Ленинградские коммуналки

            Нас с сестрой, она была старше меня на 1,5 года, воспитывала обожаемая нами бабушка Маша – истинная петербурженка – интеллигентная, добрая, внимательная.  Рано утром она приходила к нам в квартиру и, пока мы с сестрой спали, ставила на буфет 2 стаканчика с водой. Вода была сладкой, если мы хорошо вели себя накануне и вовремя ложились спать, или горькой, если в чем-то провинились. Надо сказать, что вода в обоих стаканчиках всегда была сладкой, потому что бабуля прощала нам все шалости! Правилам хорошего тона, французскому языку (кое-что я помню до сих пор), старинным играм «Барыне прислали туалет, в туалете 100 рублей…», в бирюльки и другим дореволюционным играм тоже учила нас бабушка.
       Духовником её большой семьи был батюшка Иоанн. Помню рассказ бабули о том, что накануне своего первого бала она сильно натерла ногу и бальные туфли невозможно было надеть! С заплаканным лицом Мария встретила посетившего их дом батюшку и проблема была сразу решена – ему было достаточно просто прикоснуться к ноге! Еще бабушка вспоминала, что однажды урок истории в гимназии, где она училась, посетила Императрица Александра Федоровна и Мари (так называли бабушку) вызвали отвечать урок. Волнение было таким сильным, что вместо «Императрица Екатерина заключила перемирие с турками», она произнесла: «Императрица Екатерина заключила перетурие с мирками». Её Императорское Величество смеялась от души и гладила пунцовую от стыда гимназистку по головке.
       Шли годы, в жизнь семьи ворвались две революции, разделив большую семью бабушки на белых и красных, 1-я мировая война, а затем такая страшная вторая. 
       Во время блокады Ленинграда умер муж бабули, отец нашей мамы и её брата Андрея. Андрей сразу, совсем мальчишкой, ушел на фронт, а маму с бабушкой и её родной сестрой Надеждой после снятия блокады эвакуировали в сибирский поселок Юрга, где им была предоставлена маленькая комнатка и работа на крупозаводе. Там же мама продолжала учиться, добираясь до школы в лютые сибирские морозы по пояс в снегу. Спали мама с бабушкой на одной узкой кровати и переворачивались на другой бок по команде. Когда же появилась возможность и они смогли вернуться в Ленинград, оказалось, что обе квартиры (бабушки и её сестры) заняты, а новые жильцы не собираются их освобождать. Более того, на помойку были выброшены дорогие сердцу вещи и фотографии, некоторые из которых мама смогла найти, отмыть и сохранить. А вот жить было негде.
       Сестра бабули до войны работала бухгалтером в Университете, куда вернулась, и ей сразу предоставили комнату в коммунальной квартире. А бабушка с мамой сначала ютились в подвале Академии художеств, где было сыро и темно, а ночью крысы не давали спать, громко топая по цементному полу коридора. Немного позже освободилась комната в ведомственном доме и бабуле, которая устроилась работать секретарем-машинисткой в Академию, разрешили эту комнатку занять. Таким образом, дочери управляющего знаменитой табачной фабрикой «Лафермъ», выросшие в прекрасном частном доме в роскоши и достатке, оказались в коммунальных квартирах в малюсеньких комнатах, чему были невероятно рады!
       Так получилось, что мы с сестрой никогда не жили в коммуналках. Однако ходить в гости к бабуле и тете Наде, как мы называли бабушкину сестру, было настоящим счастьем! Это были настоящие петербургские коммунальные квартиры, где жили невероятно интересные люди!
       В комнате, которая располагалась напротив маленькой комнатки двоюродной бабушки, жил настоящий петербургский интеллигент. В те годы я была маленькой девочкой, но с упоением слушала его интересные рассказы о городе, о людях, событиях. Когда же повзрослела, могла позвонить и, назвав адрес понравившегося мне дома, тут же получить исчерпывающую информацию о его архитекторе, дате постройки, о связанных с этим домом событиях, об известных личностях, владевших им или живших в этом доме когда-то.
       Квартира, в которой жила бабуля, располагалась во дворе Академии художеств, прямо у Академического сада. В саду, рядом с Мозаичной мастерской мы с сестрой собирали кусочки смальты и закапывали так называемые «секреты». Обломки гипсовых скульптур были самым лучшим мелом! А смотреть на лошадей, которых выгуливали перед тем, как поставить их перед будущими художниками, было большой радостью!
       Мы обожали бабушку, да и сама квартира, где она жила, была для нас с сестрой оазисом тепла, интереса, радушия.
       Напротив комнаты бабушки Маши жила молодая девушка, называвшая нас с сестрой Кнопка и Пуговица, что нас не обижало, наоборот забавляло. Мы вместе играли в разные старинные игры, а когда она что-то шила или вязала, с удовольствием рассматривали её изделия и старались помочь.
       В комнате рядом жил известный живописец и педагог, профессор, картины которого можно видеть и в Академии художеств, и в частных коллекциях, и на различных выставках. Жена художника- чудесная милая и добрая женщина, относилась к нам очень радушно. Иногда зимой мы семьей ездили к ним на дачу кататься на лыжах.
       Была в квартире еще одна комната, там царил какой-то непонятный нам-детям антураж. Высокая ширма, обтянутая черным шелком с аистами, скрывала часть помещения, куда очень хотелось заглянуть. Рядом с кушеткой стояли красивые напольные вазы. У окна на маленьком столике расположилась радиола, зеленый огонек которой пугал и манил. В этой комнате обитал пожилой обрусевший немец с супругой. Мы заходили к ним с каким-то благоговением до тех пор, пока не узнали, что наполненная фруктами шикарная хрустальная ваза ночью служила хозяевам для совсем иных, весьма приземленных целей.
       Зато мы дружили с внуком и внучкой немца, причем дружили очень долго, пока судьба не развела нас.
       Да, коммунальные квартиры, очевидно, были разные, разными были и жильцы в них. И, хотя мы с сестрой никогда не жили в «коммуналках», нам повезло узнать их лучшую ипостась.