Глава 12 Хуторские рассказы

        Как часто, грустными мечтами
         Томимый, на тебя гляжу,
        И взор туманится слезами...
         Зачем? Что общего меж нами?
         Ты жить идешь — я ухожу.
                Ф. И. Тютчев


      Вечерами, когда заходящее солнце пускает золотую полосу на небо и свежий ветерок дыханием своим обдаёт пустую засыпающую Западную улицу, Анюта слушала Раины сказы. Многие истории переслушивает с вниманием и живым интересом.
       Смотря перед собой на опустевший убранный огород, Анна подумала: " У каждого человека есть своя Родина, связывающая его с предыдущими поколениями. Кажется нам то прошлое более правильным и неизвестным. Говорят пожилые люди: а вот в наше время было так-то. А деды и бабки этих говорили: а вот в наш век...
        Лет сто назад говорили: а вот в старину было так-то. Ныне же мы эти сто лет назад считаем стариной. А лет через сто — стариной будем называться мы. Характер же и страсти, доброе и злое — остаются в любой век прежними.
       Что в старину не было разбойников? Были. Две тысячи лет назад один разбойник в рай вошёл, иной же нет.
       Время мчится неумолимо. Когда-нибудь нам скажут: ваше время вышло. Готовы ли вы вечность? Спросит Господь: исполнили ли вы Мои заповеди? Что нам тогда ответить? Не знаем мы тех, кто жил до нас, не знать будут нас, которые будут жить после нас. Впрочем, нас и сейчас знает весьма малое количество окружающих, знакомых и полузнакомых, по сравнению с целым миром. Обязательно надо нам позаботиться о своей участи в вечности.
      Вспомнилась мысль святителя Игнатия Брянчанинова: Никто из человеков не жил вечно на земле. Пойду я вслед праотцов и всех ближних моих. Тело похоронят, а участь души покроется для оставшихся жителей земли непроницаемой тайной. Память человеческая коротка. Поплачут обо мне и забудут. Так оплаканы и забыты тысячи людей. Сочтены они и помнятся всесовершенным Богом."
      Голуби слетели с крыши дома и стали ходить по тронутой инеем земле. Чирикали стайки воробьёв на верхушке забора.
       В сумерках не очень хорошо видны силуэты наших собеседниц, но отчётиво слышен льющийся старческий голосок.
       Анюта всматривается в фиолетовый Раин батник, чёрную юбку, мохеровый платок надвинутый до глаз. И, кажется, ей, что будто бы сама она, Анюта, присутствует в историях Бряновки, давно стёртой с карты и всеми покинутой. Незнакомое становится знакомым. Далёкое — близким и родным. Рая так рассказывает, что кажется все события значимыми. Знакомит с давнешними событиями и людьми и кажется это всё своим; и близким, и русским, и дорогим.

           Раины сказы

       Я была одна у матки. Батька мой погиб на фронте. Так я его и не видала. Хоть бы уже постарше была да запомнила, каков ён? И письма такие уже слал: наступаю врагу на пяты. Наступил. Получили похоронку. Помню бабы набились у хату, рыдали навзрыд. Говорили, что ладно хороший батька был. Матка молодая была, двадцать три года. Сейчас вот сколько разов и замуж выходють, и живуть. А она — нет.

       Дед бывало придеть к нам. Стук-стук в окошко. Мать: заходи, отец. Так раньше уважительно звали. У ей же отца не было. Раскулачили и с тюрьмы ён не вышел. Дед войдёть у хату. Из-за пазухи сахар кусковой на стол нам. А это невидаль была. Мать ему: ти украл? Не возьму. А ён ей: Олён, мы поделили. Мне говорить: унучечка, пойдём у баню? Я ещё маленькая была, ходила с ним у баню. А стала рость, девки хохочуть надо мной: Райка у баню ходить с дедом. Га-га-га-га. И я скажу ему: дедуш, я больше не пойду с тобой. А как же ён меня любил! Из двоюродных моих никого так, как меня. Я на батьку похожа. Внуки только мои зовуть меня всё: бабушка, бабушка, а отчество моё путають, забывають. Деда просто звали, Степан. А батьку — Никифор Ховрико.

        Сейчас за детьми следят. А балуют! Какая же Женечка соседская балованная! А как мы жили? Сами себе.
Матка придеть с работы: Райка, покаж ноги. А у меня цыпки какие были.
        Помню была война. Немцы у нас жили. Мать яйца спрятала в посудину и зерном засыпала. А я сижу на полу зерно копаю, копаю и яйца показались. Немец увидел. А мать мне: вот дура, так дура.
— Смеётся Рая. Смеётся Анюта. Вспомнила как Рая заступилась за неё перед бабушкой Аллой, говоря: не ругайся, вспомни, какие мы были молодые.

         Я уже большая была, — продолжает баба Рая, — гарожей*, не было. Сейчас заборы такие ставят — окон не видно. Свиньи у нас забегали у огород. Я попросила деда срубить лозы. И сама плетень поставила. А дед увидел — нахваливаеть. Подойдёть к ребятам и хвалить, сватаеть: поглядите, какая у меня унучечка. А красавица, а умница! Сама плетень сплела, получше какого хлопца! Завидная невеста, ладная. А мне стыдно. Говорю: дедушка, не надо, не хвали больше. А ён хвалить. Помёр же так. У меня свадьба была. Выпил и не проснулся. Вот такие пироги.

—Расскажи, как гуляли раньше. — просит Анюта, не потому что не знает, а потому что любит слушать.

— И с подругами гуляли. В праздники или коляды сбираемся у каждой по очереди. Придуть к нам девки. Играем ти у лапту, ти поём, ти пляшем. Придёть Манька. Такая тихая, такая скромная. Стоит у сторонке. Не танцует ни Барыню, ничего. Вот батька её, дядька Миша, выдаёть её замуж. Гордый он, богач. Она голосить мне: ой, Рая, ой, не знаю, что я буду делать. Уговори папу, чтоб не было свадьбы. А говорять, что и свекровь очень лютая. Он один у матери. Ояёяё. Ну, я пошла. Говорю: дядь Миш, Машка не хочеть замуж идить. Она ещё молодая, семнадцатый только год. А дядька: цыц! Райка, замолчи. Хлопец хороший. Уходи, я сказал. Ну, я пойду к Маньке. Сидит она на лавочке. Унылу песенку поёт:

    Ах, кабы на цветы не морозы,
    И зимой бы цветы расцветали.
    Ох, кабы на меня не кручина,
    Ни о чём та бы я не тужила,
    Не сидела бы я подпершися,
    Не глядела бы я в чисто поле.
    И я батюшке говорила,
    И я свету всему доносила,
    Не давай меня, батюшка, замуж,
    Не давай, государь, за неровню;
    Не мечись на большое богатство,
    Не гляди на высоки хоромы.

   
     Была я у неё и подневестницей. Помогу во всём ей. Рушники чистые повесили. Убрались с нею в хате. Стол накрыли. Венок вплетают ей девочки у косы, а она плачеть. Выдали её замуж. Долго она так не прожила. Пришла назад к батьке. Я бывало иду с работы, ён сидить на заваленке. Пеняю ему: каково, дядь Миш? Важный такой, рукою махнёть. Потом ей нашёлся хороший хлопец и женился на ей. Вот такие пироги.

      Вот и твоя баба, Анечка, хочеть тебя в учительницы выучить. Не твоё это. Скажи ей, что не пойду. Откажи.

—Рая, а ты слушалась мать? — прищурясь спросила Анюта.

—Да. Слухай сюды. Бываеть сидим до поздна на лавочке. Мать в окошко зовёть меня: Райка, пора домой. А я: Сейчас.
      Но и раньше идивоты были. Сидим мы на лавочке. Залез один хлопец на берёзу на верх и оттуда: га-га-га-га! Глядим — Стёпа. Вот дурак. И дураки были. Как-то поотстала я от девок, иду одна. А у нас не речка, а так навроде болотца, а подле лозы растут. И подбегаеть ко мне дурак, и говорить: чего это ты одна? Я тебя сейчас у болото брошу! А я ему: ти сделаешь мне что, то я тебя посажу. Скажу Ивану.  Ты знаешь, что мой родич работаеть у милиции и тебя посодють на десять годов. Обошлось.
        Или когда гармониста нету. Нам скучно. Сидим семя лузгаем. Пойду к Ивану. Почитал ён меня за родичку. Батька мой и его мама были двоюродные, а может, и троюродные. Приду к ним. Тётя Гарпина скажет: Иван, Райка к тебе чего-то пришла. Спросит: ну, что ты, сестричка? А я попрошу его придить вечером и поиграть нам на гармошке. Скажу: Ваня, скажи своей невесте, скажи Маше, что Рая тебя очень любит. Что сегодня я к вам пойду, а завтра своим девкам поиграю. Станем частушки петь. Подруга моя Лида выйдеть на средину и запоёть:

       Ты моя, подружка, Рая —
       Милая красавица —
       За твоею красотою
       Век я буду славиться!

И каждый раз так. А я ей отвечаю, сама придумала:

        Ты моя, подружка, Лида —
        Песню больше ту, не пой.
        Неужели тебе нету
        Больше песни никакой!

        Зимой Иван запрягёт лошадь в сани — поедем за дровами. Нарубим у лесу. Раньше же печи были. Топили дровами. А счас плиты, газ — готовь, что душе угодно.

        Когда мы переехали сюда, четыре двора старых в деревне осталось. Хлопцы соседские пугають их. Люпять по окнам: давай деньги, давай мёд! Ну, мы сказали Ивану. Вот ён предупредил их по-хорошему: так, говорить, если ещё мне поступит заявка, то я вас посажу. И с тех пор не пугал не един.

 
       У меня был жених. Замутил ён мне воду. Я его ждала с армии, а потом ён поступил учиться на пять годов. И письма такие уже слал: я никогда не введу тебя в заблуждение. Но побоялась я. Возьмёть да привезёть из города другую. Я доярка, а ён грамотей. Я же не могу свекрови так сказать: скажите Петруше, чтобы мы подали заявление в загс — она мне не свекрова ещё. Раз вы не хочете — что я? Придёть ён — мне будет двадцать шестой год. Сижу — Петьку жду. А ти придеть Петька мой, ти не придеть? Но я никого не любила, любила его. Все мои подруги уже замуж вышли.
       И вот девки, подруги мои, познакомили меня с хлопцем из соседней деревни. Вышла я замуж. У меня сын уже был. Иду такой порою с работы. Лесопед* рядом веду. Бабы коров домой гонють. Глядь — о, братцы мои милые — Петька мой навстречу идёть. Ну мы идём, разговариваем. Пеняеть: чего ж ты меня не дождалася? Я бы тебя никогда не предал. Я ему говорю: Не получилось. Я, говорю, желаю найти тебе хорошую девочку, давай, будем дружить семьями.
          И вот каждый раз, когда видить, что я одна иду, всё подходить. Мы разговариваем. Ладно, что дед мой не ревнивый был. Раз убираюся на кладбище. Гляжу — Петька идёть. Говорю: что ты меня преследуешь? Мы с тобою обо всём поговорили. Не приходи больше. Впрочем, как я не желала ему добра, закончил ён плохо. Девка ему блатная попалась, пьющая. Спились.
       Я и теперича дружу, перезваниваюсь с его сестрою, говорю ей: пойдёшь на кладбище, скажи Петру: Райка тебе привет передавала. Поднимись на высоту. Царство Небесное.

—Грустная повесть, — вздохнула Анюта, — буду старше — никогда не забуду наших бесед.
—Помру — приходи тогда на кладбище. Помолись за меня Богу, — ответила баба Рая и поджала тонкие губы.
—Ты сначала внуков жени. Дождись правнуков. Когда я школу закончу. А там видно будет. — Возразила Аня.
—Не знаю, Анечка, что Бог дасть.

      Посидели несколько молча и полилась далее Раина речь.

       Как переезжали, нарядилась я у поезд бедно. Платок пуховый, валенки, пальто до пят. Держу за пазухой десять тысяч — на дом. Мы же скотину держали. У нас были: корова с телёнком, куры, гуси, овцы, свинья с поросятами. Продадим мясо, шерсть овечью, молоко — и гроши собираем у карман. Накопили. Я говорю всем и бабе твоей, собирайте грошики. Ну, как это так, ти случись что, ти у больницу надо — нема ни рубля?
       Приехали мы сюда, нема ничего. Поесть детям не с чего. Кризис. Ничего не достать. Тарелочки ни купить. Пошла я у магазин. Говорю: девки, приехали мы из глухой деревни. Продайте хоть какое блюдечко, детям есть не с чего. Ну, они продали мне посуду.
       Устроилась я на фабрику. Аля, соседка, работала в магазине одежды. Так я купила вещи детям, себе, деду кожаную куртку. На ноги мы, значит, встали. Сначала покупали всё у хату, а потом наряды.

—Расскажи про мальчика, которого не окрестили.
—Анечка, я как вспомню это — плачу, реву. Двоюродного моего хороший мальчик был, Ярослав. Часто его к нам привозили. Я на работу пойду, ён со мною просится, возьму с собою. Бабы его там полюбили: и в цеху, и на проходной. Хорошенький был, тихий. А меня любил! Тёть Раечкой звал. Ну я как-то ему и скажи: крестить тебя надо, Ярослав. Кому же быть крестною? Отвечаеть: только ты будешь, тёть Раечка, только ты. Я говорю: хорошо. А крёстный нехай* будеть твой дядя. Приедеть ён с командировки — обязательно тебя покрестим. Не успели. Заболел мальчик. — Рая прослезилась. — Обнаружили рак головы. Врачи вскрыли череп, а ён, Ярослав, помер, двенадцати годов.
—Не надо было откладывать.
—Так кто ж знал? Никто не знал. Потом уже у старшего моего сына дети пошли. Они тут ещё, не в Москве жили. Я внука завсегда на выходные сюда забирала. Невестка с девками-внучками маленькими, а он выходные у меня. Вот ему в первый класс надо идить. Они переехали. Я взяла отпуск за свой счёт на два месяца и была у них в Москве. Пока внук не привык. Один в школу ездил потом. Ни провожал никто, не встречал, как баба твоя всё в школу тебя водить.
       У среднего моего, тоже сын родився. Я и его пестовала. Ой, да я всех их вырастила. Снег выпадеть, звонить намедни мне: бабуш, давай приеду снег почищу. Я говорю: не надо, я сама. Мне тут девки, если что помогуть. Не хочу его трогать, чтоб с дали такой, считай, с другого города из-за снега ехал.
      У дочки моей, правда, не хлопец — девка родилася. И то же она тут выросла.
       Сваха же моя, рядом живёть. Как приходить ко мне, я начинаю ей читать: что ты дала своему единственному сыну? Вскоре обидится, наверное, больше не придёть. Ну, правда, всё мы помогали. Вот, Анечка, выдь ты замуж и сядьте вы на свои деньги, кто вам помогёть насбирать на квартеру? Никто, никто! Это я — дурак. Я сама себя проклинаю. Ни где не была, никуда на отдых не ездила — всё им, всё им, всё им. Сваха моя у Крыму все ходы-выходы знаеть. А я что? В центре города заблужусь.
—С бабушкой моей съездите в санаторий. — улыбается Анюта. Чего это ни где? Ты в Москве была.
—Да, в том году на свадьбу ездила к унуку. Остальным соберу грошей. Уже у них на свадьбе не погуляю. Помру, может. От меня тогда передадуть им.
—Всё хорошо будет. Что ты всё наговариваешь на себя? Пойду я домой, Рая. Спасибо за вечер. — Анюта погладила бабу Раю по плечу и пошла к калитке.

        Раиса Никифоровна проводила Анюту до конца улицы и неспешно возвратилась домой. Помолилась долго на коленях перед иконами. Бессонные ночи казались бабе Рае бесконечными. Ходила она по дому от одного окна к другому. Лёжа в постели, долго не засыпала.

        Утро сменяло вечер, вечер сменял утро. Проходил день за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем. Всё было по-прежнему. Ничто не предвещало перемен.