Мы - подплав!

— Да, скажу я вам, после парусной практики на “Седове”, после захватывающих дух походов на рефрижераторах и промысловиках эта стажировка на подводных лодках — чистое недоразумение! — проговорил наимудрейший Гуня.

— А шлюпочный переход по Волге забыл?! Есть, что вспомнить! — тут же ухватив мысль, поддержал оратора Вовчандр.

— А я… всего полгода назад… с Перу возвращался… перелётом через Париж! — огласил Игорян.

— Как фанера? — лениво схохмил Гуня.

— Ща ты полетишь, как фанера, — осадил его Игорян.

Заинтересованный гул голосов пятикурсников, притулившихся кто где в тесном отсеке дизелюхи проекта 641-буки, стал знаком поддержки и понимания затронутой темы. Какое-то время повспоминали предыдущие морские практики и сошлись в едином мнении: НЕТ, Полярный — это далеко не Рига.

— Месяц уж шхеримся тут по углам! Диву даёмся премудростям службы военморов! — добавил с иронией Андрей.

— Я-то уже не удивляюсь и тебе не советую, — вставил свои пять копеек Гуня, что походило уже на сарказм.

Андрей продолжил:

— Когда первый раз зашёл в расположение команды, одного не понял: зачем баскетбольное кольцо торчит из стены?

— Так казарма — это бывший спортзал! — подсказал кто-то.

— И что? Кто-нибудь может здесь представить матросов-срочников, гоняющих баскетбольный мяч?

Очевидный и незамысловатый вопрос Андрея вызвал общий хохот. В самом деле, в реалиях марта 1988 года это было абсурдом. Зашуганные срочники, осуждённые злой своей судьбой на трёхлетнее пребывание в рядах КСФ, отобранные медицинской комиссией в подплав по принципу “не выше 160-ти”, мало походили на баскетболистов.

В момент описываемого трёпа курсантов рядовые моряки бестолково суетились вокруг торпеды, застрявшей на наклонной аппарели при погрузке её в отсек. Боеприпас как замер в среднем положении, так и не хотел двигаться ни туда, ни обратно. На пирсе зазря попыхивал зилок-автокран — неуклюжий то ли в силу устаревших не гидравлических, а ещё тросовых своих приводов, то ли по причине “мастерства” крановщика, тоже срочника. Нас, мореходцев, к боеприпасам не подпускали. Только и оставалось, что собрать побольше тех не баскетболистов и пердячим их паром тянуть и толкать торпеду, как сказочную репку.

А курсантам разумнее всего было где-нибудь затаиться, чтоб не попасть под горячую руку и не оказаться крайними.

— Так ведь когда строили береговую базу, предполагали ж играть в баскетбол! — не унимался Андрей, подпирая головой переплетение проводки, образующее подволок отсека.

— Мудрая мысль, — отметил Гуня.

— Мудры не мысли, а их стыковка! — уточнил Андрей и столкнул Гуню с насеста — единственного тёплого предмета в отсеке — слегка гудящего трансформатора, прикрученного у самого входа.

— По очереди сидим, забылся что ли!

Внутри лодки было не намного теплее, чем на улице. Хотя вода в бутылках, прихваченная с собой для чаепития, всё ж не замерзала.

А день тянулся и тянулся, как все прочие дни стажировки, наполненный изобретательной имитацией деятельности или посиделками в укромной шхере. Время коротали беседами, подобными описанной или надуманными затеями, например, оздоровиться голоданием. Так чтоб непременно переспрашивать каждые 10 минут: дескать, сколько там прошло после обеда? или сколько осталось до ужина? Всякое голодание заканчивалось всеобщим признанием истины, что тельник пузом не растянешь, и потому растягивали животы.

Конечно, бодрая прохлада внутри большой дизель-электрической ПЛ сразу отучила от глупой затеи снимать в помещении шинель и шапку. И, кроме того, всякий раз возникала перепалка между оптимистом и пессимистом:

“Не худо б погреться чаем!”

“Худо б? — Худ ль! А ты здесь хоть одну розетку видел? Куда кипятильник втыкать?”

“Свет-то горит…”

Наконец, тот, кто оптимист, победил. Потребовалась замысловатая, но правильная военно-морская лампочка (та, что не вкручивается, а вставляется). Погибнув в руках оптимиста, она возродилась в качестве переходника мама-папа. Папой был цоколь от военно-морской лампочки, мамой — далёкая от милитаризма розетка из хозмага в которую планировалось вставлять шнур кипятильника (электроприбора, числимого под строжайшим запретом).

Час был послеобеденный. Неукротимые ещё поутру натуры военморов подустали. Их ревностный энтузиазм к службе отправился вслед за начальством, убывшим “по служебным же надобностям”. Потому торпеде было суждено остаться на ночь в неглекте, там где и была, между небом и своей уютной стальной постелью во втором отсеке. Потому же самому и нам курсантам сопутствовал успех в осуществлении затеи испить чайку.

Отвинтили плафон одного из светильников. Естественно, что для этого потребовалась отвёртка не обычная, а военно-морская, с фигурным жалом. Заменили лампочку на наш самопал мама-папа. Вскоре традиционный курсантский кипятильник “даблрейзер” (в переводе с языка индейцев племени Апачи — “два лезвия”) пел свою весёлую песенку в воде, налитой в толстостенный военно-морской плафон.

Шнур кипятильника коротковат, не длиннее метра. Плафон приходилось держать в руках здесь же под разобранным светильником. Благо, железные прутья, обрамляющие стекло, позволяли удобно его держать и не обжечься. А самодельный кипятильник резвился как юркая рыбка, пузырился и распространял вокруг себя благодатное тепло и уют.

Тот, чья очередь была занять насест на тёплом трансформаторе, был на шухере.

— Я чихну, только дёрнется! — пообещал он, вперив взгляд в крамальерный затвор переборочного люка.

И тут же чихнул, но по естественной потребности. Ложная тревога, а плафон в руках оптимиста судорожно задёргался. Но куда ж его спрячешь?...

В общем, как всегда. Всё было предусмотрено, но ничерта не сработало. Что только добавляло остроты и аферизма действу. Дурацкому заговору, что без задней мысли пашет целину вздора на ниве безалаберности и профанации.

— Вован, где заварка?!

Из заскорузлого кармана шинели последовали: коробок спичек, мятая пачка “Ватры”, пара недокуренных чинариков, припасённых на потом, потерявшие свою белизну кубики рафинада, засохшая горбушка хлеба, пуговица… Наконец, с самого низа, из уголка хлопковой ткани кармана стали извлекаться пыльные крошки чайной заварки вперемешку со всяким прочим сором.

— № 36 байховый, — расхваливал Вовчандр свой товар.

— Табаком отдаёт, — комментировал Гуня.

— Если чаинки пахнут табаком, то это скорее всего и есть табак, — формулировал пессимист.

Плафон передавали из рук в руки по кругу. Зарядили по второму разу. Потом по третьему. Запас воды закончился. И на самом деле вряд ли кто сделал больше трёх небольших глотков. Но сразу стало тепло, и минуты потекли проворнее и веселее.

Светильник собрали в начальное положение, и он светил как ни в чём не бывало.

Оптимиста хвалили за находчивость. Пессимиста наказала сама карма.

— Меня жбаном прищемило, аж дышать больно, — жаловался он, указывая на круглый массивный люк между отсеками.

— Поначалу, как по хребтине нахлобучило, и внимание не обратил, а теперь вот при каждом вздохе…, — причитал он, ощупывая грудную клетку.

— Парни! Зато теперь мы ПОДПЛАВ! — победно восклицал оптимист.

— Выдержали традицию!

— Не будет ни малейшего повода не выпить! — выражала своё полное согласие вся ассамблея.

Разумеется и естественно, что церемонию чаепития потом повторяли ежедневно. Ритуал развивался и совершенствовался. И вполне предсказуемо, что в итоге, прихлёбывая чай с печеньками, наш конклав вечнохудеющих жрецов был застукан дежурным по кораблю с вытекающими весьма печальными последствиями. Но это уже другая история. А я ставлю точку, ведь сказка должна заканчиваться хорошо. Или вовсе не должна заканчиваться.

16.01.2025 год.