в зале судебного заседания.
- Настя, мне по работе приходиться часто общаться с молодыми наркоманами. Увидев тебя на обочине, я сразу понял, что у тебя ломка. Ты привычный потребитель наркотиков. Вероятно, амфетамина. Я не ошибся? Дальше все просто.

В твоем городке ты как на ладони, значит давно стала жертвой полицейской статистики. Спалили тебя на хранении. Крупный размер, значит часть вторая. Тяжкий состав, значит общий режим. Поехала в Головино - единственную женскую колонию общего режима в нашей области. Срок получила небольшой, почему тебя и освободили по отсрочке. Суд учел первую ходку, твой юный возраст, больную маму, и ребенка на иждивении. Тебе, считай, повезло. Если бы тебе вменили сбыт наркотиков, а не хранение, мы бы сейчас не разговаривали. Дочка успела бы выйти замуж, а ты бы все еще шила в цеху полицейские штаны с лампасами.


- А я и правда работала швеей на зоне ... только не брюки шила, а воротнички - изумленно пролепетала Настя. - А про больную маму откуда знали?
- Да кто же, Настя, нынче в России здоров в этом возрасте? Тем  более, если дочь наркоманка?
Едем молча. С ревом проносятся фуры, обдавая лобовое стекло фонтанами грязи. Чтобы разрядить обстановку, я включаю музыку.
Салон машины заполняют сочные аккорды семиструнной гитары.
Женский голос выводит нежным сопрано слова любимого романса:

 Утро туманное, утро седое
 Нивы печальные, снегом покрытые,
 Нехотя вспомнишь и время былое,
 Вспомнишь и лица, давно позабытые...

Скосив глаза в зеркало, я вижу, что Настя сидит, закрыв лицо рукой, а сквозь ее худенькие пальцы текут слезы.
Я убавляю звук, чувствуя себя невольным виновником этих слез.
- Нет! Не надо, пожалуйста - говорит Настя, вытирая ладонями                лицо. - Что это за музыка?
- Старинный романс. Утро туманное. Никогда не слышала раньше?
Настя мотает головой - нет, никогда...
- Бедные вы, бедные - бормочу я про себя.
- А кто сочинил слова? - спрашивает Настя.
- Иван Сергеевич Тургенев. А музыку - его друг, один гвардейский офицер.
- А как звали этого офицера?
- Его звали Эраст Абаза.  Хороший был человек, хотя и беспутный.
- Почему беспутный?
- Он был страстный картежник. Считай, как наркоман.
- И что с ним было дальше?
- Он завязал.
- Как завязал?
- А так. Взял и завязал.
- Но так не бывает. Должно было что-то произойти!
- Да, так и случилось. Произошло.
- И что же?
- Однажды он обнаружил в своей полевой сумке икону Божьей                матери. Рядом не было никого, кто мог бы ее положить. Принял это как знак свыше. И к картам с тех пор больше не прикасался.
Романс доиграл до конца, и я выключил магнитолу. Снова едем молча, под унылый гул шипованных колес. Настя думает...


- Как он умер? - спрашивает зачем-то она.
- Кто?
- Да, этот...  Офицер. Эраст.
- Погиб на Крымской войне. Был командиром батальона в                Севастополе. После боя пошел на поле собирать раненых. Какой-то француз выстрелил ему в спину.
На обочине мелькнул указатель  К. - мы почти приехали.
- Куда тебе, Настя?
- Остановитесь на въезде в город, мне здесь недалеко.


Я вышел из машины ее проводить.
Настя внимательно посмотрела на меня. Губы ее напряглись, мучительно подбирая слова.
- Вы хороший человек...
- Не надо Настя. Не говори ничего.
- Я завяжу. Я обязательно завяжу! - сказала она неожиданно громко. Глаза ее засверкали упрямой решимостью.
Солнце неожиданно вышло из-за снеговой тучи, вызолотив ее развевающиеся каштановые волосы.
- Вот и молодец. У тебя дочка. Мама... А главное целая жизнь                впереди.  - Я верю в тебя, Настя!- сказал я, сжав руками ее холодную ладошку.
Улыбаясь сквозь набежавшие слезы, Настя крепко обняла меня, прижавшись к щеке мягкими волосами.
- Спасибо вам...


Убегая, она обернулась, сверкнув мне юной, лучезарной улыбкой,                и застенчиво помахала рукой.
Чувство отцовской нежности и светлой грусти переполняли мое сердце, когда я снова садился в машину.  Сразу стало как-то пусто и неуютно без  нее.  Хотя наше знакомство и продлилось не больше десяти минут.
«Удивительно» - думал я, глядя на унылую однообразную линию трассы. А в голове все крутились слова любимого романса:

Вспомнишь разлуку с улыбкою странной,
Многое вспомнишь родное, далекое,
Слушая ропот колес непрестанный
Глядя задумчиво в небо широкое...