Юная санитарка

Из военного дневника Арсения Трифонова:

"Совсем недавно произошел несчастный случай, который я никогда забыть не смогу. Война мне много чего показала, на многое глаза открыла. Я видел сожжение людей заживо, убийства солдат, расстрелы целых деревень, но хуже всего я отношусь именно к детской смерти. У меня дома братец, четырнадцати лет отроду. Я как представлю, что фашисты могли бы с ним сделать на фронте, так сразу кровь в жилах закипает. И ту девочку я тоже сравнивал с братишкой..
Месяцев пять назад, в январе, к нам в часть привезли девушек-санитарок. Всем им было не многим больше двадцати, одной только за тридцать было, однако была там и девочка шестнадцати лет. Ее внешность сразу бросилась в глаза: рыжие короткие волосы, которые ели касались плеч (вру, их я увидел не сразу, они были спрятаны под косынку первое время) , большие зеленые глаза, тонкие длинные пальцы. Однако все ладони её были в трещинах от холода, и вовсе не были похожи на руки шестнадцатилетней девочки.
Могу сказать, что в короткий срок она сладила со всеми солдатами в нашей части, потому что, как мне кажется, была очень доброй девочкой. Молодую санитарку звали Машей. Она закончила десятилетку на момент начала войны, и почти сразу пошла на фронт.
Когда она только-только появилась в нашей части, она была стеснительна и скромна. Глаза в пол, лишний раз ни с кем не заговорит, но потом больные, которым она оказывала медицинскую помощь, разговорили ее, и совсем скоро девочка стала нам, как родная младшая сестра. Мы с ней часто разговаривали в перерывах между боями или заданиями, на которые меня частенько посылали... Но об этом не сейчас.
Мне интересно было, как такая юная девушка оказалась на фронте? Почему не осталась в тылу, а пошла на передовую? Да и в целом, было интересно узнать про жизнь молодой санитарки.
В очередной раз мы сидели возле речки, которая была не так далеко от расположения нашей части, и болтали о своём. Вокруг густой зеленый лес, тишину нарушает лишь пение птиц, а в речке отражался малиновый закат, на душе спокойствие... Еще бы про войну не знать, цены бы этому месту не было.
-Маш, как ты здесь оказалась?
-Как и все вы. С начала войны мать не пускала на фронт, но у меня туда пошел очень близкий мне человек, и это стало для неё аргументом. Если помогать Родине, так всем.
-И как ты попала на фронт?
-Случайно. Мы работали в госпитале с друзьями из школы, работа была несложная: стирать бинты да одежду, иногда простыни. Я думала, как попасть на фронт, а уже спустя пару дней нас призвали в военкомат, и меня отправили сюда, так как не хватало санитарок, - девушка пожала плечами и, подойдя к самому краю берега, села на корточки и провела ладонью по еще прохладной речной воде, в которой видела свое отражение.
-А что с твоей семьей?
-Я не знаю, - я почувствовал, что голос юной Марии немного задрожал, и понял, что её сильно опечалил этот вопрос. Он вверг её в то грустное состояние, за которым шла буря, стоило только дождаться. Если она грустила, то припоминала все грустное, что случалось с ней за недавнее время, такой уж была санитарка...
-Я не получала от них писем с 15 февраля, вы должны помнить! Я читала его при вас!
-Я помню, Машенька, помню, - кивнул я, поднимаясь с земли. Подойдя чуть ближе к Маше, я взглянул на речную гладь.
-Проклятая война... — пробурчала тогда себе под нос санитарка, качая головой. - Чтоб её! Юрка на фронт ушёл, про него ничего не известно. А люди? Сколько тут людей уже погибло? У меня руки по локоть в крови, ежедневно!
Похоже, война оставила сильный след на психике юной санитарки, по крайней мере, мне так казалось. Через секунду после сказанного она начала активно мыть руки в речной воде. Видимо, ей казалось, что они до сих пор в крови, и кровь павших солдат въелась ей в кожу и не оттиралась. Как самая едкая краска - оставалась под кожей...
Я в тот же миг подошел ближе и убрал её руки от воды, а после начал успокаивать. Далось это не так уж просто, и она тогда выплакалась обо всем, что  долгое время держала внутри. Но, в конце концов, она успокоились.
Спустя месяц девчонке стукнуло семнадцать лет, и в тот же день ей наконец пришло письмо от матери. Вы бы видели, как она была рада, когда её фамилию назвали при раздаче писем. Еще радостней она стала, когда прочитала, что у матери и сестренки все хорошо, и Юрка на фронте держится молодцом, жив. Она в тот момент была готова расцеловать посыльного, но ограничилась объятиями. Счастливее, чем в тот день я её никогда прежде не видел. А больше, к сожалению, увидеть было не суждено...
Несколько дней спустя снова начались ожесточенные бои. Важно подметить, что такого сильного боя наша часть еще не вела. Он был самый кровопролитный, бой в июле сорок второго года. В том бою мы понесли очень большие потери, и одной из погибших стала наша младшая сестричка. Она очень много солдат вынесла на себе во время боев, постоянно рискуя собой, но пуля всё как-то мимо ушей пролетала, оставляя за собой лишь противный, режущий слух свист.
Маше почти всегда везло, она один раз получила ранение в плечо, все же пуля задела, но слабое.
В том бою она, дотащив на себе одного солдата, передала его хирургам и отправилась за следующим. Это был здоровый мужик, раза в три больше, чем Машка. Сама она, к слову, была очень худенькой девочкой, и я до сих пор поражаюсь её способностям, как она перетаскивала бойцов в несколько раз тяжелее её.
Тогда мы почти закончили, последних добивать осталось. Уложив на себя раненого солдата, она поползла в сторону госпиталя, но из-за большого веса бойца процесс этот замедлялся. Она не успела дотащить бойца, в нее попала пуля. Я же не успел застрелить этого проклятого фашиста - через пару секунд после его выстрела моя пуля попала в него, добив последнего немца. Солдаты, побросав винтовки, пошли выносить раненых с поля боя. Два бойца передо мной взяли и унесли солдата, которого не успела вынести с поля боя юная санитарка.
Я взял её на руки, она мне казалась еще живой, и вроде даже дышала. Раненых скопилось много, потому на улице пришлось прождать какое-то время, прежде чем передать раненых на операционный стол или на перевязку.
Я снова не успел. Маша погибла у меня на руках.
Несколькими часами позже, ближе к ночи, мы выходили хоронить павших солдат и санитарок. Там же мы похоронили и Машу Лукину.
Теперь уже мне кажется, что мои руки по локоть в детской, горячей крови".