Почему немцы вместо БАМа делали кино

     При культе личности, когда он подвизался на должности посмешанца на Ашхабадском фронте, его именовали, как и прочих таких же, народным акыном, по разоблачению перегибов на местах в лесу, где летели щепки, а не дохлые люди, наименование сменилось на более приемлемое, и стал он бардом. Но по скоропостижному отправлению волюнтаризма на почетную пензию аспекты снова несколько сменились, и по совету итээровских приятелей из граждан евреев, конечно, стал он сам себя называть народным бардом, мастерски совместив в эру разрядки и горделивого ношения бровей сразу пару старобывалошных наименований, символизируя наследственность преемства, но исключая фальсификации и кощунство. С тех пор при нем, разумеется, гитара, возможность всегда бухнуть на шару, а вместо привычного нам при нашей мелкой буржуазности толстого - толстого слоя шоколада - серенький лепушок с небрежно висящим Орденом Ленина на обтерханном лацкане, сберкнижка, греющая сердце, в глубине кармана, очередь на кооператив и парочка родных детишков, искренне ненавидящих папу.
      " Как Высоцкай - то сказал, - подумал он, глядя в забитый потным мясом советской интеллигенции концертный зал, - я вышел на подмостки ". Он сурово звякнул струной, решив оглоушить страждущих собратьев по социалистическому лагерю своей древней песней, не про первачи и палачи, но про когда я вернусь.
     - Когда станет скучно
     Без глупых людей -
     Тогда я вернусь в трещобы рунета,
     Увижу еврейки Киру иль Жучку,
     Замечу понты спортивных свиней
     И вспомню как Готфрик раздета.
     Когда я вернусь,
     Когда я вернусь.
     Зал взорвался аплодисментами, Груня - партийка, обняв мозолистым локтем за багровеющую от ярости шею товарища Теслу, рыдала в голос, высмаркивая носовые очистки прямо на крутой затылок сидевшего впереди завцеха Сатюкова, пропившегося насквозь, ему угрожали уже обэхээсэсники, требуя ревизии и квартальной отчетности, так что знал товарищ Сатюков, что вскоре предстоит ему впрямую познакомиться с персонажами некоторых песен этого самого Галича, хотя и знали собравшиеся, что настоящая его фамилия вовсе не Галич, а Гурович - Гурвич. Типа Грум - Гржимайло или Брешко - Брешковского, но без присущих тем дворянских корней, ибо исходил народный бард от тех продажных акынов поэта Суркова ( при культе личности ), что за кусок бешбармака слагали лживые песни собакам.
     Галич громко вздохнул и затянул заунывно песню легендарного Верещагина, утратившего по прошествии и усы, и баркас, и державу, оставив себе лишь тщательно и бережно лелеемую, как грыжа, обиду. Бард осознавал, что обиженные тусуются отдельно, как опричники, кромешно кишат в пидорских кутках, что неприятно вновь напомнило рунет.
    - Письмецо емайла, подожди не чти !
    Не везет нам в нервах, повезет почти.
    Лайки и ретвиты, подожди не сри !
    Уходи с рунета, нервы ты не три.
    Зал настороженно притих, не понимая пророческих слов акына. Хули, анахронизм, до появления сети интернет и рунета в частности должно было пройти еще шестьдесят лет и три месяца. Шестидесятые и, соответственно, шестидесятники, мать их в коромысло через семь гробов в мертвый глаз, как несколько вычурно выражался дитя Арбата, и породивший всех вот этих вот всех мудаков.