Генеральша. Глава 11. Вербовка

После встречи с Борисом прошло уже более трёх недель. Грусть постепенно развеялась. И даже, когда Катерина играла Шопена, которого поначалу играть избегала, дабы воспоминаниями не колоть себе сердце, связь музыки с образом Бориса понемногу ослабла. Хотя нет-нет, да и где-то вдалеке-вдалеке промелькнёт  чувство сожаления, что не послушалась своего сердца. 
С Ритой они встретились всего один раз. Никаких разговоров, намёков, тем более, упрёков по поводу визита Галеева не было. Она была вроде бы такой же, как обычно,  ироничной и прямолинейной. Про Бориса Катя даже не пыталась ничего выяснять. И вообще, вся их встреча была, словно встреча давних подруг, пути которых давно разошлись и остались только воспоминания о былых отношениях. Очарование Ритой и безудержное восхищение всем, что она делает, будь то, её голос, манера общения, наряды, её экзальтация, как-то ушло и появилось чувство неловкости, за те минуты, как тогда казалось, блаженства с ней. Что-то надломилось в Кате, произошла какая-то переоценка. Она сама не могла понять, осознать, что произошло. Был ли виной этому Борис и то пренебрежительное: «Борис?»,  брошенное Ритой, когда она  спросила о нём? Вероятно. Катя отнесла это на свой счёт. Будто это пренебрежение относилось к её выбору, к её грёзам, к её несбывшейся мечте.
Иван Никитич опять отсутствовал. На этот раз командировка затянулась и Катя даже немного заскучала. Она стала больше уделять времени музыке. И если раньше играла в свое удовольствие, то теперь, постоянно вспоминая слова Богемского не хоронить свой талант, усердно тренировала пальцы сложными этюдами и упражнениями, будто бы готовилась к какому-то конкурсу или концерту.
Всё немного успокоилось, стало размеренным и неспешным. В отсутствие Ивана Никитича, Акулина приходила редко, пыталась несколько раз издалека завести разговор о беременности, но Катя сразу же пресекала его. 
Катерина чувствовала, что она снова беременна. На этот раз она её не пугала, скорее обязывала «соответствовать». Такого сильного токсикоза, какой был в первый раз, не было и беременность теперь, казалась каким-то санаторным времяпрепровождением  — спокойным и созерцательным.
Иван Никитич вернулся в начале сентября, уставший и задумчивый. Акулина с его появлением сразу же наполнила кухню своей бурной деятельностью, запахами выпечки и стряпни. Катю это не раздражало, напротив, была даже рада её сырникам, пирожкам и умопомрачительным чебурекам, которая та готовила  непревзойдённо вкусными. Отчего Катя сама немного округлилась  и чувствовала себя сытой уткой, высиживающей яйца. Акулине был по душе проснувшийся аппетит Катерины и от этого ещё сильнее разыгралось её кулинарное вдохновение, будто был найден новый объект для откорма.
  Она стала готовить затейливые пирожные, печенье, кексы, блинчики со всевозможной начинкой, получая удовольствие от Катиного удивления своим  мастерством и вкусом блюд. Усевшись напротив, наблюдая за Катей, приговаривала: «Ты, дочка, ешь больше, тебе силы нужны. Уж больно ты худа. Ребёночка носить —  силы нужны». Катя смущалась, но молчала. Она смирилась, что её беременность уже ни для кого не секрет и была даже рада, что не нужно этого скрывать и таиться. Но выспрашивать советов у Акулины по-прежнему не хотела.
Не прошло и трёх дней, после приезда, как Галеев неожиданно спросил Катерину, когда будет премьера у Риты. Катя немного растерялась, совсем забыла, что они были приглашены, да и удивил интерес Ивана Никитича к такому жанру, как оперетта,  который совершенно не соответствовал его натуре.
— Не знаю, — пространно ответила Катя и подумала, что почему-то совершенно перестало тянуть к Рите.
— Ну, а чего в четырёх стенах сидеть? Сходим, послушаем, приобщимся, так сказать, к культуре. 
— Хорошо, я спрошу, — покорно согласилась Катя. Немного забавен был интерес Ивана Никитича к культуре, особенно музыкальной, чего раньше никогда не наблюдалось. Катя даже подумала, что ничего не делала для того, чтобы как-то приобщить мужа к музыке. Она старалась при нём не играть, не слушать, словно что-то  в этом было зазорное, праздное, лишенное серьёзности, словно забава. Вдруг подумалось, что этот спектакль как-то откроет перед Иваном Никитичем дверь в мир музыки и она станет его проводником в нём. И может быть они станут ближе, он станет мягче, приветливей, как тогда, в Анапе.
Начало сентября принесло новые впечатления. Рядом с домом была школа и двор с наступлением нового учебного года наполнился детским смехом, гомоном, суетой. Словно стайки воробьёв, девочки слетались в группки, весело щебетали и внезапно, будто испугавшись, вспорхнув с одного места, разбегаясь и снова собираясь на новом. Катя с ностальгией наблюдала за школьницами. Белые банты, передники уносили её в своё недавнее детство. Школа была женской и это был последний год раздельного обучения. К ностальгии добавились мысли, что может быть, она родит девочку и будет водить её в эту школу, готовить с ней уроки, учить музыке и посвятит ей всю свою жизнь, всё своё время. И всё будет прекрасно, светло и радостно.

***

Рита вышла из театра около семи. Уже стемнело. Пройдя несколько метров, возле неё остановилась машина.
— Маргарита! — окликнул её голос с заметным акцентом.
Рита остановилась. Это был Эндрю. Как всегда элегантный, в двубортном пиджаке и шляпе, похожий на чикагского гангстера времён Капоне.
— Я подвезу тебья! — Эндрю приветливо приподнял, здороваясь,  шляпу, оббежал машину и открыл дверь. Рита несколько секунд раздумывала над случайностью его появления, но всё же решила сесть в машину.
— Вы что, меня караулили? — спросила Рита, когда Эндрю отъехал.
— Не-е-ет! — широко улыбнулся  Эндрю, — Ты опьять говоришь мне «ви»? Я не терьяю надежды, что ты согласишься выйти за менья.
— Ты же знаешь, что это невозможно.
— Нет ничего невозможного, если есть мечта!  Ха-ха-ха! У тебья есть мечта?!
— Эндрю,  у меня есть жених, которого я жду, — сухо ответила Рита. — Что ты тут делаешь?
— Ты мнье не вьеришь. Я просто ехал и увидьел тебья, — Эндрю посерьёзнел, — Жених… Разве нам было плёхо вдвоём? Такая девушка должна жить в роскоши, а не в этой ужасной странье… Я могу тебье помочь…
— Зачем ты мне всё это говоришь?
Эндрю остановил машину и внимательно взглянул на Риту. 
— Почему ты остановился?
— Я хочу предложить тебье бизнес.
— Что? Какой бизнес? Не дури мне голову,  прошу!
— Это сделка, по-русски… У тебья будут деньги, много деньег.
— У меня, скорее, будет большой срок и деньги мне не понадобятся. Или мы едем или я выхожу.
— Рита… 
Эндрю недовольно повел головой. Он потянулся в карман пиджака и достал фотографию.
— Тебье знакома эта дьевушка?
На фото была Катя во всей своей нагой красе. Рита вздрогнула, подняла взгляд на Эндрю, затем опять на фото, пожала плечами.
— Может и знаю, мало ли…
Эндрю достал ещё снимок, где они были вдвоём с Катей. Содомского почему-то не впечатлило совместное фото и он оставил только один снимок.
— А так?
— Откуда она у тебя?! — повысила голос Рита.
— Значит, ты её знаешь…, — он вложил фотографию назад в карман. — Я её купил и купил ещё одну… дьевушку…, — Эндрю расплылся в улыбке. Он вытащил из другого кармана фотографию. На ней была уже одна Рита. Из последних снимков Содомского.  Американец выставил фото на вытянутую руку, — какое тело… грудь…
Рита  попыталась вырвать фотографию, но Эндрю жестко схватил её за руку и откинул на спинку сиденья.
— Сколько дают в СССР за порнографию?
— Что ты хочешь?
— Эта дьевушка, жена генерала Галеева?
— Я не знаю, чья она жена, — резко ответила Рита.
— Не-ет… Ты знаешь. Тебье ничего не нужно делать. Помоги мне встретится с ним.
— Так встречайся, я тут к чему?
— Ты должна… как это… понравиться ему, чтобы он тебья полюбил. Тебье же это не трудно? А потом, ты познакомишь менья. Вот и всье…
Рита задумалась. Раньше она не могла себе и представить, что её, пусть и непристойный, но никому не несущий вреда, приработок отзовётся таким образом. В её жизни было много случаев, когда от страха отнимались ноги, цепенело тело или до боли сжималось внизу живота. Она смотрела смерти в глаза, когда в июле сорок первого их поезд попал под бомбёжку под Киевом, когда чудом не сбросили с поезда какие-то ублюдки, промышлявшие разбоем, а она вступилась за старика, у которого они пытались отнять чемодан. Казалось, все те переплеты и тяготы, через которые  провела её жизнь, закалили её, образовался крепкий панцирь из опыта, цинизма, отваги, порой, бесшабашности. Но сейчас она почувствовала, что пробрались к её самому незащищённому, нежному месту. И полбеды, когда бы это касалось её самой. Но она втянула в это Катю, эту глупенькую и романтическую девушку, которой так хотелось быть похожей на неё. Ей это льстило, ей хотелось ещё больше удивлять, был азарт, какой бывает у артиста, нашедшего благодатного и восторженного зрителя. Сейчас же она почувствовала тот холодок, поднимающийся снизу, сковывающий ноги, сдавливающий грудь. Первым  приходит  чувство, что всё ещё можно исправить, переиграть. А потом тебя пронизывает отчаяние и страх.
Рита глубоко вздохнула.
— Если ты рассчитываешь сделать из меня дешёвую шлюху, то это не по адресу!
— Зачем дешёвую? Дорогую, очень дорогую. Ведь тебье это ничего не стоит.
Эндрю пошловато хмыкнул.
— Какая же ты мразь… Ещё замуж предлагал!
Американец продолжал  держать ту же улыбку.
— Я и сейчас предлагаю! Ха-ха-ха! Ну, так чьто? Ты согласна?
— Замуж? Нет! А над остальным я подумаю.
— Рита, не нужно играть со мной, — посерьёзнел Эндрю, — ты ответишь сейчас.
— И что, если я соглашусь? Пятьдесят восьмая, прим один? Измена Родине?
— За секс не судят, даже в СССР.
— За что? — не поняла Рита.
— Секс… Когда люди делать любов, — американец дополнил сказанное пальцами, — понимаешь?
«Почему я считала этого  американца простым повесой и прожигателем жизни?»,  — размышляла Рита строго глядя на руки Эндрю, объясняющие, что такое секс, — «Он застал меня врасплох. И что теперь делать? Эк, как всё обернулось. Что он может сделать? Пришлет в партком мою фотографию? Это будет не просто скандал. Припомнят мою историю с Глебом. Уж я представляю, в каких формулировках всё будет состряпано. Но и  если я откажусь — пострадает Катя. Наверняка он будет действовать и через неё. Что же делать?» — судорожно путались мысли.
— Я соглашусь, но с одним условием, — решила Рита, — Эта девушка…  Если ты станешь использовать её в своих делишках…
— Это твоя девушка?
— Ты слышишь?! Это не твоё дело! Ты сейчас должен мне сказать, что ты её  трогать не будешь!
Эндрю молчал с загадочной улыбкой, повышая цену своему слову, как можно выше.
— Ну?! — не выдержала Рита.
«Эх, будь я мужиком, придушила бы на месте эту гадину!» — думала Рита, с ненавистью всматриваясь в лощенное лицо американца.
—Хорошо, — ответил Эндрю после долгой  паузы, — всьо будьет зависеть от тебья. 
— Отдай мне её снимки!
— Но, но… это моя страховка, что ты будьешь делать всьо, как надо.
— Получишь ты своего Галеева, — решительно сказала Рита, — а остальное — не моя забота! Поехали! Кто-то хотел довезти меня домой?
Машина тронулась, оставив белое облако в сентябрьском студеном воздухе. Жизнь перевернула новую страницу, сделав невозможным что-либо исправить, стереть, дописать на прежней. Может быть, предложение американца и получило бы сразу — от ворот  поворот, но было одно обстоятельство, которое перевесило чаши весов в его пользу. Это обстоятельство — был сам Галеев. Нужно же было такому случиться, что мужем Кати оказался тот самый подполковник, с которым Рита столкнулась в Явасе. И как она не поверила интуиции этой девочки. Ни на секунду не усомнилась — не может такого быть! Отбросила даже самую малость этой возможности. А оказалось — он это. Он. 
А её вот Иван Никитич не признал, когда пожаловал с визитом. Не признал. Да и не мудрено, столько лет прошло. Да и как тут признаешь, когда с пьяного глазу в полутёмном кабинете насиловал какую-то кулёму в платке. Чёрт её разберет. А вот Рита сразу его узнала. Сразу, как только у дома остановился и из машины вышел, на глаза фуражку натянул. Но виду тогда не подала, даже бровь не дёрнулась. И Кате не гу-гу.  Зачем? А теперь месть взыграла. И нужно было такому случиться, чтобы именно Галеев понадобился американцу и именно Катины фотографии  попали ему в руки. Продай Содомский их кому другому или  уничтожь он плёнку, как бы всё обернулось? Но было именно так. Каким-то чертовским провидением, будто сам дьявол связывал нити, тянущиеся от каждого человека, между собой в одну только ему ведомою связку. И уже не оторваться, не отвязаться. Крепко связал.
Рита сразу поняла, что соблазнить Галеева — пара пустяков. Глаз загорелся у генерала, словно с голодухи, ещё тогда, у неё дома. Даром, что жена молодая рядом. Видать не то он хочет, что она может или не умеет вовсе. Стоило кокетливо улыбнуться и скосить глазки набок и — всё. Если он не полный болван — клюнет. А то, что Галеев не болван — бесспорно. Мужлан? Да. Тогда о мести и не думала, а сейчас созрела. Но что делать, чтобы Катю не зацепить? Чтобы только Галееву больно сделать?



***

Катя появилась у Риты через пару дней. Зашла тихая, чужая, глаза отводила, будто  грех за ней какой. Да и Рите после всего, что произошло, тяжело было смотреть тем прямым, немного лукавым взглядом, который всегда нравился Кате. 
— Как ты съездила? — глубоко вздохнула Катя. Спросила больше для порядку,   чем из интереса. Обвела взглядом комнату с какой-то тоской. Присела на стул.
— Да как… Обычно, — нехотя ответила подруга, — Что с тобой?
Рита откровенно разглядывала Катю
— В каком смысле?
— В смысле… Тебя, что пчелы покусали?
— Почему? — встрепенулась Катя, залилась румянцем и захлопала ресницами.
— Да ты смотри, брюхо какое наела!
Катя машинально схватилась за живот и густо покраснела. С гневом посмотрела на подругу.
— Зачем ты так? Я уйду…
Она встала. Рита подошла  вплотную, что чувствовалось её дыхание.
— Что случилось? Ты избегаешь меня? Не заходишь… Не зашла, когда я приехала. Стала какой-то чужой.
Что  ответить? Что обиделась за пренебрежительный тон в отношении Бориса? Глупо. Что пресытилась удивляться её поступкам, очаровываться её выходками? Глаза наполнились слезами. Почему-то стало жалко всё, что было между ними, словно кто разлучал их. Катя отвернулась, чтобы не показывать слёз.
— Ну что ты, дурёха?
Рита взяла её за плечи и заглянула в глаза.
— Я беременная…,— всхлипнула  Катерина.
— Боже! Опять?! Ты опять хочешь делать аборт?!
— Нет… Я решила рожать. Акулина говорит, нужно поправиться, чтобы силы были.
— А ты что, собираешься бегемотика родить? Вон раздобрела, как кулебяка.
Рита спросила так серьёзно такую глупость, что Катю начал душить смех. Почему-то  стало жутко смешно. И из-за бегемотика и из-за кулебяки. И совершенно не было обидно. Она вначале сдержано хихикнула, а затем, закрыв руками рот, взахлёб рассмеялась. И чем дольше лицо Риты оставалось серьёзным, тем смешнее становился её вопрос. Вскоре не выдержала и сама Рита. Комната наполнилась звонким, искренним, безудержным смехом.
—  Бе-беге-ге… ха-ха-ха! Бегемотика… Ха-ха-ха-ха! Кулебяка! — вздрагивала Катя от хохота, — Бегемотик Галеев! Ха-ха-ха!
При слове «Галеев», Рита посерьёзнела, опустила голову и нежно обняла Катю. Та ещё какое-то время продолжала вздрагивать в объятиях, затем глубоко вздохнула и тоже обняла Риту. Девушки плотно прижались друг другу так, что Катя грудью отчётливо почувствовала биение Ритиного сердца. Она посмотрела на подругу. Рита подняла взгляд с поволокой и потянулась губами к губам Кати. Катерина вздрогнула, отвернулась и напряглась.
— Не надо…, — прошептала она.
— Как хочешь…
Рита отошла и вздохнула.
— Так, а когда твоя кухарка стала для тебя авторитетом?
Катя растерялась.
— Да… она… Зачем ты так? Она тоже человек!
— Не спорю, но когда Акулина стала для тебя ценным советчиком?
Катя пожала плечами. Она не ожидала столь резкого перехода.
— Я не во всём её слушаю, но…
— Вот что я тебе скажу, Катюша, не превратись в клушу в застиранном халате и  хронически беременную.
— Ты завидуешь?
Рита резанула взглядом.
— Ты гвоздика, не звездика-ка!... Дурочка…  Так, ладно… Зачем приходила-то?
— Извини… я не хотела…, — вздохнула Катя, — Иван Никитич спрашивал, когда у вас премьера?
— Премьера? — повторила Рита и по лицу скользнула еле заметная улыбка. —  Ориентировочно второго. А что, генерал Галеев соизволил почтить нас своим присутствием?
— Да… проснулся  театрал… А что за спектакль?
Рита улыбнулась и закивала.
— Соловьёв-Седой,  «Самое заветное».
— Ты тоже играешь?
— А то… Хм…  Зину…
— Здорово…
— Ну, а Бориса ты нашла?
Катерина вздрогнула, опустила голову.
— Что, — внимательно проследила за реакцией Рита, — не нашла? Хм… Видела Богемского, говорил, налетела на него, «Дайте мне Бориса! Срочно! Где найти?!» Зачем тебе он нужен?
— Незачем, — накуксилась Катя.
— Вот и я говорю, незачем.
— А тебе Глеб был зачем? — оскорбилась Катя.
— Глеб… Что ты равняешь? Ты что же думала, что этот застенчивый мальчик раскроет в тебе женщину? Его самого ещё учить и учить. Тут опыт нужен и талант.
— Почему всё нужно сводить к этому?!
— А к чему?
— Просто он… Просто… Я пошла…
Катя направилась к двери.
— Так, что «просто»? Просто влюбилась? Так и скажи!
— А ты считаешь, он этого не достоин?! — с гневом ответила Катерина.
Рита пожала плечами.
— Кстати о тебе Юрий, друг его рыжий, спрашивал. Всё не угомонится затащить тебя в свою банду. Ну, передам ему, что ты искала Бориса. Передать?
— Нет! — вспыхнула Катя.
— Ой…,— уставшим голосом вздохнула Рита, — разберись сама для начала, чего ты хочешь, а потом и спрашивай. А если это любовь, не обрезай ей крылья, лети, потом они не вырастут. Зайди в конце месяца, я контрамарки постараюсь достать. На премьеру, тяжко будет. Зайдёшь?
— Зайду. Спасибо.
— Да погоди благодарить-то.  Я у Кацафы попрошу…  А… Галеев…
Катя вопросительно посмотрела. Рита замешкалась, замотала головой.
— Что, Галеев?
— Да ничего. Хотела спросить, он в командировку-то не укатит?
— Не знаю…
— Куда эт он ездит всё время?
— На Урал, говорил, в Казахстан. А что?
— Да нет, ничего… Не пропадай, — с тоской сказала Рита.