Свахи

- Тетя Галя, как вы познакомились с Евпатием? – Верка искала себе жениха.
- Где я его подобрала? – Галина Ермолаевна рассуждала как решительная женщина. Дитя, или ждать до морковкиного заговенья, когда тебя выберут, или самой мужика выбрать и лепить из него то, что тебе надобно.
- А если я ему не понравлюсь?
- Кому? Мужик видит только то, что ты ему покажешь, - Галина Ермолаевна снисходительно улыбнулась.
- Товарищ профессор, вы согласны с такой постановкой вопроса, - вопрос был обращен к профессору Евпатию.
- Мадмуазель, - профессор слегка приподнял шляпу. – Каждый живет своею иллюзею, если ему в ней комфортно, – и посмотрел на Галину Ермолаевну.
- Тетя Ира, кто из них прав? – Верка назначила тетю Иру третейской судьей.
- А что это у тебя в рюкзаке? – Ирина Васильевна никогда не отвечала на поставленные вопросы.
- Книги про "это", ну, вы поняли? – Верка стеснялась называть вещи своими именами.
- Выкинь на помойку, - другого ответа от Ирина Васильевны никто и не ожидал.
- Но это же самые лучшие профессионалы об "этом"! – Верка стала доставать одну книгу за другой и чмокать их в самую обложку. – Фрейд! Юнг! Фромм! Эммануэль!
- У нас книги для сортира закончились. Как нельзя кстати, - Ирина Васильевна ловко выхватила из рук Верки поцелованную книженцию и засунула ее в карман, где еще вчера лежала последняя страница "Анжелики - маркизы ангелов", оставившая в душе сентиментальной Ирины Васильевны незабываемый трепет, восторг и облегчение после горохового супа.
- Отдайте немедленно! Это - сама Нагоски! – Верка скороговоркой прочитала "Отче наш". – Ведьма!
- Деточка, вы прекрасно продемонстрировали элементы социального зомбирования. А именно, взрослые дяди и тети многократно повторяли суффикс "ведьма", который исподволь зашел в твое подсознание и в момент наивысшей эмоциональной активности вышел наружу, о чем ты совершенно не догадывалась и даже не могла предположить до сего дня. И сколько же всякого подобного дерьма хранится в головах людей? – Это был риторический вопрос.
- Ирка, прекрати! – дитя к тебе за советом пришла, а ты как всегда пифию включила, - Галина Ермолаевна шефствовала над Веркой.
- Согласен, - Евпатий неожиданно встал на сторону ведьмы. – Никогда не забуду. В школе со мной учился мальчик с небольшим церебральным параличом. За его походку ребята звали его "хромым". И только я никогда не звал его так. Время было такое в стране. Мы не жалели себя. Не жалели его. Никто никого не жалел. Меня коробило, но я никогда не вступался за него, потому что это делалось не со зла, у всех были клички, в том числе и у меня. Но однажды, разозлившись на что-то, я назвал его "хромым". На момент я застыл вместе с этим словом, не понимая, как я мог так сказать? Ситуация совершенно дикая. Я не чувствовал стыда, раскаяния, вины, только мысль – я такое же дерьмо, как все. "Хромой мальчик" никак не среагировал, услышав это в тысячу первый раз. Возможно, он подумал, что даже такие люди как я могут быть предателями и подлецами. Скорей всего даже этого не подумал. Мы не были друзьями. У него вообще не было друзей, как и у меня. Пауза была достаточно долгой.
Я не стал извиняться, оправдываться, обращать в шутку – об этих премудростях этикетной морали мы знали только из книжек и не были им обучены, а то, что дано нам с рождения, в комплекте – совесть, чувство собственного достоинства, чувство справедливости не нуждаются в рекламе, потому что зашиты в генетический код. Я продолжил жить так, будто ничего не произошло, тем более, что мы сидели за одной партой и скоро уже смеялись, как ни в чем ни бывало. Ничего и не произошло, кроме как у меня в душе на пару секунд. Это было единственный раз в пятом классе и больше ни разу, и я даже не делал никаких усилий. Каждый может стать жертвой социума, в котором живет, но его суть это не изменит, сколько волка не корми…

Окружающие в изумлении молчали, впервые услышав, что профессор может говорить так долго, нудно и непонятно.
- Еще один сгорел на работе, - прошептала Галка.
- Почему она не спросит всезнающую панночку? Почему пришла к нам? – Ирина Васильевна не вникала в бессвязную речь профессора, все ее мысли были сосредоточены на отстаивании своей правоты.
- Я спрашивала ее, но панночка расплакалась, - Верка всхлипнула. – Говорит, я ничего этого не успела узнать. Враз, как пришли убийцы из расии, все закончилось, теперь я мщу каждому из них до седьмого колена...
- А твоя панночка хуже, чем я думал, - очнулся от воспоминаний профессор Евпатий. – А где же понять и простить? А посттравматический синдром?
- На помойку, - Ирина Васильевна выносила приговоры направо и налево. – Евпатий, будь ласков, не неси хрень. Нет никакого посттравматического синдрома. В горниле жизни подонок остается подонком, хороший – хорошим. Нет оправдания насилию, потому что его всегда совершают намеренно, а отмазывают от наказания псевдо состояниями типа аффекта или синдрома. Не забывайте, что любой геройский псих всегда трус и ищет только слабую жертву. Симуляция лечится в шесть секунд. – Ирина Васильевна посмотрела на потолок и послала ему воздушный поцелуй. – Панночка, одобряю, мочи их до второго пришествия самыми изощренными способами.
- А мне один герой войны понравился, - Верка вздохнула. – Без рук и без ног, но глаза такие светлые. Можно мне за него замуж?
- Панночка! - на этот раз без воздушного поцелуя. – Спасай девку, рехнулась твоя подружка! – Ирина Васильевна не на шутку забеспокоилась.
- Понимаешь, - Галина Ермолаевна, искала подходящие для Верки слова. – Он хороший. Даже без головы. Герой. Но пусть там же и остается... в Анжелике… - Галина Ермолаевна перешла на иносказательный язык. – А я тебе такого красавца нашла! – Тетя Галя достала пачку фотографий.
- Они некрасивые, - капризно надула губки Верка. – Не по книжкам. А этот вообще неславянской национальности, чурка!
- Это Пушкин. Короче, девка, с лица воду не пить, или сама выбираешь, или тебя используют, – Галина Ермолаевна недоумевала. – Да я бы за любого из них, хоть щас!
- Галка, остынь! Щас из тебя только песок сыпется, - Ирина Васильевна повернулась к Верке. – Деточка, тупее рож, чем расийские трудно сыскать, а твои книги только для растопки и сортира. Посыл подобных книжных коучей: вы – не птицы, но мы вас научим летать. У вас нет клюва и перьев, но мы вас научим летать. Вы идиоты, но станете умными, если будете натощак делать эти простые упражнения по пять часов в день, пока не помрете - вы или ваш ишак.
- Вы все…  - Верка искала подходящие слова. – Жестокие! Да! И бессердечные! Вам бы только гы-гы-гы!
- Гы-гы-гы!
- Я к вам пришла за помощью! А вы… как все! – Верка научилась изображать оскорбленную добродетель.
- Евпатий, расскажи ей про любовь, как мужчина. Она нам не верит, что все мужики – козлы и кобели. – Ирина Васильевна прицелилась еще на одну Веркину книжку с портретом Фрейда.
- Мадмуазель, - Евпатий погладил лысину. – У всех в этой области индивидуально и абсолютно одинаково. Ничего нового за миллиарды лет не придумали, включая греческих богов.
- А в этой книжке по-другому, только я не знаю, как ее смотреть, - Верка показала гостям глянцевую Камасутру.
- Переверни, ты держишь ее кверх ногами, - Ирина Васильевна сопроводила свои слова аналогичным жестом.
- Нет, поверни набок, - у Галины Ермолаевны свой жизненный опыт.
- Ее можно читать под разными углами, - чувствовалось, что профессор Евпатий прошел огни и воды.
- Кто окажется прав, получит приз, - объявила награду Верка, достав из кармана карамельку от Степаниды.
- Эх, девка, - подала голос Галина Ермолаевна. – Нарисовать можно что угодна, а живем мы по-простому – в одной позе. От начала и до конца. Лишь бы человек был хороший. Можно и потерпеть. Не сахарные – не растаем.
- А кто такие гомики? Почему говорят, что режим состоит из них? – Верка протянула Камасутру профессору, как победителю. Евпатий обрадовался – еще вчера закончились последние письма и статьи дедушки Ленина.
- Ирка, про всякую мерзость, ты лучше всех умеешь рассказывать, - Галка взяла отвод.
- Если среди нас есть дети, то пусть заткнут уши, - Ирина Васильевна откашлялась. Предстояла длинная речь. - Чудес не бывает. Сколько прибыло, столько убыло. Общий враг человечества не Запад, а импотенция, не Трамп, а отсутствие аргазма. Восемьдесят процентов женщин не испытывают аргазм из-за восьмидесяти процентов мужчин, но живут, создают семьи, растят детей. Гомики – это люди-мужчины, не испытывающие аргазм в классическом варианте. В паре, только один гомик, другой – проститутка, выполняющий роль доминантного самца. Старческий режим набирает молодых доминантов, которые выполняют свои задачи, доставляя удовольствие старичкам. Архиважнейший принцип власти – отыметь нижестоящего члена коллектива и дать отыметь себя вышестоящему. Диктаторский режим в такой конфигурации – самый прочный и надежный, пришедший к нам из христианских храмов и монастырей, из тибетских пагод, восточных гаремов, индийских мудр и прочих махатм, - Ирина Васильевна перевела дух и оглядела собравшихся. Окружающие сидели, закрыв ладонями уши, и кивали будто соглашаясь. – Власть без гомиков, как трусы без резинки. Деточка, когда мы нарушаем природу – она нарушает нас.
- Да-да, мы согласны, - закивала вся компания, увидев, что губы Ирины Васильевны больше не шевелятся.
- Тетя Ира, а почему вы не напишете свою книгу про "это"? – Верка решилась напоследок подколоть тетю Иру.
- А мне это надо? Чтобы очередная дурочка носила ее в рюкзаке, как ты? Или чтобы помогать профессору Евпатию с запорами? Все проходят то же самое, точь-в-точь. Ничего нового жизнь для нас не придумала. И вот эту, про любовь, я у тебя позаимствую, - Ирина Васильевна взяла уже третью Веркину книгу. – Любовь – прекрасное чувство…
- Ирка, давай на сегодня всё? – Галина Ермолаевна погладила живот. – Как вспомнишь про любовь, так жрать охота.
- Хотите сказать, что прежде, чем полюбить надо семь раз отмерить и один раз отрезать? – Верка поставила вопрос ребром.
- Деточка, а у тебя есть способности, - Ирина Васильевна надела пенсне, чтобы получше разглядеть Верку.
- Вы старенькие, разве вы можете любить и всякие там камасутры? – Верке стало жалко старичков, пытающихся доказать ей, что они еще ого-го.
- Любовь бессмертна, а с возрастом меняются лишь позы в постели и в голове. – Ирина Васильевна с ехидцей посмотрела на Верку. – Твои тараканы и умения не менее смешны, чем наши, прошедшие медные трубы. Посмотри на нас, и ты увидишь свое будущее. Ни дать ни взять.
- Вашу книгу про "это" я бы почитала, тетя Ира, - заискивающе произнесла Верка. Саркастические и язвительные палетки тети Иры боялся даже сам председатель. А ему палец в рот не клади.
- Ты можешь и сейчас прочитать книги про семь королевств, двенадцать подземных царств, про жизнь богов, подсевших на нектар, и еще про двести тысяч прекрасных мест, поз и дислокаций во Вселенной. И что? Ты не станешь Золушкой, тыква не превратится в карету, а принц не приедет к тебе на белом коне. Спроси еще раз панночку. Что-то она недоговаривает.