Шёпот северных ветров Глава тринадцатая

Глава тринадцатая


     Жасмин Джастинс, несомненно, была девушка начитанная – отдадим в этом должное ее учителю, привившему ей страсть к чтению, и отцу, обеспечившему ей возможность читать. Она читала записки путешественников, описания флоры и фауны, научные изыскания физиков и противоречивые мнения историков. Но никогда она не читала опасных романов. Тех самых, которые, засыпая под подушкой, навевают не всегда безгрешные сны в хорошенькую головку. Но даже без романов прелестная мисс Джастинс была наделена той долей романтичности и излишней сентиментальности, которые позволительны шестнадцатилетней девушке и смешны у взрослой дамы. Жасмин было двадцать лет. И по этой причине она никак не желала расстаться с романтичной сентиментальностью провинциалки, сочетая ее с нерушимой логикой светской дамы. Эти два свойства женского разума, часто враждебные друг другу, у нее превратились в союзников, вознамерившихся извести эту кроткую душу жестокими сомнениями неспокойной совести.
     Не прошло и часа после того самого злополучного завтрака, на котором так и не появился Ровальи, как девушка уже строила самые ужасные догадки по поводу столь странного исчезновения, не забывая при этом отвести себе одну из самых неприглядных ролей. Конечно, она все еще порицала юного француза за его мнимое предательство. Но как она корила себя за свою несдержанность! Не в силах более выносить одолевавшие ее уколы совести, Жасмин заявила, что отправляется на прогулку, а на самом деле – на поиски.
     Нельзя сказать, что у нее был какой-либо план действий, скорее, догадка. Она слышала, как Джеймс не раз говорил о каких-то пещерах, возбудивших любопытство Ровальи. Следовательно, поиски нужно начинать оттуда. Только вот пещер на острове было огромное количество, и осмотреть их все – задача почти невыполнимая для одного человека. Но старик Гордон не зря говорил, что в головке Жасмин логики больше, чем у всех пиратов Джастинса вместе взятых. Девушка знала, что в «пещерах» Ровальи пропадал на закате, значит, начинать поиски следовало с запада.
     Окрыленная подобными (и далеко не безосновательными) выводами, Жасмин направилась к скалистым уступам западной оконечности острова.
     Погода как нельзя менее способствовала осуществлению ее замысла: солнце томилось в собственном жарком мареве, деревья лениво перешептывались, противясь редким порывам соленого ветра, а отцветающий жасмин, который рос здесь повсюду, торопился отдать воздуху последние капли тягучего аромата. Это был один из самых жарких июньских дней. Не удивительно поэтому, что Жасмин, преодолев около половины пути, соблазнилась-таки идеей освежиться в море. Это было тем более кстати, так как ее личный пляж, куда никто, кроме нее, не смел наведываться, был недалеко. Успокоив свою совесть тем, что полчаса задержки никак не повлияют на судьбу Ровальи, девушка свернула с тропинки под душную тень деревьев. Пройдя немного вверх по склону, она снова повернула и быстро пересекла маленькую полянку, собираясь вновь укрыться под деревьями от солнечного жара. Но в самый последний момент что-то привлекло ее внимание, заставив вернуться.
     Полянка, на которой она остановилась, была ничем не лучше других таких же в этой части острова: маленькая прогалина среди невысоких деревьев и кустов, заросшая жесткой травой, упорно пробивавшейся сквозь каменистую почву. Но располагалась она около входа в одну из расщелин – настолько глубокую, что даже Джеймс не отваживался побывать там на дне. Все, что удалось выяснить ему и Гордону – внизу протекала подземная река, над которой нависал непрочный каменный карниз. Говорили, что в этой расщелине сгинуло немало людей. Как бы там ни было на самом деле, но это место пользовалось дурной репутацией даже у самых отчаянных головорезов Джастинса.
     Каково же было удивление Жасмин, когда на этой злосчастной полянке перед самым входом в расщелину она обнаружила секстант Гордона, о пропаже которого тот говорил уже второй день, и альбом Ровальи. Могло ли это означать, что юноша воспользовался секстантом, чтобы определить координаты острова, и, будучи застигнутым за столь компрометирующим занятием кем-нибудь из пиратов, был за это жестоко наказан? Ужаснувшись подобной догадке, девушка бросилась к расщелине. Неровный, осыпавшийся совсем недавно край жестоко свидетельствовал в пользу кровавой развязки.
     Задрожав, Жасмин прислонилась к скале. Только сейчас она, казалось, поняла ядовитую ухмылку Льстеца, с которой тот поинтересовался утром, как поживает ее «новый питомец», и почему он с вечера нигде не может его найти. Однако, не привыкшая думать о ком-либо дурно, Жасмин постаралась отогнать мрачную догадку. О, нет! Она не строила никаких иллюзий относительно пиратской морали вообще и морали Льстеца в частности. Просто она была уверена, что ни у кого не хватит смелости причинить вред ее «питомцу», ведь в противном случае каждый мог столкнуться с гневом главаря пиратов.
     Немного успокоенная подобными размышлениями, Жасмин взяла в руки брошенный альбом. Рисунки здесь были и даже довольно мастерские. Не настолько, конечно, как у Джеймса, но автор явно обладал определенной долей таланта. Однако сюжеты рисунков ее удивили. На одном из них был шлюп под английским флагом, стоящий на якоре в бухте на фоне «Одалиски». Пейзаж едва намечен, только береговая линия и постройки выведены четко, но на самом корабле все детали корпуса, рангоута и такелажа прорисованы с удивительной педантичностью. Отчетливо видно название – «Санрайз» и поднятые сигналы к погрузке. На следующей странице – «Одалиска» на фоне укрепленного под форт скалистого утеса. Здесь художник уделил внимание не только кораблю – тот был прорисован так же тщательно, как и английский шлюп на предыдущем рисунке. Четко были выделены все скалы импровизированного «форта», каждая естественная бойница, за которой угадывалось скрытое жерло пушки. Дальше – явно ночной пейзаж: темное небо, темное море, яркая луна за прозрачным мазком маленького облачка, лунная дорожка на мелких волнах знакомого заливчика за восточным мысом бухты. И целый караван шлюпок, перевозящих тяжелый груз. Потом шел портрет красивой женщины с грустными глазами в ярком наряде греческой горожанки. Это была ее мать. Когда это Александр успел его срисовать? Портрет висел у нее в спальне, куда никому нельзя было входить. Вот непослушный мальчишка! Нужно будет обязательно поговорить с ним об этом!
     Жасмин сердито перелистнула портрет матери и почувствовала, как у нее задрожали пальцы. Несколько страниц альбома в этом месте было вырвано. А на уцелевшем листе была карта острова. И подписи на ней были сделаны явно другим почерком.
     - Добрый день, мисс, - прошелестел над ней вкрадчивый голос. – Какая приятная встреча!
     Жасмин быстро подняла голову и встретилась с насмешливым взглядом холодных черных глаз. Вздрогнув, она быстро перевернула страницу.
     - Мне кажется, мы уже сегодня встречались, господин Льстец, - холодно сказала она. – Что вы здесь делаете? Следите за мной?
     - Я ищу, мисс Джастинс, - нехорошо усмехнулся Льстец. – Ищу ответы на некоторые вопросы, которые не дают мне покоя вот уже четыре дня.
     - И что же это за вопросы? – Жасмин продолжала сохранять внешнюю холодность, но сердце ее бешено заколотилось от неприятного предчувствия: если она и опасалась кого из приспешников Джастинса, то Льстец стоял в этом списке первым, намного опережая остальных.
     - Например, почему некий желторотый юнец вдруг пристрастился к рисованию, - Льстец ухмыльнулся и заглянул в альбом. – А вы, я смотрю, тоже рисуете? Какой необычный портрет…
     Жасмин посмотрела на рисунок, которым успела закрыть карту. Это, действительно, был портрет: молодой человек в свободной блузе делает измерения с помощью секстанта. Рисунок не был закончен: видимо, что-то отвлекло художника. Но едва намеченные черты лица явно не принадлежали ни одному из жителей острова. Возможно, это была лишь выдумка, но четкость движений молодого человека на рисунке, положение рук, даже шкала секстанта были прорисованы очень тщательно. Такое невозможно изобразить по памяти. Но если это так, если… если…
     - Интересно, кто это позировал вам с секстантом? – поинтересовался Льстец, грубо напомнив о своем присутствии. – Что-то лицо у него знакомое, а имя никак не припомню…
     Жасмин испуганно посмотрела на него. Значит, это правда? Значит, на острове есть или был еще один человек, о котором никто, кроме Ровальи не знал, и который умел пользоваться секстантом, а значит, был моряком или опытным путешественником. И тому, и другому в случае, если видели его с секстантом, грозила смерть. А Ровальи…
     Вся палитра сентиментальной романтики мгновенно заволокла горизонт перед Жасмин. Александр оказался смелым и преданным другом, а она обвинила его в последней низости, на которую, по ее мнению, был способен человек, - в предательстве! Она отвернулась, чтобы скрыть от Льстеца слезы, выступившие на глазах, и посмотрела на осыпавшийся край расщелины. Здесь, на этой самой полянке, накануне могла разыграться немыслимая трагедия!
     - Да, вчера здесь был обвал, - медленно проговорил Льстец, с интересом наблюдая за девушкой. – Кажется, что-то потревожило внутренний скат: грохот было слышно даже на поверхности. Но вы так и не сказали мне, с кого рисовали этот портрет…
     Жасмин всхлипнула, захлопнула альбом и встала.
     - Я не знаю. Это не мой альбом, - сказала она срывающимся голосом и помчалась прочь с поляны.
     Льстец внимательно посмотрел ей вслед, насмешливо хмыкнул и поднял с земли скомканный лист бумаги, не замеченный девушкой. Развернув его, он хищно усмехнулся и, осторожно сложив его, спрятал за пазуху. Его подозрения наконец-то стали подтверждаться: на острове был кто-то еще, о ком знал тот назойливый мальчишка, которому накануне он помог спуститься в расщелину. Единственное, о чем пожалел сейчас Льстец, было то, что Ровальи так и не выдал своей тайны.
     Жасмин тем временем бежала, не разбирая дороги. Хотя этого, скажем, не требовалось вовсе: она настолько хорошо знала все тропинки, полянки, скалы и заросли, что с закрытыми глазами могла найти нужный путь. Сейчас она бежала к морю, в самую дикую и неприветливую бухту на севере острова. Обычно она избегала ходить туда: именно на этот берег море выносило печальные следы кораблекрушений. Но теперь она знала, что ответ следует искать только там. Опасаясь встретить кого-либо по пути, девушка побежала к берегу, надеясь дойти до северной бухты вдоль кромки воды. Поглощенная своими беспочвенными, и потому еще более мучительными угрызениями совести, она видела только приближающееся неспокойное полотно воды. Не удивительно, что она вовремя не заметила Джеймса, который шел ей навстречу от прибрежной рощицы. Тот, видимо, тоже был чем-то озабочен, потому что явно не видел ее стремительного приближения. Очнулся он, лишь когда что-то едва не сбило его с ног.
     - Жесси?!
     - Джеймс!..
     Жасмин не выдержала и разрыдалась. Душевные терзания ее были столь велики, что она не заметила ни странного смущения молодого человека, ни неловкого движения, которым тот спрятал за спину нечто, напоминавшее сильно потрепанную куртку.
     Нужно отдать должное мисс Джастинс: несмотря на всю свою сентиментальность, плакала она крайне редко. Если же таковое случалось, то причиной могла быть только катастрофа. Поэтому Джеймс, столкнувшись с бурным потоком слез, испугался не на шутку. Последний раз он был свидетелем подобного излияния чувств года два назад, когда Жасмин попробовала уговорить Джастинса отправить ее, Гордона и самого Джеймса на материк. Реакция главаря пиратов была настолько бурной, что корабельные плотники не один месяц чинили потом разгромленный ют «Одалиски» – черного фрегата, на котором и состоялся злополучный разговор. Немногие свидетели этой сцены уверяли, что сам дьявол не мог бесчинствовать больше, чем Джастинс. Жасмин же, никогда ранее не видевшая отца в ярости, не понимая, что могло быть причиной подобного ответа, в ужасе прибежала к Гордону и разрыдалась так, что у старика, по его собственному признанию, «сердце едва не разорвалось от отчаяния». Нетрудно догадаться, что с тех пор разговор о материке не возобновлялся. Теперь же Джеймс был готов поверить, что девушка решилась повторить этот безумный эксперимент.
     - Жасмин, что случилось? – спросил он, чувствуя, что сам готов разрыдаться. – На тебе лица нет…
     Она неопределенно взмахнула руками и беспомощно уткнулась в его плечо. Джеймс рассеянно погладил ее волосы, растрепавшиеся во время бега. В его голове вертелись какие-то банальные фразы и обрывки самых невероятных предположений. Он почти поверил в то, что земля острова разверзлась и поглотила Джастинса, «Одалиску» и всех жителей в придачу, когда Жасмин наконец перестала всхлипывать и неловко отстранилась от него.
     - Извини, - тихо сказала она. – Я не ожидала тебя встретить.
     Джеймс, удивленный подобным заявлением, так и не нашел, что ответить.
     - Что ты тут делаешь? – спросила она.
     - Рисую, - не подумав, ответил Джеймс.
     - Без альбома? – девушка недоверчиво покачала головой.
     - Я оставил его на берегу, - быстро отозвался он. – А ты, кажется, не взяла краски. Если хочешь, воспользуйся моими.
     - Это не мой альбом, - голос ее слегка дрогнул. – Это альбом Александра. Я нашла его около Бездонной расщелины.
     - Что?.. – Джеймс понял гораздо больше, чем она сказала. – Господи, Жесси! Не мог он туда забраться!
     Она молча отдала ему альбом. Джеймс медленно пролистал его. Дойдя до карты острова, он поднял глаза на Жасмин и сказал, пожалуй, слишком бесстрастно:
     - Я и не знал, что Александр знаком с картографией.
     - Александр? – Жасмин изумленно вскинула мокрые ресницы. – Но это не его почерк!
     - Почему же? – пожал плечами Джеймс. – Посмотри, они отличаются только величиной букв и ровностью строчки. Тебе сложно судить, так как подписи на карте сделаны на другом языке. Но, в целом, почерки похожи.
     Жасмин, сравнив подписи к рисункам и карте вынуждена была согласиться, что почерки действительно похожи. Но все-таки…
     - Это не может быть его почерк, - упрямо повторила она, переворачивая страницу. – Карту мог начертить вот этот человек…
     Джеймс внимательно посмотрел на портрет. Пожалуй, даже слишком внимательно.
     - Если Александр пытался нарисовать автопортрет, он явно себе польстил, - категорично заявил он, возвращая Жасмин альбом.
     - Джеймс! Как ты можешь?! – ее негодование было столь же велико, как и отчаяние десять минут назад. – В них не больше сходства, чем в почерках!
     - Вот именно, - бесстрастно заметил Джеймс. – Жасмин, уверяю тебя, Александр сам вернется вечером и все тебе объяснит. Думаю, он слово в слово повторит то, что я уже сказал тебе.
     - Ах, - Жасмин хотела что-то сказать, но передумала и медленно пошла в сторону моря.
     Джеймс продолжал что-то старательно прятать за спиной, пока она не скрылась за прибрежными деревьями, а затем задумчиво развернул странную находку, которая попалась ему на глаза, когда он бесцельно бродил по берегу. Он знал, что это был мундир. Офицерский мундир с капитанскими эполетами, сильно пострадавший от морской воды. И этот мундир не мог принадлежать ни Ровальи, ни Пти. Карта и, главное, портрет убедили его в этом окончательно. На острове был кто-то еще. Кто-то, кого знают эти двое. Кто-то, хорошо знакомый с картографией и навигацией, а значит, он может помочь Джеймсу бежать с этого острова. А ему очень нужно убежать. Ждать уже нельзя: еще несколько дней, и ему придется отправиться в рейд.
     Накануне Джастинс вызвал его к себе и сказал, что он непременно должен стать пиратом. Чтобы отомстить. Джастинс сказал, что Джеймс только так сможет отомстить своему отцу за все беды, что обрушились на него и его матушку. Матушка и вправду много выстрадала, ведь отец Джеймса не был ее мужем. Он был очень известным капитаном из старой аристократической семьи, слава о подвигах которого гремела по всей Европе, а теперь гремит по всей Латинской Америке [1].
     Да, возможно, тот плохо обошелся с его матерью, отказав в законном браке, когда та уже носила под сердцем его дитя. Но она никогда, никогда не проклинала его, несмотря на то, что ей, девице из добропорядочной состоятельной семьи, пришлось вынести много горя и унижений, пока один из дальних родственников не оставил ей небольшое наследство. Так она смогла наконец сбежать из-под жестокой опеки старших братьев, несколько лет прятавших ее по всем монастырям, и спокойно зажить в сельской глуши недалеко от морского побережья. Она всегда была ласкова к сыну и даже в самые тяжелые моменты никогда не отзывалась о его отце дурно. Только с грустью и даже немного с гордостью, как будто сияние его невозможных подвигов освещало и ее тихую жизнь. Как-то еще в школе, куда его определил учиться тот самый сердобольный дальний родственник, кто-то из старших мальчишек узнал о его происхождении, и Джеймсу устроили настоящую травлю. Закончилось все тем, что директор школы потребовал, чтобы его мать немедленно забрала его оттуда, поскольку детям из добропорядочных почтенных семейств не пристало учиться вместе с бастардом. Именно тогда, увидев ее, он в сердцах бросил что-то злое и грязное об отце, которого никогда не видел сам, и который никогда не видел его и, может быть, даже и не знал о нем. Мать сильно рассердилась и дала ему пощечину. Это был единственный раз, когда он видел ее гнев.
     - Не смей! Никогда не смей говорить такое о своем отце! – крикнула она. – Ты живешь, потому что так захотел Господь! Что тебе эти люди? Если бы твое рождение было противно Богу, как мог бы ты появиться на свет живым?
     После этого он ни разу не позволял себе говорить что-то плохое о том человеке. Даже когда по всей Англии осуждали его, обвинив в подлоге, и он был вынужден уйти из флота, а потом и вовсе покинуть Англию, Джеймс ничего не говорил, и даже ничего не думал об этом. Единственное, что он позволил себе, это никогда не называть его «отец», а лишь «этот человек». Так ему было спокойнее.
И теперь почему-то он должен был мстить «этому человеку». Тот ничего ему не сделал. А он ничего тому не должен. Он ничего не чувствовал к «этому человеку». Если ему и хотелось бы отомстить, то только Джастинсу, который восемь лет назад грубо вмешался в его жизнь и жизнь его матушки.
     Джеймс тогда мечтал отправиться в Италию, чтобы продолжить изучать искусство у лучших мастеров, и мать скрепя сердце его отпустила. Но корабль не дошел до Средиземного моря и был потоплен недалеко от берегов Португалии. Так Джеймс и Джи-Гордон, волею случая оказавшийся на том же корабле, попали на «Одалиску», а потом и на этот остров.
     Все это время Джеймс страстно мечтал вырваться отсюда, ведь в Англии осталась его матушка. Она должна была узнать, что ее сын жив. Но время шло, а подходящего случая все не представлялось. Сюда заходили английские корабли, но ни с одним из капитанов он так и не смог договориться. А сам он не знал ни навигации, ни даже самых начал кораблевождения. Он пытался расспрашивать моряков, остававшихся на берегу. И даже научился ходить на веслах и читать карты. Но все его попытки разузнать что-то большее пресекались самым жестоким образом. Все, что ему оставалось, это ждать счастливого случая. И вот, кажется, такой случай, наконец, ему представился.
     Когда в доме на утесе впервые появился сердитый маленький француз, Джеймс не обратил на него особого внимания: тот был слишком юн и хрупок, чтобы оказаться хорошим моряком. Но он повел себя очень странно. Вместо того, чтобы сидеть в доме в компании Жасмин, мгновенно взявшей его под опеку, и Гордона, озабоченного тем, что никак не может выиграть у него в шахматы, Александр, как он представился, носился по всему острову, не стесняясь встревать в споры с самыми отъявленными негодяями и забираясь в самые недоступные места. На третий день он неожиданно заинтересовался пещерами и живописью, и, выпросив у Джеймса чистый альбом и грифельный карандаш, стал исчезать совсем уж невероятным образом. Джеймс пытался как-то раз за ним проследить. Но у него ничего не вышло. Он даже не понял, как тот исчез буквально из-под самого его носа. Тем не менее были определенные странности, которые Джеймс не мог связать ни с его интересом к пещерам, ни с проснувшейся страстью к рисованию. Это пропавшие предметы. Странный набор обычных предметов, которые мог использовать кто-то еще. Мундир, который Джеймс обнаружил сегодня утром, все ставил на свои места.
Джеймс спрятал свою находку в дупло старой сосны и отправился на запад к пещерам, где должен был скрываться неуловимый хозяин мундира. Почему именно там? Да потому, что пещеры на западе острова были самыми благоприятными для жизни и самыми трудными для обыска. В этом он ещё раз убедился на собственном опыте: прошло немало времени, прежде чем его поиски в западных скалах увенчались успехом: в одной из пещер он обнаружил-таки несомненные признаки жизни. Причина этих признаков, однако, не спешила никак проявить себя, а мысль о том, что альбом Ровальи не случайно оказался около Бездонной расщелины, становились все более настойчивой.
     В дом на скале он вернулся крайне задумчивым. Гордон, встретивший его в гостиной, не замедлил прочитать блестящую лекцию о правилах хорошего тона (это на пиратском-то острове!) и выразил недовольство по поводу его отсутствия за обедом. В самый разгар этого чуда ораторского искусства появилась Жасмин, мгновенно переключив внимание собеседников на себя.
     - Дорогая, у нас сегодня праздник? – мягко поинтересовался Гордон.
     - Нет, - Жасмин медленно прошествовала к роялю, еще лет пятнадцать назад привезенному Джастинсом для Клио, и углубилась в изучение нот.
Она была в прелестном белом платье и накидке из зеленого газа. В кокетливо уложенных волосах скромно серебрилась веточка жасмина. Девушку в этот момент можно было бы назвать хорошенькой, если бы не бледность и заметно припухшие от слез веки.
     - Жасмин, ты что-то задумала? – с тревогой спросил Джеймс.
     - Да, - она отошла от рояля и села в кресло напротив окна.
     В комнату заглянула Теофила. Жасмин встрепенулась.
     - Вы накрыли к ужину, как я вас просила? – спросила она.
     - Да,принцесса, - Теофила мягко улыбнулась. – Ужин на шесть персон – все, как ты хотела.
     - А приглашения передали?
     - Конечно.
     - И не забудьте подать чай и десерт сюда, в гостиную…
     - Непременно, милая, - Теофила с загадочным выражением лица подмигнула ей и исчезла за дверью.
     Жасмин с легким торжеством посмотрела на ошеломленных свидетелей этой сцены.
     - Дитя мое, что это значит? – осторожно спросил Гордон.
     - К ужину у нас будут гости, - последовал ответ. – Джастинс, Льстец и Бартоломью.
     - Главарь пиратов и его приближенные, - мрачно проговорил Джеймс. – Надеюсь, леди позволит мне не присутствовать на торжестве?
     - Несомненно, сэр Джеймс. Но только тогда, когда вас перестанут замечать, - Жасмин попыталась посмотреть на него свысока, но ей самой стало смешно, и она улыбнулась. – Ты поможешь Пти бежать сегодня ночью.
     - Зачем?
     - Я хочу, чтобы он остался в живых, - тихо отозвалась девушка. – Двух других жизней нам уже не спасти.
     - Двух других? – насторожился Гордон.
     - Теперь очередь Пти, - Жасмин или не слышала его вопроса, или просто предпочла не отвечать.
     - Но Пти, по-моему, неплохо чувствует себя здесь, - мягко возразил Джеймс.
     - Он будет чувствовать себя еще лучше, когда будет свободен, - переубедить Жасмин было невозможно. – Так что сегодня вечером, пока я буду играть в светскую даму, ты, Джеймс, отправишься в прибрежные пещеры, возьмешь ту лодку, о которой ты столько раз говорил, и устроишь Пти побег. Об охране позаботится Теофила, и с этой стороны все пройдет гладко. Вот так!
     Гордон и Джеймс многозначительно переглянулись. Говорить Жасмин о том, что ее идея, мягко говоря, трудновыполнима, было бесполезно. Оставалось уповать лишь на темноту ночи и удачливость Пти.


КОММЕНТАРИИ
[1]  Томас Кокрейн, 10-й граф Дандональд, маркиз Мараньян (англ. Thomas Cochrane, 10th Earl of Dundonald, Marques do Maranh;o1775-1860) - британский адмирал и политик, кавалер большого креста ордена Бани. В период войны с Францией в 1799-1809гг. прославился как один из самых смелых, талантливых и удачливых командиров. В 1809 г. организовал атаку брандеров на Баскском рейде. За что был награжден орденом Бани.
в 1818 г Томас Кокрейн принял пост командующего флотом Чили по приглашению президент Бернардо О’Хиггинса. Имея под началом разношёрстные корабли не лучшего качества, в условиях интриг и зависти, постоянных невыплат жалования и бунтов среди команд Кокрейн не только привёл этот флот в боеспособное состояние, но и одержал ряд побед. В 1823 г. Кокрейн возглавил флот Бразилии. Действуя столь же успешно, он совершенно очистил от португальского флота бразильское побережье, за что новоиспечённым бразильским императором Педру I был возведён в титул маркиза Мараньяо и награждён орденом Южного Креста.


Предыдущая глава: http://proza.ru/2025/01/19/805

Продолжение:  http://proza.ru/2025/01/21/800