Вовкины рассказы. Утро

Сурова зима началом дня. На часах — утро, на улице — тьма, на градуснике — одна короткая полоска. Ртутные облака нависли над детским садом. Страшно, будто падают. В квартале отсюда школа и над ней заметно светлее. Конечно, отмена занятий. У кого-то действительно доброе утро. Радостное у школьников, счастливое у педагогов. Детсадовские же  как солдаты, что защищают Родину в любую погоду. Детсадовские непрерывно обеспечивают тылы своим мамам и папам, занятым на службе своей семье, а значит, в масштабе, и отчизне. Если не сопли, если не кашель, если не выше 36.6. Кто знает, может поэтому русский человек столь силён. Слабый народ мощное государство не построит. Дряхлое бревно — ветхая лачуга.

Сюда ещё и не попадёшь просто так. Высокий черный забор из металлических прутьев. По периметру — метров 400. Колючая проволока... отсутствует. Есть КПП. Точно, так и есть, смахивает всё это окружение на небольшой военный городок. Вот вам полоса препятствий, вот вам турниковый комплекс, вот вам плац. Столовая? Само собой!
 
Корпус детского сада выложен из серого силикатного кирпича, но сдобрен цветастым пластиком, что, несомненно, веселее. Сути это, тем не менее, не меняет. Одни встречают казённые убранства улыбкой, иные — плачем, имеются и исключения.
 
Мороз жмёт, колется иглами в нос, в щеки, заставляет торопиться. Снег скрипит громко, звенит под ногами. Родители бегут, спешат, тянут за собой детей, укутанных с головы до ног в шерстяные шарфы. По цвету одежды и только можно различить ребятишек, по форме, все как один, колобки. Но это иллюзия, ни одного клише, ни одного совпадения, ни одного похожего на другого, общим выступает только возраст, иногда имена. Иногда.

У детей масса имён, великое разнообразие, но есть одно, что всех объединяет. Надежда. Вася, Коля, Света, Маша, Рудик, Гуля, Тимур — все, как один, надежда своих родителей. Вера снижается в пубертатный период. Любовь подвергается тяжёлым испытаниям, — тогда же. Лишь надежда в свои чада держится до последнего.
 
Восемь часов утра. Все воспитанники, кому  положено быть сегодня на месте - по здоровью, по возможностям родителей, на местах. Кроме одного. Последний колобок, в полосатом шерстяном шарфе, в серых валенках, в овчином тулупе, в кроличьей шапке-ушанке, стоит перед воротами в сад. Мороз обжигает его лицо также как и другие лица. Но не имеют столько остроты холодные иглы, сколько задумчивости в этом мальчише. Отец редко доводит его до крыльца, тем более не занимается переодеванием и прочей помощью своему, шестилетнему уже, парню. Наблюдает из машины, самостоятельности учит. Парень стоит неподвижно, смотрит поверх стального забора, поверх оцинкованной крыши, внимая тяжесть почти чёрных туч, черепашьим ходом наваливающихся на город. Переводит взгляд на стены детского сада, но серьезный, печальный взгляд, будто не видит радужной палитры облицовочных пластин, а зреет толщу серости, что защищает теплое чрево государственного учреждения от жестокости сибирской зимы.

Ветер слегка поднимается, шепчет стужей в лицо, как умеет общается с этим малышом, с этим маленьким человеком. Взгляд его уходит задумчивостью вниз, ледяной воздух позволяет сделать лишь неглубокий вдох, но и его хватает, чтобы выразить всю тяжесть бытия:

— Жизнь — дерьмо.

Медленно шагает к крыльцу. Снег, лёгким разноголосьем, поддакивая, неприятно поскрипывает:

— Да.
— Да.
— Да.
— Да.
— Да.
 
Начинается новый, очередной день.