Все приходит на круг

Смотришь и удивляешься творению Божию, да думаешь: «И как эти капельки там держатся? Вот-вот и сорвутся. Подует маленький ветерок, и нет их, упадут в сырую землю, чтобы дать жизнь чему-то новому. Так и мы держимся за жизнь, словно краем своей ветхой одежды. Ррраз и полетел. А сколько лететь? Секунда, две?». Кто-то из святых говорил: «Смерть длится всего две секунды!». «Упадем, а что там за гробом? Что для нас уготовал всемилостивый Господь?». 
     Как за летом следует осень, за осенью зима, за зимой весна, так и жизнь наша имеет свои циклы, свой круговой оборот. Если лето выдалось в хозяйстве Людмилы Леонидовны и Василия Ивановича засушливым и неурожайным, то осень началась с серых, и как выражается сама Леонидовна: «Мерзопакостных дождей!». Тянулись долгие и свинцовые тучи с севера на юг. Тянулись, будто бы намекая то ли на долгие проводы, то ли на близкие слезы. А быть может, небо само плакало, почему то неведомому и одному ему известному. И ожидания не заставили себя долго ждать. Позвонили родственники Леонидовны и сообщили, что умерла её двоюродная сестра Клавдия: «Приезжай Людочка, похороны в понедельник!». Так уж случается, что чем ближе к старости, тем все чаще собираются родственники проводить кого-то в последний путь. Постоять у могилки, пустить непокорную слезу, вспомнить что-то хорошее об усопшей.
- Царствие Небесное, тебе Клавочка, - говорила Людмила Леонидовна, бросая земельку на крышку гроба. - Пусть земля тебе будет пухом. За твои добрые дела, за то, что ты столько людей кормила, уж точно кому-кому, но тебе быть в райских обителях.
     А потом был прощальный ужин да путь домой. И всё не могла понять, как в такое тяжелое время, когда в стране война такие дорогие ритуальные услуги.
- Вот когда умру, никаких венков и гробов мне не нужно, - говорила в сердцах Людмила Леонидовна сыну. - Умру, вон вверху огорода выкопаешь ямку и положишь меня в неё. И всё, буду лежать там и бурьяны охранять.
     Потом все забылось. Всё внимание перешло на хозяйство. Повадилась ласка в курятник и стала тягать кур. Может быть и не ласка, но кто-то из куньих. Словит курицу, выест желудок и бросит. Сплошной перевод харчей. Василий Иванович походит, походит вокруг забора, поищет, поищет, может какая дыра в нем или подкоп. Нет, всё на месте, всё Слава Богу, а кур меж тем всё меньше и меньше. Можно было Кузьке дать команду, чтоб отловил вора. Да  больно уж стар, стал пёс. Больше лежит да дрожит, да ко всему прочему стал задние лапы тягать. Видимо так тяжело ему, что даже на свою лежанку на крыльце запрыгнуть не может. Старость всему виной. Вот идёт Людмила Леонидовна, хромает с больной ножкой, а следом старичок Кузька, тоже ковыляет неправильной походкой. Уже, поди, больше пятнадцати лет на службе старый пёс в хозяйстве у них. А это не много ни мало, а больше ста лет будет по человеческим меркам Кузьке.
- Совсем мы с тобой старички, - говорит, улыбаясь псу, Людмила Леонидовна. Гладит по голове его, чешет кудлатую шею верному другу. А Кузька смотрит преданно, улыбается собачьей своей улыбкой и виляет радостно хвостом. Знает, что не оставит его хозяйка до самых последних дней, потому что любит, потому что он друг. Не просто друг, а друг семьи, с большой буквы Друг. Друг с большим собачьим сердцем.
     А через время поселилась за огородом в терновнике какая-то бродячая сучка. И когда началась собачья свадьба, учуял запах Кузьма и побежал туда со всех своих собачьих лап  вприпрыжку. Да так озорно, словно молодой жеребенок, забыв о немощных ногах и боли в спине.
- Эээ, Кузька да ты, оказывается, придуривался, что у тебя ноги больные. Как побежал, ох, как побежал! Точно говорят: «Охота пуще неволи!». Или ты меня передразнивал, шутил над моей стукнутой козами ножкой? Ай, озорник, ай да Кузьма, ай да собак мой любимый! -  При этих словах Людмила Леонидовна смеялась и шла дальше неспешно по своим делам в хорошем настроении.
 

     А через несколько дней, когда свадьба собачья кончились, Кузьма снова, еле ковыляя, шёл на свою любимую веранду и там, у старого бабушкиного дивана плюхался на бок, и спал, спал, спал сладко и долго по-старчески. За последний месяц пёс заметно похудел, практически перестал есть. Людмила Леонидовна из жалости к нему резала печенку мелкими кусочками. Несла к нему, садилась рядышком и с ручек  кормила как маленького:
  - Ну, давай, моя любимая собака, поедим. - При этих словах Людмила Леонидовна открывала пасть псу, клала в неё кусочек еды и приговаривала, - Ну же, давай, скушай за папу, за маму, за Маню, за Муху, - и гладила, гладила по головушке его своими натружеными ручками. - Вот и хорошо, вот и славненько вот и поели.
     А по ночам к дому подходило нечто страшное, наблюдало со стороны за Кузькой и дышало ему в душу. Проверяя, крепко ли та держится внутри. Кузька больной, поскуливая и рыча, слазил со старенького просевшего дивана на виранде и забивался в угол под ним. Там по утрам и находила его хозяйка. Пыталась поднять, но пёс видимо от внутренних болей рычал и на неё. И Людмила Леонидовна оставляла затею, просто гладила его по головушке, укрывала одеялком и шла задумчивая по своим делам. 
     Сучка же, которая поселилась в терновнике, через время ощенилась. Василий Иванович видел двух рыжих щенят, бегающих вверху огорода за мамкой. А когда зарядили обложные дожди, она перевела свой выводок за дом хозяйки, туда, где стояли старые рамы со стеклами. Привела и поселила их там, словно в стеклянном шалаше с видом за заброшенную усадьбу Полины. Сучка время от времени прибегала к детям покормить да умыть каждому мордочку своим мокрым и любящим язычком. 
- Люд, у нас, по-моему, хозяйство прибыло. Сегодня видел, за домом среди старых рам пятерых крутят. 
- Красивые? - отозвалась хозяйка на слова мужа. 
- Маленькие все красивые, - ответил Василий Иванович и пошёл по своим делам. 
     Говорят, что мы с Богом разговариваем через молитвы, а Он с нами через Евангелие и при помощи жизненных обстоятельств. Как бы притчами на яву, только умей разгадать их. Так и здесь, подготавливал Господь потихоньку хозяйку к неизбежному, и говорил обстоятельствами жизни: «Не печалься, Леонидовна, смотри, какая радость тебя ожидает, все будет хорошо, так и знай!».
 
    А меж тем Кузька стал писяться и какаться в свою постельку. Изрядно испортил свой диван и половик. Но разве это важно для любящего сердца хозяйки? В ответ на все это Людмила Леонидовна приходила, гладила по головке старого пса, меняла ему пелёнки, словно младенцу, и  постоянно дрожащего укрывала старым солдатским одеялом. 
- М-даа, это и всех нас в старости ожидает, - рассказывала Людмила Леонидовна по телефону о Кузьке сыну. - Олег говорит, что это у него инфаркт или инсульт и, чтобы не мучился, нужно пристрелить его или усыпить. Но как это, друга пристрелить? Как это, как это, как? - У Людмилы Леонидовны навернулись слезы на глазах. - Что-то я стала слезливая на старости лет, - продолжала жаловаться сыну. - Вчера смотрела историю про нашу войну. Забрали сына на передок, и как-то ему удалось связаться с отцом. Отец говорит: «Ничего сынку, мы тебя оттуда вытащим. Будет ещё на нашей улице праздник!». А сын помолчал, помолчал и так грустно говорит: «Нет, папа, наверное, мы с тобой больше никогда не увидимся!». И у меня тут же сразу слезы градом. Вот такая я слезливая стала. 
     А меж тем дожди всё шли и шли, мелкие, моросящие, долгие, противные и мерзопакостные. Как-бы выплакивая вместо хозяйки её сердце. Тем временем Кузька перестал принимать совсем пищу, а то, что хозяйка пыталась скормить, всё срыгивал. А однажды, кода тучи разошлись, и появилось солнышко, Кузька с трудом поднялся и пошёл, лёг на тёплую полянку. Солнечные лучики очень красиво переливались на его старой шкурке. Искрились, будто бы гладя его, прощались с ним, давая силу на последний переход в мир иной. Когда солнце село, Людмила Леонидовна подошла к Кузьке и сказала:
- Ну что, пойдём домой, вставай и потихонечку почапали.
Ты хоть и похудел сильно, но я тебя все равно не унесу, так что пойдём своими ножками.
     И Кузька встал и пошёл, послушно выполняя последнюю команду в своей жизни. А тем временем сучка перевела своих детей из-под оконных рам в старую будку Кузи. Заглянула Людмила Леонидовна в неё, а там не пять крутят, а целых семь штучек. Пять рыженьких и два с черно-белыми пятнышками. Взяла она самого красивого с галстучком на шее, а он потешный такой, вырывается, по сторонам крутится, возмущается на неё. Да так громко, мол: «Что это за такое форменное безобразие, как посмели меня на руки брать, да я сейчас эти руки, гав, вур скаву, врррр, ав, ав!». Вспомнилось тут же то время, когда пятнадцать лет назад маленький Кузьма выпал из будки под сильный ливень и громовые раскаты. Выпал и начал так сильно звать на помощь, так сильно плакать. А было уже поздно, и Людмила Леонидовна то ли задремала, то ли что-то делала и не слышала его. Василий Иванович же был в доме, напротив, через дорогу. Но так как шёл сильный дождь, то позвонил Людмиле по телефону и сказал, что собача сильно плачет, пойди и посмотри, что случилось. Так Людмила Леонидовна впервые встретилась сердце к сердцу со своим верным другом Кузькой... 
- Ну, что, ребятишки, подвигайте свои толстые попки, мама вам есть принесла, -  и Людмила Леонидовна поставила в будку миску с угощением для щенят. 
     А в ночь на двадцать первое ноября, как раз на Архистратига Михаила, поднялся такой сильный ветер с дождём, что из дрожащего Кузьки сильным порывом ветра выдулась душа. Тут же подхватил её Божий посланник и унёс её туда, откуда она когда-то пришла в этот бренный мир. 
     Отнёс Василий Иванович тело верного друга на край огорода да спрятал под холмик. «Ну, что, Кузьма, охраняй теперь тут наше хозяйство от бурьянов!». Сказал, вздохнул, постоял минутку, взял лопату, да и пошёл в дом - думала так в своих мыслях Людмила Леонидовна. Потому что сама хоронить не могла, не смог как оказалось и Василий Иванович. Уж больно дорог был им этот лохматый друг. Пусть будет лучше так, что он вроде бы куда-то убежал, за какой-то новой сучкой, чем стоять у могилки с лопатой - продолжали думать каждый свою историю в своих сердцах хозяева. 
- Позовём Сашку? - спросила жена у мужа. 
- Позовём, он любит земляные работы! 
     На тачечке Сашка увёз Кузьку в конец огорода и спрятал под кустом терновника. Позже спустя две недели заберут Сашку на фронт. А Людмила Леонидовна будет вздыхать с тяжкой думой, и перебирать по пальцам тех, кого забрал этот страшный двадцать четвёртый год: 
- Муж Гальки, сестра Клава, Бэлочка, Кузька, вот и Сашку забрали! Жив ли, где сейчас, вернётся ли? - продолжало сокрушаться доброе старческое сердце. - Ох хохоюшки хохо. 
     А утром когда Людмила Леонидовна несла еду собакам, а на встречу к ней уже бежали семь потешных кутят. А во главе самый дзявкучий, красивый с галстучком на шее черно-белый щенок по кличке Кузька. 
 
P. S. - Я тебе не рассказывала, нет?  Оказывается Олег себе восьмого щенка забрал! Да, это когда сучка перевела свой выводок сюда, вниз, Олег увидел их и пришёл полюбоваться. Ну, маленькие все же красивые. Взял одного и не смог отпустить, сказало сердце Олега: «Моё!».  Сунул пузатенького запазуху и понёс домой. 
     А я спрашиваю у Олега:
- А цветом хоть каким кутенок? 
- Рыжим, - отвечает. 
     Это получается, Петровночка, с которой он сошёлся - рыжая. Лялька, цыганка хитрая собачонка - рыжая. Овчарка, которую он недавно с города привёз - рыжая. И это кутя тоже - рыжее. Как там, в детской песенке поётся: «Рыжий папа, рыжий дед, рыжим стал весь белый свет!». И ещё можно добавить слова: «В эту рыжую осень и взмахнуть как в старой сказке крестная фея рукой!». Хотя получается, Олег же уже почти седой. Значит, белый дед в рыжем царстве! Ха-ха, кино и домино!
 
Конец.