Ухожу в дождь, продолжение

Две стороны одной монеты, Я и Ты, магия любви, две сияющие влюбленные луны на усыпанном звездами небе. День и ночь смешались пополам, твои глаза, твое дыхание, несдержанные вишни губ, что жадно ловят нежные поцелуи уступчивого ветра. В тебе заключается весь мой мир, ты присутствуешь в каждом моем сне, в каждой мысли, в каждом выдохе и вдохе, я верю, что сладкий сон любви продлится вечно и звезды счастья можно достать рукой.   
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 11, глава 26
В том, что жизнь моя пошла прахом, нет вины женщины, я сам обольстился ее плотью и теперь пожинаю плоды моего обмана. Разве змея виновата, что путник принял ее за веревку? Все в здешнем мире есть наваждение: и благоухание женского тела, и смрад нечистот, и прелестные образы, и безобразие гниющей плоти. Каждый называет тело своим, но в том нет правды, телом нашим поочередно пользуются для удовольствия наши родители, жены, друзья и начальники, а потом его пожирает погребальный костер или собаки с шакалами. Мы не знаем, кому принадлежит тело, доставляющее нам ощущения, но привязываемся к нему безрассудно.
 
Любовь похожа на звезды, падающие осколками разбитых сердец со своих небесных престолов, она так же стремительно загорается и так же быстро гаснет, превращаясь в пепел, разбитые сердца, упреки, обиды, разочарования, рухнувшие надежды и тлен. Мечты — как замки из песка, непреодолимые волны реальности смывают краски с их разноцветных образов. Счастье с капризным лицом; заплаканная осень — как причитающая вдова на теле поверженного супруга; горизонт, сотканный из тумана, руки упираются в дождь, медленный вальс опадающих листьев. Бархатная ночь окутала засыпающий город, и лишь желтоватый свет уличных фонарей немного рассеивает ее. Шепот сонной тишины, упавшая на лоб тень, притаившаяся на краешке твоих губ улыбка, призрачные стены угасающего счастья. Время выхватывает из сумрака твое лицо, капли дождя испуганно вздрагивают и замирают, желтые обветренные губы озябших листьев плачут на остывшей земле. А без тебя уже ничего нет, ночь почти прошла, утро хладнокровно слизывает с неба одинокие, обреченно бледнеющие звездочки. Между нами всего лишь три шага, но они размером с пропасть, твоя собственная жизнь, в которой нет места для меня, черчу по поверхности звенящей пустоты твое имя, не уходи, останься со мной, никто не ищет, не ждет, не любит тебя в холодном опустевшем мире за нашим окном. Молчание застывших губ, вот ключ от сердца, за этой дверью вся моя потрепанная жизнь, потертые ступеньки прожитых дней, обнаженные чувства, загнанные в угол, мозаика судьбы на мятом, скомканном клочке случайной реальности.
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 5, глава 1
Свободный не тот, кто действует произвольно или не действует вовсе, но тот, кто избегает поступков, что вынудят его вновь родиться в телесной оболочке. Не отказом от престола ты напоишь радостью свою душу, но обуздав чувства, ибо тому, кто не владеет своими чувствами, вечно угрожает опасность сделаться жертвой тревог. Даже удалившись от мира, спрятавшись в пещере вдали от людей, ты все равно не избавишься от присутствия старых твоих жен — пяти чувств и ума. Если же сумеешь подчинить себе чувства, постигнешь свою суть и будешь черпать удовлетворение в самом себе, то даже семейная жизнь не скует тебя рабскими оковами. Источник наших тревог не вовне нас, но внутри. Семьянин, что обуздал свой ум и чувства, — это витязь, неуязвимый для врагов в его крепости. Плотские желания, что осаждают тебя, со временем ослабнут, и ты, окрепнув духом, сможешь отправиться во внешний мир, не опасаясь врагов своих — страстей. Но самое безопасное убежище для потерянной души спрятано подле милостивых стоп Всевышнего. Уповай на Его милость, и скверна стяжательства никогда не коснется тебя.
 
У меня сложные отношения со счастьем, у меня с ним не совпадают биоритмы. Живу в гостях у поздней осени, у недописанных стихов, у жгучих слез, у боли сердца, у проливных дождей. Жизнь как песок просочилась сквозь пальцы, у меня нет времени, нет сил, мне некуда идти, жадно ловлю обветренными губами убегающие моменты «сейчас». Земля, дрожащая от липкого тумана, кажется растворенной во времени, мир снаружи завернулся в густые тени и бронзовые сумерки, свинцово-серое испуганное небо падает в лужи, кричащие навзрыд птицы, плачущие дождем облака, грусть замерзших, увядающих цветов, скоротечность бытия. День и ночь неторопливо съедают друг друга, я листаю потертые страницы жизни, пестрые, яркие, быстро меняющиеся пейзажи, стертые лица, записи голосов, забытые имена, пожелтевшие фотографии, живые люди неторопливо переодеваются в мертвецов. Серость всех серых дней, низкие облака повисли над землей грязно-фиолетовыми клочьями, моя любовь умерла, ее засыпало снегом вечности. Кровь медленными, густыми, тягучими потоками тянется по моим венам, мое искривленное отражение в зеркале времени, потухшие глаза, искаженные черты, исступленный сердца крик.
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 3, глава 30
Точно гонимые ветром облака, летят заключенные в бренную плоть души над бездной вечности, понукаемые всемогущим временем. В облике времени Господь повергает в прах все усилия смертного. Скорбью устлан путь того, кто грезит о счастье в сиюминутном мире. Сбитая с толку игрою света и тени душа старается не думать о том, что плоть и ее принадлежности, дом, земля и имущество, обречены на погибель. Великий обман внушает несчастной душе, что окружающие образы будут существовать для нее всегда.
 
Печальная луна закуталась в серебряную шаль, заснул мой город, спрятался в темно-фиолетовую ночь, густые тени накрыли опустевшие улицы, придавленные плотным куполом антрацитового неба, холодный ветер ворошит багряно-желтые листья на дорожках, и лишь одинокие фонари освещают маленькие островки размытого света вокруг себя. Рассеянный лунный полумрак и легкие прикосновения, густая прохлада и сумерки, пронизанные сиянием молчаливых звезд, мягкие тени и светлые завитки молочного тумана, все тихо и грустно в этом меланхолическом безмолвии, только розовеющий рассвет застыл в ее серо-зеленых глазах. Силуэт ее фигуры погрузился в маслянистый мрак фиолетовой ночи, она оглянулась на прощанье. «Я все еще люблю тебя», — еле слышно прошептала она, глядя рассеянно сквозь меня. — «Ты так говоришь, будто прощаешься со мной навсегда». — «Я слишком устала от нас, я прощаюсь с тобой и ухожу в дождь. Чтобы заново начать жизнь, не обязательно быть счастливой».
Уставший часовой механизм жизни, отчужденная немота небьющихся сердец, ее глаза, в них не было ни грусти, ни печали, ни скорби, ни отчаяния, только холодное безразличие. Невозможно удержать ни ветер, ни осень, ни весну, ни снег, ни дождь, ни юность, ни любовь, ни аромат полевых цветов, ни время; это только мужчины возвращаются, любимые женщины уходят навсегда. Хрупкая ненадежная грань между ночью и пугливым рассветом; еще не совсем проснувшись, я провожу рукой по постели и вдруг ощущаю, что мне некого искать; отпечатки ее следов на моем сердце. Кто-то видит сияющие звезды, а кто-то мертвую пустоту между ними. И застыли стрелки на часах, и первый листопад, и хрустальные капельки дождя по крыше, и музыка ветра в оконных стеклах, и размеренный шепот ночи, и дрожание твоих несмелых губ, и любовь нашу не вернуть назад, и я не обернусь!
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 5, глава 14
И снова ты ищешь убежище в объятьях женщины. Стараясь забыться в ее ласках, ты теряешь разум и не задаешься вопросом: «Зачем живешь на этом свете?» Привязываешься к предмету своей страсти и удовольствия и трудишься, дабы обеспечить ее и себя подходящим жилищем, где бы вы могли укрыться от посторонних глаз и предаваться любовным усладам. Женщина чарует тебя своею ласковою речью, восхищенным взглядом и движением тела, и ты, едва высвободившись из ее объятий, спешишь прочь из дома, чтобы добыть ей пропитание.