Баб Нюра
Миска с отбитой эмалью лежала вверх дном на заштопанном кривыми стежками полотенце - не было смысла доставать новое, уже не было смысла начинать и новую жизнь. Апокалипсис - это совершенно непонятное слово вот уже полгода витало в воздухе и меняло людей на своё усмотрение.
Но баба Нюра была уверена, что можно и нужно прожить целую жизнь за заново начинающие отсчёт сутки. Поэтому она брала такую же, как всё в её доме, старую ложку и ставила опару, натягивала башмаки и, шаркая ими, спускалась во двор.
Фантики, влажные салфетки, битые бутылки, окурки вперемешку с листвой портили вид некогда аккуратных клумб и асфальтированных дорожек.
— Ну, ничего. - вздыхала баба Нюра и доставала добротную метлу. - Главное, что не все мертвы раньше времени. Кто-то так же заботится не только о себе, но и о мире, об этом прекрасном, но обреченном на гибель, творении. Всегда приятнее умирать чистым и кому-то нужным. Правда же? - подмигивала она, глядя вверх. Не верилось, что всё, до чего она могла дотянуться взглядом, и остальное недоступное возьмёт и исчезнет, да ещё так скоропостижно.
Мусорные пакеты никто не вывозил. Старушка отделяла то, что можно сжечь, и жгла тут же, на пустой стоянке для машин. Остальное расставляла аккуратными рядками вдоль забора.
Зачинался рассвет, и пудровые облака отряхивались от тёмных оттенков, подсвеченные лучами некогда вечного солнца. Баба Нюра поднималась к себе, мыла руки и начинала месить тесто.
Невесомые ароматные булочки таяли во рту. Соседи привыкли выходить и завтракать во дворе, не стесняясь брать их из эмалированной чашки, которую кто-то (на самом деле, все знали, кто) каждый день приносил и оставлял на столике. Здесь остались только те старики, чьи дети не захотели обременять свои последние дни и тратить время на родителей.
— Блаженная. - говорили они между собой. - Видно, верит в Рай. Постоянно разговаривает с небом. - и спешили, пока ещё есть время, досмотреть начатый сериал.
Крошки и отходы от лепки пирожков баба Нюра высыпала под кусты кизила. Склочные воробьи шумели между ветвей и, дождавшись пока женщина уйдет, слетались на обед. За ними с лавочки так же внимательно наблюдал кот, изрядно разжиревший на мясе разбалованных старушкой глупых птиц.
Часы сна в старости - это особый вид платы. Нужно отдать часть своего времени, чтобы появились силы прожить остальное, положенное. Баба Нюра платила в обед. Забиралась на топчак (это так называли небольшой диванчик ее предки, а сама она, к слову, в последнее время очень часто их вспоминала - видимо, готовилась ко встрече в бестелесном виде), забрасывала икры на потёртый подлокотник и спала пару часов.
А вот после... После у неё по распорядку шёл особый ритуал. Вокруг дома росло несколько деревьев, чьи ветви всю жизнь приветливо махали ей при встрече. Будучи девочкой Анечкой, она смотрела на их силуэты и безумно жалела. Ей казалось, что души грешников послали в этот мир, вселив в деревья. Достаточно было посмотреть на их кроны - вечно кривые, с поломанными ветками, страдающие. У них постоянно шелушилась кора, под которой копошились насекомые, и не было возможности просто попросить воды, когда от жажды начинали опадать листья. Вынужденные ждать милости от неба, они тихонечко выли в ветреную погоду и жалостливо поскрипывали.
Сейчас, дожив до бабы Нюры, всё та же Анечка шла и обнимала каждое из них. Гладкий орех, шершавую сливу, смолянистую вишню. Проводя ладошкой по коре, она подбадривала их и благодарила за то, что перерабатывают отходы жизнедеятельности человека, очищая и обогащая воздух, а ещё заверяя, что всё скоро закончится, и их души станут свободны от этого наказания.
Вернувшись к подъезду, старушка садилась лицом на запад и ждала заход солнца. Где-то выли собаки. Иногда раздавались голоса детей. Но баба Нюра их не слышала, она умирала вместе с последним лучом, чтобы утром заново родиться. Если повезёт.
Свидетельство о публикации №225012001132