Повесть мутного времени. Глава восьмая

На следующее утро после того, как мы и Никой отметили мой первый успех на писательском поприще, она неожиданно предложила:
- А давай мы устроим настоящий банкет в честь твоей публикации, прямо здесь, в нашей избе. Пригласим Терёху с Лариской и твоего писателя.
- Давай! Только я хотел бы пригласить еще своих бывших напарников по охране. Они любят читать во время дежурства, и я подарю один экземпляр журнала на всех. А ты можешь пригласить кого-либо из своих институтских коллег. Ты представляешь, что теперь о тебе будут говорить в институте: «Эта та самая Волынская, у которой муж - писатель».
- И где мы, Акимов, будем принимать такую ораву гостей? В нашей избушке поместится от силы семь человек.
- Мы можем устроить этот банкет в ресторане. В том же «Славянском базаре», где мы отмечали день рождения твоей мамы.
- А за какие шиши? Я, конечно, могу попросить деньги у отца, и он мне не откажет. Но дело не в этом. Понимаешь, я хочу показать нашим гостям, в какой обстановке трудится будущий великий писатель. Разве наш посёлок не напоминает тебе Ясную Поляну, где жил и работал Лев Толстой?
Спорить. с Никой было бесполезно, даже если она предлагала что-то не совсем всерьёз. Поэтому я попросил её набросать список гостей, а сам отправился в сарай, где хранился плотницкий инструмент, принадлежавший мужу бабы Фроси, бревна и доски, которые были нужны ему для ремонта дома.
Когда я вышел из сарая, Ника сидела на ступеньках крыльца с видом школьницы, у которой не сбылась очередная мечта.
- Ничего у нас не получится, - грустно сказала она.- Даже без моих институтских знакомых у меня вышло восемь человек. Это значит, что надо вынести из избы всю мебель и трапезничать, сидя на полу, как таджики.
- Не надо ничего выносить. Готовь пригласительные билеты для любого количества гостей. Только завтра скажи мне, сколько их точно будет. Банкет мы устроим на свежем воздухе, вот на этом обширном дворе, при свете костра и разноцветных лампочек.
- А если пойдет дождь?.
- Он будет шелестеть у нас над головами по крыше, которую я натяну над поляной.
- Ты на такое способен?
- Я способен осуществить всё, что задумала моя любимая жена во имя моих будущих успехов на писательском поприще. Тебе остается только закупить мясо для шашлыка и кахетинское вино, по одной бутылке на человека.
Ника рассмеялась и приложила ладонь к виску:
- Будет сделано, рядовой Акимов! А я хочу, чтобы ты смотался на своей машине в Софрино и купил там на рынке десять живых курочек и одного петуха.
- А это еще зачем?
- Неужели ты не понимаешь? Гости должны увидеть чисто крестьянский быт, на первый взгляд, несовместимый с твоей новой профессией. Но ведь я уверена, что у Льва Толстого в Ясной Поляне тоже были куры.
Почему-то Нике постоянно хотелось сравнивать меня с Толстым. И, как ни странно, мне было это приятно
В течение следующих трех дней я с помощью моих бывших напарников по охране соорудил во дворе навес. натянул сверху полиэтиленовую пленку и врыл в землю под ним длинный стол с лавками по бокам. По всему периметру я повесил новогоднюю гирлянду из разноцветных лампочек, натаскал во двор дрова для костра, а друзья принесли мангал для шашлыка.
Потом я вспомнил о просьбе Ники, съездил в Софрино и купил на рынке десять пёстрых курочек и очень агрессивного петуха с подбитым глазом.
Текст пригласительных билетов написала Ника, а развозил я их лично сам. Дима, прочитав, что его приглашают на банкет, посвященный первой публикации писателя Акимова К. И., недоуменно спросил:
- А я-то тут причем?
- Очень даже причём, Терёха! – ответил я, и он недовольно поморщился, ибо даже в школе не любил, когда его называли Терехой. – В воскресенье за тобой заедет Ника, парадный костюм можешь не надевать, так как отмечать это событие мы будем на природе.
И Дима принял приглашение, я думаю, только потому, что не мог отказать девушке, в которую был влюблён с пятого класса.
Лариска, ознакомившись с текстом пригласительного билета, надолго задумалась, а потом спросила:
- Выходит, писатель Акимов – это ты, что ли?
- Выходит, да, - пояснил я. – И на банкете я вручу тебе номер журнала с моими произведениями. Приедешь?
- Конечно, приеду. Только скажи, куда.
- В воскресенье тебя заберёт Ника и отвезет куда надо.
Андрей Михайлович, на мой взгляд, был нездоров: он зябко кутался в махровый халат, глаза смотрели тускло и безразлично, а темные круги под ними говорили о том, что его донимает бессонница. Я боялся, что он откажется от моего приглашения на банкет, но он неожиданно согласился:
- Хорошо, я буду…
И воскресным вечером в наш двор въехал роскошный «Мерседес» профессора Волынского, и из него вышли наши гости, весьма удивленные тем, что они увидели и услышали: избушка на курьих ножках с уютным крылечком, дымящий мангал на поляне, рядом, под навесом, - богато сервированный стол, а из окна избушки, доносится музыка, Саша Градский поет о том, как когда-то мы были молоды и верили в себя.
Куры, уже собравшиеся взобраться на ночной насест в сарае, вышли навстречу гостям, петух тут же взлетел на капот «Мерседеса» и застучал по нему острым клювом, призывая своих подруг полакомиться комарами , не знавшими, что нельзя бросаться на лобовое стекло машины, несущейся со скоростью сто километров в час.
- Вы держите курочек? - удивленно спросила Лариса. – А они яйца несут?
Я не успел даже рта открыть, как ей ответил Дима:
- Куры размножаются даже в неволе. Разве ты этого не знала?. . А я вдруг представил себе, себе, во что сейчас превратится роскошный профессорский автомобиль, если куры отзовутся на призыв петуха, и с тревогой посмотрел на Нику. И она тут уже нашла хворостину, согнала петуха с капота и отправила его и курочек в сарай.
- Николь, я тебя не узнаю, - ехидно заметил Терёха. – Я считал, что ты и куры – две вещи несовместные. Как гений и злодейство у Пушкина.
- Старею, Димочка, старею, - миролюбиво ответила Ника. – Пора подумать и о материальном достатке.
И чтобы показать, что этот достаток еще не достиг желаемого уровня, она пригласила гостей в избушку.
Лариска была в восторге от нашего жилья, Андрею Михайловичу понравилась печь, у которой можно погреться в зимнюю стужу, а Дима, как всегда, посоветовал с хитрой ухмылкой:
- Ты теперь, Аким, купи себе новое кресло. Уж больно оно у тебя хилое…
Уже наступили сумерки, и включив гирлянду, пригласил всех за стол. Шашлык был уже готов, кахетинское откупорено, и я предложил Андрею Михайловичу быть тамадой.
- Другого я и не ожидал, - с улыбкой сказал он. – Во-первых, я старше всех по возрасту, во-вторых, я, как старик Державин, первым вас заметил среди многих желающих стать писателями…
Он занял место во глава стола, предложил веем наполнить бокалы и выступил с короткой речью, которая поразила меня своей необычностью и непонятной грустью.
- Друзья! – сказал он своим обычным тихим голосом. – Хочу сразу предупредить вас, что сегодня за эти столом прозвучит всего один тост…. И скажу его я… Потому что я - тамада, так сказать, сибирского розлива, а мы, сибиряки, не любим многословья. После меня вы можете налить себе еще один бокал вина и мысленно пожелать виновнику торжества всего, чего он, на ваш взгляд, достоин. А я ему желаю не славы и не денег… Я просто хочу, чтобы он писал о том, что помогает людям жить…А в наше непонятное время - элементарно выживать…
Все молча выпили, и мне показалось, что Дима, Лариска и даже Ника остались недовольными тем, как Андрей Михайлович так коротко и властно ограничил их в праве поздравить меня так, как им хотелось. Надо было что-то срочно предпринимать, и тут мне помощь пришло само провидение.
Неожиданно во всем посёлке погас свет, перестали мигать в нашем дворе разноцветные фонарики, умолкла музыка.
И я неожиданно услышал голос Димы, произнесший непривычным для него тоном краткую возвышенную речь, почти в стихах::
- Господи, хорошо-то как! Покой и тишина, иль мне всё это снится…
Все остальные сидели молча, и был слышен лишь слабый треск костра и тихое квохтанье кур в сарае.
Потом я услышал, как кто-то наливает в бокал вина, и почувствовал прикосновение Никиной руки к моей щеке, и она прошептала мне в ухо:
- А Димка – молодец… Напрасно ты думаешь о нём плохо…
Я поцеловал её руку и тоже шёпотом ответил:
- Это он ради тебя старается… Скоро ты узнаешь, что он любит балет и на дежурстве в Первой Градской читает Хемингуэя…
- А ты – злой ревнивец….
В это время мой бывший напарник по охране Василий принес новую порцию шашлыка и при свете фонарика положил по одному шампуру перед каждым гостем.
И вновь в темноте раздалось бульканье наливаемого вина и тихий звон опустошенных бокалов.
И эту благостную тишину опять нарушил Терёхин.
- А вы что сейчас пишите, Андрей Михайлович? – спросил он, видимо, желая напомнить писателю, что его лечащий врач интересуется не только здоровьем своих пациентов.
- Ни-че-го, - ответил Андрей Михайлович по слогам.
- Почему? – удивился Дима.
- А потому, что я перестал понимать людей, которых хорошо знал и любил прежде.
Они стали для меня неинтересны. Более того, они вызывают у меня чувство…Нет, не сострадания, а, скорее, брезгливости... Чтобы вы, Дмитрий Васильевич, поняли меня правильно и не осудили меня за снобизм, я приведу всего лишь один пример.
В большом сибирском селе, откуда я родом, жил и работал учителем мой бывший студент, очень талантливый человек, который писал замечательные пьесы. Спектакли по ним ставились на сцене народного театра, который существовал в этом районном центре еще со времен первых пятилеток. Сергей написал пять пьес, и зал Дома культуры был заполнен до отказа, даже после премьеры. Областной театр тоже собирался поставить спектакль по одной из его пьес, а там, гляди, и московские режиссеры могли обратить внимание на его творчество. Но тут случилось что-то непонятное… Для меня, по крайней мере… В начале этого года я приехал в родное село и узнал, что Сергей перестал писать пьесы и в данный момент работает над сценариями детективных сериалов, которые собирается снимать областная телестудия. На мой вопрос, почему он так поступил, Сергей ответил так: «Мне Андрей Михайлович, надо на что-то жить». Я думаю, что под словом «жить» он подразумевал «жить хорошо», так как просто жить он мог и на зарплату учителя плюс гонорары за поставленные пьесы. С тех пор я перестал с ним общаться…
Через минуту общего молчания раздался голос Лариски:
- Да, сейчас за эти сериалы большие денежки гребут… А смотреть их всё равно противно…
В это время мой друг Василий подбросил хвороста в костер, и при его свете я увидел, как Андрей Михайлович налил полный бокал вина и выпил его до дна.
- А еще от меня ушла жена, - неожиданно сказал он. – Она тоже спросила меня, почему я ничего не пишу, и ответил ей так же, как и вам.
Потом он встал и почти весело объявил:
- На этом наш банкет считаю оконченным. Пора и честь знать…
Ника повезла московских гостей по домам, мои бывшие напарники по охране тоже тепло распрощались со мной, и в это время загорелся свет, разноцветно вспыхнула во дворе гирлянда и заиграла музыка. Саша Градский пел о том, что первый тайм мы уже отыграли.
А я зашел в избу, сел за стол и задумался, как трудно мне будет написать то, что поможет людям жить в наше мутное время ...
             (окончание следует)