Её жизнь под знаком Овна... Главы 29-33

  Её жизнь под знаком Овна, его жизнь на чаше Весов. Повесть

                Глава 29. Приключения переводчицы

   Были в её жизни и другие неприятные приключения.
   Будучи уже старшим переводчиком, как-то раз она возглавляла очередной «Поезд Дружбы», в составе которого были члены Союза Свободной Немецкой Молодёжи (FDJ – типа нашего комсомола) в возрасте от 14 до 23 лет. Поезд курсировал по всему Советскому Союзу, делая остановки в столицах союзных республик и крупных городах для осмотра достопримечательностей и встреч с советской молодёжью. В каждом городе их встречала целая команда переводчиков и экскурсоводов, полтора десятка автобусов, представители местной администрации и органов власти. Она же как старший по званию должна была сопровождать все эти сотни людей по всему маршруту следования, осуществляя путевое радиовещание по ходу поезда, а по прибытии в очередной город распределить, организовать, провести везде кучу согласований и финансовых расчётов (посему таскала везде с собой вместительную сумищу, доверху набитую чековыми книжками – не дай Бог где-то ошибиться, что-то неправильно выписать – до конца жизни не расплатишься!). Она фактически отвечала за жизнь и здоровье всех этих людей, перемещающихся по территории нашей «великой и могучей» и (увы!) частенько бестолковой страны.
   И вот именно в этом поезде где-то под Оршей ей пришлось срывать стоп-кран, чтобы остановить состав, в котором начинался пожар. В тот момент она как раз делала очередное объявление очередной смене на ужине в ресторане поезда, и вдруг увидела, что в ресторан влетает немка – одна из руководителей делегации немецкой молодёжи с совершенно перекошенным, белым как простыня лицом. Но не успела та ещё ничего сказать (а видно было, что немка вот-вот заорёт), как она буквально прыжком оказалось рядом с перепуганной женщиной и, зажав ей рукой рот, вытолкнула в тамбур. Она понимала, что произошло нечто из ряда вон выходящее, но первая заповедь гласила: «Не допустить паники!». И лишь, когда они оказались вне зоны видимости посетителей ресторана, убрала руку с искаженного ужасом лица и спросила, что случилось.
   – Пожар в пятом вагоне! – прохрипела «ручка» (так между собой переводчики именовали руководителей делегаций и тургрупп), видимо, от волнения у неё вдруг пропал голос.
   Ресторан находился в седьмом вагоне. «Если бежать в пятый – потеряем драгоценные минуты! – промелькнуло в её мозгу. – А на такой скорости вагон полностью сгорает за 7 минут! Даже быстрее!» Это она хорошо знала! Переводчиков готовили к разным форс-мажорным ситуациям, они должны были знать, как следует действовать в чрезвычайных обстоятельствах. И она сорвала стоп-кран! «Разбираться будем потом!»
   От резкого торможения попадала посуда со столов в ресторане, раздались крики – видимо, люди тоже попадали. Она сама тоже впечаталась в дверь вагона. Но выяснять ситуацию в ресторане было некогда, она, не чуя ног, неслась в пятый вагон.
Там уже всё было затянуто едким дымом, но сквозь тёмную пелену она увидела проводника с огнетушителем, который бежал ей на встречу. «Слава Богу!» – неожиданно вдруг вырвалось у неё. И это вместо того, чтобы испугаться!
   Это было правдой – она на самом деле почувствовала облегчение, потому что выгорел не целый вагон, а лишь одно купе. Пожар удалось быстро потушить, и помогло именно то, что она вовремя остановила поезд.
   А возгорание, как потом выяснилось, произошло по вине двух безмозглых соплячек, ехавших в соседнем купе. Когда все отправились на ужин и их соседи по купе тоже, две юных особы лет пятнадцати от роду, впервые путешествовавшие без присмотра родителей и от того казавшиеся сами себе жутко взрослыми и крутыми, решили втихаря покурить. Курить они, естественно, не умели и о том, что прежде, чем выбросить окурок, его надо затушить, тоже не догадывались. В результате, они просто выбросили непотушенные сигареты в окно, и те благополучно влетели в открытое окно соседнего купе, приземлившись прямо на одеяло на правой верхней полке. И благодаря хорошему сквозняку всё разгорелось очень быстро.
   От жара оконное стекло лопнуло, языки пламени и дым стали вырываться из окна и лизать стенку вагона, пытаясь добраться до следующих купе. Именно это и заметила на повороте из своего окна руководительница и прибежала в ресторан.
   Итак, поезд стоял. Сквозь оконный проём злополучного купе на траву летели тлеющие чемоданы и не до конца сгоревшие вещи. К окнам примкнули побледневшие лица немецких «комсомольцев». «Ручка» чуть не матом крыла на чём свет стоит ревущих в три ручья виновниц происшествия. Начальник поезда с пылающим от гнева лицом носился как угорелый по составу, связываясь по рации с дежурными диспетчерами РЖД. Движение поездов на этом участке было приостановлено.
   – ЧП международного масштаба, – устало констатировала она, когда всё было окончательно потушено, и опасность миновала. Однако самое неприятное ещё было впереди – она с ужасом думала о том количестве отчётов и разных официальных бумаг, которые ей теперь придётся составлять.
   – Но главное – никто не пострадал! Кроме поезда, конечно…
   Наконец, состав возобновил движение, оставив на придорожной насыпи груду обгоревших подушек, одеял и прочего тряпья. Пассажиров из сгоревшего купе распределили по другим вагонам. Виновниц пожара в тот же вечер «пропесочили» на собрании актива Союза Свободной Немецкой Молодёжи (FDJ), им грозило исключение из рядов сей почтенной организации, а их родителям, по возвращении дочек домой, вероятно, большие штрафы.
   Пострадавшим же пассажирам, чьи вещи сгорели, тут же собрали с миру по нитки новый гардеробчик: кто-то пожертвовал лишнюю футболку, кто-то штаны или кроссовки. Повезло, что их документы не сгорели, поскольку были в штабном купе у «ручки», а то ещё и волокиты с консульством было бы не избежать. Однако с консулом связываться всё равно пришлось – как-никак, ЧП международного масштаба: РЖД понесло убытки…
   Частенько в её практике случались и задержки авиарейсов, и тогда ей приходилось на ходу переделывать всю экскурсионную программу, занимаясь в томительные часы ожидания бесконечными созвонами, согласованиями и переносами, и это всё – бегая от одного служебного телефона к другому!
   Приходилось ей испытывать и жуткие перепады температур, когда, проведя в июле-августе почти три недели в Средней Азии и уже почти привыкнув к пятидесятиградусной температуре в тени, она прилетала в московские + 15 под проливным дождём. Кстати, именно эту, свою первую среднеазиатскую поездку она надолго запомнила. И не только из-за умопомрачительной жары, когда приходилось спасаться, завернувшись в мокрое полотенце и стоя под огромным пропеллером, гоняющим раскалённый воздух в номере старенькой гостиницы в Бухаре, где, естественно, не было никаких кондиционеров, но и благодаря той удивительной по составу группе, которую ей пришлось в тот раз сопровождать.
   Преподаватели, в основном, историки и востоковеды, ведущих университетов Германии приехали за экзотикой – всё прочитанное и изученное ранее им хотелось увидеть воочию и пощупать собственными руками. Более терпеливых и заинтересованных слушателей ей позже встречать не доводилось! А экзотики они хлебнули сполна!
   Их маршрут пролегал по территории трёх среднеазиатских республик: Киргизии, Узбекистану и Туркмении. Начиналось всё, как обычно, в Москве: прилёт, размещение в гостинице, обед, трёхчасовая экскурсия по столице, на следующий день – осмотр Кремля и далее вылет в столицу Киргизии город Фрунзе (ныне Бишкек).
   Приключения начались сразу же, в первый день по прибытии в славный город Фрунзе. После размещения в гостинице и обеда им предстояла двухчасовая автобусная экскурсия по столице республике. Им подали старенький «Икарус», чему она несказанно обрадовалась, поскольку опасалась увидеть какой-нибудь местный «скотовоз», что, по словам бывалых коллег, в здешних краях было нормой.
   С местным гидом им тоже повезло: всё время их пребывания в Киргизии их должна была сопровождать красавица Аяна, что значит «обаятельная», прекрасно владевшая немецким, что также здесь было редкостью. Однако на сём везение и закончилось.
   Уже во время экскурсии по городу она заметила, что одному из туристов группы нездоровится. Дитер, так звали этого молодого человека, предпочитал не покидать автобус во время остановок и вид имел крайне бледный. На её вопрос: что с ним? Он ответил, что у него разболелся живот, вероятно, от непривычной для него пищи. Но заверил, что ничего страшного нет, все необходимые лекарственные препараты у него с собой есть, правда, они находятся в его чемодане в гостинице, но как только они вернуться, он тут же примет соответствующую таблеточку, и всё будет хорошо.
   На ужин Дитер не явился. А на следующее утро, когда группа должна была после завтрака отправиться в длительную поездку к прекраснейшему горному озеру Иссык-Куль, она увидела совершенно перекошенное от боли бело-серое лицо Дитера, который сказал, что плохо спал ночью из-за боли в животе, но теперь он принял большую дозу обезболивающего и готов ехать, и поняла, что Иссык-Куль ей увидеть не придётся.
   Она задержала отъезд группы и чуть не силком потащила Дитера к местной медсестре, которая, к счастью, оказалась на месте, что тоже было большой редкостью, однако понять, что случилось с молодым человеком не могла. Диагноз гласил: может быть, отравление, может быть, кишечная инфекция, может быть, аппендицит, может быть... Она не стала дослушивать догадки медсестры (у неё и у самой в голове крутились ровно такие же мысли) и настояла, несмотря на протесты Дитера, чтобы медичка вызвала Скорую. Приказав Дитеру не вставать с кушетки до приезда врачей, она поспешила к автобусу, чтобы предупредить, что она остаётся с Дитером, и передать Аяне все необходимые распоряжения и документы.
   Аяна оказалась девушкой смышлёной и уже достаточно опытным гидом и заверила, что сделает всё, как надо.
   Прибывшая через час после отъезда группы «Скорая помощь» констатировала обострение аппендицита и опасность перитонита и под вой сирены повезла несчастного немца в ближайшую больницу прямо на операционный стол. Как потом оказалось, вовремя успели! Ещё бы чуть-чуть промедлили и...
   Дитера спасли, но вот от продолжения маршрута ему пришлось отказаться. Он должен был провести ещё несколько дней в больнице, и ей пришлось все те дни, что её подопечные любовались красотами Киргизии, заниматься бесконечными звонками в Москву: в консульство, руководству Госкомитета, в Аэрофлот и прочее, и прочее; надо было менять все проездные документы группы и обеспечивать Дитера отдельными билетами, продумывать, где и когда он сможет присоединиться к их группе, если сможет это сделать вообще.
   Короче, в Киргизии она не видела ничего, кроме больничной палаты Дитера да раскалённой до красна телефонной трубки.
   Похудевший и повеселевший Дитер присоединился к ним много позже, в Москве, практически уже перед отлётом группы на родину. На прощанье он назвал её своей спасительницей и подарил ей огромный букет из 25 крупных благоухающих чайных роз, который она с трудом могла удержать в руках, поэтому в тот день ей пришлось возвращаться домой на такси!
   А тогда ей пришлось оставить прооперированного Дитера в Национальной Республиканской больнице на попечение верной Аяны (и потом постоянно созваниваться с ней, чтобы справляться о его самочувствии) и с тяжелым сердцем продолжить поездку.
   Из Киргизии они полетели в Ашхабад. Столица Туркмении их встретила 40-градусной жарой, бесподобными базарами, где буквально горами были навалены ароматнейшие фрукты, сногсшибательными коврами и... жуткой антисанитарией!
Стоило лишь немного удалиться от центра города, как цивилизация исчезала и на смену ей вставало средневековье во весь рост: вдоль немощёных улиц текли вонючие арыки, откуда брали воду, где плескались дети, собаки и утки и плавали нечистоты.
   Когда она увидело это в первый раз, то её чуть не стошнило. Мутило её и от вида грязных, годами не стираных халатов на меху, надетых на грязное морщинистое и опять же вонючее тело местных аксакалов. Да уж, экзотики было хоть отбавляй!
На её удивление немцы воспринимали всё это как должное и даже, кажется, почти не удивлялись.
   Зато слушались они её теперь беспрекословно, как дети малые. Если она говорила, что эти фрукты на базаре покупать можно, они покупали, если – нельзя, они послушно шли дальше. Да, после случая с Дитером она стала для них непререкаемым авторитетом, а ведь даже руководитель группы Клаус сначала был против того, чтобы Дитера забирали в больницу. Теперь он был ей благодарен за то, что она настояла на госпитализации.
   Передвигались они короткими перебежками – от тени к тени, предпочитая держаться в сени деревьев, которых было везде крайне мало. От изнуряющей жары спасал лишь зелёный чай, которого было в изобилии – буквально на каждом углу стояла чайхана, где можно было сидеть на мягких подушках за низенькими малюсенькими столиками, и где чай подавался в небольших чайничках и разливался в широкие пиалы.
   До сих пор её любимым напитком был чёрный кофе. однако здесь её пристрастия резко изменились: она поняла, что местный зелёный чай – это на самом деле эликсир жизни!
   В Туркмении у них тоже был постоянный гид – молодой человек со странным именем Рамзес, видимо, его родители были почитателями египетской древности. Немецкого языка Рамзес не знал, впрочем, и другими иностранными языками он не владел, да и русским языком, по правде, владел плохо. Она переводила всё, что он рассказывал, когда понимала вообще, о чём он говорит. Из-за этого все достопримечательности Туркмении остались для неё «за бортом» – ей просто некогда было их разглядывать!
   Она усиленно вспоминала всё, что читала в методичке по Туркмении и дополняла маловразумительные речи Рамзеса сведениями, почерпнутыми из служебных разработок.
Так промелькнули перед ней развалины древнего античного города Ниса, причудливый каньон Янги-Кала (в переводе «огненные крепости»), созданный величайшим архитектором по имени Природа, биосферный заповедник в Юго-Восточных Каракумах, загадочная пещера Джебел, красивейшие памятники средневекового зодчества в городе Куня-Ургенч – усыпальница правителей династии Суфи мавзолей Тюрабек-ханым и минарет Кутлуг-Тимура, гробницы мавзолея "Астана-Баба", пышущий огнём газовый кратер Дарваза, расположенный в 270 километрах на север от Ашхабада, прозванный местными жителями «Врата ада», и, конечно же, развалины одного из старейших городов Средний Азии – некогда величественного города Мерв. Промелькнули и стёрлись из памяти.
   Так уж устроена голова переводчика – он не думает о том что, а думает о том как: как перевести трудное словосочетание, как не забыть важные детали, не упустить главные цифры, даты...
   Работа с Рамзесом требовала большого напряжения. Но это, как оказалось, были ещё цветочки! В Узбекистане, куда они отправились из Туркмении, её ожидали ещё более сложные испытания.
   Здравствуй, славный город Ташкент! Сначала она несказанно обрадовалась, оказавшись в столице Узбекистана. О, чудо! Они вернулись в цивилизованный мир! Отель был современным – с кондиционерами! Здесь можно было жить и дышать! Но счастье длилось недолго...
   Уже на следующий день столбик термометра, висевший в салоне их автобуса, который стоял в тени (!), заполз за отметку +50 и остановился – дальше ползти было некуда, шкала кончилась!
   Причём преодоление небольшого расстояния от дверей отеля до автобуса стало тоже своеобразным аттракционом. Заполняя необходимые бумаги у стойки портье, она краем глаза видела, что несколько членов её группы, расположившиеся на лавочке в тени у выхода из гостиницы, буквально покатываются со смеху каждый раз, когда кто-то выходит из дверей отеля на улицу. Причину этого веселья она поняла лишь в тот момент, когда покинула прохладный холл отеля и открыла входную дверь. В первое мгновенье ей показалось, что она шагнула в отверстие раскалённой доменной печи, настолько резким был контраст между охлаждённым воздухом современного отеля и адским пеклом снаружи! Судорожно она пыталась поймать хоть немного воздуха открытым ртом, а воздуха-то и не было! «Наверное, так чувствует себя рыба, вытащенная из воды», – подумала она. Наконец, мозг отдал приказ лёгким, что всё в порядке – воздух есть, просто очень горячий, и она смогла сделать первый вдох.
   Обернувшись, она увидела, как выпучиваются глаза у выходящих на улицу людей, как их лица искажает недоумение и страх, когда они безуспешно пытаются сделать хоть один глоток воздуха. Конечно, все быстро приходят в себя и даже посмеиваются над собственными гримасами, но маленькая толика опаски так и остаётся где-то глубоко внутри.

   В автобусе их уже ждала местная гидесса, очень молодая и привлекательная студентка Ташкентского университета по имени Зульфия, с незамутнённым взором и девственно чистым мозгом, не обременённым никакими знаниями. То есть абсолютно никакими. Зульфия была далека от каких-либо познаний в истории, философии, культуры и не владела никакими языками несмотря на то, что училась уже на последнем курсе. Она должна была познакомить иностранных гостей с историей и красотами столицы Узбекистана. Однако весь её рассказ об очередной достопримечательности сводился к двум фразам, произнесённым на ломаном немецком языке: «Это медресе... раньше. Сейчас музей».
   Поняв, что Зульфия вряд ли сможет сообщить более подробную информацию, она решила взять всё в собственные руки и, призвав на помощь безотказную память и знания о местных достопримечательностях, почерпнутые из методичек накануне ночью (не зря штудировала! как чувствовала подвох!), продолжила уже самостоятельно вести экскурсию по историческим объектам, попросив Зульфию лишь заранее указывать на нужное сооружение и сообщать, как оно называется (фотографий в методичках – увы! – не было).
   Добрая девочка Зульфия, как и все остальные туристы, слушала её, раскрыв рот, удивляясь глубине её познаний. Позже выяснилось, что студентки универа большую часть времени проводят на хлопковых плантациях, не удивительно поэтому, что знания они получают лишь в минимальном объёме.
   И опять вместо того, чтобы наслаждаться величественными памятниками древней архитектуры Старого города, гармоничными линями мечети Тилла-Шейх и узорами портала медресе Кукельдаш, она насиловала свой мозг, заставляя его выдавать необходимую информацию, даты, числа, имена...
   А наградой за это была нескончаемая головная боль, ставшая теперь постоянной спутницей далее по всему маршруту.
   Из Ташкента они летели на старенькой «тушке» в Нукус, а потом пилили в раскалённых автобусах по целому ряду интереснейших древних городов: за окном мелькали Хива, Бухара, Самарканд, Ургенч... Там их радушно встречали местные гиды, историки, краеведы... песок, тараканы, жара...
   К концу поездки она заметно похудела, и ей стало казаться, что и сама она теперь наполовину состоит из песка. Заключительным аккордом в этих испытаниях стал для неё последний день их пребывания в Узбекистане, длившийся целых 26 (!) часов из-за двух перелётов: сначала полтора часа из Самарканда в Ташкент на грохочущем, дрожащем и пытающимся развалиться на лету допотопном Ан-12, в котором белые от страха немцы сидели вдоль бортов на прикрученных болтами скамьях (ранее, вероятно, предназначавшихся для парашютистов), и после приземления без стеснения блевали на лужайке лётного поля; а затем, в конце того же дня, почти пятичасовой перелёт Ташкент-Москва, убегая от солнца. И убежали!
   Москва их встретила холодным проливным дождём, напоминавшим о приближающейся осени и абсолютно пустынным аэропортом Внуково. Приземлились они далеко за полночь, и по всему было видно, что их никто не ждёт. Прождав почти сорок минут багаж, который, похоже, никто выгружать не собирался, она выскочила на лётное поле под проливной дождь, оставив разлёгшихся на всех стульях и банкетках и уже погрузившихся в беспокойный сон выбившихся из сил иностранных профессоров, и, не без труда отыскав, согревающихся горячительными напитками двух ночных грузчиков, обложили их таким трёхэтажным матом, что они не только встали и пошли искать их багаж, но один из них даже уважительно приподнял свою кепочку перед ней на прощанье.
   Когда в отеле все были размещены и отправились по своим номерам, она увидела, что за окнами уже брезжит утро и, значит, спать ей опять не придётся, потому что с утра предстоит опять менять всю программу, чтобы дать людям выспаться. Немцы будут спать, а ей опять предстоят созвоны, созвоны, переговоры, переговоры...
Вот уже трое суток она на ногах... в очередной раз...

           Глава 30. Бабушка Софья, пять жён и ребёнок

   Он работать не любил. В смысле – не любил работать на государство, которое, как он считал, практически лишило его семью всех благ и привилегий, заработанных «потом и кровью» всеми предыдущими поколениями рода.
   На самом же деле, он обладал деятельной натурой и сидеть сложа руки не любил. Наверное, поэтому не признавал выходных и отпусков и не понимал, как можно проводить время в бездействии.
   Работа находилась всегда: от починки собственного автомобиля или любого транспортного средства кого-то из друзей или родственников до написания кандидатской диссертации или научных статей на кафедре порошковой металлургии в научно-исследовательском институте стали и сплавов.
   Конечно, работа, которая сулила возможность заработать «бабки», была предпочтительнее. Он, ребёнок послевоенного времени, хорошо знал, что такое лишения. Нет, он никогда не голодал, более того, сопоставляя быт своей семьи с жизнью многих сверстников, видел, что его семья живёт в относительном достатке и благополучии. Во многом это была заслуга его бабушки, которая даже в страшные годы войны и будучи уже немолодой женщиной устроилась на работу в научную биолабораторию и на получаемое довольствие содержала семью, вернее, тех из членов семьи, кто не воевал и остался на её попечении.
   Бабушка Софья была выпускницей Смольного института благородных девиц, обладала сильным характером, непререкаемым авторитетом и держала всю семью «в ежовых рукавицах». Она была рачительной хозяйкой, умела экономить фактически на всём и могла практически из ничего соорудить и праздничное застолье, и умопомрачительный наряд.
   Это стремление к экономии, рачительности, накапливанию необходимых средств для решения жизненно важных задач он, наверное, унаследовал от своей несгибаемой бабушки Софьи, которая до последних дней жизни держала спину прямо, не пользовалась очками и не признавала метро, которое она упорно называла «подземкой» и считала «ухищрением диавола». «Я в тартарары по своей воле спускаться не собираюсь!» – неоднократно заявляла она.
   От деда же – творческой натуры, художника, архитектора и поэта – он, вероятно, унаследовал тягу к прекрасному: хорошо разбирался в живописи, иконографии, литературе, и сам обладал немалым писательским талантом, как выяснилось позже, когда он, круто поменяв свою научную карьеру, стал сначала автомобильным журналистом, а затем и главным редактором известного автомобильного медиа-холдинга.
   Он любил и мог разобраться практически в любом транспортом средстве, был падок на новинки и, заработав с течением времени кое-какие «бабки», заимел в своей «автоконюшне» постоянно как минимум три «железных коня», которые постоянно менялись; справлялся и с катером, и с лёгким спортивным самолётом, мог гонять и на спортивном байке или управляться со сложным комбайном. Короче, он был на короткой ноге с любым средством передвижения, которое плавало, ездило или летало.
Любовь к технике – эти гены, безусловно, достались ему от отца, который, вернувшись с фронта, продолжил своё образование и затем всю жизнь работал в закрытом НИИ, называемом в быту космической фотолабораторией.
   Отец с фронта вернулся не один – привёз с собой молодую жену, фронтовую медсестру, которую тут же невзлюбила строгая Софья Дмитриевна, считая невестку особой незнатного происхождения. Поэтому отношения в семье сложились очень непростые.
   Но именно мать он любил больше всех. Она одна понимала его, как никто другой, принимала и прощала все его выходки и прегрешения. Была настоящим другом и опорой. Она была человеком с большим сердцем, у неё было много друзей, а сослуживцы её просто обожали.
   Поэтому после того, как отец и мать расстались, он выбрал сторону матери, пойдя наперекор всему остальному клану. И не жалел об этом.
   Мать научила его доброте, научила быть снисходительным к человеческим слабостям и проступкам, «ибо все мы не без греха», а ещё научила его смотреть на жизнь с оптимизмом, никогда не сдаваться и быть всегда нацеленным на победу!
   Вот все эти качества и позволяли ему в любых, даже самых сложных жизненных ситуациях оставаться на плаву, находить возможности для дополнительного приработка (иногда на грани фола), чтобы поддерживать приличный образ жизни.
   Да, денег у него всегда хватало. Он мог купить любую одежду или понравившуюся ему новинку из разряда бытовой техники, однако тратить деньги на улучшение условий собственного быта ему казалось глупым, это его не заботило. Единственное, на что он не отказывался тратить собственные накопления, были иконы, картины, дорогие альбомы по искусству или мотоциклы и автомобили.
   На его мировоззрение и привычки не могли повлиять даже женщины, которых в его жизни наблюдалось тоже не мало. Дарить им цветы, конфеты, духи и украшения – ну это же глупость несусветная! Деньги на ветер!
   Первый раз он женился, ещё будучи студентом на аспирантке Ирине, которая была старше его на пять лет и имела трёхлетнего сына от первого брака. Женился, так сказать, по большой любви, которая на деле оказалась мимолётной страстью, и через год они расстались.
   Из этого брака он вынес понимание того, что все бабы стервы, вечно требуют денег и норовят потратить на новые шмотки все сбережения мужа.
   Вторая супружница была медичкой. Она громогласно исповедовала здоровый образ жизни и сыроядение, что, однако ж, не мешало ей уминать за обе щеки шашлык, который он мастерски готовил время от времени на природе, а здоровый образ жизни сводился в основном к лежанию в гамаке в теплое время года и ничегонеделанию. И да, деньги с него тянуть она тоже умела. Этот брак был также недолгим и на память от него остались набор медицинских инструментов, включая скальпель, шприцы, пинцеты и ножницы разной конфигурации, умение ставить уколы и убеждение, что все медички – циничные лицемерки.
   Пару лет после этого он был свободен и весел, а потом женился в третий раз. Хотя настоящим браком это нельзя было назвать, скорее, это был брак фиктивный.
   Как-то раз к нему обратилась с просьбой помочь пожилая сослуживица, женщина умная и порядочная, которую он искренне уважал. Дочь её подруги из Таллинна решила обосноваться в Москве. Проблем с жилплощадью не будет, жильё они уже нашли, но вот как быть с пропиской – ведь иначе на работу не устроиться! Короче, если он согласиться с Ингой расписаться, ему отвалят приличную сумму.
   Он подумал-подумал и согласился. Действительно, он же ничего не теряет! А «бабки» лишними не бывают. Да и узнать – какова эстонка в постели – тоже хотелось. Он был уверен, что она ему не откажет.
   Инга, действительно, не отказала, но за «услуги» потребовала плату, а оплачивать секс с кем бы то ни было (хоть с самой Джиной Лоллобриджидой!) – в его планы не входило. К тому же симпатичная эстонка оказалась не очень-то темпераментной особой, скорее, даже холодной. И они благополучно расстались, чтобы через год, как и было договорено, сей брак расторгнуть.
   Четвёртый союз был самым длительным – почти три года он прожил вместе с Валентиной, которая вначале казалась «мягкой и пушистой», а затем стала превращаться в сварливую и хитрую мегеру, шпионящую за каждым его шагом, выворачивающую карманы в поисках утаенных купюр и выносящую ему мозг после каждого запоя, которые сначала были редкими, а затем становились всё более длительными и частыми вместе с возрастающим желанием её придушить. Однажды это чуть и не случилось, но Валентина, увидев искаженное яростью лицо благоверного, взвизгнув, выскочила за порог. Вернулась же она, когда он был в отключке, лишь за тем, чтобы собрать шмотки, выгрести все деньги до копейки и ретироваться навсегда.
   После неё он уверовал в то, что бабам, какими бы добрыми и ласковыми они не казались, доверять нельзя. Все они – притворщицы и жадные до денег дуры, желающие высосать из мужика все соки! И вообще он сомневался теперь, а стоит ли ему заводить семью. Ведь уже тридцать семь стукнуло, а ни детей, ни нормальной семьи (кроме мамы) как не было, так и нет. Да и способен ли он любить? Похоже, что всё написанное и сказанное про любовь – это всё враки, безудержные фантазии романтиков. Он же реалист, и вся любовь для него сводится лишь к траханью! А для этого заводить семью не нужно. Взял пол-литра, забежал в соседний подъезд к Верке – и всё в ажуре! никаких хлопот!
   Не было хлопот... пока не появилась ОНА. Эта девочка... девочка-женщина... со слегка надменным изломом бровей... независимая, неприступная и... такая желанная!.. Блин! Тут опять почему-то вспомнилась Джина Лоллобриджида... чем-то они всё-таки похожи – его жена и кинодива.
   Они вместе уже четыре года, их дочке три годика. За это время они уже дважды сходились-расходились. Вернее, всегда уходила она – без слёз, без ругани, без жалоб... не прощаясь, «по-английски»; а он её возвращал, потому что почти физически ощущал, что без неё дышать не может...
   Она была рядом и в то же время... где-то ещё. У него постоянно было такое чувство, что между ними есть какая-то невидимая пелена, не позволяющая ему до конца разглядеть и понять её. Единственное, что он абсолютно точно понял за всё это время, что никакими ухищрениями он не может привязать или подчинить её себе, даже повлиять на неё вряд ли сможет. И ещё его мучила эта постоянная боязнь потерять её. Ну где вот она сейчас ездит или летает? Кто с ней рядом? С кем она разговаривает? Кому улыбается?

   Всё-таки надо постараться убедить её сменить работу. В скольких уже передрягах побывала! Небезопасно это! И в конце концов, у неё ребёнок маленький! Должна же мать заботиться о своём дитятке! Кто будет воспитывать их дочь, если она постоянно в разъездах? Нормальная женщина должна дома сидеть, хозяйство вести, да о детях заботиться! Как бабушка Софья... Да, им надо серьёзно поговорить на эту тему...

                Глава 31. Развал Союза и новая сфера деятельности

   Всё получилось само собой. Ему не пришлось ни в чём её убеждать, спорить, настаивать, ругаться... Наступили сложные времена: Советский Союз трещал по швам. В ЦК Партии и Правительстве наблюдались чехарда и безвластие, когда одни временные персоны в правительственных креслах сменяли других, не задерживаясь надолго. Народ прозвал это время «периодом гонок на лафетах». Поток иностранцев в Россию заметно сократился, а из некоторых стран прекратился совершенно.
   Сначала «отвалилась» Польша. Если раньше наибольшее количество туристов – многочисленные «Поезда Дружбы» – приезжали в Москву из этой страны, причём не только «за красотами» (братья-поляки наладили негласный «бизнес», привозя в СССР западные шмотки, джинсы, прежде всего, а у нас закупали бытовую технику: цветные телевизоры, утюги, кофемолки да и кофе в зёрнах тоже), то теперь этот поток совсем иссяк. Польские граждане выходили на демонстрации под знамёнами «Солидарности», митинговали, строили баррикады... Короче, им было не до путешествий.
   Переводчики и гиды, работавшие с польским языком в Госкомитете по иностранному туризму, оказались не удел; впору было закрывать эти отделы.
   Затем и из других стран соцлагеря – Болгарии, Венгрии, Чехословакии, ГДР – туристы ехать перестали.
   Какое-то время она ещё работала в отделе Центральной Европы, а затем и там работы не стало. Повсеместно начались сокращения кадров и вынужденные увольнения.
   Она не стала дожидаться решения своей судьбы «в верхних эшелонах» и решила сама круто поменять сферу деятельности. Всё-таки по первой специальности в дипломе она «преподаватель немецкого и английского языков». Так почему бы не попробовать стать на самом деле преподавателем? Тем более что в Москве большая нехватка педагогических кадров...
   – Судя по всему, придётся мне уходить с переводческой работы, – сказала она как-то вечером, когда они оба сидели на кухне, попивая вечерний чай. – Иностранцы совсем не едут. У нас в Госкомитете уже целые отделы сокращают...
   – Но это же здорово! – вырвалось у него радостно. Он-то не знал, как подступиться к этому разговору, как убедить её уйти с работы вообще или, по крайней мере, поменять на что-то более спокойное. И тут вдруг такой подарок! Она заговорила об этом сама.
   – Что же ты видишь тут хорошего?! – удивленно вскинула брови она. – Теперь, когда я уже дослужилась до старшего переводчика, имею надбавки и хорошую репутацию, – уходить в никуда?! Начинать всё с нуля?! Неизвестно где и на каких условиях! И это ты считаешь «здорово»?!
   – Я имел ввиду, что, если ты сменишь работу на более спокойную и поблизости от дома, – это будет здорово. А ещё лучше, если не будешь работать вообще. Я вполне в состоянии обеспечить нашу семью.
   – Ой, не смеши меня! Твоей зарплаты еле хватает, чтобы оплатить коммуналку и кое-какие мелочи. А все продукты покупаю я! И кредит, который нам, вернее, мне в Госкомитете на покупку кооперативной квартиры дали, тоже выплачиваю я, и денег, кстати, у тебя никогда ни на что не прошу, всё необходимое для себя и дочки сама покупаю. Просто ты этого не замечаешь, потому что не твои деньги тратятся...
   – Но половину первого взнося за квартиру, между прочим, я заплатил! И жрачку я тоже регулярно покупаю! Вот только намедни два кило телятины с рынка приволок. Забыла?
   – Нет, не забыла. Как говорится, молодец, возьми с полки пирожок! Я не собираюсь сейчас с тобой меряться, выяснять – кто из нас и на что больше тратит. Я о другом... Моя карьера летит к чертям! Наступают непростые времена. Я не знаю, как быть дальше...
   – Не бзди! Прорвёмся! Ты с твоей квалификацией наверняка работу найдёшь! Даже не сомневайся!
   – Ох, твоими бы устами...
   – А если и не найдёшь – ничего страшного!
   – Не начинай!
   – Молчу-молчу! Пошли в койку – утешу!
   – Не хочу в койку!
   – Ну давай тогда в ванной! Пойду воду включу.
   – Ладно. Сейчас приду.

   Вскоре она уволилась с прежней работы и отнесла документы в Департамент образования, где ей тут же предложили вакантное место преподавателя английского и немецкого языков в одной из школ района.
   И ей, действительно, пришлось начинать всё с нуля. Поскольку её предыдущая работа, хоть и была связана с иностранным языком, не считалась педагогической, то зарплату ей установили, как молодому специалисту, по минимуму – 80 рублей (!), что явилось для неё неприятным сюрпризом, поскольку означало снижение доходов в три с лишним раза.
   К тому же её тут же отправили на курсы повышения квалификации учителей иностранных языков, куда нужно было ездить после основной работы чуть не каждый день аж три (!) месяца подряд. Правда здесь ей повезло: курсы вела её знакомая профессорша из иняза, которая пообщавшись с ней пару дней сказала, что здесь ей делать нечего, поскольку программа рассчитана на пожилых «замордованных» училок, подзабывших с течением времени язык, и она со своим «свободным владением» просто пугает всех «заслуженных педагогов», которые в её присутствии «стесняются рот открыть».
   «Так что приходи-ка ты сразу через три месяца на зачёт, моя милая!», – вынесла свой вердикт профессорша и отпустила её с миром.
   Сей факт её, конечно же, порадовал, хотя и заставил насторожиться. «Неужели я, как и они, с течением времени всё позабуду и разучусь говорить свободно, как сейчас?» – крутился в её голове тревожный вопрос. Тем более, что основания для таких опасений, безусловно, были.
   Проштудировав учебники, по которым ей предстояло преподавать, и проведя несколько уроков в разных классах, она выяснила, что дети её не понимают.
   – Вы говорите слишком быстро.
   – Нам раньше все правила по-русски объясняли.
   – Вы говорите, как настоящая англичанка... Не понятно... – жаловались старшеклассники. А младшие классы просто сидели, открыв рот, и вся школа бегала смотреть на училку, которая преподаёт сразу два языка: и немецкий, и английский.
Школа была небольшой и достаточно старой, как и весь микрорайон, где она стояла посреди пятиэтажек-«хрущоб». Ну и местный контингент, включая учащихся, был соответствующим: было много детей из неблагополучных семей, которых временами приходилось отыскивать, обшаривая все местные подвалы.
   – Этим детям, за редким исключением, иностранный язык на фиг не нужен, – разъяснила ей пожилая учительница немецкого Ольга Александровна, дорабатывавшая свои два последних года до пенсии. – Почти никто из них дальше в вузы поступать не будет. Поэтому наша задача состоит, скорее, в присмотре за ними, чтоб не поубивали друг друга, да в маломальском воспитании.
   Английский язык преподавала молодая еврейка Софья Михайловна, которая по поводу воспитания и обучения подрастающего поколения не заморачивалась вообще, поскольку в ближайшем будущем собиралась отбыть вместе с семьёй на «землю обетованную» к своим родственникам и в данный момент занималась лишь тем, чтобы повыгодней продать собственное движимое и недвижимое имущество.
   Каждая из учительниц иностранного языка – и немка, и англичанка – имели по полной ставке педагогической нагрузки и классное руководство, и брать оставшиеся полставки от каждого языка не хотели. Брать же ещё двух преподавателей-иностранцев, каждого на полставки, администрации было не выгодно. И приход специалиста со знанием двух иностранных языков пришёлся как нельзя более кстати.
   Правда, кабинет этому специалисту не выдали, и ей пришлось таскаться со всеми книгами-тетрадями-магнитофонами-распечатками... из кабинета в кабинет. Кроме того, на неё свалили все неблагополучные классы, и нередко, входя в кабинет, она видела летающие по помещению стулья и швабры.
   Наставницей в её новой педагогической карьере на какое-то время стала многоопытная Ольга Александровна, делившаяся с ней секретами педагогического мастерства.
   – Входить в класс ты должна как цербер – с устрашающей гримасой на лице! – поучала её пожилая училка. – Ни в коем случае нельзя давать слабину! Иначе они тебе на шею сядут. Сначала нужно закрутить гайки и лишь потом постепенно можно по чуть-чуть отпускать...
   И несмотря на всю антипедагогичность подобных советов, она вскоре убедилась в их действенности. Слабость и растерянность перед этими детками демонстрировать было нельзя! В момент сожрали бы, не поперхнувшись, как уже неоднократно случалось с молоденькими училками, пытавшимися преподавать в этих классах до неё и бесславно покинувших «поле боя». Про себя она называла своих подопечных «Республикой ШКИД» и ломала голову над тем, какую же тактику преподавания здесь следует избрать. Безусловно, одними криками и угрозами здесь ничего добиться было нельзя. Поэтому их, учащихся то есть, надо было занять, загрузить так, чтобы не было времени на шалости и дуракаваляние. И это занятие должно было быть, во-первых, интересным для них (иначе, естественно, ничего делать и слушать не будут), во-вторых, быть посильным и, в-третьих, радовать наглядным результатом.
Увы, предназначенные для преподавания иностранных языков в данной школе учебники всем требованиям для организации высокоэффективного процесса обучения не отвечали.

   Съездив несколько раз в районный методический кабинет и посоветовавшись с районным методистом, она постепенно выработала свою авторскую методику преподавания, заключавшуюся в разбивке каждой изучаемой темы на небольшие блоки, подбору большого количества иллюстративного материала, написанию множества рифмовок (ибо так даже трудные вещи запоминаются проще) и разработке огромного количества разноуровневых упражнений, рассчитанных на разные способности разных учеников (называемых в дидактике модным термином «дифференцированный подход»).
   Кроме того, она отказалась от стандартной классически незыблемой рассадки учащихся. Теперь парты «гуляли» по классу, образуя, то полукруг, то пары, то ряды – в зависимости от выполняемых задач. На столы раскладывались разнообразные карточки с заданиями, имевшими разную сложность, позволявшие заработать учащимся определённое количество баллов. Школьники могли переходить от стола к столу, выбирая задание по силам. В конце урока подводился итог и выставлялись оценки соответственно набранным баллам. При этом один учащийся мог заработать даже несколько оценок за один урок, выполняя разные виды деятельности.
   Конечно, обычные диктанты, тесты и контрольные работы она тоже проводила согласно учебному плану, но и здесь старалась организовать перекрёстную проверку работ самими учащимися (детям всегда безумно нравится выступать в роли учителей!), выполняя лишь функции направляющего и координирующего деятельность детей куратора. И ещё она постоянно следила за скоростью выполняемых работ, иногда подгоняя или подсказывая следующие необходимые шаги, ибо чем выше темп, тем проще работать! Эту истину она усвоила давно, часто повторяя слова мудрой Акки Кебнекайсе из бессмертной сказки про мальчика Нильса, путешествующего вместе с дикими гусями: «Летать высоко – проще, чем летать низко! Летать быстро – легче, чем летать медленно!»
   Естественно, преодолеть сопротивление администрации удалось не сразу, но постепенно все увидели, что её система приносит удивительные плоды – даже самые отъявленные лентяи и дети, не желавшие изучать иностранный язык, вдруг начали показывать неплохие результаты, и с течением времени не только заговорили по-немецки или по-английски, но и начали принимать участие в небольших весёлых сценках, которые сами же и писали под её чутким руководством на ту или иную тему.
   А потом появились и первые победы на районных и городских конкурсах чтецов и театральных постановок, и учителя стали ходить на её уроки с целью «обмена опытом».
   Всё это далось ей отнюдь не просто: подготовка к каждому такому уроку занимала у неё по нескольку часов, и спать она ложилась теперь не ранее двух-трёх часов ночи, что вызывало частенько не просто неудовольствие, а настоящую ярость её супруга. Он-то надеялся, что она, став училкой, всё время будет посвящать семье и дому, а она вместо этого днями и ночами над конспектами корпит! Матерные слова по этому поводу слетали с его уст всё чаще, в выражениях он теперь не стеснялся.

   Да, спустя два года, и на новом месте работы ей удалось заслужить почёт и уважение и детей и взрослых, выработать свою систему преподавания. Вот только зарплаты так и не прибавилось!

                Глава 32. Кто во что горазд

   Он радовался покупке новой квартиры и переезду. Казалось, что в жизни начинается новый этап. Теперь у него нормальная семья: умная и красивая жена и любимая дочка. Не особо высокооплачиваемая, но всё же «не пыльная» работа, не требующая от него каких-либо физических и моральных затрат, к тому же он теперь к.т.н. и получает соответствующую надбавку. Почёт и уважуха опять же!
   В новой квартире и жена проявила себя с новой стороны: начать с того, что она всю эту квартиру отмыла, а ведь строительной грязи в новом жилище было хоть отбавляй! Несмотря на зимние морозы, развернула все окна и дважды их промыла! В результате, правда, простудилась, но не взирая ни на что не остановилась, пока всё до блеска не отдраила: и ванную, и туалет, и кухню, полы и стены во всех комнатах и коридоре. Удивительная женщина! Не стенала, не ворчала, не приставала с просьбами о помощи, чего он втайне боялся, а просто упрямо делала всю эту незавидную работу. А он-то до сих пор считал её белоручкой!
   Короче, можно жить да радоваться! И тут Союз рухнул. Окончательно и бесповоротно. И вместе с ним закончилась стабильная и предсказуемая налаженная жизнь... Бывшие партийные бонзы бросились во все тяжкие, распродавая за рубеж и растаскивая по кусочкам некогда «могучую и несокрушимую» державу.
   Преступная приватизация, тут же метко прозванная народом «прихватизацией», чудовищно непродуманная (а вернее, хорошо продуманная заокеанскими политтехнологами) экономическая политика и не менее преступная денежная реформа довершили развал народнохозяйственной социалистической системы. Трудящимся перестали платить и без того скромные зарплаты, продукты питания из магазинов исчезли в мгновение ока – народ заволновался и вышел на площади городов. Москву заполонили голодные шахтёры, выбивающие касками по мостовой призывы ко всеобщему восстанию, и рабочие других специальностей, потерявшие работу и не знавшие, как и чем завтра кормить собственных детей.
   Высокие правительственные чины переругались друг с другом, ввели продовольственные карточки и войска в столицу и другие неспокойные города. Народ послал правительство далеко и надолго и начал выживать самостоятельно, то есть кто во что горазд.
   Повсюду, как грибы после дождя, появились разного рода ТОО и ООО – товарищества и общества с ограниченной ответственность (читай, вообще без ответственности), барахолки и рынки, расцвели пышным цветом проституция и рэкет. В то же время фундаментальная наука, а вместе с ней НИИ, университеты, исследовательские лаборатории стали никому не нужны, и огромная армия ученых и научных сотрудников оказалась не у дел и без средств к существованию. Профессора и доценты вынуждены были стать продавцами на рынках, извозчиками или в лучшем случае репетиторами.
   То же самое произошло и с героями нашего повествования. Ей, как и всем учителям сначала задерживали, а потом и вовсе перестали платить зарплату, и она стала подрабатывать репетиторством, благо, что в их районе проживало много новоиспеченных бизнесменов, которым было необходимо быстро освоить иностранный язык.
   Он же стал подрабатывать извозом, так как такси катастрофически не хватало, «бомбил» в основном по ночам, что было не безопасно, но приносило хоть какой-то доход. Затем тоже решил попробовать себя на поприще бизнеса и основал недалеко от города небольшое товарищество по производству тормозных колодок для «Жигулей», а затем, видя, что нормальное производство доходов почти не приносит, занялся перегонкой иномарок из Европы в Москву по заказу клиентов с туго набитым кошельком.
   Занятие это было чрезвычайно опасным, поскольку на российско-белорусско-польских дорогах частенько встречались крепкие хлопцы с ножами, битами, а иногда и пистолетами, караулящие незадачливых водителей, и отбиравшие у них не только деньги и машину, но не редко и саму жизнь.
   Он, конечно, сетовал на то, что нельзя с собой взять огнестрельное оружие, разрешение на которое он имел, будучи членом общества охотников и рыболовов.
   Действительно, в самолёт ведь ни пистолет, ни карабин не пронесёшь. А он обычно летел до Мюнхена или до Франкфурта-на-Майне, где на крупном автомаркете приобретал нужный автомобиль (чаще всего б/у-шный, но в хорошем состоянии и с небольшим пробегом), и оттуда возвращался домой уже своим ходом.
   В столице спрос на немецкие автомобили был высоким, и подобной работы хватало. Таким образом он пригнал два «Мерседеса», три «Фольксвагена» разных моделей и одну «Ауди».
   Ему везло, как говорится, Бог миловал, и Ангел-хранитель оберегал. Выручали также природная сообразительность, хорошее знание автотехники, бесстрашие и даже порою наглость. Он умудрялся не стоять в очередях на загруженных таможенных пограничных пунктах, находя пропускные пункты в небольших городах. Однажды на немецко-польской границе он даже сумел «пройти» сквозь полицейско-таможенный кордон, не желавший пропускать иностранцев, измотав фрица своим бесконечным вопросом «Почему нельзя?» (это была одна из трёх фраз на немецком языке, которые он перед поездкой выучил с помощью супруги), и тот, поняв, что ничего этому настырному русскому объяснить не может, махнул рукой и пропустил его, поставив необходимые штампы.
   Обожая скоростную езду, он, тем не менее, умудрялся избегать ДТП и даже тормозить вовремя перед полицейской засадой в кустах, объясняя это природной «чуйкой». Один лишь раз его остановил польский инспектор за превышение скорости и назидательно разъяснил, что «если у пана есть пенёнзы, то пан может ездить по польским дорогам, как хочет, а если пенёнзов нет, то пан должен соблюдать правила». И за эту мудрость ему пришлось расплатиться последними злотыми.
   На белорусских и российских дорогах с инспекторами договориться было проще, поскольку гаишники, такие же голодные и нищие, как и водилы, соглашались отпустить нарушившего правила дорожного движения безденежного шофёра иногда даже просто за бутерброд с колбасой или пачку сигарет. «Ну, дай хоть что-нибудь!» – сказал ему отощавший инспектор на дороге недалеко от Гомеля, когда услышал, что у него совсем не осталось денег, и был жутко рад, получив две пачки сигарет.
   Да, ему, конечно, же везло... И всё же занятие это было чрезвычайно стрёмным и хлопотным, и пригнав шестую по счёту машину, он решил с этим завязать. «До бесконечности везти не может,» – подумал он, слушая очередные криминальные сводки, сообщавшие об авариях и откровенном разбое на автотрассах.
   Потом один из его старых друзей, с которым они когда-то вместе починяли машины, выбился в люди и оказал приятелю протекцию, пристроив в редакцию газеты «Петровка, 38» внештатным корреспондентом. Журналистская работа вновь испечённому спецкору понравилась, оказалось, что он обладает неслабым литературным талантом, пишет быстро, остро, часто имеет нестандартный взгляд на проблему, опять же удостоверение сотрудника «Петровки, 38» очень помогало в затруднительных ситуациях.
   А затем вместе с этим оборотистым приятелем, подтянув ещё двоих «значительных» людей, они основали Автохолдинг, включавший автомастерскую, магазин автозапчастей, лакокрасочную лабораторию и редакцию для издания двух журналов по всем вопросам авторемонта, производства и сбыта автомобилей, – короче, всё, что было в таком дефиците в это неспокойное и трудное время.
   Дело было очень нужное и очень хлопотное. Теперь уже он дневал и ночевал на работе, но друзьям-соучредителям удалось раскрутиться, и автохолдинг, спустя некоторое время (на самом деле, менее года прошло со дня его основания) начал приносить доход.
   Он, наконец-то, приобрёл давно желанную иномарку – красную спортивную «Ауди», разнообразную бытовую технику, включая американскую посудомоечную машину, списанную американским посольством и служившую потом верой и правдой его семье более десяти лет, видеомагнитофон.
   А она наконец-то смогла перестать задумываться о том, на чём можно сэкономить, чтобы купить подрастающему чаду зимние сапожки или тёплую курточку, то есть то, что она, увы, не могла сшить или связать своими руками, и задумалась над тем, что давно бы пора родить второго ребёнка. Она хотела сына, он же был резко против.
   – Хватит нам и одного алкоголика в семье! – отрезал он, имея в виду себя самого.
   – Почему ты решил, что твой сын непременно должен стать алкоголиком, как и ты? – недоумевала она. Убедить его в том, что в семье должно быть как минимум два ребёнка, ей долго не удавалось. Наконец, устав вести споры на эту тему она безапелляционно заявила:
   – Знаешь, дорогой, хочешь ты или нет, а второго ребёнка я всё равно рожу! А вот будешь ли ты в этом принимать участие – решать тебе. Двоих детей я и без тебя, в крайнем случае, смогу вырастить и воспитать.
   И он понял. что она не шутит и настроена абсолютно серьёзно.
   «А может, и правда – заделать ей второго ребёнка? Ведь точно же не отступит и сделает по-своему! Так уж лучше пусть будет мой! – размышлял он. – А смыться от них ото всех я и так в любой момент могу. И никто меня не остановит!»

         Глава 33. Рождение сына, автомобильный бизнес, любовница Светлана

   Сын родился тоже в конце августа, почти день в день с дочкой, только на шесть лет позже. Проблем с выбором имени на сей раз не было – династическое имя Михаил, переходившее из поколения в поколение к старшему сыну в семье, тут же было вписано в Свидетельство о рождении.
   Мальчик рос быстро и как две капли воды походил в младенчестве и на сестру, и на собственного папашу. Как-то раз она положила рядом три фотографии: годовалой дочки, сынишки и их отца, соответственно, в том же возрасте, и обнаружила, что на неё смотрят три абсолютно одинаковые мордашки. «Надо же, какой сильный генотип!» – в который раз подумала она, глядя на снимки.
   Конечно же, с появлением второго ребёнка забот у неё прибавилось, но она молча и стойко со всеми трудностями справлялась – сама ведь сына хотела, вот и нечего теперь жаловаться.
   Он к появлению второго ребёнка отнёсся сначала настороженно, предпочитая как можно реже общаться с новорождённым. Но потом постепенно привык и успокоился, тем более что в отличие от дочки, сын рос спокойным и крепким, по ночам не кричал и мало болел. Да и жена дополнительного внимания ни к себе, ни к детям не требовала. Он помнил её заявление, что двоих детей она и одна, без него, поднять сможет. И теперь воочию наблюдал, как она решает все проблемы самостоятельно, не обращаясь к нему за помощью.
   Да, она действительно, сильно изменилась за последние несколько лет. Он больше не видел в ней прежней заносчивой, дерзкой, гордой и неопытной девочки. Теперь это была спокойная, решительная и уверенная в себе, сильная женщина. Способная пресечь любые его глупые выходки одним взглядом, временами кажущая равнодушной и даже холодной. В ней появилась какая-то отстранённость и задумчивость, исчезли резвость и игривость. Но к этой женщине его тянуло ещё сильнее, чем к прежней взбалмошной и горячей девчонке.
   Иногда он рассматривал её исподтишка, когда она этого не замечала, пытаясь распознать произошедшие в ней перемены. Прошло уже более полугода после рождения второго ребёнка. Она снова похудела и стала такой же стройной, как и прежде, хотя фигура, всё же изменилась: грудь увеличилась и бёдра тоже округлились, и это сделало её ещё более привлекательной.
   Она вставала рано, он даже не знал когда именно, готовила завтрак, поднимала и кормила детей, отводила дочку в школу с малышом на руках и тут же с ним и гуляла, потом возвращалась домой и готовила обед, забирала дочь из школы, помогала ей с уроками, иногда пекла пирожки, печенье или кулебяку, купала малыша, кормила всех ужином, укладывала детей, обязательно почитав им на ночь сказку, и, наконец, опускалась в кресло, чтобы, как она говорила, немного прийти в себя. Временами, она и ночь прихватывала, когда надо было срочно сделать какой-нибудь перевод (теперь она подрабатывала в крупном издательстве, переводя новые англо-американские романы), постирать или сделать ещё какую-либо работу по дому.
   Он видел, как сильно она устаёт, и на любовные ласки у неё просто не остаётся сил. Но помогать ей по хозяйству по-прежнему не собирался, считая это бабским уделом. Достаточно того, что заботы по добыче продуктов для пропитания семьи он взял на себя. В магазинах было пусто, поэтому он наведывался на рынки, где эти продукты были, хоть и втридорога. Но теперь он мог позволить купить себе всё – и парную телятину, и первую черешню...
   Да, это был его удел – работа охотника-добытчика еды для своего семейства. Он и был охотником по своей природе. И в трудные времена его характер лишь крепчал, появился и охотничий азарт – на чём ещё можно заработать, «где бабки найти».
   В эти дикие годины многие ранее вполне успешные люди потеряли опору, цель в жизни и опустились. Так, например, произошло с его старым другом Алексеем – некогда высокооплачиваемым сотрудником японского торгпредства, а теперь подзаборным алкашом, продавшим за бесценок шикарную квартиру на Ленинском проспекте, потерявшим семью (жена и дочь от него просто сбежали), и ютившемся в каком-то сарае в ближнем Подмосковье.
   Он себе такой судьбы не хотел. Его деятельная натура помогла ему практически обрести себя заново. Теперь он был главным редактором двух крупных журналов в области автопрома и автосервиса, и под окнами его квартиры в престижном районе столицы стояли три разнокалиберных иномарки, которые частенько менялись. Сейчас, например, это были: корейская «Хёнде» для поездок по городу, американский джип для поездок по бездорожью (теперь они усиленно подыскивали себе дачу недалеко от столицы) и красная спортивная «Ауди» для «пускания всем пыли в глаза». Кроме того, он частенько брал в крупных автосалонах и других «железных коней» на тест-драйв, о чем потом подробно писал в своих журналах, высвечивая плюсы и минусы тестируемых автомобилей.
   Если раньше автомастерских не хватало, а хорошего автомастера было не сыскать, то теперь эта сфера быстро развивалась: появились не только автосервисы и магазины запчастей, но и первые автосалоны, и все хотели заявить о себе. Деньги за их рекламу в журналы поступали исправно и его редакция процветала.
   Короче, в делах у него всё ладилось, а вот в семейной жизни... Ему хотелось ежедневного секса, а она иногда в изнеможении засыпала, едва успев доползти до кровати. Спали они теперь в разных комнатах и, соответственно, в разных кроватях – это было одним из условий, которое она себе выторговала, когда они заключали «джентльменское соглашение» перед покупкой кооперативной квартиры.
   – Ты храпишь, и я не высыпаюсь, – заявила тогда она. – Поэтому будем спать порознь.
   – А как же трахаться будем? – тут же спросил он.
   – Кто о чём, а вшивый о бане, – усмехнулась она. – Не всё ли равно где и как? Можно в твоей комнате, можно в моей...
   – На кухне или в ванной... – продолжил он.
   – Вот именно. Ты ведь всегда место сыщешь.
   – А хули?.. Зря я что ли женился!
   И вот теперь она частенько лишала его любовных утех, не отзываясь на призывы заняться сексом. Так долго продолжаться не могло. «Раз ты, дорогуша, начала меня опять динамить, я тебе замену быстро найду!» – подумал он и... нашёл.


                * * *
   Светлана жила в доме напротив. Она была высокой светловолосой стервой. Такие ему всегда нравились. Познакомились они случайно. Как-то раз жена попросила его отвезти дочурку на танцы – их девочка теперь посещала детскую студию народных танцев «Калинка», расположенную в двух кварталах от дома. Ей с малышом на руках возить туда дочь на автобусе было не с руки, а ему свозить на машине инфанту туда и обратно не составляло труда. Там он и встретил Светлану, точнее жена его с ней познакомила, когда обсуждала с родителями вопрос о закупке материала для пошива концертных костюмов.
   Эту блондинку ему не пришлось долго уламывать, видно было, что повседневная жизнь с занудой-супругом ей уже обрыдла, и она не прочь была завести на стороне романчик. Да и время было подходящее, через пару недель, как раз после выпускного концерта танцоров «Калинки» в первых числах июня, его жена вместе с детьми укатит на дачу к родителям (действительно, чего в душной столице летом пыль глотать!), и он снова будет свободен от брачных уз.
   Сама Светлана в июне покидать столицу не собиралась, её семья планировала выехать в отпуск на юга месяцем позже. Пока же её муж периодически уезжал в двух-трёхдневные командировки, что обоим любовникам было на руку.
   – А бабёнка-то на тебя не на шутку запала! – констатировало довольное его второе «я».
   – Не удивительно! На меня вообще почти все бабы западают! – хвастливо согласился он.
   – А не боишься, что супруга прознает?
   – Нет, не узнает. Я не собираюсь свои похождения афишировать.
   – Она умная. Вдруг догадается? – не унималось «альтер эго».
   – Умная-то она умная, а всё равно дура! На хрена второго ребёнка родила?! Теперь вон выматывается, как вьючная лошадь, и сил на койку не остаётся... А я что страдать должен? – возмутился он.
   – Сын тебе скоро опорой будет! Вот увидишь, ты ещё ей благодарен будешь за то, что она на своём настояла. И потом не ври, не особо ты и страдал: навещал ведь по старой памяти и Верку, и Лариску!
   – Ну было дело, ну и что! Одиночные встречи, ничего серьёзного!
   – Но сейчас всё иначе. Ты замутил роман с замужней женщиной, подругой твоей жены! Это чревато неприятностями!
   – Во-первых, они не подруги; во-вторых, неприятностей я не боюсь; в-третьих, сделаю всё так, что моя дражайшая супруга ни о чём не догадается! – убеждал он сам себя.

                * * *
   Она, конечно же, обо всём догадалась.
   Стоило ей через десять дней неурочно вернуться домой и обнаружить чисто вымытые раковину и плиту на кухне (обычно их ей по возвращении первым делом приходилось отмывать от пролитых и пришкварившихся супов и компотов), и она сразу поняла, что здесь хозяйничала чужая женская рука.
   – О-ля-ля! Какая необычная чистота! Мне впервые здесь ничего отмывать не надо! – с иронией произнесла она.
   И потом, внимательно глядя в глаза супругу, спросила:
   – Кто же это тут без меня хозяйничал?
   Он принял беспечно-залихватский вид и произнёс как можно более непринуждённо:
   – Да, забегала тут пару дней назад твоя подружка Светка. Борща принесла голодному старому волку. Ну и плиту заодно помыла.
   – Ну что ж, спасибо ей... – спокойно произнесла она, ничем не выдав своей холодной ярости, вдруг разгоревшейся в груди.
   «Так-так... Значит, она для тебя уже Светка», – подумала она про себя. – «Быстро же ты, дружок, утешился! По всему видно – в одиночестве не скучал. Ишь, как глазки отводит. Всё про тебя понятно: кобель ты был, им и остался. Вон и хвост павлиний распушил! А мне лапшу на уши повесить пытаешься! Да ни одна баба просто так чужому мужику грязную плиту отмывать не будет, ясно как день! Ладно, подождём пока. Посмотрим...»
   Она решила не рубить сплеча, надо обдумать сложившуюся ситуацию и решить, как поступить дальше. Вновь потерять с таким трудом восстановленную семью она не желала.
   «Может быть, это очередная ничего не значащая кратковременная интрижка...» – пыталась успокоить она саму себя, зная грешок своего супруга, не упускавшего случая «перепихнуться на стороне», как он сам выражался.
   Однако на сей раз интрижка явно затягивалась – приезжая в очередной раз домой, она видела ту же картину: чисто вымытую плиту и раковину, и убранную квартиру.
   Через месяц она поняла, что её дражайшая половина по уши утонула в новых отношениях. Он не звал её больше «в койку», не приставал с предложениями заняться сексом, стал грубым и раздражительным, что являлось точным признаком того, что у муженька появилась новая пассия, а вечерами иногда просто куда-то исчезал, не предупредив её. И если на возобновление постельных отношений с ним ей, честно говоря, было наплевать, то терпеть откровенное хамство с его стороны она не собиралась.
   Несколько раз она пыталась вызвать его на откровенный разговор, стараясь понять, не пришло ли время им расстаться. Он на разговор не шёл, игнорировал её, будто она какой-то предмет мебели, а не живой человек – просто молча уходил в свою комнату и запирался. Не реагировал на её призывы разъехаться, разменяв квартиру (она даже несколько вариантов размена подобрала). Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения. Весы качнулись... потом сильнее... и равновесие нарушилось. Амплитуда колебаний начала быстро набирать ход...
   Сначала она решила удостовериться, что дело по-прежнему в «белобрысой швабре», как она называла соперницу про себя. Еле дождавшись вечера и поняв, что он собирается на очередное свидание, она выскользнула вслед за ним из дома и, быстро перебежав через улицу, зашла в подъезд, где жила Светлана.
   Столкнуться с собственным мужем она не боялась, точно рассчитав, что раз он в целях конспирации сел в машину, решив сделать круг по микрорайону и подъехать с другой стороны дома, значит, время у неё есть.
   Поднявшись на нужный этаж, она затаилась на лестничной клетке, отделённой от холла с лифтами прозрачной дверью.
   Через несколько минут из лифта вышел знакомый силуэт и коротко позвонил. Дверь тут же распахнулась – его явно ждали.
   Она помедлила ещё некоторое время, раздумывая, не стоит ли ей заявиться к ним и устроить скандал, но потом решила не уподобляться склочным бабёнкам из дешёвых сериалов и спокойно ушла. Хотя, спокойствие это было лишь внешним – внутри неё бушевал пожар.
   Никаких сцен мужу она тоже устраивать не стала. Вместо этого она выждала ещё день и, удостоверившись, что на сей раз её муж никуда не уходит – свидетельство того, что Георгий, муж Светланы, вернулся из командировки, позвонила ему и вызвала из дома на разговор, убедив, что тема важная и требует обсуждения не по телефону.
   Георгий на встречу согласился, хотя и не охотно. Сначала он не очень-то поверил в её сообщение о романе между их вторыми половинками, но, когда она в деталях описала ему позавчерашний вечер, а также назвала даты пребывания Светланы в их доме, глаза его потемнели, и лицо исказилось. Видимо, он мысленно сопоставил эти даты с временем своих командировок, и они совпали. Особенно его взбесил рассказ о чисто вымытой кухне.
   – Чтоб променять меня на какого-то алкаша?! – прохрипел он.
   И она поняла, что больше ничего говорить не надо. Георгий ей поверил, и своей жене он этой измены не простит.
   Расстались они холодно – каждый, углублённый в собственные мысли. И тем более её удивил вечерний звонок Георгия, который просил её прийти к ним и повторить рассказ о том, как она накануне выследила своего мужа и видела его входящим в их квартиру.
   «Значит, Светка упирается, вероятно, уверяет его, что ничего не было», – подумала она. Участвовать в чужих семейных разборках ей совсем не улыбалось. Но дело надо было довести до конца. Она пообещала прийти через час, мысленно готовясь к неприятной сцене, но вскоре Георгий снова перезвонил и сказал, что приходить не нужно.
   – Всё и так ясно, – сказал он усталым потухшим голосом. И она поняла, что Светлана в своих грехах наконец созналась.
   Итак, соперницу она практически ликвидировала: той теперь было не любовных утех – свою семью спасать надо. Но как быть с собственным мужем? Понять и простить? Ну нет! Спускать ему эту интригу она не собиралась.
   «Ну что ж, сударь... Вы не хотите со мной разговаривать, не желаете меня замечать? Так я отвечу Вам той же монетой – только во сто крат сильнее!» – решила она и взяла лист бумаги и фломастеры, чтобы написать текст, который был бы хорошо видим на расстоянии.