Глава 52. Вот и поговорили

Сердце колотилось, как пойманная птица, бьющаяся о прутья клетки, и эти прутья невидимы, но ощутимы. В животе скручивался тугой узел, и слова, которые она так долго репетировала, казались теперь чужими и далекими, как звезды на ночном небе. “Нужно просто сказать, мам, у нас концерт…” – она снова и снова проговаривала эту фразу вслух, но звук её голоса казался слабым и неуверенным, словно шёпот ветра в шторм. Как сказать, чтобы она услышала? Чтобы поняла? Мама словно стена, прочная, неприступная, и слова Веры— капли дождя, падающие на камень, не оставляя следа. Вера представляла, как сообщает ей о концерте, и видела лишь непонимание, а потом — такой болезненный отказ. Слова мамы были для неё как тяжёлые цепи, сковывающие её крылья, не давая взлететь. Ей так хотелось поделиться радостью, но почему-то внутри всё замирало от страха, словно ожидая неминуемого удара. Почему так важно? Почему концерт не просто концерт, а что-то большее? Для Веры это был не просто выход на сцену, это было её признание, её попытка сказать миру: «Я есть! Я умею! Я хочу!» Музыка была ее спасением, ее убежищем, её голосом в этом тихом, сером мире. Мире, в котором у нее даже нет своей комнаты, чтобы спрятаться.
Вера спустилась на кухню, словно ступала по минному полю, где каждый шаг мог привести к взрыву. Мама мыла посуду, спиной к двери, и ритмичный звук бьющейся о раковину посуды создавал атмосферу напряженного ожидания. Вера медленно подошла к столу, где не было даже места, чтобы просто постоять, не мешая, переминаясь с ноги на ногу, словно боясь нарушить хрупкий покой. «Мам…» – начала она осторожно, её голос дрогнул, как тонкая струна под пальцами. Мама повернулась, окинув её равнодушным взглядом, как будто Вера была просто тенью на стене. Она прокашлялась, и попыталась продолжить: «Как дела?». Мама промолчала, и, достав тарелку, начала её вытирать, словно это было самое важное дело в мире, и как будто от скорости вытирания зависела судьба всей вселенной. Вера наблюдала за её движениями, ожидая, когда она отвлечётся и проявит хоть немного интереса. Она смотрела на то, как мама моет и вытирает тарелку, будто это была не тарелка, а что-то священное, и не было никого, кроме них двоих. «Мааам, как дела?» - повторила Вера, стараясь сделать свой голос более уверенным. Мама, наконец, ответила, не отрываясь от своего занятия, как будто, читала по бумажке: «Нормально, а что спрашиваешь?»
Вера, сделав глубокий вдох, перешла к сути: «У нас… в школе… ну, концерт будет…» – выпалила она быстро, как будто убегала от слов. Мама, наконец, повернулась к ней, но её взгляд был полон какого-то недоумения, как будто Вера говорила на птичьем языке. Она помолчала несколько секунд, затем медленно, с акцентом на каждом слове, спросила: «Концерт? Зачем?» Вопрос повис в воздухе, словно тяжёлый камень, придавив собой все робкие надежды. «Ну, мы… мы будем играть…» - неуверенно пробормотала Вера, глядя куда-то в сторону, на старые обои в цветочек, которые она уже наизусть выучила. Мама поджала губы, снова отвернулась и стала что-то искать в шкафчике. «И чем вы там занимаетесь? Бездельничаете? Лучше бы делом каким-то занялись. Тебе в этом году Огэ сдавать, а ты только о музыке думаешь!» - бросила мама, не глядя на неё, как будто речь шла не о ней. Она нашла, что искала, и начала складывать всё в пакет, словно она была роботом, которого нельзя остановить. «Мам, ну это же музыка… это важно для меня…» - попыталась Вера. Мама выпрямилась, посмотрела на Веру и с легкой ухмылкой сказала: «Музыка? Это не работа, это глупости. Позанималась бы лучше чем-то полезным, а не ерундой.» И этот взгляд — колкий, осуждающий, словно гвозди вбивает в ее сердце.
Вера попыталась объяснить: «Мам, ну это же не просто так, это… это помогает мне выразить себя. Музыка это… это мой отдых, это помогает мне учится, и…». Она старалась говорить спокойно, ровно, но в её голосе слышалось отчаяние.

Она хотела донести до мамы, что это не просто баловство, а важная часть ее жизни, но её слова казались блеклыми и неубедительными на фоне маминой равнодушной критики. «Выразить себя? Чем? Громким звуком?Своими ужасными песнями?! Только позоришь меня!» - прервала ее мама, как будто она была невидимой, когда пыталась оправдаться, как будто не она говорила, а телевизор бормотал, что-то ненужное. «Это все бесполезно… Займись лучше делами, а не трать время на…» - добавила мама, и выгрузила продукты из пакета на стол, как будто отрезала все ее надежды и бросила их на пол.
Вера замолчала. Все её попытки что-то доказать, что-то объяснить, разбились о невидимую стену, стену непонимания, неприятия, равнодушия. Она смотрела на маму, но видела лишь отстранённость, словно она была призраком, живущим в чужой квартире. В груди разливалось горькое чувство обиды, разочарования, и беспомощности. Бесполезно… Всё бесполезно… - думала она, опустив голову. Все слова застряли у нее в горле, как ком, как будто она проглотила все невысказанные слова, которые жгли ее изнутри., и она больше не могла произнести ни звука.
Мама что-то продолжала делать, как будто всё было в порядке, и они не обсуждали её мечты, что-то складывала и расставляла, словно ничего не произошло, и разговора не было. Вере хотелось кричать, плакать, убежать, вырваться из этого маленького мира, который давил на неё со всех сторон, но она просто молчала, опустив голову, как будто все её чувства были заперты в маленькой коробочке. В воздухе витали невысказанные слова, невыраженные чувства, и обида, которая заполнила собой всё пространство, словно дым от костра, который разъедал глаза. Ощущение незавершенности, внутреннего протеста и бессилия висело в воздухе, как тяжелый туман, липкий и душный, как в летний зной в городе.
Вера вышла из кухни, и взгляд скользнул по маленькой квартире, по этим стенам, что давили на нее, словно тиски. Здесь не было места для ее мечтаний, не было места для ее творчества. Всё было предельно аккуратно, как будто всё расставлено по линейке. Крошечная кухня, словно клетушка, где всё, и всегда на своих местах. Гостиная, которая служила и спальней, и гостиной, где каждый предмет, казалось, выполнял свою функцию, и ничто не нарушало порядок, и даже пылинки не смели летать не по правилам. У нее не было своей комнаты, своего личного пространства, где она могла бы спрятаться от всего мира. Она ютилась где-то между гостиной и кухней, словно серая тень, у которой не было своего угла. В углу, рядом с диваном, стояла гитара, одинокая и заброшенная, словно символ её подавленных надежд, словно она сама, лишняя в этом мире, и придавленная рамками. Эта квартира была её темницей, и ей негде было спрятаться от своих мыслей, от своих чувств.