Её жизнь под знаком Овна... Главы 40 и 41. Эпилог

  Её жизнь под знаком Овна, его жизнь на чаше Весов. Повесть

             Глава 40. Наркотик по имени Марат и смерть любви

   Муж приехал в пятницу вечером, чтобы, как обычно, провести с семьёй выходные на даче, и соседи ему тут же донесли, что намедни на его участке слышались выстрелы. Поэтому он тут же полез в сейф проверять оружие и, конечно, заметил, что из ружья стреляли.
   – Говорят, к тебе гости вчера наведывались? – вопросительно произнёс он, глядя на супругу. – И стрельбу кто-то учинил… Может, расскажешь, что случилось?
   – Да уж… в деревне везде глаза и уши, как-то я об этом подзабыла, – усмехнулась она. – Ничего страшного не случилось. Действительно, один визитёр был: приезжал Роман, привёз скорбную весть о гибели сына друга моего детства. Он быстро уехал, даже обедать с нами не стал.
   – Странно… Неужели он не мог сообщить тебе об этом по телефону?
   – Не мог. Ты же знаешь, я несколько дней телефон вообще не включала, хотела отдохнуть ото всех. Теперь вот включила…Всё равно не спрячешься.
   – А стрелял кто?
   – Да я и стреляла. Хотела попугать наглых сорок, которые повадились выдёргивать ростки кабачков на огороде и к тому же всю красивую резную лавочку перед домом обгадили.
   – Нет. Пообещай, пожалуйста, что по пустякам тут стрельбу устраивать не будешь!
   – Хорошо, не буду, если ты, наконец, нам на огороде чучело соорудишь, чтобы птиц отпугивать.
   – Ладно. Что-нибудь придумаем…
   Он внимательно смотрел на супругу: она опять неуловимо изменилась. Что-то было не так. Те же руки, ноги, глаза... Да... вот, пожалуй, глаза... Глаза стали другими – в них поселилась неизбывная печаль. Даже когда она улыбалась, печаль из глаз не исчезала. Что-то мучило её, съедало изнутри...
   Она молчала, не делилась с ним своими переживаниями, а сам он расспрашивать её ни о чём не решался.
   «Уж не заболела ли она? – с тревогой думал он. – Не дай Бог, что-то серьёзное. Не хотелось бы остаться одному с двумя детьми на руках. Конечно, парень я видный и в одиночестве не останусь, но валандаться с больной женой никому неохота».
   – Ты чего в последнее время смурная такая? – с напускной шутливостью спросил он её. – Уж не заболела ли часом? Ты учти, нам больные бабы не нужны, у самих болячек хватает.
   – Не дождётесь! – парировала она, использовав на сей раз его любимое словечко.
«Надо же, – подумал он, – а ведь она от меня многому научилась. Мои любимые фразочки повторяет».

   Он (внутренний диалог):
   – Ты, между прочим, от неё тоже многому научился, – тут же встряло его второе я.
   – Чему, например? – удивился он.
   – Ты стал меньше материться. Не замечаешь?
   – Ну это понятно – дети же.
   – И гораздо терпимее стал ко всем относиться. Она на тебя определённо положительно влияет!
   – Ну ясен пень: муж и жена одна сатана...
   – Вот-вот... И сооруди ты ей, наконец, это чучело, а то ведь начнёт, как обычно, сама мастерить и все руки себе изранит!
   – Да ладно, не ворчи, уже иду! Баба с больными руками нам в хозяйстве ни к чему!
   И он быстро сколотил вместе несколько жердей, соорудив крестообразную устойчивую конструкцию, которую тут же и воткнул на огороде в то место, куда она указала. А дети тут же, веселясь, притащили кучу старого тряпья и стали обряжать чучело, приспособив вместо головы старое дырявое ведёрко, которое при сильном ветре издавало ещё и стук, и лязг, и даже иногда подвывало...
   Но сорок, как ни странно, чучело не обмануло. То ли сороки попались шибко умные, то ли пугало вышло слишком симпатичным. Птицы продолжали регулярно наведываться на огород, не обращая внимания на импозантного страшилу в ярко-красном свитере.

   Лето пролетело быстро. А поселившаяся в ней с некоторых пор тоска не проходила. Она по-прежнему думала о Марате. И ничего не помогало. Безответная любовь сжигала её изнутри. Она надеялась, что с течением времени это наваждение постепенно ослабнет, уйдёт, но этого не происходило. Более того, становилось лишь хуже: теперь она начала замечать, что постоянно ведёт с ним мысленный диалог, а пару раз даже начинала разговаривать вслух со своим воображаемым собеседником. Теперь она боялась, что это могут заметить и другие и решат, что она свихнулась. Надо было что-то срочно предпринять!..
   И она, наконец, решилась поговорить с ним.
   Марат больше в гимназии не работал. Через два года, как он и планировал, он нашёл другое место работы, более престижное и высокооплачиваемое, но спорт не бросил и, как и раньше, вечерами вёл секцию восточных единоборств, которая теперь располагалась в местном Доме детского творчества. Это было единственное место, где она могла его увидеть, когда отводила сынишку на тренировку. И промучившись ещё пару недель, она, наконец, собрала в кулак остатки воли и попросила его о встрече на нейтральной территории для важного для неё разговора.
   Он удивился, но не отказал. Они встретились в небольшом кафе у метро, и она попросила его её внимательно выслушать, не перебивая.
   Её исповедь длилась почти двадцать минут. Она говорила быстро, без пауз, поскольку прокручивала эту речь в мозгу уже много раз. Она вывалила на него всё: рассказала все свои переживания с момента их встречи в гимназии и до сего дня, о попытках избавиться от этого ненужного ей чувства, стараниях найти в нём недостатки, связи с Константином и его гибели, подозрениях мужа, собственных угрызениях совести, бесконечных мысленных диалогах с ним и страхе окончательно сойти с ума.
   Он слушал её молча, не перебивая, помешивая ложечкой давно остывший чай.
И когда её монолог закончился, он продолжал молчать с ошарашенным видом. Ей вдруг стало легко и весело, впервые за последние два года она почувствовала необыкновенную лёгкость не только в душе, но и во всём теле, будто скинула с себя тяжеленную ношу.
   – Спасибо, что выслушал. Мне просто необходимо было выговориться! Не представляешь, насколько стало легче. Я ведь никому не могла об этом рассказать. Ты не бойся, от тебя ничего не требуется. Я не прошу ни встреч, ни продолжения общения. Мне этого не надо. Ты же знаешь, я нормально упакована. У меня всё есть: семья, дети, блага, муж, любовники... Мне новые приключения ни к чему. Но молчать больше не было сил. Надо было снять с себя этот груз, чтобы не сойти с ума!..
   Услышав, что от него ничего не требуется, Марат, кажется, успокоился. По крайней мере, испуг и беспокойство в его глазах больше не читались.
   – Ну и правильно сделала, что рассказала. Иногда выговориться действительно необходимо, по себе знаю, – и он улыбнулся.
   Она улыбнулась в ответ, хотя и так чувствовала, что улыбка теперь не сходит с её лица, и снова ощутила головокружение.
  – Пора тебе сбегать, подруга! – услужливо подсказало её альтер эго.
  – Да, действительно, мне уже пора! – произнесла она вслух, отвечая скорее собственным мыслям, и поднялась из-за стола. – Ещё раз спасибо, святой отец, что выслушал мою исповедь. Теперь, Бог даст, не погибну! – рассмеялась она.
   Он протянул ей визитку:
   – Это мой новый телефон. Звони, если будет совсем плохо! Что-нибудь придумаем, – произнёс он многозначительно.
   Она взяла визитку, кивнула и поспешила ретироваться. Сердце её бешено колотилось и стремилось выскочить из грудной клетки, голова кружилась, и она боялась потерять сознание. Казалось, будто вместо чашки чая она только что выпила полбутылки доброго старого вина. Она завернула в ближайший двор, чтобы спрятаться от посторонних глаз, и без сил опустилась на лавочку у какого-то подъезда.
   Прошло немало времени, прежде чем ей удалось успокоить расходившиеся нервы, привести в порядок сердцебиение и пульс, начать ровно дышать и спокойно смотреть на окружающий мир. Задачу минимум она выполнила – поделилась с Маратом своими переживаниями, то есть часть груза переложила теперь на его плечи. Безусловно, ей стало легче! Но надолго ли? И что будет дальше? Она борется с любовью уже два года, борется безуспешно. Сможет ли она победить? До сих пор она сражалась в одиночку, но теперь Марат стал соучастником этой драмы. Она взвалила часть ответственности на него. Как он себя поведёт? Испугается? Сбежит? Или...
   – Не буду сейчас думать об этом!
   – Но ведь он сам тебе визитку дал! – напомнило недремлющее альтер эго.
   – Это ещё ни о чём не говорит!
   – Наоборот, это говорит о многом!..
   – Поживём – увидим!
   – Ага...

   Она позвонила Марату через месяц, когда поняла, что сил бороться с пожирающим её изнутри огнём больше нет.
   Он не удивился. На какую-то долю секунды ей даже показалось, будто он ждал этого звонка. И они быстро договорились о встрече.
   Они встретились в квартире её родителей, которые отдыхали в очередном пансионате для пенсионеров, квартире, в которой она провела детство и юность, где был знаком каждый завиток на обоях, и где до сих пор хранилось много её вещей.
   Это было важно – встретиться с ним на её территории. Хотя специально она к этому свиданию не готовилась: ничего не покупала – ни свеч, ни вина. И устраивать банальные романтические посиделки не собиралась.
   Похоже, что их желания совпали, потому что они поцеловались сразу, как только он переступил порог и больше не отрывались друг от друга.
   Не было ни разговоров, ни слов, ни обещаний – всё это было лишним, не имеющим смысла.
   Казалось, время остановилось или замедлило свой ход. Их тела слились воедино, и больше ничто не имело значения. Жизнь изменилась – теперь она текла на клеточном уровне, и разум просто отключился...
   Когда она снова начала дышать и думать, за окном уже темнело. Оказалось, что прошло более трёх часов.
   – Ох! Я и не заметила, как время пролетело, – слегка охрипшим голосом произнесла она. – В горле всё пересохло, пить хочется...
   – Мне тоже...
   – В холодильнике есть сок...
   – Сейчас принесу.
   Он встал и пошёл на кухню, а она провожала восхищенным взглядом его безупречную фигуру, с которой хотелось ваять древнегреческих богов. В душе царило умиротворение: страсть, мучившая её все последние месяцы, наконец-то, утихомирилась.

   Она:
   – Как будто приняла чудодейственное лекарство! – подумала она. – Может быть, теперь закончится это безумие?
   – Это вряд ли, – тут же возразило альтер эго. – Теперь ты точно знаешь, что это ТВОЙ мужчина. Твоя вторая половина... Только она тебе не принадлежит!
   – Сама знаю. Отстань! Не лезь!
   – И что делать будешь?
   – Ничего!
   – Неужели не хочешь продолжения сей дивной сказки?!
   – Пока ничего не хочу! Вернее, хочу покоя и голову в порядок привести!..
   – А вот это-то как раз вряд ли удастся! Теперь, когда ты один раз сей наркотик попробовала, ты вряд ли сможешь от него отказаться, а тем более забыть!
   – Странное сравнение... Почему наркотик?
   – Сама скоро поймёшь...
   – Да не хочу я с ним больше встречаться!..
   – Поживём – увидим...

   Марат принёс ей сок, принял душ и вскоре уехал. Они не вели долгих бесед и о новой встрече не договаривались. Слова им были не нужны...
   Принятой дозы чудодейственного средства ей хватило почти на три месяца, а затем всё началось по новой: яркие тревожащие сны, мысленные диалоги с воображаемым собеседником, опять перерастающие в беседы вслух, на чём её уже дважды ловили дети, бешеное сердцебиение и ощущение падения в пропасть при одной лишь мысли о близости с ним.
   «Крыша едет!» – констатировала она и... позвонила Марату.
   – Мой милый доктор! Наблюдается рецидив! Необходимо срочное лечение! – выпалила она скороговоркой по телефону, ощущая, как предательски дрожит при этом голос.
   – Ну что ж... Не дадим пациенту пропасть! – усмехнулся Марат. И они встретились там же и провели ещё три с половиной часа, забыв обо всём на свете.
   – Не понимаю, что происходит... Это какое-то наваждение! Так не должно быть... Просто морок какой-то... – произнесла она, когда они, наконец, разжали объятия. – Я уверена, что не люблю тебя. Могу прекрасно без тебя жить, но... не могу без тебя обходиться! Чертовщина какая-то!
   – Мне кажется, что ты меня используешь как... как наркотик! – неожиданно произнёс Марат, и она замерла от этих слов, совпавших с её мыслями.
   – Действительно, похоже на то... – произнесла она еле слышно. А потом громче добавила:
   – Или как спасательный круг!
   И опять они расстались, не договариваясь о новых встречах, ничего не обещая друг другу. Более того, она надеялась, что дальнейших встреч не понадобится, и снова ошиблась. Это становилось закономерностью: когда обуревавшие её страсти становились неподконтрольными, она набирала его номер. Они встречались редко – раз в три-четыре месяца, чтобы на несколько часов забыть обо всём на свете в объятиях друг друга. Но никто из них обоих не делал шагов для дальнейшего сближения!
   Она больше не предпринимала никаких попыток, чтобы избавиться от наваждения по имени Марат, и всё же в глубине души продолжала надеяться, что в какой-то прекрасный миг ей удастся соскочить с этого крючка.
   – Как бы было прекрасно – проснуться однажды утром и ощутить себя свободной и независимой! Избавиться от навязчивых мыслей и снов! – часто думала она.
   – А я ведь тебя предупреждала, что ты можешь подсесть на этот наркотик! – нагло заявляло альтер эго.
   – Ну предупреждала, и что?! Невозможно противиться, когда воля отсутствует и рацио отключилось!
   – Да... Крепко тебя зацепило! Заарканило, можно сказать!.. И что собираешься делать дальше? Ведь это безумие продолжается уже более четырёх лет!
   – Не знаю я, что делать дальше... И продолжать эту связь не хочу! И порвать не могу! После каждой встречи думаю: всё, это был последний раз! А потом проходит время, и чувствую, что задыхаюсь, с ума сойду, если не увижусь с ним!
   – А муж не догадывается?
   – Может быть, и догадывается, что со мной что-то происходит, но наверняка ничего не знает. Ведь мы встречаемся крайне редко, можно сказать, раз в полгода, и не общаемся почти совсем. Марат мне не любовник, это что-то иное... Колдовство какое-то...
   – А, может, и впрямь тебя приворожили? И нужно к какой-нибудь ведунье обратиться, чтобы эту порчу снять?
   – Бред! Ни к кому я обращаться не собираюсь! Только шарлатанов кормить! И не порча это никакая, а, вероятно, всё-таки любовь... Только очень странная любовь, необычная такая любовь – почти на грани помешательства!..
   – Так что делать-то будешь?
   – Не знаю, что делать. Пока не знаю...

                * * *
   Всё закончилось так же неожиданно, как и началось. Она умерла, а вместе с ней умерла и Любовь...
   Умерла, правда, не совсем, – точнее, перенесла клиническую смерть. Никто не ожидал, что пустяковая полостная операция, которых опытные хирурги выполняют по десятку в день, может, привести к остановке сердца.
   Её взяли на операционный стол последней, вечером, уже в конце рабочего дня. Хирургша была уставшая и злая и материлась на чём свет стоит.
   Может быть, из-за того, что она перед операцией целый день не ела и переволновалась, а может, наркоз подействовал не до конца только вместо того, чтобы провалиться в медикаментозный сон, она видела и слышала всё, что происходило в операционной, и ощущала нестерпимую боль, от которой, естественно, застонала.
   – Ну расстоналась ещё тут! – сердито сказала хирургша и в очередной раз матюкнулась.
   Однако бесконечная боль вдруг стала уходить, а вместе с ней стали уходить привычные ощущения, исчезли звуки и образы, и возникло нечто совершенно иное – другое состояние или другое измерение...
   Анализируя позже все свои тогдашние ощущения и мысли, она пришла к выводу, что в человеческом языке, пожалуй, нет таких слов, чтобы правильно передать то, что она тогда чувствовала, потому что это были и не чувства вовсе, а какое-то знание, которое непонятно откуда к ней приходило и непонятно куда затем исчезало.
   Сначала она увидела, как пространство вокруг заливает белое свечение, и она как бы в этом свечении поднимается куда-то вверх, под самый потолок, который тоже постепенно растворяется в этом свечении. При этом она продолжала видеть внизу фигуры врачей, склонившихся над столом, на котором распростёрто бесчувственное тело – её тело.
   – Так вот оно как оказывается! Свет... Высь... Я больше ничего не чувствую. Я растворяюсь. Значит, меня нет. Это конец. Я больше не существую...
   Ещё какое-то время она продолжала видеть далеко внизу беспокойно мельтешащие фигуры в голубых халатах, а затем к ней пришло знание, что она раствориться сейчас полностью в этом белом свечении, и последнее, что она почувствовала (хотя это уже не было чувство!), – это вселенское умиротворение (и это понятие тоже до конца не может правильно отразить происходившие тогда с ней метаморфозы!).
   Когда позже она думала об этом эпизоде своей жизни, а точнее, её завершении, ей вдруг вспомнилось окончание андерсеновской сказки «Русалочка», где главная героиня растворяется в морской пене, превращаясь в мириады пузырьков, поднимающихся к солнцу. Что-то очень схожее в этом было...
   Итак, ощущения и мысли исчезли, она перестала существовать, растворившись в этом всепоглощающем белом свечении... И вдруг – толчок! И команда или приказ, не отданные, не произнесённые, но понятые атомами того существа, которое некогда было ею:
   – Ещё не время! Вернись!
   И сначала вернулась боль, а затем уже слух, зрение, обоняние... Как же грязно выражается эта врачиха! И она застонала и еле слышно произнесла:
   – Ну нельзя же так материться!
   И тут же услышала, как из уст всех присутствовавших медиков вырвался вздох облегчения.
   – Слава Богу! – произнёс склонившийся к ней анестезиолог.
   – Да пошло оно всё к такой-то матери! Завтра же ухожу в отпуск! – почти выкрикнула хирургиня, отходя от стола.

   В больнице её продержали ещё целых восемь дней, за которые население её шестиместной палаты успело дважды смениться. Ей ставили уколы и капельницы, не позволяли вставать и пичкали непонятными лекарствами, ничего не объясняя, лишь говоря, что так надо! И только позже, отдавая ей выписку, операционная медсестра призналась:
   – Ну и напугала ты нас всех, подруга! Решила на столе у Матвевны коньки отбросить. Она нас всех сначала чуть не четвертовала, а потом быстренько в отпуск слилась. Ты так больше не делай! Ладно? Хотя говорят, что после клинической смерти люди долго живут. Ну удачи тебе! Живи долго!

   И эта смерть помогла ей разобраться с собственной жизнью. Жизнь поделилась на «до» и «после». Она поняла, что её вернули – и она должна понять для чего!
   Значит, многое ещё не сделано. Смерть заставила пересмотреть отношение ко всему и ко всем! Произошла переоценка ценностей! Отпало всё лишнее, наносное, суетное, ненужное...
   Ушла и мучившая её все последние годы любовь к Марату. Она вдруг поняла, что больше не думает о нём и не ощущает прежней пожирающей изнутри страсти.
   Осталось главное – люди: её близкие, семья, дети, родные, друзья... Любовь к ним. Желание уберечь и помочь, пока есть силы. Помочь словом и делом. По-христиански... Сколько успею, пока силы есть…

                Глава 41. До последнего мгновения

   Он не узнавал свою жену. Как же сильно она изменилась! Похоже, действительно, после перенесённой клинической смерти люди в корне меняются.
   Она стала спокойной, терпеливой, умиротворенной. Больше не вскипала по пустякам, не дёргалась и не волновалась, и больше не походила на пугливую серну.
   Было ли это смирение? И да, и нет. В ней проснулась огромная внутренняя сила, которую чувствовали все, кто с ней общался. Она смотрела на мужа, да и вообще на всех, с мягкой улыбкой, которая светилась в её глазах теперь постоянно, даже когда лицо оставалось серьёзным.
   Для неё перестало существовать понятие НЕВОЗМОЖНО.
   – Всё возможно, пока мы живы, – часто повторяла она. – Надо лишь понять, что и как делать.
   Если раньше в трудных жизненных ситуациях, она предоставляла ему право принимать решение и не останавливала, когда он шёл напролом, сокрушая все препятствия на своём пути, то теперь он всё чаще обсуждал с ней все свои планы и возможные действия. И оказывалось, что многое можно решить малой кровью или вообще не прибегая к силовому варианту.
   – Обо всём можно договориться, – спокойно заявляла она и… договаривалась.
   Люди внимали её доводам и соглашались.
   – Как это тебе удалось Семёнова переубедить? – удивлялся он после того, как ей удалось уговорить одного из промышленных магнатов снять неудачную рекламу своего нового отделения. – Сколько лет его знаю, ещё никто никогда не мог повлиять на его мнение, даже если он и сам понимал его ошибочность. Семёнов всегда всё делает по-своему, и никто ему не указ. Первый раз в жизни он к кому-то прислушался! Поразительно!
   – Просто я ему спокойно объяснила, как надо изменить слоган, чтобы стало ещё лучше.
   – Ещё лучше?! Ты же его полностью раскритиковала! Я боялся, что он нас всех пошлёт и больше с нашим издательством дела иметь не будет.
   – Зря боялся! Нормальный мужик оказался этот твой Семёнов. Всё прекрасно понял.
   – Так прекрасно всё понял, что сегодня аж три раза тебе перезванивал. Чего хотел-то?
   – Советовался и благодарил за хорошую идею. Переделанный вариант его рекламы с новым слоганом действительно «выстрелил», стал суперудачным.
   – Советовался и благодарил?! Слушай, мы сейчас об одном и том же человеке говорим? До сих пор он только отдавал приказы и матерился!
   – Ну вот видишь, как могут меняться люди в лучшую сторону под воздействием позитивных факторов.
   – Чего-чего?
   – Короче, ты с ним по-доброму, и он к тебе тоже.
   – Спасибо, Капитан Очевидность. Это я и сам знаю.
   – Только почему-то не применяешь на практике.
   – Ох! Ты стала жутко мудрой и… скучной!
   – И не говори! Самой противно! – и она опять рассмеялась, глядя на него всё с той же спокойной всепрощающей улыбкой.
   Она снова начала писать стихи, рассказы и сказки, занялась переводами только что изданных на Западе романов, сотрудничая сразу с несколькими крупными издательствами – и это всё совмещая с преподавательской и журналистской деятельностью. Иногда спала по три-четыре часа и при этом не выглядела уставшей. Казалась, она ужасно торопиться жить, вдруг осознав, что просто может не успеть многого сделать.
   Видя, какую кипучую деятельность она развила, он стал ощущать себя старым и уставшим от жизни. Ему часто хотелось спать, ничего не делать, просто полежать, ни о чем не думая. Всю жизнь он рвался, куда-то бежал, к чему-то стремился, спорил. доказывал, побеждал... А теперь вдруг этот запал иссяк. Ничего больше не хочется, пусть все оставят его в покое...
   Он начал хуже ориентироваться в пространстве, стал многое забывать, силы таяли с каждым днём. Он понимал, что с ним что-то происходит, но не знал что. Любимая врачиха никаких новых болячек не находила. «У тебя обычное переутомление», – успокаивала его любовница в белом халате. Раньше бы он и сам так подумал, но теперь понимал, что это не банальная реакция организма на стресс. Это что-то другое. Только разбираться с этим не хотелось, сил не было, а страх был.
   Казалось, его жизнь удалась: дочь заканчивала престижный ВУЗ, сын поступил в строительный университет, решив продолжить фамильную династию архитекторов. У него есть любимая жена, приличная квартира, две машины, почёт и уважение. Однако радости не было. Было неясное беспокойство и беспричинный страх.
   Ему снились тревожные сны – какие-то бесконечные тёмные туннели и лабиринты, из которых невозможно было выбраться, – эти сны почти не запоминались, и объяснить наяву, что же его так встревожило и испугало он не мог, но чувство опасности не проходило.
   Он стал засыпать на работе, пропускал важные переговоры, начал быстро худеть и совершенно потерял аппетит и интерес к работе, да и вообще к жизни. Теперь супруге приходилось уговаривать его съесть хоть немного хоть чего-нибудь. Не без труда, общими усилиями жене и друзьям удалось уговорить его пройти обследование в больнице Святителя Алексия, и результаты КТ головного мозга были ужасающими – огромная опухоль в мозгу! Рак, последняя стадия...

   Он (беседа с альтер эго):
   – Ну вот, десантура, ты и допрыгался, доскакался! Помнишь, как кирпичи об башку разбивал, – всё перед сослуживцами бахвалился, какой у тебя черепок крепкий?! Ничего, как видишь, не проходит бесследно! – вёл он сам с собой внутренний диалог.
   – Да... Был молодым и горячим! Многое делал по-дурости. Но неужели из-за этого?
   – Конечно, не только из-за этого! А нераскрывшийся парашют помнишь? Как тебя в госпитале по кускам собирали?
   – Так хорошо ведь собрали! Всё зажило, как на собаке!
   – Просто тебе в это хотелось верить. А два пальца на правой руке с тех пор ведь так и не гнутся!
   – Мне это никогда не мешало! И причем тут голова?
   – При том, что пить надо было меньше! Вспомни, как хвастался тем, что пьёшь практически всё, что горит! И ещё шутил, что, когда ссышь, моча кирзовые сапоги прожигает.
   – Ну было дело. Так все тогда так пили...
   – Дак многих уже и нет! Друзей-то у тебя осталось – раз-два и обчёлся! А ещё ты всю жизнь курил без меры! Полторы, а иногда и по две пачки сигарет в день!
   – Так я ведь последнее время на лёгкое курево перешёл! Там и никотина-то нету почти!
   – Всё это глупые отговорки! Сам ты себя и погубил... – терзал его внутренний голос.
   – Но ведь это жестоко и несправедливо – помирать в расцвете сил! Я ещё детей на ноги не поставил, всех баб не перетрахал, книгу не дописал... – про себя сокрушался он.
   Вслух же старался эту тему не затрагивать. Видел, что домашние переживают не меньше него самого. У жены глаза были постоянно красными – то ли от слёз, которые она от него скрывала, то ли от работы по ночам. Дети тоже ходили пришибленными. В их доме перестал звучать смех.
   Лишь один раз, сидя за столом на кухне, за ужином, он сказал:
   – Не думал я, что так рано за мной Костлявая с косой придёт. Но видно пришёл и мой черёд. Плохо вам без меня будет...
   – Погоди себя хоронить. Ещё ничего не известно. Будем надеяться, что в госпитале Бурденко тебя прооперируют. Твои снимки и все обследования я им вчера отвезла, завтра дадут ответ. Конечно, внеплановая операция стоит денег, но это тебя не должно волновать, деньги мы найдём. Я скоро за переводы крупную сумму получить должна.
   – Можешь достать заначку из сейфа. Там и на операцию, и на похороны хватит.
   – Типун тебе на язык! Хватит уже о мрачном! Помнишь мою подругу Ольгу? Так у неё тоже опухоль в голове была. И боли жуткие были, и в обмороки она падала. Прооперировали два года назад, и сейчас она уже о том не вспоминает. Вот увидишь, всё будет хорошо!
   Ему очень хотелось в это верить. Очень хотелось жить...
   Хирурги госпиталя им. Бурденко сделали всё возможное и, наверное, даже невозможное, но они были не боги... Операция прошла удачно, но опухоль полностью удалить не удалось, – слишком большая она была, слишком глубоко проросла в мозг...
   Он это знал. И всё же продолжал бороться. Курс химиотерапии немного помог. После операции он сначала встал на ноги, и первое время даже неплохо себя чувствовал, а потом болезнь набросилась на него с новой силой, чтобы уже больше не выпускать из своих хищных лап.
   Она решила уволиться со всех работ, потому что обходиться без посторонней помощи он уже не мог. Из издательства она ушла, а в гимназии ей предоставили бессрочный отпуск без сохранения содержания, – уж очень директрисе не хотелось терять столь ценного работника. Чтобы хоть как-то держаться на плаву и зарабатывать хоть какие-то деньги, она занималась теперь лишь переводами, да и то исключительно по ночам, когда муж забывался тяжелым сном. Лекарства и медицинский уход требовали всё больше сил и денег. Средства, отложенные на черный день, подходили к концу. И совсем без работы было не прожить.
   А тут ещё и сын в армию загремел, его забрали из университета прямо с экзамена во время зимней сессии. Просто пришли в деканат военкомы и увели мальчика под белы руки. Он успел лишь позвонить маме, чтобы она срочно привезла ему какие-нибудь тёплые вещи, предметы личной гигиены и немного жратвы, потому что он уже на сборном пункте, откуда не выпускают, а у него ничего с собой нет.
   Это было очень не вовремя. Отец после операции был крайне слаб, и сильные руки сына очень тут пригодились бы. Но ничего не поделаешь: служба есть служба. Каждый мужчина должен понюхать пороху, в этой семье воинов было много, и от ратной службы никто не бегал. Вот и младшенькому пришёл черёд послужить. Его отправили в учебку ракетного училища славного города Ярославля.
   Ярославль – действительно город славный, только от Москвы далеко. Чтобы съездить на свидание к сыну, ей приходилось теперь либо трястись на междугороднем автобусе 8-9 часов, либо на электричке почти столько же. Отец же приехать к сыну уже не мог, он стремительно угасал. Сначала стал отказывать двигательный аппарат. Теперь ей приходилось, подставив спину и плечи, почти нести его на себе в туалет, ванную и обратно. Затем ложка стала выпадать из его рук, а голова не хотела держаться прямо.
   Она купила кресло-каталку, шейный корсет, специальную посуду с носиком и превратилась в сиделку у постели тяжелобольного человека. Дочь старалась ей помогать, и всё же она сорвала себе спину, которая теперь при каждом движении отзывалась резкой болью. От постоянного поднятия тяжестей стали болеть мышцы рук, а ноги часто сводила судорога. И она поняла, что без помощи профессиональной сиделки ей не обойтись.
   Услуги нанятой вскоре сиделки съели последние деньги, которые ещё оставались на чёрный день. «Вот этот чёрный день и настал», – часто думала она. Но, сжав зубы, продолжала уверять его, что они вместе обязательно с этой болезнью справятся. Он по-прежнему был в здравом уме и, конечно же, всё понимал. Говорить он теперь старался, как можно меньше, хотя речь его оставалась, как и прежде, внятной, разумной, и даже с небольшой толикой чёрного юмора. Похоже было, что он смирился со своей судьбой, но решил принимать отпущенные на его долю испытания стойко, не обременяя родных стенаниями, жалобами и плачем. И это было страшнее всего!
   Для неё же самым ужасным было осознание своей полной беспомощности. Как бы она ни хотела, она больше ничем не могла ему помочь! Только молиться, чтобы Всевышний облегчил страдания дорогого ей человека!
   Собрав необходимые медицинские заключения, она отправилась к воинскому начальству сына с просьбой отпустить его попрощаться с отцом, пока тот ещё находится в ясном сознании.
   Матери пошли навстречу и отпустили сына на неделю домой, к умирающему отцу. Из Ярославля мать и сын выехали на междугороднем автобусе, билеты на который были давно распроданы, заплатив водителю по двойному тарифу. И все восемь с лишним часов пути в холодном автобусе (на улице был двадцатиградусный мороз) она стояла, поскольку сидячих мест не было. После этой поездки ей пришлось купить корсет, поскольку спина теперь болела так сильно, что ей с трудом удавалось утром подняться с постели, превозмогая острую боль и вытирая слёзы, катящиеся из глаз от боли.
   Это была последняя встреча отца и сына. Последний раз, когда они смогли серьёзно поговорить, и отец дал последние наставления своему отпрыску.
   – Кажется, я не зря прожил жизнь, – прошептал он незадолго до своего ухода. – Дом построил, сына вырастил и дерево посадил. И даже не одно...
   – Да, ёлок ты на даче много насажал, уже целый лес колоситься, – пыталась пошутить она.
   – Ну вот... глядя на них и меня вспомните... – улыбнулся он.
Через пять месяцев он скончался, так и не дождавшись возвращения сына из армии. Но до последнего мгновения он оставался настоящим мужиком, сражаясь со Смертью! И глядя на заплаканное лицо жены, он напоследок прошептал своё любимое: «Не бзди, прорвёмся!»

                Эпилог

   Она осталась жить. Точнее, половина неё осталась. Зачем-то ещё осталась на этой грешной Земле. Она не понимала зачем.
   – Значит ты не выполнила своё предназначение, – звучал откуда-то сверху печальный голос.
   – А в чём оно – это моё предназначение? – вопрошала она.
   – Сама поймёшь, – отвечал Голос. – Живи, пиши, помогай людям!
   – И всё? – удивлялась она.
   – А это совсем немало! – звучало в ответ. – Вокруг тебя великие старики – потомки прославленных родов, воспоминания которых ты обязана записать и издать. Уходят люди, обладающие потрясающими семейными архивами, для которых история – совершенно живая ипостась. И твой долг помочь эту историю сохранить – для страны, для новых поколений!
   И она начала писать, и помогать, кому могла, и просто жить.

                Молитва

Спасибо, Господи, что я ещё жива!
За этот день прозрачно-золотистый!
За то, что слышу, как звонят колокола,
И счастье – по щеке слезою чистой!
За то, что дал возможность всех любить –
Друзей, врагов, успешных и убогих!
За то, что к роднику привёл – испить
Познанья ключ – единственно глубокий…
За то, что прикоснуться разрешил
К сиянью Веры – радости извечной!
И жизни миг священный подарил –
Такой прекрасный,
                звонкий,
                скоротечный!