Как меня выгнали из армии

Как меня выгнали из армии и какой я получил с того гешефт

Из воспоминаний прапорщика Анатолия Яворского

Тяжёлой поступью с грузом настоящей интернациональной войны начался 80-й год. Транспортная система Туркмении напрягалась от количества автоколонн и эшелонов, насыщающих южные рубежи различным военным имуществом, движение по всем направления шло беспрестанно и днём, и ночью. Соответственно, Ашхабад пополнялся новыми людьми, в основном военными.

В тёплом месяце мае после недельного подведения итогов по субботам, замполёт 811 отдельного батальона связи дал указание, всем офицерам и прапорщикам написать рапорта, что мы желаем служить в Афганистане. Рапорта надлежало предоставить ему в понедельник.

В понедельник трёмся в автопарке, занимаемся рутинными делами, бежит посыльный: «Тарищ прапорщик, замполит приглашает вас пройти в курилку!» В курилке, вижу, правда – сидит наш замполит, целый майор. Кольца пускает в одиночестве. «Товарищ майор, разрешите?» – киваю, присесть. «Да-да, заходи, пожалуйста, закуривай!»

Сидим, балакаем, кольца пускаем уже вдвоём. После пары выразительных пауз, напоминаю: «Товарищ майор, зачем вы меня вызвали-то?» Майор щерится: «Почему рапорт в Афганистан не написал?» Отступать было некуда, пришлось контратаковать: «Извините, конечно, но вина в том ваша! В прошлом году я писал рапорт во Вьетнам, вы что сказали? Ваши же слова: сиди на жопе ровно и не дергайся! Понадобишься, решат без рапортов! И зачем теперь снова судьбу терзать? Тем более, как нам объясняли, что войска зашли на пустое место, копают там арыки и сажают деревья. А мне и здесь такой работы завались!»

Поговорили с ним вроде бы вежливо, разошлись. На следующий день прибегает дневальный по парку, зовёт меня срочно к телефону. Заваливаюсь в дежурку, дежпапа (дежурный по парку) протягивает трубку. В трубке восседал дежурный по батальону, который ни здрасьте, ни отвали, накричал мне прямо в ухо, что сегодня ровно в 16.00 я должен буду предстать перед НачПО дивизии.

Ровно в указанное время вхожу в приёмную начальника политотдела 61 МСД. В приёмной сидит комсомолец – старлей на должности капитана, инструктор всего комсомола. Докладываю о прибытии, старлей осмотрел меня от кокарды до туфлей и отправил в коридор ждать.

Выхожу в коридор, а там ни присесть, ни даже стульчиков нет. Покрутился, время тикает – уже десять минут, и больше пролетело. По мою душу никто, ничего. Надумал себе, что за человека не считают, бутерброда с икоркой и воды не предложили, психанул, развернулся и ушёл несолоно. Пришёл в парк, поколупался в своём стареньком агрегате П-299, пока не списанном, рабочий день закончился – по мою душу комендантскую роту так и не подняли.

Утром находит меня замполит: «Что случилось, прапорщик? Тебя, целый НачПО вызвал, а ты не явился?!» Ну, воткнул я ему вчерашние психи, что являются только видения, а прапорщик прибыл, но до него руки не дошли. Ни обняли, ни приласкали. Зато у замполёта на языке одно: «Быстро иди к начальнику политотдела, тебя ждут!»

Выписываю пропуска в штаб-дивизию, поднимаюсь на третий этаж – тот же комсомолец сидит. Увидел меня и буром попёр. Матюгаться начал. «Заткнись! – осаживаю крикуна, – И со мной так не разговаривай! Я – прапорщик, много лет замсекретаря комсомольской организации батальона, а это должность выборная! Это вы – назначенцы, сегодня здесь – завтра неизвестно где, и толку от вас на местах никакого!» Комсомолец аж осел от такого отпора.

Открываю дверь в кабинет НачПО, вхожу, докладываю. Тот встал, взвалил тело руками в столешницу, насупил брови и ринулся в атаку: «Почему ты, прапорщик Советской армии, и не напишешь рапорта в Афганистан?!» С НачПО я говорил уже более уважительно. Повторил, что сказал замполёту в курилке, добавил, что в батальоне занимаюсь обучением курсантов, приучаю к работе на аппаратуре, а арыки копать и без меня найдётся кому.

Подполковник не сбавлял: «Ты не понимаешь политику партии, правительства?!» Выслушав ещё пару лозунгов, перебиваю: «Товарищ подполковник, рапорт писать я не буду!» Подполковник заткнулся, почти сразу посинел вровень красным петлицам: «Да я ж погоны с тебя сниму! Да я тебя из армии уволю! С комсомола выгоню!» Дальше для НачПО сотворилось нечто невиданное. Простой прапорщик достал комсомольский билет, снял с застёжек погоны с рубашки, положил всё на стол, развернулся и без льстивых соплей под глазами молча покинул кабинет.

Вышел я из штаба, снял галстук и с одним удостоверением в кармане пошлёпал домой. Дома пообедал, пошатался туда-сюда – с работы приезжает жена: «О! Ты уже дома? Пойдёшь со мной в садик за детишками?» «Пойдём, конечно!» «А тебе на службу разве не надо?!» Перипетии службы и своё увольнение из красной армии раскрывать не стал, просто отговорился, что мне дали отгулы.

Прожитовал так на вольных хлебах дня три-четыре. На службе даже носа не показывал, ни ответственным, ни приветственным в наряд не заступал. В очередной понедельник развели мы с женой детей по яслям да садикам, вернулся домой, готовлю себе завтрак. Вдруг звоночек в дверь – открываю, стоит посыльный: «Тарищ прапорщик, командир батальона приглашает вас к себе!».

Ну, если приглашает сам Миллер Давид Андреевич – надо идти! Достаю погоны, пристёгиваю к рубашке, весь такой чистенький, наглаженный, с отдохнувшей и наглой мордой лица предстаю перед комбатом: «Товарищ майор, товарищ прапорщик прибыл!» Комбат достал из сейфа мои погоны, комсомольский билет, положил на стол: «Где твоё удостоверение?» «При себе!» – отвечаю. «Отдохнул?» «Никак иначе!» Командир достал из сейфа фляжку знамо с чем, но не знаю зачем: «Едешь со мной!»

Выходим, возле штаба ждёт машина. Выехали в город, приезжаем на угол улиц Энгельса и Алишера Навои. Там гостиница и ресторан «Колхозчи», ещё пивная была и шашлычная. Машина заехала во двор шашлычной. Зашли, заведующие ручкаются с нами на «салам-салам!»

Посадили за отдельный столик, принесли шашлык, коньячок – выпили, закусили. Скоро приехал некий башлык ашхабадского ресторанного хозяйства, которого, видимо, мы и ждали. Подошёл, майор Миллер представляет меня: «Вот это командир линейного взвода – прапорщик Яворский Анатолий, вся работа будет производиться им!»

Башлык благодетельствовал меня крепким рукопожатием. Дальше мы поехали обозначать фронт, не совру, штрафных работ. Приезжаем на озеро Куртли, идём, впереди виден пляж. На озере яхты гоняются ветрами, люди отдыхают, загорают, купаются, на берегу противосолнечные грибки, лежанки, раздевалки-переодевалки, с лотков идёт мелкая торговля – главный курорт Ашхабада.

Миллер подводит к трансформатору, ставит задачу: «Завтра выпишу тебе четырёхжильный кабель П-270, одну нитку кинешь по столбам тудой, вторую тоже по столбам вдоль пляжа тудой! Местные рестораторы хотят расширять торговлю, будут ставить павильоны, а для всяких торговых агрегатов, холодильников и прочих газированных автоматов нужны 380. Вопросы есть?» «А подключать кому?» «А кому надо, те потом и подключат – это не твои проблемы! На работы тебя будет возить ГАЗ-69 начсвязи дивизии, номер 25-22 ИЖ – якши? Справишься?»

Как не справиться? К работам пришлось привлекать линейщиков. Выстроил, говорю: «У кого гражданка есть?» Бойцы мнутся, не признаются. Отобрал четверых, остальных отпустил, отобранным пересказал суть дела. А гражданка нам будет нужна, успокаиваю, чтобы не было на нас косого взгляда никаким комендантским ротам.

Утром получили кабель, нашли когти, переоделись, как только выехали за забор. Доставили нас на пляж, едва машина скрылась, мы сразу же бросились купаться. И так, купаясь, загорая, кушая на месте шашлык и иную выпечку, что с удовольствием нам давали лоточники, проработали мы целую неделю. Метров по триста-четыреста растянули по направлениям – служить бы так всю жизнь!

Вернулся на батальон, доложил комбату о завершении поставленных задач, после похвалы чую, что никаких мне последствий за прогульные отгулы не намечается.

Проходит пара недель, мы с женой и детьми собираемся на пляж. Ещё прапорщик с женой и киндерами, а всего собралось семьи четыре, включая чету взводного офицера. Приехали, ушли на край пляжа, где мелководье, где детям можно барахтаться без родительской боязни.

Искупались, принимаем солнечные ванны, как будто их в Ашхабаде и принять больше негде, и тут нас посещает идея: было бы неплохо заправиться пивасом да с шашлычком? Самый молодой из нас, женатый, но бездетный – наш единственный литёха.
Мы здесь за киндерами, типа, наблюдаем, а его в бегунки определили.

Литёха не жеманился, а я научаю его: «Зайдёшь в закусочную – скажи, что от меня. Возьмешь холодное пивко, лимонадик и закажи на всех шашлык!» Литёха ушёл, скоро возвращается, тащит ящик пива. А пиво чувствуем, что горячее, аж в бутылках кипит. Не то, чтобы ругаюсь, но спрашиваю: «Ты там сказал, что от меня?» «Да! – отвечает лейтенант, – Сказал, что Анатолий прислал!» «И чё?» «А чё дали, то и принёс – чего ты ещё от меня хочешь?!»

Взяли мы с литёхой тот ящик, потащили назад. Подходим к закусочной, там очередь человек 15-20. Шашлык ждут и пиво берут. Оставил я литёху с ящиком, сам с другой стороны захожу, со служебного входа. Нахожу заведующего, он меня узнаёт, радуется, как родному. Кабеля до его богадельни мы тогда тоже протянули. Заведующий дал команду своим торгашам, нас сразу и пивасом холодненьким, лимонадиком мгновенно снабдили, шашлычки на тарелочках, салатики на выбор предложили – и до самого нашего места проводили. День прошёл чудесно.

Персонал всех этих пляжных богаделен менялся там из года в год, потом знакомых я не находил, зато это лето было в моём распоряжении. Не раз мы с женой и детьми выезжали на Куртли, и еду не брали, потому что в каждой кафешке было к нам приятельское отношение.

Вот так меня хотели уволить из армии в 80-м году, за что я весь год снимал с того свой маленький гешефт.