Хирургия. Глава тринадцатая

ОТКРОВЕНИЕ

- Феликс! «Почему ты сегодня не завтракал и на обед не приходил?» — спросил Василий.
- Мне сестра сказала, что нельзя кушать, пока не сделают обследование.
- Так это было вчера.
- А мне и сегодня делали, и завтра будут. Без разрешения сестры кушать не буду. Я дал согласие на операцию и намерен выполнять распоряжения медперсонала.
— Вот что, Феликс, ты поступаешь правильно. Но если тебя больше не предупреждали, значит, смело можно кушать, что мы сейчас и сделаем! Надька столько еды притащила – устроим пир!
- По какому случаю? – спросил осмелевший Феликс.
- Объясни-ка, Петрович, молодому необученному гвардейцу, по какому случаю пир. Ты уж точно догадался, в чём дело, даже не сомневаюсь. Я быстро больничную поляну накрою. Во время тихого часа нам никто мешать не будет.
- Ой, Василёк, ты для меня не загадка, да и Феликс тоже. Мне хорошо в вашем присутствии, как говорится: «Такие типажи, хоть в пьесу заложи»!
- Ты, Петрович, не умничай, а говори, не томи! Помоги каждому из нас разобраться в себе самом. Я полистал твою книжку афоризмов, как в университете курс жизни прошёл, даже запомнил некоторые. Вот, например: «В чём правда жизни, друг сердечный? Да в том, что врём мы бесконечно!». Здорово звучит? Как формула жизни!
- Феликс, у Петрова на все случаи заплатки для ума найдёшь! Его короткие ёмкие фразы можно на цитаты разбирать!
- Василь! Нечего мне комплименты рассыпать перед Феликсом, образованным человеком. Он сам разберётся. По поводу комплиментов у меня тоже своё мнение, выраженное такими словами: «Нет наглее лжи, чем в комплиментах». Я не классик, а так… рабоче-крестьянский сочинитель, незамеченный властью.
- Может, это хорошо, что власть тебя не замечает. Заметят – посадят. Слишком умных не любят, как у тебя в книге написано: «На их фоне умных дураки сильно заметными становятся», — сказал Василий. У меня на одной дружеской встрече зуб на выгул отправили за умный разговор. Когда притворяюсь умным, корявый результат может получиться… Но я не обращаю внимания на такие мелочи. Но тебя, Петрович, не заметить нельзя. Не пойму, почему так получается.
- Всё закономерно, Василий. К сожалению, во властные структуры внедряются не лучшие люди страны, и они крепко держатся за власть, ревностно оберегая пространство своего влияния от людей более достойных, талантливых, да к тому же честных. В моём прошлом был такой руководитель, который мне прямо сказал: «В своём окружении человека умнее себя не потерплю! Мне не нужны моральные чистюли, но я тебе предлагаю должность главного инженера, мне нужен настоящий производственник твоей квалификации. Ты на эту должность подходишь по всем своим деловым качествам, но есть у меня одно условие: «Ты должен быть в общей стае и вести себя соответственно! Тебе будут доступны большие финансовые возможности. Соглашайся!»
- Я сказал ему коротко: «Нет».
- Не спеши отказываться, пожалеешь об этом. Даю три дня на размышления. Чего ты боишься? У меня всё схвачено, от секретаря райкома до министра. Да и другие рычаги прикрытия работают исправно.
- Для меня неприемлемы такие условия. Мои принципы производственных отношений не предполагают таких вариантов.
- Ещё раз убедился, что не стоит связываться с образованными принципиальными умницами. Проще работать с неотёсанными дураками, — сказал директор и злобно добавил: «Имей в виду: пикнешь об этом – натравлю своих волкодавов, места в городе тебе не будет!»
— Вот так, уважаемые друзья, в жизни получается. Как же можно иначе в наше перестроечное время относиться к честным людям? А мой афоризм: «Как бы жизнь не расставляла людей в обществе, всё равно впереди окажется последняя сволочь!» и сегодня от меня отдаляет людей, влияющих на уздечки управления обществом. Они же себя в этой фразе узнают! Вот почему в день моего восьмидесятипятилетия никто не поздравил из официальных представителей власти с юбилеем, как писателя, издавшего более четырёх десятков книг… Ни отдел культуры, ни работники городской центральной библиотеки, где я участвовал во многих мероприятиях, ни районная газета, где ранее публиковались мои стихи, не соизволили заметить, что я ещё пока жив и в этом году готовлю к изданию не менее пяти книг. Я об этом говорю с улыбкой. У меня нет обид и претензий к кому-либо. Что можно ожидать от представителя власти с интеллектом ослика, обитающего у своей кормушки. Эти люди  давно ничего не читали, кроме сообщений в мобильнике на «блинном» жаргоне? В общем: «Т-р-р-р, блин, проехали!».
— Извините, ребята, я злоупотребил вашим вниманием и сильно разговорился. Продолжай, Василий, свои действия.
Василий, как всегда, был деловит и проворен:
— Присаживайтесь, к тому случай подкинул. Всё готово, только кефир разолью по чашкам. Похоже, что Феликс сильно проголодался, коль нас обогнал в освоении застольного пространства. Мы тоже время зря не транжирили.
— Да, я проголодался, — сознался Феликс и, глянув на бутылку с кефиром, поинтересовался, для чего кефир пить перед обедом.
— В хирургии так принято, — пояснил Василий и предложил:
— Петрович! Ты, старый аксакал, трепани слово, чтоб медицинский кефир придавил коронный вирус и с грыжами разобрался.
— Вот что, молодые люди. Перед принятием кефира многословие неуместно. Выпьем полезный молочный продукт, а потом разговор сам по себе пойдёт, — сказал я.
Соратники намёк поняли.
Феликс синхронно с нами поднял кружку и… под Васькину команду: «Раз, два, три, кто первый, тот молодец!» — хватанул целую кружку, не отрываясь на сомнения. У Васьки вообще проблем не было. Я замешкался и, принюхавшись к запаху, безмолвно поставил чашку в стороне, на тумбочку.
Феликс как-то подозрительно упёрся взглядом в донышко фарфоровой кружки и глянул на нас. Мы никакого недоумения не проявляли.
— Кушайте, друзья, кушайте! — напомнил Васька и взял пальцами кусок сала.
Феликс приподнял газету, отодвинул лоток с салатом, но ни ножа, ни вилки там не было.
— Чем еду брать? Ложкой, что ли? — спросил Феликс.
— Можешь, как собачка — языком. «Это тебе не ресторан…» — заметил Василий.
— А вот когда мы с мамой были в Париже, так один шутник у меня с вилки снял кусок мяса и проглотил… Правда, извинился…
— Бывает и такое в жизни, утешил я Феликса, а Василь меня дополнил: — Феля, я взял сало руками. Видишь, как держу? Вот и попробовал бы тот мусье проглотить мой кусок. Он пошёл бы с вилкой в заднице. Нужно уважать себя и звание российского еврея! А ты позволил наглому мужику безнаказанно извинения раздавать.
— Так я чего? Протест ему писать буду? — пытался оправдать своё миролюбие профессиональный юрист, но Василий его уже не слушал. — Ладно, нальём ещё кефиру и продолжим беседу, правда, Петрович? Закуска, слава Богу, не хуже, чем в Париже. Стол богатый, но посуда скромной оказалась: банки, поддоны пластмассовые, ложки алюминиевые, бумага упаковочная. Зато своё, родное, привычное, а сало есть сало, а не какие-то сопливые устрицы.
Феликс почувствовал неуместность Парижа в наших российско-белорусских широтах и без возражений опять синхронно махнул свой аршин с кефиром, не поднимая пытливых глаз.
— Ну что вам рассказать про Магадан… — пропел я приятным баритоном строчку из известной песни советского периода.
— Петрович! Ты нам за жизнь, про нас потолкуй. До Магадана мы не доросли.
— Хорошо, поговорим за жизнь. Я своё видение обнародую.
Вот ты, Василий, встретил женщину, к которой всегда питал симпатию, а возможно, пылкую любовь, приглушенную неудачным поворотом судьбы, которая не сделала тебя счастливым в семейной жизни. И вдруг ты прозреваешь, делаешь решительный шаг к человеку, с которым тебя связывают не только былые чувства, но и общая дочь, о которой ты знал весьма призрачно… А тут, вот тебе на, вроде совпадает родственная связь с Надеждой… В разговоре о Гальке у тебя глаза загораются, и при виде Надежды ты, волнуясь, ведёшь себя возбуждённо, даже подчёркнуто вольно, панибратски.
Я предвижу благоприятное развитие отношений с Галиной, ну и, естественно, с Надеждой. Уже тебе оказано доверие, проявлена забота, нет претензий и отторжения ни одной из близких тебе женщин.
С твоей Скандализой проблем тоже не будет. Она, вероятнее всего, уже нашла тебе замену. Ты к этому относишься спокойно, имущественных претензий к ней нет, совместные дети отсутствуют. Объективно — это идеальные условия для завершения отношений. Никто из вас не пострадает. Вот так я думаю. Что ты мне на это скажешь?
— Мне дополнить нечего. Пусть так всё будет! Спасибо тебе за понимание и откровенность.
Феликс внимательно слушал разговор, но не проронил ни звука. Когда я тоже стал подгребать к себе кусочки колбасы, чувствуя, что они в еде меня опередили, то Феликс осмелился и спросил:
— Про меня вы тоже расскажите?
— Да, Феликс, расскажу, но в следующий раз. Сейчас я должен позвонить по важному делу. Извините, я вас оставлю.