Прохор

1. Город
Первый город на Земле построил Каин. Так пишут в Ветхом Завете. Каин – убийца брата, лгун и завистник. Город изначально дьявольское образование! Бог не создал на нашей планете ни одного города. Он создал не ней Эдемский сад и поселил там первых людей.
Город создали Двуногие, наступая из века в век на Природу, не думая о заложенном в ней Божественном начале. Современные хищники! Они творят это там, где сами живут.
Сегодня, когда я ехал домой в маршрутке, невольно стал слушателем бесконечной болтовни по телефону. Сзади меня сидела какая-то женщина и обсуждала с приятельницей машину, которую та купила. В течение сорока минут женщины обсуждали «кусок железа» как прекрасную картину. Они говорили про ее цвет, новая ли она, или с рук, за какую цену, откуда пригнана эта машина. И ничего тут не поделать. Это ведь их жизнь. Их уровень. Они так же обсуждают стиральные машины и пылесосы. Говорят, это благо цивилизации. Интересно, чем они занимаются, когда у них освобождается время от стирки, уборки, приготовления пищи? Читают книги? Обращаются к Богу? Идут в театр? Занимаются с детьми? Нет. Они праздно смотрят телевизор, жарят шашлык, выпивают пиво. А потом об этом ведут разговоры. Не запретишь ведь им об этом говорить. Пустые слова. Пустые люди.  С ума сошедшие.
В древности, в средние века, люди жили в городах, но выйдя за городские стены, они тут же обрабатывали землю, выращивали нужные им культуры. Сейчас все покупают в магазине. На что тратят освободившееся время? На бег трусцой на свежем воздухе? На физические упражнения? В лучшем случае идут в тренажерный зал дышать потным воздухом, прогнанным через кондиционер. Оторванность от Земли. Полная. Современные города, это монстры. Жуткие зрелища. И городских стен нет, но и к Земле добраться не так-то просто. Человек в городе даже и не человек. Он только думает, что он человек. Он утратил все свои человеческие функции. Он пустослов и пустодел. Он паразит. Он насквозь искусственный.
В городе все искусственное: вместо речки с берегами – фонтан, вместо лесной тропинки – тротуар асфальтированный, или уложенный современной плиткой, вместо чистого воздуха – смог, вместо звезд на небе – фонарные столбы, вместо полевых цветов – искусственно выведенные цветы на клумбах и в магазинах, вместо тишины – звуки так называемой цивилизации. Шорох машин, сирены, звуки перфоратора, пьяный бред, детский плачь (от того, что люди не знают, что надо делать с детьми), танцы на столе, хаус в голове и колонках.
Мы долго к этому шли. Свобода. Да здравствует образ «понтового» человека. Цепи, тачки и бабло.  Все остальное – секта. «Достигнув своего апогея, они развратились и представляли собой жалкое зрелище: распущенность и жестокость, жадность и лживость. Лишь слепые видели в них героев», - Платон об атлантах.
Домой как на каторгу. Там жена. Она сделала аборт. Она радостно сообщает об этом всем своим подругам, а те, поддерживают ее, как же, «поживите для себя». А она  - детоубийца! Я не знаю, как ей смотреть в глаза.
Каждый день борьба с самим собой. Уеду. Куда-нибудь на самую окраину, где ничего нет. Я буду жить как первобытные люди, Адам и Ева. Они просто жили изо дня в день, не зная борьбы. Они наслаждались жизнью. В их головах даже и мысли не было, что надо бороться. Они и слова такого не знали. Но, когда человек стал гнить нравственно и духовно разлагаться, то он стал бороться и борется по сей день.
Сейчас люди борются друг с другом за деньги, за любовь, за свое здоровье, за правду и справедливость, за льготы и преимущества, за лучшее место под солнцем, за лучшее место на кладбище, за лучшую парковку, с управляющими компаниями, за продвижение по службе, борются в судах, борются за свое, якобы, честное имя. Современный человек обречен на ту или иную борьбу. На этом a priori строится городская жизнь. Из этого порочного круга здесь не выбраться.
Поэтому, очень важно жить в этом мире и не быть с этим миром.  О чистоте своей души надо заботиться. А позаботившись о своей душе, получишь более высокий уровень жизни. Бог, отправляя нас на Землю, не говорил нам: « Послушай, иди и борись». Он дал нам жизнь, чтобы жить и наслаждаться тем, что он же нам и приготовил. Чтобы пройти земную жизнь со всеми ее классами, переходя из низшего в более высокий.
Иди и живи.

2. Горы.
Тайга и горы, реки и моря – это, пожалуй, единственное место, где душа человека может получить высочайшее наслаждение. Мне ближе всего горы.
Между прочим, именно на горе (Синай) Бог передал человечеству через Моисея 10 заповедей. Три раза  Моисей поднимался на эту гору, и только поднявшись на четвертый раз, он получил эти заповеди. Именно на горе после крещения в реке Иордан Иисус был искушен от Дьявола. Именно на горе  Иисус произнес свою Нагорную проповедь. Именно на гору Авраам принес своего единственного сына Исаака для жертвоприношения. Но Бог, увидев, что Авраам Его любит больше, чем сына, сжалился над ним и послав ангелов, отменил жертвоприношение, заменив его закланием барана.
 Этих примеров не счесть. Именно в горах, в тайге человек уходит от этой жуткой мирской суеты, которая сжирает все человеческое. Найду, где кончается дорога, и останусь там. В самой глуши.

Деревня. Бегут из нее люди. Вот Сахсабай, к примеру. В ту весну, когда я приехал, семь семей из деревни уехало. Просто, бросили хозяйство и в раз уехали. А потом закрылся клуб, следом школа – некого учить, а еще через год закрылась поликлиника – некого  лечить. Остались в деревне пенсионеры и я.
Работы я не боялся. Выращивал все, необходимые для меня овощи, овес и кукурузу. Ягоды кругом вдосталь, только собирай. Грибы, орехи – если не лениться можно даже на них заработать. Рыбалка. Рыбы заготавливал столько, что хватало на зиму. Куры, корова, пара лошадей, две пары баранов, и свинья. Я привык, чтобы все, что мне понадобится для жизни, у меня было. Сено заготавливал сам, дрова тоже. Мне нравилась такая жизнь. Я наслаждался ей, ровно так, как велел мне господь Бог.
На молитву ходил к горе. И совсем не обязательно покорять ее вершину, чтобы воссоединиться с Богом. Покорение вершин – удел туристов. Для верующего человека, склон горы так же священен, как и вершина. И даже ее подножие имеет ту же силу. Просто обратить к ней взор – тоже чудо. Видеть ее постоянно – большое счастье!
Я мог находиться на горе сколько угодно. Мог просто сидеть и смотреть вдаль. Мог карабкаться по камням. Мог собирать травы. Главным была близость с горой. Она давала всё! Не было дня, чтобы я не взошел на гору. Вот так я наскучался по горам за всю свою жизнь. Я и не представлял, как я вообще мог без них жить.
3. Помощница.
Мне нужна была помощница по хозяйству. Уборка, стирка, прополка огорода – работа  трудоемкая, но не тяжелая. Из соседней деревни ко мне приросли две школьницы. Они закончили восьмой класс и не знали, чем себя занять. Я взял их на хозяйство. Семьи, в которых они росли, были неблагополучные, у одной родители пьющие, у другой – только мать. Поэтому часть оплаты они брали продуктами. Так им было удобнее. Принесут домой деньги, родители их пропьют и опять голод. А так, хоть еда есть.
К осени одна из девушек поступила в профессиональное училище в Усть-Коксе и уехала жить в общежитии. А вторая, Татьяна, осталась. И осталась она не по своей воле, а потому, что в семье у нее случилось горе. В пьяном угаре ее отец приревновал мать к кому-то из своих собутыльников. Находясь в безумном гневе, он убил свою жену. Онемевшая, обезумевшая от горя, она пришла ко мне среди холодной сентябрьской ночи, босая, в одной рубашонке.
Я поселил ее у себя. Отдал ей комнату, сам устроился на кухне. Долго она не могла восстановиться после такого ужаса. Но травы, спокойная размеренная жизнь сделали свое дело.
Я заметил, что девчонка обладает хорошей памятью и быстрым умом. В Кайтанакской библиотеке я набрал книг для нее, в том числе и школьные учебники за 9 класс. Эта зима особенно запомнилась мне. Не было больше темных и унылых вечеров. Вместо них появились беседы о науке. Еще я увидел, что душа ее пуста, что нет в ней тяги к божественному знанию. И я стал с ней изучать Священные писания.
Так проходили год за годом. Зимой мы осваивали школьную программу, а летом работали, для того, чтобы прожить зиму. В работе она была сильна и усердна. А потому, дела нашего хозяйства метровыми шагами шли в гору. Теперь у нас было приличное стадо овец и коров. По деревням ездили заготконторы, и мы хорошо сдавали продукты своего производства (шерсть, мясо и прочее).
Таня стала стремиться к людям. Но я замечал, что друзья и подруги ее были исключительно из того общества, в котором она когда-то выросла. Они все выпивали, курили, вели разгульный образ жизни. Я очень сильно боялся за нее, за то, что она пойдет по стопам своих родителей. Юноши и девушки целеустремленные ее не интересовали. Она, словно бы не знала, как вести себя с ними. Потому, я начал укрывать ее от общества. Сначала просто загружал работой. Потом, после того, как она сдала экзамены по школьной программе, я настоял на заочном обучении в Горно-Алтайском государственном университете. Имея незаурядные способности, Таня с легкостью проходила обучение и сдавала экзамены.
Желая уберечь ее от дурных разговоров, я предложил ей выйти за меня замуж. Она с благодарностью приняла мое предложение, и мы тут же поженились. А еще через год у нас родилась дочь. Нет тех слов, чтобы описать мое счастье. Я просто парил над землей. Теперь я старался уберечь ее от работы, старался, чтобы она высыпалась, а потому с трепетом подскакивал по ночам и с большой нежностью баюкал свою дочь.
В начале лета я погнал свое стадо на летнюю стоянку в горы. Весь путь занимал у меня около 4 дней. Заготовив дома все, что может понадобиться я со спокойной душой ушел в горы. Когда я вернулся, мороз побежал у меня по коже. Во дворе было множество бутылок из-под алкоголя, двери дома распахнуты настежь, а на полу пьяные валялись моя жена и ее подруга, с которой когда-то они работали у меня. Голодный ребенок плакал в люльке. Кажется, тогда я понял, за что отец Татьяны убил ее мать. Но тут же устыдился этим мыслям. Взял себя в руки и постарался привести в чувство пьяных девушек. После этого случая я закрыл от мира ворота своего двора навсегда. За необходимыми покупками  в магазин я ездил сам. Воспитанием малышки занимался сам. И прежде всего, учил ее слову Божию. Вскоре Бог дал нам еще одну малышку. Но и тут я остался верен себе. Роды у жены принимал сам.
В очередной раз я снова ушел со стадом в горы. И что я нашел по приходу? Не трудно догадаться. В этот раз было еще хуже. В доме было полно мужиков. Сколько волка не корми, он все в лес смотрит. Я сел на пороге избы сломленный горем. Я ничего не мог с собой поделать, даже накормить голодных детей, которые в радости прильнули ко мне, обняли и не выпускали из рук. Не поймешь, от чего они плакали больше от радости, что я пришел, или от горя, что мамка дрянь. А я сидел и только и гладил их русые макушечки.
Пока она приходила в себя, я собрал ее вещи. А как проспалась, вывел за ворота и отпустил с Богом. Девочки остались со мной.

4. Люся.
Окна завалило снегом. Было глухо и одиноко смотреть на белую вату снега, уткнувшую всю окно. Одиночество особенно остро пронзает сердце в такую погоду. Кажется, что снег никогда не перестанет идти, и тебя просто не найдут под его толщей. Она была в ФАПе. Вот ведь, додумались министры сократить поликлиники. Теперь на три деревни один ФАП и один фельдшер и то на полставки. На ставку придумали, что надо 1800 человек. А у нас по всему району столько не найти. А деревни с разлетом в 15 километров. Пока в Мараловодке роды принимаешь, в Сахсабае Богу душу отдают.  Машина? А куда она эта машина в такой вот снегопад?
Пиликнул телефон. Люся посмотрела на экран. Анализы на девчонок Прохора из Сахсабая. Она открыла данные и начала изучать показатели.
- О, черт!!! У обеих пневмония! Дурак этот Прохор! Если бы вчера я забрала девчонок в больницу, им бы уже начали оказывать помощь. А он! Дикарь чертов, даже на порог в дом меня не запустил. Выносил в сенки каждую, чтобы я послушала. Конечно, укутанных, но что же за дикость такая. Эх! Дурачина! … Соль – белая смерть, сахар – сладкий яд. Всё-то ему вредно, всё-то ему не по-Божески. А вот так, в глухомани? По-Божески?
Люся беспомощно ходила по кабинету. Она оказалась заложницей природного катаклизма. Еще и еще раз она рассматривала анализы больных девочек. «Ну, что ж, надо как-то идти, - подумала она, - без антибиотиков однозначно – смерть».
Открыв форточку, Люся начала прокапывать лаз наверх. Оберегая свой, прилично подросший в беременности, живот, она вытащила наружу охотничьи лыжи и сумку с медикаментами. Она нисколько не боялась выйти во тьму. Дорогу до Сахсабая за свою жизнь она пробежала не одну сотню раз. Поэтому, ждать утра, а потом ждать, когда расчистят дороги, она не стала.
Кое как она добралась до моста. Снег шапкой налипал на лыжи и существенно замедлял движение. Но ничего, даже если на преодоление пути понадобится вдвое больше времени, все равно это получится быстрее, чем дойдет машина.
А снег все шел и шел. Будто бы небо дало трещину, и все, что накопилось в нем, опустошалось теперь в одном месте. Насыпь дороги перемело так, что удобнее было идти с подветренной стороны насыпи под снежными карнизами дороги. Вдруг Люся увидела два огонька. Видимо какая-то машина решила проехать, и застряла в снегу. Наверняка люди из машины ушли, а включенные фары оставили, чтобы как-то найти ее потом. В какой-то миг фары погасли, а потом снова вспыхнули, но казалось, что уже в другом месте. «Наверное, уже мерещится», - подумала Люся.
Резкая боль в области живота пронзила ее. «Ну, вот, еще не хватало», -обомлела Люся. Такая долгожданная беременность… Ну и что, что без мужа… Ну и что, что уже за сорок… Главное ребенок! Иначе, для чего жить? Люся присела, чтобы дать себе отдых.
А снег, будто бы специально повалил с еще большей силой. Теперь невозможно было понять даже направления. Доверившись внутреннему компасу, Люся постаралась продолжить движение. Она поняла, что отошла от дороги на приличное расстояние, выбирая наименее заснеженные места. С каждым движением боль внизу живота усиливалась. Плохо дело. Надо где-то причалить. Иначе беда. Когда Люся увидела стог сена, она несказанно обрадовалась. Быстро работая руками, она вырыла лаз и устроилась в стогу на ночлег. Теперь она не боялась замерзнуть и быть погребенной под снегом.
К утру боль стихла. По предположениям женщины до деревни оставалось не больше пары километров. Собрав силы и волю в кулак, Люся выбралась из стога и обомлела… Рядом со стогом устроили лежки волки. Почуяв шевеление внутри стога, они встали, готовые в любую минуту кинуться на человека. Так вот какие фары видела Люся! Волки шли на нее. Они ждали, когда она ослабеет, чтобы разорвать ее в клочья.
Где-то вдалеке заработал трактор. Значит, деревня ближе, чем она предполагала. Кинув свою шапку волкам, Люся что было мочи, двинулась на звук трактора. Растащив по кусочкам шапку, волки начали преследовать ее. А Люся кидала все, что на ней было. За шапкой полетели рукавицы, шарф, полушубок, кофта, расстегнутая на ходу. Боль усиливалась с новой силой. Но она двигалась вперед.
Когда ей показалось, что сил больше нет, и она готова сдаться, на горизонте вынырнул трактор.  Люся стала кричать и махать руками. Тракторист заметил ее, выглянул из кабины и помахал рукой. Он так же заметил волков. А через несколько секунд прозвучал выстрел. Волки стушевались и ринулись врассыпную. А еще через час тракторист доставил Люсю в деревню, прямо к дому Прохора.   
Прохор и сам почувствовал, что с девочками что-то серьезное, а потому препятствовать Люсе не стал. А та, с порога сразу к делу. Поставила уколы, послушала, осмотрела. Да только с девочками управилась, как охнула и глухо на пол осела. И тут же воды отошли. А беременности всего-то шесть с половиной месяцев. Шансов практически никаких. Прохор подхватил ее, засуетился. Опыта немного было, девочек-то своих сам принимал. Так и работали, Люся говорила что делать, Прохор делал. Ребеночек уже мертвый вышел.
А потом она лежала в кровати и уливалась своими беззвучными бабьими слезами. О  не рожденном малыше, о не сбывшихся надеждах, о бабском одиночестве. И не рыдала, не кричала, руки не заламывала. Просто плакала. Просто текли по щекам слезы, как воды Катунские, и не было им ни конца и ни края. И стыда за свои слезы не было.
А Прохор места себе не находил. Носился от девочек к Люсе и все приговаривал:
- Это ж надо, какую беду я наделал! Четверых под удар поставил, одного и вовсе убил! Нет прощенья мне! Не искупить теперь греха тяжкого. А все лучше хотел. А где оно лучше-то?! Одному Богу то ведомо! А я, старый дурак, возомнил себя всезнающим. А оно вона как!
Когда к девочкам пришло облегчение, уселся Прохор  рядом с Люсей. Утешить хотел, да только где его, то утешение, сыщешь. Все гладил ее шершавой своей рукой по голове, уговаривал.
- Ничего, ты девка молодая, крепкая, нарожаешь еще. По любви нарожаешь. За этот подвиг твой, обязательно тебе воздастся. Будет любовь тебе, и дети будут.
- А ты-то сам, Прохор, знал ли ты любовь?
- О! Знал ли я Любовь?! Я ее знаю!
- Я тоже. Только она мне больной видится.
- Да нет же! Она прекрасна!
- Нет, Она больна. Все лицо ее покрыто язвами ревности. На глазах черная повязка, а глаз и вовсе нет, она выплакала их от горя. На ней жалкие лохмотья несбывшихся надежд. Она опирается на костыли, а ноги ее истерты в кровь на каменных россыпях непонимания. Ее волосы седы и растрепаны колючими ветрами равнодушия. Она умирает. А я ни чем не могу ей помочь.
- Тогда отпусти ее детка. Пусть найдет себе покой. Пусть найдет свой дом, где ей будут рады
- Но она ведь не умрет?
- Нет! Что ты! Она исцелится! Когда перестанут кидать в нее ножи , она воспрянет. Она развернет свои крылья бабочки и воспарит до небес. А потом испьет нектар из бутона самой красивой души.  Верь мне девочка! Обязательно верь!  Любовь невозможно убить! Ну что без нее поэт и художник, строитель и врач, охотник и инженер? Все самое красивое создается любовью. Без нее не быть Земле. Земля, Огонь, Вода, Воздух, а в центре Любовь. Она движет всеми стихиями. Она основа мироздания. Только от большой любви получается прекрасное… Ты главное верь!
И от этих простых слов, от этого мерного поглаживания приходило успокоение. И снова хотелось жить. 
5. Отрава.
А как поправилась, поехала в церковь. В деревнях-то нет ее. Поставила сыночку свечку за упокой, осенила крестом себя, да встала под образами с молитвою.
- Что же дитя божье так опечалено? – спросил батюшка Матвей.
- Горе мне большое. Сыночек прежде времени родился да и помер.
- Исповедоваться бы надобно. Пойдите в исповедальню, я прямо сейчас Вас приму.
И Люсю словно ожгло. Зарделась вся, огнем полыхнула. И заметалась, идти-не идти. Вздохнула тяжко, да пошла. Семи бедам не бывать. Беда она одна - голова своя, да сердце.
Только в келейку зашла, уселась на лавочку, шторка с отлетом распахнулась и Матвей (батюшка) горячечный, схватил ее за плечи.
- Да как же это? Сыночек ведь наш! Я все благословения ему начитывал… За свои грехи прощения перед ним и перед Богом вымаливал. Как же это?
- А вот так Матвей, во грехе зачатый, во искупление сгинувший. Ох! Как бы рядом ты был, как бы жили мы вместе… Ведь все по-другому могло быть.
- Не сбивай меня с пути истинного, пропащая! Моя семья – Храм небесный. Сама в страсти маешься и меня ею замучить хочешь.
- Матвей, да ведь я и на глаза тебе не показывалась, не хотела беспокоить. Да пожалей же ты меня… Очень тяжко мне.
И он склонился к ней, и целовать стал ласково. А она откликнулась. Руки на шею ему сложила, волосы тонкими пальцами перебирает. Заныло у того ниже пояса. Страсть пронзила все тело. И он ее в губы, и ушко прикусывая, и глазки с ресничками, и каждую ее слезинку осушает. А она задрожала вся. И отстранится бы надобно, да сил никаких нет. У нее, может это мгновение свет всей ее жизни. И такой он родной, и ласковый. А он рясу задрал, да развернул ее, нагнул. Да со сладостным стоном… Да вцепившись накрепко. И рычит только: «Никому не отдам… Моя… Моя навеки».
А потом долго без сил стоял. Голова, под тяжкой ношей греха, опала. И она знала, сейчас погонит ее. Потому быстро оправилась, и из церкви что было духу, бегом, задыхаясь от новой горькой волны.
Чего искала-то?
Успокоения?
Дура!
Все яд! Все отрава! Только в смерти покой.
6. Весна.
А как Весна пробудилась! Как по карнизам оконным капель пошла! Громким барабанным звоном. И Солнце высветлилось, да так распеклось! И воздух тонкий, звонкий, сладостный. За калиткой стоят кони и терпким мускусом пахнет свежий навоз. Люся во двор бегом. Как в такую погоду дома усидеть?! Подставила лицо жарким лучам, умылась талой водой с сосулек. Хорошо! Столько бодрости.
Схватила лопату, давай в парники снега накидывать, чтобы влага дольше там стояла. Потом в дровник, порядок навести, щепу собрать, поленницу поправить. Тут и стирка закончилась, прямо на солнышко белье вывесить.
И дня-то еще много, а дела уж все сделаны. Ну, ни в дом же бежать. В кедрач или по берегу пройтись. Гулять. Гулять до самой темени. А потом зажечь на веранде все огни закрутиться в  плед шерстяной, да в кресло усесться. А как по небу пойдут огни, созвездия в формы обличать. 
Орион. Он всегда с ней. И сидя на улице под навесом особенно приятно быть рядом с ним. Орион – место рождения галактик, место возникновения чего-то абсолютно нового. Творческая сила созидания. Дай силы ей, Орион, забыть старое и впустить в свою жизнь новое.
Отчего-то совсем не хочется идти в дом, где ее никто не ждет. Поэтому она всегда оставляет свет на кухне. Свет, создает уют и тепло. Свет дает присутствие чего-то, или кого-то.
Сколько лет она ждала Матвея, сколько себя утешала, что и у батюшки бывает жена, что вот, придет он, весь такой родной и заживут они крепко, счастливо. Но не пришел. И не придет. Не надо тешить себя призрачным счастьем. Надо забыть. Орион, дай силы забыть.  Дай силы полюбить себя, и никому не давать себя в обиду. И в церковь – ни ногой! Пусть он сам там со своим Богом разберется.
Ночная мгла окутала чернотой весь двор. Мороз крепчал. Давно прекратилась капель. Стало безобразно тихо. Лишь где-то на краю деревни взвывала собака. Люся побрела в дом.
7. Прохор.
Завтрак на скорую руку, волосы в пучок. Надо бежать в ФАП, сегодня осмотр здоровых детей и прививки. Надо приготовить дров на вечер, чтобы после работы протопить дом. Люся выбежала во двор, и остановилась как вкопанная. На пороге стоял Прохор.  Люся обомлела, неужели что-то случилось с девочками?!
- Нет, Люся, с девочками все в порядке, я к тебе.
- Ко мне?
Люся оторопело смотрела на него. К НЕЙ давно уже никто не ходил, потому как отповадила всех. Отворот-поворот! Не лезьте в душу.
- Люся, я вот чего. Мы ведь люди взрослые. А я так старше тебя, однако, лет на десять. Я не буду ходить вокруг да около. Выходи за меня замуж. Только пойми, это не просто так, от того, что не с кем больше. Это не из жалости к тебе, а может и к себе. Это от большого чувства. Помнишь, тогда у меня дома, когда ты была больна, я говорил о любви. О своей любви. О любви к тебе. Она меня так прошила тогда, что я ни вдохнуть, ни выдохнуть не могу. И понял я тогда, что все, что было раньше, никакого отношения к любви не имеет. Я понял, что ты моя любовь…
Люся стояла обомлевшая, не в силах сказать и пары слов. И даже не было сил пригласить его в дом.
- Люся, ты не смотри, что я дикарь. Я вовсе ни отшельник какой-то. И теперь я понимаю, что желая отвадить интерес к дурному, я лишь побуждал его. Запретный плод сладок. Ты абсолютно вольный человек. Как тебе захочется, так ты и будешь жить. И мы обязательно будем выезжать в люди, в город. Там ведь среди грязи, есть и прекрасные чистые места: театры, галереи. Там есть школы искусств, в которые можно прийти даже просто на один урок.
- Люся, ты так ведь хотела ребеночка… Прости, что напоминаю тебе об этом. Это в первую голову моя вина. Возьми моих девочек. Люби их. Они отзывчивые на доброту и ласку и им так не хватает матери. Люся… Только не прогоняй. Я буду заботиться о тебе… И я хочу… засыпать и просыпаться рядом с тобой…
Прохор замолчал. А Люся не в силах сказать и слова, все стояла и глядела на его измученное переживаниями лицо. Осознанные отношения – всегда очень красивы. Спасибо тебе Орион!
Эпилог.
Люся и Прохор прожили очень счастливую жизнь. Их отношения укрепил совместный интерес к медицине. Прохор хорошо знал травы и деревенские методы лечения. Люся обладала необходимыми знаниями в химии, анатомии, фармакологии. Каждую зиму, после сезона хозяйственных работ, они уезжали в город, повышать свои знания. Прохор освоил мануальную терапию, Люся – массаж и лимфодренаж. В них проявился дар к эзотерике. В скором времени о них пошла молва, как о чудо целителях. И поехал к ним народ.
Девочки подросли и так же получили медицинское образование. Они стали незаменимыми помощницами своим родителям.  Они зовут свою приемную мать ласково «мамулек» и питают к ней искреннюю любовь и уважение.
Не ропщите.  Всем воздастся по заслугам.