Позабытый берег

Позабытый берег.

Ольга вышла из комнаты, кутаясь в тонкий халат, который едва защищал от сырости и утренней прохлады. Воздух был тяжёлым, пахло морем, но не тем свежим, солёным, что она помнила в юности, а маслянистым, гнилым, как от старой тряпки, забытой давным-давно в воде.

В кухне, у окна, стоял Валера. Его тонкие плечи, прикрытые растянутой футболкой, были напряжены. Он грыз морковку — одну из тех, что они с трудом выращивали на подоконнике, — и равнодушно смотрел на море.

Женщина подошла ближе к сыну. Из окна открывался привычный, но всё равно удручающий вид. Серое, густое, словно тяжёлая жидкость, море равнодушно плескалось у берега. Его волны выбрасывали на грязный песок различные обломки, пластиковый мусор, фрагменты боевых дронов и иногда — мутировавших рыб. Вдалеке торчал остов старого круизного лайнера, наполовину затонувшего. Когда-то он был символом богатства и беззаботной жизни. Теперь — просто грудой металла.

«А ведь были времена, когда я на нём каталась», — подумалось ей с грустью.

Между всей этой грязью бегали дети. Босые, чумазые, худые. Они играли в странные игры, ковыряясь в мусоре.

 — А ведь изначально всё было совсем не так, — тихо сказала Ольга, положив руку на костлявое плечо сына.

Валера не оторвал взгляда от окна, продолжая жадно грызть морковку.

 — Правда? — спросил он равнодушно.

 — Правда, — кивнула она. — Где-то, лет Тридцать пять назад здесь был пляж. Настоящий. Чистый, золотистый. Летом его заполняли люди, приезжавшие со всей страны. Днём и ночью здесь слышалась музыка, смех. А море было живое.

Он повернул к ней голову, недоверчиво прищурившись.

 — Живое?

 — Да.

Она прикрыла глаза, и перед ней всплыли образы. Юг. Черноморское побережье. Жаркие дни, наполненные запахом соли, цветов и свежего ветра. Женщины в ярких купальниках, небрежно расстелившие полотенца на пляже. Мужчины, смеясь, играли в волейбол, пили пиво, закусывая рыбой или шашлыком. Крики чаек, всплески воды, детский смех.

 — А потом, вечером, начиналось самое интересное, — проговорила она, оборачиваясь к окну.

Её взгляд скользнул по унылому пейзажу, но она сейчас видела картинку из своего прошлого.

 — Город оживал. На главной площади горели фонари, из открытых дверей кафе и ресторанов лилась музыка. Люди танцевали прямо на улице. Представляешь, мы с девчонками бегали туда босиком, в лёгких платьях, и мечтали встретить красивого принца с автомобилем.

Она улыбнулась, но улыбка была горькой. Валера молчал, но она видела, что сын слушает.

 — А какие машины были… — вздохнула женщина. — Яркие, блестящие. Они будто специально создавались, чтобы ими любовались. Мы могли часами стоять у обочины, просто глядя, как они проезжают. Тогда всё было ярче. Даже цветы на клумбах.

Она вновь закрыла глаза, и перед её внутренним взором возникли цветочные клумбы. Они были повсюду — вдоль набережной, у фонтанов, в парках. Запах роз смешивался с ароматом морского бриза. Люди гуляли, ели сахарную вату, смеялись.

 — А мороженое? — вдруг спросил сын, перебивая её мысли. — Оно было вкусным?

Ольга рассмеялась, но в её смехе слышалась печаль.

 — Очень. Оно таяло на языке, оставляя сладкий, сливочный вкус. У нас было любимое кафе на углу. Там продавали огромное мороженое в вафельных вазочках, с сиропом и кусочками фруктов.

Мальчишка пожал плечами, отвернувшись к окну.

 — Сказки.

 — Это не сказки, — тихо возразила мать, но спорить не стала.

Она знала, что для него это действительно звучит как выдумка. Как можно поверить в мир, где люди тратили время на танцы, мороженое и бессмысленные прогулки? Где дети играли не в мусоре, а на чистых песчаных пляжах? Где море не выкидывало на берег обломки дронов и мертвых мутантов?

 — А потом что случилось? — спросил Валера после долгого молчания.

 — Война, — ответила Ольга просто.

Он кивнул. Это слово больше не требовало объяснений. Оно висело над их жизнями, как неизбежная тень.

 — Но ты ведь знала? — вдруг спросил он. — Вы все знали, что она начнётся?

Ольга задумалась. Она вспомнила новости, которые тогда никто не воспринимал всерьёз. Политиков, которые говорили что-то об угрозах, санкциях, кризисах. Сначала это казалось чем-то далёким, неважным. Люди продолжали жить. Продолжали ездить на пляжи, ходить в клубы, покупать дорогие машины.

 — Наверное, знали. Но не верили, — честно призналась она. — Никто не хотел верить, что всё это может закончиться. Что всё это можно потерять.

 — Глупо, — заключил парень, и в его голосе не было осуждения. Только холодный, рациональный вывод.

 — Да, глупо, — согласилась она, глядя на мутное море за окном.

Она чувствовала, как в груди стягивается что-то тяжёлое. Это было чувство вины. Не перед собой, а перед ним. Перед всеми детьми, которые родились не в том мире, который мог бы быть. Глядя на Валеру, она понимала, что он не знал и, возможно, никогда не узнает, что такое настоящая радость.

Ольга присела на табурет возле него. Голос её звучал тихо, будто она боялась спугнуть воспоминания.

 — Вода была прозрачной, синей. В ней плавали медузы, рыбы, настоящие, красивые. Дельфины выпрыгивали из воды. Они казались счастливыми.

Валера хмыкнул.

 — Счастливыми? Это просто животные.

 — Нет, сынок. Это не просто животные. Дельфины — это...

Она замялась, подбирая слова.

 — Они были, как души моря. Когда они прыгали из воды, казалось, что и море смеётся вместе с ними.

Он снова отвернулся к окну.

 — Что-то не похоже, чтобы оно умело смеяться, — буркнул он.

Взгляд Ольги скользнул по пляжу, по обломкам, по детям, которые что-то оживлённо обсуждали у выброшенного на берег мёртвого дельфина с уродливым огромным наростом на спине.

 — Оно умерло. Люди убили его.

 — Зачем? — спросил Валера, по-прежнему не отрывая взгляда от мутных волн, что лениво раз за разом накатывали на берег.

 — Не специально, наверное, — вздохнула она. — Просто мы всегда были уверены, что природа выдержит всё. Что можно брать у неё сколько угодно, загрязнять, выливать отходы, строить заводы, уничтожать леса. Всё ради денег, ради комфорта. Ради иллюзии, что всё это будет вечно.

 — А не будет?

 — А разве ты сам этого не видишь? -спросила мать дрогнувшим голосом. — Мы уже живём в мире, который умирает. И мы — часть этого.

Валера молчал. Да и что ему было сказать, если мир для мальчишки был таким всегда, с самого рождения.

Состоятельные люди давно отгородились от остального мира. Они жили в своих экологических куполах — больших, сверкающих белизной комплексах, окружённых высокими заборами и охраной. Там воздух был очищен многоступенчатыми фильтрами, вода поступала из подземных резервуаров, а продукты выращивались в стерильных теплицах. Для них всё осталось почти таким, каким было раньше. Здоровая еда, ухоженные зелёные газоны, бассейны с голубой водой.

Бедным же оставили умирать в сером, заражённом мире. Они дышали воздухом, насыщенным гарью и токсинами, пили воду, которая вызывала болезни, ели то немногое, что удавалось вырастить на грязной земле или выловить в мутных водах. Но даже эта еда была ядовитой.

 — Потерпите, — лгали они. — Скоро всё наладится.

Ольга вспоминала, как несколько лет назад их соседка умерла после того, как съела рыбу, пойманную в море. Её сын, совсем малыш, родился с уродливым наростом на шее, и прожил всего три месяца.

Такая жизнь была повсюду. Не только на побережье, но и почти во всей стране... В Мире. Заводы, войны, аварии, бездумное использование ресурсов — всё это превратило города в полупустые развалины, а природу в умирающий организм. Люди болели. У кого-то выпадали зубы и волосы, у кого-то начиналась необъяснимая слабость, но чаще всего — рак. У женщины среди знакомых не осталось тех, кто не слышал этого диагноза. Даже дети рождались уже больными. Многие из них появлялись на свет с аномалиями: лишние пальцы, сросшиеся конечности.

Валера однажды спросил, почему они не уедут туда, где чисто, где можно дышать нормальным воздухом. Но мать лишь покачала головой. Уехать можно было только с деньгами, которых у них никогда не было. А те, кто пробовал пробраться в экологические зоны нелегально, исчезали. Никто не знал, что с ними происходило. Может, их убивали, может, заставляли работать на заводах за еду в качестве рабов. Но их никто больше не видел.

Мир давно разделился на тех, кто выживал, и тех, кто жил. И между этими мирами не имелось моста. Только стена, такая же высокая и прочная, как те, что окружали экологические поселения.

 — Знаешь, когда я была маленькой, — продолжила она, — мне казалось, что море — это что-то вечное. Что оно будет всегда. Я думала, что люди не смогут его испортить.

 — Ты ошиблась, — тихо сказал он.

 — Да, — Ольга кивнула. — Я ошиблась.

Она замолчала, глядя в серую даль.

 — Это странное чувство, сынок, — вдруг снова заговорила она. — Быть свидетелем того, как умирает то, что казалось вечным. Как будто тебе показывают, что всё, чему ты верил, было ложью.

 — А зачем тогда ты рассказываешь мне про это? — спросил он.

Она посмотрела на него снизу вверх.

 — Чтобы ты помнил, что когда-то было иначе. Чтобы ты знал, что люди сами сделали этот мир таким.

 — А мне зачем это помнить? -нахмурился он. — Море уже мёртвое. Воздух грязный. Что от этого изменится?

Мать тяжело вздохнула.

 — Не знаю, сынок. Может, ничего. Но если ты когда-нибудь поймёшь, что можешь что-то изменить, помни, что мир может быть другим.

Он покачал головой.

 — Ты говоришь, будто это что-то значит. Но если всё вокруг уже мёртвое, что вообще можно изменить?

Она задумалась, глядя на мутные волны, на трупы рыб, на чёрное пятно мазута, которое находилось у берега.

 — Может быть, ничего. А может быть, когда-нибудь ты или кто-то другой поймёте, как сделать так, чтобы жизнь вернулась.

Валера снова посмотрел на неё, и в его глазах было всё тоже тупое равнодушие. Поколение покорных. Поколение без эмоций. Страшно и жутко.

 — Ты правда веришь, что это возможно?

Она отвела взгляд.

 — Я не знаю.

Мальчик отвернулся к окну.

 — Тогда зачем мечтать о том, что невозможно?

Ольга не ответила. Она знала, что он прав.

На улице дети начали кричать. Кто-то нашёл что-то в мусоре — может, очередной кусок чего-то полезного, который можно поменять на еду в пункте обмена. Или, может, труп ещё одной рыбы.

Ольга встала, чтобы закрыть окно.

- лучше не смотри на это.

 — Почему? — спросил он.

 — Потому что это больно, — ответила она, не оборачиваясь.

 — А жить в этом не больно? — тихо спросил он.

Она замерла, сжимая ручки на окне.

 — Больно, — наконец призналась она. — Но, тем не менее, мы продолжаем существовать. Потому что другого выбора у нас нет.

Оба замолчали.

За окном серое море лениво плескалось о берег. Мёртвое море, которое больше не умело смеяться.

Парень долго смотрел на эту воду. Он пытался представить, какой она была раньше, как говорила мать: прозрачная, живая, с чайками, с плеском волн. Но его воображение отказывалось рисовать такие картины. Всё, что он видел, — это серую массу, густую, как грязь, покрытую чёрными пятнами мазута. Всё, что он слышал — это крики детей, шарящих в мусоре.

Он пытался представить, как по этим пляжам ходили люди в ярких купальниках, как звучала музыка, как дети ели мороженое. Но вместо этого перед глазами всплывали другие образы: длинные очереди за пайками, мать, уставшая и молчаливая, серые облака, которые почти никогда не расступались, отец, лежащий на кровати и выкашливая вместе с кровью из себя жизнь, а также позабытый берег...

В животе предательски засосало. Мысли снова вернулись к еде. Он доел морковку, но она не утолила голод. Никогда не утоляла.

 — Живое море, — пробормотал он тихо, почти бессознательно.

Он снова посмотрел на волны. Они плескались у берега, как и раньше, но в их движении не было ничего живого. Они просто существовали. Как и он сам.

 — Ты просто не понимаешь, — вдруг сказал он, не отрывая взгляда от воды.

Ольга, уже сидевшая за столом, подняла голову.

 — Не понимаю чего?

 — Что это бесполезно. Всё это. Твои рассказы. Мечты. Они ничего не изменят.

Она хотела возразить, но слова застряли в горле. Он говорил тихо, спокойно, как будто обращался к самому себе.

 — Ты говоришь, что мир раньше был другим. Но разве это важно, если он теперь такой? Если он всегда будет таким?

Он замолчал, но Ольга не нашла, что ответить.

Мальчик снова уставился на море. Он смотрел на мутные волны, на обломки, на остов старого лайнера, торчащий из воды, и чувствовал только пустоту.

Море молчало. Оно не могло рассказать ему о том, каким было раньше. И даже если бы могло, он всё равно не поверил бы.

Ольга встала и вышла из комнаты, оставив его одного.

Валера продолжал смотреть на волны. Солнце за горизонтом не было видно — его давно скрывали плотные серые облака, которые редко расходились. Море плескалось, равнодушное и мёртвое.

Парень всё с тем же равнодушием отвернулся и ушёл. Больше он не думал о живом море. Это было прошлым, и для него не было места в настоящем.