Книга 2. Глава 11. Возвращение к себе...

Америка, 1956 год

Вот уже несколько месяцев Кирилл-мл. томился в камере смертников в ожидании казни, но всё еще ясно слышал беспощадную тираду из уст Кати и видел полные ненависти глаза – зеркало души, только в нем отражался кто-то другой, Кати там не было. Куда подевалась Катя, настоящая Катя? Он ничего не понимал, но чувствовал, что она в опасности. Кирилла снедало чувство тревоги и вины, на днях его казнят, он не сможет ей помочь, не сможет. Он метался по камере, загнанный в ловушку, и выхода у него нет.

— Есть, — раздался звонкий детский голос у него за спиной, — я покажу его тебе.

Он застыл на месте, затем резко обернулся. Перед ним в центре ослепительных радужных переливов стояла девочка лет тринадцати. Маленькая копия той самой мифической Прасковьи, о которой рассказывал Мэтт. Кирилл сам рисовал их, те же волнистые ярко-рыжие волосы, необычные с янтарным отливом глаза. В руках она держала большой, сияющий белизной рулон холста, спускающегося фалдами, покрывая пол камеры, заполняя светом, освещая каждый уголок.
 
Девочка продолжала, протягивая ему рулон:

— Это твой выход. Ты сам нарисовал, ты сам построил, ты сам создал его внутри себя. Вспомнить и найти его ты должен тоже сам. И чем скорее, тем лучше. Иначе Тьма твоими же руками сотрёт в порошок всё, что тебе дорого, и всех, кого ты любишь. В твоей памяти её погибель, в твоем неведении – её спасение. Найдешь себя – уничтожишь и её.

Маленькая рыжеволосая фея исчезла так же неожиданно, как и появилась. Он не успел спросить, кем она ему приходится в его замысловатой родословной, извилистыми ветвями уходящей в позапрошлый век. Она исчезла, но пол камеры все еще был устлан сияющим холстом, струящимся ярким белым светом, проникая в каждый темный уголок камеры, внутрь каждой его клеточки, освещая и согревая.
 
Он до рези в глазах всматривался в сияющую белизну, ковром простирающуюся у его ног, но ничего не видел… И только, закрыв глаза, снова заметил разноцветное свечение, из самого центра которого, постепенно вскрываясь в памяти, всплывали какие-то смутные ассоциации.

Казалось, еще чуть-чуть, и он вспомнит, но разгадка, помаячив на горизонте, все же ускользала от него. И чем дольше он всматривался, всё так же не открывая глаз, пропуская через себя этот струящийся белый свет и приятное тепло, тем яснее понимал, что не здесь его место.

Это понимание пришло как-то спонтанно, хотя оно всегда присутствовало в нем с первых минут, когда он впервые открыл глаза в ЦБИ. Потому он и не мог вспомнить… Ничто не связывало его ни с этим местом, ни с окружающими людьми…

Он не чувствовал связи ни с Ладой, ни тем более с Мэттом и даже с Катей. Он старался, не желая их обидеть, но всё равно чувствовал себя среди них чужим, несмотря на искреннюю заботу о нем. Наверное, поэтому их встреча и совместное проживание не привели ни к чему хорошему. Он проецировал на них свои чувства, обращенные к другим, действительно родным и близким ему людям, и сейчас в этом волшебном белом свете он увидел их и узнал.
 
Плутая по временному лабиринту из прошлого в будущее и обратно, перескакивая десятилетия за десятилетиями, он искал его, свое настоящее место рядом с ними. Он, наконец, понял, где его дом, где его настоящая жизнь, а стало быть, он сам. И снова, потеряв счет времени, открыл глаза уже там, куда так долго стремился.

В это же время заключенного смертника вели на казнь. Он выглядел совершенно спокойным, даже умиротворенным, шел медленно, с закрытыми глазами, словно выверяя каждый шаг, неотвратимо приближающий его к месту казни. Он не видел посеревших от горя лиц Лады и Николая Константиновича, торжествующего взгляда прокурора и полного ненависти – матери Бэтти Батлер.

Бесовка тоже была здесь в предвкушении и нетерпении, еще более чернея и сгущаясь перед последним рывком. Она ринулась, что было сил, но со всего маху врезалась в невидимую стену, окружившую долгожданное убежище. Беспомощно распластавшись, медленно сползая черным бесформенным пятном, она понимала, что снова проиграла.

В следующее мгновение, в кульминационный момент казни, перед самой подачей тока на электрический стул откуда-то сверху полился золотой прозрачный сияющий свет, постепенно озаряя приговоренного, каждый миллиметр его тела, проникая в каждую его клеточку. При этом заключенный постепенно становился таким же прозрачным и невесомым. Вместе с благодатным светом он медленно таял на глазах изумленных созерцателей, как и в их памяти, не оставляя и следа…
 
Всё произошло в считанные секунды. Кирилл ничего не видел и не замечал, исчезая в пространстве, нежась в лучах золотого света, стирающего знакомые лица и образы, всё, что связывало его с этим местом, этим временем, этой жизнью. И только Катин отчаянный прощальный взгляд и крупные слезы, сияющими жемчужинами стекающие по ее лицу, еще долго стояли у него перед глазами.

Когда всё закончилось, никто из присутствующих не помнил о происшествии, и только отблеск благодатного света все еще отражался в их глазах…

Россия, 1986 год

В те же самые секунды, что и в американской тюрьме, только в 1986 году, в московском загородном особняке Кирилла Родионовича Петровского благодатный свет снизошел и на супружескую чету Кирилла и Прасковью, на днях обвенчавшуюся в церкви Василия Блаженного.
 
Они медленно растворялись в золотом сиянии, чтобы наконец вернуться туда, куда оба стремились, к началу, к истокам их отношений, чтобы никогда не расставаться, вечно продолжаясь в своем сыне, внуках, правнуках…

На подступах к Берлину, 1945 год

Он снова открыл глаза, будучи тем, кем был на самом деле – гвардейцем отдельного разведвзвода 4-го гвардейского стрелкового полка. Он вместе с однополчанами бок о бок четыре года бил фашистскую сволочь и в апреле 1945 года с тяжелыми боями вышел к реке Одер. Его разведвзводу было дано особо важное задание, от которого зависел успех дальнейшего продвижения советских войск в данном направлении.
 
Согласно разработанному плану, они бесшумно переправились на противоположный берег, сняли боевое охранение противника. Ввиду усиления стрелковым полком, саперами, связистами, боевой техникой: станковыми пулеметами, противотанковыми орудиями, взвод стал разведотрядом. Гвардейцы отряда первыми форсировали Одер и должны были удерживать одерский плацдарм под непрерывным огнем с обеих сторон до прихода основных сил.

Не забыть промозглый, пробирающий до костей холод, бурное течение и несущиеся прямо на их плот льдины, рвущиеся вокруг мины и снаряды, обдающие их с ребятами ледяной водой с ног до головы. Но они смогли, они добрались до пяточка в междуречье Одера – маленького острова, заросшего кустарником и соснами.
 
Именно этот клочок земли стал важнейшим плацдармом, от которого зависел успех всей задуманной командиром разведвзвода операции. Они спешили, быстро окопались, переделывая траншеи противника. Не прошло и часа, как гитлеровцы пошли в наступление, намного превышая бойцов разведотряда по численности и технической оснащенности.

Раздался мощный огонь нашей артиллерии, расчеты противотанковых орудий вступили в борьбу с танками противника. Фашисты несли значительные потери, но все равно рвались вперед. Всего сто метров отделяли их от наших позиций. Совсем рядом послышалась команда: «Огонь!» Дружно застрочили автоматы и пулеметы.
 
Он пришел в себя, лежа в окопе рядом с пулеметом, ужасно болела голова, он снял каску и увидел свежую продолговатую вмятину, похоже, пуля фашистского снайпера рикошетом прошлась по стали.

Он окончательно очнулся, быстро сменил огневую позицию, фрицы ожесточенно напирали. Он стрелял, не переставая, как и ребята из его отряда. Когда гитлеровцы приблизились так, что стали видны их перекошенные ненавистью откормленные физиономии, прозвучала команда: «Гранатами огонь!»

Он почти оглох от грохота взрывов и артиллерийской канонады. Фашистов под нашим огнем косило нещадно, и они практически по-пластунски, целуя землю, как шутили ребята, отступили на бывшие позиции.

Но передышка была недолгой. Гитлеровцы снова ринулись в контратаку с автоматами наперевес под прикрытием артиллерийского огня, под барабанный бой сразу на оба фланга, пытаясь окружить и уничтожить разведотряд. Ребят осталось совсем мало, почти все полегли, отстаивая одерский плацдарм до подхода основных сил.

Они отбили 12 атак противника, все орудия вышли из строя, осталась одна винтовка и несколько патронов, но всё равно держались, свято выполняя боевой приказ. Перед их позициями лежали около сотни убитых немецких солдат и офицеров и немалое количество подбитой боевой техники противника. Когда неожиданно дрогнула земля, ребята поняли, что выстояли. Это под прикрытием артиллерийской канонады начали форсировать реку Одер наши передовые батальоны.
 
Всех оставшихся в живых ребят переполняло ликование и чувство гордости при виде наступательной мощи нашей армии. Так хотелось жить, так хотелось дождаться конца войны, обмануть смерть, столько раз смотревшую в глаза, и вернуться домой живым.

Он даже не сразу понял, откуда эта резкая боль в груди, в недоумении наблюдая как кровь медленно растекалась по гимнастерке, окрашивая в алый цвет солдатский треугольник, последнее письмо семье с обещанием вскоре вернуться к ним с победой.
 
И пока совсем не померкло в глазах, он видел разноцветные всполохи победного салюта, родное улыбающееся лицо мамы Поли, бегущих ему навстречу с охапками полевых цветов своих любимых девочек – жену Лушеньку с доченьками Надюшкой и Стешенькой. Так, не дожив всего несколько недель до победы, погиб Филонов Кирилл Петрович.

Россия, 1956 год

Сегодня Полина Платоновна всё никак не могла найти себе места, за что бы ни бралась, всё валилось из рук. И когда неожиданно в дверь кто-то постучал, она вздрогнула, прижала руки к бешено бьющемуся сердцу, как всегда, до сих пор надеясь увидеть на пороге вернувшегося с войны сына Кирюшеньку.

Сильно закружилась голова, она пошатнулась, но удержалась на ногах и, собрав все силы, добралась до двери. Дрожащими руками с трудом отворила дверь. На пороге стояли двое военных, ровесников ее сына.

— Он жив, скажите, он ведь жив?

Побледневшая Полина Платоновна в надежде переводила взгляд с одного офицера на другого. По тому, как они отводили глаза, она всё поняла, силы оставили ее, и она бы упала, если бы ее не поддержали сильные руки нежданных гостей.

Они рассказали, где и как погиб Кирилл, что останки его были найдены в одном из братских захоронений в Германии, и передали ей тот самый солдатский треугольник, последнее письмо домой, на удивление хорошо сохранившееся.

Оставшись одна, Полина Платоновна с замиранием сердца развернула пожелтевший от времени, покрытый бурыми пятнами листок. Она осторожно гладила его, прижимала к губам, тихо причитала:

— Сыночек мой, Кирюшенька, как же так, родной мой, кровиночка моя, как же так. Напряженно всматриваясь в полустертые временем строчки, ясно видела родное лицо, каждую складочку, каждую родинку и слышала знакомый голос.
 
«Дорогие мои мамочка, Лушенька, доченьки! Как я соскучился, поскорее бы увидеть вас. Как вам там одним? Голодно, холодно, страшно? Потерпите, родные, осталось совсем немного и войне конец. Уже совсем скоро я вернусь домой, вернусь к вам с победой».

Лукерья бежала домой так быстро, как только могла. Путь с фермы был неблизкий. Запыхавшаяся, раскрасневшаяся, растрёпанная она распахнула дверь.

— Мама!! Вести о Кирилле?! Мама?!

Полина Платоновна подняла на невестку заплаканные глаза, слезы струились по щекам, и не смогла вымолвить ни слова. Всё ещё прижимая к груди заветное письмо, с трудом оторвала его от себя и протянула невестке.

— Весточка от Кирилла? — с надеждой заглядывая в глаза свекрови, спросила Лукерья, хотя сердцем уже давно почуяла беду. Осторожно взяла полуистлевший листок со следами навсегда отпечатавшейся, бурыми пятнами крови. Она читала нарочито медленно, стараясь продлить эти мгновения с еще живым, полным радужных надежд мужем. Слезы душили, рыдания рвались наружу, а она всё читала снова и снова, желая верить этим долгожданным словам, а не запекшимся на бумаге кровавым следам – беспощадной неотвратимой печати смерти.
 
Они еще долго сидели, обнявшись, потеряв счет времени, не в силах оторваться от последнего, единственного и такого реального напоминания о нем. О том, кого обе так любили и до сих пор, вопреки всему, ждали. О том, кто сложил свою голову в чужой далекой Германии за них – за баб, за детей, за свою родную землю.

В том же году Филонов Кирилл Петрович был посмертно награжден орденом Отечественной войны второй степени. Награда была торжественно вручена его семье. В 1960 году мать и жена Кирилла Петровича побывали на его могиле. Привезли вести из дома и горсточку родной земли, чтобы не было ему так одиноко и тоскливо на чужбине.
 
Россия, 1913 год

Их жизнь началась сначала, с чистого листа, как и их любовь. Кирилл целовал ее заплаканное лицо, уверял, что ему необходимо уехать, и обещал уладить все свои дела в городе так быстро, что она не успеет и соскучиться.

Прасковья долго смотрела ему вслед, до последнего надеясь, что он передумает и останется с ней. Она очень тяжело переживала расставание с любимым, но чувствовала, что он вернется. И всё ждала, ждала у настежь распахнутого окна, надеясь увидеть знакомый силуэт.

Вот и сегодня, надев его любимое платье в оранжевый горошек, под цвет ее рыжей шевелюры, не отходила от распахнутого настежь окна, прислушивалась и вздрагивала от каждого шороха, скрипа половиц.

И, наконец, увидела его, он шел, улыбаясь, раскрыв ей свои объятья. Она выбежала ему навстречу, изо всех сил прижимая руки, к бешено бьющемуся сердцу, будто боялась, что оно выскочит из груди.
 
— Кирилл! Ты вернулся?!

Он притянул ее к себе, заглянул в глаза.

— Ты сомневалась в этом? Куда я теперь без моего рыжего солнышка?

Он улыбался, гладил ее по лицу, целовал, с удовольствием вдыхая волнующий знакомый запах ее кожи, волос, запах весны, запах яблоневого цвета. Голова кружилась от счастья быть рядом с ней сейчас, сегодня, завтра, всегда…

Америка, 1956 год

В американской тюрьме в ожидании смертной казни на электрическом стуле в напряженной позе сидел Кирилл Кириллович Петровский, жить ему оставалось считанные секунды. Но среди присутствующих на казни появился судья, стремительно вбежавший вместе с Мэттом, и громогласным басом остановил казнь.
 
Дело в том, что буквально за несколько часов до казни Мэтту сообщили о еще одном убийстве молодой девушки того же типажа и возраста что и Бетти Батлер, тем же способом и при похожих обстоятельствах. Это могло свидетельствовать, что настоящий убийца все еще на свободе, так как обвиняемый в подобном убийстве находился в момент совершения преступления в тюрьме.

Решено было продолжить следствие в свете новых открывшихся фактов, прежде чем снять обвинения и возместить моральный ущерб незаслуженно осужденному. Мэтт едва успел связаться с судьей и оформить все документы по отмене смертной казни.

Подстава. Америка, 1956 год

Бесовка не могла позволить ему умереть и разрушить ее убежище. Пока она не проникнет в него, он должен жить, продуцируя достаточно энергии для демонстрации своих уникальных способностей. Именно за ними она и охотилась, именно они были ее бесплатным билетом, пропуском в мир благодатного света, защитой -от обжигающего сияния, страховкой от неудачи. Потому он нужен был ей только живым и невредимым.

Как она ни старалась, запугивания под страхом смерти ни к чему не привели, он предпочел умереть, нежели сдаться без боя. Но она не могла этого допустить, потому заранее разработала запасной план.

Ее переполняла злоба и жажда мести, желание сделать ему еще больнее. Коль уж ей придется его спасти, она должна превратить его жизнь в ад. Догадка пришла неожиданно. О, с каким удовольствием она снова убила так же изощренно и жестоко, причем сделала это в том числе и руками, до того спасающими жизнь, руками, той которую он любил.

Она пересилила себя и не стала уничтожать зверя, каким бы примитивом тот ни был, и оказалась права. Снова его же руками и клыками ловко провернула прецедент, оправдывающий осужденного на смертную казнь, с теми же отпечатками и группой крови, что фигурировали и в предыдущем убийстве.

Но на этот раз зверь был не один, с ним была самка, столь же ненасытная в своей жажде свежей теплой крови, оставившая также немало четких следов. Жертву должны были найти до приведения в исполнение смертной казни, с достаточным количеством времени для отмены приговора. Она организовала отступные, но всё же попыталась прорваться, вожделенная цель была так близка, но, к своей досаде и разочарованию, опять не смогла.
 
Продолжение следует в книге третьей "ВОлк Господень".