ИИ

          У вахтера Вячеслава Васильевича фамилия была соответствующая – Тихонов. Приятели называли его «Штирлиц», а за глаза — «Штандартенфюрер», что более соответствовало непростому характеру гражданина Тихонова. А непростота эта выражалась в крайней степени дотошности и пунктуальности, особенно во время дежурства. Штандартенфюрер строго следил за тем, чтобы никто из сотрудников режимного НИИ, где он трудился, не пытался покинуть учреждение в рабочее время, не имея на то определённого документа. А по утрам, когда какой-нибудь бедолага не успевал к звонку, возвещающему начало рабочего дня, по вестибюлю разносился хорошо поставленный голос Вячеслава Васильевича: «Опоздали? Очень плохо! Сдавайте пропуск. Потом получите его в отделе кадров с соответствующим взысканием!»
          Но речь пойдет не об этом. А о стихах. И песнях.
          Стихов Вячеслав Васильевич не писал ни в детстве, ни в юности, ни, тем более, в зрелом возрасте. То же можно сказать и о песнях, хотя кое-какие музыкальные навыки он в детстве получил. И только, когда перешагнул отметку «65+», вдруг обнаружил в себе эти способности.
          А началось все с того, что жена как-то сказала: «Ну, что ты за сухарь стал! Когда мы познакомились, на мандолине играл! Песни пел! А сейчас что? Разучил бы какую-нибудь песенку для внука. У него скоро день рождения».
          «А ведь, правда, — подумал тогда Вячеслав Васильевич. — Внук и не знает, что я в детстве какое-то время ходил в музыкальную школу. Под неусыпным взором мамы и бабушки. И хотя терпеть не мог эти занятия, но чему-то всё же научился».
          Мандолина была снята с антресолей, и Вячеслав Васильевич попытался сыграть что-нибудь из прошлого репертуара. Получилось плохо. Мысленно поставив себе единицу, Вячеслав Васильевич решил, что проще будет спеть какую-нибудь песенку под простой аккомпанемент. Типа «К сожаленью, день рожденья только раз в году».
          Перебирая струны потерявшими былую беглость пальцами, он неожиданно стал напевать совершенно новые слова. Слова цеплялись друг за друга, выстраивались в хорошо организованные строчки, а рифмы… рифмы легко и свободно выскакивали откуда-то из глубины подсознания и не вызывали ни каких мучительных поисков. Через пять минут песенка была готова. Вячеслав Васильевич быстро записал её на лежавшем на краю стола листочке и пошёл показывать свой первый опус жене.
          — Сам, что ли, придумал? — недоверчиво спросила жена, когда затих последний аккорд.
          — Конечно! А кто же ещё? — как само собой разумеющееся ответил Вячеслав Васильевич.

          Через месяц он пришёл на прослушивание в клуб бардовской песни «Созвучия». Как новичку Вячеславу Васильевичу предлагалось спеть три разных по характеру песни.
          — Что, исполнять будем? — спросил, увидев мандолину, один из членов клуба — высокий, широкоплечий, напоминающий тренера-тяжелоатлета. — Если какое-нибудь «суль маре люччика», то это не к нам. Идите в хоровой кружок.
          — Нет. «Суль маре люччика» мне не потянуть, — пристально глядя в глаза широкоплечему, ответил Вячеслав Васильевич, в котором в этот момент пробудился Штандартенфюрер. — Своё спою.
          Обсуждение было достаточно эмоциональным. Кто-то говорил, что мандолина — инструмент нехарактерный для традиционной бардовской песни, кто-то возражал, что некоторые авторы играют и на баяне, и на синтезаторе, вспомнили даже одного бывшего члена клуба, который лихо подыгрывал себе на банджо. Но все сошлись на том, что песни хорошие, да и тексты весьма высокого уровня.
          Так Вячеслав Васильевич стал активным участником этого клуба. И ключевым в его теперешней жизни появилось слово, о котором раньше как-то и думать было неловко, — «творчество». Песенно-поэтическая стихия настолько захватила «Итальянца», как называли его теперь в клубе, что это вызывало крайнее недовольство жены.
          «Опять на своё „трень-брень“ собрался? — кривилась она, видя, как её муж бережно укладывает в чехол мандолину. — Уж лучше бы на рыбалку ходил. Всё больше пользы!»
          Однако новоначальный бард не принимал эти реплики всерьёз. Однажды он услышал через полузакрытую входную дверь разговор жены с соседкой по площадке. Та говорила: «Тебе-то чего, не пьет ведь! Радуйся!», на что жена отвечала: «Да понимаю я, всё понимаю». И это знание позволяло ему совершенно спокойно сидеть вечерами с карандашом и листком бумаги, на который легко ложились написанные аккуратным почерком рифмованные строки. Хуже дело было с мелодиями, но для бардовской песни это не было главным, к тому же Итальянец так умело вставлял в аккомпанемент когда-то выученные проигрыши, что у слушателей создавалось впечатление утончённого мелодизма автора.
          А в клубе Вячеслав Васильевич больше всего сдружился с широкоплечим тренером, который на самом деле никакого отношения к спорту не имел, а был стоматологом. Именно он рекомендовал прочитать несколько серьёзных книг по теории и практике стихосложения, рассказывал о современном состоянии авторской песни, давал слушать наиболее интересные записи. И бывший Штандартенфюрер-Штирлиц полностью погрузился в совершенно новый для себя мир. Мало того, он изменился и внешне: откуда-то вдруг появился сокрытой до того артистизм, лёгкость общения с другими, даже малознакомыми людьми, и исчезла с лица недовольная, брюзгливая старческая гримаса.
          Жена, заметив все эти метаморфозы, сказала только: «Смотри-и-и! Не дай Бог узнаю…»

          В один из вечеров Вячеслав Васильевич возвращался домой с клубных посиделок вместе со Стоматологом.
          — А ты не хотел бы попробовать записать свои песни в инструментальном варианте? — спросил Стоматолог. — Мне кажется, они совсем по-другому бы зазвучали.
          — Хотеть-то хотел бы, а где я возьму бесплатных музыкантов и студию?
          — Да не надо этого! Есть куча компьютерных программ. Ты пишешь ноты, а программа по ним играет. Потом наложишь свой голос и всё. Только микрофон для вокала нужен поприличнее.
          — Ну-у-у. Это ведь программы надо знать. И, наверное, компьютер мощный иметь.
          — Программам недолго и научиться. Пособий полно в интернете. А комп сойдет обычный, не видео же будешь монтировать. Лишь бы звуковая карта тянула.
          — А сами программы?
          — И программы, — хитровато прищурился Стоматолог, – там же, в сети. Кстати я могу тебя познакомить с одним парнем. Он все эти премудрости знает на пять! Поговори с ним, он тебе поможет. И возьмёт копейки. Ты только нотками всё запиши, ведь знаешь как?
          — Знаю, конечно. Недаром нас в кружке натаскивали.

          Парень, к которому направил Вячеслава Васильевича Стоматолог, оказался его сыном. Когда Тихонов переступил порог комнаты, то ему показалось, что попал он не в жилое помещение, а в какую-то научную лабораторию. Вокруг, кроме нескольких гитар, большой клавиатуры и компьютерных мониторов, были ещё какие-то загадочные, с множеством кнопочек, ползунков и рукояток, приборы.
Вячеслав Васильевич протянул парню листочки с нотной бумагой.
          — Вот, я тут расписал партии. Только струнные и барабаны. Минимальный состав.
          Парень посмотрел на ноты и сказал:
          — Если вы привыкли к традиционным нотам, то я могу рекомендовать программы для их записи прямо на компьютере. Не надо будет писать вручную. И для аранжировщика так будет проще.
          — Да я, — замялся Вячеслав Васильевич, — пока только для пробы. Посмотреть, как получиться.
          — Ну, хорошо, — ответил парень. — Аранжировку сделаю к завтрашнему дню. А вы подготовьтесь к записи голоса. Запишем, сведем и завтра же я вам выдам диск. Или скину на флешку — как вам удобнее.
          — Скажите, а сейчас многие записывают музыку именно так? Не с живыми музыкантами?
          — Записывают по-разному. Если бюджет не позволяет пригласить исполнителей, то используют компьютер. А вообще-то, сейчас мощно развивается искусственный интеллект. ИИ. Слышали, наверно?
          Вячеслав Васильевич кивнул:
          — Да, читал об этом.
          — Так вот, — продолжил парень. — У меня появилась новая программа. Хотите продемонстрирую? Это займет не больше пяти минут.
          — Хорошо, — заинтересовался Вячеслав Васильевич.
          — Так... — парень взял листок с текстом песни и подошел к компьютеру. — У вас песня об осени, о бабьем лете и о расставании с женщиной. Вот эти данные и введем. Обозначим жанр. Назначим голос. Пусть будет баритон. Ждем...
          Когда комнату заполнил приятный мужской голос в сопровождении фортепиано, гитар и скрипки, у Вячеслава Васильевича сильно забилось сердце: уж больно хороши были слова — совершенно другие, но полностью соответствовавшие теме его песни, а мелодию, которую выдал этот ИИ, бард Итальянец не смог бы написать никогда.
          — Искусственный интеллект, — глуховато и немного растерянно произнес парень, — компилирует то, что было создано ранее и что хранится в его памяти. Новых прорывов от него ждать не следует. Пока... А потом...
          — Что потом? — также глуховато, в тон парню, спросил Вячеслав Васильевич.
          — Потом, — тут парень с каким-то сожалением и грустью окинул взглядом свою комнату, — боюсь, этот ИИ освободит нас не от рутинного труда, как все думали, а...
          — От творчества? — изумился Вячеслав Васильевич.
          Парень в ответ промолчал.
          Они сдержанно попрощались, договорились о времени завтрашней встречи, и Тихонов вышел на улицу.
          Шёл снег. Мягкий, успокаивающий...
          А Вячеслав Васильевич, подняв к небу лицо, вдруг захохотал. Хохот был громким, протяжным и временами походил на вопль.
          В первом этаже открылась форточка и кто-то крикнул: «Заглохни, придурок!»
          Но Штирлиц-Штандартенфюрер-Итальянец не слышал этого крика и всё хохотал, подняв в глаза вверх, к искрящемуся хороводу снежинок...

          2025