Генеральша. Глава 7. Доценко

Прошло не так мало времени, прежде чем Катя смогла привыкнуть к московскому ритму. Но после знакомства с Ритой процесс заметно ускорился. Катерина, как прилежная ученица с удвоенным вниманием впитывала все уроки, которая преподавала ей подруга,  от походки  и осанки до косметических премудростей. Где внимательно наблюдая за подругой, где спрашивая, не стесняясь, как в первые дни знакомства. Постепенно улетучивалась её провинциальность. В чём Кате никак не удавалось приблизиться к своему идеалу — была одежда. Рита почти при каждой встрече приходила в новом наряде, отчего у Кати возникало чувство смущения и неловкости за свой вид, да и вопросом «что надеть» она практически не мучилась. Выбор был невелик. К тем нарядам, которые она привезла с собой из Саранска, прибавилось тёмное крепдешиновое платье в цветочек, купленное по случаю, пара блузок и простой ситцевый сарафан. Просить Риту одолжить что-нибудь из её гардероба на время, после того, как платье, в которое почти была влюблена, трагически пало от рук Галеева, Катя больше не смела, да и Ритин размер был слишком мал для неё.
Между тем, Москва того времени кипела новыми страстями моды, новыми красками, новыми стилями. Это была восходящая эпоха стиляг. Истосковавшись за время войны и послевоенной разрухи, где самым популярным цветом был защитный, на московские улицы хлынуло безумство разноцветия. Безусловно, касалось это в основном центральной части и тех заведений, которые посещали Рита с Катей. Волна свинга и бибопа, поклонения Кэбу Кэллоуэю, эпидемия «зазу» и «зут сьют», прокатившаяся по Европе и США в начале сороковых, достигла и первопрестольной. Молодые люди соревновались между собой в цветовой эклектике и стильной разнузданности, несмотря ни на какие «мрачные времена», царившие тогда. Когда Катя встречала компанию стиляг, она останавливалась, всматривалась в каждую мелочь и детали, почти как тогда с Ритой. Нет, они не влюбляли её в себя, просто её поражала их смелость, граничащая с дерзостью. Рита же смотрела на них с высокомерием и называла их желторотиками и попугаями за молодость, яркость нарядов и шумность. Попытки Кати больше узнать о них, наталкивались на скепсис и пренебрежение подруги.
  В ожидании Риты в скверике на Пушкинской, Катя наблюдала за одной такой компанией. Цветовая какофония одежды: рубашек, брюк, галстуков, нелепость огромных, на три размера, клетчатых пиджаков, черно-белые или желтые туфли наводили на мысль, что сюда на занятия пришли учащиеся циркового училища клоунского отделения, которым дали задание одеться как можно ярче и смешнее.
Появилась Рита. На ней была красивая белая блуза с короткими, фонариком, рукавами.
— Это тоже Лова шила? — заинтересованно спросила Катя.
— Нет, это я купила, — неохотно ответила Рита и достала сигарету.
На удивление подруги, Рита обречённо вздохнула:
— У Бобы…
— У Бобы?! Это та, про которую рассказывала Лова? Так она же стоила…
— Да, — ответила Рита с ещё большим обречением.
— Красивая…
— Как кобыла сивая. Голова в цветах, а жопа голая. Он только двадцать рублей уступил, кровопийца.
Катя подумала, что ей тоже стоило бы познакомиться с Бобой.
— У него есть что-нибудь на меня?
— Наверное, — пожала плечами Рита, — хочешь, можем зайти?
— А где он живёт?
— Да тут недалеко, на Дмитровке. А у тебя деньги-то с собой есть?
— Ну, немного есть…

После условного звонка, дверь открыл упитанный, чтобы не сказать толстый, парень с кучерявыми, словно каракуль, волосами.
— Роберт, — представился он Катерине.
— Катя, — ответила она.
— Так, Боба, — без предисловий начала Рита, — что у тебя есть на девушку?
Какими бы трудными ни были времена, какими бы пустыми ни были полки магазинов, всегда существовали люди, у которых можно было купить то, чего никогда не купишь даже в Покровском спец. маге. Боба был именно тем человеком. Сын какого-то чинуши из Внешторга умело сочетал возможности папы с возможностями мамы из Краснопресненского универмага, а также собственной расторопности, несмотря на внешнюю неповоротливость и грузность.
Боба оценивающе прошёлся по Катиной фигуре.
— Летнее? Почти всё разобрали…
— Всё равно! — решительно заявила Катерина. Боба недоверчиво посмотрел на девушку, затем на Риту, словно спрашивая, кого ты мне привела.
— Плащ есть на Вас, но он… тысячу пятьсот… пятьдесят, — Боба полушёпотом произнёс сумму, будто сам испугался её величины, а «пятьдесят»  добавил совсем еле слышно.
— Сколько?! — выкрикнула Рита.
— Покажите, — кивнула Катя.
— Ты чо, мать, сбрендила?
Боба некоторое время стоял в нерешительности и переводил взгляд с одной девушки на другую, словно ждал, чья возьмёт.
— Покажите, покажите, — настояла Катерина.
Боба скрылся. Рита молчала и тревожно косилась на подругу. Вскоре появился Боба, держа в руках светло-серый плащ. Первой к нему подлетела Рита, выхватила плащ и стала крутить им перед глазами.
— За что такие деньги, Боба?! Ты об угол ударился?!
— Марго… я… Я его только к ЦУМу вынесу, у меня его с руками оторвут. Чехословакия, сама понимаешь.
— Можно примерить?
Катя взяла плащ из рук удивлённой подруги, быстро надела его и покрутила головой в поисках зеркала.
— А где можно посмотреть?
— Вот зеркало.
Катя смотрела на себя и видела в отражении не легкомысленную девчонку, а молодую степенную даму. «Нужно соответствовать», — прозвучали в голове слова Галеева. Катя вздохнула и заметила в зеркале взгляд Риты, которая всё еще не могла прийти в себя от цены и решительности подруги сделать такую дорогую покупку.
— Рит, как мне?
Вместо неё ответил Боба:
— Как на Вас сшили.
— Если ты сошла с ума, бери. Сидит хорошо, — с некоторым разочарованием произнесла Рита.
Катя ещё немного покрутилась перед зеркалом.
— А что у Вас ещё есть? — неожиданно спросила Катя.
Рита вздрогнула, вытаращилась на подругу.
— Есть туфли под плащ, четыреста пятьдесят, лаковые. Тридцать восьмой? — Боба уже уверенно называл цену, не глядя на помрачневшую Риту.
— Да, покажите.
— У тебя денег-то хватит? — тихо спросила Рита. — Тут ведь заплатить за тебя некому, чай не ресторан.
Катя проглотила сарказм подруги, густо покраснев. Боба принёс чёрные туфли-лодочки с небольшой пряжкой на невысоком каблучке. Рита заметно изменилась в лице. Катерина сняла свои парусиновые туфли и аккуратно вставила ногу в «лодочку». Наверное, такое ощущение было у Золушки, когда та примеряла хрустальные башмачки. Появилось волнение. Туфли оказались впору.
— Я беру, — Катя посмотрела на Риту, словно спрашивая её разрешения, затем достала кошелёк и стала пересчитывать деньги. Дело в том, что Галеев в знак признания своей вины за выходку кроме колечка и пары чулок дал Кате две тысячи, чтобы та что-нибудь купила из одежды. Из этой суммы она уже потратила рублей семьдесят. Она ещё раз пересчитала деньги, суммы не хватало. Она растерянно посмотрела на Риту.
— Что, — с некоторым злорадством спросила подруга, — глаза завидущие, руки загребущие, денег не хватает?
— Рит, — жалобно прошептала Катя, — одолжи мне?

— Боба, а ты не охренел?! — неожиданно вспылила Рита. — Им красная цена — триста!
Боба часто заморгал и пожал плечами.
— Сколько тут? — Рита выхватила деньги из рук Кати.
— Тысяча девятьсот двадцать три…
— Так вот! Берёшь, — потрясла она купюрами перед носом Бобы, — или мы уходим? Будешь возле ЦУМа торговать, пока тебя за твой упитанный тухес не прихватят.
— Ладно, ладно, Марго. Только из-за нашей давней дружбы.
Через время Катя семенила по улице за шагающей впереди Ритой, прижимая к груди большой сверток и оправдывалась за своё легкомыслие. Зависть, которая грызла Риту, постепенно угасала и через несколько метров она остановилась. Посмотрела на Катю.
— Красивые туфли… И плащ. Вся Москва обзавидуется.
Она пошла дальше, а Катя продолжала ещё некоторое время стоять, пытаясь понять, что значат эти слова, сколько в них правды и искренности. Затем спохватилась и бросилась догонять Риту.

***

Катя была дома одна. Галеев уехал в командировку и его не было около недели. Когда он вернётся, не сообщал. Акулина приходила редко и Катя наслаждалась свободой и одиночеством. Неожиданно раздался робкий звонок в дверь, Катя отложила книгу и не торопясь подошла к двери.
— Кто там?
— Эй! Хозяйка! — послышался голос Доценко.
Катя открыла дверь и с изумлением увидела Ивана Никитича, еле державшегося на ногах и капитана, удерживающего генерала, задорно и весело подмигивающего Катерине.
— Принимай супруга,  Катерина Дмитриевна! Куда его?
Катя растерялась.
— Давайте… в кабинет.
Она подхватила Галеева с другой стороны, они потащили его и посадили на диван. Катя заботливо сняла с него китель и ботинки. Галеев пробормотал что-то пьяное и свалился на бок. Она закинула ноги и укрыла его любимой шинелью.
— Не рассчитал немного, Иван Никитич, не рассчитал… 
Доценко расправил плечи, поправил  прическу, китель и стал наблюдать за Катей. Она оглянулась и встретилась с ним взглядом.
— Спасибо, — сухо поблагодарила  Катя, — пойдёмте, я закрою за Вами дверь.
— А ты, стало быть, одна… скучаешь?
Она направилась из кабинета, но Доценко встал у неё на пути и взял, вначале за руки, затем, схватил за попу и начал подталкивать её к столу, медленно поднимая платье.
— Прекратите! Прекратите! — испуганно закричала  Катерина, не ожидавшая такой внезапной атаки Доценко.
Она начала лупить  кулаками капитана в грудь.  Тот, не отводя взгляда, поймал своей рукой две её руки и схватил за грудь. Катя вскрикнула, вырвала одну руку и звонко влепила пощечину. Капитан засмеялся и это его ещё больше раззадорило. Он прижал её к столу и стал лапать за разные места, лезть под платье. Катя пыталась ловить его руки, но не успев «отбить»  одну часть тела, как его рука оказывалась уже на другой, словно это был паук с восемью лапами.
— Прекратите! — задыхалась она от гнева и беспомощности.
— Ну что ты, генеральша, как целочка ломаешься, вон мадам Кайданович, Тамара Петровна, та только при пьяном муже и сношается. Ты, думаешь, она зачем меня просила помочь?  Она от этого ещё больше заводится.
— Отпусти! Сволочь!
— А как она кричит…
Доценко  приподнял её и посадил на стол,  пытаясь поцеловать, стал нависать над ней и наклонять на спину. Неожиданно рука Кати коснулась чего-то холодного. Краем глаза она заметила небольшой  бронзовый бюст Сталина, стоявший на столе. В голове всё закружилось, замелькали воспоминания: стол, бюст Сталина, «лейтенантик», Рита,  противогаз. И вместе с ними вскипела безрассудная ярость. Она схватила бюст, а левой рукой упёрлась в грудь Доценко. Замахнулась… Но тут  Доценко вдруг резко отринул назад, будто, кто тащит его сзади.
— Ах, ты ж паскудник!
Это была Акулина, она с силой рванула капитала сзади за стойку кителя и швырнула  назад. Он немного захрипел и, едва удержавшись на ногах, совершенно не понимая, откуда пришла помощь, схватился за горло и шатнулся в сторону.
— Это всё она… говорит, не справляется Иван Никитич…
— А ну! — Акулина замахнулась на Доценко. Тот пригнулся и убежал прочь.
Акулина тяжело взглянула на Катю. Та, одной стороной сидела на столе, держала бюст Сталина, тяжело дышала и безумно смотрела на Акулину.
— Иосифа Виссарионыча-то поставь! — выхватила Акулина тяжёлую голову из рук Кати и аккуратно поставила на стол, — Ах паскудник… да и ты хороша… при Иване-то Никитиче…
— Что?! — задохнулась от обиды Катя.
— А то! А ты повода не давай! А то губы-то намазюкают, сиськи выше носа в кучку сложат, жопу обтянут, а потом «караул!»,  кричат, «насилуют!».
Катя ошарашено посмотрела на Акулину, затем на бюст и вдруг её пронзила страшная и дикая мысль: «Что если там, в Явасе… тот случай с Ритой… Что, если это были Доценко и сам Иван Никитич? Ведь он там служил?»  Она сползла со стола и, сначала медленно, а затем быстрее и быстрее помчалась в комнату, судорожно переоделась и вылетела на улицу.
«Рита… нужно ей всё рассказать».
Эта страшная догадка разрывала ей мозг. 
«Лейтенантик… лейтенантик…  уйди ведьма… тру;сы;… глазки сальные…», —  навязчиво повторялось в голове и Катя всю картину с Ритой представила как наяву, только на месте Риты была она, а «лейтенантиком» был Доценко. Как она раньше не догадалась?
Она помчалась к Рите домой. Дома её не было. Не было и в театре.  Она отважилась пойти к Содомскому. Илья не открывал или боялся. Катя барабанила в дверь, но она так и не открылась. В «Кок» она не прошла, дядя Коля был непоколебим, и без чулок не пускал. Да и вообще не пускал. Все просьбы и мольбы были тщетными, как ни старалась она разжалобить швейцара — он не отступил.
Совсем отчаявшись, Катя побрела домой. Она прошла по Горького до Пушкинской и тут её окликнули. Это была Лова. Катерина кинулась к ней в надежде узнать, не встречала ли она Риту.
— Да она сейчас подойдёт, — сообщила Лова, — а что ты такая расстроенная, что-то случилось?
Катя помотала головой. Ей не хотелось посвящать Лову в эти тайны, да и вообще Лова в её глазах казалась глупой, болтливой девицей, озабоченной амурными приключениями.
—Ты?! — неожиданно послышался голос Риты, — Что ты тут делаешь? Что случилось? Опять Галеев?
— Да… Нет… мне нужно… поговорить… сказать… рассказать…, —  пыталась сбивчиво объяснить Катя. Она схватила Риту за плечи и стала трясти. — Скажи, у него были ямочки?
— Да что с тобой?! Какие ямочки?! Ты меня сейчас растрясёшь! А ну возьми себя в руки! — Рита больно шлёпнула её по руке и строго посмотрела в глаза. Лова стояла, широко таращась и молчала.
Катя вздрогнула и мысли быстро собрались в кучку.
— Мне нужно выяснить одну вещь… одну… один момент. Мне очень важно и я не могу ждать.
— Какой момент?
— Мы можем отойти? Лова, прости…
Рита согласилась.
— Ты рассказывала, когда была в…, — перевела дух Катя, — в Явасе, тот случай.  Тот лейтенантик… какой он был из себя? У него были ямочки на щеках, когда улыбается? Высокий, крепкий… блондин  голубоглазый,  красавчик, в общем?
— Да,  нет… обычный плюгавенький, чубчик на бок прилизан, тёмный он был… Гаденько так, улыбался. Да что случилось?
— Точно? — внимательно смотрела Катя.
— Да, как тебя видела и запомнила на всю жизнь.
— А… подполковник?  Затылок такой, бритый,  «Шипром» сильно воняет. Не очень высокий, глаза бледные… сверлящие…
— Вот подполковника, так не запомнила. Может, если бы встретила…  он больше сзади был…  Да и затылки у них все бритые под полубокс и «Шипром» за версту разит! Что случилось–то? Зачем тебе это?
Катя коротко рассказала о происшествии.
— Вот кобелина… Я бы таких в  утробе  кастрировала, а то ещё акушерку изнасилует. Выбрось ты, не он это был…  А ты мужу расскажи.
Катя  задумчиво помотала головой.
— Не знаю…  Боюсь… кричать начнёт, ещё и меня обвинит.
— Это у них быстро. Дала — ****ь и не дала — тоже *****.
Девушки попрощались.
***

Иван Никитич неторопливо,  прихлёбывая нарочито громко, ел горячие щи.  С загадочным прищуром  поглядывал на Катерину. Та сидела напряженно молча, уставившись в тарелку,  и медленно помешивала ложкой.  Это был редкий за последнее время их общий обед.  В будние дни, обычно, Иван Никитич обедал в Управлении, а в выходной  долго спал и обедал поздно. Катерину устраивал такой порядок. Она не любила совместные застолья. Иван Никитич, с присущим ему натурализмом, ел по-простонародному — не заботясь об этикетах и не обращая внимания на приличия.
Но сегодня  был особенный день. Галеев встал раньше обычного. Задумчиво  и молча ходил по квартире, чем создавал напряженную и нервную атмосферу. Когда Акулина позвала обедать, Галеев лично пригласил Катерину за стол. Обедали в зале.  Катю с утра подташнивало и она сначала отказалась обедать, но Иван Никитич настоял, чтобы она обязательно села с ним за стол. Эта настойчивость и церемонность мероприятия несколько  пугали её. Она не хотела рассказывать ему про случай с Доценко и боялась, что о нём рассказала Акулина. 
— Ну как поживаешь, Катерина? — спросил Галеев после долгой паузы и половины съеденных щей. Катя почувствовала какой-то подвох в вопросе, напряглась и подняла взгляд на мужа.
— Как обычно,  Иван Никитич…
— Как обычно…, — закивал Галеев, — всё, как обычно…  И ничего не происходит?
— А что должно происходить, Иван Никитич? — сделала недоумённое лицо Катя.
Галеев пристально посмотрел на супругу,  ухмыльнулся, словно увидел подтверждение своих догадок, замотал головой и ещё сильнее, демонстративней стал громко сёрбать щи. Тошнота стала усиливаться. Катя отставила тарелку и прижала  руку к груди. 
— Я… пойду… Иван Никитич, что-то дурно…
В зал зашла Акулина, сопя от нетерпения.
— Ну что ты молчишь!? — не выдержала она, — Иван Никитич, не враг какой, разберётся!
Катя посмотрела на Акулину и поняла, что инцидент с Доценко стал известен и супругу.
— Акулина! — одёрнул  Галеев. — Не надо! Пусть сама всё расскажет. А мы послушаем.
Акулина поджала губы, поставила на стол тарелку и встала за Галеевым по правую руку,  с суровым видом ожидая ответа.
— Что Вам рассказать?! — дерзко начала Катя. — Что Ваш подчинённый домогался меня?! Так у него и спросите! Зачем мне устраивать допрос?! Вы меня этим только оскорбляете!
Катя встала и намерилась выйти.
— Сядь! — прикрикнул  Галеев. Катя вздрогнула и села на место, — Мы не виделись неделю, а тебе нечего рассказать? Я смотрю, гонора набралась, оперилась… Муж в командировке, можно и в блуд? Я-то с него спрошу, а вот, как ты себя ведёшь? Смотрю, тряпки новые, чулочки… Актриска всё, наущает? Я сказал тебе, не води ты с ней дружбу. Только разврату научит! Вот и дождался…
— Как Вы смеете?! — вспыхнула Катя.
Галеев резко и сильно стукнул кулаком по столу. Катя вздрогнула и опустилась на стул.
— Смею! Смею…, — повторил он более спокойно, — смею. Я же, Катерина, не многого-то  просил. Доверял  тебе, а ты? Шляешься непонятно где, с кем…
Катя  вздрогнула и виновато потупила  взгляд. 
— Ну,  расскажи…  Давно он похаживает?
— Зачем Вы так, Иван Никитич, я повода не давала, так о себе думать. И почему Вы о таких вещах… при посторонних спрашиваете? — Катя кивнула на Акулину.  Галеев обернулся, посмотрел. Акулина хотела выйти, но он задержал её за руку.
— А у меня от неё секретов нет. К тому же видела она всё. Ты же тогда не стеснялась перед ней с Доценко задом крутить?
— Я не давала ему никакого повода!
— Как же… кобель не вскочит, пока сучка не захочет…
Катя вначале хотела опять возразить, бросила гневный взгляд на Галеева. Слова от обиды застряли в горле. Тем временем Галеев достал из тарелки большой кусок мяса с костью и, причмокивая, не обращая внимания на Катерину, методично начал её обгладывать, а потом стал со свистом высасывать из кости костный мозг. Катя скривилась. Резко подступила тошнота. Катя закрыла рукой рот, вскочила и выбежала из зала.
— Сидеть! — гаркнул  Галеев и вскочил было, кинулся за ней, но Акулина преградила путь.
— Не серчай, Иван Никитич! Оставь ты её! Похоже, стельная она…
— Что?! Ты ещё чего тут указывать будешь, дура?!
— Не серчай…  Говорю, может, забеременела. Я гляжу, бледная ходит, не ест, вон, — Акулина взяла Катину тарелку и вылила назад в супницу,  — воротит её… Верный признак.
Акулина загадочно подняла палец вверх. Галеев гневно поводил по полу глазами, опустился на стул, снял со штофа пробку и налил себе водки.
—Так это… другое дело…  Думаешь, от меня?
— Господь с тобой, Иван Никитич, от кого же ещё? Она может и глупости какие, по наивности своей и сделает, но не порченная она, я же вижу. Актриска, та — да. Та на неё влияние имеет. Её бы отвадить…  А вот помощничек-то твой, хлыщ тот ещё.
— Да знаю я, знаю. Ну, я ему устрою… мероприятие…

На следующий день тошнота не унялась. Беременность пугала. Беременность всегда пугает, даже тогда, когда её ждёшь, когда борешься за неё. Беременность — это сложная задача с неизвестным  результатом. Если она желанна — охватывает страх, за здоровье и полноценность будущего ребёнка, за своё собственное, страх перед родами, болью и беспомощностью, страх ответственности. Нет никого, кто бы прыгал от радости, как от выигрыша в лотерею. Желанная беременность принимается с обречением, как надвигающаяся и неизбежная буря, усиливая страх с каждым новым днём, с каждым шевелением и ударом в животе, с каждым новым ощущением, достигая своего пика в момент родов.
А нежелательная? Саму по себе беременность Катя не отвергала, возможно, была бы ей даже рада, но потом, когда-нибудь, когда созреет внутри для этого. Но после выходки с платьем, она всё сильнее задумывалась, что совершила ошибку, выйдя замуж за Галеева. Не «стерпливалось» что-то, не «слюбливалось». А после стычки с Доценко, вбила себе в голову, что тот подполковник, что Риту насиловал и был её Иван Никитич. Хоть Рита толком и не подтвердила, хоть отвергла участие в том Доценко, но до конца себя убедить, что это был не он, не смогла. Поэтому беременность она приняла, как  приговор на свое пожизненное заточение в этом доме, с этим человеком и единственным выходом из этого она видела в аборте, о котором только слышала, но понятия не имела, что и как делается.
Катя была в отчаянии. Официально в то время делать аборт она не могла. Не было оснований. Она не была изнасилована, не болела тяжёлыми наследственными болезнями и это не угрожало её жизни. Поэтому отечественная гинекология, руководствуясь указом от 36-го  года, который предусматривал, хоть и не суровое,  но наказание за аборт — от штрафа в пятьсот рублей до двух лет тюрьмы, поздравила бы её и отправила вынашивать домой. А кроме того, это могло стать известно Ивану Никитичу потому, как пришлось бы идти в ведомственную поликлинику и тогда головы не сносить. Это пугало её ещё больше.
Риту она нашла в театре. Розалия Соломоновна учтиво пропустила и даже немного улыбнулась. Рита выслушала спокойно. Кате показалось, даже  равнодушно. Но она отбросила эти догадки, понимая, что сейчас она слишком напугана и принимает чужое спокойствие за равнодушие.
— Есть у меня один «абортмахер»… Только не поведу я тебя…
— Почему? — с обидой спросила Катя.
— Потому что ты — дурочка малахольная. Ты же от мужа забеременела? Ну? Так чего же ты? Я понимаю, когда от залётного молодца… Ты же замуж выходила, не знала, что дети будут?
— Знала…
Катя опустила голову, скривилась и  всхлипнула. Плечи начали вздрагивать и она, закрывшись руками, зарыдала.
— Ну, так что же ты, дурочка? Рожай тогда!
Рита обняла её за плечи. Катя разрыдалась ещё сильней.
— Не хочу-у-у…, — вздрагивая, сквозь слёзы проговорила  Катя.
— Вот-те на! Да хватит сырость разводить, вон платье мне намочила!
Катя посмотрела на мокрое пятно на груди  Риты и стала растирать слёзы по щекам.
— Я думала… образуется всё, и я привыкну, притрёмся, убеждала себя… А вижу… Не могу я… Как увижу его, так убежать хочется…А после того, как ты рассказала…
— Что рассказала?
— Про того… подполковника…, — Катя опять сорвалась в плачь.
— Ты что, дурёха,  думаешь, что то был твой Галеев?
Катя часто закивала.
— Вот же дурище…
— А вчера ещё… меня обвинил, что я с Доценко…  Я так и знала!
—  А ты точно ничего? Ну, в смысле… и в мыслях не было? Есть мужики, они голод  в глазах-то бабьих быстро учуют…
— И ты тоже?! — встрепенулась Катя.
— Не сердись. Бывает так. Вроде, «точно — нет», а шальная мысль… «а может?»…
Катя задумалась. Рита внимательно следила за реакцией.
— Нет! Вот если бы…
— Ну-ну?
— Да, нет! Больно нужно!
— Говоришь, красавчик?
Катя пожала плечами.
— Не знаю…
— Э-э-э… мать, понятно с тобой всё!
— Что понятно?! Что я, Лова, что ли?! Ну,  красавчик и что?!  Я таких красавчиков  терпеть не могу! Прям, все млеть перед ним должны!  Мерзавец он! Мерзавец и кобель! Если бы его Акулина не оттащила, как бы врезала бы ему по кумполу товарищем Сталиным!... Чтобы знал следующий раз!
— Ишь,  расхорохорилась…  Ну, а супруг-то что? Знает о беременности?
— Ты что?! Нет, конечно! Я только тебе сказала. Акулина, всё ходит, вынюхивает. Но я только недавно почувствовала  неладное.
— А какой срок-то?
— Не знаю…
— Вот же..., — Рита замотала головой, — ну хорошо, не пришла любовь к твоему Галееву, но так бы родила для себя?
— Зачем? — удивилась Катя.
— Ребёнок ведь, твоя кровинка.
Рита с тоской посмотрела в сторону. Катя заметила и задумалась.
— Нет, это и его кровинка. И будет мне о нём постоянно напоминать.
— Так ты развестись собралась?
Катя растерянно посмотрела, пожала плечами.
— Я не знаю… Я боюсь. И дальше жить не могу. Рит? — вдруг  по лицу Кати промелькнула озабоченность. — А ты была беременной?
— Была, — коротко ответила подруга и отвела глаза, показывая, что вопрос ей неприятен.
— И как? — заинтересовалась Катерина.
— Сядь, да покак! — грубо  ответила Рита.
Катя, часто моргая, обиженно смотрела на подругу. Та виновато подняла взгляд.
— Ладно, извини. Никак. Когда жили с Глебом,  он следил, чтобы… Я тогда не задумывалась об этом, меня и проносило как-то. А вот после…  того… В Явасе, забеременела…
— От того урода?! — ахнула Катя.
— Да…  Вот тогда и начала искать, к кому пойти. Нашла санитарку, в больнице работает…  Она мне и залила…
— Что залила? — изумлённо хлопая ресницами, спросила Катя.
— Спирт чистый! Выжгла всё, к чертям собачим…
— Так и мне,  может?...
— Дурочка ты! Я пять лет не беременею. Я хотела…  Глеб придёт, я ребенка от него рожу. А сейчас и не знаю… смогу ли. Ты моих ошибок-то не делай, дурище! Подумай сто раз!
— Я подумала, Рита!
— Нет! Это только истерика. Хорошо подумай. Я бы этого не делала.
— Не могу я…, — затрясла  руками Катерина.
— Вот и не моги. Успокойся и подумай. В конце концов, что страшнее, когда Галеев узнает, что ты сделала аборт или ходить беременной, а он будет пылинки с тебя сдувать?
***

Выяснить отношения с Доценко Иван Никитич решил обстоятельно. Он не хотел выглядеть  глупым истеричным рогоносцем и накинуться на обидчика при первом же его появлении на службе. Ему хотелось мести обдуманной, выдержанной, несуетливой. Он некоторое время наблюдал за Доценко. Было заметно, что капитан нервничает, но Галеев виду не подавал — был  ровным и спокойным. Когда  все сроки прошли, Николай попытался прощупать  ситуацию. Он допускал, что Катерина, будь она тогда одна, могла бы и не сказать про инцидент, но Акулина. Неужели они смолчали?  Ничего не рассказали? Капитан даже повеселел, уверовав, что Галеев ничего не знает.
— Я вам ещё нужен, товарищ генерал? — робко спросил Доценко, когда заглянул  в кабинет. 
Галеев ухмыльнулся и буднично мотнул головой:
— Да… нет. Свободен.
Доценко облегчённо вздохнул,  поняв, что беда миновала и уже закрывал дверь, когда  Галеев  окликнул его.
— Хотя… Николай, а составь мне компанию!
— С превеликим удовольствием, товарищ генерал! — обрадовался Доценко,  что  Галееву не доложили,  пронесло. Он зашёл в кабинет и  подошёл к столу. 
— Садись, Коля, садись…
Иван Никитич достал из тумбочки бутылку коньяка и два стакана,  обошёл стол и присел на край перед Доценко, налил полстакана и протянул  капитану. Николай взял стакан и изготовился.
— За что пьём, товарищ генерал?
— За что? — задумался Галеев, — А давай, за тебя, Николай!
— Ну что Вы, товарищ генерал, — заскромничал Доценко, — да кто я…
—Ты мой самый лучший помощник. Что б я без тебя делал? Везде успеваешь. Ну, пей.
Мужчины выпили, скривились. Галеев достал папиросу, постучал по пачке, замял гильзу, закурил. Задумчиво выпустил облако дыма.
— Пора тебе на повышение, а я не знаю, как мне без тебя. Пришлют какого-нибудь  болвана. Кто тогда меня с Катериной подменит, а?!
Доценко вздрогнул, испуганно посмотрел на Галеева.
— О чём Вы… товарищ генерал? — попытался привстать капитан.
Галеев  смотрел сверху жестким неприятным взглядом, затем, как только капитан приподнялся на нужную высоту, резко и сильно ударил  кулаком в челюсть. Капитан ахнул и упал на пол вместе со стулом. Галеев неспеша снял китель, оставшись в майке, поднял стул  и аккуратно его повесил на спинку. Затем налил коньяка и залпом выпил. Зашевелился  Доценко, простонал, приподнялся на руке, ошалевши вращая головой, не понимая, что произошло.  Когда  его взгляд попал на генерала, начал бормотать что-то не членораздельное:
— За что… я… она сама… я…
Галеев внимательно наблюдал, как встает Доценко. А когда тот немного пришёл в себя и попытался  бросится к двери, генерал схватил его сзади, развернул и, удерживая  за китель, прямым ударом  врезал капитану в нос. Брызнула кровь. Голова откинулась и ноги капитана подкосились, но Галеев крепко держал за китель и не дал ему упасть.
— Что ж ты, Коля, на ногах не держишься? — спокойно и, вместе с тем, с издёвкой, спросил генерал.
— Я… я не хотел… Она сама начала…
— Сама, значит, начала? В руки тебе сиськами тыкала? А ты увернуться не мог?! А, вона,  как было!
Галеев решил дать передохнуть. Капитан закрывался руками, испуганно выглядывая из-за них.
— Простите… товарищ генерал… гы-гы-гы…, — разрыдался Доценко, втягивая кровавые сопли, — показалось мне… гы-гы-гы…
— Показалось, на передок слаба?! Тебя кобеля увидела и потекла?!
То ли коньяк в голову ударил, то ли обида накатила, что не так ласкова с ним Катерина, как бы он хотел. Вспомнились все моменты, как избегала с ним близости, пряталась за обстоятельства,  ускользала и притворялась. Такая ярость вскипела в Галееве, что не оставила места рассудительности. Лицо исказилось болью и он, словно помутившийся рассудком стал отчаянно бить Доценко, не разбирая, куда и как.
На крик и шум в кабинет прибежал дежурный. 
— Товарищ генерал! — дежурный остановился, перепугано смотря то на Галеева, то на окровавленное, в ссадинах и с распухшим носом и губами лицо капитана. Ивана Никитича появление дежурного отрезвило. Он остановился, тяжело дыша, взглянул на него.
—  Уборщицу позови, пусть приберёт тут.
Галеев подошёл к столу, налил коньяка и выпил. Дал знать о себе Доценко. Он простонал, перевернулся на бок, скользя ногами по паркету, попытался встать, но неудачно. Из носа и рассеченной брови струйками сбегала кровь, капая на пол. Он посмотрел в сторону Галеева и, обессилив, опустил  голову на  руку.
— Четверг сегодня, Коля, чистый четверг. Мой батя завсегда по четвергам нас воспитывал. Говорил, неделя четвергом крепка, а жизнь половиною. А я вот традицию не сберёг, нарушил. Потому что жалею её! Девчонка ещё! А зря, наверное… зря…  Ну ничего, родит, заматереет… Ну что ты, Коля,  живой там?
Галеев подошел к капитану, наклонился и попытался развернуть его за плечо. Доценко дёрнулся, стал закрываться руками.
— Да не бзди, не бзди. Я же не изверг какой. Это тебе, Коля, урок, как по бабам чужим  хаживать. Слыхал, ты и Тамару Петровну, подрючиваешь, а?
Доценко молчал, слегка постанывал.
— А Кайданович, пень двурогий, говорит, смотри какой парень Николаша, пора его на майора подавать. 
Галеев закурил, зажмурился одним глазом.
— А может он, это… сам не справляется, а? Ха-ха! Тебя специально продвигает,  чтоб Тамарка по чужим мужикам не бегала, а? Эх, Коля, Коля…
Дверь кабинета приоткрылась и в неё робко заглянула уборщица — женщина в халате цвета выцветших чернил, с ведром и шваброй.
— Разрешите, товарищ  генерал? Дежурный сказал помыть у Вас.
Доценко спохватился, поднялся, вынул из  кармана носовой платок, прикрыл им лицо и  выскочил из кабинета.
— Проходите! — нисколько не смутившись, ответил Галеев, накинул китель на забрызганную кровью майку и, застегнувшись на все пуговицы, снял с вешалки фуражку и натянул её на глаза. Уборщица  громыхая ведром  прошла в кабинет и опасливо провела взглядом по пятнам крови, затем бросила взгляд на генерала. Галеев  перехватил взгляд,  ухмыльнулся.
— Наследили немного…
Он был доволен собой и тем уроком, который  он преподал Доценко. Всё было сделано, как он и хотел. Капитан после этого разговора  слёг в госпиталь с переломом  носа и челюсти. Но Галеев не хотел, чтобы он куда-либо переводился. Он действительно ценил капитана за смышлёность и расторопность и позже подал ходатайство на представление очередного звания Николаю. Галеев считал этот вопрос закрытым. Николай тоже не рвался увольняться или переводится. Да и кто уходит с такого места сам? И сыт и одет-обут, да ещё жены начальников балуют. Но обиду затаил.