Я молод и радостен

Пожилой фельдшер туго перебинтовал мое запястье и дружески похлопал по плечу.
- Ну вот. Походите с повязкой несколько дней, а там посмотрим. Вы к нам надолго?
- Да, вообще-то, проездом. Я, знаете, в отпуске. Уже третью неделю по Каме катаюсь, с самых верховьев - Пермь, Оса, Сарапул, Елабуга.
Он приподнял указательным пальцем очки на лоб и внимательно посмотрел мне в лицо, словно на нем было написано, шучу я или нет. Только теперь я заметил, что левый глаз его слегка косит.
- Вы серьезно?
- Конечно.
Он пожал плечами и улыбнулся.
- Это у вас хобби такое? Все стараются отпуск провести где-нибудь на юге, на курорте, а вы, значит, в глушь в Саратов?
Я улыбнулся в ответ. Мне нравился этот пожилой чуть косоглазый деревенский врач.
- Получается так. Зря вы удивляетесь. Природа у вас замечательная. И курортов на Каме хватает, только я до них не охотник, все больше дикарем.
- Это вы верно сказали - природа. Только мы привыкли к ней настолько, что красоту замечать перестали. А ведь наши места Иван Шишкин рисовал. На весь мир наши леса прославил. Вы в его музее в Елабуге были?
- Был.
- А на могиле Марины Цветаевой?
- Нет, - признался я, - на могиле не был. Стараюсь держаться от них подальше.
Он опять скосил на меня левый глаз и улыбнулся.
- Ну, города понятно, в них история, люди знаменитые. А в нашу Осиновку вас как занесло?
Я поднялся с кушетки, на которой сельский Айболит приводил в порядок мою руку.
- Если бы не рука, наверное, проехал мимо. А теперь даже не знаю, как быть, у меня всего неделя отпуска осталась.
- Так оставайтесь, куда же вы с такой рукой! - оживился фельдшер. Мне подумалось, что в этом селе, приютившемся в узкой долине между покрытых лесами холмов на Камском берегу, где даже пристани нет и речному трамвайчику приходится причаливать прямо к глинистому берегу, у сельского врача не так много пациентов, и он рад каждому новому человеку. - А денька через три прошу ко мне, повязку снимем, и отправитесь дальше. Вас как зовут?
- Андрей.
- А я Виктор Михалыч. Ну, как, уговорил я вас?
- Уговорили. Тогда, может, подскажете, где мне остановиться?
Виктор Михалыч задумчиво почесал небритый уже несколько дней подбородок.
- Если бы две недели назад, тогда у меня можно. Но теперь дочь с внучкой приехала. Тоже в отпуске... Попробуйте к Галине Мироновне, она одна живет, комната свободная есть. Правда, не знаю, как это ей понравится. Да и сама она женщина необычная, но попробуйте. Сейчас из ФАПа выйдите, по улице налево до самого конца села, перейдете через овражек и сразу ее дом увидите. Он там один стоит на отшибе, найдете.
Он взглянул на мою руку.
- Укол подействовал?
Рука слегка онемела и боль почти не чувствовалась.
- Да, спасибо. Сколько я вам должен?
- Ну что вы! Пустяки! Потом, если посчитаете нужным, еще раз спасибо скажете.
Я еще раз поблагодарил фельдшера, попрощался, перекинул через плечо дорожную сумку и отправился искать приют.
Но едва я очутился на улице, как тут же пожалел об опрометчивом обещании задержаться здесь на три дня. Завтра же уеду. Зайду в ФАП, расплачусь с Виктором Михалычем и отправлюсь дальше, повязку можно снять и в другом месте, хотя бы в Чистополе. Оттуда доберусь до древней столицы Волжской Булгарии в устье Камы, и там проведу остаток отпуска.
Я прошел мимо двух каменных домов, построенных еще до революции, и принадлежавших, по-видимому, местным купцам, а может, городской знати, приезжавшей сюда на лето. Отметил километрах в двух от села на холме полуразрушенную церковь, на глазок определив, что построена она не позже ХІХ века - таких церквей в таких же ничем непримечательных селах я видел множество за время своего недолгого путешествия по Каме. Здание школы и Дом культуры, принадлежавшие сталинской эпохе, на площади, где сходились две улицы, и обшарпанный бетонный обелиск с красной звездой и фамилиями сельчан, погибших в Великой Отечественной, тоже не относились к памятникам архитектуры. А именно они, памятники, заставляли меня каждый год отправляться в путешествия.
Нет, совсем не стоило здесь не то что задерживаться, но даже останавливаться. Если бы не поврежденная несколько лет назад рука. Одно неловкое движение и старая травма дала о себе знать, да такой болью, что невольно пришлось сойти на ближайшей остановке.
Чумазый мальчишка, сидевший с удочкой на берегу, на мой вопрос есть ли в деревне врач, сказал, что его можно найти в «фепе» и весело рассмеялся, увидев мoе удивление.
- В чем?
- Ну, в этом, в фельдшерско-акушерском пункте.
Что такое ФАП, я знал.

Хозяйка оказалась худой среднего роста женщиной лет 60, в черном платке, теплой черной фуфайке, надетой поверх серой кофты и длинной черной юбке. Ноги ее были обуты в большие валенки.
Я назвал имя фельдшера и для убедительности показал больную руку.
Она с минуту разглядывала меня через полуоткрытую дверь, и только потом пригласила войти.
Большую часть дома занимала гостиная, почти пустая, только в центре стояли массивный круглый стол и два стула, а у стены старый продавленный диван и огромные напольные часы с единственной стрелкой, остановившейся на «12».
Из гостиной две двери вели в спальни, разделенные толстой стеной.
Хозяйка молча проводила меня в ту, что была справа. В отведенной мне комнате было одно окно, выходившее в небольшой запущенный сад, узкая кровать и массивный шкаф, покрытый черным лаком. Истертый до дыр половичок у кровати, голые покрытые потрескавшейся от времени штукатуркой стены внушали если не отвращение, то впечатление жалкой, унизительной нищеты.
Комната мне не понравилась, как с первого же взгляда не понравился весь дом, но отказываться от нее я не стал. Одну ночь можно потерпеть.
В другой половине дома находились кухня и кладовая. Такие же обшарпанные и пустые. Единственное, что немного разнообразило кухню и вселяло в нее жизнь десятки пучков сухой травы, висевших по стенам, и полки с банками, в которых лежали какие-то порошки и корни растений.
Старуха была знахаркой, это понятно. Наверное, нет в России деревни, где не жила бы вот такая знающая все травы женщина, к которой, как и сто и двести и пятьсот лет назад не тянулся бы народ со всевозможными болячками. Но ни то, что хозяйка дома оказалась чуть ли не колдуньей, ни скудность обстановки, ни сам старый дом, больше похожий на крепость и, даже мелькнула такая мысль, на склеп - настолько прочными и толстыми были его стены, ни холод и полумрак царящий внутри, удивили меня. Снаружи я не заметил никакой живности, обычной у любого сельского дома, зато внутри меня встретили десятка два больших черных кур.
Они были в каждой комнате! Такого я еще не видел.
- Вы надолго? - спросила хозяйка.
- До завтра.
Она посмотрела на меня и вдруг подмигнула. При этом лицо ее оставалось по-прежнему очень серьезным и даже угрюмым. Хотя, кто ее знает, может, она и не подмигивала, а глаз дернулся сам собой. Старушенция-то, видно, подстать дому, себе на уме.
- До завтра, так до завтра, - равнодушно сказала хозяйка. - Утром видно будет. Если захотите остаться, скажете. Обедать-то будете?
Сидеть за столом в этом склепе в окружении кур мне совсем не хотелось.
- Нет, спасибо. Не хочу вас утруждать. Может рядом столовая есть?
- Есть. Как же, - оживилась хозяйка. Видимо и ей не очень хотелось делать лишнюю работу. - За домом культуры. Там хорошо кормят, дорого только. Специально для приезжих открыли, тут у нас рядом с селом дорогу собираются строить.
Я бросил на кровать свою сумку и достал из кармана рубашки деньги.
- Сколько я вам должен за сутки?
Хозяйка улыбнулась. И ее улыбка мне очень не понравилась. Она улыбалась как старая дева, с которой заигрывает молодой повеса, стыдливо и похотливо одновременно. Заигрывать со старухой я не собирался. Впрочем, может быть, и это мне показалось?
- Потом посчитаемся, - сказала хозяйка. - Когда уехать надумаете.
Я уже повернулся к выходу, но остановился. Нельзя же так, в конце концов. Пусть дом выглядит необычно, пусть куры и трава на кухне, но эта женщина приютила меня, а я веду себя как законченный хам. Ни здрасьте ни до свидания, даже не представился.
Я улыбнулся как можно вежливее и сказал.
- Меня зовут Андрей. А вас Галина Мироновна?
- Галина Мироновна, - сухо подтвердила хозяйка.
- Мне ваш фельдшер, Виктор Михалыч, посоветовал к вам.
- Вы уже говорили.
- Очень приятно с вами познакомиться, - я не знал, что сказать еще. - У вас такой необычный дом!... Я приду вечером. Погуляю по селу.
- Погуляйте, - сказала хозяйка. - А перед сном, если не захотите ужинать, чаю попьете. Она снова улыбнулась. Я выскочил за дверь.

После обеда, оказавшегося, действительно, неплохим, порция состояла из большой тарелки картофельного пюре с гуляшом из говядины, салата из квашенной капусты  с какими-то ягодами,  двух толстенных кусков хлеба и чая, я отправился осматривать село и окрестности.
Как и ожидал, ничего интересного не нашел. К тому же снова стала ныть рука. А потом к ней присоединилась тупая боль в затылке. Настроение мое, из-за вынужденной остановки и так было почти на нуле, а тут совсем испортилось. Я уже ругал себя за слюнтяйство и нетерпеливость. Подумаешь, рука! Можно было доехать до Чистополя, все-таки город. Там бы и руку подлечили, и гостиница, наверняка, есть, да и не так скучно было бы проводить время.
Только вид полуразрушенной церкви на холме несколько развеял мое тоскливое и болезненное состояние.
С холма открывался замечательный вид на село, на реку, на деревушку на том берегу.
В церкви от росписей на стенах почти ничего не осталось, внутри грязь и битый кирпич, но даже в таком виде она сохраняла определенный благостный настрой. Здесь было тихо и покойно, даже боль моя прекратилась.
Только вечером я вернулся домой.
Едва переступил порог, как хозяйка вновь удивила меня. Она здорово изменилась, из пожилой женщины превратилась в настоящую старуху. Теперь я бы дал ей не меньше восьмидесяти. Она сгорбилась, и едва стояла на ногах, опираясь на суковатую палку, я даже не сразу узнал ee.
Увидев меня, она злобно блеснула глазами и проворчала:
- В церковь ходили?
- Да, - сказал я, - а что?
- Вы туда больше не ходите. Нехорошее место. Нечистое. Там в прошлом году человека убили. Не нашего, заезжего, как вы вот.
Я направился в свою комнату, но старуха меня остановила.
- Я вам чаю налила. На столе. Пейте, пока не остыл.
Я молча подошел к столу, пнул по пути бросившуюся мне в ноги курицу, залпом выпил чашку почти остывшего чая с сильным привкусом трав, пробурчал что-то вроде «спасибо» и пошел к себе.
B комнате горел свет. Пол был подметен, кровать аккуратно застелена свежей простыней, а на тумбочке у окна в высоком стакане стоял букет полевых цветов. Пока я разгуливал по селу, хозяйка прибралась и даже нарвала для меня цветы!
Я не знал, что думать и как к этому относиться. Я начинал бояться этого дома и его хозяйки, хотя для этого не было никаких причин, только какое-то неясное предчувствие. Ведь все нормально, и хозяйка вот, как могла, заботилась обо мне. А ее теперешний вид, наверное, говорит об усталости, ведь она не сидела без дела.
Впрочем, мне-то какое дело до этого, я не просил проявлять заботу, мне нужна только комната и кровать. Дождаться утра и вон отсюда! Позавтракаю в столовой, потом распрощаюсь с Виктором Михалычем и сделаю ручкой этому селу.
С этими мыслями я выключил свет, залез под легкое одеяло.
Через несколько минут за стеной в старухиной комнате кто-то стал играть на фортепиано.
Сначала я подумал, что она включила радио, или, может быть, поставила пластинку, но нет, слишком неумелым было исполнение.
Я тяжело вздохнул, оказывается старуха еще и музицирует! Я представил, как она за сидит, скрючившись за инструментом и тычет корявыми старческими пальцами в клавиши. Но постепенно музыка становилась увереннее, и я даже уловил мелодию, что-то старинное, наверное, из старухиной юности.
Глаза мои стали слипаться, и я буквально провалился в сон, отметив в последний миг, что старуха играет просто здорово.

Я проснулся ночью и сел на кровати. С минуту вспоминал, где нахожусь.
В окно светила луна. Я попытался разглядеть, сколько времени показывают мои наручные часы, но было слишком темно. Я подошел к окну. Половина первого.
В едва освещенном лунным светом саду мелькнула тень. А через мгновенье из-за куста кто-то подскочил и прижался лицом к оконному стеклу.
Это было так неожиданно, что я отпрянул в глубину комнаты, но тут же разглядел довольно миловидное девичье лицо. Бледное, освещенное лунным светом, оно казалось неземным и прекрасным. Спутавшиеся длинные черные волосы и большие темные глаза только подчеркивали его белизну.
Девушка постучала пальцем в стекло и что-то сказала. Я подошел ближе, подумав, что она от кого- то убегает и ей нужна помощь.
- Что?
- Открой.
Я распахнул окно. Девушка легко вскочила, на подоконник и оказалась в комнате. Из одежды на ней была только длинная ночная рубашка, из-под которой вызывающе торчали острые груди.
Выключатель был у двери. Я направился туда, чтобы зажечь свет, но она схватила меня за руку.
- Не надо.
Я остановился.
- Ты кто?
- Неважно, - прошептала она. - Я увидела тебя днем и теперь пришла.
Я был в растерянности. Ей не нужна помощь. Она впервые увидела меня сегодня и теперь, среди ночи, почти голая, влезла ко мне в окно. И что мне со всем этим делать? Хотя, особенной фантазии здесь не требуется, тем более, что девушка в темноте казалась очень привлекательной. Если бы все не было все странно.
Она провела прохладной ладонью по моей щеке.
- Андрюша, хороший мой.
Девушка обняла меня, прижалась всем телом, щекой к щеке. А еще через мгновенье мы уже были в постели.
Она так и не назвала своего имени. Накинула рубашку, поцеловала в губы, сняла с груди цепочку и застегнула ее на моей шее.
- Носи. Это на память о нашей встрече.
Затем она забралась на подоконник, выпрыгнула в сад, помахала оттуда рукой, и исчезла за кустами вишни, едва видными в густом предутреннем тумане.

На трамвайчик я опоздал. Он причаливал к Осиновке в десять утра и через несколько минут отправлялся дальше, а я в это время только проснулся.
Впрочем, о пропущенном транспорте я не жалел. Голова была полностью занята
ночным происшествием, неизвестной девушкой, влезшей в мое окно, коротким, но необыкновенно впечатляющим любовным эпизодом. Все казалось сном. И я принял бы это за сон, если бы не тонкая золотая цепочка на моей груди. Ее подарок.
На цепочке тонкий, круглый, размером с рубль, золотой медальон с тремя треугольниками, расположенными таким образом, что вместе они образуют пентагон. Впрочем, может рисунок обозначал что-то иное, не просто геометрические фигуры. В центре пентагона крошечная петушиная головка. В общем, медальон такой же необычный, как и все, что случилось ночью.
Об этом я думал лежа в постели, а когда начал вставать, неожиданно закружилась голова. Пришлось снова лечь. Я недоумевал. Что происходит? Странная хозяйка дома, ночная гостья, влюбившаяся в меня с первого взгляда и не скупящаяся на достаточно дорогие, особенно по деревенским меркам, подарки. И теперешнее мое состояние.
Я снова попытался встать, и снова пришлось лечь. Пол и стены ходили кругом, ноги не держали.
В дверь постучали, и в комнату вошел Виктор Михалыч с виноватой улыбкой на лице и потертым чемоданчиком. Следом за ним вошла Галина Мироновна. Сейчас я увидел ее в третий раз в жизни, и она вновь удивила меня. Это была не старая развалина, какой она выглядела вчера вечером, и даже не закутанная в одежды и обутая, не смотря на лето, в валенки пенсионерка. Это была женщина не молодая, но явно не пенсионного возраста, крепкая, сильная, в темно-синем платье, с завязанными в тугой узел чуть седоватыми волосами на затылке. Она шуганула курицу, прорвавшуюся следом за ней в комнату, и сказала:
- Вот, доктора вам привела.
- Зачем? - удивился я. Доктор был кстати, но откуда она могла об этом знать?
Хозяйка пожала плечами так, словно я сказал что-то нелепое.
- Кричали вы ночью. Вот я и подумала, что заболели.
- А я и сам к вам собирался, - сказал Виктор Михалыч. Он положил чемоданчик на стол и открыл его. - Хотел руку вашу проверить.
- Вы же сказали, что через три дня.
- Сказал, - согласился доктор. - Только ведь вы, кажется, передумали у нас оставаться? Сами ведь вчера сказали Галине Мироновне, что сегодня уедете. Не беспокоит рука?
- Нет. Спасибо. Все в порядке.
- А общее состояние как?
- Пытаюсь встать, и голова кругом идет. Даже не знаю, с чего бы это.
Доктор сел на край кровати, и, раздвинув пальцами мои веки, заглянул в глаза.
- Ну-ка, голубчик, посмотрите вверх, теперь налево, направо.
Он положил свою теплую пухлую ладонь на мой лоб.
- Температуры нет. Ночью как спали?
Я улыбнулся.
- Нормально.
- А что же хозяйка ваша говорит, что кричали?
- Не знаю. Спал как убитый, даже вот на трамвайчик опоздал. Может, во сне что и выкрикнул.
Хозяйка тронула доктора за плечо.
- Вы, Виктор Михалыч, тут больным занимайтесь, а я пойду, обед еще приготовить надо. Она повернулась ко мне.
- Я вам, Андрюша, бульончик куриный сварю. Вам сейчас бульончик в самый раз будет.
- И травки ему заварите, - посоветовал доктор.
Хозяйка вышла, прикрыв за собою дверь. Виктор Михалыч вынул из чемоданчика стетоскоп.
- Давайте-ка, я вас послушаю.
Я был укрыт простыней и теперь убрал ее с груди. Взгляд Виктора Михалыча остановился на медальоне. Улыбка медленно исчезла с лица. Он спросил:
- Откуда у вас это?
Я пожал плечами, не понимая, к чему этот вопрос. Посвящать его  ночную историю я не собирался, обманывать не хотелось, поэтому я сказал:
- Это подарок.
- Давно он у вас?
- Нет. А что?
Улыбка вернулась на лицо доктора.
- У внучки такой же. Я, кажется, вам говорил, что у меня сейчас внучка с дочерью гостят? Поэтому и спрашиваю. Не поймите меня неправильно.
Я замер от неожиданной догадки. Потом, когда доктор принялся меня слушать, осторожно спросил:
- Внучка у вас большая?
- Восемь лет. Сущий бесенок. Познакомилась с местными мальчишками и носится с ними по всему селу, домой не дозовешься. Я ее только перед сном и вижу. Иногда, правда, на работу ко мне забегает, схватит кусок хлеба и опять на улицу.
Он сложил стетоскоп.
- Ничего страшного, Андрюша, я у вас не обнаружил. Вам бы хорошо анализы сдать, но для этого надо в районную поликлинику ехать. Далеко, почти сорок километров. Если соберетесь, я найду для вас машину.
Ехать в райцентр мне не хотелось.
- Спасибо, Виктор Михалыч, мне бы сейчас просто полежать.
- Вот это правильно! - обрадовался доктор. - Для вас сейчас самое главное - это отдых. Никаких прогулок. Я вам даже настоятельно рекомендую не вставать с постели, хотя бы сегодня. Завтра с утра забегу, посмотрю. Из лекарств ничего не прописываю, Галина Мироновна сама, что надо, приготовит. Куриный бульон и настой трав - самое то. Вы уж, дружок, ее слушайтесь, она вам плохого не посоветует, все, что даст, пейте и кушайте.
- Виктор Михалыч, я вас вот о чем хотел спросить. Понимаете, хозяйка моя, Галина Мироновна...
Я замолчал, пожалев, что завел об этом разговор. Некрасиво, да и какое мне вообще до этого дело?
- Что Галина Мироновна?
- Выглядит она как-то странно. Днем как будто крепкая и не очень старая еще женщина, а вечером еле на ногах держится, с клюкой ходит.
- А-а, вот в чем дело. А я вас предупреждал, что она женщина со странностями. Вы знаете, Андрюша, правы, я сам за ней давно уже наблюдаю. Очень интересный случай. Но ничего загадочного в нем нет. Диагноз я бы ей поставил такой - быстрая утомляемость на фоне пожилого возраста.
- А мне вы какой диагноз поставили? Надеюсь, не со смертельным исходом?
Коротко хохотнув, доктор пожал мое плечо.
- Жить будете. А диагноз у вас с Галиной Мироновной схожий, подозреваю, что переутомление, как физическое, так и моральное. Значит, говорите, что ночью спали мертвым сном?
- Спал.
- Значит это результат вашей бурной деятельности во время путешествия. Вы же дикарем отдыхаете, хроническое недосыпание, усталость, масса впечатлений.
- Я не первый год езжу, и никогда такого не было.
- Прибавьте сюда вашу больную руку. Возможно, сегодня просто не ваш день. Одним словом причин может быть множество. Сегодня отдохнете, а завтра будете как огурчик.
- А если не буду.
- Тогда придется ехать в райцентр. Но я думаю, что все будет нормально.
Доктор сложил свой чемоданчик, еще раз потрепал меня по плечу, бросил косой взгляд на медальон и вышел за дверь.
По-видимому, он не ушел сразу. Несколько минут из кухни до меня доносился голос Галины Мироновны. Вряд ли она разговаривала сама с собой или со своими курицами, несколько раз она даже повышала голос. Беседа была не из мирных. Потом все стихло.

Окончание следует.