Тишина. Книга 1 Через Великий лес

ТИШИНА. КНИГА 1: ЧЕРЕЗ ВЕЛИКИЙ ЛЕС

Глава 1.
ОТПРАВЛЕНИЕ КОРАБЛЕЙ

[Свободные Земли: Ваар, Западные Берега. Фир-энм-Хайт. Год 486 века Исхода, месяц Тёплых Ночей.]

…Положение Пределов: И вот Нархант сочли, что нет ничего хорошего в том, чтобы жить во вражде и друг с другом не сообщаться. И они созвали всех правителей в одно место, на берег Олтар-Вэнья, ибо то была середина всех земель, дабы там договориться о мире, и записать законы, что будут общими для всех, и положить границы земель, чтобы впредь не нарушать их.

Были там среди прочих Свэнердил, Оннэмер, Лумкавек и Салусор из народа Нархант, и были правители от каждого из народов Восточных Берегов. Область, лежащая на юге, стала называться Вааром – хранимой равнинной землёй, и населяли её нархи. И положили границу на севере до опушки Колдовского леса.

Рот’н’маррим выбрали своего короля, и стала земля Рот’н’Марра, а границы ей положили на востоке до Вэнер-Эйнат, на юге до Колдовского леса, а на севере до самого Перешейка; но поскольку в тех областях стояли поселения кро’энхов, считалось, что рот’н’маррим уступили им те земли в пользование, и стало то место зваться Заёмной Равниной.

Однако вожди Верных отказались признавать себя их родичами, говоря, что они поселились в домах, разучились сидеть на саргайте и не слышат предков; и они назвали себя отдельным народом —  майра-т, людьми Маиррайса. И восточные области объявили своими кочевьями.

Король дэйхем положил границы Сваттаргарду, и был это весь полуостров с Перешейком. Кро’энхи же заняли то, что осталось; и им было позволено избрать своего короля, и так они перестали быть данниками дэйхем.

И все они давали обеты мира, клялись перед богами и свидетелями, и многие годы во всём им следовали, благодаря Нархант.
Век Светоча, год 19
Книги Порядка Имён

Н
икогда ещё на памяти Ская не было в Фир-энм-Хайте так тихо. Узенькие улицы были непривычно безлюдны, пустовали лавки на базарной площади и не переругивались, как обычно в погожие дни, торговки. Не слышалось голосов из Торговой таверны, и над кузницей Уннгвэ не вилось ни дымка. Только и было слышно, как стучат по камням мостовой Скаевы сапоги.

Скай мчался со всех ног. Только бы не опоздать!

Улица вела вниз с холма. Городские ворота стояли открытыми, и Скаю уже было видно огромную толпу впереди. Ещё дальше лежала вода и серели свёрнутые паруса. У протянувшегося в море сложенного из глыб волнореза, где покачивалась обычно лишь стайка рыбацких лодок да иногда — какое-нибудь торговое судёнышко из Н'ганнэн-Тора, сегодня стояли четыре больших корабля.

От одного взгляда на них сердце у Ская ёкнуло. Что, если все уже поднялись? Что, если он опоздал?

— Пропустите!

Он с разбегу влетел в толпу. Стоявшие с краю посторонились. Без должной почтительности, правда, но Скаю было не до того, чтобы злиться. Он в спешке проталкивался через толпу. Гул взволнованных голосов — будто неспокойное море, хнычут дети, женщины прижимают к губам концы вышитых платков, старики все мрачные как один. Плечи, спины, локти — конца им не видно. Неужели всё-таки опоздал!..

В стороне от пристани горбатил крышу прилепившийся к городской стене зал свитков. У крыльца, прислонившись спиной к бревенчатой стене и разглядывая корабли, стоял на посту молодой стражник. Скай знал его имя — Квиар. Когда-то они с Вайсмором дружили. Вид у него был донельзя унылый. Видно, решили в городе его оставить.

— Предводитель внутри?

Квиар скользнул по Скаю взглядом, весь погружённый в свои страдания, и молча кивнул. Страшно злой на его медлительность — и нашёл же ведь время! — Скай что есть сил дёрнул тяжёлую дверь.

В зале свитков было прохладно и сумрачно. На столе чадила тусклая лампа, пахло рыбой, дымом и старой кожей. Желтоватые отсветы ложились на ряды свитков, на корешки больших книг. Они занимали целую полку. Некоторые из них Скай помнил наизусть.

Он задержался, чтобы оправить сарту и пригладить взлохмаченные волосы. Нечего всем видеть, что он одевался впопыхах и нёсся сюда, будто шальной ёлайг...

— Наммартал уже собирается…

Скай вздрогнул, услышав голос отца.

Успел!

— …гьёллариты выступят по первому зову.

— Гьёллариты! Этого мало, — возразил сверху другой голос, скрипучий, словно несмазанная дверь. — Недостанет этого и против сотни Проклятых.

Скай, пролетевший от радости уже половину ступенек, остановился как вкопанный. Руки его против воли сжались в кулаки. Значит, и старый хрыч тоже здесь! Скай остановился на ступеньках, со злобой сжимая кулаки. Хермонда, отцовского соратника из Городского Совета, он ненавидел всей душой ещё с тех пор, как был совсем маленьким.

И чувство это, видит Имлор, было взаимным.

— Возможно, — сказал наверху отец. — Но это наша земля. Что здесь смогут чужаки, покинув свою Тишину?

— Они смогут многое, — сухо отозвался Хермонд. — Ты видел, Дхайвэйт, каковы они бывают в битве. Втрое сильнее любого человека, и не знают ни боли, ни усталости. В хрониках говорится...

— Или я не читал хроник? Чего ты хочешь от меня, Хермонд? — в голосе отца Скаю почудилась угроза. — Чтобы я не явился, когда наместник ре-Ваар призывает Запад? Не припомню, чтобы прежде Фир-энм-Хайту случалось нарушать данные клятвы.

Хермонд, кажется, почуял, что разговор движется в опасном направлении, потому что сказал:

— Конечно же нет, Дхайвэйт. Но ведь ты и сам видишь, лёгкой победы нам в этот раз ждать нечего...

— Пусть другие надеются на лёгкую победу, — оборвал его отец. — Мы надеемся только на наши мечи.

Скай напыжился от гордости, хотя его никто не видел. Так-то, старый упырь, мстительно подумал он, без шума поднимаясь по ступенькам. У тебя в жилах, верно, жижа с болот, такой ты трус! Вот почему мой отец — Предводитель, а ты никто, хоть и вдвое его старше!..

— А что Кро'энхейм? — спросил тем временем старик. — Сваттаргард?

— Сваттаргард? — с удивлением повторил отец и рассмеялся отрывистым, недобрым смехом. — Сваттаргард далеко. Им нет дела до наших бед. Они и с места не сдвинутся, пока чужаки не перейдут их границы.

Скай осторожно подобрался к двери и заглянул в полутёмный совещальный зал. Отец ходил из угла в угол, то и дело поглядывая в узкое окошко. Хермонд, костлявый и седобородый, стоял в тени, нахохлившись, как зловещая птица. Он с неудовольствием пожевал губами.

— Гм... А Рот'н'Марра?

Отец остановился, тронув развёрнутую на столе карту. Скай заметил, какое угрюмое у него лицо.

— Они медлят, — сказал он тихо. — Вара-ен ко всему готов, но медлит. Пока Проклятые не трогают его земель, он предоставит нам проливать кровь.

Хермонд с крайним неодобрением насупил лохматые брови.

— И кто же тогда поведёт войско? Кьятарн Скрывающий Лицо мудр, он хороший наместник, но хорошим воеводителем никогда не был. Умирать рот'н'маррийцев ради люди за ним не пойдут.

— Я знаю только одного, за кем они пойдут, — хмыкнул отец и набросил на плечи дорожный плащ. — И кому это место принадлежит по праву.

— Незаконнорождённый? — скривился Хермонд. — Аттарлиннтов ублюдок предпочёл встать под пёсье знамя. Не много же дела было ему до Ваара все эти зимы. Почему ты думаешь, что он согласится, если наместник призовёт его?

— Мы не на трон его садим, — ответил отец, скрепляя плащ тяжёлой предводительской заколкой. — А бьётся он как никто.

— Он ублюдок и сын ублюдка. Кто его признает?

— Все, кто ещё помнит Лазурную Низину. Пора, Хермонд, солнце поднимается. Скоро переменится ветер.

Прятаться дальше не имело смысла. Скай бросился в совещальный зал.

— Отец! Почему ты ушёл без меня? Я проснулся, а дома одна Нэи, и она говорит, на корабль меня не возьмут, но ведь… но…

Но как бы он ни старался, голос явственно дрожал от обиды и волнения. Хермонд сдержанно кивнул ему. Его жёлтое, иссохшее лицо ничего не выражало, но Скай и так знал, что он думает. Сын Предводителя ведёт себя неподобающе — что ему ещё думать? И пусть его! Скай на него не смотрел. Он пытался — безуспешно — поймать взгляд отца.

— Ты не можешь меня не взять! Я плыву с вами. Я буду сражаться, как все!

— Нет. Как все дети, женщины и старики, ты останешься в городе.

Скай обещал себе, что будет говорить веско и сдержанно, но ничего не вышло — ярость захлестнула его горячей волной.

— Я не ребёнок! Мне уже почти четырнадцать зим! После Начала Года я стану мужчиной! Я плыву с вами, я буду сражаться!

— До Начала Года много месяцев, — проговорил отец медленно и отчётливо. — Ты называешь себя мужчиной? Я слышу только слова маленького мальчика.

Скай чувствовал, как пылает лицо, как Хермонд смотрит с презрением на его тощие плечи под детской сартой, на неразношенные сапоги, которые были ему велики, потому что достались от Вайсмора, на нелепо сползающую перевязь с мечом.

— Я плыву с вами, — повторил Скай, не с твёрдостью, как ему хотелось бы, а жалобно. — Я буду…

— Не тебе решать, кто отправляется, а кто остаётся, Скаймгерд Хайтере, — оборвал его отец. — Ты останешься в городе. И вернёшь меч на место. Ты понял меня?

Скай обжёгся о его ледяной взгляд и униженно опустил голову.

Отец прав — конечно! как всегда. Пустые капризы пристали только малышам, не воинам. Закон есть закон. Город подчиняется Предводителю. А сын — отцу. Даже если плакать хочется от несправедливости — но не перед Хермондом же?

— Ты понял меня?

— Да, Предводитель, — выдавил Скай и закусил губу.

— Хорошо. Я оставляю в городе охранный отряд в сто тридцать человек.

Что-то такое прозвучало в его голосе, что заставило Ская позабыть о своих страданиях и вскинуть глаза.

— Разве... разве они могут напасть и здесь?

— Великая Граница не так уж далека. Да, они могут напасть, пока нас здесь не будет.

Отец подошёл ближе и взял Ская за плечи, и взгляд его был таким же тяжёлым, что и руки.

— Такое случалось прежде, как ты помнишь из хроник. Никто не знает, с запада они придут или с востока. И если они придут, ты будешь сражаться вместе со всеми. Защищать наш город. Понятно?

— Да, отец, — выпалил Скай.

Отец разрешил ему сражаться! Отец всё же не считает его никчёмным!

— Хермонд командует защитным отрядом, и ты будешь во всём подчиняться ему. Не опозорь меня.

— Ни за что, отец!

Конечно, старый упырь уж отыграется, но пока Предводитель оставляет его вместо себя, его слово — закон. Это и последний низкородный понимает. За воровство платят золотом, за убийство — кровью, но измену ничем не загладишь. Предатели, позорящие род, прокляты богами. Это сызмальства втолковывают, а Скай же не дурак.

Ещё какое-то время отец смотрел ему в глаза и наконец удовлетворённо кивнул.

— Хорошо. Ну, пора, Хермонд.


*   *   *
Воин не станет плакать и сокрушаться, как женщина, сердито говорил себе Скай, бродя по унылому берегу. Воины никогда не плачут. Им это не пристало. Не смей.

Небо потеряло голубизну. Наползающие с запада, от Великой Границы, тучи становились всё плотней. Тяжёлые, грязно-серые, они ловили солнечные лучи, как сети — рыбу. Море тоже потемнело, перекатывало по горбам волн клочья белёсой пены. Волны с гулом набегали на берег, по щиколотку окатывая босые ноги. Скай уже весь закоченел на холодном ветру, но уходить не хотел.

Крохотная бухта находилась к югу от причала. Угрюмая скала здесь спускалась почти отвесно к узкой полоске суши, которая во время прилива полностью скрывалась под водой. Тут были сплошь мелкие камешки, скользкие и колкие, и Скай, не в силах усидеть на месте, расхаживал по ним из стороны в сторону. В хорошую погоду мальчишки спускались сюда на спор, но Скай знал, что сегодня тут никого не будет. Потому сюда и полез — чтоб никого не видеть. А теперь не представлял, куда себя деть.

Сверху, с обрыва, Скай смотрел, как отправляются корабли. Как жрецы выпевают благословения. Как по сходням поднимаются воины, в дорожных плащах и в полном вооружении. Как раскрываются паруса, и на каждом вышит ваарский герб — белое дерево, в ветвях которого сокол раскрывает пламенные крылья, а корни обвивает морской змей в синей чешуе. Это обличья богов, которым служит народ Ваара, — огнеглазого Отонира и многоликого Имлора.

Но сейчас даже мысль о богах не придавала Скаю уверенности. Никто в целом свете сейчас не скажет, вернётся ли отец с войны. Ни жрецы, творящие благословения, ни наместник в далёком Канойдине, никто из столпившихся на берегу людей.

Потом женщины начали плакать, и Скай ушёл.

Он со злостью пнул крупный камешек. Чего все они стоят по сравнению с матушкой! Матушка никогда не плакала. Даже когда провожала отца и троих старших сыновей на войну. И когда потом был страшный голод, и они только и ели что рыбу да траву, как багрянцы. И когда она заболела во время поветрия стремительной бледной хворью. Когда лекарка только руками разводила при виде отца. И хвалёная ведьма из-под Эйнатар-Тавка не сумела её вылечить, сколько ни выла, размахивая руками.

Потому что НЕТУ НИКАКИХ ВЕДЬМ! Бабьи сказки — вот что это такое. Только малыши в это верят — в колдовство, и в ведьм, и в волшебные лекарства!

Скай зарычал сквозь зубы и со всей силы наподдал ногой по камешкам. Они брызнули во все стороны, но легче не стало. Он ударил ногой ещё раз. Не бывает никаких ведьм! Не бывает никаких ведьм! НЕ БЫВАЕТ НИКАКИХ...

— Ох!

От неожиданности он сел прямо на мокрые камни. Во всю ступню наливался алым глубокий порез, а из-под камешков торчит корявая ветка, обточенная водой.

— Вот ведь, сети драные, до чего... — проворчал Скай, но осёкся на полуслове.

Среди бурой и серой гальки блестело яркое пятнышко. Камушек, гладкий, как стекло, полупрозрачной зеленоватой голубизны, будто вода в бухте в спокойные дни, и в нём маленькое отверстие, почти круглое.

Скай мигом забыл о боли. Он положил камень на ладонь осторожно, как великую драгоценность, таким он казался хрупким. Как ярмарочный леденец, но куда тяжелее.

Он не верил своим глазам. Да ведь это же Звезда Тишины! Камень, приносящий удачу во всяком деле. Заполучишь такой камень, говорят в народе, — можешь не бояться, что утонешь на море. И обмануть тебя никто не сможет, ведь на что ни взглянешь через отверстие в камне — всё увидишь, какое оно есть на самом деле.

Скай, конечно, тут же поднёс камень к глазу, но море, скалы, руки, Вайсморовы сапоги на большом сухом валуне — всё осталось по-прежнему.

Ну и ладно. Всё равно во всём городе никто Звезду Тишины и в глаза не видел, даже старый хронист Ханагерн. Бейнел, конечно, как напьётся в Рдяницу, любит рассказывать, как нашёл Звезду в молодости, — но всем известно, каким болтуном он делается от хмеля. Вот у него глаза-то на лоб полезут, когда Скай придёт и…

Вот только Бейнел ушёл на войну на одном корабле с отцом.

Скай сжал камень в кулаке. Ему сразу расхотелось хвалиться своей находкой. До того ли теперь, когда ушли корабли? Может, потом когда-нибудь…

Он натянул сапоги, сунул камень поглубже в карман и начал карабкаться наверх.


*   *   *
Толпа с причала уже разошлась, и на улицах возобновлялась обычная суета. У воды стояли только старые рыбаки и хмурились на неспокойное море. Ветер крепчал и трепал их бороды и залатанные рубахи. Рыбачить сегодня — в день проводов — никто не вышел. Дурная примета.

Скаю нравились городские старики. Хотя говорят они мало, а смеются и того меньше, но о море всё знают. И никогда от себя не гонят, если кто придёт помочь, даже неумеючи.

Сегодня море ворчало и выглядело так зловеще, что Скай, передёрнув плечами, поскорее повернулся к нему спиной. Он бы охотнее с жизнью расстался, чем признался в этом вслух (кому угодно, даже Тальме, хоть они и лучшие друзья), но море вызывало у него тошнотворный, леденящий ужас. Каждый раз, как ему приходилось плавать или садиться в лодку, сердце чуть не разрывалось от страха. И стыда.

Озираясь, никем не замеченный, Скай прокрался к старому лодочному сараю.

Внутри было сумрачно. Бледный свет словно пыль сыпался в широкие щели в рассохшейся крыше. Здесь лежало несколько маленьких лодок, но в основном сарай был завален и завешан всякой всячиной: тут были и доски, и бочки со смолой, и мотки верёвки, и сети, и ящики со снастями, вёсла и багры.

А ещё тут хранились разные инструменты для починки рыболовного добра. Ради них Скай и пришёл. Дома было бы не скрыться от оханий и ворчанья старой Нэи (их с него и так уже хватило, пока относил домой меч), а здесь, по крайней мере, никто не помешает.

Скай пробрался к дальней стене, уселся рядом с ящиком с инструментами и ещё раз внимательно осмотрел свой камень. Он по-прежнему выглядел хрупким, как стекло. Расколоть его пополам не должно составить большого труда. Тогда можно будет отдать половину отцу, когда тот вернётся.

Он пошарил в ящике, вынул оттуда ржавый молоток. Пристроил камень на дощатом полу и замахнулся.

Но если он расколется, в него нельзя будет смотреть.

Рука, занесённая для удара, дрогнула.

А что, если он не расколется на две половины, а раскрошится в пыль? Что, если он потеряет всю чудесную силу, если его разбить? А может, у него и нет никакой чудесной силы? С чего ей взяться, если всё колдовство — одни байки и враньё? Может, это просто стекляшка. Туда ей и дорога, если расколется…

Скай закусил губу и бросил молоток обратно в ящик. Да, он был зол и совсем не прочь на чём-нибудь отвести душу. Но камень было жаль. Даже если он совсем не волшебный, всё равно не каждый день увидишь такую красоту.

Он погладил камень пальцем, чувствуя, как внутри вскипает горечь бессилия. Говорят, Звезду Тишины нельзя ни потерять, ни отнять силой. Только по своей воле отдать можно. И что за дурацкая мысль была — расколоть её? Я бы лучше целый камень отдал отцу, если бы успел.

Скай снял с шеи старинную сваттаргардскую монетку на кожаном шнурке. Монетку сунул в карман, а шнурок продел сквозь отверстие в камне.

Конечно, надо было отдать его отцу. На корабле, идущем на войну, посреди моря, Звезда Тишины ему в сто раз нужнее. Ну почему только я раньше её не нашёл! Мне-то на что сдалась зачарованная удача? Что я могу? Только сидеть да ждать, пока кончится война и все (все, как бы не так) вернутся. Как в прошлый раз. Четыре зимы тогда прождать пришлось. А ведь в прежнее время войны и дольше длились, бывало.

Четыре зимы! При одной этой мысли Скаю хотелось взвыть от тоски. Он готов был в щепки разнести сарай и броситься за кораблями вплавь — всё лучше, чем маяться тут от бессилия. Ну, что я будет делать эти четыре бесконечных зимы, подумал он с отчаянием. Слоняться по городу? Прятаться в бухте? Упражняться с мечом? А что толку-то! Все мои братья были в этом в тысячу раз способнее, чем я. Без толку любые мои старания — всё равно мне никогда, нипочём с ними не сравниться.

Ветер проскользнул в приоткрытую дверь, и Скай понял, что замёрз. Он повёл плечами, сбрасывая с себя оцепенение, и спрятал камень под воротник сарты. Ладно, по крайней мере, есть одно дело, в котором я не полное ничтожество. В зале свитков некому теперь наводить порядок, а Ханагерн всегда говорил, как пыль и сырость вредны для бумаги и пергамента…


*   *   *
К залу свитков Скай возвращался так же тихо, как до этого к сараю. Берег был пуст. Над городской стеной кружили на тяжёлых узких крыльях две чайки, а в стороне от них ещё одна птица — чёрная.

Квиар сменился, и у крыльца сидел, свесив голову на грудь, другой стражник. Скай выглянул из-за угла и услышал его размеренное посапывание. Дрыхнет на посту, и горя ему мало! Его, конечно, тоже можно понять: Фир-энм-Хайт — самый мирный город на свете, и никаких беспорядков тут никогда не случается. Разве что драки по праздникам.

Скай подавил искушение разбудить его (а стоило бы — вот же наглость, дрыхнуть на посту у сына Предводителя на глазах!), подобрался к двери, тихонько ступая, и проскользнул внутрь.

В Фир-энм-Хайте мало кто умел читать, но сыновьям Предводителя это полагалось, поэтому пять зим назад отец отдал Ская в учение к дряхлому старику-хронисту, смотрителю в зале свитков. У хрониста, конечно, и свои дела были: вести учёт событиям, происходящим в городе, присутствовать на судах, следить за сохранностью книг и свитков. Но учить кого-нибудь чтению и письму он никогда не отказывался. Даже денег не брал — была бы только охота.

У Ская она была, но нельзя сказать, чтобы от этого учение его шло гладко. Письмо давалось Скаю тяжелее, чем владение мечом. Сколько он ни старался, а буквы выходили корявее некуда, чернила то и дело расплывались кляксами, а вощёные дощечки стремительно приходили в негодность. Старик Ханагерн вздыхал, ворчал, вопил в негодовании, Скай огрызался в ответ и несколько раз даже получил по шее.

Будь на месте хрониста любой другой человек, Скай и половины того не стерпел бы. Но с Ханагерном они были друзьями. Поэтому он сидел смирно и прилежно выцарапывал свои кривенькие буквы, и ждал, когда уже с письмом будет покончено и можно будет взяться за свитки.

Свитки были хрупкими от старости, а книги, переплетённые в толстую кожу, с деревянными корочками, — очень тяжёлыми. Старик и Скай обращались с ними бережно, даже почтительно. Ещё бы! В них было записано и такое, чего не знал ни отец, ни самые мудрые старики в Фир-энм-Хайте. Да и не может же человек держать в голове столько всего? Для того книги и нужны.

И сейчас, стоя перед полками, Скай знал на память, в каком порядке они стоят. «Песни о Начале Мира, Богов и Людей», «Деяния Королей», «Книги Порядка Имён», сама городская хроника. Старый Ханагерн все их знал наизусть, да Скай и сам столько раз перечитывал, что иные запомнил слово в слово.

Но в конце весны старик умер, нового хрониста покуда не выбрали, а теперь, когда началась война, свитки совсем без присмотра остались. Считалось, что они принадлежат всему городу, только вот читать их было некому.

Надо пыль смахнуть, про себя прикидывал Скай, неслышно подходя к столу, на котором так и осталась лежать несоскобленная дощечка с убористым почерком старика Ханагерна. Масла в лампы долить и протопить очаг, чтобы прогнать сырость. Хорошо бы только, чтобы меня никто не заметил.

Вообще-то сын Предводителя мог беспрепятственно входить в зал свитков, но всё равно Скай предпочёл бы, чтобы об этом никто не знал. Кто же сочтёт книгочейство подходящим занятием для воина? Хермонд не преминёт упрекнуть его, мол, лучше бы с таким усердием на ристалище упражнялся...

Вид несоскобленной дощечки на столе причинял ему боль. И рука не поднималась убрать её: пока она оставалась на месте, у Ская была нелепая, слабая надежда, что старый Ханагерн каким-то чудом вернётся. Он терпеть не мог незаконченную работу.

Всё лето Скаю не хватало духу даже прочитать, что там написано. Колеблясь, он протянул было руку — и тут услышал наверху тихие голоса.

Он застыл в замешательстве. Наверху был один совещальный зал. Там никогда никто не собирался, кроме Городского Совета. Но созывать Совет, стоило Предводителю ступить за порог?..

Пока он недоумевал, с лестницы донёсся голос, который Скай ненавидел больше всего. Голос Хермонда, звучный и убеждённый. Он всегда говорил так перед людьми, когда хотел показаться решительным и честным, а перед отцом — никогда.

— Люди на нашей стороне, — говорил Хермонд. — Может быть, они пока этого и не понимают, но я знаю, как говорить с людьми. Я помогу им увидеть, что мы рассуждаем разумно и думаем только о благе города. О чём Предводитель Дхайвэйт печётся, может статься, менее, чем следовало бы.

— На этот раз люди не станут слушать тебя, Хермонд, — хмуро отвечал ему надтреснутый голос, который был Скаю тоже знаком. — Они... мы все преданы Предводителю.

То, что Совет собрался в такой час, да ещё полным составом, было крайне подозрительно. Тут уж Скай встревожился по-настоящему. Он подкрался к лестнице и весь обратился в слух.

— Да и потом, — продолжал голос наверху, — Прежний Закон…

— Прежний Закон говорит, что людям должно быть преданными городу, а не Предводителю, коль скоро не все суждения Предводителя оборачиваются добром…

— Осторожнее, Хермонд, — прервал его слабый старческий голос. — Такие речи люди обычно называют изменой.

— Измена ли это, если я хочу уберечь город от последствий недальновидных решений? Не это ли первый долг Предводителя?

— А не много ли ты на себя берёшь? Дхайвэйт Вороново Крыло — Предводитель в Фир-энм-Хайте, а вовсе не ты, Хермонд.

— Я беру на себя не более, чем должно тому, кто думает о городе прежде, а о воинских подвигах потом, — сухо отвечал Хермонд. — Между тем как Предводитель умчался сражаться, город остался беззащитен. Сто тридцать человек! Да Проклятые перебьют нас всех, точно слабосильных женщин, если только правда то, что говорят об их числе! Кто из вас станет отрицать, что в этом решении Предводителя не много мудрости? И нет никого, кто был бы вправе принять иное решение.

— У Предводителя остался сын, Хермонд.

— Ещё сопляк, — бросил Хермонд с неприязнью такой неприкрытой, что он и сам почувствовал это. — У меня мало к нему любви, и тому есть причины. Что я от него видел кроме капризов и пустого вздора? А нехудо бы ему перенять ухватки взрослых мужей. Да и во владении оружием, как всем вам известно, уменья его скромные. Последнее рыбацкое отродье его одолеет. Много ли будет пользы, если он продолжит безо всякого надзора якшаться с низкородными да тратить время в пустых мечтаниях? Не лучше ли будет и для города, и для мальчишки, если бы по соглашению мужей его отправили на север, в крепость, за надёжные стены, под присмотр доблестного военачальника? Жизнь там сурова, это правда, но это пошло бы ему только на пользу. Он, может статься, перенял бы и приёмы боя, и суждения мужей, а вернувшись, занял бы достойное его место…

— Предводитель не одобрил бы такого решения. Он не хочет отсылать сына от себя.

— Это правда. Но я вижу, что пока мягкость Предводителя послужила лишь мальчишкиной дерзости и бездумью. Или вы видите иное? Будь, однако, некто, способный направить мальчишку куда следует, — кто знает, вдруг из него вышел бы толк…

— Уж не себя ли это ты имеешь в виду? — спросил глухой бас.

— Я имею в виду того, кого выберет Совет, — бесстрастно возразил Хермонд.

— Ты слишком спешишь, командующий. И дня не прошло, как отплыли корабли.

— Чем скорее мы разрешим эти вопросы, тем лучше, потому что времени у нас немного. Я смотрю правде в лицо. Помощь не придёт; у Ваара нет надежды. И когда повторится битва в Лазурной Низине и воины все полягут под клинками чужаков, хотим мы или нет, а нам придётся за…

Но Скай не дослушал, что было дальше. У него почернело перед глазами, и кровь застучала в ушах громче, чем молоты у Уннгвэ в кузнице. Он вихрем взлетел по лестнице и заорал, не помня себя от ярости:

— Ты, лживый, грязный, ты... Как ты смеешь! Мой отец ВЕРНЁТСЯ, и тебя будут судить за измену, тебя высекут у позорного столба, твоё имя не упомянут перед богами, ты…

Свет пульсировал, подобно молниям, и из восьми вытянувшихся от неожиданности лиц Скай видел только одно — лицо Хермонда. Он плюнул в это лицо и бросился бежать. Вниз по ступеням, прочь по улице, мимо городских стен, мимо Яблоневого холма, к Великому лесу. Он мчался, ничего перед собой не видя; ему было трудно дышать и казалось, что-то стягивает грудь, будто железный обруч бочку.

У Ская закололо в боку, и он перешёл на шаг. Побрёл, спотыкаясь, потом сел в высокую траву. Вокруг было очень тихо, сердце колотилось как бешеное, а лицо было мокрым от слёз.

Скай обхватил руками голову. Его трясло от бессильной злости. Отец, что ты наделал! Оставил Хермонда вместо себя, доверил ему воинов… отдал город ему в руки, этому трусу и предателю! А теперь и я должен ему подчиняться, ведь ты взял с меня слово!

И они все, неблагодарные жалкие старикашки, — как они смеют! Отсиживаются здесь, в уюте и безопасности, под защитой городских стен! Так легко взяли и смирились с исходом войны, а тех, кто ушёл на неё, вовсе и не ждут...

А что, зазвучал вдруг тихий голосок у Ская в голове, что, если Хермонд прав? Если война проиграна, и отец не вернётся? И я остался последним из нашего рода… я! такое ничтожество!..

Скай зажмурился — но тут услышал рядом с собой совсем другой голос — насмешливый:

— А ведь болтают, что Звезда Тишины приносит счастье. Уж не от великого ли счастья ты плачешь, предводительский сын?
 
Глава 2.
КОЛДУН

[Свободные Земли: Ваар, Западные Берега. Фир-энм-Хайт. Год 486 века Исхода, месяц Тёплых Ночей.]

…Об изгнании: Неверно, если скажут, что лихо приключилось после Исхода Нархант и что с ними благость покинула мир; ибо лихо зародилось при них и посеяно было их руками, хоть они не помышляли о том и не могли предвидеть того.

А было так, что прежде у всякого племени был свой суд, и в каждом поселении свой судья, который разбирал преступления сообразно со своей мудростью и с мудростью предков. И не всегда различные судьи (а были то владетели) судили одинаково.

Нархант же, в числе прочего, научили юные народы творить суд всюду единообразно, и составлен был для того свод Законов, которому следовали законоговорители долгое время. Пошло от Нархант, что, буде оскорблённый род не примет виры, или же лиходей откажется платить её, должно ему стать вместо слуги, покуда долг не будет уплачен работой; если же лиходей на согласен на это, или оскорблённый род не приемлет примирения, да будет такой человек изгнан, и да не будет ему отныне ни рода, ни крова в той земле, и не будет такого закона, какой бы защитил его. Ибо Нархант полагали это самым страшным наказанием; да между ними и не бывало, чтобы его применяли на деле.

Среди юных же применялось оно весьма часто, особенно в землях Сваттаргарда и Рот’н’Марры. Так, были изгоняемы воры, клятвопреступники, и те колдуны, которые пользовались своим колдовством во вред… Великое множество было тех беззаконных изгоев; они бежали из поселений и селились в различных глухих местах без пригляду, и творили там что хотели. Они строили себе укрепления, нападали на дорогах на путников и торговцев, чинили разбой в селениях: пищу воровали, скот уводили, а людей угоняли в рабство.

Когда же исчезли Нархант, среди изгоев было большое волнение, ибо им мнилось, что отныне не найдётся на них управы. И они сделались свирепы, и много зла причиняли повсюду.
 
Век Светоча
Книги Порядка Имён


С
кай вскочил на ноги. Пальцы метнулись сперва к поясу — тщетно, меча при нём больше не было, — затем к вороту, нащупали камень, спрятанный под сарту. Рядом с камнем, в клетке из рёбер, сильно колотилось сердце.

— Откуда, — выдавил Скай, едва совладав с языком, — ты знаешь про камень?

Перед ним стоял человек в длинном зелёном плаще. Он был молод. И улыбался.

— Звезда Тишины светит кораблям, — сказал он нараспев. — Удержишь её — во всём тебе будет удача. Ты жалеешь, что не успел отдать её отцу, Скаймгерд Хайтере? Море спокойно, а Проклятых ждут не с той стороны. Она ему не нужна.

Руки у Ская похолодели от жути. Что же это за человек, если про всё знает? Про отца и про звезду... как это возможно! Он стоял в нескольких шагах, словно тень в своей зелёной одежде; волосы, светлые и длинные, как у кро'энхов, блестели в косых солнечных лучах, и Скай с содроганием подумал о коварных лесных духах.

Но — дух или человек — чужак не спешил нападать, и его бездействие придало Скаю смелости.

— Откуда тебе известно моё имя? — спросил он с вызовом. — Я тебя не знаю. Кто ты и что здесь делаешь?

Чужак недоумённо поднял брови.

— Я? Я здесь живу.

— Жи... вёшь?..

Городские байки пришли Скаю на ум — страшные сказки, которыми старики пугали фир-энм-хайтских детей, чтобы в Лес не совались. Была среди них история о колдуне, лишённом имени, которого изгнали из города много зим назад. Он был могучий колдун, из тех, что ходят, ничего не боясь, по самой Тишине, и он призвал из Тишины чудовищную Тварь, которая чуть не сравняла Фир-энм-Хайт с землёй. А как изгнали его, говорили старики, он недалёко ушёл, а поселился в Великом лесу. Вот людям теперь туда путь-то и заказан, если жить хочешь.

Одно дело — слушать сказки про чудовищ у тёплого очага, и совсем другое — встретиться с ними на лесной тропе лицом к лицу. На всякий случай Скай отступил назад.

— Живёшь здесь? Ты лжец! Тебе должна быть целая сотня зим!

— О, нет, — улыбнулся чужак. — Я не тот, о ком ты подумал.

Он сел на поваленное дерево и подпер рукой подбородок. Штаны у него были тоже тёмно-зелёные, домотканые, как и плащ, а на поясе Скай заметил охотничий нож.

Нужен ли нож лесному духу?

— Это мне льстит, конечно, но, ах, вынужден тебя разочаровать. Мой старый наставник давно умер и теперь, наверное, скитается по пылающим рекам в Тишине... Скажи-ка, ведь вы у себя в Фир-энм-Хайте до сих пор верите, что все колдуны после смерти попадают в Тишину?

— Колдуны, — презрительно хмыкнул Скай. — Мне-то что за дело… — но его руки сами собой сжались в кулаки. — Или полоумные, или лжецы, вот они все кто. Колдуны — ерунда, сказки, они все умерли в Лазурной Низине. Их не бывает!

— Ты и правда так думаешь? Весьма занятно, — сказал чужак дружелюбно. — Почему же ты тогда так испуган?

У него были синие глаза, яркие на бледном, узком лице.

Насмешливые.

Кровь бросилась Скаю в голову. Обвинить в трусости! Меня, сына Предводителя!

— Ты, думай, что говоришь! Я вовсе тебя не боюсь!

Но чужак оставил эти слова без внимания. По его губам мелькнула лукавая улыбка и тут же пропала.

— А если я не колдун, — непринуждённо заметил он, — то откуда же я узнал о Звезде у тебя на шее? Или о походах в бурю на Яблоневый холм? Или о братьях, которые дразнили тебя неуклюжим тавиком? Или, скажем, о твоей матери, которая никогда не плакала? Она, верно, и смерти своей улыбалась. Она была бесстрашной женщиной. Любопытно, похож ли ты на неё?

Скай стоял, как громом поражённый. Никто не знал, что я хожу в бурю на Яблоневый холм. Это ведь всем запрещают — больно уж молнии любят это несчастное дерево. Я всегда ходил туда один, тайком. Ну, может, какой-нибудь из стражников заметил меня и выдал… но камень? Я нашёл камень нынче утром, в бухте, где никто меня не видел. Я его даже Тальме ещё не показывал…

Колдовство! подумал Скай и с трудом подавил желание осенить себя охранительным знаком.

Колдовства не бывает! возразил он себе с яростью. Иначе матери оно помогло бы!

Но ведь о матушке, о том, что она никогда не плакала, и перед смертью…

— Откуда ты знаешь про мою мать?!

Чужак только пожал плечами.

Скай будто упёрся лбом в глухую стену. Колдовство? Но ведь его не бывает!.. Но откуда тогда… как иначе…

Он переступил с ноги на ногу, облизнул губы и наконец спросил:

— Ты и вправду колдун?

— Называй как тебе больше нравится. Старик учил меня как умел. Бился над этим до самой своей смерти — правду сказать, ему попался скверный ученик...

— Но у него же не было сына. Откуда ты взялся? Я тысячу раз слышал в городе историю про изгнанного колдуна, и о тебе в ней не говорится!

Голос колдуна оставался мягок, но его глаза заблестели, как у кошки:

— В ваших историях много о чём не говорится, Скаймгерд из Фир-энм-Хайта. Там ведь не сказано, что ваш «изгнанный» призвал Тварь, чтобы отбиться от толпы горожан, которая чуть на куски его не растерзала? Там ведь не сказано о других «колдунах» и «колдуньях», которых у вас так любили изгонять? Ведь нет? И о моей матери там, конечно, тоже не сказано... как её забросали камнями на городской площади, прежде чем «изгнать», потому что досужим сплетницам взбрело в голову, будто она сглазила их муженьков. Двадцать четыре дня она прожила после этого. И обо мне там не сказано, верно? Как мы сбежали из вашего города. Как старик нашёл нас в лесу и укрыл.

Скай отчаянно замотал головой. Что за бессмыслица, хотел сказать он. Гнусная клевета, и ничего больше, ведь… этого просто не может быть! Не стал бы никто в городе набрасываться на беззащитную женщину! Разве отец стал бы швырять в неё камни? Или Тальма? Или Ханагерн? Даже Хермонд не стал бы!..

Только кто сочтёт ведьму беззащитной?

Скай отогнал эту мысль.

— Ты лжёшь, — процедил он сквозь зубы.

Колдун не ответил. В тишине вспорхнул с ветки ворон и скрылся из вида. Жить в Великом лесу в одиночку… Кто бы на это по своей воле согласился…

— Даже если и… всё равно! Изгнанные делали много такого... чего не должен делать ни один человек, если только он не проклят богами!

— И что же это, к примеру? — полюбопытствовал колдун.

Скай закусил губу: ему нечего было ответить.

— Смешно, — проговорил колдун задумчиво, будто сам с собой, — как люди стремятся отказать недостойным в праве называться их братьями. Из всех честных людей и доблестных воинов старик был единственным, кто не называл меня «ведьминым отродьем» и не плевал мне под ноги. Хотя бывало, что драл меня за уши, что уж тут… Он растил меня как сына. Скажи-ка мне, Скаймгерд Хайтере, — колдун насмешливо сощурился и в мгновение утратил свой беспечный, задумчивый вид, — много ли в твоём городе доблестных воинов, которые готовы позаботиться о тебе вместо отца? А твой отец ушёл на войну, и многие твои соседи от души надеются, что он не вернётся.

Скай вздрогнул, как от пощёчины, и горячо пожалел, что послушался отца и отнёс меч домой.

— Можешь подавиться своими словами, трус проклятый, потому что отец вернётся! Ваар победит в войне, и тогда…

— Боюсь, в этой войне навряд ли кто-то победит.

В лице колдуна, как в мутной воде, Скаю привиделось другое — ненавистное лицо Хермонда, его колючие глаза и презрительно искривлённый рот, когда он говорил: «Я смотрю правде в лицо. Помощь не придёт; у Ваара нет надежды».

— Чего тебе надо? — прорычал Скай, чувствуя, как его трясёт от гнева. — Чего ты вообще ко мне привязался?

Колдун выглядел озадаченным.

— Чего мне надо? — повторил он с подкупающим простодушием. — Я не думал об этом. Мне казалось, мы просто беседуем. Тут, к сожалению, совершенно не с кем поболтать. Из Лерре собеседник никудышный…

— Мы не беседуем! — рявкнул Скай. — Я тебя не знаю и знать не хочу, и говорить нам с тобой не о чём!

И он зашагал назад к городу.

Безродный безбожник... Отец вернётся! И какое вообще его дело... всё равно сидит в своём клятом лесу…

— Строго говоря, я знаю о тебе достаточно, Скаймгерд Хайтере. Я знаю, к примеру, что ты очень любопытен. И очень одинок. И ещё я могу рассказать тебе немало любопытного о твоём камне.

— Отстань!.. — заорал Скай, оборачиваясь.

Но поваленное дерево было пусто. Ни следа длинноволосого колдуна: ни примятой травы, ни одной качающейся ветки. Скай огляделся по сторонам и добавил без уверенности:

— Ты меня слышал, да? Оставь меня в покое!

Откуда-то из-за деревьев донёсся призрачный смешок.

— Когда передумаешь, приходи на это место. Я буду рад гостям. Нынешняя ночь, к слову, плоха для снов, но в самый раз для хорошей беседы.

— Проваливай в свой лес!

Уходя, Скай высоко держал голову на случай, если полоумный колдун за ним наблюдает. Что он себе позволяет, этот низкородный! И откуда у безродного отребья столько спеси...


*   *   *
Младшая луна взошла яркая на загляденье, Старшая — ущербная и холодная. Говорят, если хорошо присмотреться, пятна на лунном лике очень похожи на краба.

Скай нехотя оторвал от лун взгляд и поглядел прямо перед собой. Между стволами деревьев залегли тени, непроницаемо-чёрные от лунного света. Лес выглядел до крайности неприветливо. Прохладный ветер перебирал волосы.

Лес Скай терпеть не мог. То ли дело на обрывах над морем! — и дышится вольно, и видно прекрасно во все стороны. Правда, море его пугало — бесконечное, ребрящееся до самого горизонта, как спина гигантской рыбины, угнетающее своей огромностью. Но там хоть ясно, чего ждать — бури или безветрия, а покуда можно молиться Имлору, всегда есть надежда. Над лесом у хозяина морей власти нет.

Скай нащупал под сартой камень. Ему показалось, что он слегка тёплый на ощупь. Таким живым теплом, как роговые пластины спящего тавика. Пальцы, наоборот, были холодными.

Первый шаг в замолкший лес стоил ему немалого труда.

В округе Лес не любили. Это была древняя — в триста зим — неприязнь, доставшаяся фир-энм-хайтцам по наследству после Бойни на Железных Болотах (о которой было известно немногое). Но особенно она утвердилась с той поры, как вошло в привычку время от времени изгонять в Лес колдунов. На Смолкшем Наречии (Скай знал от хрониста Ханагерна) лес назывался раньше Хиллодорским, а теперь — просто Великим, потому что раскинулся по всем Западным Берегам от Яблоневых Равнин на юге до северных низин и предгорий.

Лес скрывал много всего. О нём ходили дурные слухи, и никто не рисковал разгуливать по нему в одиночку. Туда даже охотиться не ходили. А уж ночью — про это и говорить нечего. Расскажу Тальме и другим — поумирают от зависти.

Так Скай себя подбадривал, только, откровенно говоря, вся его злость и решимость испарились, едва закрылись на ночь городские ворота. Он ускользнул из города незамеченным ещё засветло и укрылся в овражке неподалёку. Оттуда, из зарослей сладко пахнущих златоглавок, он видел Фир-энм-Хайт: высокую стену из плотно подогнанных брёвен, утыканный кольями земляной вал. Потом на дозорной башне загудел колокол, предупреждая о закрытии ворот. Густой звон поплыл над равниной к лесу, и над Скаем, который лежал на тёплой земле, ожидая наступления сумерек.

Темнота в лесу словно светилась, до того была чёрная. Замшелые стволы уходили вверх, точно колонны великаньего дворца. Всё время что-то шуршало в траве, трещали ветки, и какое-то затаённое движение угадывалось в чаще.

Ночь была тёплая, но Скай дрожал. Только досада на самого себя заставляла его идти дальше.

— Колдун, — тихонько позвал Скай и даже скривился, услышав свой слабый, жалкий голос.

Куда это годится? Мне всего одна зима осталась до возраста, когда получают меч и надевают вместо длинной сарты мужскую рубаху — а я от страха трясусь, как девчонка! Да в городе иные девчонки и то смелее… Имлат, к примеру, дочь кузнеца…

— Колдун! — рявкнул Скай во весь голос и вздрогнул от неожиданности, услышав в ответ хриплое карканье.

Сидящего на ветке ворона было в такой темени и не разглядеть — только блеск смоляных перьев и круглых глаз. Ворон внимательно рассматривал его, сперва одним глазом, потом другим.

Испуг прошёл, и Скаю стало стыдно: какого-то мешка с перьями испугался!

— А ты ещё откуда взялся? — проворчал он без лишней любезности. — Чего уставился?

Ворон самодовольно каркнул и перелетел на низкую ветку на несколько шагов дальше в лес.

Что-то с ним было не так.

Ворон, вспомнил наконец Скай. Ворон, поваленное дерево, Колдун.

— Это он тебя послал? Колдун, да?

— Скр-р-р, — отозвался ворон из мрака.

Да уж не потерял ли я рассудок, с безрадостным смешком подумал Скай. Говорю с дурацкой птицей и жду, что она ответит. Видел бы меня Тальма…

Но его никто не видел, и он шагнул вперёд.

Ворон вёл, а Скай послушно шёл следом, и сердце у него часто колотилось. А я ведь уже далеко от города, думал он, продираясь почти вслепую через колючий подлесок. Что я вообще здесь делаю, спрашивал он себя, спотыкаясь о древесные корни. Что, если просто взять сейчас и повернуть назад — и пёс с ним, с колдуном, и с вороном заодно, и с лесом этим!..

Но это были трусливые мысли. Скай гнал их прочь и заставлял себя идти.

Ворон канул впереди, где между деревьев чуть-чуть поредела тьма. Скай заторопился туда. Как же ему осточертели эти кочки, и беспокойные звуки со всех сторон, и ветки, лезущие в лицо! А впереди наконец-то — яркий свет, и золотистые отблески колышутся на траве.

Посреди полянки трещал костёр, выбрасывая алые искры. Над костром что-то булькало в котелке, от него поднимался странный пар, переливающийся, как перламутровые ракушки. У костра на траве, спиной к Скаю, сидел колдун. Он что-то рассеянно напевал, а левой рукой гладил ворона, сидящего на плече.

— А, — сказал он без удивления, не оборачиваясь, — Скаймгерд из Фир-энм-Хайта. Я тебя ждал. Послал Лерре тебе навстречу.

Ворон важно каркнул и уставился на Ская круглым глазом.

Скай торчал на краю полянки, как идиот. Он понятия не имел, что здесь делает. И, ко всему прочему, замёрз так, что лязгали зубы.

— Ждал? — раздражённо проворчал он. — Откуда тебе было знать, что я приду?

— Для неумных вопросов ещё рано, — колдун наклонился помешать в котелке, и ворон перелетел с его плеча на ближайшую ветку. — Не стой там, как оглушённый тавик, садись к огню.

Скай с неудовольствием сделал несколько медленных шагов к костру, но остался стоять. Колдун улыбнулся ему через плечо.

— Не бойся, садись. Ты пришёл как раз вовремя.

Скай не шелохнулся. Ему вдруг стало очень неуютно тут, посреди ночного леса, наедине с сумасшедшим колдуном. А сам с одним худым ножом... не поздно ли ещё отступить?

— Вовремя — для чего?

— Для маленького путешествия. Ты ведь любишь путешествия, не так ли?

— Путешествия? — повторил Скай и против воли сделал шаг в сторону чащи.

Ну нет! Я так просто не сдамся. Ты ещё увидишь, чего я стою, низкородный! Путешествие, ну конечно! Все знают про колдунов и всякие их... обряды… жертвоприношения нечестивым духам...

А меня и не хватятся... Хермонд только порадуется, если я... если...

— Что ты задумал? — Скай стиснул в руке нож. — Я с тобой никуда не пойду, попробуй заставь!

Колдун бросил на него долгий взгляд. Голос его звучал укоризненно, но глаза блестели от смеха:

— Заставить тебя? Могучего воина, да ещё и вооружённого? Я не отважусь… Ох, довольно, тебе нечего бояться. Опусти свой нож и садись. А не то мне, пожалуй, придётся разочароваться в тебе, сын Дхайвэйта Воронова Крыла.

И он отвернулся к костру. Но эти насмешливые огоньки в глазах ужалили Ская, будто ядовитая змея. Он сунул нож обратно в ножны и с размаху бухнулся в мягкую траву. Отец бы со стыда сгорел, увидев, как я трушу, это уж точно!

— Придержи язык! — буркнул он, кипя от негодования. — Я тебя не боюсь.

— Так-то лучше, — с довольным видом отозвался колдун. — Спокойная беседа куда приятнее взаимных оскорблений.

— Не собираюсь я с тобой ни о чём беседовать. Я только потому пришёл, что ты обещал рассказать мне про камень!

— Я ничего не обещал… но так и быть, я тебе кое-что расскажу. И даже покажу. Мне сегодня хочется побыть щедрым.

Колдун запрокинул голову и долго вглядывался в крохотный кусочек неба, видный между древесными кронами.

— Ночь сегодня чудесная, не правда ли, Скаймгерд Хайтере? Младшая луна яркая...

— Да её отсюда и не видно совсем.

— ...и небо ясное. Это очень хорошо. Всё увидим чётко как никогда…

Скай потерял терпение.

— Рассказывай уже про камень!

— Всему своё время. Для начала мне следует позаботиться о почётном госте. Ты с непривычки, должно быть, продрог, пока шёл? Путь не из лёгких… для тех, кто никогда не заходил так далеко в Лес…

Колдун нагнулся к котелку, зачерпнул круглой чашей кипящего варева и с улыбкой протянул её Скаю.

— Вот, выпей. Оно поможет тебе согреться. И на вкус совсем недурно.

Скай посмотрел на чашу с сомнением. Жидкость в ней побулькивала и дымилась.

Колдун правильно истолковал этот взгляд и рассмеялся.

— Твоя подозрительность сделает честь любому опальному королю. А я-то привык считать, что все высокородные беспечны… Не бойся, я не отравил его. Оно даже не горячее…

Колдун сделал глоток в подтверждение своих слов, и Скай, подавив опасения, взял у него чашу.

Восхитительный аромат защекотал ему ноздри. Он напоминал о медовых крендельках, которые пекла по праздникам старая Нэи. Стянуть у неё из-под носа свежеиспечённый крендель было неодолимым искушением, но Скай, сколько себя помнил, с честью ему сопротивлялся. Воровство позорит воина и свободного человека. Даже пустячное.

Поверхность жидкости была маслянистой, изумрудно-зелёной, и по ней завивались золотистые спирали. Запах, однако, внушал ему безопасность, и Скай сделал маленький глоток. Из желудка по всему телу сразу разлилось тепло. Скай отпил ещё немного, с удовольствием ощущая, как отогреваются ноги, а зубы перестают выстукивать дробь.

— М-м… совсем ни на что не похоже. Что это — вино?

Колдун сидел, прислонившись спиной к дереву, закинув руки за голову, и грыз травинку. Лицо у него было мечтательное.

— Это начало нашего путешествия.

Травинка покачивалась в такт его словам.

Скай поперхнулся.

— Что?..

— А ты думал, что мы, колдуны, путешествуем так же, как простые люди? Ха! К твоему сведению, в человеческий ум не войдёшь широкой тропой на своих двоих. Но пути есть, и в такую чудную ночь, как эта, по ним легко пройдёт даже полный невежда.

Но весёлые огоньки у него в глазах продолжали подрагивать. Два крошечных костерка — отражения большого.

Весело ему. Довольный сидит…

— Пути? — сдавленно переспросил Скай.

Зелье! Колдун дал мне зелье, а я его выпил, по доброй воле, сам угодил в ловушку…

— Что ты мне подсунул?!

Колдун неодобрительно поцокал языком.

— Я ведь только что говорил. Ты что, от страха ничего не слышишь? Уясни же ты наконец: я не собираюсь причинять тебе вред… а вот кое-кто другой, может быть, и подумывает об этом. А чтобы убедиться в моих словах, посмотри-ка в свою чашу.

Скай поспешно опустил взгляд и увидел с изумлением, как зелёная жидкость закручивается в головокружительную спираль, а золотые полосы вращаются и обрушиваются в страшную глубину. В следующее мгновение, даже не вскрикнув, Скай ухнул в изумрудную пропасть. Золотые полосы жгли глаза, вспыхивая всё ярче, пока всё вокруг не сделалось чёрным. Скай летел сквозь черноту, и желудок сводило от ощущения бездонности.

Темнота внизу рывком надвинулась, и из неё выступили очертания дозорных башен, крыши домов, огоньки факелов на стене. Скай узнал Фир-энм-Хайт, каким видел его на картах, — и вдруг понёсся к земле. Задохнулся от хлещущего в лицо воздуха и хотел заслониться локтем, но тело не повиновалось ему. Он не чувствовал ни рук, ни ног; он был бесплотен, как дух.

Он летел через тихую ночь. Тёмные дома скользили мимо. Он слышал трескотню меднокрылок; а вот за забором шумно зачесался во сне старый пёс. Было слышно, как дышит море. От яркой луны казалось светло и жутко.

И вдруг, как бывает только во сне, всё переменилось. Грохот оружия и крики нахлынули лавиной, и кругом Ская замелькали в беспорядке мечи, щиты, оскаленные лица. Лица были видны как в тумане, но некоторые Скай узнал: вот Гайда, сын стражника (его совсем недавно Нарекли), а вот — отец? Скай был уверен, что не ошибся, — и, однако же, это лицо не могло принадлежать отцу. Это было жестокое лицо человека, охваченного звериной яростью и не помнящего ни о чём другом, и оно вызывало у Ская отвращение.

А потом он удивился ещё больше, потому что увидел себя. И это зрелище ему не понравилось. Он нечасто гляделся в зеркало, но мог твёрдо сказать, что никогда не было у него такого капризного и высокомерного вида. Что у него вообще похожего может быть с этим чванливым и злобным маломерком? Он бы такому и руки не подал…

Его лицо почернело, а потом из этой темноты снова вырос Фир-энм-Хайт, но уже другой. Он был разрушен и пылал. Лежали свёрнутыми на сторону ворота, обрушивалась с рёвом пламени крыша храма на обугленных стропилах, и тревожный колокол валялся посреди мостовой, алый в свете пожарищ, будто в крови.

Скай ещё не успел испугаться по-настоящему — а зловещие образы уже распались, истаивая, как паучья сеть, и вдруг он увидел свой дом.

Дом был цел, и опять была ночь. Скай видел пустырь: тут когда-то стоял сарай, но потом сгорел, и теперь пожарище праздно зарастало травой.

Гибкий чёрный силуэт возник у задней стены дома и полез наверх. Жёсткий, цепкий плющ густо оплёл весь угол дома сверху донизу, и Скай тоже, бывало, выбирался так из своего окна... Это и есть моё окно, вдруг подумал он с содроганием. Что это за человек? Что происходит?

Непрошеный гость перетёк, как змея, за открытые ставни. В косом лунном свете его тень накрыла постель, где обычно спал Скай. А кто же сейчас в ней спит? Чей это лохматый затылок? И что… Чужак развернул что-то в руках, и Скай успел разглядеть длинный тонкий шнур. И — колодец, не нынешний, а давно заброшенный, у южной стены. Почти совсем пересохший; Скай из любопытства заглядывал туда: одна грязь и тина внизу… и там громко чавкнуло, когда что-то тяжёлое сбросили с высоты.

Тут Ская потащило назад и вверх; город снова превратился в чёрные поленья с угольками огней; огни понеслись прочь, вытягиваясь в золотистые нити, в кружащиеся спирали.

Скай замотал головой и подался назад, стремясь отшвырнуть подальше чашу с зельем, но колдун удержал её. Свет гаснущего костра делал его лицо старым и измождённым, и Скай был бы рад оказаться от него подальше.

— Что это? Что я видел? Что ты сделал? Как ты… это… сейчас? Всё на самом деле?

— О нет. Это лишь тёмные сны одного старика. Не большая радость их подсматривать.

Безмолвствовавший до поры ворон каркнул со своей ветки; из чащи ему отозвался туманный голос. Колдун тяжело поднялся и выплеснул на угли остатки зелья. Взвились с шипением алые искры, и Скай вздрогнул.

— Сны? Ты можешь видеть чужие сны?

— Не всегда. И не всякие, — колдун оглянулся на него с усмешкой. — Поверь мне, в большинстве случаев они не стоят затраченных сил. Подглядывать в чужие сны — неблагодарное, утомительное дело. Куда лучше смотреть свои собственные. Чего мне сейчас и хочется больше всего…

И, ничего больше не прибавив, он растянулся на мху под деревом, укутавшись в плащ.

Ночной холод пробирался за ворот сарты. Скай обхватил себя за плечи (он тоже не отказался бы от плаща). Его несчастная голова была полна увиденным и трещала от вопросов.

— Чьи это были сны? Какого старика?

— А ты не догадываешься? Много есть стариков, жаждущих с такой силой, чтобы ты убрался с дороги?

Скай вытаращился на него.

— Хермонд? Хермонд… готов убить меня?

— Очевидно, пока ещё не готов, — отвечал колдун равнодушно, словно они вели нестерпимо скучную беседу. — Согласись, это очень хлопотно. Тогда как есть море безопасных путей.

Например, отослать меня подальше, медленно сказал себе Скай.  На север, в крепость. Чтобы не путался под ногами.

Но разве я путаюсь? спросил он себя. Я такой же, как все, делаю, что и все делают: бегаю наперегонки, помогаю старикам сети чинить, упражняюсь на ристалище и верхом… Мне ещё четырнадцати зим нет, я даже не воин… и никто! Меня не Нарекли, мне не позволено ни оружия носить, ни мужского платья, моё слово ничего не значит. Что я вообще могу? Чем я помешал Хермонду?

Но он уже догадывался, в чём причина.

Я — сын Предводителя. И после Начала Года стану считаться взрослым. Завершится ли к тому времени война? А если нет? В городе отца любят, и ко мне все относятся с добром. А Хермонда терпеть не могут, особенно кто помоложе. Да он и со стариками вмиг перессорится… Понятно, с кем им проще иметь дело…

Но если не будет никакого предводительского сына… а если сам Предводитель падёт в бою…

— Неужто он решится убить меня? — вслух подивился Скай. — Неужто он правда…

Да полно — сложно ли это? Заплатить какому-нибудь жулику из безродных бродяг, проклятых богами…

Но как бы Хермонд объяснил горожанам внезапную кончину предводительского сына? Как скроешь следы удавки или ножа?

Зачем их скрывать? Не проще ли избавиться от тела? Недаром Хермонду во сне видится тот колодец…

Но ведь хватятся же меня? Нэи… Тальма…

Непременно хватятся. И что с того? Кто громче всех ныл, что уже не ребёнок, что хочет сражаться? Пусть спросят у Вийнира — он сто раз это слышал. Пусть спросят Тальму, как вы с ним клялись тайком пробраться на корабль, если так не возьмут. Все знают о твоём упрямстве. Этот «побег» мало кого удивит.

Но отец приказал мне оставаться в городе! Я дал ему слово!

И слышал это один Хермонд, не так ли?

Ну так я вернусь. Я сделаю так, чтобы все узнали!..

О чём? О снах, которые ты подсматривал, выпив волшебного зелья? Опомнись, в это никто не поверит. А больше тебе и сказать-то нечего. Будешь сидеть и ждать, решит он отослать тебя или сразу убить теперь, когда ты столько подслушал.

Вот подлец… старая скотина… низкородный паршивый…

— Он не осмелится, — с гневом прорычал Скай. — Он не посмеет, ему всё равно не стать Предводителем, город не позволит, он…

— Сделай милость, страдай молча, — проворчал из-под дерева колдун. — Хоть всю ночь сиди, а я спать хочу.

— Он не станет Предводителем! — повторил Скай; у него бесконтрольно прыгали губы, и слова выходили невнятно. — Отец вернётся! Это просто Проклятые, мы с ними покончим! Мы уже сто раз это делали!..

— Боюсь, ты преувеличиваешь, — негромко возразил колдун, и Скай пришёл в себя, почувствовав его пристальный взгляд. — Последняя большая битва с Проклятыми стоила нам дорого и случилась много зим назад. Многое изменилось за этот срок.

— Что изменилось? Мы не превратились в трусов, мы будем сражаться…

— В одиночку? Бессмысленное геройство. Никто не выстоит против Проклятых без союзников. Да в последний раз и союза Земель едва хватило… а ведь это ещё две сотни колдунов Свэар-Хиллод пришли на подмогу. На этот раз, — продолжал он с неприятным смешком, — они не придут.

— Почему?

— Потому что в Свэар-Хиллод остались одни слабаки, не способные сотворить простейшего заклятья, пригодного в бою. Трусливые старики и недоучки, которые прячутся за своими многословными книгами и туманными видениями. А те, кто хоть чего-то стоил и не побоялся выйти против Проклятых, прячутся теперь в лесах и пещерах… те, кому посчастливилось остаться в живых после облав. Теперь охота на них завершилась, но Высокое Искусство, скажем так… поныне не в чести. Да ты это и сам заметил, не правда ли?

Скай ещё плотнее обхватил себя руками. Ему не хотелось снова думать о том, как изгоняли в Фир-энм-Хайте колдунов.

— А без колдунов? Разве мы сами не справимся?

— Может, и справились бы, будь между «союзниками» хоть капля доверия. Но они слишком любят бередить старые раны. А Проклятых тем временем поднимается всё больше и больше.

— Что же тогда делать?

— Заставить всех забыть о выгоде и обидах и объединиться.

— Как?

— Ха! Если бы я знал. Возможно, если достаточно напугать их… если заставить их всех взглянуть на дело одними глазами…

— Но если ты ничего не знаешь, что ты тогда будешь делать? С чего ты начнёшь?

— Я начну с крепкого сладкого сна. И тебе советую сделать то же самое.

С этими словами колдун перевернулся на другой бок, а через мгновение уже дышал ровно и глубоко, как дышат спящие люди.

Следовало, разумеется, хорошенько пихнуть низкородного и напомнить, что сын Предводителя не намерен всю ночь торчать в каком-то дурацком лесу, потому что у сына Предводителя есть свой дом и уютная постель… Но тут Скаю вспомнилась удавка в руках ночного убийцы, плющ на стене, колодец — и будить колдуна расхотелось. На него вдруг навалилась нечеловеческая усталость. Всё же это был очень длинный день.

— Ну и что с того, останусь здесь, — сказал Скай, обращаясь к ворону. — Всё равно один я не найду обратной дороги.

Тот мягко каркнул и принялся чистить перья.

Скай, перебираясь поближе к костру, повторил про себя имя птицы — Лерре. На каком же это языке? На рот'н'маррим не похоже…

В древесных кронах высоко над головой шумел ветер. В чаще то и дело шуршало и потрескивало. Ночная птица выводила без устали одну и ту же тоскливую ноту. Скай свернулся клубком, чтобы было теплее, и стал смотреть на тлеющие угли.

Что с того, повторил он с тяжёлым сердцем. Вернусь завтра. А может, и не завтра — какая разница? От меня всё равно никому никакого проку. Нэи от меня одни заботы. А Хермонд — тот вообще только рад будет. А я… может, не такая уж дурацкая была эта мысль — пробраться на корабль и… на Восток. А там — к отцу.

Скай почувствовал, как тяжесть отпускает. Точно, сказал он себе, закрывая глаза. Так я и сделаю. Самая дурацкая мысль — и та лучше, чем сидеть сложа руки и ждать убийц.


*   *   *
— Просыпайся, Скаймгерд из Фир-энм-Хайта, — услышал Скай над собой. — Учти, я ждать не буду.

За этим последовал весьма ощутимый тычок в плечо. Что же я натворил вчера, если Нэи так меня будит, удивился Скай сквозь сон.

А потом вспомнил.

Он сел, протирая глаза. Наступило утро, лес был полон солнечного света, искрилась роса на траве, неутомимо орали птицы. Колдун стоял рядом, в своём плаще, с длинным посохом в руках. За плечами у него висела видавшая виды дорожная сумка, а на лице было написано нетерпение.

Низкородный? подумал вдруг Скай. Не бывает у низкородных эдаких капризных лиц.

— Куда это ты собрался? — спросил он сипло. Он ещё не проснулся как следует и соображал с трудом.

Колдун взметнул брови.

— А как же наше путешествие? Я ведь вчера обещал показать тебе кое-что любопытное, связанное с твоим камнем. У тебя что, совсем памяти нет?

— Но... подожди, но ведь я выпил то зелье! И видел город, и свой дом, и…

— Стариковские сны? Не смеши меня! Ты что, не знаешь, как путешествуют по-настоящему? Находят дорогу по солнцу, идут звериными тропами, спят под открытым небом...

Колдун сокрушённо покачал головой, будто говорил: каким же дурачком надо быть, чтобы не знать простейших вещей. И бодро зашагал в чащу.

— Стой! — воскликнул сбитый с толку Скай и, вскочив, кинулся следом. — Но ведь ты говорил, колдуны не путешествуют, как обычные люди!

— Чушь! Чтобы я сказал такое?

Но колдун так и лучился сдерживаемым смехом, и Скай заподозрил очередное надувательство. Однако не успел он оскорбиться всерьёз, как колдун продолжал самым дружелюбным тоном:

— Что ж, теперь можешь задавать свои бесчисленные вопросы, даже неумные. Я слышу, как они у тебя в голове роятся, будто пчёлы.

Это была правда. Скай попытался выловить из этого роя самое важное, но в конце концов сказал:

— Тебе моё имя известно, а мне твоё — нет. Как мне тебя называть?

Колдун фыркнул.

— Имена, имена. Скука. Все их запоминать — только время тратить. Можешь называть меня «почтенный наставник».

— Вот ещё, — скривился Скай. — На что мне сдался наставник-низкородный? Не собираюсь я у тебя ничему учиться.

Но колдун только ухмыльнулся.

— Не зарекайся, предводительский сын. Ещё вчера утром ты и разговаривать со мной не желал, а сейчас, погляди-ка… кто бы мог подумать?

 
Глава 3.
ЗМЕЙ

[Свободные земли: Ваар, Западные Берега. Великий лес. Год 486 века Исхода, месяц Тёплых Ночей.]

…о безумии короля: Тогда товарищи оплакали Элькиннльянда как мёртвого, и отняли у него его одежду, и оружие, и прежнее имя. И колдуны увели его и подвергли страшным обрядам, заживо отослав в Тишину. Что было с ним там, о том никому не известно; но Твари взяли его и истязали, и когда он вернулся, тело его было сплошь иссечено колдовскими отметинами.

Колдуны отвели его к обезумевшему королю Вайваддарену; и стоило королю увидеть эти отметины, как разум вернулся к нему, и он вспомнил всё, что с ним было. Он тотчас встаёт и, взяв Элькиннльянда за руки, уложил его на своё место, и обмыл его раны. Но всё было напрасно, и всякий мог видеть, что Элькиннльянд умирает. Тогда король заговорил с ним; он спросил:

– Что видел ты в Тишине?

Он же отвечал:

– Я прошёл Непылящей Дорогой.

И пришла ему смерть от ран.
Век Исхода
Книги Порядка Имён

В
есь день они шли по лесу. Колдун шагал впереди, быстро и легко, и, кажется, нисколько не уставал. Мало того, он ещё и весело насвистывал на ходу.

Скай уныло плёлся следом. Никогда ещё ему не приходилось совершать таких долгих, изнурительных прогулок. Он запыхался, желудок сводило от голода, ноги от напряжения горели огнём, а неразношенные сапоги, вроде бы и широкие, натёрли везде, где только можно. Светлый старый лес, казавшийся с утра таким славным, теперь превратился в гадкую и определённо живую тварь. Узловатые корни таились в траве, острые колючки царапали рукам и цеплялись за одежду, упругие ветки то и дело норовили вышибить глаз.

Колдуна лес пропускал беспрепятственно, а Скаю, который вымотался до предела и был страшно зол, каждый шаг давался с трудом. Правильно в городе делают, что не суются сюда, думал он, проламываясь через плотные заросли. И чего ради я вообще по этому клятому лесу тащиться должен?

— Эй, Колдун! — сердито позвал Скай, рукой отводя очередную ветку, которая только что хлестнула его по щеке. — Мы с самого рассвета идём. Не пора уже передохнуть?

Колдун бросил на него взгляд через плечо.

Снисходительный, насмешливый взгляд.

— Ты что, уже устал? Надо же, а я ожидал, что славные воины Фир-энм-Хайта будут повыносливее меня…

Ская тряхнуло яростью, будто молнией ударило.

Да как он смеет! Вот так потешаться над сыном Предводителя… Ох и поплатишься ты за свои слова, грязный низкородный, подумал Скай с ненавистью, стискивая кулаки так, что ногти впились в ладони. Вот подожди, дай только мне до тебя добраться…

Но жгучий стыд заставил его промолчать.

Колдун надо мной посмеялся — но он ведь правду сказал. Воин не станет ныть, не станет выставлять напоказ усталость и недовольство. Отец сейчас, может быть, устал не меньше, но он и виду не подаст... Так неужели Хермонд был прав, когда смотрел на меня как на избалованного ребёнка?

Скай закусил губу и пошёл дальше, спотыкаясь и уворачиваясь от веток. Позорище, безжалостно говорил он себе, самому противно это хныканье слушать… правильно Колдун смеётся… может, и то правильно, что отец оставил меня в городе — с женщинами и детьми… Видел бы он меня сейчас, сыном бы постыдился назвать...

Спустились сумерки, туман зазмеился между деревьев, тени расползались повсюду, когда они вышли к ручью. К этому времени Скай шатался и дышал, как загнанный ёлайг. В боку так кололо, будто туда нож всадили. Младшая луна рассыпала по воде серебристые чешуйки.

Колдун бросил сумку под ближайшее дерево, и Скай внутренне возликовал: неужели наконец их переход окончен! Но он постарался не подавать виду (он был уверен, что Колдун с издёвкой наблюдает за ним) и наклонился к воде. Она была такая ледяная, что зубы заломило, и безумно вкусная. Скай пил, пил и никак не мог напиться. Он в жизни не пробовал такой вкусной воды.

Ужасно хотелось есть, но просить он не стал. Смыл с лица грязь и пот, стянул сапоги, подержал истерзанные ноги в воде, пока они не онемели как следует, и улёгся на мягкой земле, спиной к Колдуну.


*   *   *
Скай провалился в сон, как в чёрную яму, а вынырнул из неё уже утром. Журчал ручей, в чаще птицы перекликались на разные голоса. Скай разлепил глаза и увидел, как по ближайшей травинке ползёт, резво перебирая лапками, блестящая меднокрылка.

Скай сел, ёжась от холода. И тут же увидел Колдуна. Тот расположился под деревом напротив, и вид у него был такой весёлый и довольный, что Скай чуть было не спросил, почему уже так поздно и куда они пойдут теперь, и нет ли чего-нибудь перекусить... но тут он спохватился, что смертельно обижен.

В желудке у Ская заурчало, но он намертво сжал губы. Он по-прежнему чувствовал себя измотанным, точно дряхлый дед, но Колдуну это показывать не собирался. Ещё чего!

Скай напустил на себя беззаботный вид и, присев на корточки у ручья, стал умываться. Он знал, что Колдун внимательно наблюдает за ним.

— Что-то ты бледный нынче утром, Скаймгерд Хайтере. Ты хорошо отдохнул?

— Прекрасно, — бросил Скай, не оборачиваясь.

— Вижу, ты зол. Могу тебя понять: терпеть меня нелегко... Может быть, ты хочешь вернуться в город? Пока ещё не поздно повернуть.

Ещё вчера эта мысль казалась такой соблазнительной, но сегодня... Куда мне возвращаться-то, подумал он. В постылый дом, в котором я как в тюрьме? К Хермонду, который или отошлёт меня на север, или убьёт?

— Нет, — сказал Скай грубее, чем собирался, — не хочу я никуда возвращаться.

— Значит, ты согласен и дальше идти за мной?

— Можно подумать, у меня выбор есть, — огрызнулся Скай, и Колдун сердечно рассмеялся.

— Приятно слышать разумные речи. А теперь поешь. У нас впереди долгий переход.

И он протянул Скаю лепёшку с пригоршней вяленых груш. Скай намеревался гордо отказаться, но передумал. Не так-то просто быть гордым на пустой желудок. Не хочу и сегодня тащиться за ним дряхлым дедом, подумал Скай, ожесточённо впиваясь зубами в лепёшку и бросая на Колдуна ревнивые взгляды. Сидит себе, довольный такой, ни капли не устал... будто и не шагал вчера весь день через лес... а ведь он раза в два старше меня…

Но будить меня он не стал, подумал Скай с внезапным беспокойством. Дал мне отдохнуть, хотя вчера заставил до темноты шагать без передышки. Помешанный он, что ли? С ума сошёл от скитаний по лесам... А может, колдунам и положено быть помешанными…

Скай медленно, с величайшим удовольствием дожёвывал последнюю грушу. Он смотрел, как Колдун наполняет бурдюк водой из ручья, и думал, что, может быть, не так уж всё и плохо.

— Как твои ноги — сегодня меньше болят?

Скай проглотил грушу. И точно ведь! У меня же вчера каждая косточка ныла, и каждую кровавую мозоль дёргало по-страшному, а сегодня… Он с изумлением уставился на свои босые ноги. Ни одно й мозоли на них не было. Исчезла даже та царапина от плавника в бухте.

— Это ты сделал?!

Колдун прикинулся, что не расслышал, но его довольная мина говорила сама за себя.

У Ская запылали щёки. За минувшие сутки он передумал о Колдуне гадостей не меньше, чем о Хермонде. А теперь выходило, что он очень поторопился.

Скай попытался выдавить:

— Спасибо, — но получилось невнятное бормотание.


*   *   *
Лес делался гуще, а вместо солнечных полян путь всё чаще преграждали колючие заросли. То есть, Скаю преграждали — Колдун-то по-прежнему шагал легко, даже под ноги не смотрел, и его зелёный плащ шуршал по веткам, ни разу не зацепившись. Скай, который уже разодрал все рукава, старался не завидовать — и не отставать, хоть это и было тяжело. Ему было стыдно перед Колдуном, и он дал себе слово впредь не вести себя, как малодушный идиот.

При мысли о том, как далеко они уже ушли от фир-энм-хайтского побережья, Скаю делалось не по себе. Сперва он старался запоминать дорогу, но все деревья для него были на одно лицо, а тропинки то и дело увиливали из-под ног, ныряя в траву. Так что в выборе пути ему пришлось целиком положиться на Колдуна.

Очередная тропа вывела их к прогалине, посреди которой торчал большой трухлявый пень. А на пне сидел, недружелюбно глядя на людей, маленький жёлтый зверёк, похожий на крысу, только с плоской большеротой мордой и длинными лапками. И хвост у него был пушистый.

Увидев зверька, Колдун нахмурился и сбавил шаг.

— Постой, — сказал он Скаю, предостерегающе подняв руку. — Нам лучше выбрать другую дорогу.

— Что? Ты боишься маленькой пушистой крысы?

Зверёк угрожающе заверещал, чем развеселил Ская окончательно. Однако Колдун оставался очень серьёзен.

— Она вовсе не так безобидна, как кажется, Скаймгерд Хайтере.

Да он надо мною смеётся! Или действительно полоумный. Интересно, все колдуны такие?

А может, просто проверяет, не испугаюсь ли я? Вот ещё, только крыс мне и бояться, тем более таких маленьких! Я и пострашнее видел зверей. Одна волчья рыба чего стоит — опасна, даже если полдня на суше пролежала, с ней зазеваешься — живо останешься без пальцев.

Так что Скай пренебрежительно повёл плечом и шагнул вперёд. Ничего страшного не случилось, и он сделал ещё шаг.

Зверёк издал гнусный клёкот и прыгнул. Скай заслонился рукой и почувствовал, как впиваются сквозь рукав крошечные, но очень острые зубки. Гораздо острее крысиных. От неожиданности и боли Скай завопил и затряс рукой, но пушистая крыса вцепилась намертво и только утробно ворчала.

Колдун (который остался преспокойно стоять в сторонке) хохотал до слёз.

— «Маленькая пушистая крыса», так ты сказал? Ох, я не могу...

— Отцепись! — рычал Скай в бешенстве.

Он ударил крысой о дерево. Та упала в траву, сжалась пружиной, клекоча и раззявив широкую пасть, и напала снова. Скай попытался увернуться, потом просто побежал, наплевав на гордость, а крыса бросалась на него со всех сторон, цеплялась за одежду, кусалась и верещала. Скай стряхнул её раз, другой, третий; налетел спиной на пень и неловко шлёпнулся на бок — а проклятая крыса тут же прыгнула ему на грудь и вцепилась в горло.

— Ты уверен, что тебе не нужна помощь? — донёсся до Ская превесёлый голос Колдуна.

— Нет! — злобно рявкнул Скай. Но крыса извивалась, будто одержимая злым духом, выворачивалась из рук, целила то в глаза, то в горло, а в конце концов так впилась Скаю в палец, что ему почудился хруст кости.

Желание жить перевесило.

— Ладно, ладно, хорошо! Ты был прав! Только убери её!

Он надеялся, что Колдун тут же прибьёт тварь посохом или заклятьем поджарит, но тот не шелохнулся.

— Тана, штэммар, — сказал он весело. — Аусури д’энаи.

Крыса навострила уши, ещё разок оскалилась на Ская и с клёкотом вернулась на трухлявый пень, а там принялась вылизывать мех.

— Сети драные, — простонал Скай и кое-как сел, вытирая кровь с лица. Рукава у него были исполосованы на праздничные ленты. — Что это за тварь?!

Крыса не удостоила его взглядом, но тихонько рыкнула.

— Это хилкенн, вестник лесных стражей, — туманно ответил Колдун и нагнулся, чтобы сорвать невзрачное растеньице с широкими листьями.

— Вестник, тоже мне, — проворчал Скай, пытаясь обернуть кровоточащий палец подолом сарты. Бесполезно: кровь не останавливалась, ткань уже пропиталась насквозь и побурела. — Чуть палец мне не откусила...

— Тебе повезло, — согласился Колдун невозмутимо. — Зубы у хилкеннов острые, перекусить кость им ничего не стоит. Хорошо, что ты совсем беспомощный — если бы она сочла, что ты представляешь угрозу, церемониться с тобой не стала бы, а сразу выцарапала глаза… Оставь сарту в покое, глупец, не видишь — толку никакого, только измажешься весь…

— Я не беспомощный, — проворчал Скай, но когда Колдун достал из сумки чистую тряпицу, смочил водой из бурдюка и принялся вытирать его окровавленное лицо и руки, он сидел очень смирно, терпел и не дёргался. — И я не глупец.

— Ну-ну. Зверь — и тот понял с первого раза, о чём я его прошу, а тебе сколько ни говори — всё впустую.

— Что ты ей сказал?

Колдун хмыкнул.

— Что ты только учишься.

Скай задумался. Отец хорошо говорил на рот'н'марриме, а хронист Ханагерн знал дэйхемар, Скай не раз их слышал. Ничего общего со словами, что произнёс Колдун.

— Я не знаю этого языка.

— Разумеется, ты его не знаешь. Он уже пять сотен зим между людьми не звучал. Да и ни к чему он тем, кто не владеет Высоким Искусством... Смажь этим царапины.

Скай скептически поглядел на пригоршню растёртых зелёных листиков. Они пахли горьким соком и выглядели довольно жалко.

— А почему ты их просто колдовством их залечишь?

— Потому что только глупцы тратят силы попусту. Не будь упрямым тавиком и делай как я говорю.

Скай хотел было поставить низкородного на место, но ему было слишком больно. Он брезгливо размазал растёртые в кашицу листья по искусанному лицу и рукам, но, к своему удивлению, почувствовал почти сразу, как притупляется боль и утихает горячая пульсация. Он готов был от облегчения размурлыкаться, как кот, но тут заметил, что Колдун пристально смотрит ему в лицо.

— Что?

— Ты сейчас едва не лишился пальца и, поверь мне, легче не будет. Но пока что мы можем повернуть.

Но Скай не собирался отступать из-за какой-то ерунды, тем более что он проникся к сумасшедшему колдуну чем-то вроде благодарности и хотел отплатить добром. Он помотал головой.

Колдун почему-то не выглядел обрадованным.

— Значит, ты готов и дальше идти за мной?

И кто из нас двоих тугодум, нетерпеливо подумал Скай.

— Да! Что тут непонятного?


*   *   *
В том же ключе, только без происшествий, минул и следующий день. Вечером вернулся пропадавший где-то ворон и опустился Колдуну на плечо.

— Лерре, — улыбнулся Колдун и погладил пальцем блестящие перья на шее птицы. — Вот наконец вернулись мои глаза и уши. Какие вести ты нынче принёс?

Ворон отозвался карканьем, и у Ская мурашки пробежали между лопаток. Будто всё понимает, что ему говорят, подумал он, делая украдкой охранительный знак. Может, он заколдованный? Или такой же сумасшедший, как его хозяин... Хотя Ханагерн вот рассказывал, вороны — умные птицы. Их и по-человечьи говорить можно выучить…

Лерре только каркал, щёлкал и скрипел, однако для Колдуна, похоже, это были не пустые звуки. Он слушал ворона с большим вниманием, и чем дальше, тем сильнее хмурил брови.

— Что ж, — вздохнул он наконец. — Раз так, спешкой мы ничего не добьёмся. Остановимся на ночь здесь. Благодарю тебя, друг, ты сегодня хорошо потрудился.

Ворон самодовольно каркнул и перелетел с плеча хозяина на толстую ветку. Колдун бросил сумку под ближайшее дерево и выразительно посмотрел на Ская.

— А, ну да… я пойду хворосту наберу, — спохватился тот.

Он на несколько раз обошёл их маленький лагерь в поисках сухих веток и принёс две огромные охапки. Он устал и был очень голоден, и царапины, оставшиеся после стычки с хилкенном, немного саднили (но хотя бы не кровоточили под засохшим коркой травяным соком). Да и всё равно — даже с прокушенным до кости пальцем Скаю было куда лучше, чем в тот день, когда отец уплыл на Восток.

Скай выбрал место посуше, сложил костёр, очень довольный собой, — и беспомощно огляделся. А огнива-то и нет. Я же так из дому так и ушёл, в чём был. Кто же знал, что ночная прогулка в Лес так затянется...

— Колдун!

Колдун сидел под деревом с длинным стебельком в зубах, в такой глубокой задумчивости, что Скаю пришлось окликнуть его дважды.

— Колдун! У тебя огнива не найдётся?

— Нет, — беспечно сказал Колдун. Без спешки потянулся за посохом, ткнул им в сухие ветки, сказал что-то потихоньку — и ветки вдруг занялись рыжим пламенем. Искры чуть не опалили Скаю брови.

Колдовство! Настоящее! И сотворено так запросто, что даже обидно как-то…

— Как ты это сделал? — выпалил Скай, впившись в Колдуна глазами.

— Велел ему зажечься, вот и всё.

— Что ты сказал — что это были за слова?

— Ни отроа, — повторил Колдун с широким зевком, и костёр дохнул жаром.

— Что это значит?

— То и значит — «зажгись».

— Колдовское Наречие, — прошептал Скай благоговейно.

Лерре насмешливо каркнул у него над головой. Колдун усмехнулся.

— Надеешься, что нужно только запомнить слова? Напрасный труд. У тебя к Высокому Искусству, увы, ни малейшего дара нет. Это любому видно.

Это прозвучало оскорбительно, и Скай надулся.

— А сам-то говорил, что не расходуешь силы по пустякам.

— Ну, если для тебя этот костёр — пустяк, его легко и погасить, — проговорил Колдун со зловещим блеском в глазах. — И разжигай тогда его сам, а я посмотрю.

И Скай прикусил язык.


*   *   *
Скай отдохнул как следует и на другой день шагал за Колдуном бодро. Правда, после полудня ему стало казаться, что лес, к которому он едва успел привыкнуть, меняется. Стало меньше солнечного света, ветер загудел высоко в ветвях. Внизу холодный воздух был неподвижен, и поэтому казалось, что листья шелестят сами собой. Куда-то подевались и птицы, и неосторожные зверьки, и даже стрекочущие в траве насекомые. Всё движение, всё дыхание отступило поглубже в чащу. Холод накатывал волнами, заставляя Ская вздрагивать и оглядываться, но Колдун оставался спокоен.

Ближе к вечеру гнетущее чувство усилилось, и в тишине уже не осталось ни одного звука, только их шаги. А затем дорогу им преградили деревья. Ветви у них росли от самой земли и так переплелись между собой, что за ними свету было не видно.

Колдун остановился. Он казался обеспокоенным.

— Что? Теперь же нет крыс, — Скай торопливо огляделся по сторонам, но не заметил ни одной. — Почему ты не идёшь дальше?

— Попробуй сам, — ответил Колдун с усмешкой. — Всё равно ведь полезешь, что бы я ни сказал.

Скай посмотрел на него с сомнением. В чём же тут подвох? Пробраться через эти заросли ему было вполне по силам, а уж Колдуну-то, перед которым трава расступалась, и подавно.

Подвох, несомненно, был. Выяснить, в чём он состоит, Скаю, несомненно, предстояло самому.

Он твёрдо шагнул к зарослям, перенёс ногу через толстую ветку... и с запоздалым испугом услышал близкий треск. Треск множился, что-то вокруг задвигалось; ещё спустя мгновение он понял, что движутся ветви, неповоротливые, толщиной с руку, и гибкие, тонкие, осторожно обхватывающие его шею.

Тут ему стало не до геройства. Скай с отчаянным воплем рванулся назад, ветви впились в лодыжки и поясницу, ломаясь с сухими щелчками. Он рванулся ещё раз и полетел спиной на землю, оставив деревьям полрукава. Ветви сплелись как были и снова замерли. В них застрял лоскут его сарты.

Когда Колдун помогал ему подняться на ноги, Скай понял, что дрожит.

— Живые деревья!

Это было куда хуже крыс — хуже Проклятых, хуже любого чудища из сказок. Чудище можно прикончить, проткнув мечом.

— Живые, Колдун, они…

— Все деревья живые, Скаймгерд Хайтере, хоть и не все такие проворные, — отрезал Колдун раздражённо, отстраняя его с дороги. — А теперь перестань причитать и не мешай мне.

Он не сделал попытки прорваться сквозь чащу и не спалил её заклятьем, а вместо этого почтительно склонился перед сплетёнными ветвями, как кланяются хозяину дома.

— А штэммара хиллод-ре! Ирдэр’э-гем Ирконхерре, а лаинаи рекнэу, альднэ.

Ничего не произошло, и Скай с лихорадочной надеждой подумал: ничего не выходит, всё, сейчас-то нам уж придётся повернуть обратно, и мы уйдём из этого жуткого леса, и...

И тут раздался скрип, от которого кровь у него застыла в жилах. Ветки снова зашевелились, но вместо того, чтобы потянуться к Колдуну, схватить его, задушить, проткнуть насквозь, сломать ему позвоночник, они раздвинулись. Деревья выпрямились и застыли, прикидываясь обычными деревьями.

Путь был свободен. Он вёл в непроницаемую тьму.

Колдун обернулся к Скаю. Он был печален, и глаза его смотрели, точно у дряхлого старика.

— Я спрашиваю ещё раз, — сказал он из темноты, — последний раз. Не хочешь ли ты повернуть, пока ещё можешь? Ты и дальше пойдёшь за мной?

Скай стиснул зубы. Куда угодно за тобой пойду — лишь бы не этой проклятой тропой! Ох, Колдун, давай выберем любую другую дорогу!..

— Я хочу повернуть, — сказал Скай хрипло и выдавил жалкую улыбку. — Но ты этого не дождёшься. Идём.


*   *   *
Лес заметно поредел. Почти все деревья здесь были безжизненными, сухими — чернильно-чёрные, ясно видные в сумерках. Повсюду валялись нагромождения камней, покрытые мхом. Обломки колонн, остатки ступеней — когда-то давно тут была, наверное, настоящая крепость. Так давно, что эти безмолвные камни лежали вокруг, точно неприбранные мертвецы.

Теперь Скай видел небо, только с ним было не всё в порядке: оно было серое, с кровавыми клочьями облаков и тусклыми угольками звёзд. Серое с красным, ёжась, подумал Скай. Как пыль и кровь.

— Кр-ровь, — громко хрустнула под ногой ветка, и Скай заспешил за Колдуном. Если бы не его, Колдуна, спокойствие и не умиротворяющее тепло камня под сартой, Скай давно бы пустился бежать, вопя от ужаса.

По траве протянулись нити белёсого тумана. Колдун поглядывал на них с неудовольствием, но шагу не сбавлял.

Так они вышли куда-то на гигантскую — в половину Фир-энм-Хайта, не меньше — прогалину. Деревья торчали тут редко, высохшими обрубками. Всюду светлели камни. Обломки стен, плиты, ушедшие в землю, иногда угадывавшиеся под ногами.

Может, это была не просто крепость, а целый город, с волнением подумал Скай и осторожно провёл ладонью по шершавому камню. Да, точно, так и было. Совсем небольшой город, но весь каменный. Что за люди тут жили? Неужто Нархант? Делали ли они всё то же, что и мы? Уходили на войну, и торговали с соседями, и строили дома — и вот дома ещё здесь, а их...

— Тхэльр-райн... — пополз между камнями хриплый шёпот. — Пос-следний из ищущих...

Скай испуганно закрутил головой, но вокруг было пусто, только туман густел, плотный, молочно-белый, осязаемый. Что-то прошуршало в траве слева — что-то большое и тяжёлое, невидимое в тумане. Снова зазвучал шипящий голос — он был так мало похож на человеческий, что Скай едва разбирал слова:

— Тхэльр-райн обезумел? Он теперь ищет смер-рть? З-зачем ты пришёл?

— Я пришёл напомнить тебе о твоей клятве, — ответил Колдун ровно. Он стоял как ни в чём не бывало, опираясь на посох, но его глаза зорко всматривались в туман.

— Я чес-стно выполнял условия договор-ра, — зашипело вблизи. — Я не тр-рогаю невечных... Ты обещал мне покой... Твои стражи с-стерегут меня... Уходи!

Что-то мелькнуло в тумане между камней — очень длинная тень. Скай чувствовал, как слабеют колени, как сердце колотится в самом горле, мешая дышать, и как пульсирует тревожным теплом камень под сартой. А Колдун только усмехался.

— О, мои стражи справляются. Но мне хорошо известно, как ты пытаешься превратить этот лес в свои любимые мёртвые земли. Этого в договоре не было.

Шипение переместилось им за спины.

— Это моё пр-раво... Кроме договор-ра ничто не сдер-рживает меня... Гнев жалких невечных вроде тебя мне не с-страшен...

Невечных, с тошнотворным страхом повторил про себя Скай. Если мы для него — невечные... кто же это тогда?

Колдуну про «невечных» тоже не пришлось по вкусу, судя по тому, как гневно сузились его глаза.

— Твои потуги освободиться меня не волнуют. У меня к тебе вопрос, Тварь, и я ожидаю ответа, — проговорил он с холодной угрозой. — А если ты не ответишь, я отправлю тебя в Тишину — навечно, в самое её сердце.

В ответ из тумана донеслось сухое щёлканье, и Скаю стало тошно от мысли, что так оно смеётся.

— Ты не с-сможешь... Это мог бы с-сделать только один невечный… он давно мёр-ртв…

— Он много чего рассказал мне перед смертью.

— Нет! — тварь из тумана зашипела, точно разъярённый кот — огромный, чудовищный, одержимый духами кот. — С-старик не мог открыть тебе моё имя! Он нар-рушил обещание!

— Там, где он сейчас, ему уже всё равно.

Туман содрогнулся, и прямо перед Скаем с бешеным рыком взметнулась огромная тварь. Длинное змеиное тело не тоньше его туловища, зубы в несколько рядов — с палец длиной и тонкие, как иглы; огромные блёклые глаза, как у снулой рыбы — выпуклые, лишённые век, будто затянутые бельмами, но с бледными крапинками пульсирующих зрачков.

Скай с воплем отскочил и прижался спиной к Колдуну. На мгновение он словно почувствовал на шее эти страшные зубы.

Но челюсти твари клацнули впустую. Она зашипела и повторила бросок — и снова неведомая сила остановила её, как самый лучший щит.

Шипение стало похоже на рёв огня в кузнечном горне. Длинное гладкое тело, одетое в осклизлую чешую, заизвивалось в тумане, зашуршало по камням.

— Невечный с-ставит преграды? Они тебе не помогут...

Колдун рассмеялся.

— Не угадал. Вот так дела, а я-то думал, ты поймёшь сразу. Ты не причинишь вреда мальчику, потому что он поднял Звезду Тишины.

Страшные зубы заклацали, хвост с роговыми кольцами застучал по камням.

— Нет! Ты лжёш-шь! Звез-зды нет, она исчез-зла! Я потерял её!

— Кто-то теряет, а кто-то находит, — заметил Колдун скучающим тоном. — Странно, что ты сразу её не почуял, правда? Смелее, покажи ему, предводительский сын.

Скай испуганно оглянулся на Колдуна: в своём ли тот уме? Но он был, как всегда, безмятежен.

Воины не трусят, с силой сказал Скай себе. Отец бы и бровью не повёл. Отец бился с Проклятыми!

Скай заставил себя посмотреть прямо в гнусные бледные глаза, вытащил из-под сарты камень и только теперь заметил, что от него исходит слабое прерывистое свечение.

При виде камня змей завизжал и завертелся.

— Мой камень! Вс-сё, что я вынес из Глубин! Вер-рни её! ОТДАЙ ЕЁ МНЕ! Вор-р! Она тебе не принадлежит!..

— Звезда принадлежит тому, кто её поднимет, — оборвал его Колдун. — Этот камень нельзя отнять силой.

Жуткие зубы щёлкнули, сомкнувшись за невидимой стеной. Змей подался назад и свился в тугую спираль.

— Тогда он сам отдас-ст её! Звез-зда  защищает лишь его тело...

Змей метнулся вперёд быстрее молнии, Скай невольно попятился...

...и оступился, когда из-под ног полетели камешки. Позади не было Колдуна, и вообще никакой опоры. Чудом удержав равновесие, Скай обернулся.

Ни ночного леса, ни обломков древних стен. Ни тумана в траве, да и вовсе никакой травы — одни шершавые камни, а дальше скала отвесно обрывается вниз, и там глухо рокочет море. Матовое, почти чёрное, загустевшее, скалящееся острыми утёсами до самого горизонта. Скай ни разу не видел, чтобы море выглядело так. Если бы не ледяной ветер, хлещущий его по лицу, Скай решил бы, что всё это ему привиделось.

— Это моя родина. Видиш-шь, как она непохожа на твою? — произнёс вкрадчивый свистящий шёпот, исходящий сразу отовсюду. — Этот камень пришёл вмес-сте со мной. Он не был рождён в вашем мире и обладает с-силой, вам неведомой... Невечные не с-сумеют пробудить её, но я — с-сумею... Эта сила может дать тебе вс-сё, что пожелаешь... Она поможет тебе вер-рнуть утраченное...

Бешеный порыв ветра сбил его с ног, но уже падая, Скай почувствовал знакомый запах. Тот запах, который окружает тебя всегда, так что в конце концов его и замечать перестаёшь, пока не вернёшься из чужих мест. Рыба, водоросли, ветер с моря...

Скай вскочил, путаясь в ногах. Море и правда было перед ним, гладкое, сверкающее на солнце, как начищенное серебряное блюдо. И город был на месте, и зал свитков, и причал, и лодочный сарай. Седобородый старик вместе с маленьким парнишкой спускал на воду лодку. Это был Вийниров дед. Скай и сам не раз ходил с ним рыбачить вместо того, чтобы упражняться в верховой езде. Отец поначалу сердился на него за это, но потом перестал... смирился, наверное, что младший сын ни на что не годен…

Но где же змей? Где лес? Где Колдун?

А может, с отчаянной надеждой подумал Скай, ничего и не было? Я просто заснул на солнцепёке, в том овражке за стеной, вот мне и снились всякие глупости. Колдун со своим вороном, оживающие деревья, змеи говорящие — ровно что в тех небылицах, которые Нэи любит рассказывать...

Это была, конечно, трусливая мысль.

— Вот ты где, сынок.

Он замер, застыл, даже дышать перестал. Ноги словно в землю вросли, и сердце забилось со страшным усилием. Да я всё ещё не проснулся, подумал он беспомощно. Я или сплю, или… просто ошибся. Я мог ошибиться, много зим ведь прошло.

— И не делай вид, будто не слышишь меня! Близнецы уже давно вернулись, а ты что, опять прячешься? Из-за чего вы на этот раз повздорили?

Скай не выдержал и обернулся, и ему показалось, будто что-то ударило его в грудь. Перед ним стояла невысокая женщина, очень красивая. В руках у неё была корзина, полная трепыхающейся рыбы, выбивающиеся из-под головного платка пряди золотились на солнце.

И она улыбалась.

— Матушка?

Скай бросился вперёд и тут же почувствовал, как что-то мягко задерживает его.

— Она вернётс-ся, — ласково прошелестел голос у него в ушах. — И больше никуда не исчез-знет... Я верну твоих братьев... всех твоих родичей… Я верну в Ваар мир-р...

Что-то тянуло его прочь, небо лопалось, как мыльная пена, и мать, не переставая улыбаться, делалась всё дальше и дальше. Скай сопротивлялся, вопил, рыдал, рычал от бессилия, протягивая к ней руки. Руки в глубоких укусах, покрытые зелёными пятнами от целебных листьев.

Целебные листья… кусачая пушистая крыса… а Колдун, подлец, смеётся, нет чтобы помочь…

Руки опустились сами собой. Это был не сон, подумал Скай и заставил себя закрыть глаза. Я не сплю. Я в Великом лесу. Я правда пошёл с безумным Колдуном в безумное путешествие. Хермонд правда хочет избавиться от меня. Отец правда ушёл на войну. Матушка...

Камень был такой горячий, что делалось больно. А туман под ногами, наоборот, дышал смертным холодом.

Неужели я хочу валяться в этом тумане вечно и смотреть сны — пусть даже такие замечательные?

А разве нет?

Не знаю, я не знаю! Наверно, я просто трус!

Скай сжал звезду в кулаке и открыл глаза. Он смотрел прямо в гнусную змеиную морду.

— Это всё неправда!

— Это с-станет правдой, ес-сли ты отдашь мне камень... Отдай его... ОТДАЙ ЕГО МНЕ!

От злобного рёва заложило уши, в лицо полыхнуло огнём, Скай заслонился руками и услышал, как Колдун говорит:

— Ни ламарра! Заткни свою лживую пасть. Звезда Тишины способна на многое, но даже ей не дано воскрешать мёртвых.

Пламя сгинуло без следа. Сырость и ночной холод обступили Ская со всех сторон, и он осмелился убрать от лица руки. Угрюмый лес (увы) был на месте, Колдун (к счастью) — тоже. Он стоял на шаг впереди и держал в вытянутой руке посох, как воины держат меч.

— Камень ты не получишь, но жизнь ещё можешь сохранить. Отвечай, как мне найти дорогу в Сокрытую Гавань?

Змей покачивался, поднявшись на свёрнутом кольцами хвосте. Он злобно щерился на посох, но нападать не осмеливался.
— Эта дор-рога важна для тебя, не для мальчика, — проговорил он рокочущим шёпотом; бледные глаза обратились к Скаю, и кроме злобы ему почудилось ликование. — Ты лжёш-шь ему... Тебе не нужен ученик, тебе нужен камень... Ты не с-сказал ему о видении... не с-сказал о том, как падёт его город...

Гнусный холодок пополз по позвоночнику.

Мой город?

Лицо Колдуна оставалось бесстрастным, даже скучающим, исходящую от него угрозу можно было почувствовать кожей.

— Не испытывай моё терпение, Тварь, оно уже на исходе. Как мне найти дорогу в Сокрытую Гавань?

— Сигнальные огни не зажглис-сь... — продолжал змей, растягивая пасть в ухмылке. — Йенльянд пал, а теперь черёд Фир-р-энм-Хайта… Проклятые… они уже близ-зко… и среди них есть колдун…

Он лжёт. Так ведь? Просто смеётся надо мной… хочет меня испугать… да?

— Как мне найти дорогу в Сокрытую Гавань?

— Ты видел, Тхэльр-райн… так же, как и я… Город падёт в огне и крови… и дня не пройдёт…

— Открой мне дорогу.

— Ты не с-сказал мальчишке… Решил зас-слониться им от меня, как щитом…

В бледном свечении, исходящем от тумана, глаза Колдуна вдруг потемнели, лицо исказилось от ярости. Полыхнула ослепительная вспышка, и змей повис над землёй, корчась, как червь на крючке. По влажной чешуе метались крошечные молнии, пасть судорожно разевалась — но отрывистые звуки, вылетающие из неё, походили на смех.

— Открой! мне! дорогу!

— Постой! — крикнул Скай. Он пытался заглянуть Колдуну в лицо, но пляшущие отсветы молний делали его похожим на жреческую маску. — Подожди, Колдун, сперва… скажи, это правда? Ты видел… это? их? Проклятых? Йенльянд и… Ты это видел?

Он был уверен, что услышит в ответ смех, так нелепо всё это звучало. Ведь прошло всего три дня… Ведь у Йенльянда тоже есть укрепления, они мощнее фир-энм-хайтских вдвое, потому что Великая Граница оттуда совсем близко… Ведь сигнальные огни на то и нужны, они никогда не подводили, со времён короля Канойдина, ведь…

Но Колдун не рассмеялся — даже не взглянул на него.

— Ты ничего не можешь сделать.

НИЧЕГО. ТЫ НИЧЕГО

НИЧЕГО НЕ МОЖЕШЬ

Как все дети, женщины и старики, ты останешься в городе.

И если они придут, ты будешь сражаться вместе со всеми.

Если они придут. Они уже близко, и среди них есть колдун.

Как падёт его город. В огне и крови.

Скай почувствовал, что падает в какую-то необозримую пропасть, так стремительно, что сердце не поспевает.

— Ты знал? Ты видел? Почему ты не сказал мне?! Я бы...

Я остался бы в городе!

— Я бы не…

Я бы ни за что не пошёл с тобой!

Но ведь в этом-то и причина, так? Тебе нужно было, чтобы я пошёл с тобой. По доброй воле — только так Звезда могла защитить тебя от Змея. Для того ты и показал мне те сны? Или они тоже были обманом?

Змей бился в конвульсиях, подвешенный над землёй, и Скаю казалось, что его тоже подвесили так. А перед глазами вспыхивали обрывки Хермондовых кошмаров: горящие дома, рушащийся храм, колокол цвета крови.

Ты останешься в городе. И если они нападут…

— Я должен быть там! Мы должны вернуться! Их нужно предупредить!

Но Колдун лишь презрительно ухмыльнулся. Он смотрел на корчащегося Змея с мрачным удовлетворением.

— Они рады были избавиться от тебя. Они тебя презирают, считают избалованным тупицей, завидуют тебе — те, кому вообще есть до тебя дело... А ты собираешься за них «сражаться»?

— Собираюсь, конечно! — воскликнул Скай, не веря своим ушам. — Я сын Предводителя! Отец взял с меня слово! Вернёмся назад, Колдун, пожалуйста!

— Я трижды спрашивал тебя, не хочешь ли ты вернуться. Ты свой выбор сделал.

— Выбор?! Да я же ничего не знал о Проклятых! Ты не сказал мне! Ты думаешь, если бы я знал, я бы…

— Так или иначе, теперь уже поздно. Мы в трёх днях пути. Впрочем, я тебя не держу.

Да хоть тысяча дней пути, Скаю было всё равно. Он знал только, что должен вернуться, не важно, как!

— Но ты же колдун, так или нет? Ты можешь сделать так, чтобы мы... ты ведь умеешь, все колдуны умеют, тебе ведь это раз плюнуть!

— Это меня не касается.

— Это ведь и твой город тоже!

Колдун наконец взглянул на Ская, и глаза у него были холодные, как железо.

— Мой город? Они убили мою мать, а меня изгнали. Моего наставника травили как волка в благодарность за то, что он помогал этим беспомощным скотам залечивать раны. И ты думаешь, после этого я шевельну хоть пальцем, чтобы им помочь? Если этот клятый город сгорит — туда ему и дорога… Ты должен быть мне благодарен, что не сгинул вместе со всеми…

— Лучше бы я сгинул, чем с тобой пошёл! — заорал Скай. — Ты просто ТРУС! Ты ТРУС и ЛЖЕЦ, у тебя нет чести, и тебе ни до кого нет дела, кроме себя самого! Правильно, что таких, как ты, изгоняют!

Он был бы рад сейчас ударить Колдуна побольнее, неважно, что тот сильнее и старше и знает кучу заклятий. Скай был страшно зол, что не нашёл слов обиднее — но Колдуна его бешенство ничуть не задело. Он смерил Ская скучающим взглядом и повернулся к Змею.

— Открой мне дорогу в Сокрытую Гавань! Я прошу в последний раз.

Вопить дальше было бесполезно, на это не было времени. Мимо замелькали камни, потом деревья, ветки защёлкали по лицу и плечам. Ему было не до того — он мчался проклятой тропой со всех ног. Словно надеялся преодолеть трёхдневный путь за остаток ночи.

Если они придут, ты будешь сражаться.

Не опозорь меня.

Имлор Многоликий! Почему же я не умею летать!

Он бежал быстро как мог, спотыкаясь в темноте. Вместо ночного леса он видел перед собой огненный кошмар. Ломающиеся городские ворота, пылающие крыши, люди, мечущиеся между пожарищ, загнанные в свой город, как крысы в ловушку. Нэи, Тальма, Вийнир, Имлат и Уннгвэ, превращающиеся из живых людей в изрубленные, обугленные куски мяса.

ТЫ НИЧЕГО НЕ МОЖЕШЬ СДЕЛАТЬ

ТЫ ОСТАНЕШЬСЯ В ГОРОДЕ

ТЫ БУДЕШЬ СРАЖАТЬСЯ

НЕ ОПОЗОРЬ МЕНЯ

Я СМОТРЮ ПРАВДЕ В ЛИЦО

НЕТ НАДЕЖДЫ

СРАЖАТЬСЯ

ВМЕСТЕ СО ВСЕМИ

ТЫ НИЧЕГО НЕ МОЖЕШЬ

Скай рухнул лицом во влажный мох. У него страшно кололо в боку, и перед глазами плавали круги. Слабак! повторял Скай с ненавистью. Какой же я слабак! Ничтожество! Какой же я идиот! Поверил каждому его слову! Я мог бы быть сейчас с ними, а теперь…

— Ох, ну наконец-то. Я уже думал, что не догоню тебя.

Скай открыл глаза, по-прежнему уткнувшись пылающим лбом в прохладный мох.

— Вставай, Скаймгерд Хайтере. Некогда валяться и страдать.

Послушно, как ручной зверёк, Скай выпрямился на ватных ногах. Колдун смотрел на него, с раздражением сдвинув брови. Единственным источником света вокруг был огонёк на навершии его посоха.

— Говорили тебе когда-нибудь, что ты невыносимо упрям? Однажды, будь уверен, упрямство сослужит тебе плохую службу. А пока говорю тебе: отныне ты будешь зваться Вейтаром. Уж этого имени ты стоишь.

Его слова струились мимо, как болтливый ручеёк, не задевая ни одной струны. Скай стоял, свесив бесполезные руки, как статуя, тяжёлая, неповоротливая, неживая. Колдун молча смотрел на него, а потом усмехнулся с неожиданным теплом.

— Если хочешь знать, ты пристыдил меня, чёртов упрямый тавик. Что ж — добился, чего хотел. Держись за меня крепче. Вэур-гем онн’э, эстэна-гем тор’ре, ланнд’а-гем Торреддене — ланвэ!
 
Глава 4.
ПРОКЛЯТЫЕ

[Свободные земли: Ваар, Западные Берега. Фир-энм-Хайт. Год 486 века Исхода, месяц Златоглавок.]

<О Проклятых>: Случилось это, когда Нэмверу, сыну Дорона, было десять зим. Однажды поутру бегут люди, которых послали на болота за торфом, и поднимают в деревне большой переполох, и все собираются на площадь. Там эти люди рассказывают, что видели в лесу демонов, огромного роста и с острыми рогами, а обликом чудовищных, а идут они с запада.

Надо сказать теперь, что на западе лежит Великая Граница, и никто не знает, что по другую её сторону. Ни один человек не может её перейти, ни даже к ней приблизиться; сколько бы он ни пытался, а ноги его уводят в сторону. Говорят, что земля эта заколдована, и избегают селиться в тех местах.

Всё же люди решают обороняться. Все мужчины надевают доспех, у кого какой есть, и берут оружие. Вот они выходят из деревни и ждут, и скоро вышли из лесу демоны, числом пять. Были они вправду велики ростом и в расколотых латах и шлемах, с рогами и шипами, а что было под шлемами, того было не видно.

Люди бьются с ними, и им пришлось попотеть, потому что демоны были очень сильны и не боялись ни боли, ни смерти. Двое человек были убиты, а многих ранили, и ещё один через день умер от ран. Но всё же они одержали верх.

Вот демоны мертвы, но люди в большом смятении. Посылают человека привести Кана Лика, который умел заговаривать железо и слыл мудрецом. Вскоре он приходит к тому месту, куда стащили трупы демонов, не зная, что с ними делать, и спрашивает, в чём дело. Один человек говорит ему:

— Наклонись и посмотри, что было у них под шлемами. Ты колдун и рассудишь мудрее нас.

Кан наклонился, и говорят, что он хмурил брови. Когда шлемы сняли, то увидели, что под ними были лица покойников, как будто обглоданные и исклёванные вороньем. У одного демона не было нижней челюсти, а у другого — глаз.

Увидев это, Кан Лик долго молчит, и тогда его спрашивают:

— Ну, что ты нам скажешь, дурное или хорошее?

Он отвечает:

— Редко доводилось мне говорить что похуже. А скажу я, и это верно, что воины эти не люди, и пришли они из места, которое мы называем Тишина.

И все были очень встревожены.

Трупы демонов же отнесли в один овраг и заложили камнями, как велел Кан Лик, и то место с тех пор стало называться Трупье Урочище.

Век Исхода
Хроника Фир-энм-Хайта


Н
ебо было чёрное как уголь, сплошь в серых тучах, только с одного краю синело, как драгоценный камень. Пожалуй, за полночь перевалило, тускло подумал Скай. Руки так и висели плетьми, а в голове повторялось без конца: ты — ничего — не можешь — ты — ничего — не можешь...

— А теперь слушай очень внимательно, Вейтар, — сказал Колдун сухо, почти грубо. — Слушай, я тебе говорю. Некогда по сто раз повторять.

Скай посмотрел на него, ничего не чувствуя. Куда теперь торопиться-то?

— Тварь сгустила краски. Йенльянд не пал, но они потеряли много людей и затворили город. Уцелевшие Проклятые идут по Яблоневым Равнинам беспрепятственно. Лерре видел это. И я тоже.

Йенльянд, Проклятые, видения — какая разница, тупо думал Скай, глядя поверх плеча Колдуна на дальние холмы. Что мне за дело до этого, если мой город, может быть, уже сравняли с землёй… теперь уже всё равно…

— Сигнальный огонь Йенльянда не зажёгся потому, что один из Проклятых — колдун. Башню он разрушил в первую очередь. Яблоневые Равнины залиты кровью, но в твоём городе об этом ничего не знают. Предупреди их. Скажи им то, что сказал сейчас я. Ну?

— Йенльянд… не пал, но… огни не зажглись… — Скай вытер рукавом мокрое лицо, и вдруг замер.

Холмы? И никаких деревьев? Кроме одной обугленной яблони…

Вокруг было очень тихо, а с моря дул ветер, очень холодный. Скай вытер рукавом мокрое лицо: что теперь толку злиться на Колдуна...

Скай обернулся так резко, что чуть не вывихнул шею. Городские ворота были на своём месте, совсем близко, запертые на ночь. На стене горели два факела.

Скай почувствовал, как его переполняет ликование. Город цел! Все живы!

Пока что живы. Спят и горя не знают. Нынче празднуют Рдяницу, к ней готовились целый месяц. Никому и в голову не придёт в такой день ждать беды.

Колдун за плечо развернул его к себе.

— Ты запомнил, что я сказал тебе?

— Да. Да. Они идут Равнинами… нападают на фермы. А огни не зажглись. Они идут верхней дорогой или…

— Этого я не знаю, я не всемогущ. Тут вашим доблестным воинам придётся справляться самим.

— Хермонд вышлет разведчиков. У нас есть ёлайги, целых…

— Хватит болтать! Пошевеливайся, глупец.

«Это меня не касается», — говорил он. Если этот клятый город сгорит — туда ему и дорога. Они убили мою мать, а меня изгнали.

А сам догнал меня, перенёс сюда колдовством…

— А ты не идёшь со мной?

— Если тебя примут всерьёз, моё присутствие там ни к чему. А если, что кажется мне более вероятным, твоих слов им будет недостаточно — я зажгу им сигнальный огонь.

Скай вспомнил карту Равнин и покачал головой.

— Даже на хорошем ёлайге ты туда будешь часов пять скакать. А пешком не дойти и за сутки…

Колдун легонько стукнул его посохом по лбу.

— Как я туда доберусь, не твоего ума дело. Позаботься лучше о том, чтобы эти тугодумы в городе зашевелились.

Скаю хотелось поблагодарить его, сказать… но он сам не знал, что, а раздумывать было некогда. Он кивнул Колдуну и бросился вниз с холма.

Он бежал так, что ветер в ушах свистел. Ну уж нет, думал он, вспоминая Змея с его злорадно раззявленной пастью, теперь всё будет иначе. Город выстоит... Лишь бы только они не медлили на воротах!

— Открывай! — заорал Скай во всё горло и заколотил кулаками в запертые ворота. Вблизи они казались ему неприступными, непомерно огромными. Но надолго ли они удержат Проклятых?

На дозорной башне зашевелились, показалось освещённое факелом бородатое лицо.

— Стой! — хрипло донеслось сверху. — Кто идёт? Назовись!

Скай набрал в грудь побольше воздуху и рявкнул:

— Я Скаймгерд Хайтере, сын Дхайвэйта Воронова Крыла! Открывай, у меня важные вести!

Прозвучало не так грозно, как он хотел бы, однако на дозорной башне поднялась суета, послышались приглушённые крики, топот, металлический лязг. Как же медленно, со стоном думал Скай. Быстрее, ну БЫСТРЕЕ ЖЕ! Копаются тут!

С натужным скрипом приоткрылась дверца в левой створке. Трое стражников, один с факелом в руке, во все глаза уставились на Ская. Самый младший из них, не скрываясь, сложил охранительный знак.

— Хвала Имлору, раай-сар, наконец-то ты нашёлся! Да ведь мы тебя три дня как по всей округе ищем! Как ты здесь оказался? Что у тебя с лицом?

Скай ненавидел, когда его называли раай-саром — «маленьким господином». Будто нарочно напоминают, что ему ещё нет четырнадцати. Но сейчас он пропустил это мимо ушей. Сурвур был из стражников старшим, поэтому Скай проговорил, обращаясь к нему, со всей убедительностью, с какой мог:

— К городу идут Проклятые. Прямо по Равнинам. От Йенльянда. Йенльяндский сигнальный огонь не зажёгся. Поднимайте людей.

Но, к его огромному разочарованию, стражники не шелохнулись, только глупо нахмурились и запереглядывались между собой.

— Что?

— Проклятые? На Равнинах?

— Что значит — огонь не зажёгся?

— Как ты узнал?

— От моего друга. Он сам всё видел, — ответил Скай как мог спокойно и кратко. — Немедленно поднимайте людей!

И снова ничего, только эти тупые рожи и топтанье на месте.

— Да ведь... нельзя так, раай-сар... без приказа командующего Хермонда...

— Этот твой друг — как же это он Проклятых видел? Он, наверно, спутал что…

— Что же тогда огни-то не зажглись?

Ставят же таких недоумков на ворота, подумал Скай в ярости.

— А мне почём знать?! Я говорю, поднимай людей!

— Не делается так, раай-сар, — укоризненно покачал головой Сурвур. — Без приказа командующего...

— А моего приказа тебе мало?!

Скай заскрипел зубами, растолкал опешивших стражников и рванулся за ворота. Вот как, значит! Колдун был прав — мои слова на веру никто не примет. Ну ладно... нужен им приказ Хермонда — получат!

Он помчался по улицам, спотыкаясь во мраке. Нигде ни огонька, все спят. На улицах чисто, над дверьми наверняка цветочные венки и гирлянды из ярких лент, правда, их не разглядишь сейчас. Рдяница — большой праздник, на него съезжаются со всех окрестных ферм, на базарной площади ярмарка, музыка, песни поют, иной год и пива бесплатно наливают… Невозможно поверить, что они существуют в одном времени и одном мире — мирно спящий город, готовящийся к празднику, и Проклятые, которые прямо сейчас на отдалённых фермах убивают людей.

Скай добежал наконец до старого дома с низкой крышей, заколотил в запертую дверь.

— Открывайте! Хермонд! Командующий, открывай, именем Предводителя!

Он продолжал орать во всё горло и дубасить кулаками, пока дверь не открылась. На пороге стоял старый Хермондов слуга со свечой в руке. Он был заспанный и очень недовольный, в очень мятой нижней рубахе.

— Что тебе нужно посреди ночи? — спросил он свысока.

Миркнад был сварливый старик и нос задирал не хуже своего упыря-господина, так что ничего иного Скай и не ждал.

— Я должен видеть командующего Хермонда, — сказал он громко, потирая отшибленную ладонь. — Немедленно.

Старик надменно встопорщил усы.

— Мой господин спит.

Тут уж Скай разъярился так, что в ушах молотом застучало.

— Ну так пойди разбуди его! — рявкнул он. — Я должен его увидеть СЕЙЧАС ЖЕ! У меня важные вести!

— Мой господин спит, — отвечал Миркнад прежним тоном, глядя поверх его головы. — Приходи утром, раай-сар.

Скай готов был взвыть от унижения и бессилия. Разве посмел бы этот наглец так говорить с отцом? Или с Вайсмором? Да у него бы язык не повернулся! А если бы он только посмел, отец не стал бы на него время тратить — отшвырнул бы его с дороги, как паршивого пса...

У меня тоже нет времени на учтивость к старшим. Он выше и сильнее — но пусть-ка попробует меня остановит.

— Ты забыл, с кем говоришь, худородный? — проговорил Скай тихо, но его голос вибрировал от гнева. — А ну прочь с дороги.

Миркнад уставился на него разом и боязливо, и возмущённо, побагровел, и Скай понял, что отступить сейчас не может. Если придётся, он будет драться — со стариком, с низкородным, слугой — и как после этого людям в глаза смотреть…

Но тут за плечом Миркнада показалась долговязая фигура, и холодный голос Хермонда спросил:

— В чём дело, раай-сар?

Старый слуга поспешно склонил голову и отступил, и Скай оказался лицом к лицу с Хермондом. Он был взлохмачен, в одних штанах, щурился в свете свечи. Не очень-то ты мне рад, а, старик? подумал Скай свирепо. Небось, только обрадовался, что я сгинул сам по себе, и тебе не придётся от меня избавляться, а я — вот он…

Скай чувствовал, как ненависть разливается внутри, будто яд, готовая вот-вот выплеснуться наружу потоком гневных слов. В последний раз он видел Хермонда в совещальном зале, где тот подговаривал Совет предать отца. Скай знал, что Хермонд сейчас думает о том же самом.

Но сейчас главное было, чтобы Хермонд поверил ему. Скаю пришлось сильно прикусить язык, прежде чем заговорить:

— Проклятые. Идут по Равнинам. От Йенльянда. Был бой, сигнальный огонь не зажёгся.

Колючие глаза Хермонда расширились и заблестели в свете свечи.

— Как далеко?

— Примерно два поприща. Они ещё не достигли южной дозорной башни. Но фермы, раай-Хермонд…

Хермонд остановил его коротким взмахом руки.

— Доспехи. Мечи, — бросил он через плечо Миркнаду, и тот сейчас же скрылся в доме, оставив их в темноте. — Беги в караулку. Передай Мельгасу мой приказ, пусть командует построение. Жди. Меня. Там.

Дважды повторять было не надо. Караулка стояла через два переулка у самой стены, и Скай домчался туда в мгновение ока. Ошалевшие от его беготни и криков собаки надрывались вовсю, но всё остальное было тихо.

Мельгас стоял у двери караулки. Факел у входа освещал его со спины. Мельгасу уже перевалило за шестьдесят, но он всё ещё был ловок и памятлив, мало кому уступал на ристалище, а в верховой езде считался в городе лучшим. В общем, он совсем не походил на старика, и Скай всегда терялся, не зная, как к нему обращаться.

— Раай-Мельгас, командуй построение, — сказал ему Скай, запыхавшись так, будто через весь город бежал. — Это приказ командующего Хермонда, — и он добавил: — Проклятые.

Мельгас вздрогнул, кивнул и скрылся в караулке. Оттуда донёсся его резкий голос, топот, скрип, лязг. Ну, хвала Имлору, хоть что-то сдвинулось с места! Скай вдруг почувствовал, как дрожат у него ноги, и привалился к стене караулки. Он должен был дождаться Хермонда.

Долго ждать не пришлось. Стражники, в полном вооружении, сна ни в одном глазу, как раз выстроились на маленькой площади перед караулкой, когда из переулка появился Хермонд со своим слугой. Хермонд приветственно вскинул руку, стражники заученным жестом приложили кулак к груди и замерли. Скай, поспешно выпрямившись на измученных ногах, сделал то же. Он не желал в такой миг выглядеть слабаком.

Хермонд отыскал его глазами.

— Сколько их?

— Я не знаю, — с запинкой ответил Скай. — Но среди них колдун.

Пегие брови Хермонда сошлись над длинным кривым носом.

— Верхней дорогой они идут или нижней?

— Я не знаю. Всё, что знаю, я уже сказал.

Скаю хотелось выть от отчаяния. Ну сколько ещё времени Хермонд потратит на дурацкие вопросы! Уже ведь рассвет приближается, а с ним и Проклятые…

Но Хермонд больше не стал ничего спрашивать. Он коротко кивнул Скаю и повернулся к стражникам.

— Квиар! Поднимайся на стену, пускай звонят в колокол. Хват! Собирай ополченцев. Все, кто хорошо держится в седле, шаг вперёд!

Скай шагнул вместе со всеми, но Хермонд коротко бросил ему, даже не взглянув:

— Оставайся рядом, раай-сар.

У Ская упало сердце. Он принял всерьёз мои слова, но не меня самого, с горечью подумал он, глядя, как Хермонд называет имена разведчиков. Все они были невысоки ростом и легко сложены: ёлайги куда мельче тавиков и к южному лету приспосабливаются плохо, им не пробежать долго под тяжёлым седоком. Всего их в городе шестнадцать, но последнего можно не считать — это Злыдень, он уже стар, скверно обучен и никому не подчиняется…

И тут у Ская в голове точно молния вспыхнула. Это мой единственный шанс. Иначе Хермонд нипочём не выпустит меня в битву. Останусь сидеть за воротами, как младенец, и не видать мне ни боя, ни Колдуна…

Ох! Колдун! Он ведь там один, только с посохом и ножом, и кто знает, что взбредёт ему в дурную голову… А если войско нагонит его, подумал вдруг Скай, леденея. Изгнанникам ведь запрещено возвращаться! И почему я раньше об этом не подумал!

Выбора у него не было. Он потихоньку отступил в тень, двигаясь, только когда никто на него не смотрит, а в остальное время притворяясь, что внимательно слушает. Разведчиков будет два отряда, говорил Хермонд, в пять и шесть человек, и каждый отряд возьмёт с собой в поводу двух ёлайгов. (Хермонд указал на стойла, и Скай прижался к стене караулки подальше от факела, стараясь сохранять невинный вид.) Меньший отряд поедет нижней дорогой, больший — верхней. (Скай бочком продвинулся до угла и перетёк за него, как тень.) Они должны объехать все фермы и проследить, чтобы люди оттуда уходили кто в город, а кто в овраги и леса, и что в домах никого не осталось — благо, у всех подводы должны быть готовы с вечера, Рдяница ведь. (Скай улучил момент и перебежал к стойлам, а там укрылся за грудой пыльных тюков. Отсюда ему было видно спины стражников и слышно приказы Хермонда.) Если отряд заметит врага, продолжал Хермонд, приказано немедленно послать в город вестника на свежем ёлайге, а остальным, не вступая в бой, вести Проклятых за собой подальше от полей и жилья и поближе к городу, навстречу войску. Затем Хермонд приказал седлать ёлайгов, и Скай затаился за своими тюками.

Из стойл доносился топот сапог, звяканье сбруи, фырканье и клёкот взволнованных ёлайгов. При мысли о том, что он собирается сделать, у Ская сводило кишки. Колдун, твердил он себе. Я не могу его бросить. Они убьют его, не станут разбираться…

Наконец разведчики вывели ёлайгов из стойла и умчались. Скай выглянул из-за тюков, убедился, что поблизости никого нет, и проскользнул внутрь.

Шум, собачий лай, беготня, хлопающие двери остались за спиной. В лицо дохнуло жаром и смрадом — навозом, тухлым мясом, рыбой, особенным сернистым ёлайговым запахом. В полумраке горели из дальнего конца два свирепых жёлтых глаза. Старик Злыдень не любил, когда его тревожат. Ещё он не любил упряжь, людей, сидящих верхом, и приказы. Зато обожал кусаться.

Каждому юному стражнику и ополченцу предстояло однажды оседлать старика Злыдня, и все они потом вспоминали эту поездку с дрожью. Редкому счастливчику удавалось обойтись без падений, и почти никому — без укусов. Скай никогда не был счастливчиком. Над коленом у него до сих пор остался шрам от ёлайговых зубов. Но сейчас выбора у него не было.

Он снял со стены вонючую кожаную сумку, полную тавичьих потрохов, и повесил через плечо. Ёлайгов держать было не только сложно (на юге они хирели, в жару становились непокорными и вялыми), но и накладно (они ведь мясо жрут, ну и рыбу иногда, без большой, правда, охоты — попробуй-ка их прокорми). И из пасти у них всегда воняло.

Скай вынул из сумки скользкий кусок печёнки и начал медленно приближаться к Злыдню. Он негромко пощёлкивал языком, как учил их Мельгас, и показывал печёнку: вкусная, вкусная печёнка, незачем ссориться, давай дружить. Он старался держаться уверенно, но сам обливался потом. Злыдень утробно рычал и щерился, пробуя воздух острым языком. Острые когти, по четыре на каждой лапе, скребли земляной пол (он был вспахан не хуже грядки — хоть сейчас картошку сади). Однако брошенную печёнку он поймал на лету и проглотил с клацаньем узких челюстей. И стал шумно принюхиваться к сумке.

Хорошо, говорил себе Скай, преодолевая желание броситься бежать. Всё идёт хорошо. Главное — не злить его попусту. Он снял с гвоздя упряжь. Опять пощёлкал языком, скормил Злыдню ещё кусок печёнки, быстро положил седло на чешуйчатую спину. Увернулся от зубов, сунул в пасть длинную склизкую кишку и, пока Злыдень чавкал ею, затянул ремни. Но едва он протянул руку с уздечкой, как Злыдень прикусил его рукав. Ская бросило в жар, но он сдержался и не заорал: это был почти дружеский укус.

— Может, тебе тоже обидно, что они оставили тебя одного? Считают тебя ни на что не годным стариком. Они и обо мне то же самое думают, что я ни на что не годен. Давай им всем покажем, а?

Он старался говорить спокойно, не давать воли спешке и страху. Легонько похлопал горячую чешуйчатую шею, и Злыдень притих. Обычно никто с ним не разговаривал, кроме Мельгаса.

— Ты любишь Мельгаса, так ведь? Он ведёт северный отряд. Это ближе всего к дозорной башне… А теперь можно… можно мне сесть на тебя?

Злыдень ворчал, но очередной кусок кишечной петли его отвлёк. Скай поскорее забрался в седло, взялся за поводья и готов был с облегчением вздохнуть.

Но в этот самый миг грянул первый удар тревожного колокола, а за ним ещё и ещё, пока все звуки не потонули в этом густом, зловещем гуле.

Все, кроме визга Злыдня. Он испустил леденящий кровь вопль, взбрыкнул и вылетел из стойла прямо на улицу. В дверях Ская приложило головой о косяк так сильно, что потемнело в глазах, и он ни о чём не думал кроме того, как остаться в седле. Он лёг на шею Злыдню, вцепился обеими руками, стиснул коленями колючие бока и висел так, мотаясь из стороны в сторону и неистово моля: Имлор Многоликий, не дай мне так глупо умереть!

Мимо мелькали факелы, кто-то кричал им вслед:

— Раай-сар! Вот он!

И ещё:

— Остановись!

Но Злыдень, обезумевший от страха, шарахался от огней и стражников, дико выл под каждый удар колокола, горбил гибкую спину, хлестал хвостом, разбрызгивая во все стороны слюну и остатки тавичьих кишок с морды, и остановить их никто не решался. Скай, смаргивая слёзы, разглядел наконец, что они выскочили на главную улицу. Ворота были прямо перед ними, ещё открытые — через них только что проехали всадники. Скай стиснул зубы и повис на поводьях всем своим весом, направляя Злыдня прямо к воротам.

— Пошёл! — завопил он. — Пошёл! — и лягнул пятками вздымающиеся ёлайговы бока.

Обычно Злыдень считал ниже своего достоинства подчиняться двуногим и из чувства противоречия оставался стоять столбом, пофыркивая и игнорируя все потуги беспомощного всадника. Но сейчас он был перепуган, растерян, а за воротами лежала благостная темнота. И Злыдень, что за его долгую жизнь случалось нечасто, подчинился команде и помчался со всех ног, клацая когтями о камни мостовой. Щёлкнул челюстями на протянувшуюся к узде чью-то руку, сшиб кого-то, пытавшегося заступить им дорогу, вылетел из-за городской стены и бросился прочь. Скай, давно вывалившийся из седла и болтающийся на ёлайговом боку, мёртвой хваткой цеплялся за обжигающую шею. Только бы удержаться, думал он, стискивая скользкие от пота, немеющие пальцы. Только бы…

Но вот страшный гул и звон, крики, люди, огни остались позади. Вокруг была прохладная ночь, полная Младшая луна выглядывала между тяжёлых туч, и тогда самые дальние холмы казались осязаемо чёткими. Скай успокаивающе щёлкал языком Злыдню на ухо, пока тот не перешёл на рысь и не остановился. Скай скормил Злыдню ещё кровавый кусок из сумки, сел в седло как следует и направил ёлайга по верхней дороге. Впереди он видел пятерых разведчиков.

Когда хотел, Злыдень бывал очень быстр и силён. Очень скоро они приблизились настолько, что их заметили. Разведчики перекинулись короткими возгласами, остановили ёлайгов и через минуту уже окружили Ская со Злыднем. Мельгас, насколько было видно в набегающем мраке, хмурился, а остальные смотрели на Ская во все глаза. Всем им было по пятнадцать-семнадцать зим, и все они бывали покусаны и выброшены из седла не раз и не два.

— Как ты его оседлал? — было первое, что спросил Оир. Ему приходилось сдерживать своего ёлайга, потому что Злыдень щёлкал на него зубами и свирепо шипел.

От пережитого страха Скай взмок так, словно купался прямо в сарте, и у него до сих пор все поджилки дрожали. Он порадовался, что этого не видно со стороны, и скромно ухмыльнулся.

— Ты куда пропал, раай-сар? — спросил с другой стороны Вийнир. Он был хорошим наездником, но уже сейчас перерос Мельгаса на полголовы и, скорее всего, сидел в седле последний год. — Мы до самых курганов доехали, тебя ни следа… Болтали уже, будто тебя духи утащили в Лес…

— А что у тебя с лицом? — с любопытством щурясь в свете показавшейся луны, спросил Эльрит. — Чего это оно всё пятнами пошло?

— Это ты видел Проклятых? — перебил Риолг, от нетерпения вставая в стременах; ёлайг под ним чуял его беспокойство, шипел и плясал.

Но Скай смотрел только на Мельгаса. Мельгас командовал отрядом. Всё зависело от него.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он грозно.

— Я еду с вами. Я буду сражаться.

Никто не засмеялся, но почему-то именно сейчас Скай впервые заметил, как ребячливо и нелепо это звучит. Он вдруг до боли ясно увидел себя со стороны: беспомощные оттопыренные уши, тощие руки торчат из измочаленных рукавов сарты и черны от грязи и целебного травяного сока, самодовольная физиономия и того чернее, а при себе у него всего-то и есть что затупившийся нож и вонючая сумка с потрохами.

— Мы ни с кем не сражаемся. Ты что, не слышал приказа? — отрезал Мельгас.

Он был сдержанный и справедливый человек, и Скаю ещё не приходилось видеть его таким суровым.

— Мне приказано быть вместе со всеми, — сказал Скай, вцепляясь в поводья, так что Злыдень недовольно мотнул головой.

Он нарочно не стал уточнять, что приказывал это отец, в зале свитков четыре дня назад, и в гораздо более общих выражениях.

— Хермонд, верно, из ума выжил, если отдаёт такие приказы, — удивлённо пробормотал Вийнир, но Мельгас бросил:

— Тихо, — и снова повернулся к Скаю. — Хермонд отправил тебя с нами без оружия и доспеха?

— Я… я не успел вернуться домой, — соврал Скай, молясь, чтобы никто не заметил его неотвратимо краснеющие уши. — Злыдень испугался колокола и понёс, и… в общем, у меня не было времени возвращаться. Раай-Мельгас, и у нас нет времени, Проклятые…

— Я знаю. Вийнир! Отдай ему свой щит.

Вийнир с готовностью потянулся за щитом, но Оир звонко сказал:

— Давай лучше я, раай-Мельгас. Вийниров ему больно тяжёл будет, а мой полегче.

— Не надо, — попытался было протестовать Скай, но Мельгас сухо сказал ему, расстёгивая заколку на плече:

— Едешь с нами, раай-сар, — исполняешь приказы. Иначе отправлю обратно в город. Связанного, если придётся.

Скай знал, что это не шутка, поэтому больше не спорил. Он смирно подождал, пока Оир поможет ему накинуть плащ Мельгаса и приладить щит за плечами.

— Держись рядом со мной, раай-сар, — велел ему Мельгас. — Вийнир, не отходи от него. Мы за него головой отвечаем. Вперёд.

Они помчались вперёд, стараясь наверстать упущенное время. Скай знал, что должен быть счастлив, что должен уже раздуться от гордости и самодовольства: мне удалось, Хермонд не успел запереть меня в городе, я еду с разведчиками, как равный, я увижу Проклятых своими глазами и, может быть, даже убью одного…

Но он чувствовал только стыд. Я для них — обуза, и это правда — много ли я насражаюсь голыми руками, верхом на самом дряхлом ёлайге в городе? Я — маленький мальчик, который пыжится изо всех сил и для которого это всё как игра на спор. Но сражаться за меня придётся им, и если они меня не уберегут — меня, сына Предводителя, это будет страшный позор. Даже если виной всему — моя собственная глупость. Сражения ещё не было, а Оир уже без щита остался, и вон сколько времени они потеряли из-за меня…

Ну, что сделано, то сделано, твёрдо сказал он себе, крепче усаживаясь в седле. Все мои прошлые мечтания о том, как стать прославленным воином, как всем доказать, что я тоже чего-то стою, как утереть всем нос — это всё вообще не важно. Я должен добраться до Колдуна и не дать им убить его. Он старался не думать больше ни о чём: ни о холодном ветре, продувающем до костей тоненькую сарту, ни о щите, который был тяжёл и неудобен за спиной, ни об отбитом с непривычки копчике. Главное — не отставать от Мельгаса, не мешать. И помнить о Колдуне.

Небо очистилось, и Младшая луна залила всё вокруг своим розоватым светом. На востоке небо посветлело. На распутье отряд разделился: Оир, Риолг и Эльрит свернули на юг объезжать фермы, а Мельгас и Вийнир со Скаем поехали дальше на северо-запад.

Вийнир вдруг издал взволнованный возглас, но Скай уже увидел и сам: впереди зажёгся огонь — сигнальный огонь на дозорной башне. Значит, каким бы там заклятьем он ни воспользовался, Колдун добрался-таки туда! Ну, по крайней мере, он жив. Скай бросил взгляд через плечо, чтобы убедиться, что в ответ зажёгся огонь Фир-энм-Хайта.

Им попадались крестьянские семьи, кто на запряжённых тавиками подводах, кто пешком. Все они спешили к городу. Мельгас окликал их, велел назваться и, Скай знал, прикидывал в уме, на всех ли окрестных фермах слышали тревожный колокол. Память у Мельгаса была на зависть многим. Они объехали две крошечные фермы и две крупные. Три из них были пусты, на одной колокола не слышали, и Вийниру пришлось будить хозяев, колотя черенком вил в двери и ставни. Едва они услышали о Проклятых, как всякое сонное недовольство разом прошло, и начались лихорадочные сборы. Когда разведчики выезжали со двора, им вслед нёсся рёв тавика и отчаянный детский плач, и Скаю от этих звуков стало ещё холоднее, чем было.

— Кто нынче в дозоре на башне? — спросил с беспокойством Вийнир, когда они вернулись на дорогу.

Сигнальный огонь высоко впереди давно погас, и кроме освещённых луной холмов, яблоневых садов и рощ ничего видно не было.

— Лек и Логдир, — ответил Мельгас, не задумываясь.

Лек и Логдир были двоюродными братьями Риолга. У Ская засосало под ложечкой. Что же они подумали, когда увидели Колдуна? Но раз огонь зажёгся — выходит, он смог с ними договориться?

Колдун-то — договориться?

— Раз огонь зажёгся — значит, они уже так близко, раай-Мельгас? — спросил Вийнир сухо (чтобы голос не дрожал, подумал Скай). — Значит, они всё же верхней дорогой идут?

— Должно быть.

Нет, это мой друг, хотел возразить Скай, это он уговорил их зажечь огонь. Он пытался придумать, как обойти неизбежные неловкие вопросы, когда Мельгас вдруг обратился к нему:

— Что с твоим ёлайгом, раай-сар?

Злыдень бежал неровно, свесив острый язык, сипло дышал и то и дело сбивался на рысь. Скай подгонял его и подбадривал как мог, но толку от этого было мало.

— Он устал. На нём редко так далеко ездят. Но он ещё хорошо бежит, раай-Мельгас, он не отстанет…

— Отстанет, — сказал Мельгас коротко и натянул поводья. — Спешивайся, пересядешь на Красотку.

Это значило лишиться одного из двух свежих ёлайгов и распрощаться с беднягой Злыднем, но Скай знал, что будет верхом глупости не подчиниться. Он остановил запыхавшегося Злыдня, неуклюже спрыгнул, морщась от боли во всех костях. Сбросил на землю открытую сумку с требухой, похлопал ёлайга по шее и не без труда взобрался на Красотку. Она помедлила, в надежде принюхиваясь к сумке, но упрямиться не стала. Бег у неё, к счастью для Ская и его бедного копчика, был мягкий и ровный.

Скай никак не мог перестать оглядываться на Злыдня. Тот, ни на что не обращая внимания, потрошил сумку.

— Не бойся, раай-сар, — подбодрил его Вийнир. — Ёлайги — твари умные. Злыдень сам в город вернётся, ничего с ним не станет.

— Я знаю, — пробормотал Скай, но на сердце у него всё равно было так тяжело, будто он совершил предательство.

Занялся кроваво-алый рассвет, когда они достигли большого богатого подворья. Оно принадлежало Файгару Рыжему — с ним и его домочадцами разведчики уже столкнулись на дороге. Для порядка они объехали все жилые постройки, колотя в двери. Вийнир выкрикивал:

— Эй, хозяева! Есть кто-нибудь?

Никто не отозвался, только выпущенные куры, испугавшись ёлайгов, носились по двору как шальные. Скай распугивал их нарочно.

— Ну и времечко ты выбрал, чтобы кур гонять, — ухмыльнулся ему Вийнир. — Разбегутся ещё, хозяевам потом не собрать.

— Пусть лучше разбегутся, — проворчал Скай. — Это ведь правда, что говорят, будто Проклятые всё… всё живое убивают? Всё, что движется?

— Правда, — кивнул Вийнир, но потом всё же не сдержал смешок. — Так ты кур от Проклятых спасаешь?

Скай обозлился всерьёз и готов был наговорить резкостей, но тут Красотка щёлкнула челюстями и вытянула длинную шею. Её тонкий язык так и выскакивал наружу.

— Людей чует, — тотчас сказал Вийнир. — Раай-Мельгас! Красотка…

— Вижу, — отозвался Мельгас и кивнул в сторону северо-запада; Подкова под ним вела себя точно так же. — Сейчас поднимутся на холм.

И точно: на дороге впереди показались трое. Они шли пешком и очень спешили. Впереди кудрявый юноша с нескладным подростком, позади — человек чуть постарше. На запылённом зелёном плаще чернеют подпалины, светлые волосы в беспорядке лежат на плечах, в руке — посох.

— Лек с Логдиром! — с облегчением воскликнул Вийнир.

Колдун! чуть не завопил Скай, но прикусил язык.

Братья при виде знакомых лиц пустились бегом. Они спотыкались, дышали как загнанные ёлайги и были оба бледны до синевы. Вийнир едва успел соскочить с Глупыша, чтобы подхватить Логдира прежде, чем тот упадёт. Логдир обхватил его руками и, к ужасу Ская, разрыдался. На глазах у наставника и командира, подумал он с пылающим лицом и торопливо отвёл глаза. Вот позор-то где… да я бы после такого на другой же день из дому ушёл — застыдят ведь… Вон даже его младший брат не плачет, а он всего-то на ползимы старше меня.

Он попытался улыбнуться Леку, но тот не ответил. Он стоял, уставившись мимо Ская остекленелыми, пустыми глазами, теребил рукав рубахи, как делают очень маленькие дети, и ничего не замечал.

Да он же напуган до полусмерти, понял наконец Скай, и улыбка сползла с его лица. Они оба безумно напуганы, так, что им никакого дела нет, кто их видит и что о них подумает.

— Стой, — сказал вдруг Мельгас, и все разом вспомнили о Колдуне. — Назовись. Ты кто такой… и как здесь оказался?

— Это мой друг, — быстро сказал Скай, и Мельгас посмотрел на него очень странно, с каким-то весёлым изумлением. — Я ему жизнью обязан. Это он рассказал мне о Проклятых.

— Он и нас спас, — прохрипел Логдир, поднимая на Мельгаса заплаканное лицо. — Меня и Лека. Спас нас от верной смерти, раай-Мельгас… Среди них был колдун… Мы и не думали… Башня переломилась что лучинка, свидетель Имлор…

Колдун стоял как ни в чём не бывало, лениво опираясь на посох, и приятно улыбался, и ни суровость Мельгаса, ни грязная одежда, ни пережитая опасность его ничуть не стесняли.

— Это ведь его первый дозор, — продолжал Логдир сдавленно, указывая на брата. — Первый — а тут… а что бы… что бы я матери-то сказал? — и он снова зарыдал, закрывшись локтем.

— Вийнир, — сказал Мельгас, отрывая от Колдуна взгляд. — Пересаживайся на Когтя. Вернёшься с вестями к Хермонду. Поспеши. Сколько их? — спросил он у Логдира, но вместо того ответил Колдун:

— Больше тридцати. В темноте сложно было сосчитать точно.

Мельгас остро взглянул на него, но поверил на слово.

— Скажи Хермонду: их больше тридцати, они достигли дозорной башни. И среди них есть колдун…

— Нет, — яростно вытирая слёзы, вмешался Логдир. — Больше нет. Чужеземец с ним расправился. Не знаю, как… что он сделал, но… он был как потрошёная рыба…

Все снова посмотрели на Колдуна. Тот дружелюбно улыбался.

— Довольно непростое заклятье, — пояснил он. — Не стану докучать вам подробностями, однако сомневаюсь, что в ближайшее время сумею его повторить. Так что хорошо бы доблестным воинам Фир-энм-Хайта поторопиться.

Мельгас слегка нахмурился, но отвечать на эту очевидную дерзость не стал.

— Колдуна с ними нет, — сказал он Вийниру, который уже оседлал свежего ёлайга. — Если встретишь Эльрита, Оира и Риолга, вели им ждать на первом перекрёстке. Лёгкой тебе дороги.

Вийнир щёлкнул языком, Коготь развернулся на месте, точно спина у него совсем без костей, и помчался по дороге к городу.

— Логдир, — продолжал Мельгас, — сади Лека на Глупыша и езжай в город. Вы своё на сегодня побились. Замолчи и доставь мальчика матери. Выполняй приказ.

Логдир был настолько измучен и унижен, что не стал возражать и помог Леку взобраться в седло.

— Пусть он возьмёт Красотку, — сказал Скай, спешиваясь. — Глупыш полночи бежал, он их двоих и за целые сутки не довезёт…

— Они успеют. А на Красотке едешь ты. Возвращайся в седло.

— Я никуда не еду. У Колдуна нет ёлайга, значит, я тоже пойду пешком.

— Вернись в седло, Скаймгерд, — сказал Мельгас с гневом. — Это приказ.

— Прости меня, раай-Мельгас, — виновато улыбнулся Скай, — но ты не можешь мне приказывать. Мне тринадцать зим, я не в ополчении и не в страже. Я подчиняюсь только Хермонду и Предводителю.

Мельгас смотрел на него с ёлайговой спины со свирепым изумлением, так, словно впервые разглядел его как следует. Скай знал, что Мельгас, при всём его терпении, словами не бросается и может запросто скрутить его, бросить поперёк седла и отправить с Логдиром к Хермонду на расправу. Скай не собирался сдаваться так просто. Но прежде, чем кто-нибудь из них наделал непоправимых глупостей, вмешался Колдун.

— Хватит упрямиться, садись в седло и поезжай в проклятый город. У нас не так много времени, чтобы тратить его на ерунду.

— Ну так и не тратьте его! — прорычал Скай. — Сказал же: я никуда не поеду! Я остаюсь с тобой. Я помогу.

— Поможешь? — фыркнул Колдун и обвёл посохом его жалкую фигуру. — Чем? С этим вот ножом пойдёшь биться с Проклятыми? От тебя больше хлопот, чем пользы. Исчезни с глаз моих, живо.

Скай вскипел от обиды, но промолчал: в конце концов, это была правда.

Зато за него ответил Мельгас.

— Придержи язык, чужеземец, — сказал он сумрачно. — Пусть он очень юн и глуп, он сын нашего Предводителя, и ты будешь обращаться к нему как следует.

— Хватит, раай-Мельгас, — взмолился Скай. — Пусть говорит что хочет. И ты что хочешь говори, мне всё равно, ясно? Я остаюсь с Колдуном. Пусть меня скорее сожрут Проклятые, я не вернусь в город, как поганый трус.

Одну страшную минуту все молчали, и не было слышно ничего, кроме воя ветра и дыхания ёлайгов. Затем Мельгас беззвучно выругался и бросил Логдиру:

— Садись на Глупыша, и езжайте, — и, прежде чем Скай успел раскрыть рот, он рявкнул: — Садись верхом.

— Делай что тебе сказано, тавик ты упрямый, — негромко подхватил Колдун.

— Нет. Я пойду пешком, пока идёшь ты.

Логдир вопросительно посмотрел на Мельгаса и пустил Глупыша рысью обратно к городу. Колдун возвёл глаза к небесам и зашагал по дороге.

— Это невыносимо. Если старик вынужден был терпеть твоё упрямство тринадцать зим, неудивительно, что он рад избавиться от тебя…

— Что? — спросил Мельгас ему в спину.

— Я… случайно узнал… услышал, что Хермонд хочет отослать меня на север в крепость, — без охоты объяснил Скай, взял Красотку под уздцы и пошёл следом за Колдуном.

Грозно нахмуренный лоб Мельгаса разгладился.

— А, вон ты о чём. Пустое, раай-сар. Предводитель на это не согласится, и Совет тоже. Да ведь и ты уже не младенец, чтобы тебя отослали за пазухой, будто щенка.

— А жаль, — вставил Колдун ядовито.

Скай промолчал. Он чувствовал себя настоящим младенцем. За один сегодняшний день он наделал и наговорил столько дуростей, трусливых, непочтительных, ребячливых вещей, что со стыда сгореть можно было.

Тем временем они вернулись на Файгарово подворье. Колдун остановился у плетня, обернулся кругом, оглядывая сощуренными глазами надворные постройки и окрестные холмы. Судя по довольному лицу, увиденное ему понравилось.

— Отлично, — сказал он весело. — Остановимся здесь, — и без церемоний вошёл в хозяйский дом.

Скай обомлел от такой наглости.

— Эй, постой! — он торопливо привязал Красотку к плетню и, помедлив на пороге, чтобы пробормотать короткую молитву, вошёл следом за Колдуном. Мельгас неодобрительно хмурился, но не протестовал. Он спешился и последовал примеру Ская.

— Остановимся? Что значит — остановимся? Ведь Про… Ты в своём уме, Колдун?! Что ты делаешь?!

Колдун стоял посреди кухни с большим ломтем хлеба в руках и заглядывал в крынки.

— Отличный хлеб, — сказал он безмятежно, поставил крынку посередине стола и зашарил по полкам. — Похлёбка простовата, конечно, и к тому же вчерашняя, но мы сейчас не в том положении, чтобы быть разборчивыми.

— Не смей брать чужую еду! — в ярости прошипел Скай, косясь на резное изображение Отонира над очагом. — Нельзя так запросто входить в чужой дом, если хозяев нет, и брать что тебе захочется, как… как богооставленный вор!

— Поменьше болтай и побыстрее ешь, — ответил Колдун невозмутимо. Он положил на стол к хлебу и крынке с похлёбкой три ложки, пучок зелёного лука и маленький круг сыра, завёрнутый в тряпицу. — Садитесь, нечего скромничать.

К изумлению Ская, Мельгас, хоть и продолжал хмуриться, сел к столу и взял ложку.

— Это чужая еда! — завопил Скай, не веря своим глазам.

— Это хорошая еда, — нетерпеливо перебил его Колдун. — И через несколько часов, весьма вероятно, этой еде и этому дому придёт конец, потому что сюда идут Проклятые. Уж не знаю, что ты, тавик упрямый, намерен делать, а мне предстоит немало потрудиться, чтобы они пробыли здесь столько, сколько нужно вашему войску. И для этого мне понадобятся силы. Может быть, вы, о доблестные фир-энм-хайтские воины, не ведаете усталости, а я не гордец и могу сказать открыто, что устал до смерти, и пока не отдохну, толку от меня будет ничуть не больше, чем от глупого мальчишки с кухонным ножом. А теперь не мешай мне есть.

И он запустил ложку в крынку, а Мельгас, поведя бровями, принялся резать сыр.

Скай хотел бы гордо отказаться, но желудок у него прямо свело от голода. И, если уж честно, он так измучился в седле, что готов был свалиться замертво прямо на пол и проспать до новой Старшей луны.

Он про себя помянул Отонира, сел на лавку и отломил хлеба. И уже с полным ртом проговорил:

— Он не кухонный, ясно? Просто… довольно старый.

— И проржавел насквозь, — ухмыльнулся Колдун.

Хлеб был вкусный, а похлёбка — и того лучше. И, хотя Скай знал, что не следует объедаться (сытый человек теряет бдительность), очень скоро уже едва дышал, и глаза у него слипались.

— Не долго ли мы тут рассиживаемся? — спросил наконец Мельгас, который был так же строг и внимателен, как всегда, будто сонная сытость его не тронула.

— У нас ещё хватит времени поспать как следует, — ответил Колдун безмятежно. — Проклятые достаточно далеко. И они не подберутся к нам незамеченными — у меня есть надёжный дозорный. Скажите мне лучше вот что: когда разведчики доложат вашему командующему о Проклятых, что он сделает?

Скай переглянулся с Мельгасом и неуверенно предположил:

— Ну, Хермонд не станет развязывать бой на овсяных полях. Возле города не так много хорошей земли, а у Проклятых ведь кровь ядовитая, там потом ничего расти не будет… Он скорее встретит их…

— Где?

— Я думаю, за холмами-близнецами самое подходящее место на всей верхней дороге. Так ведь, раай-Мельгас?

Тот кивнул.

— Ты можешь их увидеть на юго-востоке, — сказал он Колдуну. — Дорога идёт прямо меж ними. Если сделать всё вовремя, оттуда удобно будет вести бой.

— Славно. Значит, сможем выспаться вволю, — жизнерадостно заключил Колдун и с хрустом потянулся. — Советую вам не терять времени на болтовню. До чего же вы её любите…

Он отправился в хозяйскую комнату, расстелил плащ на лавке у печи и улёгся на него, сладко зевая, а Скай и Мельгас вышли к ёлайгам. Они ослабили им подпруги, а пока Скай носил в вёдрах воду из колодца, Мельгас разделил между ними поровну оставшееся в своей седельной сумке мясо. Скай был в пелене такой неимоверной усталости, что не чувствовал ни волнения, ни страха.

— Идём спать? — спросил он с жесточайшим приступом зевоты.

Мельгас не удержался и зевнул сам, но сказал:

— Ложись, раай-сар. Я посторожу.

— Не нужно. Колдун правду сказал, раай-Мельгас, у него самый надёжный дозорный на свете. Почти как ёлайг. Ему можно доверять, вот тебе моё слово.

Мельгас усмехнулся, но без пренебрежения.

— Не ожидал я, что из всех дней сегодня… — но он не договорил, а только покачал головой. — Ладно уж, будь по-твоему, раай-сар.

Скай думал, что нипочём не заснёт в опустелом чужом доме, в зловещей тишине, в ожидании боя — настоящего боя с настоящими Проклятыми. Он ведь об этом мечтал, сколько себя помнил, ещё когда дубасил обугленную яблоню деревянным мечом, пытаясь подражать братьям… и вот теперь… И вот теперь всё было совершенно не так, как в его нелепых мечтах.

На этом месте он заснул самым крепким сном, а проснулся оттого, что с улицы доносится истошное карканье, а Колдун тычет его посохом в бок.

— Поднимайся, соня. Свой первый бой проспишь.

Скай с удовольствием проспал бы с десяток боёв. У него затекла рука, боль в копчике делала мысль о седле невыносимой, а сапоги всё ещё натирали. Протирая глаза и шаркая, он вышел из дома последним.

Солнце стояло уже высоко, вокруг был жаркий, ясный день, в траве стрекотали меднокрылки, глупые куры снова собрались на дворе и рылись в поисках еды. Мельгас, не говоря ни слова, помог Скаю приладить щит за плечами и бросил ему поводья Красотки. Ворон тревожно каркнул с плетня.

— Привет, Лерре, — сказал ему Скай и огляделся в поисках Колдуна.

Тот стоял на коленях посреди двора, держа посох обеими руками, совсем неподвижный, и шептал что-то. Поначалу Скай решил, что он молится, и подумал сердито: выбрал же времечко. А потом: интересно, каким богам?..

Но тут Колдун прекратил шептать, набрал горсть сухой земли и подул на неё, поворачиваясь кругом. Пыль взвилась неправдоподобно огромным облаком, но, коснувшись земли, не осела, а собралась в рыхлые силуэты. Они вытягивались, уплотнялись, и не успел Скай глазом моргнуть, как по всему подворью разошлись пыльные призраки, очень похожие на людей, тавика и даже маленькую собаку. Собака виляла хвостом и чесалась, люди деловито сновали между постройками, и если бы не мёртвая тишина вокруг, Скай бы и сам поверил, что они настоящие. А издалека и вовсе не отличишь.

Колдун между тем поднялся на ноги, и Скай, волоча в поводу Красотку, поспешил к нему.

— Вот это да! — восхитился он. — Точно настоящие, вон тот даже на Файгара как будто похож! А надолго они?

— Достаточно, — ответил Колдун тихо, и его голос казался хрупким, как истлевший пергамент. — Я удержу их, покуда не понадобится что-нибудь другое.

Скай таращился на него, не понимая, что произошло. Колдун был бледен и цеплялся за посох, как немощные старики за трость. Так он и выглядел сейчас — немощным стариком.

— Что… — начал было Скай, но Колдун посмотрел на него раздражённо.

— Поднимемся на тот холм. Лерре говорит, они уже близко.

— Садись верхом, колдун, — велел ему Мельгас. Сам он уже сидел в седле, и Подкова нетерпеливо перебирала лапами. — Не спорь. Помоги ему, раай-сар.

Колдуну явно не хотелось подчиняться, но он не стал спорить и, тяжело и неуклюже, сел на спину Красотки, которая норовила выгнуть шею и обнюхать его. Он не знал, куда пристроить посох, и смотрел на любопытную чешуйчатую морду с брезгливым удивлением. В любой другой день Скай от души позлорадствовал бы, но сейчас спросил только:

— Ты когда-нибудь ездил верхом?

Колдун слабо усмехнулся.

— Да. Но не на ёлайге.

Но Красотка была хорошо обучена, отдохнула и шла легко, и пока они поднимались на холм, Колдун держался в седле вполне сносно. Когда они спешились в тени низкорослых яблонь, он чувствовал себя заметно лучше и больше не выглядел умирающим.

— Приятное место, — сказал он, оглядевшись и усаживаясь под деревом. — Ну, доблестные воины, наслаждайтесь зрелищем. И глядите, чтобы ваши ящерицы не вертелись и не наделали шуму.

Мельгас и Скай обменялись взглядами и взяли ёлайгов под уздцы. Скай прижался плечом к Красотке и, обернув руку плащом Мельгаса, успокаивающе поглаживал раскалившуюся на солнце чешую. Однако его собственное сердце колотилось как в припадке, и он смотрел не отрываясь на западные холмы, так что от напряжения слезились глаза. Он лихорадочно вспоминал всё, что слышал о Проклятых из рассказов, всё, что читал в хрониках. Никто не знает, кто они такие: люди, мертвецы, злые духи, — никто не знает, что им нужно и зачем они приходят. Они появляются, когда им вздумается, из-за Великой Границы на западе и из Безвестных Вод на востоке и идут к какой-то цели, им одним ведомой, убивая и руша всё, что попадается им на пути. Они не устают, не спят, не останавливаются, не чувствуют боли, ничего не боятся и будут продолжать убивать, пока их не изрубят на куски. Но это возможно, люди это могут, повторял он себе. Отец бился с Проклятым, и Мельгас тоже… Я не струшу, вчера я видел Тварь Тишины, меня теперь не так просто напугать…

Лерре зловеще закаркал, описывая в небе круги, а потом Скай увидел, как Проклятые поднимаются на дальний холм.
 
Глава 5.
БОЙ И ЧТО БЫЛО ПОСЛЕ

[Свободные земли: Ваар, Западные Берега. Яблоневые Равнины. Год 486 века Исхода, месяц Златоглавок.]

О битве в Лазурной Низине: Как бывало прежде, с востока пришло войско Проклятых, и вдвое больше, чем доводилось видеть. В Вааре спешно собираются все воины, кто поспел к сроку, из Сваттаргарда, и Кро'энхейма, и Рот'н'Марры, и земель майра-т — отовсюду.

В Вааре же было место, которое называлось Лазурная Низина. Оно называлось так потому, что там рос цветок лазурное сердце, и нигде его не было так много, как там. И вот там собирается войско, чтобы встретить Проклятых.

Сходятся с Проклятыми, майра-т на свирепых саргайтах, и кро'энхи, и дэйхем, не знающие страха, и колдуны, и жрецы, по слову которых возгорался огонь, и поднимались смерчи, и текли воды, и бьются много дней подряд. Многие пали там, а многие добыли себе славу при жизни. Пал юный король Логворсар, и весь народ оплакивал его, ибо он был бесстрашный человек, и все его любили; а ему было только шестнадцать зим. Пал король Лоньяринт, и все его сыновья, и Аттарлинт Безумец, которого он не пожелал назвать сыном, и много горя было в Вааре. Пал и Сурвейк, король кро'энхов, и ему наследовал его сын, Иртагиртиль. Пал и Ирги-ек, король Рот'н'Марры. Ему наследовал его старший сын, Вара-ен.

Когда же проводили своих сородичей, кто какому богу служит, возвращаются домой.

Век Исхода, год 482
Книги Порядка Имён

М
ного зим в ночной темноте, натянув до бровей одеяло, Скай воображал себе самое страшное. Но в жизни, под чистейшей голубизны небом и жарким солнцем, когда пчёлы жужжат в цветах и сладко пахнут ранние яблоки, это было куда страшнее. Проклятые шли по этому знакомому, прекрасному миру, будто уродливая многоножка по расшитым шелкам.

Красотка тревожно зафыркала. Скай не выдержал и зажмурился, но увиденное так и осталось стоять перед глазами. Уродливые фигуры ростом с человека, чуть крупнее, а двое, кажется, высотой едва не с хозяйский дом. Непохожие один на другого, но все как будто изломанные, смятые, а потом небрежно слепленные заново очень неумелым мастером: несоразмерные кособокие, горбатые тела, длинные руки, ноги тонкие, как паучьи лапки. Они походили на детские поделки из глины, расплывшиеся тестяные фигурки. Они казались бы даже смешными — если бы не были настоящими.

Они, несомненно, были настоящими — из плоти, костей и доспехов, слепленных вместе. Если приглядеться (Скай не желал приглядываться), отсюда можно было различить лица. Некоторые — почти как человеческие, только тупые, мёртвые, с бессмысленно раззявленными ртами. У других вместо лиц было какое-то неприглядное месиво из стали, мяса и зубов.

Но самое страшное было в том, как они двигались. Медленно, но неотвратимо, не издавая ни звука, ни крика, ни хрипа, только гул тяжёлых шагов, шуршание волочащихся по земле мечей — и всё.

Скай не мог вздохнуть. Не мог заставить себя открыть глаза, не мог разжать пальцы и выпустить узду Красотки, которая недовольно бодала его горячей мордой. Он не чувствовал жара ёлайговой чешуи, ничего — только смертный холод страха. Он знал, что никогда не сможет с ними биться, как пристало бесстрашному воину — не сможет даже взглянуть на них, он немедленно умрёт.

Потом твёрдая рука легла ему на плечо.

— В первый раз все чувствуют то же, что и ты, — сказал Мельгас тихо, так, что Колдун не мог их слышать. — И я чувствовал то же. Когда увидел своего первого, меня такой страх взял — дохнуть не мог, не то что меч поднять. Но страх проходит. Ты помни главное: они из мяса. Порубим их как следует — не встанут. Делай то, чему мы тебя учили. Ты не один.

— Смотрите-ка, сработало, — с мрачным весельем сказал Колдун. Сорвал с низкой ветки яблоко позаманчивее, откусил и сморщился. — Ну и кислятина…

Скай заставил себя открыть глаза. Проклятые больше не тащились, как муравьи, вниз по склону холма. Они бежали — кто быстро, кто помедленнее, а кто едва ковылял на паучьих ножках — к Файгарову подворью. Сперва Скай не мог понять, в чём дело, но потом догадался: пыльные призраки! Приманка Колдуна сработала: Проклятые гонялись за призраками, будто кошки за мышью. Но удары тяжёлых мечей и кривых лап рассеивали пыльный столб на один миг, а потом призрак стягивался обратно и спешил прочь.

Скай заметил мечущуюся по двору перепуганную курицу и не успел даже пожалеть её: в следующий миг она, как по волшебству, превратилась из живой птицы в кровавую лепёшку под ногами Проклятого. Ская замутило, и он перевёл взгляд на восток, лишь бы ничего этого не видеть. Фир-энм-Хайт. Отец. Нэи. Тальма. Думай о самом лучшем, что ждёт там, на востоке. Имлор Многоликий, если только я увижу свой город ещё раз, я больше не стану ныть…

— Надолго их это не удержит, — заметил Колдун мрачно. — Что-то ваше могучее войско не торопится.

— Кто-нибудь из моих людей скоро будет здесь, — твёрдо сказал Мельгас, взглянув на солнце и прикидывая в уме, сколько часов прошло. — Тебе недолго осталось продержаться, колдун.

— Вам-то легко говорить…

Пыльные призраки и правда переставали занимать Проклятых. То один, то другой начинали своё неотвратимое муравьиное движение прочь со двора.

— Да уж, Лерре, — проворчал Колдун, поднимаясь во весь рост, — опять нам с тобой делать всю грязную работу.

Лерре не ответил. Он сделал широкий круг, снизился над подворьем и принялся с гнусным карканьем пикировать на разбредающихся Проклятых, целя в глаза. Проклятые тянули к нему руки и поворачивали головы, но забывали о нём, едва он отлетал на безопасное расстояние.

Колдун заговорил на Колдовском Наречии так быстро, что нельзя было ничего разобрать. Он то и дело рассекал посохом воздух, будто отдавал приказ невидимому войску, а в ответ по всему подворью срывались с места и пускались в дикий пляс вилы, мётлы, кадушки, поленья, кочаны с капустных грядок и даже несчастное вишнёвое деревце. Проклятые набрасывались на всё подряд, ловили, ломали и отшвыривали обломки прочь, попутно снося плетни и вытаптывая огород, и Скай с болью думал, сколько во всё это вложено любви и труда и каково Файгару будет вернуться к своей загубленной земле в самый урожай.

Колдун тем временем начинал уставать. Он задыхался и обливался потом, будто каждое полено поднимал собственными руками. Насколько его сил ещё хватит, подумал Скай, и его затошнило снова. И что мы будем делать, когда они кончатся совсем, его силы…

— Смотри, вон там двое почти со двора ушли!

Колдун выругался и забормотал что-то другое. Поднял посох с таким усилием, точно он из железа отлит, — и Скай увидел, как над колодцем поднимается, как гигантская дождевая капля, колышущийся шар воды, плывёт по воздуху к бредущим по грядкам Проклятым, обрушивается на них разом, превращая мягкую землю в грязь. Колдун всадил посох в землю и повернул — и грязь втянула ноги Проклятых, как болото.

— Но они же выберутся… — начал Скай несмело, но Мельгас одёрнул его:

— Раай-сар.

Колдун опустился на одно колено и коснулся ладонью травы. Опять было похоже, будто он молится, но Скай знал: это он собирается с силами. В следующий миг волна холода накрыла Ская, Мельгаса и ёлайгов, так что он даже вздрогнул от неожиданности. Листья на ближайшей яблоне съёжились, будто побитые заморозком, и яблоки сделались полупрозрачными. В том месте, где рука Колдуна касалась земли, трава побелела от инея, и эта инеистая дорожка бежала прямо к грядкам, где двое Проклятых бессмысленно барахтались, вмёрзнув в лёд.

Вот это да! Если такое может сделать один-единственный колдун, то что же могут двести! Понятно теперь, что все их так боятся...

Только вот было похоже, что Колдуну всё это обходится дорогой ценой. Он стоял, сгорбившись и цепляясь за посох, весь дрожал и лязгал зубами, как в жестоком ознобе. Скай сделал неуверенный шаг к нему, не зная, чем помочь.

— Колдун…

Но тот посмотрел на него с яростью, и лицо у него было… страшное. Такое, что Скаю захотелось отвернуться, как от Проклятых.

— Замолчи, раай-сар, и не мешай ему, — вполголоса велел ему Мельгас, но смотрел он в другую сторону. — Разведчик!

По посадке и сложению Скай издалека узнал Эльрита.

— Они его тоже увидят!

— Нет, — прошелестел стариковски-слабый голос Колдуна. — Я его… накрою. Есть… заклятье…

Мельгас живо обернулся к нему.

— Ему пятнадцать зим. Он мой лучший наездник.

Колдун не ответил. Он закрыл глаза и больше не шевелился, только лицо то и дело искажалось от напряжения.

Эльрит достиг холма на перепуганном ёлайге, сам белый как снег, с огромными от ужаса глазами. Он тоже никогда прежде не видел Проклятых. Эти были его первые.

— Раай-Мельгас, — начал он, но осёкся, и Скай заметил, как прыгает у него челюсть.

— Хермонд привёл войско к холмам-близнецам? — спросил Мельгас, не дожидаясь, пока разведчик справится с собой. — Новых приказов нет? Мы выведем их прямо между холмами?

—Д-да. И ещё командующий Хермонд приказал мне немедленно доставить к нему раай-сара Скаймгерда и… — Эльрит взглянул на Колдуна и тут же отвёл глаза, — и чужеземца… Раай-Хермонд приказал мне без них не возвращаться… но…

Подворье Файгара было слева от него, и он старался даже не поворачивать туда головы. Скай прекрасно знал, о каком «но» он думает.

— Они нас увидят, стоит нам сдвинуться с места, — процедил он сквозь зубы. — Погонятся за нами. Всё получится, как и задумано.

— Нет, — отрезал Мельгас. — Никто не задумывал рисковать твоей жизнью. Нам следует разделиться. Я поеду по дороге, а вы выждете и…

— Не стану я прятаться, пока…

— Замолчите вы оба, — прошипел Колдун, и все испуганно посмотрели на него. — Мы поедем вместе. Мальчишку я накрою заклятьем. Обоих мальчишек.

— Поедем? На чём ты поедешь, на Лерре полетишь?

— Поменьше болтай и садись в седло. Они нас уже заметили.

Скай, обмирая, оглянулся на Проклятых. Трое из них бежали к холму, задрав свои уродливые рожи.

Больше никто ни о чём не спорил. Мельгас, Скай и Эльрит оседлали ёлайгов, Колдун, поведя посохом, заставил землю вздыбиться, приняв форму не то лавки, не то бревна, уселся на неё верхом как ни в чём не бывало и первым помчался вниз с холма. Наколдованный бугор перекатывался под травой, будто забравшаяся под половик кошка.

Всё время, пока они скакали по дороге, не заботясь о том, чтобы беречь силы ёлайгов, Скай не оглядывался, но слышал за спиной и чувствовал костями тяжкий топот. Он не думал о сражении и о том, что бегство позорно. Он хотел только поскорее увидеть знакомые лица, и всё.

Он увидел их, едва перевалили через гребень холма. Шлемы, щиты, копья, кольчуги с железными накладками на груди. Кто-то крикнул лучникам:

— Не стрелять!

Ёлайги, вывалив языки, перешли на шаг, остановились. Колдун спешился вместе со всеми: спрыгнул со своего скакуна, и тот мгновенно ушёл в землю. Мельгас и Эльрит шли от него с двух сторон, и Скай вдруг понял: Колдуна ведут под стражей, а все суеверно отводят от него глаза и складывают охранительный знак.

Потом он понял, что под стражей ведут и его. Позади ряды воинов смыкались, восстанавливая построение. До него долетали обрывки фраз:

— Мельгас жив! Хвала Имлору!

— Ты погляди на раай-сара… Что с ним такое приключилось?

И, чуть тише:

— И мразь чужеземную привели…

Ещё вчера Скай был бы счастлив оказаться здесь. Был бы горд. Боялся бы встречи с Хермондом. Но сейчас ему было всё равно. Что с того, даже если старик и примется вопить и злиться? Пусть. Я готов хоть на всю жизнь остаться ребёнком, не имеющим права слова, и каждый день выслушивать нравоучения Хермонда — пусть только окажется, что Проклятые мне примерещились…

— Что ты здесь делаешь? — было первое, что сказал Хермонд. — Кто выпустил тебя из города, Сурвур?

— Никто. Старый Злыдень испугался колокола, и… нас никто не выпускал.

Ему казалось, что слова теряют смысл, едва слетают с языка. Какая теперь разница, если Проклятые уже здесь…

И они были здесь. Скай слышал по крикам. И видел по посеревшему лицу Хермонда.

— Я буду сражаться. Ты слышал, Хермонд, отец взял с меня слово. Только… дай мне меч.

— Меч?! — рявкнул Хермонд. — Благодари Имлора, что я не высек тебя на глазах у всего войска! Будь у меня время, я бы связал тебя и отвёз в город, как…

— Будь у меня время, я бы посмотрел, как у тебя это получится! Но они уже здесь, дай мне меч, Хермонд!

— Ты ещё ребёнок, — отвечал Хермонд, хмурясь, и это прозвучало куда обиднее криков. — Мельгас, Хват, оставайтесь всё время с ним. Не давайте ему шагу ступить.

Скай не успел больше сказать ни слова — Хермонд был уже далеко, а Хват хмурился на него с высоты своего роста.

— Эх ты, — пробасил он. — Курёныш, а туда же…

Скай вспыхнул от обиды и гнева, но Мельгас велел ему с другой стороны:

— Бери свой щит.

И пока он снимал, путаясь в плаще и ременной петле, щит и прилаживал его на руку, дремотный солнечный день вокруг раскололся. Всё потонуло в оглушительном грохоте и задвигалось. Скай и глазом не успел моргнуть, как прямо перед ним оказалось лязгающее, топочущее, орущее месиво из людей и Проклятых, летящих стрел, поднимающихся и падающих мечей, копий, уродливых рук.

Под рёбрами у Ская заворочалось что-то колючее, а он стоял, онемев, оглушённый толчками крови в ушах, и смотрел, как из месива вырастает огромная кособокая фигура ростом с амбар. Он видел молотящие руки со скрюченными пальцами и вмятыми в плоть остатками латных перчаток, свешивающуюся набок голову с раззявленным ртом и бессмысленным глазом, обшаривающим мельтешащих под ногами людей. Скай смотрел, как непомерная ручища расшвыривает воинов, как игрушки, не обращая внимания на вонзающиеся в неё клинки. Он смотрел, как огромная ступня накрыла упавшего, и откуда-то из-под неё раздался короткий и страшный визг, похожий на поросячий. Он смотрел, как тень Проклятого накрывает его, и не мог пошевелиться.

— Беги! — услышал он как будто сквозь вату.

Чей-то клинок просвистел у него прямо перед лицом, отрубив два пальца на протянутой исполинской ручище. Кто-то сгрёб Ская за шиворот, как котёнка, и поволок прочь, рыча, и Скай узнал голос Мельгаса. Хват прокричал совсем близко:

— Подрубим ему ноги!

Мимо с криками промчались люди, кто-то задел Ская на бегу. Что-то тяжёлое обдало ветром щёку; Скай запоздало понял, что это был меч ещё одного Проклятого, но Мельгас отвёл его удар и кричит:

— Беги, раай-сар! Беги на восток!

Скай хотел сказать, что не станет отступать, что будет сражаться. Мимо пронёсся Вийнир, неузнаваемый, страшный. Что-то толкнуло Ская с такой силой, что он растянулся на земле и оказался лицом к лицу с Квиаром. Квиар беспомощно разевал рот, точь-в-точь как выброшенная на берег рыба. Это было бы очень смешно, если бы не кровь и пальцы, скребущие землю. И из его живота торчало… и тянулось, и…

Нельзя смотреть, подумал Скай с тошнотой. Нельзя думать. Ему казалось, что он задыхается. Он рванул заколку, отшвырнул плащ Мельгаса, запутался в нём рукой. Кто-то споткнулся о него и упал с громким проклятьем. Нельзя лежать и ничего не делать…

Потом Скай увидел меч. Меч Квиара. Он ему больше не нужен, а мне… Он и тебе не нужен, сказал холодный голосок ему в самое ухо. Ты беспомощный малыш. Ты покойник. Может, и уцелеешь, если прикинешься мёртвым. Если не раздавят в лепёшку. Если…

Он приподнялся на четвереньках и увидел совсем рядом Хермонда. Старик хромал, и в левом бедре у него засел… нож? коготь? Вот он не удержался и упал на одно колено, и тут же Проклятый обрушил на него иззубренный, бревноподобный меч. Хермонд всегда бился двумя клинками и щита не носил, и сейчас тоже принял удар на клинок. Скай отчётливо слышал хруст, не знал только, железо это или кости.

Он схватил меч Квиара за липкую рукоять. На первом шаге споткнулся, но оставшиеся шесть пробежал. Не целясь, не помня ничего из того, чему его учили, воткнул меч Проклятому в бок, всем весом навалился на крестовину. Лезвие заскрежетало о вывороченные кости и застряло. Проклятый потянулся к Скаю свободной лапой, но тут же лапа покатилась прочь по земле, а за ней и уродливая башка. Хват и Эльрит с двух сторон подхватили Хермонда под руки, и кто-то из них крикнул:

— Раай-сар, быстрее!

— Сейчас, только меч вытащу…

Меч застрял, и ему пришлось поднатужиться. Из раны полилась густая чёрная жижа, воняющая тухлятиной, и Ская стошнило. Если бы какому-нибудь Проклятому вздумалось напасть на него сейчас, он и пальцем не сумел бы шевельнуть.

Когда Скай наконец разогнулся, дрожа и вытирая рот, Хермонда рядом уже не было, и вообще никого живого. В траве лежали вперемежку люди — изжёванные, изломанные — и Проклятые — изрубленные на куски, и то, что было изрублено недостаточно, до сих пор шевелилось. Нельзя было шагу ступить, чтобы под сапогом не хлюпнуло. Ская затошнило опять.

Он видел, что Фир-энм-Хайт берёт верх. Проклятых осталась жалкая горстка, и теперь с ними бились по четыре человека сразу.

Все, кроме Колдуна. Колдун бился один на один.

Скай обмер: с посохом-то! Да разве с демоном справишься какой-то кривой палкой!

Скай готов был сорваться с места, но тут что-то схватило его за лодыжку. Он оглянулся, увидел с ужасом безногого Проклятого, волочащего по земле отвалившуюся челюсть. Попытался ударить по гнусной лапе, потерял равновесие и грохнулся. Окровавленный меч вылетел из пальцев.

Поначалу ему было не страшно, только досадно. Он пнул сапогом по лапе Проклятого, по бесформенному лицу, попытался дотянуться до меча. Но всё было бесполезно. Хватка Проклятого делалась всё сильнее, потом к одной безжалостной лапе прибавилась и вторая. Больно стало уже всерьёз.

Он просто оторвёт мне ногу, подумал Скай, мертвея от ужаса. Он не может отгрызть её, поэтому будет тянуть и ломать, пока не оторвёт, как кукольную. Он завопил. Он вырывался, молотил пяткой по впивающимся в лодыжку пальцам, тянулся за мечом — тот был совсем рядом. Но ему делалось больнее и больнее, ему чудился треск коленного сустава, и в конце концов он зажмурился и заплакал.

Что-то клацнуло, хрустнуло, хватка гнусных пальцев сразу ослабла. Скай увидел сквозь слёзы, как Злыдень, утробно курлыча, отгрызает Проклятому голову тоже.

Колдун, подумал Скай, хватая меч и вскакивая. Держится ли ещё Колдун?

Он держался, хоть и посерел от усталости. В левой руке он держал посох (ни царапины, удивился мельком Скай), а в правой — меч, призрачно-бледный, полупрозрачный, как стрекозиное крыло.

— Колдун! — завопил Скай и бросился к нему.

Колдун только бросил в его сторону:

— Пошёл прочь!

Но мало ли что он там кричит — ясно же, что ему не справиться в одиночку. Колдун защитился от удара Проклятого, от призрачного меча брызнули льдистые искры. Нельзя было упускать момент. Скай замахнулся пошире для удара, но Проклятый не глядя отшвырнул его щитом.

Удар был такой силы, что в голове загудело, как в колоколе. Скай выпустил меч из рук и грохнулся так, что хрустнула шея.

Он попытался сесть, но было непонятно даже, с какой стороны земля. Во рту был привкус железа, было больно дышать, перед глазами всё двоилось, а правый к тому же заливало что-то горячее.

Скай вытер лицо рукавом. Он видел, что Колдун больше не может держать удар, отступает, уворачивается. Он видел, что Проклятый лишился левой руки и щита, но двигается с прежним проворством. Он видел, как Колдун ускользает от удара в сторону, оказывается лицом к Скаю, смотрит на него расширившимися глазами. Он выкрикнул что-то — на Смолкшем Наречии, наверное, с навершия его посоха сорвался чёрный сгусток, маслянистый на вид, и просвистел у Ская над головой. Прежде, чем на Ская рухнуло обезглавленное тело, он успел увидеть ещё, как опускается, гудя в воздухе, тяжёлый меч, а призрачный клинок истаивает у Колдуна в руке.

Проклятый — уродливая груда мяса с торчащей наружу сталью и изливающейся смердящей жижей — был так тяжёл, что Скай не мог вздохнуть. Ему даже правую руку не удавалось высвободить, не то что себя целиком. Правый глаз заливала кровь, и он яростно заморгал. Какого беса ты мне не поможешь, Колдун! Потешаешься, поди, как в тот раз с крысой…

Какие-то люди с криками промчались мимо, а когда скрылись из виду, Колдун стоял один, а его противник лежал изрубленным на куски. Колдун казался очень задумчивым. Он уронил посох, одним мягким движением опустился на колени, будто собирался поднять его, — а потом упал лицом вниз.

— Колдун!

Скай попытался левой рукой ухватиться за траву. Зелёная трава, бурая кровь, белая сталь меча. Зелёный плащ Колдуна, бурая кровь, светлые волосы. Скай слышал в отдалении крики, лязг, топот, но вблизи была только тишина.

— Колдун! Кто-нибудь, помогите ему!

Он слышал, как Лерре каркает в высоте. Потом чешуйчатая морда дохнула ему в ухо раскалённым смрадом.

— Злыдень! — воскликнул Скай, чуть не плача от радости, и вцепился как мог в подпругу, обжигая костяшки об ёлайгов бок. — Молодец, Злыдень! Молодец! Пошёл!

Злыдень налёг, Скай изо всех сил заизвивался, как червяк, раздирая сарту о тело Проклятого, и спустя ужасный миг выбрался. Вскочил, запнулся о собственную ногу, упал коленом прямо на расколотый щит, подполз к Колдуну на четвереньках.

— Колдун!

Он лежал без движения, только пальцы пытались нашарить посох. Кровь Ская закапала на его руку, и Скай поспешно вытер лицо. С трудом перевернул Колдуна на спину, тот сморщился, охнул и очнулся. Плащ и рубаха на левом плече почернели от крови, но самой раны Скай не видел.

— Он сильно… сильно тебя задел? — пролепетал Скай, но Колдун смотрел куда-то мимо него.

— Я вернул… должок, — сказал он очень невнятно.

— Что?

— Оставь же ты меня… наконец в покое…

Сердце у Ская сжалось так сильно, что казалось — вот-вот разорвётся.

— Подожди, я приведу кого-нибудь… мы тебе поможем…

Он вскочил, дико озираясь. Где-то за холмом раздался гулкий удар от падения огромного тела, а следом — многоголосый победный рёв. Но вокруг были одни мертвецы, среди них рыскал лишь Злыдень.

Так ли выглядела после победы Лазурная Низина, где остались все мои родичи, кроме отца?..

— Раай-сар! Раай-сар Скаймгерд!

Скай встрепенулся и побежал на голоса, не заботясь о том, чтобы вытереть слёзы.


*   *   *
Скай сидел на нагретой солнцем крыше лодочного сарая, не желая смотреть, как суетится город. Праздничные ленты реяли на ветру без дела, прилавки для фермеров стояли пустыми, и на помосте для музыкантов никого не было. До того ли? А на свирели и вовсе играл на праздниках Квиар…

Скай укусил себя за руку. Не думай об этом, приказал он. Думай о другом. О… о море. Какое оно сегодня весёлое и искристое. Где-то за морем на востоке стоят могучие Стальные Врата, и там собираются со всех Западных Берегов войска, чтобы биться с Проклятыми. А Проклятые взяли и сперва ударили на Западе…

Мы победили, твёрдо сказал себе Скай. Что с того, что они ударили? Город цел, и потери не такие уж большие… Но ему мерзко было называть Квиара «потерей».

Да и на победу, какой она представлялась Скаю, было вовсе не похоже. Никто не горланил песни, не поздравлял друг друга. В городе вообще голосов было не слышно, только собаки время от времени принимались выть — чуяли дым. Да ещё чайки кружили у Ская над головой с заунывными криками.

В целом он был доволен своим укрытием. Если не считать палящего солнца. И если на юг не смотреть, конечно. На большом утёсе, нависшем над морем, к югу от причала, рядом с храмом, складывали погребальный костёр. Большой — чтобы всем тридцати хватило места.

Скай даже головы не поворачивал в ту сторону. Он не хотел сейчас думать о братьях, троих родных и двух двоюродных, о деде Белиаре, о деде Файгаре с бабкой Сэйлико и о том, как их всех положили на костёр в Лазурной Низине. Скай дорого дал бы, чтобы только не выходить к Прощальному Утёсу нынче вечером. Он знал, что если ещё раз увидит мёртвого Квиара, станет полоумным, как старуха Вайна.

К городу он тоже повернулся спиной. Тошно было смотреть, как тащат к Утёсу брёвна и несут на плащах убитых, чтобы жрецы подготовили их в последний путь. И всё это молча, деловито, будто (Проклятые) муравьи какие-то.

Так и следует. Так принято. Вот у матери получалось, а у меня — никогда. Пусть бы лучше они все рыдали, подумал Скай со злобой и уткнулся лбом в колени. Нэи вот рыдает — а мне и на неё глядеть тошно… Забраться бы в какую-нибудь... нору, где никто не найдёт, и просидеть там, зажмурившись и заткнув уши, до тех самых пор, как отец вернётся!

Да останется ли кто-нибудь жив, когда он вернётся?

Ветерок трепал его мокрые волосы. Восточный, с моря — летом частый гость. Но пройдёт всего месяц, и погода переменится: подуют яростные ветры с запада, и до самой весны корабли перестанут пересекать Полуденное море.

Отец сейчас, должно быть, уже у Стальных Врат. Во всяком случае — очень далеко и не знает, что произошло. Как ему сообщить? Успеет ли он до осени выслать помощь и согласится ли на это наместник? И справится ли город без этого? Если первый же бой стоил им тридцати человек — да ещё, наверное, умрёт от ран кто-нибудь из тех, кто сейчас лежит в караулке. Их там столько, что пришлось притащить из соседних домов лавки.

И раны. Скай никогда не видел таких страшных ран.

Он весь покрылся холодным потом, хотя сидел на самом солнцепёке. Ещё раз укусил себя за руку. Обозвал себя трусом, но это не помогло.

— Раай-сар!

Скай притворился, что не слышит.

— Эй, раай-сар!

Вот ведь пристал! Скай неохотно поднял голову и увидел внизу Вийнира. Он опять был в кольчуге, в пыльных сапогах и грязном плаще, разве что лицо умыл. Улыбнулся и помахал рукой — спускайся, мол. Скай вздохнул, но с крыши всё же слез. Спрыгнул в большие лопухи и отряхнул руки.

Вийнира считали удачливым человеком, и не зря: его даже не задело в битве, и он уже опять был на зависть бодр и жизнерадостен.

— Что ещё? — сердито спросил Скай.

— Командующий велел мне найти тебя, раай-сар, и отправить к нему. Он хочет поговорить с тобой.

Ему так не терпится отчитать меня за побег из города и за то, что в бою не послушал Мельгаса? Или ещё за что-нибудь? От Хермонда добра не жди...

— Я сейчас приду, — сказал Скай угрюмо. Ему не хотелось идти вместе с Вийниром, будто преступнику под стражей.

Вийнир и не настаивал. Он только кивнул и широким шагом направился к воротам.

Мгновение Скай колебался, но потом любопытство победило.

— Эй, Вийнир! — крикнул он и побежал следом. — Ты сейчас на Утёс идёшь?

— Нет, раай-сар. Командующий мне позволил только взять еды в дорогу, и я тотчас еду.

— Куда, на запад?

— Конечно. Без дозорных башен на Равнинах нам никак иначе не дать знать другим городам о Проклятых и как у нас всё вышло.

— Да, башни не меньше месяца будут заново отстраивать, — вслух подумал Скай, и Вийнир кивнул. — Ты возьмёшь Глупыша?

— Нет, он совсем вымотался. Мельгас позволил мне взять Счастливую Подкову, она ведь самая выносливая.

— Ты до самого Йенльянда поедешь?

— А там, может, и до Эйнатар-Тавка, если с Йенльяндом худо... или если ёлайги у них такие же хворые, как в начале зимы.

Скай присвистнул: это был долгий путь.

— А Хермонд уже отправил кого-нибудь к отцу?

— С этим ещё ничего не решили. Говорят, Сход соберут завтра, сразу после прощания. Бейнел вызывается на своей лодке, но ты сам знаешь — куда на ней через море-то... Прости, раай-сар, — спохватился Вийнир, — но я должен спешить.

— Доброй тебе дороги.

— Спасибо, — Вийнир поспешил прочь, но шагов с десяти весело крикнул через плечо: — Бьюсь об заклад, когда я вернусь, ты уже будешь Наречён!

Скай заставил себя улыбнуться в ответ, но от этих слов у него похолодело в груди. Я ведь уже Наречён. Без праздничной церемонии, без подарков, без застолья, без торжественной записи в городской Книге Порядка Имён. Наречён посреди глухого леса, сумасшедшим Колдуном. Изгнанником. Страшно даже представить, что в городе скажут, когда узнают. Засмеют? Застыдят?

Скай усилием воли стряхнул с себя оцепенение. Вийнир давно ушёл по направлению к стойлам, а Скаю предстояла беседа с Хермондом, и навряд ли приятная. Но не отвертишься. Скай прошёл окраинными улицами, чтобы ещё с кем-нибудь не встретиться, собрался с духом, вошёл в караулку и тихо встал у стены.

Чадили лампы. Караулка были выстроена недавно взамен старой, больно уж тесной, и стена всё ещё была занозистой и пахла смолой. Все остальные запахи были куда менее приятны: кровь, пот, палёное мясо, горькие травяные отвары, слабый, но безошибочно узнаваемый смрад Проклятых. В дальнем углу кто-то непрерывно стонал. Лилась в тазы вода из кувшинов. От лавки к лавке сновала старуха-лекарка и женщины, вызвавшиеся ей помогать. Они говорили ласково и тихо, точно с больными детьми. Одна из них улыбнулась Скаю, прежде чем выйти мимо него за порог с тазом, полным мутной бурой воды. Лицо было ему плохо знакомо, волосы убраны под платок с вышивкой по краю. У матери, помнится, был похожий, только светлый.

Скай сглотнул. Ему страстно хотелось сбежать. Он и так еле высидел, пока ему зашивали рассечённую бровь (теперь она была смазана какой-то вонючей мазью и не только болела, но и чесалась). Но, если не считать ещё двух страшных лиловых кровоподтёков (на груди — от удара щитом и на лодыжке — от пальцев Проклятого), Скай был цел. Он боялся не за себя — за Колдуна. Того положили на лавку под окошком, в стороне от других; там он теперь и лежал, безучастно глядя в потолок. Тётка Тальмы, маленького роста женщина, зашивала рану у него на плече. Её пальцы мелькали так быстро, не уследишь (она считалась в городе очень искусной пряхой), но лицо было бледным и испуганным.

— Скаймгерд Хайтере, — произнёс скрипучий голос.

Скай неохотно отыскал глазами Хермонда. Тот был ещё очень слаб (под спину ему подложили скатанный плащ, чтобы он мог сидеть), но глядел так же остро и колюче, как всегда. Правая рука висела на перевязи через плечо (значит, тогда кость хрустнула, а не клинок, вспомнил Скай и передёрнулся), раненая нога перевязана так туго, что колено не сгибается.

— Подойди сюда, — сказал он повелительно.

Скай разозлился. Вот раскомандовался, старый упырь...

Но он остановил себя. Хоть и упырь, он пока что командующий. Благодаря его решениям мы одержали победу. Он поверил моим словам. Позаботился о фермах. И в битве он был что надо. Увидев, как он отбивается, стоя на одном колене, никому бы в голову не пришло спрашивать, с какой стати Предводитель оставил командовать старика.

Эх, вот если бы Хермонд струсил, прятался бы за чужими спинами, ненавидеть его было бы так легко...

Скай пробрался мимо тесно составленных лежанок и остановился перед Хермондом. Старик долгое время изучал его свежую сарту, насупленное лицо (дурацкие зелёные пятна так с него и не отмылись), рану над глазом.

— Ты ослушался моего приказа, — проговорил он сухо. — Дважды. Но... в бою ты показал себя достойно. Всякий подтвердит это перед Предводителем. Я обязан тебе жизнью, раай-сар. Я это запомню.

Те, кто лежал поближе и был в сознании, ободряюще улыбались ему и кивали, и Скай знал, что должен радоваться, пыжиться от гордости. Ещё бы, любой мальчишка мечтает услышать такие слова, а уж от Хермонда! а уж когда тебя ещё даже не Нарекли...

Но меня Нарекли. Ох, если бы только отец был здесь, я бы объяснил ему...

Скай промолчал. Хермонд не сводил с него глаз.

— Твой друг, — сказал он взвешенно, — тоже хорошо показал себя. Я был бы рад поблагодарить его, но он не желает назваться. Может быть, ты скажешь мне, что он за человек и какого рода?

Мысли в голове у Ская заметались, как растревоженные осы. Хермонд его не узнал. Он ничего наверняка не знает кроме того, что Колдун... ну, колдун. Ещё можно извернуться, солгать что-нибудь спасительное... Знать бы только, что этот сумасшедший сам себя не выдаст...

Скай почувствовал, как разливается по жилам, будто яд, тоскливый холод. Глаза у Хермонда были тёмные, безжалостные, как острия стрел, и отвести взгляд, не вызвав подозрений, было нельзя. Но даже так, не глядя, Скай знал, что Колдун лгать не собирается и слушает очень внимательно.

— Этот человек — колдун, — сказал Скай во всеуслышание, с чувством стремительного падения. — По роду он из Фир-энм-Хайта. Его мать... изгнали. Забросали камнями на площади. Двадцать зим назад.

Стало очень тихо. Так тихо, что слышно было сонное жужжание мух и чаячий крик снаружи. Все смотрели на Ская, но больше никто не улыбался. Все лица вытянулись от суеверного страха. Руки делали охранительный жест.

— Да, — отрезал Скай, не желая стоять в этой мучительной тишине, — этот человек — колдун из Великого леса, и поначалу я тоже ему не доверял. Но за эти четыре дня он много раз спасал мне жизнь.

Молчание густело вокруг него, как вязкая глина.

— Изгнанных мы не преследуем, — произнёс в  тишине зловещий голос Хермонда, — но позор падает на весь их запятнанный род. Ты ведь знаешь, раай-сар, что беззаконным запрещено возвращаться в город под страхом позорной смерти?

Скай закусил губу. Он был бы рад, если бы Хермонд ударил его. Конечно, я это знаю. Как я могу не знать, если столько зубрил с хронистом Прежний Закон?

Да вот только я об этом и не задумался, пока Колдун творил свои дурацкие заклятия, после которых едва жив остаётся, чтобы помочь чужим людям, которые рады его прикончить.

— Я знаю.

— Понимаешь ли ты, раай-сар, — продолжал Хермонд с напором, — что по Закону, хотим мы или нет, мы должны казнить изгнанника, если он дерзнёт вернуться?

Скай промолчал.

— А ты, колдун из Великого леса, знал, что тебя ждёт?

— О, — отозвался Колдун безмятежно, — разумеется.

— Но ты вернулся...

— Он вернулся только потому, что я его попросил! — вмешался Скай. — Слышишь ты? Это я его привёл! Я уговорил его нам помочь, иначе было не поспеть вовремя!..

Хермонд отмёл все его слова досадливым жестом.

— Его вины это не умаляет.

— КАКОЙ ЕЩЁ ВИНЫ?! — взъярился Скай. — О чём ты вообще говоришь? Он же не сделал ничего дурного никому из вас, так или нет? В чём он виноват? Он же спас вас всех прошлой ночью! Без него я бы не узнал о Проклятых, я бы не успел вас предупредить!

Но все таращились на него с прежним испугом, а Хермонд только поморщился.

— Даже если всё так, как ты говоришь, у нас есть законы.

Вот кто тут настоящий сумасшедший, а вовсе не Колдун. Скай отступил на два шага, дико оглядываясь по сторонам. Должен же хоть кто-нибудь понимать!..

— Вы что, оглохли? Колдун спас вас всех! Без него на Равнинах ни одной фермы бы не осталось, Проклятые бы... Ты не можешь вот так один решать, Хермонд... Или, думаешь, так проще? Так же, как ты хочешь от меня избавиться...

Вокруг изумлённо зашевелились: слыханное ли дело? Хермонд, однако, держал себя в руках.

— Остынь, Скаймгерд Хайтере. Ты говоришь бессмыслицу.

Но Скаю было всё равно, что о нём подумают. Он был так страшно зол, что слова вырывались у него помимо воли.

— Бессмыслица, да уж конечно! Да разве тут кто-нибудь сомневается, что из тебя Предводитель будет куда лучше, чем из меня? Только и рады будете, если отец...

— Довольно, — подал голос Колдун и сел, с трудом спустив ноги с лавки. — Не смущай добрых людей почём зря.

— Добрых людей?! — прорычал Скай, в возмущении оборачиваясь к нему. — Да уж куда добрее!.. Разве у нас в Фир-энм-Хайте есть такой закон, чтобы за помощь платить... вот так! Если бы хронист Ханагерн был жив, он бы вам сказал: — нет такого закона, чтобы можно было убивать кого тебе вздумается, Хермонд! А если бы и был — на что нам такой закон, с которым мы хуже Проклятых!

Но Хермонд был непреклонен.

— «Если же беззаконный дерзнёт вернуться, ничто да его не ждёт в Фир-энм-Хайте, кроме позорной смерти», — прочитал он по памяти, с глубоким удовлетворением. — Не один Ханагерн хорошо знал Прежний Закон, раай-сар.

Скай на шаг отступил к Колдуну.

— Что — хочешь и его тоже... камнями? Ну, попробуй! Дай только мне меч, и посмотрим тогда, так ли легко это у тебя выйдет…

Всё происходящее было так гнусно и нелепо, что Скай на самом деле ждал боя. Но никто не двинулся с места, в том числе и Хермонд (хоть он и побагровел от ярости).

— Замолчи! — прорычал он, ударив кулаком по дощатой лежанке. — Сей же час замолчи, не позорь себя, маленький глупец!

— Глупец, ну и пусть! Я не позволю тебе убить его без суда!

— Замолчи!

Снова повисла тишина. Скай испепелял Хермонда взглядом. Тот глядел в ответ ничуть не менее свирепо, но в конце концов сдался.

— Хорошо, — проговорил он, выровняв дыхание и морщась от каждого слова, будто от занозы. — Пусть будет по-твоему. В благодарность за его помощь, сегодня, в день прощания, никто не тронет беззаконного. Но он изгнанник по-прежнему. И если до завтрашнего утра он не уберётся из города в свой Лес, ему здесь не будет защиты.

— Завтра? — повторил Скай. — Хороша же у тебя благодарность! Он же ранен, ты что, не ви...

— Не стоит, — перебил его Колдун. — Рана пустяковая.

Он неуклюже, одной рукой, надевал рубаху, но Скай не осмелился предложить ему помощь. Никакая она не пустяковая, это и малышу несмышлёному видно. Но будь она хоть смертельной — Колдуна попробуй переубеди.

Тётка Тальмы, кажется, думала о том же самом.

— Постой, — робко возразила она, — ведь плечо-то...

— Заживёт, — улыбнулся Колдун. — Спасибо, что позаботилась обо мне. И тебе спасибо, — продолжал он, обращая безмятежное лицо в сторону Хермонда, — что любезно оставил мне жизнь.

Но ни Хермонд, ни тётка Тальмы, хоть и покраснели, не глядели на него и не ответили ни слова. И вообще все, кроме старого Мельгаса, старались не встречаться с ним глазами.

Ская переполнило неведомое доселе отвращение.

— За что их благодарить? Ты ум потерял? — бросил он в сердцах. — Да у них совести нет! Пойдём отсюда...

Колдун накинул заскорузлый от крови плащ, Скай подал ему посох и подхватил с полу сумку. Хермонд за его спиной беспокойно пошевелился.

— А ты куда собрался, Скаймгерд Хайтере?

— Туда же, куда Колдун, — буркнул Скай, не оборачиваясь. — Я ему жизнью обязан и хочу вернуть долг.

— Что?! — взревел Хермонд так, что несколько человек вздрогнули. — Богооставленному изменнику прислуживать?! Ты — сын нашего Предводителя, и хочешь так уронить свою честь?

— Значит, мы с тобой по-разному судим о чести. Если ты не знаешь, что такое благодарность, Хермонд, это не значит, что и я такой же...

— Брось эти глупости, мальчик. Тебе пора повзрослеть.

Но эти слова Ская не задели. Он не удостоил старика взглядом и пошёл к двери, лавируя между лежанками.

— Ты не смеешь вот так уйти, куда тебе вздумалось!

Скай очень даже смел. Он не повёл и ухом.

Никто не сделал попытки их остановить. Но когда они были уже у самого порога, Хермонд проскрежетал им вслед:

— Если о своей чести ты не заботишься, вспомнил бы о чести своего рода. Или слова Предводителя ты тоже ни во что не ставишь, так же как и мои?

Скай против воли остановился, и Хермонд понял, что попал в больное место.

— Вспомни, что наказывал тебе Предводитель в зале свитков. Он запретил тебе покидать город. Ты дал ему слово, Скаймгерд Хайтере, а я слышал это своими ушами.

Целую вечность Скай простоял без движения, разглядывая грязные половицы под ногами и обдумывая ответ. Всё, что было сказано до этого, так — перепалка, не имеющая большого веса. После того, что я скажу сейчас, возврата уже не будет. Всё на свете для меня переменится. Совсем всё, разом. Навсегда. Никто больше не взглянет на меня прежними глазами.

Он хотел бы разозлиться как следует — почувствовать хоть что-нибудь помимо разрастающейся безрадостной пустоты. Но ведь глупо злиться на Хермонда ещё и теперь, когда он прав?

А так ли уж он прав? Разве я не бился вместе со всеми, когда пришли Проклятые? Я ведь это ему обещал?

Ну да нечего притворяться, будто я не вижу разницы. Конечно, отец не позволил бы мне уйти. Отец не знал, кто меня Наречёт, но он и мысли не допустил бы, что это будет какой-то бродячий колдун, да ещё и изгнанник. Должно быть, он сказал бы, как Хермонд, что я не имею права уронить честь рода...

Не знаю, что он сказал бы, безжалостно оборвал себя Скай. Что бы ни сказал — отец сейчас далеко. А Колдун здесь, он спас меня и мой город, и он ранен.

— Я всё помню, — сказал он наконец, оборачиваясь к Хермонду. — Но много чего изменилось. Оте... Предводитель же не знал, что меня Наречёт беззаконный.

Миг тишины, вытянувшиеся лица.

— Наречёт, — повторил Хермонд невнятно и вдруг ухватился здоровой рукой за изголовье лежанки, силясь подняться. — Ты — сын Предводителя! Никакой низкородный не смеет... Да тебе же тринадцать зим!.. Позор... Мой меч, сейчас же! Помоги мне встать!

Скай смотрел на него молча. Он так и знал, что Хермонд придёт в бешенство. Пусть его покричит. Это ничего не изменит.

— Имени всё равно, Хермонд, — едва слышно сказал Мельгас со своей лежанки в дальнем углу. В бою он лишился правой ноги (когда лекарка принесла раскалённый прут, чтобы прижечь ему рану, Скай удрал из караулки) и был так слаб, что язык не повиновался ему. — Это не против закона. Имени всё равно, сколько ему зим и какого рода его наставник...

— У него НЕТ рода, — прорычал Хермонд сквозь стиснутые зубы. Он пытался опереться на раненую ногу, и его трясло от бешенства и боли. — О чём ты думаешь, мальчишка, ты хоть понимаешь... Твой отец со стыда сгорит... Последний из его сыновей — в прислужники... О-о, клянусь Имлоровой Сетью, покуда я жив, никакой безродный... не бывать тому, чтобы ведьмин ублюдок ушёл живым... МОЙ МЕЧ!

Но Миркнада рядом не было, и женщины в шесть рук уложили его обратно на лежанку, а меч отняли. От этого зрелища Скаю было грустно: бессилие — самое страшное для воина. Придётся Хермонду познакомиться и с ним.

— Ты обещал перед всеми, что Колдуна до утра не тронут, — тихо напомнил ему Скай. — А завтра нас здесь уже не будет.

— Так не годится, раай-сар, — сердито возразил ему Мельгас. — Больно уж ты спешишь в суждениях... и ты тоже, Хермонд. Не решаются такие дела без Схода...

Но тут он сморщился от боли, закрыл глаза и отвернул голову к стене. Тут нечего решать, хотел ответить Скай, но Колдун опередил его:

— Ты можешь отказаться.

— Что?

— От имени, что я дал тебе.

— Ещё чего, — с жаром воскликнул Скай. — Этого ты не дождёшься, Колдун, и не мечтай. Пошли отсюда.

И, больше ни на кого не взглянув, он выволок Колдуна на улицу. И Хермонд, и все эти перепуганные люди внутри, и весь город с ярмарочной площадью и погребальным костром — всё ему опротивело до смерти. Если уж бросать всё это, так лучше сразу.

— Ты сейчас оторвёшь мне руку, — с раздражением сказал Колдун и остановился посреди переулка. — И отдай мои вещи, проклятый упрямый тавик! Я пока обойдусь без твоей опеки, я ещё не при смерти.

С этими словами он отобрал у Ская сумку и забросил на здоровое плечо. Левой рукой он старался не шевелить.

— Знаешь, — пробормотал Скай, — нечего нам здесь до утра торчать. Вдруг Хермонд передумает и... и вообще, слухи сейчас разойдутся — глазом не успеешь моргнуть. Жди меня на Яблоневом холме, я только вещи соберу.

Колдун усмехнулся.

— На этот раз не забудь меч.
 
Глава 6.

ИЗГНАНИЕ

[Свободные земли: Ваар, Западные Берега. Яблоневые Равнины. Год 486 века Исхода, месяц Златоглавок.]

188. — Во дни Исхода,
в мирные годы,
кто наследовал
Кхвайятдиру?

189. — Как подступила
старость к могучему,
с мечом не стала
рука управляться,
сыну над всеми
власть он отдал —
огневолосый,
богов любимец —
Торгдаэр
ему имя было.

190. Славился всюду
муж прозорливый,
суда вершитель;
никто не скажет,
чтоб запятнал себя
делом неправым
или посмел
преступить обеты,
твердорукий,
союзникам верный.

191. Сокол во сне
Торгдаэру явился,
на сильных крыльях,
как снег все перья;
с дворцовой башни
слетает сокол,
летит за море.
Проснувшись, молвит
муж многомудрый
в одеждах белых:

192. «Явился, верно,
богов посланник —
благословенье
даруют боги».
Людей собрал он,
плывёт на Запад,
узнать желая,
лежат под гнётом
или свободны
благие земли.

Деяния Королей

Д
ома никого не было: старая Нэи помогала в храме обряжать мёртвых. Это и к лучшему, угрюмо думал Скай, взбегая по лестнице. Уж чего мне сейчас не надо, так это суеты и причитаний. И почему все женщины не могут быть похожи на матушку!

Скай открыл дверь в свою комнату и замешкался на пороге. Она была словно чужая. Постель застелена так тщательно — сразу видно руку Нэи. Ставни закрыты на крючок изнутри — конечно, никто их не отпирал. Ведь убийц-то я только во сне видел...

Скай принялся в спешке вытаскивать одежду из сундука в поисках чего-нибудь поприличнее. Две сарты он отверг сразу — они и так уже проносились на локтях и стали ему тесноваты. Ещё одну, толстую шерстяную, он рассматривал с сомнением, но потом натянул через голову прямо поверх своей. Сарта была душная и кололась, но он знал, что через несколько часов, когда стемнеет и станет прохладно, он будет ей рад. Потом он достал со дна сундука бережно свёрнутый плащ (тёмно-синий, такой же, как у отца, — он надевался только по торжественным случаям).

Больше размышлять было не над чем. Свои хорошие, почти новые штаны он и так уже надел после боя, а сапоги так и вовсе были одни. Он ещё проверил карманы, но там была только его старая монета-талисман — её он первым делом переложил, когда снял рваную, заскорузлую от гнилой крови Проклятого одежду. Скай взял плащ подмышку и пошёл в соседнюю комнатку.

Когда-то здесь жили близнецы Ваммайт и Калсайт, его старшие братья. Их лежанки и сундуки с одеждой так и стояли тут: после матушкиной смерти отец их не трогал и Нэи не позволял. Матушкины сундуки с шитьём тоже перенесли сюда. И ещё оружие.

Лук прадеда Ванрайта. Стальные Пальцы, перекованные бабкой Сэйлико. И — у Ская заныло сердце — Пляска Отроара. Самый чудесный меч на свете! Вайсмор говорил, что она легковата, и в бою с ней будет непросто, но Скаю было всё равно: он брал Пляску в руки и чувствовал, как душа поёт.

Скай закусил губу. Смешно! Сколько раз я прыгал с Пляской по комнате, размахивая ею направо и налево и воображая себя среди сотни Проклятых. МОЙ меч, повторял я про себя. Это будет МОЙ меч в день, когда меня Нарекут. Будет большой праздник, все соберутся, даже наши родичи из Стальных Врат и Эйнатар-Тавка, и мне дадут Имя. И отец передаст мне Пляску, как дед Файгар передал Вайсмору Молнию...

Это БЫЛ БЫ мой меч. И мой дом. И мой город. Если бы меня Нарекли по всем правилам. Это меч для ЕСЛИ-БЫ-МЕНЯ. Не для изгнанника, позорящего род.

Скай не посмел к ней даже прикоснуться. Он с тоской оглядел остальные клинки. Все они были для него слишком тяжелы. Кроме старого меча Вайсмора.

Меч был коротковат — под руку подростка. Вайсмор носил его на ристалище зим до пятнадцати. Ножны выглядели потёртыми. Крестовина была обмотана красноватой кожей.

Ничего не поделаешь, сказал себе Скай. Не у Хермонда же мне меч просить? Он с уколом стыда взял меч в руки, выдвинул из ножен. Вайсмор хорошо о нём заботился, но всё равно по краю остались следы зазубрин.

Пляску я, конечно, взять не посмею, но Вайсмор... может, он не рассердился бы?

Вайсмора трудно было рассердить. Даже близнецам редко это удавалось, хотя уж они-то двое могли кого угодно довести до белого каления своими нескончаемыми выходками. Они всюду ходили вместе, всегда были заодно, и им всё удавалось. Они любили позубоскалить и не всегда знали меру ехидным шуточкам. Но даже они умолкали, если видели, как Вайсмор хмурит брови. Он был очень похож на отца.

Рассердился бы он? спросил Скай сам себя и попытался получше вспомнить Вайсмора. Он никогда не смеялся надо мной из-за того, что я плохо плаваю. Делал мне свистульки из коры. Брал меня с собой на лодке ставить сети. И в толпе на ярмарочной площади сажал меня себе на плечи, чтобы лучше видно было.

У Ская заскребло в горле, когда он вспомнил об этом.

— Он сердиться не стал бы, — сказал негромко голос за его спиной.

Скай вздрогнул и обернулся.

И увидел Имлат.


*   *   *
Имлат всегда была маленькая и тощая. Ноги как палочки, нос облупился от загара, льняные волосы и ресницы выгорели на солнце. Раньше, когда они были помладше, Имлат всё время (когда не помогала отцу и тёткам, конечно, готовить еду и прибирать в доме) играла с мальчишками. Те сперва принимали её неохотно, но потом зауважали. Имлат была не то что другие девчонки — не боялась медуз и пауков, не выдавала тайны и не плакала, разбив колено.

Словом, Имлат была отличная девчонка. Но Скай с позапрошлого лета обходил её стороной, а при встрече краснел и отворачивался. И все отлично знали, почему.

Вот и сейчас всё вспомнилось ему до мельчайших подробностей. Был жаркий, как сегодня, ленивый день, скука, и от нечего делать они решили бегать наперегонки через длинный пустырь у северной стены — от канавы до пня. Человек десять мальчишек, ну и ещё Имлат. А на пенёк Тальма выложил монету с дыркой посередине, чтобы носить как амулет. Монета была очень старая, дэйхемийская, с медвежьей головой на одной стороне и полустёршимися буквами на другой. У всех глаза загорелись при виде неё.

У Ская, конечно, тоже загорелись. А коварный Тальма ещё и дал монету всем подержать. Скай покачал её на ладони: тяжёлая, тёплая, и руки от неё пахнут старым железом. Отличный выйдет амулет! А чтобы её получить, всего-то и надо что добежать первым. Скай бегал быстро и в себе не сомневался.

Но на деле всё вышло иначе. Мальчишки сразу остались позади — но не Имлат. Как бы Скай ни старался, Имлат держалась с ним наравне. Она мчалась, как морской дух, со своими развевающимися волосами. И глаз не отрывала от заветной монеты.

Скаю было стыдно проигрывать девчонке у всех на глазах. И досадно на себя: знал же ведь, нечего её недооценивать. И... монетка! Такая древняя, где ещё такую возьмёшь...

Скай до последнего мига не собирался этого делать. Но когда Имлат уже протянула руку, он не выдержал. Оттеснил девчонку плечом и первым схватил монету.

И сразу почувствовал себя увереннее. Ха! Легче лёгкого. А разве кто-то сомневался, что он победит? Запыхавшиеся мальчишки подходили, завистливо насупившись, но никто не спорил.

Кроме Имлат.

— Отдай, — сказала она тихо, блестя светлыми, как льдинки, глазами.

— Я взял — значит, я и первый, — ответил Скай насмешливо, глядя на неё сверху вниз.

— Отдай! Ты меня толкнул!

Его кольнула совесть, но пойти на попятный у всех на глазах он не мог. Лучше потом ей монету отдам. Завтра. Подарю.

— Неправда! Всё было честно.

— Нет, — пронзительно сказала Имлат. От обиды и злости она стала малиновой. — Нет, ты меня толкнул. Не ты перегнал!

— Проиграла, теперь кричишь, — процедил Скай, начиная злиться: и чего она из-за такой чепухи историю раздувает, привязалась, хнычет, как маленькая, честное слово. — Не умеешь проигрывать — иди тогда играй с девчонками!

— Это ТЫ проиграл! Отдай! Я первая!

Имлат попыталась выхватить у Ская монету, но тот вовремя отдёрнул кулак.

— Отстань!

— Отдай!

И она схватила его за руку.

Ещё ни разу в жизни ни один низкородный не позволял себе такой выходки, и Скай просто рассвирепел.

— Отстань, ты!

Он оттолкнул девчонку прочь.

Может, он просто силу не рассчитал или Имлат этого не ожидала, но она отлетела на два шага и шлёпнулась на землю. Не заплакала, конечно, только схватилась за ободранный локоть и свирепо уставилась на Ская.

Мальчишки неодобрительно забормотали, да он и сам растерялся: драться с девчонкой — не дело, в одиннадцать зим это все понимают. Но и она тоже — чего пристала? Сказал же ей отцепиться! Ей просто обидно, что проиграла... Попросила бы по-хорошему — я ведь и так ей эту монету дурацкую собирался подарить... кошка бешеная...

Скай хотел было подать ей руку, но передумал. Вон у неё какие глаза злющие. Плюнет и только нос сильнее задерёт. Унижаться ещё...

— Сама виновата, — буркнул Скай, отворачиваясь.

И встретился взглядом с отцом.

Отец стоял на краю канавы, молча. Со спокойным, даже благожелательным лицом — таким, что Скаю захотелось немедленно провалиться сквозь землю.

— Подойди, — сказал он негромко.

Скай шёл медленно, как во сне, целую вечность. Он съёжился под тяжёлым взглядом отца, не в силах смотреть на него прямо.

— Видел ты когда-нибудь, чтобы я бил твою мать?

Скай совсем потерял голову от стыда и страха.

— Она же сама ко мне пристала, — злобно ответил он и возненавидел себя на месте, но остановиться уже не мог, — стала с нами играть, и проиграла, вот и пусть она...

Шлёп! Пощёчина была такой силы, что Скай сел где стоял. В голове у него загудела, из глаз брызнули слёзы. Не от боли — от унижения.

Мог бы и посильнее ударить, подумал Скай отчаянно. Сквозь слёзы отец был просто огромным тёмным силуэтом против солнца. Будто я не знаю, что заслужил! Но не перед мальчишками же, чтоб они видели... будто я не мужчина, а нашкодивший щенок...

Солнце больше ничто не загораживало. Отец ушёл, Скай остался сидеть один на краю канавы. Никто не решился подойти к нему, даже Тальма. В молчании слышно было море, меднокрылок в траве, чьи-то сердитые голоса из ближайшего переулка. Монета в руке была горячей и тяжёлой. Скай посмотрел на неё с ненавистью. Железа кусок. Ну — стоило оно того? Нужна она мне? Почему я её сразу не отдал?

Скай встал и свирепо вытер глаза рукавом. Разревелся тут хуже девчонки. Сам виноват.

Он развернулся и пошёл обратно к пеньку. Мальчишки стояли тесной группкой, чесались, переминались с ноги на ногу, но в лицо ему никто не смотрел. Кроме Имлат. Она кривила губы в презрительной усмешке, но глаза у неё были грустные.

Совсем тоненькая, сарта на ней мешком висит. Да ни у кого рука не поднимется такую ударить…

Скаю никогда в жизни не было так противно от самого себя. Он протянул на ладони монету и сипло сказал:

— На. Она твоя. Ты была первая.

Но Имлат только вздохнула и повела костлявым плечом.

— На что она мне? Себе оставь

И она ушла, а Скай смотрел на её окровавленный локоть, и чувство вины поднималось у него в горле, как тошнота. Монета жгла руку. Мальчишки так и стояли в тягостном молчании. Он попробовал поймать взгляд Тальмы (они ведь были друзьями с давних-предавних пор), но тот был страшно увлечён расковыриванием мозоли на пальце.

Скай понял, что ещё немного — и его стошнит по-настоящему. Он зажал монету в кулаке и побрёл прочь. Его никто не окликнул. Наверняка только вздохнули с облегчением. Так глупо: можно подумать, он ни разу не видел, как отец Тальмы отвешивает тому оплеухи. Но никто же не ведёт себя так, будто это умереть какой позор?

Скай шёл, не отрывая глаз от земли. Мимо площади, мимо кожевенной мастерской, мимо коптилен, через ворота к залу свитков. Когда так тошно, куда же ещё идти, если не к хронисту?

Хронист, как он это любил, сидел на скамье снаружи и смотрел на тёмные длинные волны с полосками белой пены. Приближался шторм.

Рядом с хронистом, подперев голову руками, сидел отец, так неподвижно, что Скай заметил его в самый последний момент.

Он остановился. Он не знал, что сказать, и чувствовал себя до того несчастным, что даже рад был бы, ударь его отец ещё раз.

Но отец посмотрел на него без тени злости.

— Ханагерн-уммар сказал мне, ты прочёл все Деяния Королей? Ну, много ли ты запомнил?

И он похлопал по скамье рядом с собой, а хронист подмигнул у него из-за плеча. Скай чуть не расплакался заново, на этот раз от облегчения. Он знал, что если отец его простил, больше о случившемся он не помянет.


*   *   *
Но Скай ничего не забыл. Проклятую монету он с того дня носил на шнурке под сартой. А от Имлат удирал.

Только вот теперь не удерёшь.

Скай почувствовал, как пылает лицо. Он так и стоял с мечом в руках, как дурак.

— Он не стал бы за это сердиться, — сказала Имлат очень серьёзно. — Это ведь раай-Вайсмора меч? Он был не жадный.

Скай опустил голову и постоял, глядя на потёртые ножны и силясь проглотить застрявший в горле ком. Имлат его не торопила, и он был благодарен ей за это.

— Знаю, — просипел он наконец, справившись с собой. — Но просто я ведь... я их всех опозорил.

— Чем это? Тем, что фермы спас? Все знают, что иначе было бы... Мы так и скажем Предводителю Дхайвэйту, когда он вернётся.

Значит, Имлат верит, что он вернётся! подумал Скай, и, хотя это ничем не меняло положение вещей, у него будто гора с плеч свалилась. Он усмехнулся.

— Хермонд ему скажет другое.

— Хермонд к тебе вечно несправедлив.

Скай впервые за две зимы посмотрел Имлат в глаза. Она почти не изменилась, только стала выше  и как-то строже. Она не хихикала и не мялась от неловкости — стояла совершенно спокойная, будто они друзья. А я-то, болван, две зимы с ней не разговаривал!

— Спасибо, — сказал Скай с чувством.

Имлат на его «спасибо» ничего не ответила, только сдвинула светлые брови и кивнула на меч.

— Значит, это правда, что Тальма сказал? Он узнал от тётки. Ты уходишь из города с тем колдуном? Надолго?

— Не знаю, — Скай вяло пожал плечами: сейчас ему было всё равно, город ему осточертел. — Думаю... очень надолго.

Навсегда. Он не произнёс этого вслух, но слово будто повисло в воздухе. Изгнаний «надолго» не бывает, так ведь?

Скай закрепил на поясе перевязь с мечом. В конце концов, я ведь и правда никакого преступления не сделал. Я старался как мог, чтобы не подвести отца. Вайсмор понял бы. Он всегда всё понимал лучше других.

Имлат подождала, пока он затянет ремешки, и бросила ему дорожную сумку.

— На.

— Это что?

— В дорогу. Я собрала. Там сушёная рыба и огниво, и точило, и бечёвки моток. Это мать брала, когда в паломничества ходила.

Лицо Имлат потемнело, и Скай понял, почему: её мать умерла от поветрия в то же лето, что и у него.

Скай запихнул в сумку плащ и повесил её через плечо. Ему было жарко от смущения.

— Спасибо... большое, Имлат. Я об этом не подумал.

Она ухмыльнулась по-старому — снисходительно.

— Знаю, что не подумал, потому и принесла.

Скай попытался найти слова, чтобы объяснить, до чего он ей благодарен, но в конце концов просто достал из кармана монету.

— Я хотел её сразу отдать. Возьми, ладно? Пожалуйста, возьми. Извини за тот... что тогда... что в тот раз я... я повёл себя как дурак.

К его несказанному облегчению, Имлат взяла у него монету и перевернула на ладони, моргая выгоревшими ресницами.

— Сваттаргардская, — сказала она очень тихо. — Видишь — голова медвежья? Моя мать ведь из дэйхем была, — а потом ещё тише, так, что он едва расслышал: — Как сможешь, дай знать, что живой.

Скай кивнул, поклонился ей. Подождал, пока она уйдёт, обвёл взглядом в последний раз до мельчайшей щели и сучка знакомые стены, развернулся на пятке и сбежал вниз. А уж по улице понёсся во весь дух — лишь бы никого из знакомых не встретить.

Но никто и не встретился, только соседский пёс, провожал его до ворот, заливисто лая. Никто его не окликнул, стражники не пытались остановить, и он побежал дальше, чувствуя, как с каждым шагом становится всё легче.

Колдун ждал под обугленной яблоней. Он стоял, прислонившись к стволу, лицом к Великому лесу, весёлый, будто ничего не случилось.

— Ну, ничего не забыл? Вижу, и нож твой убогий всё ещё при тебе...

Скай хотел огрызнуться, но почувствовал, как слова застревают в горле.

Если бы не я, Колдун не пропустил бы тот удар. Если бы не я...

— Прости меня, — прошептал он вслух. — Если бы не я... если бы я тебя послушал, тебя не ранили бы.

Колдун беспечно рассмеялся.

— Если бы ты меня слушал, ты не был бы Вейтаром. Не тревожься из-за меня. Ну, теперь-то ты все свои нерушимые обещания выполнил?

Скай оглянулся на стены Фир-энм-Хайта. Ну и пусть остаётся! Нужен мне больно город, где женщин забрасывают камнями...

Если этот клятый город сгорит...

— ...туда ему и дорога, — повторил Скай прежде, чем понял, что говорит вслух.

Колдун вопросительно поднял брови.

— Ты это сказал тогда, в лесу. Я тогда не понимал, а теперь... А теперь другого не понимаю. Колдун, зачем ты мне помог? Я совсем о другом думал тогда, но ты-то знал, что они казнят тебя!

— М-м, — отозвался Колдун с мечтательной улыбочкой на лице. — Откровенно говоря, я понятия не имею, зачем. Что ты так смотришь? У каждого разумного человека есть право на нелепые поступки. Это разнообразит жизнь.

— Да, я вижу, как её разнообразило, — пробормотал Скай, думая о мёртвом Квиаре, о ноге Мельгаса, о ране Колдуна, об изгнании.

— Не будь таким унылым. Это был весёлый бой, в конце-то концов. Жаль, что такой короткий.

Колдун зашагал к Великому лесу. НИЧТО не заставит меня полюбить все эти деревья, подумал Скай мрачно и поспешил за ним.

— Эй, а куда мы идём теперь? Далеко?

— Далеко? Кому как. Мы идём на север, в Сокрытую Гавань. А теперь помолчи и не мешай мне думать.


*   *   *
Теперь лес не казался Скаю таким враждебным, как раньше. Его не особенно пугали ни ночные шорохи, ни туман. И вообще, если привыкнуть, было очень даже неплохо идти по этому лесу с Колдуном и сидеть у костра, не думая, что будет следующим утром.

Только вот Колдун Ская беспокоил. С виду он был по-прежнему весел, резок и — когда ему хотелось — безумен, шёл прежним лёгким шагом, не оставляя следов на траве. Но левой рукой он не шевелил, и заметно было, что рана в плече причиняет ему боль. Однако Скай хорошо усвоил, что Колдун слишком упрям, и долгое время заговорить об этом не решался.

Спустя пару дней они наткнулись на заросли приземистых, невзрачных кустов. Скай не обратил на них внимания, а вот Колдун очень заинтересовался.

— Смотри-ка, — сказал он, останавливаясь, — а ведь раньше он гораздо севернее рос…

— Что это?

— Аг, рот'н'маррийский  земляной орех, — ответил Колдун и двинулся было, собираясь наклониться, как вдруг лицо его посерело от боли. — Ну-ка, Вейтар… выкопай нам несколько.

Скай, не споря, опустился на колени перед ближайшим кустом. Орехи были с кулак величиной, морщинистые и какие-то кожистые, похожие на засохших голых животных, и выкапывать их было гнусно. Но Скай поглядывал на Колдуна, и желание поворчать пропадало.

Он выкопал орехов с десять, когда Колдун наконец задышал ровнее и перестал скрипеть зубами.

— Довольно, — сказал он своим обычным голосом. — На ужин этого хватит. Пошевеливайся, Вейтар.

Скай поспешно затолкал орехи в сумку и побежал догонять Колдуна.

Какое-то время они шли в молчании, но потом Скай не выдержал.

— Послушай, — сказал он Колдуну в спину, — что у тебя с рукой?

— Не твоя забота.

Скай уязвлённо поджал губы. Поставить бы низкородного на место, чтобы впредь был поучтивее... Но всё-таки он был обеспокоен не на шутку, поэтому сказал снова:

— Видно же, что болит.

— Сказал ведь тебе: не твоя забота.

— Очень даже моя! — рассердился Скай. — Нам надо было остановиться где-нибудь. На ферме или... в гостинице, подождать, пока твоя рана…

— Моя рана пусть тебя не беспокоит, — нетерпеливо перебил его Колдун. — Мы не можем ждать. Мы должны торопиться.

Скай уже набрал в грудь воздуху для гневной реплики, но тут гибкая ветка, чиркнув о плащ Колдуна, хлестнула Ская по лбу. Он зашипел от боли и дальше шёл молча, хмурясь и пытаясь отряхнуть с рук остатки грязи с орехов.

Но тревога его всё росла.


*   *   *
На седьмой день вечером они решили заночевать рядом с большим поваленным деревом. Оно давно засохло и обещало целую гору топлива для костра. Скай как раз наломал приличную охапку веток, как вдруг заметил, что Колдун стоит, согнувшись от боли.

Он простоял так довольно долго, не шевелясь, и Скай, с беспомощно повисшими руками, тоже не решался двинуться с места, пока Колдун не выдавил:

— Помоги-ка мне, Вейтар…

Скай помог ему сбросить ремень сумки и сесть. Колдун привалился спиной к упавшему дереву, и теперь Скай по-настоящему испугался, разглядев, какое у него белое, измученное лицо.

Не заживает эта рана, а только хуже становится. Сперва он только рукой не мог шевелить, а теперь... Надо вернуться в город. Взять у лекарки мазь какую-нибудь. Я могу вернуться один... может, меня они не убьют. Может, я смогу уговорить Хермонда... попрошу Нэи или Имлат...

Скай уже раскрыл рот, чтобы сказать это вслух, но осёкся под пронзительным взглядом Колдуна.

— Скажешь хоть слово о моей ране, — предупредил он шёпотом, — закляну насмерть.

Скай в сердцах махнул на него рукой и пошёл разводить костёр. Он не воспринял угрозу всерьёз, но с Колдуном было бесполезно спорить. Да и не теперь же, когда он так слаб.

Пока Скай возился с хворостом и огнивом и закатывал в костёр оставшиеся орехи ага, Колдун сидел, закрыв глаза и тяжело дыша. Он ни за что не согласится повернуть. И будет прав: в городе нам теперь добра ждать нечего.

К тому времени, как аг пропёкся, Скай решил, что лучше попробует уговорить Колдуна подождать хотя бы пару дней. Ему наверняка станет лучше, если он отдохнёт. Надо только место выбрать поближе к ручью и сделать укрытие.

Костёр догорал ленивым алым пламенем. В темноте что-то невидимое шуршало со всех сторон. Скай перебрасывал горячий закопчённый орех с ладони на ладонь, а сам следил за Колдуном. Надо подождать, пока он придёт в себя, а потом я его уговорю. Должен же он понимать: тащиться через Лес с таким плечом — глупее не придумаешь...

Но Колдун сидел без движения, и его лицо скрывала тень.

Наконец он шевельнулся, но прежде чем Скай успел заговорить, раздалось карканье, и Лерре, похожий на сгусток ночной темноты, опустился на поваленное дерево.

— Лерре, — радостно сказал Колдун, и они повели свою обычную беседу: ворон скрипел и скрежетал. а Колдун задавал вопросы на медленном странном языке, на котором читал заклятья. Скай, не понимавший ни слова, чистил аг и думал, как был бы счастлив старый Ханагерн, доведись ему вживую услышать Колдовское Наречие.

— Ну что, — спросил Скай, когда ворон слетел на землю к костру и принялся долбить клювом остывший аг. — Какие вести на этот раз, добрые или дурные?

— Кому как, — Колдун, морщась, потянулся за оставшимся орехом. — Может быть, каким-нибудь славным воинам очень по душе вся эта война.

Скай молча проглотил насмешку насчёт воинов — любопытство было сильнее.

— Что там про войну? Йенльянд всё ещё в осаде?

— Нет, они уже давно заняты восстановлением укреплений.

— А... Проклятые? Лерре их видел?

Ская передёрнуло от одного упоминания, но Колдун и бровью не повёл.

— О да. Не на Яблоневых Равнинах — к северу отсюда. Бредут поодиночке. Но о них беспокоиться нечего: мало кто, входя в Хиллодор со злом, из него выходит. Вот у Великой Границы беспокойно, но этого следовало ожидать во времена вроде нынешних... Ещё Лерре слышал, как шепчутся, что в развалинах у Эйнатар-Тавка что-то засело. Весть любопытная, но наших дел не касается.

А какие у нас, собственно, дела, хотел спросить Скай, но Колдун зевнул во весь рот.

— Ну, довольно болтовни, Вейтар. Завтра выходим с первым светом.

Он осторожно улёгся на бок и закрыл глаза. Не то чтобы Ская тянуло спать после разговора о Проклятых, но спорить он не стал. Дожевал остатки сладковатой ореховой мякоти и растянулся на плаще возле костра.


*   *   *
Утром Скай отобрал у Колдуна сумку. Забросил её на спину, так что ремни от сумок скрестились на груди, и твёрдо зашагал между деревьями.

— Вейтар! — рявкнул Колдун. Он выглядел изумлённым до крайности.

— Ругайся сколько влезет, — отрезал Скай. — Тебе и посоха хватит. Тоже мне...

— Вейтар, — повторил Колдун уже веселее. — Тавик ты упрямый, ты не в ту сторону идёшь.


*   *   *
На шестнадцатое утро с того дня, как они покинули Фир-энм-Хайт, Колдуну уже стоило огромных усилий просто подняться на ноги. Скай хотел было помочь, но Колдун бросил на него взгляд, полный такой боли и злобы, что он поостерёгся. А когда присмотрелся повнимательнее, то и вовсе похолодел.

— Колдун, что у тебя с плечом?

— Ничего, о чём стоило бы волноваться.

Колдун поплотнее запахнул плащ — простое движение, заставившее его задержать дыхание.

— Почему у тебя опять кровь идёт?

— Это случается. В этих местах должен расти кровяной мох, он поможет.

Он говорил с беззаботностью, в которую Скай не поверил.

Ближе к вечеру Скай набрал в сыром овражке мягкого багрового мха. Он был приятен на ощупь, в отличие от орехов ага, но пахнул ржавым железом. Когда у костра Колдун не без помощи снял рубаху, Скай воочию убедился, что все эти его «не страшно» — враньё. Рана выглядела не просто худо — омерзительно. Она была похожа на сгоревший в уголь ягодный пирог — алая, кровоточащая в центре и чёрная, ссохшаяся по краям. И эта чернота тонкими змеящимися прожилками расползалась по груди и левой руке.

Скаю сделалось тошно. В полном молчании он помог Колдуну привязать к плечу ошпаренный кипятком мох, одеться и лечь. Потом он лёг сам и не спал всю ночь.


*   *   *
Кровь и правда остановилась, но ненадолго. А через четыре дня Скай заметил змейки черноты, проступившие у Колдуна на шее.

Теперь Колдун очень торопился, но идти так же быстро, как раньше, уже не мог.


*   *   *
Младшая луна умерла и переродилась заново, тоненьким красноватым серпом, и вместе с тусклым огрызком Старшей луны они почти не давали света, зато звёзды налились жаром. Приближалась ночь Поворота Года — самая тёмная в году. Начался месяц Туманов, но в лесу, где не было постоянных ветров с моря, разительных перемен не ощущалось.

Утром на двадцать седьмой день Скаю показалось, что лес поредел. За деревьями виднелось что-то светлое, и странный гул, которого ещё вчера не было, очень его тревожил. Звук был таким знакомым, что сердце переворачивалось, и Скай ускорил шаг.

Делалось светлее и светлее, и наконец лес расступился. Скай обнаружил, что стоит на белоснежной, выщербленной от времени и ветра каменной плите. С севера на юг вела дорога, выложенная когда-то этими плитами, только теперь все они растрескались и раскололись, и в щелях густо росла трава. Шагах в двухстах к востоку берег обрывался, и Скай вдруг понял, что это был за гул — это шумело море.

Он подбежал к обрыву, жадно оглядываясь вокруг. Море лежало перед ним, сколько хватало глаз: свинцово-синее вблизи и чем дальше, тем ярче, а совсем далеко на востоке горело огненными чешуйками. Ещё Скай увидел остров: сплошь отвесные скалы и острые пики, безликие серые утёсы, над которыми вьются птицы. Кораблю никак не пристать. Остров отделялся от берега узким проливом, в котором, в пене и брызгах, виднелись белоснежные глыбы. Обломки береговых укреплений, может быть, или соскользнувшие с берега плиты?

— Вот это да! — в восторге воскликнул Скай. — А я и не знал, что мы так близко от берега! Но если тут есть дорога, почему мы просто...

Он оглянулся и успел увидеть, как Колдун, цепляясь за посох, оседает на землю.

Скай бросился к нему, рухнул на колени рядом и успел подхватить под лопатки. Колдун дрожал, обмякший, одновременно хрупкий и тяжёлый. Сейчас, под безжалостным солнцем, его лицо казалось не просто бледным — обескровленным, едва ли не таким же белым, как камень, на котором он лежал. На лбу у него блестел пот, прожилки черноты расползлись по шее до левой щеки, плащ на плече промок от крови, чёрной и вязкой, и пахла она... Скай похолодел. Это была тень запаха, почти неощутимая, но он узнал безошибочно.

Проклятые.

— Колдун, ты болен.

— Глупости.

— Глупости?! Да у тебя же лицо почернело! Я ведь видел твою рану, не такая уж она и глубокая, и её хорошо зашили. Почему она не заживает?

Колдун закрыл глаза, скривив губы в бледной улыбке.

— Всё в порядке, Вейтар. Мне нужно только отдохнуть… немного. Дай мне немного времени. Боюсь, перенести через пролив нас обоих мне будет очень непросто…

— Не надо тебе колдовать, — пробормотал Скай, подкладывая Колдуну под голову свою тощую сумку и стараясь сесть так, чтобы солнце не слепило ему глаза. — Ты после своих заклятий и так еле живой, а теперь... Нет уж, никакого тебе колдовства. Найдём другой путь...

— В Сокрытую Гавань нет другого пути. Ты видел обломки в проливе? Это всё, что осталось от моста.

— Почему? — спросил Скай, хотя плевать ему было на все клятые мосты.

— Пожалуй, Вейтар, я расскажу тебе об этом, — Колдун рассмеялся. Это был невесомый, призрачный смех. — Нужно же как-то скоротать время, пока мои хилые кости мне снова не подчинятся...

Скай коротко кивнул. Колдун снова закрыл глаза и помолчал, собираясь с мыслями. Он дышал так же призрачно и прерывисто. Правая рука не переставала сжимать посох, левая, почерневшая до кончиков пальцев, лежала без движения в траве, будто не принадлежала ему, и Скай старался на неё не смотреть.

— Всё это было очень давно. В то время, когда не было ещё ни Ваара, ни Рот'н'Марры, ни Кро’энхейма, ни народов, которые тебе знакомы...

— Прежде короля Адархата? — удивился Скай. Адархат был первым из королей вайрэ.

— Много раньше него. Раньше, чем дэйхем покинули свои земли на севере. В то время здесь, на Западных Берегах, на Железных Болотах, на Яблоневых Равнинах и в Хиллодоре жили иные люди. В наших сказаниях говорится, что лица...

— Что лица их были светлы, и глаза их сияли, и что они были искусны во всех ремёслах. Колдун, я читал о Нархант, я не малыш.

— Нархант, которые строили башни и дома из белого камня, но никогда не возводили стен, ибо им не от кого было защищаться, — продолжал Колдун монотонно, не открывая глаз, и Скай больше не решился перебивать. — Пока не заколыхалась Великая Граница и из-за неё не пришли Проклятые. Они подняли из Сумеречных Глубин чудовищ, и вскоре пролилась первая кровь, и миру в лесах места не стало.

Проклятые разошлись повсюду. Они убивали, и жгли, и рушили всё, что видели, и Нархант в страхе  отступали всё дальше и дальше на восток, пока не оказались на самом берегу Полуденного моря. Здесь они прожили много зим, но вечный шум моря печалил их. Они тосковали по своим прежним землям.

Нархант обошли все Западные Берега с севера на юг, но нигде не было им покоя. Они научились ковать мечи и строить самые быстрые лодки и самые прочные стены. Они выстроили тайный город, гавань с высокими башнями, с маяком и пристанью из камней, белых как снег. Этот город стоял на острове, сокрытый неприступными скалами, так что его нельзя было увидеть. В него вели только одни ворота и только один мост...

— Мост, — повторил Скай, во всю ширь раскрыв глаза. — И остров! И белые... Но ведь это же просто сказание, Колдун?

Колдун усмехнулся.

— И оно говорит, что по белому мосту в город вошли последние из народа Нархант, преследуемые Проклятыми, и разрушили мост за собой, чтобы больше никто не сумел найти дороги в Сокрытую Гавань.

И с тех пор, я думаю, их чудесный город обратился в клетку, в которой они томились долгое время, покуда, как говорят сказания, Нархант не построили шесть белых кораблей. Эти корабли ушли через Полуденное море в разные стороны — на поиски новых земель, где нет войн и Проклятых. Лучшие из Нархант уплыли на тех кораблях, а остальные ждали их возвращения. Каждый день они всходили на башню, чтобы оттуда взглянуть, не показались ли вдалеке паруса.

Минула весна, а за ней лето, и багряная осень, и зима с серыми небесами — и вот на исходе второго лета вернулся первый из кораблей (Салусор Лёгкая Поступь из Дома Наммара вёл его) с зелёных южных равнин, чтобы забрать туда родичей и друзей и всех, кто пожелает. Нархант воспрянули духом и радостно проводили корабль в обратный путь.

Когда в шестой раз опали листья, вернулся на втором корабле Лумкавек Горьких Дней из Дома Аррхара. Он плыл от гибельных скалистых берегов, за которыми зеленели обширные леса, и Нархант отправились в тот край с радостью, а другие остались ждать.

Восемь зим они всходили на башню, прежде чем возвратился третий корабль. Он шёл с востока — там лежали пустоши без конца и края, открытые всем ветрам. Оннэмер Многое Знающий вёл его; и вот он пустился в обратный путь.

Нархант прождали в Гавани так долго, что всё на свете им опостылело. Они забросили тэнги и свитки, кузницы и мастерские, и иные утратили надежду. Поэтому все ликовали, когда пришёл с севера корабль Свэнердила Искусной Руки. Многие с радостью покинули Сокрытую Гавань; но были также и те, кто остался.

В сказаниях говорится, что те дни были так безнадёжны, что белые плиты крошились и трава прорастала в трещинах, и Гавань погружалась в сон, подобный смерти. Век Нархант был долог, много длиннее нашего, но и они старились и умирали. Однако огонь на маяке горел по-прежнему.

И вот, когда минуло уже семьдесят пять зим с того дня, как уплыли шесть кораблей, вернулся пятый из них — корабль Ильвдэйяр Ясноглазой, побывавший на Окраинных Островах за Закатным морем. Счастье Нархант было так велико, что все они без сожалений оставили Гавань, кроме одной женщины. Она не пожелала уйти, потому что её отец и братья ещё не вернулись. Сколько её ни отговаривали, она стояла на своём. Сказания говорят, что Нархант уплыли в большой печали, а она осталась ждать последний корабль. И ждёт его до сих пор.

Скай представил себе отчаяние от ожидания отца, только помноженное многократно, и не среди друзей, а в полном одиночестве.

— Что случилось с тем кораблём?

Колдун открыл глаза и задумчиво посмотрел на него. Он всё ещё казался усталым, но слабость и призрачность пропали.

— Кто знает, Вейтар? Они шли на север и, как считают, сгинули в Нетающих Льдах. Слишком уж давно это было, чтобы судить.

— А насколько Нархант живут дольше нас? — спросил Скай, помедлив. — Может... может это быть правдой? Что она ещё жива? До сих пор я слышал про Нархант только сказки, но... мост. И остров...

— Мост и остров, о да, — медленно повторил Колдун. — И я встречал людей, которые клянутся, что видели, как горит по ночам маяк у здешних берегов. А ведь тут и жилья-то нет… Но знаешь что, Вейтар? Довольно с меня сказок. Сегодня мы всё увидим собственными глазами. Помоги мне встать.

Скай подставил ему плечо, и они вместе подошли к обрыву. Колдун стоял на ногах нетвёрдо, но его лицо заострилось, затвердело в одном усилии, и глаза смотрели не отрываясь на угрюмый остров.

— Крепче держи меня за руку. Надеюсь, заклятие выйдет достаточно сильным.

— А если недостаточно? — живо спросил Скай.

— О, полагаю, тогда наши кости ещё долго будут лежать вон там, среди обломков моста, — ответил Колдун беспечно. — Ну, ты готов?

Скай не был готов. Совсем. Обломки моста в пропасти притягивали его взгляд, и кишки будто смёрзлись от страха.

— Я готов.

— Чудесно.

Колдун глубоко вздохнул и произнёс медленно, нараспев те же слова, что и у логова Змея:

— Вэур-гем онн’э, эстэна-гем тор’ре, ланнд’а-гем Торреддене — ланвэ!

И, как в прошлый раз, не успел Скай глазом моргнуть, а они уже стояли посреди незнакомой площади. Под ногами их были те же белые плиты, что и на берегу, а в шесть сторон расходились улицы с домами, только совершенно не такие, как в Фир-энм-Хайте. Дома здесь были из того же белого камня, а некоторые высечены прямо в скале. В несколько ярусов поднимались белые улицы, и широкие ступени вели к крепости, красивой, каким в воображении Ская мог быть только королевский дворец. Над утёсами торчали неотличимые от них дозорные башни. Город словно стоял на дне глубокой каменной чаши, окружённый серыми скалами со всех сторон. Скай в жизни не видел ничего более чудесного.

И более печального. Город был так тих, что казался видением. Белые башни покрылись мхом, ветер нанёс серого песка на плоские крыши, жёсткий вьюнок оплёл каменные перила лестниц. Не развевалось ни одного знамени на крепостном шпиле, уныло высился маяк на утёсе, никем не зажжённый. И ни единой живой души не видно, кроме ласточек, со свистом мелькающих в вышине.

Больше Скай не успел ничего разглядеть: Колдун рядом с ним зашатался и упал на землю.

— Колдун!

Скай не без труда перевернул его на спину. Колдун был жив, но дышал едва заметно. Лицо у него было холодное как лёд и безмятежное, как у спящего. Скай потряс его за плечо, сперва осторожно, помня о ране, потом сильнее.

— Колдун! Эй! Что с тобой?

Колдун лежал без движения, такой же белый, как камни вокруг, если бы не чернота, стебельками оплетающая шею.

Скай прижал дрожащие руки к коленям. Колдун меня не слышит, подумал он, до боли закусив губу. Без толку вопить.

А что, если он умрёт? Прямо сейчас. Перестанет дышать. Что мне тогда делать?

Что мне сейчас делать? Как ему помочь? Он твердил, что мы должны добраться до Сокрытой Гавани — ну вот, мы добрались. И какой в этом толк, если он сейчас умрёт? Если отсюда нельзя выбраться иначе, чем колдовством...

Ская бросило в жар. Он изо всех сил прижал кулак к потному лбу. Думай же, велел он себе. Не скули от страха — думай! Нужно, чтобы он очнулся, хотя бы на минуту... Если он сможет снова перенести нас в Фир-энм-Хайт… Я могу сказать за него, что положено, я запомнил слова! Я могу попробовать!

— Колдун, — позвал Скай отчаянно и встряхнул Колдуна что было сил. — Колдун, очнись! Очнись, пожалуйста!

— Не буди его.


 
Глава 7.

БЕЛАЯ ДОРОГА В МЕСЯЦ ТУМАНОВ

[Свободные земли: Ваар, Западные Берега. Яблоневые Равнины. Год 486 века Исхода, месяц Туманов.]

Спят воины Рот’н’Марры –
спят под бескрайним небом;
алыми стали камни.

Спят воины Сваттаргарда –
спят, укрытые снегом;
кровь их земля впитала.

Спят воины Кро’энхейма –
спят на морских глубинах;
грязь всю смывают волны.

Спите и вы, коль можете –
или молитесь о спящих,
о живых и о мертвых.

Погребальная песнь
Алый мешок Байларта Эльхайгомара

С
кай вскочил, выхватывая из ножен меч.

Перед ним стояла женщина, высокая, выше Колдуна. И очень красивая, если не считать того, что её лицо было бесцветно и бесстрастно, как камень, и глаза смотрели будто издалека. Платье на ней было длинное, тоже белое, не такое, какие носят в Фир-энм-Хайте. Оно всё истрепалось от времени, и затейливые золотистые узоры на рукавах и вороте поблёкли до неразличимости.

Скай испугался не на шутку. Он кожей чувствовал исходящую от женщины, несмотря на внешнюю хрупкость, грозную силу. Как от здоровяка Хвата, когда он выходит против тебя на ристалище и ты сразу понимаешь, что придётся несладко. Нет, древнее — как от пленного Змея на туманной прогалине...

Но камень под сартой запульсировал ласковым теплом, будто говорил: успокойся. Тяжело дыша, Скай опустил меч.

— Пусть он поспит, — продолжала женщина мягко. — Он очень устал.

— Он правда спит?

— Да. Очень крепко.

— Ты поможешь мне его разбудить, госпожа? Пожалуйста.

— Мне бы не хотелось этого делать. В Сокрытой Гавани он может проспать сколько угодно, но он слишком устал. Боюсь, он умрёт, как только откроет глаза.

Сердце у Ская пропустило удар.

— Что? Умрёт, как только… почему?

— Его ранили не обычным клинком, — печально сказала женщина и подошла ближе. — Этот клинок, подобно камню, который ты носишь на шее, Проклятый принёс из Тишины. Такое оружие для многих людей смертельно. Видишь? — она указала на лицо Колдуна, где под кожей проступили прожилки пакостной черноты. — Это Тишина вошла в его кровь и теперь его убивает.

— Он знал об этом, да?

— Я полагаю, он знал. Он боролся сколько мог.

— Почему он ничего не сказал мне?

— Ты ничем бы не смог помочь ему. Ты и теперь не можешь.

У Ская было такое чувство, будто дно уходит из-под ног и горькая морская вода накрывает с головой.

— Но как же… Что мне теперь делать? Что мне... без него...

Женщина обратила на него пристальный взгляд. Казалось, что из глубины её глаз исходит мягкий свет.

— Ты волен делать что пожелаешь, дитя.

— Я ничего не желаю, — запротестовал Скай и поразился тому, насколько беспомощным и несчастным звучит его голос. — Я ведь его ученик. Он дал мне Имя. Меня изгнали из города. Куда мне теперь идти? Что мне делать без Колдуна?..

Он ещё не договорил, а уже возненавидел себя за этот жалкий лепет.

— Как его вылечить? — спросил он, стиснув рукоять бесполезного меча. — Скажи мне! Должен быть способ!

— Я не знаю такого способа.

— Ты лжёшь! — рявкнул Скай. — Кому ещё знать, если не тебе? Наверняка ему можно помочь вашим… колдовством! Должно же быть какое-нибудь… заклятье! зелье! хоть что-то! А если ваше колдовство этого не может — да что оно может вообще? На что оно вообще нужно, если им легко только убивать!..

Эхо от его криков заметалось между домами. Ему показалось, что женщина вот-вот улыбнётся, но её лицо не изменилось.

— Я не знаю такого колдовства, — повторила она хладнокровно. — Но, возможно, есть люди, которые знают.

Ярость разом прошла, и надежда затрепетала внутри, как крохотная птичка.

— Ему можно помочь?

— Возможно. Мне открыто не всё.

Но Скай отмахнулся от этих слов. Колдуна можно спасти, думал он. Я смогу его спасти.

— Что я должен делать? — спросил он нетерпеливо и убрал меч в ножны.

— Иди в Канойдин с белыми стенами. Но спешкой ты не поправишь дела, дитя, а лишь сделаешь себе хуже. Отдохни здесь, в Гавани, где тебе ничто не грозит. А утром я укажу тебе дорогу.


*   *   *
В огромном одичалом саду перед крепостью Скай наломал веток и, сбежав по лестницам на площадь, отнёс их в ближайший дом. Дом был очень светлый и совсем пустой, без двери, сверху донизу увитый плющом. Скай разложил ветки под окном и постоял, дивясь здешней тишине. Потом, очень медленно, с великим трудом, он затащил в дом Колдуна и уложил на ветки. Накрыл его плащом, прислонил к стене его посох, положил рядом его сумку и наконец перевёл дух.

Колдун спал. Казалось, окликни его — и он тут же проснётся с обычным «Вейтар, тавик ты упрямый»…

Скай тяжело вздохнул и вдруг понял, как ужасно, нечеловечески устал. Он вышел из дома на солнце, улёгся под кривой яблоней, взломавшей корнями камень, привалился спиной к нагретому за день стволу и мгновенно уснул.


*   *   *
Проснулся он рано утром от голода и долго лежал, слушая, как рокочет море снаружи каменной чаши. Он позавтракал печёным агом и очень чёрствой лепёшкой из запасов Колдуна, проверил сумку. Уложил заново огниво, верёвку и всё, что собрала для него Имлат, последние лепёшки, остатки кровяного мха (на случай, если угораздит пораниться) и сушёную рыбу из Фир-энм-Хайта (такая могла не портиться много дней подряд). Набил сумку яблоками с ближайших деревьев и наконец заколол на плече плащ. Со сборами было покончено.

Напоследок Скай пошёл взглянуть на Колдуна, но всё было по-прежнему, разумеется. Он взял принадлежавший Колдуну бурдюк с водой и посмотрел за порог. Белый город казался чистым и нарядным, но на сердце у Ская было мрачно.

Ничего, с силой сказал он себе и коснулся укрытого под сартой камня, тёплого на ощупь. Я очень скоро вернусь. Узнаю, как тебе помочь, и сразу же вернусь, даю слово, Колдун.

Он вышел из дома. Солнце ещё не заглядывало в каменную чашу, но птицы на утёсах уже суетились.

Где, интересно, мне теперь искать ту странную женщину? Подумав, Скай зашагал через площадь в сторону маячной башни. Дома здесь тесно лепились один к другому, а дальше вверх вела лестница с низенькими ступенями. Другая такая же вела вниз и ныряла в каменное ущелье. Сверху, от маяка, ветер доносил чуть слышный голос, и Скай пошёл туда.

Чем выше он поднимался, тем сильнее им овладевало престранное чувство. Ему казалось, что Фир-энм-Хайт, Великий лес, да весь Ваар — всё осталось где-то очень далеко. Ничего общего не было между знакомым ему миром и Сокрытой Гаванью. Весь этот белоснежный камень — застывшее совершенство линий — подходил для любования, не для жизни. Неудивительно, что Нархант не старились, со слабой усмешкой подумал он. Здесь-то, где время не идёт и ничего не случается…

Подъём завершился. Скай оказался на длинном утёсе, поросшем бурой травой. Он нависал над бухтой, которую со стороны моря прикрывали каменные стены. Рядом возвышалась могучая башня маяка, шершавая, издали неотличимая от утёсов, и к ней вела узкая тропа. У башни Скай увидел фигуру в белой одежде.

Женщина стояла на пронизывающем ветру и пела вполголоса. Скай такой песни никогда не слышал. Он остановился в нескольких шагах, силясь разобрать слова. Похоже было на Колдовское Наречие… или нет, совсем не похоже… или всё-таки?..

Скай посмотрел в необъятную — недостижимую — морскую даль, в которой когда-то растворились белые корабли. Он попробовал представить себе сто, двести, пятьсот зим ожидания — день за днём на этом утёсе, не наполненные ничем, кроме ветра и моря и мысли о кораблях, в городе, погружённом в беспробудный заклятый сон — совсем как Колдун… Я бы сошёл с ума, подумал он с пронзительной жалостью.

— Госпожа, я готов идти.

— Отважное дитя, — сказала она с улыбкой и сделала ему знак следовать за собой.

Всё время, пока они спускались в молчании, тоскливая мелодия неотвязно звучала у Ская в ушах.

Они пересекли площадь, поднялись лестницей, которая вела к запустелому и заросшему сорняками саду, и наконец вошли в крепость.

Первый же зал поверг Ская в благоговейный трепет. Он был так огромен, что дальние углы утопали во мраке, а с потолков, высоких, как древесные кроны, блёклыми пятнами светлела осыпающаяся, но в прошлом очень искусная роспись. Не раз и не два в череде арочных коридоров и просторных чертогов Скай видел изваяния из белого камня — высоких людей с величественной осанкой и лицами, вдохновенными и отстранёнными. А может быть, так только казалось, потому что все они смотрели в неведомую даль поверх его головы. Всюду царило запустение, изваяния были густо оплетены паутиной, а слой песка и земли под высокими узкими окнами так велик, что в колонном зале росло чахлое, с бледной листвой деревце.

Наконец женщина остановилась у стены, покрытой сложной резьбой. В своём платье, спадающем каменно-тяжёлыми складками, с крутыми завитками волос, она казалась в пыльной полутьме только одной из здешних статуй.

Она провела рукой по изгибу узора, шепнула что-то — а может, это просто сквозняком потянуло, когда часть стены ушла в сторону, открыв взгляду чёрный зев подземного хода.

Скай поёжился. Мы что, прямо так и полезем в эту… нору? Мы же не крысы… Хоть бы факел зажечь… Он огляделся по сторонам, но скобы на стенах были пусты.

Женщина тем временем подошла к окну. Там в углу подоконника среди трещин и мха белел пушистый шар одуванчика. Она присмотрелась к цветку так и эдак, сорвала его и, неся осторожно, вернулась к подземному ходу.

— А савактаи, конхэ вэур, тэ а лаирай, — сказала она цветку (от этих тихих, но отчётливых слов у Ская волосы зашевелились на затылке) и вдруг дунула.

Пушистые семена разлетелись во все стороны, вспыхивая, как светлячки. Они не осели на пол, а собрались вокруг колышущимся облаком. Скай таращился на них, раскрыв рот. Выходит, я был прав, и она тоже колдунья! И никакой посох ей не нужен…

Женщина вошла в чёрный провал подземного хода, окружённая облаком света. Скай разглядел низкий потолок, выщербленные стены и множество ступеней, ведущих вниз. Он замешкался, зябко кутаясь в плащ.

Вниз — куда?

— Что это?

— Коридор под дном пролива. Этим путём входили в Гавань те, кто не успел пройти по мосту. Ступай за мной.

Но Скай не двинулся с места. К нему подступил липкий, тошнотворный страх. Это не сон. Я в самом деле в одиночку отправляюсь в Канойдин, на другой край Земель. А Колдун остаётся лежать в заклятом сне. С Тишиной в крови.

— Не тревожься о нём, — улыбнулась белая колдунья. — Здесь ему ничто не грозит. Мы дождёмся твоего возвращения.

Голос у неё был добрый, и Скай слегка приободрился. Конечно, я вернусь, твёрдо решил он, спускаясь по ступеням. Очень скоро. И спасу Колдуна. Я прекрасно знаю карты… и у меня есть меч.

— Послушай, госпожа, — позвал он, и его голос подхватило гулкое эхо, — ты не сказала, кого мне следует искать.

— Искать его не понадобится. Дворец Канойдина — его дом.

Скай так оторопел, что едва не потерял равновесие.

— Мне нужно к НАМЕСТНИКУ?

— Да, — невозмутимо подтвердила колдунья. — Не все знают о том, но Кьятарн Ваарре долгое время жил среди отшельников на Пустошах Рот'н'Марры, когда был юн, и многому у них научился. Мало кто спускался в Сумеречные Глубины так же часто, как он, и мало кто ушёл живым из тех, кому Тишина дохнула в лицо. Если он не сможет дать тебе совета, навряд ли это сделает кто-либо из ныне живущих, кроме самих детей Тишины. Допустят ли тебя к наместнику, я не знаю; однако мне известно, что у него есть дочь. Молва говорит, что она столь же добра, сколько вспыльчива, и часто выходит к людям. Сделай так, чтобы она выслушала тебя. Назови ей имя своего учителя — она поймёт.

— Имя? — в величайшем смятении повторил Скай, спотыкаясь на ступенях. — Откуда мне знать его имя?

— Он не назвал его тебе? — слегка удивилась колдунья. — Тхэльрайн. Тхэльрайном звали его до того, как он вернулся в свои леса.

Точно, вспомнил Скай. Змей называл это имя, но я тогда не понял... Тхэльрайн, последний из ищущих. Тхэльрайн обезумел и ищет смерть?

Спуск кончился, и они пошли узким коридором, действительно похожим на нору. С потолка капало, многие камни были осклизлыми, и Скай то и дело поминал драные сети, спотыкаясь. Но заговорённые семена-светлячки хотя бы разгоняли мрак, летая вокруг. Иногда они щекотали Скаю уши.

Наконец — по его ощущениям, солнце за это время успело подняться высоко — перед ними показалась лестница. Ещё бесконечно долго они взбирались наверх. Скай весь взмок, три раза падал и разбил колено, и только белой колдунье всё было нипочём. Ещё немного усилий — и Скай, отдуваясь и щурясь, окунулся в солнечный свет. Одуванчиковые семена закружились вокруг него и тут же разлетелись, подхваченные ветром.

Когда в боку перестало колоть, а глаза уже не слезились, Скай наконец огляделся. Он стоял на берегу, на белых плитах. С одной стороны темнел Великий лес, а через пролив высились неприступные серые скалы. Если скажешь кому, что за ними спрятан целый город, никто не поверит…

— Дитя, — негромко сказала колдунья, и Скай встретился с ней глазами. — Путь твой будет долгим, очень долгим и трудным, и даже я не могу провидеть, что тебя ждёт. Ты понимаешь это?

— Не знаю, — честно ответил Скай. Он ничего не понимал. Он чувствовал себя ужасно глупым, очень несчастным, совершенно беспомощным. — Но я должен спасти Колдуна. Этого больше некому сделать.

— Это правда, — согласилась колдунья и, хмурясь, поглядела в сторону леса. — Будь осторожен, дитя. Граница колеблется, я чувствую это даже отсюда. Это значит, в лесах опять неспокойно. Слушай меня, — она обратила к Скаю бездонные глаза. — Ты пойдёшь на север по этим белым плитам. По левую руку ты увидишь развалины крепости. Поищи вокруг, и найдёшь дорогу. Она, должно быть, уже заросла, но ведёт на запад, в Лес. Иди по ней, не сворачивая, пока не наткнёшься на ручей. Если пойдёшь по течению ручья, вскоре достигнешь реки Лайярин. Ступай её берегом на север до Кладбищенского Брода. Перейди на другой берег, и попадёшь на старое кладбище. Рядом с ним проходит дорога, что ведёт к деревням на равнинах. А там ты и сам поймёшь, что делать. Всё ли ты запомнил?

Скай вспыхнул и пробормотал нечто невразумительное, но белая госпожа проявила куда больше терпения, чем Колдун, и повторяла до тех пор, пока Скай не запомнил всё слово в слово.

— На север по белым камням, от развалин крепости на запад по дороге, до ручья; от ручья до реки, по реке до брода, от кладбища по дороге, — наконец отчеканил он, и колдунья кивнула. — А сколько дней весь путь займёт? Когда мне надо вернуться?

— Не считай дни. Тебе нет нужды торопиться. Сколько бы ни пришлось, мы тебя дождёмся— в Сокрытой Гавани нет ничего легче. Ступай и будь смелым, дитя, — добавила она тихо, и её глаза замерцали, как лунные искры на воде. — Вся твоя смелость, сколько её ни есть, понадобится тебе. Да охранит тебя милость Изначального и Волкоголосого, нашего господина. А ланаи, сарэк. Халльдан вэур к’таанэ сэ и йолль иньи эссор ланнд’э иур.

Она наклонилась и поцеловала Ская в лоб, заставив его вспыхнуть.

— Спасибо, госпожа…

Белая колдунья улыбнулась — и пропала, будто её и не было.

Скай остался один. Шумело море, свистели ласточки, сияло солнце, и задача, стоящая перед ним, казалась легковыполнимой. Всего-то и требуется, что ноги переставлять.

Он глубоко вздохнул и зашагал вперёд, не желая терять ни единого мига. Чем быстрее я доберусь до Канойдина, тем быстрее очнётся Колдун. Он твёрдо решил отдыхать как можно реже, вставать до свету и идти до самой темноты.

Поначалу шлось очень даже легко. Жаркое солнце пекло Скаю ухо, и вокруг было просто замечательно: море сверкает, древесные стволы стоят как позолоченные, белоснежные каменные плиты выглядывают из травы. Только и знай себе иди, это не то что по лесу пробираться, спотыкаясь о корни.

Скай шёл и вспоминал, что рассказывал ему хронист: много зим назад — когда нархи приплыли с Восточных Берегов следом за королём Торгдаэром и заселили равнины и Болотистые Тропы, — этой дорогой иногда пользовались. Можно было не терять даром многие дни, добираясь от Троп до Фир-энм-Хайта через Железные Болота. Так что по берегу ходил туда-сюда разный народ — вот точно так же, как он сейчас идёт. 

Скай попытался представить, как в давние времена здесь ходили важные купцы — в дорогих длинных плащах, на каждом пальце по золотому перстню, вроде тех рот'н'маррийцев, которые по весне приплывали на кораблях торговать в Фир-энм-Хайт… Но нет, наверное, им тут было бы не пройти с тяжёлыми повозками, тавиками и охранниками. Скорее всего, здесь проходили переселенцы, коробейники, паломники, лекари, эльнедданы — всякий бродячий люд. Сейчас он бы от компании не отказался.

К вечеру Скаева жизнерадостность улетучилась. Он весь взмок под шерстяной сартой, даже когда плащ снял, проголодался, ноги гудели от усталости, и древние времена его больше не занимали. Он сжевал на ходу несколько яблок, но от них только сильнее есть захотелось.

Он с облегчением вздохнул, когда солнце скрылось за деревьями. Из-за леса расползлась по небу краснота, вспыхнули облака, подсвеченные золотом. А потом не успел Скай и глазом моргнуть, как стемнело, поднялся ветер, и приятная прохлада превратилась в зябкий холод.

Скаю стало не по себе, и он решил, что пора бы устроить ночлег. Хорошо бы развести костёр. Я согреюсь, и вообще — можно будет представить, что ничего не было — ни Проклятых, ни Змея, ни боя, никто Колдуна не ранил, и он лежит рядом в темноте, звёзды разглядывает, как обычно.

Но за хворостом для костра нужно было идти в лес — к чёрной стене, шепчущей, шелестящей, пребывающей в тайном недобром движении… Так что Скай просто остановился у первого большого камня — он светлел в темноте и был тёплый, за день нагретый солнцем. Скай завернулся в плащ и лёг в траву к камню спиной, а меч положил поближе.

Но, несмотря на всю усталость, сон к нему не шёл. Скай лежал, боясь вздохнуть, с закаменевшими плечами, вслушиваясь до звона в ушах. Ему то и дело чудились шаги, он обмирал от страха, хватался за меч и на чём свет стоит костерил себя за глупость. И почему только заранее о костре не позаботился? Мучайся теперь... Трус паршивый, вот ты кто! Темноты испугался! Таким трусам только дома сидеть, а про путешествия слушать в сказках …

Ему вспомнился полутёмный зал свитков и старый хронист: всклокоченные седые волосы, вдохновенное лицо в свете лампы, и рассказывает так складно, будто сам там был и всё видел... Страх немного отступил, и Скай стал думать про Тальму, про Имлат и про отца: где он сейчас, спит ли, о чём думает, знает ли уже о городе… И наконец провалился в тревожный сон.


*   *   *
Скай проснулся очень рано, от холода. Земля и камень, к которому он прижимался спиной, остыли за ночь, и он продрог до костей.

Ёжась и протирая глаза, Скай поднялся на ноги. Утро было холодное, серебристо-серое. Море колыхалось, как дорогая атласная ткань. У берега над водой кружили крикливые чайки.

Скай позавтракал последним из запасённых агов, яблоком закусил и, с тяжёлым вздохом забросив за спину сумку, зашагал дальше в тишине. Попробовал завести песню, какую-нибудь повеселее, про трусливую рыбу, например, но сразу же сбился и плюнул на это.

За весь день солнце так и не показалось хорошенько, еле-еле проглядывало сквозь облачный полог. Скай не сделал ни одной передышки и к вечеру едва ноги переставлял. Зато на этот раз он побродил под деревьями ещё засветло и набрал веток для костра. Потом ему пришлось повозиться с кресалом и трутом, и он с завистью вспоминал, как Колдун разжигает огонь двумя короткими словами и лёгким взмахом руки. Скай попробовал повторить заклятье, но ничего не вышло, конечно. Оно и неудивительно: к колдовству нужно особый дар иметь. И даже с даром колдуны учатся в Свэар-Хиллод по многу зим.

Костерок разгорелся. Скай выбрал длинный гладкий прутик, нанизал на него последние яблоки и теперь поджаривал над огнём (а то они уже в горло не лезли). Он думал про Фир-энм-Хайт, про огромные праздничные огни в Первый Белый День — это когда снег выпадает. А дед Файгар всё смеялся, что у них на юге настоящего белого дня и не дождёшься — снега-то всего ничего, да и тот тает...

Ещё он думал про огонь в большом очаге в доме деда Белиара. Он теперь так и стоит пустой, а раньше под Излом Года бывал полон народу. Столько родичей собиралось, не умещались за столом... ну, давно, конечно, когда ещё мать была жива, и братья, и дядя Нэниар, и тётка Хенрель, и все остальные.

Скай закутался в плащ. Ему раньше даже в голову не приходило, что человек может вдруг остаться один. С чего бы, когда у всех полным-полно братьев и сестёр, родных, двоюродных троюродных? Если бы у людей было в природе жить в одиночестве, к чему тогда ставить дома рядом и обносить их общими стенами?

Скай лежал в темноте, не шелохнувшись. Он думал, с костром будет не так страшно, а вышло наоборот. Алые угли тлели, а за крошечным пятном света сгущалась темнота со всеми потаёнными шорохами. Ой нет, подумал Скай, сжавшись в комок. Если так пойдёт каждую ночь, я вскоре совсем ума лишусь, охрани меня Имлор, и не видать мне ни столицы, ни Колдуна…

Он вспомнил Колдуна лежащим, будто в огромном склепе, в опустелом белокаменном городе. И, поскольку по этому городу ходила Белая Госпожа, Скай заставил себя вспомнить её лицо и закрыть глаза.


*   *   *
Во сне он увидел Вайсмора.

Вайсмор был в странных доспехах — набранных из отдельных чешуек, отливающих синим, в Фир-энм-Хайте таких не носили. Он сидел у крыльца зала свитков и вырезал ножом тростниковую свирель — он был мастер всякое вырезать. Волосы у него были почему-то мокрые, а ножны — пустые.

Скай безумно обрадовался.

— Вайсмор! Это я его взял! Твой старый меч. Прости! Но он мне очень нужен, а ты ведь его больше не носишь… Я буду его беречь, обещаю…

Вайсмор ничего не ответил, только взглянул на него весело сощуренными глазами. Скай уже и забыл, как это странно: на холодном, малоподвижном — отцовском — лице эти весёлые светлые глаза. Матушкины.

— Ты не сердишься? Что я взял твой меч без спроса?

Вайсмор рассмеялся и протянул ему свирель. Скай сжал её в кулаке и…

…проснулся.

Сердце у него всё ещё радостно стучало. Он долго лежал, зажмурившись, и молился, чтобы, открыв глаза, снова увидеть Вайсмора и зал свитков. Но он слышал, как под обрывом рокочет море.

Скай открыл глаза. Он лежал щекой на земле и видел только травинки — бесконечный зелёный лес, заполнивший весь мир вокруг. Пролежать бы так тысячу зим, с тоской подумал он. Не двигаться и ни о чём не помнить, пока всё не наладится само собой. Повезло Колдуну…

Он усмехнулся и сел скрестив ноги. Положил поперёк колен меч Вайсмора. Сон был хороший. Вайсмор улыбался — значит, не сердится. А что он не говорил, и эти странные доспехи, и мокрые волосы — так ведь и должно быть, если кто присоединился к Имлорову Воинству. Если воин умер со славой и спустился в Тихую Воду, на самое глубокое дно моря, в палаты к Имлору. Это правильно, и Вайсмор заслужил такую честь больше всех.

Хороший сон, да. Только тяжести на сердце от него даже прибавилось. Разве у Имлора мало дружинников? Разве не лучше было бы Вайсмору — куда бы он теперь ни отправился — пожить ещё немного?

Скай вздохнул и поднялся. Разбросал угли от костра и побрёл дальше на север. Тащился, не глядя по сторонам, и смутные, неповоротливые мысли шевелились у него в голове.


*   *   *
Третья ночь прошла сносно — усталость перевесила страх. Следующие два дня не принесли ничего нового, кроме тумана по утрам и стремительно убывающих запасов еды. Ская это весьма тревожило. Он старался есть поменьше и перестал в спешке проходить мимо кустов лещины и черники. Однако черника насыщала ненадолго, и спать он ложился с бурчащим от голода животом.


*   *   *
На шестое утро туман был такой густой, что Скаю спросонья показалось, будто он слепнет. Исчез лес, исчезло море, не видно было даже земли под ногами. Скай пожевал рыбы, мрачно вслушиваясь в вязкую тишину. Мысль о Колдуне жалила его, как злая оса. Такой густой туман, пожалуй, нескоро разойдётся. Это ж сколько времени потерять!

Не в силах больше сидеть на месте, он двинулся вперёд, спотыкаясь о трещины в плитах. Близость невидимого обрыва его немного тревожила, но он не сдавался, пока не споткнулся так сильно, что свалился на землю, скуля от боли.

Он был уверен, что сломал себе пальцы — но нет, обошлось, только подмётка у сапога оторвалась знатно и теперь мешала идти. Чертыхаясь в проклятом тумане, Скай порылся в сумке в поисках верёвки, отрезал от неё кусок и примотал подмётку к сапогу. Вышло не особенно удобно, но что поделаешь.

Судьбу он дальше искушать не стал и уселся посреди дороги, очень злой, озябший под сырым и тяжёлым от влаги плащом. Вынужденное безделье было непереносимо. Вот была бы у него свирель, такая, как вырезал Вайсмор, было бы хоть чем заняться. Но где тут тростник найдёшь?

Молочное море вокруг наконец поредело. Лес так и стоял дымной громадой по левую руку, но теперь было хотя бы видно, куда ступаешь. Скай пустился чуть не бегом, стараясь наверстать упущенное. Примотанная кое-как подмётка задиралась и шлёпала, но Скай не обращал на неё внимания. Он твёрдо решил идти без остановки до самой темноты — он чувствовал в себе достаточно сил, и его подгоняли мысли о Колдуне.

Но к вечеру, как бы он ни старался держаться, к нему подступила неимоверная усталость (и ногу натёрло вдобавок). Неужели я и вправду такой слабак, думал он, стискивая зубы. А ещё с отцом просился… Правильно, что Хермонд смеялся надо мной! Если я и одного поприща не могу одолеть — устал, да надо же, нежный какой... отец, небось, не устаёт…

Нет уж, буду шагать как миленький, пока не свалюсь, решил он свирепо — и тут увидел, что впереди лес отступает от обрыва, и белая дорога там обрывается.

Крепость! Сердце у Ская затрепетало от радости, и он прибавил ходу.

От крепости остались одни развалины, да и на те давно уже наступал лес. Постройка, сразу видно, была не нархантская — не из белых камней, а из самых обычных, поискрошившихся. Единственная уцелевшая башня нелепо торчала сбоку, пустотелая и хрупкая на вид, как морская раковина, вьюнок затянул груды обломков, а в зияющий на месте ворот проём видно было буйно разросшийся шиповник и молодые деревца, тощие и чахлые в тени стен.

Крепость! Наконец-то! Как Белая Госпожа и говорила! Только...

Ликующий смех, распиравший Ская изнутри, утих, и он против воли сбавил шаг. Угрюмые башни стояли безмолвно, будто пугало на ячменном поле. Вокруг, как назло, всё замерло, только море ворчало и вздыхало. Были уже сумерки, по небу ползли сизые клочья туч, по траве — сизые клочья тумана. Скай кожей ощущал гнетущую чужеродность этих замшелых развалин. Кому взбрело в голову ставить крепость в таком глухом месте? Может, чтоб за дорогой присматривать? Тут ведь один лес и ни жилья на много поприщ кругом...

Мурашки поползли у Ская по спине, и он взялся за рукоять меча. А мне-то что за дело до этих развалин, с силой сказал он себе. Внутрь входить мне вовсе и не нужно. Там где-то должна быть дорога, которая ведёт на запад…

Он сделал неуверенный шаг и снова остановился. В горле вдруг пересохло. Ему совсем не хотелось приближаться к этой груде камней, желтеющих в сумерках, как оскаленные зубы. Но устраиваться на ночлег так близко хотелось и того меньше.

Ну не трус ли я, с ненавистью подумал Скай. Испугался темноты — неудивительно, что отец считает меня никчёмным маленьким мальчиком! Он скрипнул зубами и широко зашагал прямо к воротам. Он не отрывал глаз от мрачных стен. Вблизи они выглядели не настолько уж и ветхими, на одной вот и изваяния сохранились, и над ними трепыхались на ветру не истлевшие лохмотья, а самые настоящие знамёна. Будь чуть посветлее, он бы и знак на них разглядел… С чего он вообще взял, что крепость оставлена?..

Не успел он подумать об этом, как замер, пригвождённый к месту страхом: никакие это были не изваяния — на стене стояли стражники в доспехах. Один из них вскинул руку и выкрикнул что-то. Слов Скай не разобрал — он вообще ничего не слышал кроме бешеного тока крови в ушах. Бежать, шепнул ужас ему на ухо. Скай развернулся было, но через несколько шагов столкнулся на всём ходу с высокой фигурой, выросшей у него на пути. На земле у ног незнакомца шевелилось нечто чёрное, с горящими глазами.

Скай схватился за меч, но незнакомец поднял руку ладонью вперёд:

— Ньи тахиль! Ньи вьяртир. Кемнех и льянир тэ вадьяр кьянурвирт ниннир?

Он говорил властно, но не враждебно.

И хотя Скай и теперь не понял ни слова, он вздохнул с неизмеримым облегчением. Это не Проклятый! И не дорожный разбойник — те на чужеземных языках не говорят и доспехов таких не носят. В сгущающейся темноте как следует было не разглядеть, но под длинным плащом незнакомца блестела кольчуга, а меч в крепких ножнах мог принадлежать только высокородному. Может быть, он кро'энх? Кро’энхи ведь бороды не носят… Чёрная тварь у его ног шевельнулась снова, шумно принюхиваясь, и Скай понял, что это всего лишь большой пёс.

В обычае стражи спрашивать, кто проходит через их земли и по какому делу, и у честного человека нет причин молчать в ответ. Только вот как сделать, чтобы этот чужеземец его понял?

— Здравствуй, господин, — сказал Скай с поклоном. — Прости меня, но такого языка я не знаю…

— Мут вадьяр найле! — удивлённо воскликнул страж. — Гэмвадьяр кьянне иннир?

Некоторое время они в замешательстве глядели друг на друга, а потом вместе рассмеялись, и последние страхи Ская наконец отступили.

— Меня зовут... Вейтар, — Скай для понятности приложил руку к груди. — Я иду из Фир-энм-Хайта.

— Фирьен-айт, — повторил страж неуверенно, будто вспоминал давно слышанное слово, а потом указал на юг.

— Точно, это на юге! — обрадовался Скай. — Послушай, господин, я очень спешу, мне... да как бы тебе объяснить? Я ищу дорогу. Вроде этой. На запад, через лес. Дорогу на запад, понимаешь? — постарался втолковать он, указывая то на лес, то на смутно белеющие в траве плиты.

Страж слушал с видимым напряжением, но что понял — неизвестно, потому что откуда-то сверху вдруг раздался страшный, пронзительный и хриплый вой. Скай обмер от страха, да страж и сам содрогнулся всем телом. Пёс тоскливо завыл в ответ. Скай оглянулся на крепость: чёрная фигура на стене поднимала в воздух изогнутый рог с расщепившимся краем.

— Что это? — спросил Скай.

— Руйвэньин, — сказал страж с тяжким вздохом, и, что бы это ни значило, плечи у него поникли. — Эльир... Альянк. Льянд-ики тлуйэ.

Он жестом показал Скаю следовать за собой, и тот подчинился, недоумевая. Что вдруг такого случилось? Только что они вместе смеялись, а теперь страж сделался угрюм и шагал, будто древний старик. Пёс понуро тащился следом.

Они обогнули крепость. Темнота к этому времени сгустилась такая, что Скай земли под ногами не разглядел бы, если бы не бледные огни на стене. Их чахоточный свет казался нездоровым, зеленоватым — из-за тумана, может быть? Казалось, что и сам туман светится. В этом бледном свечении Скай приглядывался украдкой к своему провожатому, и сердце его сжималось от дурных предчувствий. Чужеземный страж был болезненно худ и куда старше, чем сперва показалось Скаю, если судить по тому, как сильно ввалились его щёки и как туго бесцветная кожа обтягивала скулы и лоб, и как сильно запали глаза, и как тускло они смотрели. Да и одежде его досталось: кольчуга так проржавела, словно несколько зим провалялась в сыром подвале, а на плаще, едва не заплесневелом, зияли большие прорехи.

Да кто же в здравом уме наденет такие худые доспехи? И вообще, откуда взяться страже в этой глуши? Может, всё-таки грабители?.. Но Скай решительно отмёл эту мысль. Не может быть беззаконным человек, который смеётся, как этот...

Страж остановился так резко, что Скай прошёл ещё шагов шесть, прежде чем разобрал в темноте, рассеиваемой мерцанием тумана, что они вышли на дорогу. Только она была не белой и не в пример сильнее заросшей, чем нархантская.

— Мут кьени иур льянди, — глухо сказал страж у него за спиной.

Скай обернулся, чтобы поблагодарить его — но слова застряли у него в горле. Страж был не просто дряхл — он был мёртв. Из-под иссохшей кожи торчали жёлтые кости, изъеденная ржавчиной кольчуга болталась, точно на сушильном шесте, на бесплотных плечах. На земле у ног мертвеца сидел безмерно усталый пёс и таращил мутные белые глаза; шерсть свисала на клочьях кожи, обнажая рёбра, а вместо носа зияла чёрная дыра.

Скай побежал. Что-то мелькало со всех сторон в темноте, ветки цеплялись за плащ. Он ничего не видел. На всём ходу врезался в дерево. Разодрал себе руки, свалившись в терновый куст. В ушах гремело так, точно целое войско гонится следом. Мне не убежать, было первое, что он подумал. В такой темноте... а мертвецы — что им темнота, у них и глаз-то нет...

Он бежал сколько мог, пока не споткнулся и не рухнул ничком на землю. Казалось, что-то огромное вот-вот навалится на него: ему виделись в темноте костлявые пальцы, раззявленные рты, мертвецы, Проклятые, Змей, месиво из грязи и разорванных на куски тел, в котором он барахтался, будто беспомощный котёнок, а гнусные лапы сомкнулись у него на лодыжке и тащили прочь, пока всё вокруг не померкло.


*   *   *
Когда Скай очнулся, было уже светло. Над головой деловито перекликались птицы. Он пролежал всю ночь в такой неудобной позе, что одеревенел.

Перво-наперво Скай схватился за ножны: меч был на месте. Немного успокоенный, он огляделся по сторонам. Ни души, сплошь свет, зелень, золотистые древесные стволы, легчайший аромат ягод, почти неуловимый. Никакой погони, никаких мертвецов.

К немалой своей досаде Скай обнаружил, что потерял подмётку от сапога — оторвалась, видимо, пока он нёсся сломя голову через лес. Руки выглядели так, будто он повздорил со злобной кошкой, а над правым глазом налилась жаром большая шишка. Из плаща был вырван и печально болтался изрядный клок.

Руки — пустяки, рассеянно подумал Скай, расстелив многострадальный плащ на траве. Царапины-то заживут, а вот плащ жалко. Я его так берёг — а теперь куда он годится? Буду в нём как безродный оборванец какой-нибудь — один позор и больше ничего... Хотя я ведь теперь и есть безродный оборванец…

Ну, положим, плащ я заштопаю — а что делать с сапогами? От правого одна видимость осталась. А я ведь, Имлор помилуй, к наместнику собираюсь! Ну и как же я войду к нему, в таких-то сапогах? Он горько рассмеялся, представив себе эту кошмарную сцену. Да меня такого и на порог не пустят. И правильно сделают...

И на что я тут время теряю, подумал он вдруг со злобой. Наместник! Я ещё десятой части пути не прошёл, а расселся тут...

Он вскочил, полный решимости тотчас же двинуться в путь, накинул рваный плащ, поднял сумку… и почувствовал, как ползёт по хребту озноб.

Дороги, которая должна была провести его через лес до ручья, не было и в помине.
 
Глава 8.

ХИЛЛОДОР

[Свободные земли: Ваар, Западные Берега. Великий лес. Год 486 века Исхода, месяц Туманов.]

<О зеленоволосых>: В те годы как раз собрались люди, чтобы пойти на юг от Элирдер и найти там хорошие земли, и в них поселиться. Всего набралось их сто сорок человек. Приходит тут Кан Лик и говорит, что тоже пойдёт с ними, а с ним жена его Огьяр и старуха-мать. А его прозвали так потому, что он умел заклинать мечи и копья, и всякий инструмент, всё, что сделано из железа, и заговаривать раны. Его берут с радостью.

Отправляются те люди в путь. Они идут на юг много дней и дивятся, почему никакой лесной зверь их не трогает и не страшится. Потом узнали, что было так потому, что они шли Хиллодорским лесом, в котором кровь не проливается. В том лесу живут зеленоволосые — древопоклонники, нравом мягкие и незлобивые. Рассказывают о них, что они не строят домов и не принимают никакой пищи, кроме родниковой воды. Среди них запрещено рубить деревья, охотиться или чинить между собою вражду, и потому живут они со всеми в мире и кровопролития не приемлют.

Теперь скажем о тех людях, которые шли на юг, что они вышли на красные болота, а всем известно, что на таких болотах можно добывать железо. Там приглянулась им маленькая долина, и они решили там поселиться. Каждый поставил себе дом, где хотел, а вокруг домов крепкую изгородь, а ещё большую кузницу. С тех пор они стали брать на болотах руду и добывать из неё железо, а из железа ковать доброе оружие и иные вещи. Среди них было много умелых кузнецов. Свою деревню они называли Эйнатар-Тавка.

Век Исхода
Хроника Фир-энм-Хайта

У
Ская закружилась голова.

Я сбился с дороги посреди Великого леса. Да его же за всё лето не обойдёшь! И в нём полно зверей, и… кто знает, сколько тут ещё Тварей Тишины свило себе гнездо, и сколько всякой нечестивой нежити... и кто теперь велит колдовским деревьям расступиться, когда Колдуна нет?!

Скай заставил себя остановиться. Он зажмурился и сжал в кулаке висящий на шее камень. Если только это правда, что он приносит удачу…

— А ну прекрати, — сказал он вслух. — Прекрати трепыхаться, сам виноват. Думай.

Он сел под дерево и прислонился затылком к шершавому стволу. Камень слабо пульсировал теплом. В чаще выводила трель незнакомая птица. Солнечный свет прошивал лиственный полог, и воздух под деревьями был наполнен золотисто-зелёным мерцанием, как чаша вином.

Пока что всё хорошо. Никакой большой опасности нет. Ещё бы мне вспомнить, в какую я тогда сторону побежал, когда этот…

Ему мельком вспомнились чёрные глазницы мертвеца и полусгнивший пёс, и он с остервенением помотал головой, будто надеялся вытрясти эти воспоминания.

Пока светло, и опасности нет, и не так уж далеко я убежал. Просто нужно идти всё время на запад — рано или поздно выйду к Лайярину. Там проходит большая дорога и всюду люди живут, не заплутаешь.

Но на самом деле его решимость едва теплилась. Как находить дорогу в таком густом лесу, его никто никогда не учил. Он мог не хуже всякого другого в городе сказать, будет ли буря, по полёту птиц, и в звёздную ночь ему не составило бы труда понять, в какой стороне дом. Но Лес с его колдунами и зеленоволосыми в Фир-энм-Хайте лишним словом не поминали. Скай был всецело согласен: что же тут хорошего? Одни деревья нескончаемые… и ещё мертвецы, но об этом думать не надо.

Скай обошёл кругом поляну, разглядывая каждый куст, но ничто не подсказывало ему, где запад и где восток. Он попробовал влезть на дерево, потом ещё на одно, но стволы были слишком широкие, чтобы ухватиться как следует, и прямые как мачты, и ветви виднелись на недосягаемой высоте. Скай не добился ничего, кроме отшибленного копчика и нескольких сорванных ногтей.

Он старался не отчаиваться, но выходило плохо. Безрадостно пожевал рыбы, а пить, встряхнув тощий бурдюк, совсем не стал. Чтобы хоть чем-нибудь себя занять, пока не перестанут дрожать ноги, он срезал длинный стебель дудника и стал проделывать в нём отверстия. Он старался делать всё так, как показывал Вайсмор, и мычал себе под нос песенку о трусливой рыбе.

Когда Скай наконец взял себя в руки, солнечный свет порыжел: день клонился к вечеру. Зато теперь было проще понять, где запад. Скай затолкал в сумку свирель и бесполезный рваный сапог и устремился в путь.

Но прилив воодушевления быстро прошёл: обмотки на босой ноге измочалились в два счёта и цеплялись за всё подряд, корни впивались в ступню, и Скай теперь с нежностью вспоминал старую нархантскую дорогу, которую ещё недавно так ненавидел.

Этим вечером он долго возился с костром — так дрожали руки. Он не мог проглотить ни куска и никакого тепла от огня не чувствовал. Воспоминания тлели у него перед глазами ярче любого костра: мертвец, разлагающийся пёс, трубы ревут над разрушенной крепостью — или у него в ушах?

Скай поймал себя на том, что вслушивается и вслушивается в ночную тишину, ожидая, что вот-вот за спиной раздадутся шаги и…

Скай застонал. Ну зачем, зачем я об этом подумал? «За спиной»… теперь стало ещё страшнее…

Нужно просто смотреть на огонь. Буду сидеть и смотреть на него, глаз не спущу…

Но его ждало испытание посерьёзнее: гроза. Дождь хлынул сразу с такой силой, точно с небес опрокинули великанскую лохань с водой. Все звуки потонули в рёве, гуле, вое грозового ветра в ветвях. Костерок залило, и Скай очутился посреди чудовищной грохочущей темноты. Ему казалось, что его окружили со всех сторон, отовсюду к нему тянутся ледяные костлявые пальцы. Вот-вот они вцепятся ему в плечо, и из мрака родится, освещённое гнилушечным светом, истлевшее лицо.

Скай на ощупь забился в углубление между древесными корнями, крепко обняв свою сумку, чтобы всё её содержимое не промокло насквозь и истово шепча молитвы Имлору. Дождь молотил по окоченевшей спине, и единственным источником тепла был камень под сартой.


*   *   *
Следующий день начался для Ская скверно. Стояла промозглая сырость, ноги скользили по мокрой траве, с веток не переставало капать. Найти сухое место для костра он даже и не пытался, так и плёлся в холодной сырой одежде. Завтракал он подмоченной рыбой, и от этого в желудке было так же холодно, как снаружи.

К вечеру он вывозился в грязи с головы до ног и страшно измучился. Выбрал место, где грязь поменьше хлюпала, принёс из-под деревьев самые сухие ветки, какие смог найти, и до темноты промучился с костром. Когда чахлое пламя наконец занялось, он воткнул с двух сторон по длинной палке, повесил на них обе сарты и штаны, а сам, передёргиваясь, завернулся в плащ. Плащ был мокр насквозь и гнусен, но Скай придвинулся вплотную к костру и почувствовал хоть какое-то тепло.

Он так вымотался, что даже темнота его не пугала. А может, его просто успокаивал вид Звезды: оставшись без сарты, Скай то и дело принимался её разглядывать. Камень был чистейшей голубизны и едва заметно пульсировал. Хотя, конечно, это могло и показаться — может, это всего лишь его собственная кровь в пальцах.

Потом он взялся за свою незаконченную свирель и как раз вырезал последнее отверстие, когда раздалось громкое карканье и большая птица опустилась с высоты рядом с ним.

Круглый глаз уставился на Ская вопрошающе.

— Лерре! — выдохнул тот с облегчением. — У меня чуть сердце не остановилось!

Ворон презрительно каркнул и принялся чистить перья.

— Будь Колдун здесь, он бы твой язык разобрал, — вздохнул Скай. — Ты уже знаешь, что случилось? Ты был в Сокрытой Гавани? Видел его? А Белую Госпожу? Как ты вообще меня нашёл посреди этого леса?

Но ворон только повернулся к нему хвостом, и Скаю пришлось удовольствоваться этим. Да ему, по большому счёту, было и всё равно — он просто был рад, что не один.


*   *   *
Скай проснулся утром, продрогший до костей. Костерок давно погас, всё вокруг заволокло туманом, белым, как молоко, и звуки вязли в нём, причудливо искажаясь.

— Лерре? — позвал Скай, но ворон не откликнулся.

Он торопливо натянул одежду — холодную, пропахшую дымом и всё ещё сырую. Попрыгал вокруг кострища, размахивая руками, чтобы немного согреться. Съел половину последней рыбины и отправился дальше полуголодный и очень мрачный. Он хорошо помнил карты и знал, что при самой большой удаче до реки на западе не меньше десяти поприщ, а то и все пятнадцать. А полрыбины на десять дней не растянешь.

Тем временем стало очень тепло, далеко вверху замелькало голубое небо. Страхи Ская проходили, будто вместе с туманом растворялись в воздухе. Лес вокруг был насквозь прошит солнечным светом, и мокрая трава сверкала, как усыпанная драгоценными камнями. Деревья вокруг стояли невероятно огромные, необхватные, выше корабельных мачт, укутанные мхом, будто мантиями. На разные голоса заливались птицы, кто-то шуршал в траве, блестящие глаза следили за Скаем из зарослей малины.

Вечером снова прилетел Лерре.

— А сегодня ты по каким важным делам летал? — весело спросил его Скай. Он сидел под деревом у костра и ножом подправлял отверстия в своей свирели. Она, конечно, была сделана не как следует и звучала довольно скверно, но, за неимением лучшего, Скай был и этому рад.

Он не торопясь доел свою последнюю рыбу и был очень голоден, но всё равно впервые с того дня, как он покинул Вечную Гавань, ему было так спокойно. Ничто его не трогало — ни страхи, ни пустые надежды, и вспоминать ни о чём не хотелось. Мирные звуки вокруг звучали почти как монотонный прибой: что-то затрещало в чаще, щёлкнуло, прошелестело, Лерре с парчовым шорохом расправил крылья. Может, к Лесу просто привыкнуть нужно, с дремотой подумал Скай. Может, если к нему привыкнешь, будешь чувствовать себя в безопасности, так же, как за толстыми городскими стенами.


*   *   *
Следующий день тоже выдался солнечный. Трава мягко пружинила под ногами, и идти было легко. Единственным неприятным ощущением был голод, но и он Ская не очень-то беспокоил. Его вообще ничто не беспокоило, даже закончившаяся вода.

Ни воды, ни еды, ни дороги. И уже полдня ни одного ручейка. Совсем нехорошо. Долго я так не пройду, безразлично думал Скай, переставляя ноги. Без еды быстро ослабну.

Ещё только перевалило за полдень, а он уже так устал, что даже ноги заплетались. В конце концов пришлось сбросить сумку и усесться под дерево передохнуть. Ну и подумаешь, подумал он, посижу немного… потом пойду опять.

Скаю казалось, что дремотное спокойствие наполняет лес до краёв, будто чашу. Он достал свою свирель и попробовал наиграть ту мелодию, которую услышал от Белой Госпожи, но у него ничего не вышло.

И тут он заметил между деревьями женщину. Она была очень высокая и тонкая. Босиком, в длинном платье из некрашеной ткани, без пояса или вышивки — но при этом ничем не походила ни на нищенку, ни на жрицу. Она стояла не шевелясь в тени и внимательно смотрела на Ская.

Он опустил свирель, и женщина улыбнулась.

— Не бойся.

— Я не боюсь.

Она кивнула, словно и не ожидала другого ответа.

— Мы в Хиллодоре. Страх сюда не заходит.

— Что такое Хиллодор?

Она снова улыбнулась.

— Если хочешь, ступай со мной.

— Вообще-то мне нужно на запад, — Скай без уверенности указал рукой, — к ручью. Может, ты знаешь дорогу, госпожа?

— Если хочешь, — повторила она, — ступай со мной, — и с этими словами пошла прочь.

Скай помедлил, но недолго. Сунул свирель в сумку, сумку забросил за плечо и зашагал следом за женщиной.

Она молчала и не смотрела на него, и ему тоже не хотелось ничего говорить. Он мог бы задать сотню вопросов, но ему слишком нравилась здешняя тишина, и неведомые тонкие запахи, и медный — уже предзакатный? долго же он сидел — свет. Он бы хоть целую вечность шёл так, ни о чём не заботясь. Даже мысль о Колдуне не тронула — мелькнула и исчезла, будто в омуте сгинула.

Скай заметил, что и другие диковинные люди показываются между деревьями тут и там. Их было много, и никто не обращал на Ская никакого внимания. Зато он их с преогромным любопытством разглядывал: высокие, узкие фигуры в одинаковых просторных одеждах, медленно ступающие босые ноги, тонкие руки с длинными пальцами, глаза цветом как мёд, а кожа — как древесная кора. Одни стояли недвижно в глубокой задумчивости, другие были веселы и заняты какими-то делами, то и дело кто-нибудь начинал песню, и Скаю казалось, что обрывки слов напоминают Смолкшее Наречие. Волосы у всех были длинные, у некоторых — до самой земли, тёмные, отливающие зеленью.

Так значит, про них всё правда, с ликованием думал Скай. Вот они какие, зеленоволосые. Древопоклонники, которые не чтят ни Имлора, ни Отонира и живут в чаще Великого леса, никому не показываясь. Рассказать бы хронисту Ханагерну, что я видел настоящих зеленоволосых — вот радости-то было бы… Да я бы столько мог ему рассказать! Я за месяц столько всего увидел собственными глазами, о чём бедняга Ханагерн только читал! Хилкеннов, живые деревья, Тварь Тишины, Проклятых, Сокрытую Гавань… А ведь он мечтал об этом куда сильнее меня. Мне-то больше про битвы и королей нравилось…

Женщина, которая вела его, вдруг остановилась.

— Будь здесь гостем и оставайся без страха, — сказала она с улыбкой и ушла.

Скай остался один. В траве между необъятных деревьев было море маленьких белых цветов, похожих на колючие звёздочки. Это от них исходил томительный тонкий аромат.

Скай ничему не удивлялся; всё это походило на сон. Он бросил сумку в траву и лёг сам. В светлом небе между древесных крон показывались первые звёзды. Со всех сторон слышались весёлые голоса, и в дремотном забытье Скаю казалось, что вокруг собрались все его родичи и что в жизни больше никогда не будет никакой печали и горя.

Потом над ним склонилась девочка с тёмным лицом и жёлтыми глазами. Она спросила:

— Почему ты здесь лежишь?

Скай не знал, что ответить. В его голове царила блаженная пустота. Он смотрел на девочку и думал отстранённо, какая чуднАя у неё кожа — красно-коричневая, и насколько она младше Имлат. Потом он сказал:

— У тебя зелёные волосы.

— А у тебя серые, — ответила она, нимало не смутившись.

— Значит, вы и есть зеленоволосые?

— Мы Хиллодор. Это наш дом. Та сказала мне присматривать за тобой. Ты — наш гость, — деловито сообщила девочка и исчезла из поля зрения. — Та сказала, светлокожие чувствуют себя одинокими. Много тревожатся, не как мы. Та сказала, светлокожие приходят в Хиллодор, когда устают тревожиться. Поэтому нам нужно быть внимательными к ним.

Она так коверкала слова, что Скай с трудом её понимал.

Перед его глазами опять было небо, и он полежал немного, глядя на звёзды и думая обо всём, что она сейчас сказала.

— Значит, сюда и раньше приходили такие люди, как я?

— Да. До того, как я отделилась. Очень давно. Их только слушающие помнят. Они помнят много вещей.

Одна звезда задрожала и погасла.

— И где те люди теперь?

— Их взяла Ирконхер.

Скай нахмурился, напрягая память.

— Кто это?

— Земляная Мать, — почтительно ответила девочка. — У неё жизнь, все соки земли. Она живёт у корней мира, в своих чертогах, очень глубоко, спит.

— Она — ваш бог?

— Мы Хиллодор, — последовал непонятный ответ. — Мы стережём колодцы.

Скаю почудилось в этих словах что-то сокрытое, необъятное — непомерное для его жалкого умишка. Вот хронист — тот бы наверняка сразу понял, о чём это она тут толкует, подумал Скай с возрастающей тоской.

Он сел и увидел, что девочка взяла его сумку и вытаскивает оттуда всё подряд, разглядывая с любопытством.

Скай так устал, что даже не разозлился. Немного понаблюдал за ней, а затем спросил:

— Как тебя зовут?

Девочка в недоумении поглядела на него.

— Ты же не колдун. Начто тебе моё имя?

В Фир-энм-Хайте не назваться было бы грубой выходкой, но здесь — кто его знает, может, здесь всё наоборот?

Он предпринял ещё одну попытку:

— Сколько тебе зим?

— В Хиллодоре зим не бывает.

Скай с силой провёл руками по лицу. Он чувствовал себя измученным и непроходимо тупым.

— Я устал, — сказал он жалобно. — Очень устал и хочу есть.

— Чаша будет после заката. Уже скоро.

— Чаша?

— Да. Та тебя проводит.

Девочка отложила точильный камень, взяла в руки свирель и осмотрела со всех сторон, точно какую-то небывалую редкость.

В следующее мгновение — со стремительностью молнии — её лицо исказилось от горя и ярости. Она вскочила с пронзительным возгласом, от которого у Ская сердце похолодело, и отшвырнула свирель прочь, как дохлого зверька.

Скай застыл в растерянности, не понимая, что произошло. Только что всё было в порядке и они разговаривали как друзья — а теперь она смотрела на него с ненавистью и выкрикивала что-то на своём языке, и казалось, всё вокруг замолкло, и от любого движения или звука мир готов расколоться на куски.

Но тут прозвучал мягкий голос:

— Тише.

Женщина, встретившая его в лесу, подошла к девочке и заговорила с ней.

Та ничего не ответила. Судорожно вытерла руки о платье, метнула в Ская горящий взгляд и убежала.

— Что случилось? — спросил он, поспешно поднимаясь на ноги. — Что с ней, почему она… Я же ничего не сделал, чтобы оскорбить её, даю тебе слово, госпожа, у меня и в мыслях не было…

— Я знаю. Это не твоя вина, что ваши обычаи отличаются от наших. Когда она станет прилежнее слушать, тоже это поймёт.

Женщина тяжело вздохнула и наклонилась за брошенной в траву свирелью. Она не кричала и не плакала, но Скай почувствовал, что свирель вызывает в ней не меньшее горе и отвращение.

— Ты должен услышать: для нас это — страшное святотатство, — сказала она очень тихо, возвращая свирель Скаю.

— Святотатство? — повторил он беспомощно.

— Мы — Хиллодор. Мы никогда не проливаем кровь, будь она красной или любого другого цвета.

— Кровь? Но в ней же нет никакой… Это же просто дудник, — попытался возразить Скай. — Он внутри пустой, он больше ни на что не годится…

— Он годится на то, чтобы жить и умереть. Как ты и я. Хиллодор смотрят на вещи иначе, чем льющие кровь. Деревья, травы и мхи не менее драгоценны, чем звери и люди. Все они — создания Ирконхер, и всех она любит равно. Ей больно, когда живое страдает.

Скай посмотрел на свирель в своих руках и попытался представить, на что похоже это страшное святотатство. Что бы я почувствовал, если бы это была чья-нибудь окровавленная рука? Отшвырнул бы её прочь? Как та девочка…

Но он видел высохший полый стебель со старательно вырезанными отверстиями, и больше ничего.

— Нельзя жить, не проливая крови, — проворчал Скай с горькой смесью раскаяния и досады. — Особенно если деревья… Из чего же тогда строить дома? Чем печи топить зимой?

— В Хиллодоре зим не бывает. А дома только мешали бы слушать.

— Но вы ведь носите одежду, как мы. Из чего вы делаете полотно?

— На это годится шерсть. Ради неё проливать кровь не требуется.

— Но что-то же вы едите, — упёрся Скай.

— Ирконхер питает нас своим молоком.

При слове «молоко» его желудок предательски заурчал, и продолжать спор стало неловко.

Зеленоволосая слегка улыбнулась.

— Как раз подходит время Чаши. Если ты голоден, ступай за мной.

И она зашагала прочь, не дожидаясь ответа, а Скай убрал свирель поглубже в сумку и заторопился следом.

Спустились сумерки. Светлые одежды зеленоволосых казались пятнами лунного света между деревьев. Они ступали бесшумно, и Скай не сразу заметил, как их много вокруг. Дети, резвые, как щенята, медлительные старики на негнущихся ногах — все шли в одно место, побросав свои дела, будто услышали приказ. Песни смолкли, но лица светились радостным ожиданием, таким ощутимым, что у Ская самого трепетало сердце. Он шёл вместе со всеми, словно в храм, причастный к праздничному таинству.

Есть ли у зеленоволосых храмы?..

Несколько совсем древних стариков остались стоять без движения. Все проходили мимо, и никто их не окликал. Скай разглядывал их в смущении: кожа грубая и морщинистая, как древесная кора, бороды похожи на сплетение тоненьких веточек. Он хотел спросить, всё ли с ними в порядке, но тут его провожатая взяла его за руку.

Они вышли на большую прогалину — больше базарной площади в Фир-энм-Хайте. В центре её было углубление, похожее на пересохшее озерцо. Зеленоволосые собирались вокруг и рассаживались прямо на траве, очень близко друг к другу. Женщина, которая вела Ская, села, и ему с неловкостью пришлось сделать то же.

Какое-то время прошло в безмолвном ожидании. Скай раздумывал, не спросить ли тихонько, чего все ждут, когда по рядам зеленоволосых прокатился, как волна по траве, радостный трепет. Скай посмотрел между плеч и голов и увидел, к своему изумлению, как в озерце прямо из земли выступает вода. Она была совершенно прозрачной, золотистой, как мёд, и сверкала, будто в ней горит маленькое солнце.

Раздался смех и радостные голоса. Несколько зеленоволосых погрузили в воду узорчатые каменные чаши и стали передавать их друг другу. Золотистые блики плясали на их лицах и волосах, и светлячки вились над головами, и Скай подумал, что никакие праздничные огни не сравнятся с этим.

Зеленоволосая обернулась к Скаю с широкой улыбкой. Он взял тяжёлую чашу обеими руками и нерешительно сделал глоток. Это было ничем не похоже на колдовское зелье — как вода на вкус, прохладная, свежая, чистейшая вода. Скаю хватило одного глотка, и голод, и жажда прошли, как после сытного обеда.

Скай передал чашу дальше. Аромат цветов усилился к ночи и казался головокружительным. Ская куда-то вели; он был так измотан и сыт, что засыпал на ходу. Наконец он растянулся под могучим деревом, в мягкой траве, на тёплой земле, и воздух тоже был тёплым, как прогретая морская вода. Зеленоволосые, переговариваясь, проходили мимо, журчание их речи накатывало и стихало, подобно приливу, и впервые за много дней Скай безмятежно заснул.


*   *   *
Первым, что он увидел утром, раскрыв глаза, было насупленное лицо вчерашней девочки.

Скай даже обрадовался. Объясню ей про свирель, подумал он. Что я ни в чём не виноват, и нечего ей было так убиваться из-за пустяка.

Но он не знал, как подступиться к этому непростому разговору, и вместо этого промямлил:

— Так как тебя зовут?

— Не тронь ни одной, — вместо ответа свирепо сказала девочка. — Ни одной травинки, пока ты здесь. Или я тебя ненавижу, живущий-под-крышей.

— Не трону, — с готовностью пообещал Скай и сел в траве. — Даю тебе слово.

Ещё немного девочка сверлила его взглядом, но потом, кажется, сменила гнев на милость. Кивнула важно и снова скрылась из виду.

Скай встал и потянулся. Давно он так хорошо не отдыхал. Утро было солнечное, листья шелестели, как живые, издали долетали голоса. Девочка стояла под деревом, задрав голову, словно прислушиваясь к чему-то. Волосы у неё были на свету почти как трава.

— Что ты делаешь? — с любопытством спросил Скай.

— Слушаю, далеко ли дождь.

— А у вас правда совсем нет домов? Где вы укрываетесь от дождя?

— Зачем от дождя укрываться?

«Чтобы не промокнуть», хотел ответить Скай, но передумал.

Девочка в свою очередь поглядела на него.

— А зачем тебе эта штука на поясе?

— Это? Это меч. Ты разве…

Скай привычно взялся за рукоять, но тревожная мысль заставила его удержать руку: думаешь, у зеленоволосых есть мечи? Если они кровь не проливают… откуда ей знать, что меч — нарочно для этого?

Его бросило в жар.

— Меч — он… ну… для всякой работы… А если вы не делаете свирелей, на чём вы тогда играете? Я вчера слышал игру, когда сюда шёл…

— У нас есть похожее. Только из глины. Хочешь — подожди здесь, я принесу и покажу тебе.

На самом деле Скаю было не очень интересно, но он готов был на что угодно, лишь бы не возвращаться к разговору о мече.

Здешние свирели были пузатые, с отверстиями для пальцев, прохладные и шершавые на ощупь, и звучали они иначе. Скай просидел под деревом большую часть утра, пытаясь освоить этот диковинный инструмент. У него вполне сносно получалось наигрывать простенькие плясовые, но мелодию, услышанную в Сокрытой Гавани от Белой Госпожи, он осилить не мог, сколько ни бился.

Девочка всё это время наблюдала за ним с нижней ветки дерева.

— Ты не так играешь, — заявила она наконец, покачивая ногой.

Глиняная дудочка взвизгнула, и Скай с досадой сжал зубы. Надо же, маленькая такая, а уже умничает!

— Да на этой вашей пищалке такое не сыграть, — проворчал он. — Вот на свирели бы, может…

— Ты просто не умеешь ещё, — перебила девочка с беззастенчивым самодовольством. — Дай мне.

Она по-беличьи ловко соскользнула с дерева, села рядом со Скаем, выхватила дудочку у него из рук, откинула за спину волосы, вздохнула… и — у Ская мурашки поползли по спине — мелодия зазвучала, безошибочно узнаваемая, та самая. Казалось, ещё немного — и раздастся голос Белой Госпожи.

Скай вздрогнул: ему показалось, что из-за деревьев и правда подхватили напев — но тут песня оборвалась. Девочка-зеленоволосая опустила свою глиняную свирель и хмурилась.

Скай против воли вскочил. Ужасное беспокойство накрыло его, будто волной, и в голове заметались тёмные мысли. Надо ведь куда-то спешить…

— Откуда ты знаешь эту песню? Кто тебя научил?

— Слушающие иногда её поют. Они разные песни поют, бывает — очень старые. Эта — очень старая, но мне она не нравится. Непонятная, и от неё большая тоска на сердце. Мне больше другие нравятся, такие, как поют в крепости, — весёлые.

Скай похолодел. Словно бы стылым ветром подуло, и запахло ржавчиной и пылью.

— В какой… крепости?

— Ты сам знаешь, в какой, — ответила девочка сердито. — На берегу, конечно. Ты же сам там был.

— Откуда ты знаешь?

Она громко фыркнула.

— А ты думал, что пришёл в Хиллодор незамеченным? Хиллодор знают обо всех, кто идёт через лес. Ты три поприща, а трава уже донесла до наших деревьев шум твоих шагов, и листья шепчут о тебе.

Она погладила траву, как кошку, поднялась и зашагала куда-то, наигрывая на ходу.

Скай в смятении поспешил за ней.

— Ты бывала в той крепости?

— Да, несколько раз, не очень часто.

Скай помедлил, прежде чем задать следующий вопрос.

— И… ты их видела? Тех… кто…

Лицо девочки омрачилось.

— Они — живущие-под-крышей, но не такие, как вы. И не такие, как Хиллодор. Днём они очень весёлые. Думают, что всё ещё Прежние Времена, песни поют. А ночью — как… ну вот как туман тает, и память к ним возвращается. И так уже много, много смен листьев подряд.

Так вот в чём дело, подумал Скай с раскаянием. Верно, ведь тот воин, которого я повстречал у крепости, был со мной приветлив, помог мне найти дорогу. Он ведь не виноват, что выглядит… мертвецом. А я-то перепугался, как курица. Убежал… ещё вопил по дороге… Хорошая получилась благодарность.

— Ты тоже Слушаешь? — спросила девочка с любопытством, и он вздохнул.

— Нет. Просто думаю.

— А про Хиллодор ты тоже думаешь? Тебе у нас нравится?

— Да, — честно ответил Скай, — очень.

— Ты останешься? Я научу тебя Слушать. И нашим песням. И в крепость можем пойти, если ты хочешь, но это лучше в солнечный день…

Эта мысль была такой радостной, только что-то мешало ему согласиться, он никак не мог понять, что. Какое-то смутное воспоминание, докучливое и болезненное, как старая заноза. Скаю казалось, что он вот-вот поймёт — но тут он наткнулся взглядом на старика. Он стоял совершенно неподвижно. За массой спутанных, как стебельки, длинных волос и бороды, было не разглядеть ни рук, ни ног, даже его одежда позеленела от мха. Но Скай мог разглядеть сморщенное коричневое лицо с закрытыми глазами. Безмятежное? безучастное? Глубоко задумался? спит? Или…

— Почему тот старик не двигается с места? — вполголоса спросил Скай у девочки.

— Так происходит.

Он оглянулся на голос и узнал женщину, которая привела его сюда. Она знаком показала девочке уйти, и объяснила Скаю с улыбкой:

— Все мы стараемся расслышать дыхание Ирконхер-под-Землёй. Чем лучше мы слышим его, тем сильнее наш разум срастается со всем живым, а потом и тело тоже. Ты человек со светлой кожей, всю жизнь проживший под крышей. Нет ничего удивительного, что тебе сложно это понять.

— Вы… превращаетесь в деревья?

— Мы не перестаём быть одним и не начинаем быть другим. Наш облик мало что значит для Ирконхер, это лишь сосуд для живой крови. Наше дыхание сливается с Дыханием Ирконхер, наша кровь становится единой с кровью земли, но мы не перестаём быть Хиллодор.

Холодок пробежал у Ская по спине. Он совсем другими глазами посмотрел на деревья, шелестящие кронами в вышине.

— Так все эти деревья — это ваши предки?

Женщина улыбнулась.

— Я отвечу так, чтобы тебе было понятно. Не все. Но здесь и вокруг Колодцев — многие.

Скай попробовал представить себе, что все его родичи не умерли, а превратились в деревья. И мать, и Вайсмор, и дядя Гхайт…

Но как бы они тогда вернулись к Имлору? И чем бы мы топили печи? И как…

— Ох, теперь я понимаю, почему она заплакала из-за свирели…

— Хочешь остаться здесь?

— Да, только…

Точно уголёк ожёг его под сартой. Скай вскрикнул и вытащил из-под ворота висящую на шнурке Звезду.

Солнечный день вокруг него разом померк, разлетелся трухой. Глупец! в отчаянии подумал Скай. Какой же я болван! Мне-то здесь хорошо — а Колдун как же? Мне ведь нужно в Канойдин, как можно скорее! Я должен торопиться, а не тратить попусту время! Я потерял почти два дня! На два дня дольше Колдуну придётся лежать в доме без двери и очага, в городе из белых камней, как в склепе!

— Мне надо идти. Прости, госпожа, но я должен торопиться.

Он заметался между деревьями в поисках своих вещей. В спешке накинул плащ на плечи, забросил сумку за спину и повернулся к женщине-зеленоволосой. Она следила за ним с любопытством, но не делала попыток ничем помочь.

— Мне нужно к реке, — жалобно сказал Скай. — К ручью. Тут где-то должна быть дорога от крепости, я… сбился с неё в грозу. Но вы ведь знаете тут все тропы, верно? Ты… покажешь, в какой она стороне?

Женщина покачала головой.

— К дороге ты сегодня не выйдешь.

— Почему? Мне не нужно, чтоб провожали, просто скажи, в какую сторону мне идти, госпожа… Пожалуйста! Я очень спешу!

— Мне жаль, — мягко сказала зеленоволосая, — но к дороге ты сегодня не выйдешь.

— Почему? — воскликнул Скай, растерянный и злой. — Что это значит?

— О, в этом нет ничего необычного. Просто все тропы сокрылись перед дождём. Хиллодор никого не впускает и не выпускает. Тебе придётся подождать до утра. Не тревожься, завтра мы проводим тебя коротким путём.

Скай не собирался сдаваться так легко. Он готов был требовать, бесноваться, если придётся — прорубать дорогу мечом… Но он уже заметил, что чувства в этом лесу угасают быстрее, чем взлетающие над костром искры. Гнев угас, и на смену ему пришли усталость и уныние. Ничего не поделаешь с целым лесом сразу. В конце концов, Белая Госпожа велела не торопиться. Сказала, они с Колдуном могут сколько угодно ждать.

— Я вижу, ты огорчён, — с сочувствием сказала зеленоволосая. — Мне жаль, что ты не можешь отдохнуть в Хиллодор дольше. Земляная Мать исцеляет все огорчения.

— Мне некогда отдыхать. Я должен спешить, а ты не хочешь указать мне дорогу.

— Хиллодор нет дела до наших желаний, — ответила она с улыбкой и легко тронула Ская за плечо. — Но Хиллодор мудрее нас. Время, проведённое здесь, не бывает потрачено впустую. А теперь, если хочешь, ступай за мной. Тебя ждут.

— Кто меня ждёт? — слабо удивился Скай.

— Слушающие. Им нужно услышать твои слова.

Кругом было светло и мирно, точно так же, как и вчера, так же тонко пахли цветы, и зеленоволосым, занятым своей жизнью, не было до Ская никакого дела. Но сегодня он шёл, стиснув зубы и глядя прямо перед собой. Казалось гнусным, что ему может быть спокойно и радостно, пока Колдун лежит посреди холодных камней, погружённый в непробудный сон. Это было чем-то сродни предательству.

Деревья расступились, и теперь Скай следом за женщиной поднимался на залитый светом холм, весь белый от цветов. То там, то здесь стояли, греясь на солнышке, старики. Некоторые из них были совсем неподвижны, но другие провожали Ская взглядом, и от этого ему становилось теплее.

На самой вершине холма, их ждал ещё один старик, не просто старый — древний на вид. Его руки, сложенные на груди, были узловатыми, коричневыми и грубыми, и Скай подумал со смесью жути и любопытства: превратился он уже в дерево или ещё нет?

Но старик дышал, медленно и глубоко. Очень долго Скай не слышал ничего, кроме этого размеренного дыхания, шума ветра и жужжания пчёл где-то поблизости. Он не знал, чего ждёт, и робко переминался с ноги на ногу. Он почти уже набрался духу, чтобы заговорить первым, как вдруг старик шумно вздохнул и открыл глаза. Они были медово-золотистые и искрились, как молоко Ирконхер в круговой чаше. Старик посмотрел прямо на Ская и сказал ему, как ни в чём не бывало:

— Ты, должно быть, удивляешься, почему Хиллодор никого не называют по имени? Все живущие-под-крышей этому удивляются. Хиллодор думают о именах иначе, чем вы, — старик с кряхтеньем повёл плечами, будто стряхивал сон, и продолжал своим гулким, рокочущим голосом: — Теперь, однако, мне важно услышать твоё имя.

Скай проглотил комок в горле. Это был первый раз, когда ему предстояло назваться своим новым именем.

— Меня называют Вейтаром, — ответил он через силу.

— Вейтаром? — повторил старик с удивлением, будто пробовал имя на вкус, и отмёл его неторопливым взмахом руки. — Нет, это не то, что мне нужно услышать. Это — пустое слово, ваша игрушка. Оно ничего не говорит мне о крови. Я хочу услышать твоё имя по отцу и роду.

Скай низко опустил голову. Соврать значило поступить как бесчестному трусу. Сказать правду значило стать в глазах зеленоволосых хуже, чем трусом, — изменником и изгоем.

Делать нечего, угрюмо сказал он себе. Теперь так будет всегда. Я больше не сын Предводителя. Надо привыкать.

— Меня изгнали из моего города. Ни отца, ни рода у меня больше нет.

Но зеленоволосые и бровью не повели. Женщина мягко улыбнулась, а старик фыркнул с неприкрытым раздражением:

— Вы, светлокожие, живущие-под-крышей, глупы, точно дети, если думаете, что вашим словам под силу разорвать кровную связь. Ваши слова слабы, они младше наших. Мне до них дела нет.

Скай вытаращился на него, поражённый. Услышь такое в Фир-энм-Хайте, этого старика сочли бы сумасшедшим и обходили бы стороной.

— Так говорит  Прежний Закон, — возразил Скай строго, но старик и на это только рукой махнул.

— Я слышал ваши законы. Они косноязычны и пусты.

— Но…

Скай задохнулся. Он просто не знал, с чего начать, настолько всё это было очевидно и привычно. Человек ведь рождается, и о том делается запись в городской книге: «Родился на свет сын у Дхайвэйта из рода Ликов и его жены Дэйяр». А спустя шесть зим в той же книге хронист прибавляет: «Был он Наречён, и отец дал ему имя Скаймгерд».

С того дня до самой смерти на человеке лежит тяжкий и почётный долг — жить так, чтобы принести своему роду честь и добрую славу.

Или же покрыть свой род позором и быть изгнанным, вычеркнутым изо всех хроник и из людской памяти.

Раньше Скай не мог даже уместить эту мысль в голове: вот ты жил — бедно или богато, дружно или не очень — среди своих дедушек, тётушек, братьев и сестёр, родных и двоюродных, и дом у тебя был, и вдруг… Вдруг — раз, и ничего не осталось, ты один, пойти тебе некуда, и для бывших родичей и друзей ты всё равно что неприкаянный мертвец. Что может быть хуже? Прежний Закон мудр и говорит, что изгнание — наказание хуже смерти.

А старик-зеленоволосый отмёл всю святость законов повелительным жестом:

— Назови дальше весь свой род. Мы должны услышать имена твоих предков.

И, поскольку это было первое, чему учили фир-энм-хайтских малышей, Скай ответил прежде, чем успел себя остановить:

— Мой отец — Дхайвэйт Вороново Крыло, сын Белиара Хранимого Имлором, сына Ванрайта…

Меня изгнали, подумал он безжалостно и осёкся. Это больше не мой род. Я им — чужой человек.

Но старик велел ему:

— Продолжай.

— Ванрайта Старого, — проговорил Скай неловко. — А Ванрайт Старый был сыном Дхайвианта Корабела, сына Олтаранта; а Олтарант Колдун был сыном Лаин’ара, сына Отроара; а Отроар был сыном Нэмвера Зеленоволосого, сына Дорона Хрониста; а Дорон был сыном Кана Лика, заклинающего железо. До Кана я никого не знаю, и считают, что с него пошёл наш род…

Он с удивлением заметил, как женщина и старик обмениваются оживлёнными восклицаниями, будто услышали радостную весть.

— Так, так, — прогудел старик. — Мы рады, что не ошиблись и что ты делишь с нами общую кровь, но мне дивно слышать, что вы с Отроаром из одного рода. Много ли ты слышал об Отроаре?

— Нет, — ещё больше удивился Скай. — Только то, что в роду передают. Что он много раз спасался из огня, и других спасал, когда были пожары. И что он бился с дэйхем и много где бывал, и у него был меч — Пляска… А когда он состарился, то ушёл из города вместе с Ойрелом, его племянником, и никто их с тех пор не видел. Считают, что они сгинули в Вели… ну… в Хиллодоре. Мы с Хронистом — он учил меня грамоте — мы искали во всех свитках, но там не хватает целых огромных кусков — ни про Отроара, ни про Ойрела. А про то, что было до Фир-энм-Хайта, вообще ничего нет. Только то, что помнят в роду, — что его заложили Сурдэд, мать Нэмвера, и её брат, Фааттир Зеленоволосый, когда пришли с севера…

— Сурдэд и Фааттир, — повторила женщина с теплом и улыбнулась Скаю. — Они были моими предками. Радостно слышать их имена.

— А Отроар? Откуда знаете об Отроаре?

Скаю вспомнились слова желтоглазой девочки про людей, таких же, как он, которые приходили в Хиллодор раньше. Очень давно. Светлокожие, льющие кровь, живущие-под-крышей…

Старик кивнул, будто услышал его мысли.

— Отроар и второй, Ойрел, пришли к нам много смен листьев назад. Они говорили, что ищут смерти, но Хиллодор предложили им покой. Они были изранены и измучены, и мы заботились о них как умели; и когда Ирконхер взяла их, они ушли в мире, ни о чём не тревожась. Они оставили своё оружие, льющее кровь, за пределами Хиллодор и не поминали о нём. Однако была вещь, которую Отроар принёс с собой и о которой заботился больше, чем о себе. Он попросил меня хранить её на случай, если в Хиллодор придёт кто-то ещё из его рода. Вот ты пришёл, и я исполняю уговор, — старик хлопнул в ладоши и гулко крикнул куда-то в сторону: — Нэнна!

— Постойте, — заторопился Скай. — Что бы это ни было… я не могу это взять! Я… я ведь уже объяснял, я изгнанник, я больше…

Но тут старик сердито щёлкнул его по лбу твёрдым как дерево пальцем. Это было так неожиданно, что Скай смешался и умолк.

На холм поднялся мужчина-зеленоволосый. В руках он нёс, как великую ценность, продолговатый предмет, обёрнутый чистой тряпицей. Скай принял его с колотящимся сердцем. Вопросительно взглянул на старика, и тот кивнул.

Под тряпицей оказалась плотная и тесная сумка из толстой тавичьей кожи. Скай уже видел такие — в них хранились свитки.

Ему не пришлось даже заглядывать внутрь.

— Хроника, — сказал он сипло. — Свиток, которого не хватало. Он не потерялся в пожаре, Отроар… забрал его с собой.

— Отроар говорил, что это знание горькое, — со вздохом сказал старик. — Для своих соплеменников он счёл его непосильным. Что до тебя — я ничего не слышал ни о твоей силе, ни о твоём бремени и не знаю, пожелаешь ли ты взвалить ещё одно на плечи. Но слушай и помни: есть знание, которое нести нелегко.

Ещё бы, подумал Скай. Если это такая правда, что пришлось спрятать её так далеко в лесу.

Но не могу же я теперь сделать вид, будто её на свете нет?

Старик только кивнул.

— Хиллодор чтят уговоры. Этот мы исполнили. Я слышал твои слова и запомню их, а теперь ступай с миром. Я соскучился по тишине.

И он закрыл глаза.

— Спасибо, господин, — запоздало поблагодарил Скай, и женщина увела его с холма.

Он выбрал место побезлюднее, тщательно вымыл руки водой из бурдюка, расстелил на коленях тряпицу и долго сидел, не решаясь вынуть свиток из чехла. Он знал, что не ошибся, и всё же у него дух захватило, когда он бережно развернул хрупкий свиток и прочёл:


Здесь начинается Порядок Зим и Имён, как записал его я, Дорон, сын Кана Лика
 
Глава 9.

ХРОНИКА

[Свободные земли: Ваар, Западные Берега. Великий лес, Сердце. Год 486 века Исхода, месяц Туманов.]

<О бойне на Железных Болотах>: Вот идут они, люди из деревни, и с ними зеленоволосые, и приходят в то место, где росли тильярмы. А они славятся тем, что вырастают выше любого другого дерева и прямые, как мачты.

Предводитель Айтгерм достаёт топор из-за пояса, но Фааттир остановил его, говоря:

— Пусть сперва позовут моего отца, потому что мой народ вправе знать, что ты хочешь делать и зачем пришёл. Бесчестьем будет сотворить подобное дело втайне.

Айтгерму не по вкусу эти слова, однако он уступает. Фааттир просит зеленоволосых привести своего отца (а он был у них жрецом).

Приходит вскоре его отец. Он был тогда уже старик и ходил с трудом. С ним пришли многие другие из его людей.

Он сказал:

— Солнце пусть вам светит, живущие-под-крышей. Мы здесь всегда вам рады, но я вижу, что нынче вы несёте худые вести. Почему, мой сын, твоё лицо омрачилось?

Предводитель Айтгерм отвечает ему, что они пришли рубить тильярмы, чтобы поставить вокруг деревни стену от Проклятых.

Бывшие при том говорят, что зеленоволосых опечалили его слова. Жрец стал просить его не делать того, что он задумал, «потому что этим ты причинишь моему народу больше горя, чем сотня Проклятых, и не должно так поступать с соседями».

Но Предводитель ничего не желает слушать. Он поднимает топор и велит другим, тем, кто с ним пришёл, рубить деревья. Он сказал:

— Время дорого! Чем скорее мы начнём, тем скорее управимся.

Его люди вынимают топоры. Но жрец заступил ему дорогу, говоря:

— Я не сойду с места.

Предводитель оттолкнул его, но старик возвращается на прежнее место. Тогда Предводитель ударил его обухом по голове. Старик падает тут же мёртвым, и среди зеленоволосых большое отчаяние.

Предводитель сказал:

— Всё равно, сколько придётся убить этих упрямых древопоклонников! Только стены защитят наши дома от Проклятых.

Его люди принимаются рубить деревья. Зеленоволосые, те, что жили в лесу, ужасно кричат и бросаются под топоры, и люди по примеру Айтгерма рубят их вместе с деревьями. А древопоклонники не носят оружия и не умеют защищаться, и вид крови для них ужасен.

Фааттир хватает Предводителя за руку, говоря:

— Ты обезумел! Остановись! Достаточно зла сегодня уже сделано.

Предводитель ударил его топором и наступает на него. Фааттир увернулся и вынимает меч. Они бьются, и Фааттир отсекает Айтгерму мечом правую руку.

Люди приходят в ярость и бросаются на него, а впереди всех Дэйхан Собачий Хвост. А другие приходят на помощь Фааттиру, и была тут бесчестная бойня: названые братья бились с братьями и друзья с друзьями, и добрые соседи с соседями. И крови без счёту пролилось в этот день. <…>

Вот опомнились люди и видят вокруг себя мертвецов, и одних охватило раскаяние, а другие ожесточились. В тот день ничего больше не было сказано, и все разошлись, чтобы оплакать павших и проводить их к богам, согласно обычаю. <…>

<Об исходе из Эйнатар-Тавка>: Так, поскольку Кан Лик пал в бою, а с ним жена его Огьяр и сын их Дорон, остаётся старшим в роду Фааттир Зеленоволосый. Наутро собирает он людей и обращается к ним с такими словами:

— Ныне лежит на мне большое бесчестье, ибо я предал мой народ дважды: сперва — тем, что взял в руки меч и лил кровь, а потом — тем, что промедлил поднять его. Тошно мне будет сидеть за стенами, за которые заплачено такой высокой ценой, да и с соседями не будет у меня прежнего согласия. Поэтому я пойду на юг и поставлю там город, и все, кто хочет, пусть тоже идут со мною.

Многие зеленоволосые и те, кто бился на их стороне, соглашаются. Вот они вооружаются и собираются в дорогу, и уходят на юг. Было их всего числом две сотни и ещё десять, а Предводителем среди них был Фааттир Зеленоволосый, а с ним шла сестра его Сурдэд и двое её сыновей, Нэм и Нэмвер.

Прочие же остались в Эйнатар-Тавка и поставили вокруг деревни прочную стену. Зеленоволосые, оплакав родичей и деревья, ушли с Железных Болот вглубь леса и, как рассказывают, больше никогда не видали их у Эйнатар-Тавка.

Место же, где пролилась кровь и где вырубили тильярмы, зовётся теперь Чёрная Трава, и там теперь не растёт ни деревца, ни цветка.

<Основание Фир-энм-Хайта>: Скажем теперь о тех людях, которые ушли на юг. Они шли долгое время по лесу, и он всё не кончался, и оттого зовётся теперь Великим.

Вот выходят они на равнину. На юге видят они чёрные скалы и чёрный лес, а на востоке — море. Многие тогда вспомнили, что предки их были родом из северных гаваней, и полюбили это место всем сердцем. Тут они поставили свои дома, где кому нравилось, обнесли город крепкими стенами и назвали его Фир-энм-Хайт. Они стали строить лодки, чтобы рыбачить, и плести сети, и почитать Имлора. Было это в году века Исхода 295.

Век Исхода
Хроника Фир-энм-Хайта

К
огда он закончил читать, был уже закат. Холм сделался медно-рыжим, а облака в вышине — розовыми. Под деревьями густели тени, и Скай был рад, что зеленоволосым нет до него дела.

Руки казались ему тяжёлыми и неуклюжими, пока он сворачивал свиток и вкладывал обратно в чехол. Он завернул чехол в тряпицу и затолкал в сумку, с глаз долой. Но сумка беспокоила его и притягивала взгляд, как нацеленная в лицо стрела. Скай уткнулся лбом в колени, но и это не помогло.

Было тепло. В тишине где-то пели зеленоволосые на своём языке, и в траве что-то стрекотало. Скай чувствовал это тепло, покой, мягкую траву и ласковый ветер, но никак не мог согреться.

Потом кто-то остановился рядом, и Скай услышал знакомый голос женщины-зеленоволосой:

— Если я мешаю тебе плакать, я могу уйти.

— Я не плачу, — процедил Скай с яростью, но головы не поднял.

Он услышал, как зеленоволосая садится рядом с ним на землю и оправляет платье.

— Ты плачешь оттого, что прочитал свиток?

— Я уже не плачу, понятно? — Скай безжалостно вытер рукавом лицо, но слёзы сами собой выдавливались между ресниц, что бы он ни делал.

Да какая теперь разница, плачу я или нет, и кто это видит? Много у меня чести осталось, чтобы я боялся её уронить… Я больше не сын Предводителя, я ещё не мужчина, я — никто.

— Мы не читали его, — сочувственно сказала зеленоволосая. — Мы не умеем ловить ни зверей, ни звучащую речь. Но Ойрел, мой родич и твой, говорил, что читать его тяжело.

— Тяжело? — с горечью повторил Скай.

«Тяжело» — это был пустой звук по сравнению с этой ошеломляющей, парализующей ледяной пропастью у него в груди.

— Ты не понимаешь, — сказал он. — Для вас это ничего не значит. Но мы, в городе, — мы ими гордились… нашими предками, своим родом… Я должен был стать воином, я так этого ждал… Я думал, что много знаю, но… Может, и правильно, что меня изгнали, и мне не придётся…

Но ему не хватало слов, и он замолчал и долго сидел в полном опустошении. Зеленоволосая терпеливо сидела рядом, и Скай гадал, о чём она сейчас думает.

— Вы не согласитесь взять этот свиток себе? Подождать кого-то другого… достойного…

— Мы обещали поступить по слову Отроара, — слегка улыбнулась она.

Скай не ожидал ничего другого.

— Его следовало бы вернуть в город, в зал свитков. Чтобы и другие могли прочитать, и…

И возненавидеть себя? Как можно примириться с мыслью, что твои славные предки — богооставленные братоубийцы?

Скай тряхнул головой, отгоняя могильный холод.

— Это всё равно. Я не могу вернуться в город. Сперва я должен помочь Колдуну.

— Я услышала твои слова.

Они посидели ещё немного. Потом зеленоволосая поднялась.

— Если ты голоден, ступай со мной. Скоро будет Чаша.

Скай забросил за плечо потяжелевшую сумку и зашагал следом через свет, тень, волны цветочного аромата. Но холод в груди никуда не делся. Он смотрел вокруг и думал о сигнальных огнях, о Прощальном Утёсе, о братоубийстве, чёрной траве и смрадной крови Проклятых.

— Я не слышу твоих мыслей, но мне жаль, если тебе здесь не по душе, — сказала зеленоволосая на ходу.

— Мне здесь по душе, — от всего сердца ответил Скай. — Очень! Если бы не Колдун… мне кажется временами, будто… будто я здесь давным-давно, и будто так и должно быть…

Она не удивилась.

— Не зря среди твоих предков были Хиллодор.

— Это хорошее место. Но если… — огромность подступающего страха заставила его остановиться. — Если Проклятые придут… как вы будете защищаться, если не проливаете крови?

— Нам нет нужды защищаться.

— Тогда они убьют вас всех, — проговорил Скай с отчаянием, — и сожгут Хиллодор.

Но в её безмятежных золотистых глазах не всколыхнулось ни тени страха, будто он говорил ерунду.

— Я слышала, что вы думаете о смерти иначе, — сказала она мягко. — Но мы её не страшимся. Ведь вся пролитая кровь уходит в землю, к Владычице Ирконхер…

Она сдвинула брови, с трудом подбирая слова, и наконец сдалась.

— Я спрошу у Слушающих, как мне лучше объяснить это тебе, живущему-под-крышей. Ты делишь с нами общую кровь и не вовсе глух к голосам Хиллодора. Но пока не тревожься об этом. Ты — наш гость. Ты в безопасности. Нас ждёт Чаша.


*   *   *
После того, как искрящаяся вода, наполнявшая чаши, без следа впиталась в землю, зеленоволосые опять разошлись. Скаю не хотелось уходить, и он стался сидеть один у опустевшего озера. Он смотрел, как призрачно светлеют между деревьев одежды зеленоволосых, слушал, как удаляются голоса и шаги, пока они не стихли вдалеке и не остался только шелест листьев.

Поднялся ветер, и стало прохладно. Скай никак не мог перестать думать о свитке. Я ведь не узнал ничего нового, повторял он про себя. Фир-энм-Хайт — свободный город, а все свободные люди берут в руки оружие и защищают свой дом, если придёт нужда. Я ведь тоже готовился стать воином. Воины это и делают — сражаются. «Льют кровь». Это зеленоволосые хорошо выдумали…

Но одно дело — лить гнилую кровь Проклятых. Нелюдей, свирепых убийц, чужаков. И совсем другое дело — люди. И не враги, а, Имлор помилуй, соседи, товарищи, родичи. Родичи. Как с этим можно жить и смотреть друг другу в глаза?..

Надо поспать, сказал он себе, сворачиваясь клубком. Без толку думать о том, что давно прошло, когда передо мной такое большое дело. Завтра снова в путь, нельзя быть уставшим…

Кто-то тряс его за плечо. Скай открыл глаза, недоумевая: очевидно, он и вправду заснул, потому что была уже ночь.

— Пойдёшь? — прозвучал из темноты нетерпеливый шёпот, и Скай узнал девочку — ту, которая плакала из-за свирели.

— Куда? — сипло спросил он, протирая глаза.

Она, конечно же, не ответила.

— Пойдёшь или нет?

— Да пойду, пойду…

— Только ступай тихо и не отставай, — прошептала она и побежала под деревья.

Хоть она и была младше и меньше ростом, но бегала очень быстро и почти бесшумно. Скай по сравнению с ней был все равно что дикий кабан в зарослях.

Ночь была тихой, будто всё вокруг замерло в ожидании. Кое-где между древесных крон пробивался чахоточный свет, и платье девочки то выступало из непроглядной тьмы, то снова сливалось с ней. Скай понятия не имел, как она находит дорогу, мрак был — хоть глаз выколи. Несколько раз он едва не споткнулся о спящих зеленоволосых, но они никого не потревожили. Скаю чудилось уже, что ещё немного — и он станет лесным духом и будет вечно бежать по этому бесплотному лесу.

Но наконец они остановились. Впереди была большая прогалина, и над ней в бледном звёздном небе вместо двух лун горел — и готовился погаснуть — крошечный краешек.

Волосы зашевелились у Ская на голове, и он поспешно сложил охранительный знак. Как он мог забыть! Сегодня же ночь Поворота Года! Самая тёмная в году…

— Сегодня же… — начал было он, но девочка шикнула на него.

— Молчи! И не пыхти так.

Она взяла его за руку и потянула за собой.

Скай хотел было поставить её на место, но передумал. Вокруг было совсем пусто и совсем тихо — ни звука, кроме частого стука сердца у него в ушах. Но они подкрадывались к прогалине осторожно, как к дикому зверю. Посередине неё что-то чернело, и Скай не знал, что пугает его больше — это разверстая дыра или неумолимо иссякающий в небесах свет.

Девочка дёрнула его за руку.

— Да тише ты!

— Сегодня же Поворот Года, — прошептал Скай в ответ, не пытаясь храбриться. — Луна гаснет! Мы… ничего не увидим…

Он встречал ночь Поворота каждый год со всеми фир-энм-хайтцами, возле больших костров, под пение жрецов. Он знал, что и в этот раз после нескольких мучительных мгновений Младшая луна покажется из-за плеча своей сестры, как ни в чём не бывало. Но эти несколько мгновений были невыносимыми даже там, в тесной толпе, среди освещённых кострами знакомых лиц. А здесь…

Но девочка бесстрашно ответила:

— Да, поэтому сегодня самая лучшая ночь, чтобы слушать. Может, даже ты услышишь, живущий-под-крышей, надо только подойти поближе.

— Что там… такое чёрное?

— А ты как думаешь? Колодец, конечно! Только не будь глупцом и не свались в него — он очень глубокий. Он ведёт прямо к корням деревьев и сердцу земли. Ползи за мной. Тихо!

Так, ползком, они подобрались к самому краю колодца. К этому времени у Ская трепетала каждая жилка, и он готов был скулить от страха. Его не заботил ни колодец, ни сердце земли — он лихорадочно придумывал, как уговорить девочку спрятаться. Где угодно, лишь бы не под этим меркнущим небом, перестающим существовать.

Но, конечно, он не успел. Луна погасла, и наступила тьма. Она навалилась сверху, ослепила и оглушила. Скай зажмурился, поминая Имлора и Отонира, и всех богов, каких только знал. Он прижимался всем телом к тёплой земле — единственному, что оставалось в беспросветном небытии вокруг. Он был уверен, что умирает.

Потом он понял, что есть что-то ещё. Где-то в толще земли — в глубине — что-то мерно, очень медленно двигалось. И — это ветер так странно звучит в колодце или…

Она дышит.

Скай широко раскрыл глаза и увидел, что чёрный миг миновал. Младшая луна снова светила с неба, пока ещё совсем бледно, но мир вокруг больше не был мёртвым, пустым, ускользающим. Всё обрело форму, все, запах. Плоть и кровь.

Кровь. Соки земли.

— Слышишь? — прошептала девочка у его плеча.

— Я не знаю, — ответил Скай, но это прозвучало как ложь. — Что это?

Кто это.

— Тш-ш, — она приложила палец к губам и поползла назад, к деревьям. Скай в смятении последовал за ней.

Он уже не раз порывался спросить: зеленоволосые говорят, что Ирконхер о них заботится — но как это может быть, если она спит, не просыпаясь? Но теперь, после того, как — дыхание? это же было дыхание там, в земле? — удержало его в исчезающем мире, он начал понимать.


*   *   *
Когда он проснулся, солнце было ещё низко, и в лесу царил зелёный полумрак. Неподалёку на траве сидели несколько зеленоволосых — женщина, которая везде его водила, и другие, незнакомые. Удостоверившись, что он проснулся, они неспешно поднялись на ноги. Они улыбались, а Скаю было очень неловко.

— Мне нужно к дороге. На запад, к ручью, к реке… Вы меня проведёте?

— Самым коротким путём, — тепло заверила его зеленоволосая. — Но ты — наш гость, и не годится отпускать тебя в такой опасный путь без прощального дара.

У Ская запылали щёки.

— Пожалуйста, не надо, госпожа. Мне нечего дать в ответ…

— Ирконхер щедра и в ответ ничего не требует. Вот, выпей. Это укрепит твои силы, и несколько дней тебе не придётся добывать себе пищу.

Один из зеленоволосых подал Скаю каменную чашу, и он сразу узнал искрящуюся воду — молоко Ирконхер. Он послушно выпил всё до дна и почувствовал себя, как после сытного горячего обеда.

— Спасибо, — сказал Скай, возвращая чашу, и зеленоволосый улыбнулся ему.

— И есть у нас есть для тебя вот это, — продолжала женщина, протягивая Скаю белый мягкий свёрток. — Увы, от стрел и мечей, проливающих кровь, он тебя не защитит, зато защитит от неразумных зверей и ночного холода.

Это был плащ, светлый, почти белый, лёгкий и шелковистый. Скай, подчиняясь законам гостеприимства, убрал свой прежний, изодранный плащ в сумку и набросил на плечи новый. Хорош же я, наверно, подумал он угрюмо. В грязи и обносках, как побирушка, а поверх — этот белый плащ… со смеху помереть можно.

Но зеленоволосые дружелюбно кивали ему, а женщина сказала:

— Отправляйся в свой путь с лёгким сердцем, родич, и помни: когда бы ты ни вернулся, Хиллодор будут рады тебе. А теперь, если ты готов, ступай за мной.

Скай был более чем готов, а молоко Ирконхер лучше любой еды поддерживало силы, и за целый день он ни разу не почувствовал усталости. Они уходили прочь от Колодцев, и чем дальше, тем меньше зеленоволосых попадалось им на пути и тем слабее становилось всеобъемлющее спокойствие. Скай снова тревожился о Колдуне, об отце, о войне на востоке и о том, что ждёт его впереди.

Был уже закат, когда они вышли к дороге. За долгие зимы от неё остались одни раскрошившиеся, взломанные древесными корнями камни, но Скай при виде них сразу приободрился.

— Вот и твоя дорога, — сказала зеленоволосая, и он не сдержал улыбки.

— Да… Спасибо. Спасибо вам за всё, госпожа.

— Да услышит тебя Ирконхер в час нужды, наш родич, живущий-под-крышей.

Скай поклонился ей и пошёл по дороге к западу. Он с трудом удерживался, чтобы не оглянуться. А когда оглянулся наконец, зеленоволосой уже не было видно.

Дальше Скай шёл со стеснённым сердцем. Многое в Хиллодоре было ему чуждо и непонятно, но покидать его оказалось тяжело. Чем сильнее сгущались сумерки, тем безрадостнее делались его мысли и ближе страхи. Он полночи просидел над маленьким костром, тараща в пламя бессонные глаза, пока не решил хотя бы свирель свою вынуть.

Но сколько он ни искал её в сумке, свирели не было. Вместо неё на самом дне лежала хиллодорская глиняная свистулька.


*   *   *
По утрам делалось всё более зябко и сумрачно, но потом выглядывало жаркое солнце, сгоняло последние клочья тумана, и Скаю делалось веселее.

Первые три дня он совсем не чувствовал ни голода, ни жажды, и даже испугался, когда у него заурчало в животе. Но возле дороги попадались невзрачные кусты ага, так что Скай набил ими полную сумку и голодной смерти не боялся.

Страшнее было в темноте, когда угли от костра мерцали, как злые глаза, и одиночество было, будто ледяной пол под босыми ногами. Скай заворачивался в плащ, тёплый и мягкий, с которого грязь, высыхая, отряхивалась без следа и колючки скользили, не цепляясь. Он закрывал глаза и старался лежать очень тихо, дышать очень медленно, так, чтобы даже ток крови в жилах не мешал ему через огромную толщу земли ощутить — или только вспомнить, — как дышит там, в глубине. Иногда ему казалось даже, что он и правда почти слышит — чувствует кожей, рёбрами — но потом ветер принимался гудеть в ветвях, и тишина осыпалась трухой.


*   *   *
В одно такое бледное утро он наконец услышал журчание воды, рванулся вперёд и оказался на берегу шумного ручья.

Ну наконец-то! возликовал Скай. Белостенный Канойдин словно придвинулся к нему из туманной дали. Он напился, фыркая от холода, истово поблагодарил Имлора и с удесятерившимися силами зашагал дальше.

Несмолкаемое журчание воды звучало посреди этого леса, как речь на родном языке. Да, вода была неласково холодна, а жёсткая трава и колючки на берегу жалили босые ноги, но всё это казалось сущей ерундой. Все его главные страхи отступили: воды было сколько хочешь, в один солнечный день ему удалось поймать острогой три жирные рыбины, сбиться с пути он больше не боялся, и даже дурные сны перестали мучить его по ночам.


*   *   *
На пятый вечер Скай вышел к реке и подивился, какая она широкая. По сравнению с морем она казалась совсем гладкой и тихой и горела от закатного солнца, как медное зеркало. На далёком противоположном берегу, сразу за узкой полосой лугов, темнели стеной деревья.

Ну наконец-то хоть вздохнуть можно свободно! подумал Ская, и эта мысль показалась такой стариковской, что он засмеялся.


*   *   *
Когда взошло солнце, Скай перекусил печёным агом, разделся и бросился в воду. Он соскучился по воде. Плескался, нырял, отфыркивался и снова нырял, пока не промёрз до костей, и только потом вылез на солнце погреться.

Вот здорово было бы переплыть её, думал он, щурясь на далёкий берег. По большой хорошей дороге через обжитые места я бы куда быстрее до северных равнин добрался, не пришлось бы по лесу плутать…

Он походил вдоль берега, пуская по воде ветки и наблюдая, как их подхватывает течением, несёт и крутит. Когда он решил, что достаточно отдохнул и согрелся, то бросился в воду снова, пробуя свои силы.

Но от последних зыбких надежд пересечь Лайярин вплавь ему пришлось отказаться. Вода была холодной, а течение — коварным, и чем дальше от берега, тем сильнее сердце сжималось от привычного страха. А ведь это он ещё всё своё имущество оставил на берегу… В конце концов он сдался и вышел обратно на песок, с горящими огнём мышцами и выбивающими дробь зубами.

Скай воспринял это поражение стойко. Невелика печаль, река-то всё равно вот она. С дороги я теперь не собьюсь, с голоду не умру, всего и дела мне — шагать и не терять даром времени. Так он и шёл, вполне беспечально, наслаждаясь ощущением речного песка под ногами и огромностью неба, от которой в лесу отвык.

Стояли жаркие дни и холодные ночи. По утрам на реке тяжело лежал туман, в котором каждый рыбий плеск разносился далеко-далеко. Скай мечтал: здорово было бы, окажись сейчас кто-нибудь на том берегу. Может, и парой слов перебросились бы… Но он не видел ни души, только стадо тавиков на далёком лугу, а ближе — водяных крыс, и несколько раз дым над невидимыми за лесом печными трубами.

Потом на другом берегу не стало ни домов, ни тавиков, и деревья подступили к самой воде. Большая дорога осталась в стороне, а река поворачивала на восток — к Болотистым Тропам и дальше, к морю. Где-то совсем рядом должен был быть Торгдаэров брод.


*   *   *
Он вышел к броду в самый холодный день из всех. Всё небо обложили тяжёлые серые облака, и стылый ветер с воды дышал вполне по-осеннему. Река разлилась широко по долине, плоской и круглой, как миска. Гладкие светлые воды здесь морщились, пенились и бурлили. То здесь, то там из воды выглядывали большие влажно блестящие камни.

Лезть в воду совсем не хотелось, но Скай не стал оттягивать неизбежное. Он отыскал на берегу палку покрепче, чтобы проверять ею путь, уложил на плащ всё своё снаряжение, завязал в узел, пристроил на плечах. Затем подвернул повыше штаны, помянул Имлора и шагнул в воду.

Идти было нелегко. Окоченевшие ступни скользили по камням, брызги окатывали Ская, заставляя терять равновесие, и если бы не палка, он наверняка сверзился бы в реку. Но палка не подвела, и спустя некоторое время Скай выбрался на другой берег, озябший и ослабевший от напряжения.

Всё, сказал он себе, глядя на угрюмую реку и не менее угрюмую стену деревьев и стараясь выправить дыхание. Прощай, Великий лес. Я тебя пересёк, несмотря на всех твоих колдовских тварей. Теперь выйду к людям, на большую дорогу, а там уж не пропаду.

Чуть дальше к северу Скай увидел длинный пологий холм и пошёл туда. Судя по всему, когда-то очень давно это место расчистили от деревьев, но они, упрямые, прорастали то тут, то там. А ещё повсюду торчали, кренились или гнили, упав в траву, деревянные столбики. Скай побродил вокруг, разглядывая их с большим любопытством. Столбики были четырёхгранные, и на каждой стороне что-то вырезано — символы какие-то. В одних Скаю чудились знакомые вещи: серп, волчья голова, горы, молот, кувшин. Другие были совсем ни на что не похожи.

Кладбище, сказал про себя Скай. В Фир-энм-Хайте мёртвых принято было класть на костёр, но хронист рассказывал ему, что в других землях их хоронят в землю. И что в древних курганах к югу от Фир-энм-Хайта тоже лежат чужеземные мертвецы.

Раньше это казалось Скаю дикостью, но сейчас, в лесной тишине, он оглядел четырёхгранные столбики с почтением. Вон сколько жило в этих местах людей, и, стало быть, все они трудились на благо рода и оставили по себе добрую память, а родичи отдали им последнюю честь. Обычай у них другой, но ведь главное-то всё то же самое, что и у нас, верно? Страха он не чувствовал — наоборот, здесь его со всех сторон обступило спокойствие, как тепло в летний день. Это неупокоенные духи страшные, а на земле, где почитают память предков и призывают милость богов, — тут бояться нечего. Это чистая земля, даже если боги и чужие.

Скай набрал под ближними деревьями хворосту и развёл костёр, чтобы согреться и высушить одежду. В траве тут и там краснела кислая костяника и тянулся вверх лэйт-роморн — мертвоцвет, цветок колдунов. Скай с любопытством погладил пальцем тонкий и жёсткий стебель и бледные узкие лепестки. Они были на ощупь точно пчелиные соты. В мертвоцвете не было ни капли соку, и он не увядал и не сбрасывал лепестков — так и стоял, если не ломался под снегом или чьим-то сапогом. «Рождается мёртвым на земле мёртвых», — говорили про него старухи в Фир-энм-Хайте. Его сухие лепестки шелестели под ветром, и Скаю казалось, что это слабый шёпот, доносящийся из-под земли. Всю ночь он пролежал, слушая то трели сов, то неразборчивые беседы мёртвых.


*   *   *
Следующим утром Скай оставил кладбище за спиной и наконец-то вышел на дорогу. Дорога была широкая, старая, твёрдая как камень.

Скай сразу воспрянул духом. Эту дорогу он помнил по картам. Она вела от Эйнатар-Тавка на север, прямо к Элирдеру на равнинах, а уж оттуда можно попасть куда хочешь — хоть в горы к аррхаритам, хоть в северные крепости, хоть в портовый Н’ганнэн-Тор, из которого ходят через море корабли.

Скай вспомнил, как стремительно скользил палец по карте от Эйнатар-Тавка до Элирдера, и засмеялся. Ну если уж я Великий лес пересёк, теперь-то всё пойдёт как по писаному, с ликованием подумал он. Тут края обжитые, наверняка встретится подвода, которая меня подбросит. Ну во всяком случае, еды-то можно будет раздобыть… Как именно — это Скай себе представлял весьма смутно, но запретил себе об этом тревожиться. Он уселся на обочине и с удовольствием доел последние два ага.

Но время шло, а селение всё не показывалось. По левую руку к дороге подступал лес, а по правую сменяли друг друга луга и рощицы. Скай с нарастающей тоской высматривал где-нибудь дымок и уже пожалел, что не позаботился набрать побольше воды, и что съел последний аг — тоже.

И на пути ему никто не встретился, кроме старого коробейника, горбящегося под тяжестью своего товара. Он был устал и мрачен и по Скаю взглядом скользнул, точно по бродячей собачонке — равнодушно. И Скай так оробел, что ни слова не выдавил.

Небо бугрилось тучами, ветер загудел в ветвях, и наконец принялся накрапывать мелкий дождичек. Скай брёл, натянув на лоб капюшон плаща, и ему делалось всё унылее.

Удача ему всё же улыбнулась: как раз под первый раскат грома он заметил впереди у дороги почерневший домишко. Скай бросился туда со всех ног, а дождевые капли, крупные и тяжёлые, как градины, зашлёпали его по плечам.

Домишко оказался путевой хижиной. Их начали ставить во времена короля Торгдаэра вдоль дорог там, где не было поблизости гостиниц. Всякий, кто останавливался здесь, мог брать что хотел, но почитал своим долгом оставить взамен что не жалко, чаще всего — еду или мелкие деньги.

В темноте, наполовину на ощупь, наполовину в отсветах раздирающих небо молний Скай отыскал очаг, сложенные в углу дрова и немного коры для растопки. Разжёг огонь, и только тогда закрыл дверь. В хижине сразу стало уютнее. У одной стены была устроена лежанка (а точнее — ворох сыроватой колючей соломы на полу), напротив — грубо сделанный стол и несколько чурбанов, чтоб сидеть. Но Скай сейчас был и этому рад, а уж каравай чёрного хлеба на столе и вовсе показался ему подарком богов. Скай набросился на чёрствый хлеб с жадностью и, давясь до слёз,  съел половину.

Ему сразу сделалось тепло и дремотно. Он поблагодарил за еду и кров, глядя на изображение Отонира, вырезанное над очагом, и от души пожалел, что взамен ему оставить нечего.

Ворох соломы показался ему божественно мягким, и он проспал всю ночь, несмотря на раскаты грома и дробный стук дождя по обмазанной глиной крыше.


*   *   *
Нутро, поборов угрызения совести, он засунул в сумку остатки хлеба, набрал воды в колодце у крыльца и двинулся дальше на север.

Эти дни были, пожалуй, самыми скверными из всех. Дождь то и дело спускался снова, дорогу размыло, и Скай брёл, скользя и спотыкаясь. Его ноги были по щиколотку в чёрной грязи, как в сапогах, и замёрзли настолько, что переставали подчиняться, и тогда приходилось садиться и отогревать их, и они страшно болели. Вся его одежда была мокрой насквозь, а хлеба хватило всего на полтора дня. Одну ночь он провёл, скорчившись под деревом и трясясь от холода, другую — в путевой хижине, где сквозь щели в крыше ручьём лилась вода. Единственным, что было хорошего на третью ночь, стала дозорная башня на ближнем холме — один из сигнальных огней Цепи Канойдина, такой же, как под Фир-энм-Хайтом. Если башня — значит, большое селение совсем рядом.

Мелькнула соблазнительная мысль добраться до башни и попросить у дозорных еды, но у Ская не было сил делать такой крюк. И бороться со жгучим стыдом — тоже.


*   *   *
Наутро наконец-то выглянуло солнце, и от мокрой земли поплыл влажный пар. Скай выпрямился во весь рост, с наслаждением стянул с головы капюшон — и увидел развилку. Указатель на распутье говорил, что западная дорога ведёт в Аррхартал, а восточная — к Н’ганнэн-Тору. Третья дорога вела прямо вперёд, на холм, и Скай зашагал по ней под душераздирающе урчание желудка.

Холм был крутой — настоящая пытка для измученных ног, но зато, оказавшись на вершине, Скай едва не завопил от счастья. Перед ним на несколько поприщ лежали широкие долины и мягкие холмы. То тут, то там темнели, скучившись, как овцы, деревеньки в пять дворов, вились нитки дорог, земля лежала пёстрыми лоскутами. Жирные чёрные — это убранные поля, лохматые зелёные — те, где топорщили листья спеющие овощи, а третьи, похожие на серебристую кошачью шкуру, — те, где ещё стояли неубранные рожь и овёс. По этому лоскутному одеялу ползали, как жуки, люди.

Ближе всего домов-овечек было большущее стадо. Не деревня — городок, хоть и без укреплений. С холма Скаю было видно проплешину базарной площади и квадратный храм на окраине — Отонировы храмы всегда квадратные и из дерева, с крышей под медными пластинками. Когда солнце яркое, они так и горят жаром — отовсюду видно.

Скай поспешил к городу, такой счастливый, что готов был обнять первого встречного.

Первым встречным оказался высокий человек в крестьянской рубахе, который, изо всех сил натягивая повод, пытался сдвинуть с места заупрямившегося тавика. Он был зол и весь взмок от усилий.

— Будь ты неладна, тварь упрямая, — ворчал он, утирая пот со лба, а тавик равнодушно отворачивал тяжёлую рогатую голову и жевал.

На Ская ни тот, ни другой не взглянул.

Радости у него поубавилось. Людей повсюду было множество. Жали рожь, нагружали телеги пузатыми тыквами, поили тавиков у больших колод. После одинокого пути через лес весь этот лай, тавичий рёв, звон молота в кузнице, голоса отовсюду сливались для Ская в невообразимый гвалт. Он миновал крайние дворы, робея всё сильнее. За ним с лаем увязались две собаки; женщина, развешивающая на верёвках бельё, проводила его беспокойным взглядом, а какая-то девчонка даже взобралась на забор, чтобы на него поглазеть.

У Ская запылало лицо. Он привык относиться ко крестьянам свысока, но самый бедны из них выглядел сейчас опрятнее его раза в два. Всё у него внутри смёрзлось от унижения, и он остановился в тени забора, не в силах поднять взгляда от своих покрытых коркой грязи ног. Ну вот, столько мечтал добраться до людей — и что же теперь делать? К кому обратиться? Его, чего доброго, прочь отшвырнут, как шелудивую собачонку, и тогда лучше на месте умереть…

— Привет тебе.

Скай вздрогнул и увидел рядом с собой мальчишку.

 
Глава 10.

ЭЛИРДЕР

[Свободные земли: Ваар, Западные Берега. Элирдер. Год 486 века Исхода, месяц Неверного Ветра.]

<О Начале Мира>: 1. В те давние годы
был Сэнневен Миром,
и Мир в Изначальном
вмещался всецело,
и Песнью Его
Мир назывался.

2. Стал Сэнневен первым
из эльнедданов —
певцов, что с их тэнгами
не расстаются, —
стал первым Тэнгом
в те давние дни.

3. Из Тэнга Его
явилось Пространство
и Времени Меры —
из Тэнга мелодий,
из звуков, что Струны
Его издавали.

4. Из Песен Его
Воздух явился —
единственный князь
Пустоты Изначальной;
имя ему
Маиррайс было.

5. Струн колебанья
Ночь породили
Первоначальную —
так называть её
начали люди,
когда появились;
тогда же она
Эльлаир называлась.

6. Было их двое
в Мире огромном;
Мир был их царством
весь, безраздельно —
весь, как он был
сотворён Изначальным.
<…>
9. Вот каким царством
начали править
Маиррайс-князь
и с ним его Эльлаир —
Отца-Изначального
первые дети.

Безвременье
Песнь о Сотворении Мира

М
альчишка был рослый, пухлый, курносый. Штаны на коленях у него были залатаны, а сарта вылинявшая и тесная, и весь он был чумазый, даже щёки.

Рядом с мальчишкой на земле стоял огромный и, должно быть, очень тяжёлый мешок. Пыхтя, мальчик подволок мешок поближе, плюхнул его на землю и улыбнулся.

— Ты кто будешь такой? Я тебя раньше не видел, а я тут всех знаю.

По крайней мере, теперь обойдётся без всяких там «раай-саров», подумал Скай угрюмо.

— Меня зовут Вейтаром, — сказал он сипло. — Я… из Фир-энм-Хайта иду.

Мальчишка присвистнул через дырку от выпавшего зуба.

— Ого, прямо из Фир-энм-Хайта? Так пешком и шёл всю дорогу?

Скай коротко кивнул.

— Ты не знаешь, есть у вас тут гостиница или постоялый двор? Мне бы… отдохнуть и… поесть.

— Конечно, есть постоялый двор, как без него? На том конце города. Но только там клопы и хозяин втридорога дерёт. Лучше пойдём к нам. Правда, у нас по-простому и тесновато маленько…

Надо же, печально подумал Скай, низкородный, а гостеприимство понимает.

А узнал бы, что я изгнанник, — глядеть на меня не стал бы…

— Спасибо, — ответил Скай и снова принялся разглядывать грязные ноги. — Но я лучше на постоялый двор…

— Что, у тебя деньги лишние? — фыркнул мальчишка.

Скай почувствовал, как пылает лицо.

— Не лишние, — огрызнулся он, чтобы уж побыстрее отвязаться. — Нисколько у меня денег нет. Мне и с вами расплатиться будет нечем.

Мальчишка прямо раздулся от возмущения.

— С нами? Сдурел, что ли? Обидеть меня хочешь? С гостей разве деньги спрашивают! Тем более если ты с юга… Пойдём, чего зря стоять? Мать суп варит, а меня за свёклой послала. Ох и влетит, если ещё задержусь…

И он с озабоченным видом ухватился за свой мешок.

— Давай помогу.

— Давай! Вдвоём-то всяко быстрее донесём.

Скай поднял тяжёлый мешок с другого конца, и они зашагали по улице, сопровождаемые парой самых упорных собак.

— Уйди, Лохмач! Пшёл! — прикрикнул на них мальчишка. — Это соседа нашего пёс, брехливый — сил нет, а толку никакого… Вот у моего отца пёс был что надо, на охоту с ним ходил… Мой отец хороший охотник, он из лука метче всех в городе стреляет... Пусть у меня язык отсохнет, если вру! Только он сейчас на войне… А твой — тоже на войну ушёл?

Скай кивнул прежде, чем успел себе напомнить: не бывает у изгнанников отца.

— Ну, ты сам знаешь, — продолжал мальчик со вздохом. — Я б тоже пошёл, а они мне говорят — дождись сперва, пока Нарекут. Но это сколько ещё ждать! а они там… Они — это отец и Фирруйвар, дядя мой, и Арвейк, мой старший брат. А мы с матерью и с Веснушкой к другому дяде жить перешли... Веснушка — это моя сестра, её в будущем году Нарекут. Мы её так зовём, потому что она до того рыжая и… прямо пёстрая от веснушек... Только ты не вздумай дразнить её — она обижается…

Делать мне больше нечего — малышей дразнить, хмуро подумал Скай. Но вслух ничего не сказал: уголок мешка норовил выскользнуть из пальцев, ослабевшие руки от напряжения звенели, как струны, и вся его выдержка уходила на то, чтобы не показать, как ему тяжко. А мальчишка будто и не замечал этой тяжести — шлёпал себе по лужам и болтал без умолку, даже дыхание не сбил.

— Мы теперь все живём у дяди Йокта, у него дом большой... А сам он сапожник. К нему аж из Болотистых Троп за сапогами едут, вот до чего он умелый… А что он молчит и брови хмурит вот так — ты не бойся, он всегда такой. Он только ко мне строгий… я ему в мастерской помогаю. Говорит: сниму сарту — в подмастерья возьмёт…

Он шумно вздохнул и весь как-то поскучнел, так что Скай удивлённо взглянул на него.

— Разве плохо — в подмастерья?

— Чего же плохо? Хорошо, конечно, — ответил мальчик, но прозвучало это неискренне. — Я бы лучше в крепость пошёл. В войско. Да разве мать отпустит?

Не отпустит, и правильно, подумал Скай, стиснув зубы и стараясь перехватить поудобнее потными руками клятый мешок. И правильно. Куда тебе ещё? Ты же совсем пустоголовый… такой же, как я был до своего первого боя…

— Да и дядя Йокт не отпустит. Хочет, чтобы я после него в мастерской работал. Сыновей-то у него нет, только две дочери. Саанья замужем уже, но их дом рядом, и мы всё вместе делаем. Вон их дом стоит, видишь? Муж у неё хороший, весёлый, из глины мне игрушки делал, когда я совсем малец был. Теперь он тоже на войне… А Тойт пятнадцать зим, она с нами живёт, и ещё бабушка, ну и Вихор. Это моего второго дяди сын, его зимой Нарекут... Мы ничего, хорошо живём. Только поля у нас своего нет. Нам старый Умвел Клочок четвертину уступает, а мы с Тойт взамен с уборкой ему помогаем, и пахать, и сеять — но это весной… Вот калитка открыта, заходи. Поле у него большое очень, у Умвела, а сын один, рук не хватает, а нынче ещё…

Но не успели они подняться на крыльцо, как дверь открылась, и навстречу им показалась рыжеволосая девушка. Она была нескладная, костлявая, в чистом переднике поверх платья. На плече пушилась толстая коса, а лицо было прямо медное от веснушек.

— Неужто явился наконец, — фыркнула она, уперев руки в бока. — Тебя только за смертью посылать. Тётка Лайяр знаешь как сердится? Мясо-то кипит давно, а у нас ни свёклы, ни морковки…

Мальчишка опустил мешок на землю и отчаянно заспорил:

— А я что, виноват? Если дед Умвел говорит: а подсоби ещё с редькой…

— Ой уж не отпирался бы, — девушка презрительно сощурила глаза и сбежала по ступенькам к мешку. — Давай сюда, бестолочь.

— Тяжёлый, — предупредил Скай, не без труда разгибая одеревеневшие скрюченные пальцы.

Но девушка смерила его весёлым взглядом.

— Для тебя-то — уж конечно, — забросила мешок одним рывком на плечо и ушла в дом.

— Тойт — она такая, — полушёпотом сказал Скаю мальчишка, тоже растирая ладони. — Это она не разозлилась ещё, разозлится — так подденет, хоть сквозь землю провались. Все парни с нашей улицы при ней тише воды ходят — боятся… Да ты входи. Матушка! Дядя Йокт!..

— Отец в мастерской, бестолочь, — послышался откуда-то из дома звонкий голос Тойт. — Тётка Лайяр, Ирек говорит, его редька задержала…

— Сама ты редька! — обиделся мальчишка. — Если правда старик Умвел попросил…

Скай вошёл следом за ним и остановился в нерешительности у порога. Ему совестно было ступать своими ногами в корке грязи по чисто выметенным половицам. И вообще всё тут было чистое: выскобленный стол, большая белёная печь, узкие коврики на полу и скамьях. Дом дышал в лицо Скаю теплом, а с кухни так умопомрачительно пахло едой, что желудок сводило.

— Лайяр — так мою мать зовут, — объяснял Ирек, стаскивая башмаки, облепленные комьями грязи. — Как реку. Ну, Лайярин — знаешь? А, конечно, дорога-то сколько дней вдоль неё идёт… А слыхал, говорят, это нархантское слово, только никто теперь не знает, что оно значит.

— Может, колдуны знают, — без уверенности предположил Скай. — Они ведь на Колдовском Наречии заклятья творят…

— А где ты их видал, колдунов? Говорят, они все сгинули после Лазурной Низины… Но ещё, если не брешут, то в Великом лесу…

— Ну будет, будет тебе кудахтать. Лучше б умылся, чтоб в дом грязь не нести, — проворчала, появляясь из кухни, осанистая старуха. Увидела Ская и замерла на мгновение, вытирая передником руки. Обежала его удивлённым взглядом с ног до головы: лохматые волосы, пыль, грязь, прорехи на одежде, босые ноги, хиллодорский плащ, меч. Да уж, есть на что посмотреть, подумал Скай с мучительным стыдом и поклонился.

— Приятель твой, Ирек?

— Он наш гость, ба, — значительно сказал тот. — Представляешь, он от самого Фир-энм-Хайта пешком идёт!

Старухино лицо сразу смягчилось.

— Из Фир-энм-Хайта? Долгий путь, — покивала она. — Ох, злые дни наши, много нынче приходит южан…

Скай догадался, что она думает о Проклятых. Вот и отлично, не придётся лгать… По большому-то счёту, это Проклятые и виноваты…

— Гость?

Рядом со старухой появилась ещё одна женщина, моложе, и лицо у неё было совсем другое. Тихое. Скай торопливо поклонился ей тоже.

— Что же ты, Ирек! Предупредил бы хоть, а то у нас ведь и не прибрано как следует…

— Всё лучше, чем на постоялом дворе в клоповнике, — жизнерадостно отозвался Ирек. — А у него вон и денег нет. Ты его накорми, он неделю не ел.

— Вовсе не неделю, — выпалил Скай с горячим унижением. — Я… ничего не надо, не беспокойся, пожалуйста, госпожа…

— Ну да, — ухмыльнулся Ирек. — Ты себя-то видел? Ты же совсем доходяга. Ветерок дунет — свалишься.

Мать отвесила Иреку легчайший подзатыльник.

— Ты что меня позоришь? Или я тебя не учила, как с гостями разговаривают?

— А что я? — завопил Ирек, нимало не смущённый. — Ты сама на него посмотри: еле на ногах стоит! И застыл, наверно, босиком-то по такой грязи…

— У меня есть сапоги, — отчаянно проговорил Скай, будто это могло сделать ему честь в глазах хозяев. — Правда, есть! Я не… — «я не попрошайка какой-нибудь», хотел сказать он, но не смог, потому что чувствовал себя попрошайкой. — Я не потому босиком. Подмётка просто оторвалась…

Ирек прямо загорелся от радости.

— Доставай их скорее! Ну, чего ты! Я же тебе говорил, что в мастерской помогаю. Да я тебе любой сапог в два счёта…

— Хвастун бессовестный, — крикнула с кухни Тойт.

— Сама ты!.. Дядя Йокт мою работу хвалит! Скажи ей, ба!.. Давай свои сапоги, — Ирек потянулся к Скаевой сумке, но тот увернулся.

— Не надо… Спасибо, но…

Но тут дверь у него за спиной открылась, и густой бас спросил у него над ухом:

— Что тут у вас за шум?

Ирек мигом вытянулся в струнку, как перед боевым командиром, и виновато зашмыгал.

На пороге стоял большой, грузный человек с коротко остриженной бородой. У него были густейшие брови и пристальные, глубоко посаженные глаза. С первого взгляда делалось ясно: с таким человеком не шутят.

Скай поклонился.

— Здравствуй, господин.

Тот шевельнул бровями, будто удивился.

— Ну здравствуй, коль не шутишь. Ты кто таков? Что за птица перелётная?

— Меня зовут Вейтаром. Я… иду из Фир-энм-Хайта.

— Он наш гость, дядя Йокт, — не утерпев, встрял Ирек. — Я его пригласил, потому что он от голода еле живой и у него денег нет.

Скай покраснел до слёз и уставился на свои несчастные ноги. Корка грязи на них засохла, потрескалась и отваливалась кусками.

Но Йокт сказал только:

— Что же вы гостя держите на пороге? Проходи, Вейтар из Фир-энм-Хайта, и садись за стол. В моём доме тебе всегда рады…

…и всегда есть для тебя кров и хлеб, вспомнилось Скаю голосом хрониста Ханагерна. Жгучий стыд удесятерился. Изгнанника бы никто не принял. Для изгнанников нет закона гостеприимства. Если бы они только знали…

Но он просто не мог сейчас признаться. Нипочём было себя не заставить. Лучше уж сбежать, чем всех обманывать…

— Мне бы умыться сперва, — промямлил Скай под прямым взглядом Йокта. — Куда мне за стол… такому грязному.

— Поучился бы, Ирек, — одобрительно сказала старуха, и тот засопел сердито.

— У меня как раз вода нагрета для Ирека, — улыбнулась Скаю Лайяр. — Вот и вымоешься с дороги. Подожди только, я возьму кое-что…

Его вялых возражений никто не слушал. Ирек попросту отобрал у него сумку и бурдюк с водой и деловито передал бабушке.

— Снимай давай плащ.

Чтобы не выглядеть вздорным упрямцем, Скай уныло расстегнул заколку. Всё равно не сбежать без сумки. Там ведь хроника…

Ирек с восхищением встряхнул плащ.

— Ого какой! Ишь ты, белёхонький! Как ты так ухитрился?

— Это… такой плащ, — скованно объяснил Скай, который в своей измочаленной одежде чувствовал себя хуже, чем голым. — Если и замарается, его только высушить и отряхнуть потом — и всё. Это у зеленоволосых такие плащи…

Ирек вытаращился на него.

— У зеленоволосых? Ты их видал? А правду про них говорят, что…

— Ирек, — строго сказала ему мать, возвращаясь из комнат со свёртком.

— Ладно, ладно… Меч-то тоже давай. В баню с мечом собрался?

Скай безропотно отдал ему перевязь с ножнами. На него вдруг навалилась непомерная усталость.

Тот взял ножны с благоговейным трепетом.

— Тяжёлый!.. Ты им хорошо владеешь, покажешь мне?..

— Ирек!

— Ну что? А чего ты в сарте, если с мечом? Если Нарекли, то чего же…

— Ирек, — с отчётливой угрозой сказала старуха, но Скай решил, что на последний вопрос лучше ответить.

— Меня Нарекли в пути. Так в сарте и остался.

Ирек снова встрепенулся.

— Ты с наставником путешествовал, да? А он…

— Ирек! — рявкнул Йокт так, что все вздрогнули. — А ну, болтун окаянный, поди сюда, побеседуем.

И он захромал к столу со странным стуком. Скай только теперь заметил, что одна нога у него ниже колена деревянная.

— Идём, Вейтар. Я тебя провожу, — сказала ему Лайяр.

Прежде чем дверь за ними закрылась, Ирек успел крикнуть:

— Ты давай побыстрее там, ладно? Ой… И горячей воды мне оставь!.. Ой, дядя, ладно, ладно, молчу я!

Они обогнули крыльцо и поленницу под навесом, колодец, курятник и остановились перед баней. Из трубы поднимался дымок. Пахнуло очень по-домашнему, и Скай подумал отчаянно: надо удирать скорее.

Лайяр поставила его перед собой и оглядела с ног до головы так пристально, что Скай совсем струсил.

— Должно быть впору, — сказала она тихо и подала ему свой свёрток. — Возьми. Это одежда моего старшего сына, Арвейка. Иреку не сгодится — он плечами в деда пошёл.

— Нет, — взмолился Скай с ужасом, — госпожа…

Но она рассмеялась.

— Какая же я тебе госпожа? Экий ты учтивый… Возьми, я тебя прошу. Ты из своих штанов-то ведь вырос уже — смотри, как ноги торчат.

— Это всё равно. Не надо. Мне в ответ нечего дать, так… так не годится!

Лайяр легонько погладила его по плечу.

— Окажи мне, Вейтар, эту услугу. Позволь мне сделать тебе маленькое добро. Тогда, может быть, кто-нибудь на Восточных Берегах сделает добро другому юноше.

— Арвейку, — сказал он шёпотом.

— Арвейку, — улыбнулась она и ушла.

Скай тяжело вздохнул и открыл дверь в предбанник. Вошёл и окунулся в сумрак и влажный жар, от которого сразу стало так хорошо, что мурлыкать захотелось. Он отыскал мыло с мочалом и долго, с остервенением оттирал грязь и пыль, пока кожа не запылала, как после ожога. За стенами бани кудахтали куры, где-то тавик ревел, вопили дети, вода с плеском и журчанием стекала между досками пола, и все эти мирные звуки действовали на Ская, как колыбельная.

Он придирчиво осмотрел свои руки и ноги: чистые ли? Вспомнил, что Ирек говорил про него: доходяга… ветерок дунет — свалишься. Неужели правда? Неужели я не только оборванцем выгляжу, но и слабаком?

От этой мысли он пригорюнился. Повздыхал в предбаннике над одеждой незнакомого мальчишки — Арвейка. Мало того что обманом в дом напросился, так ещё и одежду хозяйскую теперь надевать. Это же совсем чести быть не должно…

Но он понимал, что в своих рваных и коротких лохмотьях о том, чтоб к наместнику пустили, ему и мечтать нечего. Одежда Арвейка, хоть и самая простая, холщовая, была чистой и ещё очень крепкой. Так что Скай скрепя сердце натянул чужие штаны и нижнюю рубаху — первую в своей жизни вместо длинной детской сарты. Расчесал как смог пальцами волосы, свалявшиеся в настоящую паклю, и босой пошёл обратно в дом.

В дверях он столкнулся со старухой.

— Теперь совсем другое дело, — сказала она, кивая. — Арвейк наш высокий парень, конечно, но и ты вытянешься ещё. Ступай за стол, все тебя ждут.

Все и правда уже собрались за столом. Помимо знакомых лиц Скай увидел ещё печальную молодую женщину и маленьких ребятишек — огненно-рыжую девочку и мальчика с задорно топорщащимися волосами.

Скай поклонился всем разом и сел рядом с Иреком на лавку.

— Ну, ты совсем на себя не похож стал, — немедленно заявил Ирек (он и сам был уже умытый и в чистой сарте). — Это Саанья, а это Вихор, а это Веснушка, я тебе про них рассказывал…

— А Ирек говорит, что ты зеленоволосых видел, — сказал вдруг лохматый мальчик. Он смотрел на Ская с большим сомнением. — И колдунов, и Проклятых, и что…

— Ирек всегда выдумывает, — перебила его девочка, и Ирек надулся.

— Ничего я не выдумал! Да скажи ты им, Вейтар!

И все поглядели на Ская, даже Лайяр, которая разливала по мискам похлёбку. Под их взглядами Скай аж заикаться начал.

— На са… на самом деле, я… видел Проклятых и зеленоволосых... А колдуна — только одного…

У Ирека загорелись глаза.

— Колдуна! Ого! Расскажешь? А правду говорят, что они…

— А ну утихомирься, болтун, а то без обеда оставлю, — сурово сказал со своего места Йокт и принялся нарезать хлеб.

И Ирек наконец умолк.

Скай набросился на еду с такой жадностью, что ему стало стыдно за себя. Не должен человек, если у него сохранилась хоть капля достоинства, чавкать и нежёваные куски глотать, как собака, напоминал он себе, но зря. Он обжёг весь рот похлёбкой, два раза подавился и опустошил свою миску раньше всех. И не нашёл в себе сил отказаться, когда Лайяр налила ему добавки.

Как только опасность остаться голодным миновала, Ирек опять принялся болтать.

— А я, — заявил он беспечно, облизывая ложку, — твои сапоги достал и отдал дяде. И твой второй плащ, синий, бабушка обещала к утру заштопать.

Скай хотел было запротестовать, но поперхнулся и зашёлся в таком кашле, что Иреку пришлось хлопать его по спине.

— Утихомиришься ты наконец? — пророкотал Йокт, тяжело поднимаясь на ноги — здоровую и деревянную. — Пойди лучше вымойся. А мы пока с нашим гостем потолкуем насчёт его сапог.

У Ская в груди толкнулось дурное предчувствие. Но он не посмел возражать и вышел из дому следом за Йоктом. Сапоги тот нёс подмышкой.

Они вышли за калитку и двинулись к соседней постройке. Дверь у неё выходила прямо на улицу, а на ней висела деревянная табличка с правдоподобно нарисованным, хоть и слегка облезлым сапогом. Мастерская, догадался Скай.

— Вдвоём с наставником путешествовал, значит?

— Да.

Вовсе не о сапогах пойдёт разговор, подумал Скай, и ему стало жутко.

— Входи. Тут я работаю. Ирек, небось, все уши тебе об этом прожужжал?

Скаю страшно не хотелось оставаться с Йоктом один на один, но что ещё было делать?

Внутри пахло чем-то кислым, едким, почти тухлым. Йокт зажёг лампу, и Скай разглядел большой чан, выточенные из дерева колодки, составленные рядком, «лапу» на верстаке, шилья, кривые ножи, толстые иглы, молотки, мотки дратвы и повсюду — кожу. И толстую, и совсем тоненькую, и большие куски, и целые кучи обрезков.

В другой день Скаю было бы любопытно всё поразглядывать и узнать, для чего то и это, но сейчас он мог думать лишь о том, как ему выкрутиться. Каждая жилка в нём напряглась до звона, как перед неравным боем.

Йокт отшвырнул ногой ворох обрезков и придвинул для Ская чурбан, а сам встал к верстаку и принялся рассматривать его сапоги.

— Садись. Хорошая работа… не велики они тебе?

— Немного.

— Ну-ну. Где ж ты их так измочалить умудрился?

Скай пожал плечами. Он сидел прямо рядом с лампой, и от этого было неспокойно.

— Я ведь долго шёл…

— С самой Рдяницы? Что ты так смотришь? Все вы, южане, кто к нам приходит, с мест снялись из-за Проклятых. Из-под Эйнатар-Тавка видал, сколько народу на север подалось?

Скай не знал, что ответить. Он сцепил пальцы в замок и зажал ладони между колен, чтобы не заметно было, как они дрожат.

Йокт усмехнулся.

— Не видал. Не был ты в Эйнатар-Тавка. На западной дороге за год такие добрые сапоги не угробишь.

Он положил сапоги на верстак, уселся на чурбан напротив и принялся набивать трубку.

— Скажи-ка, Вейтар из Фир-энм-Хайта, кой бес тебя погнал прямиком через Великий лес?

— Я шёл за наставником.

— Наставник твой что, не в своём уме? Что он за человек, что Великий лес ему милее людского жилья?

Скай не ответил. Он чувствовал себя как мышь в мышеловке, но принудить себя соврать не мог.

Какое-то время Йокт молчал, пыхтя трубкой.

— Ну хорошо, — заговорил он наконец тихо и мрачно. — Напрямик спрошу. Ирека-то ты, может, и провёл, но мне не тринадцать зим, и не люблю я, когда меня обманывают. Думаешь, по тебе не видно, что ты из высокородных? Много ты рыбаков видал в таких сапогах да при мече? Или тебя в рыбацкой лачуге научили так себя держать, будто ты предводительский сын?

Скай вскочил. Ему хотелось выть от ужаса и унижения, на край света сбежать — но куда сбежишь без меча? А хуже всего, что он стоял сейчас перед Йоктом в одежде Арвейка. Хуже, чем голый!

— Ты прав. Я тебя обманул. Я… не должен был входить в твой дом. Я сейчас же уйду…

— Ну уж нет, — громыхнул Йокт так, что в лампе затрепетало пламя. — Никогда ещё про меня не говорили, что я выгнал гостя за порог, точно собаку! Ты ел со мной один хлеб и зла мне не сделал, но я хочу знать, кого укрываю под своей крышей. Если ты из высокородных и попал в беду, — продолжал он совсем тихо, — если тебя ищут, скажи. Может, покумекаем да и сообразим, как тебе помочь.

Скаю понадобилось время, чтобы совладать с голосом.

— Спасибо, господин, — произнёс он наконец, — но ты мне ничем не поможешь. Ты и так больше сделал, чем… — он с трудом проглотил комок в горле и вытолкнул из себя слова, мучительные, как старые занозы: — Никто меня не ищет. Меня изгнали. Так что неважно теперь, какого я был рода… Ты не бойся, господин, — добавил он отчаянно, посмотрев наконец Йокту в лицо, — даю тебе слово, я не убийца, не вор, не безбожник, не клятвопреступник. А изгнали — потому что мой наставник — колдун… А ведь если бы не он, Проклятые бы все Яблоневые равнины кровью залили… А они…

Он почувствовал, как закипают в глазах злые слёзы, и стал смотреть на железную «лапу».

Повисло молчание, но оно больше не душило. Без страшной тяжести бесчестного обмана ему стало легче дышать. Камень, который он спрятал под рубахой, толкался теплом, будто говорил: ну вот, теперь ты всё сделал как надо.

Йокт выпустил изо рта облачко табачного дыма и покачал головой.

— Да, слыхал я, что у вас на юге до сих пор по Прежнему Закону живут, а не больно-то он мягок. Но чтоб ребёнка изгнать...

— Я не ребёнок, — проворчал Скай.

Они с Йоктом посмотрели друг на друга и улыбнулись.

— Знакомые речи. По сто раз на дню их слышу, — сказал Йокт насмешливо. Глубоко вздохнул, встал с чурбана и хлопнул Ская по плечу. — Ну а мне-то что за дело до южан? Живи в моём доме спокойно. Ты только с Иреком и малышами про изгнание не говори — где им понять. А Ирек хоть парень и здоровый, ума у него столько же, сколько у Веснушки.

Скай кивнул. Он и сам заметил, что Ирек чересчур ребячлив для своих тринадцати зим. В Фир-энм-Хайте его бы застыдили совсем, особенно мальчишки.

Первое, что сделал Скай, вернувшись в дом, — опоясался мечом. Без намерения обидеть хозяев, просто так ему стало гораздо спокойнее. Потом он ушёл на задний двор и долго сидел там один, глядя на кур и розовеющее небо. Откровенно говоря, он просто прятался от Ирека — не хотелось на бесконечные вопросы отвечать.

Вместо Ирека пришли Вихор с Веснушкой, робкие и любопытные. Вихор потоптался, смущённо шевеля пальцами босых ног, и наконец попросил:

— Можно мне подержать немножко меч?

Скай кивнул. Когда он был помладше, постоянно выпрашивал меч у Вайсмора и у двоюродных братьев. У отца просить не решался.

Вихор взял меч обеими руками, сияя от восторга.

— Тяжёлый! — сказал он шёпотом, а Веснушка добавила:

— И красивый.

Закатное солнце играло на клинке.

— Он тебе от отца достался?

— Нет. От старшего брата.

— Он сейчас на войне?

Скай посмотрел по очереди в их серьёзные глаза, не зная, как лучше ответить таким малышам, да ещё иноверцам.

— Он… у Имлора. Он умер. Не в эту войну, в прошлую. Вы, наверно, её и не помните…

— Нам бабушка рассказывала, — возразила Веснушка и кивнула на Вихра. — У него на той войне тоже умер брат.

— Вот как… — Скай смутился. Он не знал, что сказать.

Вихор со вздохом вернул ему меч.

— А какой он был?

— Кто?

— Твой старший брат. Расскажи про него.

— Вайсмор-то? Он был… смелый. Добрый. С каким хочешь оружием управлялся. И весёлый. И…

Но как расскажешь про тысячи мелочей, которые были ему так дороги? Как целую память о человеке уместить в несколько слов?

После ужина все собрались вместе. Зажгли плошки с маслом, и при их рыжем свете бабушка принялась штопать Скаев плащ, а Лайяр, Тойт и Саанья занялись какими-то домашними делами.

— О Проклятых на юге все уже слышали, — сказал Ирек мрачно. — О битве в Рдяницу… И что в Йенльянде совсем беда. Ты бы знал, как все всполошились, когда огни зажглись! А потом народ с юга повалил, я их сроду столько не видел…

— Многие домов лишились.

— Да. Ну, мы делаем что можем. Видел — ров роем, стену будем ставить. И ополчение созывают… А ты, значит, всё своими глазами видел? Расскажи!

Скай рассказал как сумел, длинно и сбивчиво. Про то, как стражники ему не верили, и как Хермонд не хотел пускать его в битву, и как он едва не свалился с перепуганного Злыдня, и как на поле боя оказался без меча и с чужим щитом. О сигнальном огне, о заклятьях Колдуна, о Проклятых и о том, как ужасно было оказаться пред ними. Потом и о Хиллодоре пришлось рассказать, и о крепости с мертвецами. Только про изгнание, про Звезду Тишины и про Сокрытую Гавань он промолчал.

Наконец все легли спать. Скай и Ирек лежали рядом на полатях. От печи шло тепло, славно пахли сушащиеся на нитках грибы, но сон всё не шёл. Скай лежал и смотрел в темноту. В голове у него всколыхнулось разом столько тяжкого, тошного, страшного, что хоть вой.

Ирек тоже беспокойно возился и пыхтел.

— Эй, — прошептал он наконец, — ты спишь, Вейтар?

— Нет, не сплю.

Ирек тоскливо зашмыгал у его плеча.

— Если… может, они и не нападут вовсе, но если… А отец на Востоке… Дядя Йокт ведь не пустит меня сражаться? А, как ты думаешь?

Не пустит, конечно, и будет прав, подумал Скай мрачно. Но вслух он сказал:

— Если Всякое может быть.

— Да… Я подумал: может, если пойду в ополчение и мечом научусь владеть…

— Этому за неделю не научишься, — бросил Скай, но прозвучало это высокомерно. — Я с пяти зим учусь, а и то…

— Хотел бы и я так же, — завистливо вздохнул Ирек. — Как ты. В настоящий бой, чтобы все увидели… Чтобы… приключения всякие… Ничего не бояться, и чтоб никто не указывал…

Скай и сам не знал почему, но от этих слов вскипел, как от самой настоящей оплеухи.

— Да что ты про меня знаешь! — яростно прошептал он. — Ты не знаешь, какой я трус! И каково это, когда они бегут на тебя… никакого геройства нет, только страшно… Если бы ты видел, ты бы… Они Квиара на куски разорвали! На куски! а ты…

«А тебе уже тринадцать зим! — сказал ему в ухо голос Хермонда. — Пора тебе повзрослеть».

Скай не выдержал и отвернулся. Натянул лоскутное одеяло до подбородка и стиснул зубы.

Ирек ничего не ответил. Но ещё долго вздыхал и ворочался с боку на бок.


*   *   *

Скай боялся, что задел Ирека всерьёз, но первое, что он услышал утром, был Иреков голос, громкий и весёлый, как всегда:

— Вставай давай, а то всё проспишь! Ну? Мы с дядей придумали! Как тебе попасть в Н'ганнэн-Тор!

От этих слов весь сон со Ская слетел. Он рывком села на полатях и увидел, что ещё очень темно. На столе опять горела плошка с маслом, а Ирек тряс его за плечо, готовый взорваться от нетерпения.

— Ты вчера говорил, что тебе в Н’ганнэн-Тор надо, чем быстрее, тем лучше. Умвел Клочок сегодня на ярмарку туда поедет. В Н'ганнэн-Тор! Телегу грузит. Дядя Йокт его попросил взять тебя, он ведь всё равно один едет…

— Ну?

— Что — ну? Согласился!

— Вот здорово! — обрадовался Скай. — Спасибо! Вы мне знаешь как помогли?

— Да что там. Пошли лучше собираться…

Скай умылся из бочки, стоявшей возле крыльца. Ночь была холодная, и от воды горело лицо. Солнце ещё только поднималось, а городишко уже ожил. Скрипел колодезный ворот, лаяла собака, а женщина прикрикивала на неё. Скай глубоко вздохнул. Не верилось, что ему наконец повезло, и совсем скоро он окажется далеко отсюда.

За порогом его поманила Тойт.

— А ну-ка поди сюда. Погляди, что у нас для тебя есть.

Она с заговорщицким видом подвела его к одежному сундуку. На его крышке лежала поддёвка. Шерстяная, коричневая, какие взрослые мужчины носят. Рядом лежал его старый плащ, теперь уже не синий, а выгоревший и посеревший от пыли, но заштопанный так искусно, как у него самого ни за что не вышло бы. На полу возле сундука стояли башмаки.

— Бабушка плащ твой залатала. А мы отцовскую поддёвку перешили. Всё равно она ему тесная сделалась, без дела лежит… Да не стой ты столбом, накинь её скорее.

Скай подчинился. Поддёвка была просторная, тёплая. Не то что драная сарта.

— Впору? Слышишь, тётка Лайяр? Мы полночи над ней просидели, так что и не думай отказаться.

Скай и не думал — понял уже, что это бесполезно.

— Про башмаки забыл.

Скай не забыл, просто башмаки были не его. Крестьянские, конечно, но не тяжёлые, и на ноге сидели хорошо.

— Ну как? — спросил Йокт от стола, и Скай рассмеялся.

— Как нарочно на меня сшиты.

— На меня, — сказал Ирек. — Но мне не жалко, я и в старых похожу. А у тебя вон от сапог-то все ноги в мозолях…

Тут с улицы прибежали взволнованные малыши.

— Там Умвел подъехал. Ворчит, что долго…

Началась страшная суматоха. Скай торопливо опоясывался мечом, а все наперебой желали ему доброй дороги. Тойт обняла его, бабушка поцеловала в лоб, Ирек подал белый плащ, а Лайяр засунула ему в сумку пухлый свёрток, пахнувший едой.

Всех слов благодарности на свете Скаю не хватило бы. Он поклонился всем разом, низко, как кланяются королям, и побежал к телеге как был, с хиллодорским плащом в руке.

На телеге громоздилась целая гора тыкв, моркови, свёклы и репы, закинутая холстиной. Тащил её тавик, старый, но бодрый и лоснящийся, а правил сухонький старичок с лысой головой и пышной бородой, которая торчала разбойничьими клочьями во все стороны. Он кивком указал на Ская и спросил у Ирека:

— Этот, что ли, парнишка — твой важный гость?

— Ага, этот. Его Вейтаром звать.

— Ну а я Умвел, а соседи Клочком кличут — за бороду, ишь она у меня какая, — старик мелко рассмеялся и подобрал вожжи. — Ну, полезай.

— Спасибо!

Скай проворно забрался сзади на телегу.

— Я до стены и обратно, — крикнул матери Ирек, запрыгнул следом, и они уселись рядышком, свесив ноги.

Йокт, Лайяр, бабка, Саанья, Тойт, Вихор с Веснушкой — Скай пообещал себе, что запомнит их накрепко, вот такими, как сейчас, — как они стоят за калиткой и улыбаются, и машут ему руками. Он, смущаясь, помахал в ответ и прибавил беззвучно, но от души:

— Храни вас Имлор.

Ему было грустно уезжать, но грусть скоро прошла. Солнце разгоняло тучи и светило Скаю в спину, тавик шагал споро, и с каждым шагом приближался Н'ганнэн-Тор. Мальчишки провожали их любопытными взглядами, встречные желали лёгкой дороги, а какой-то здоровый бородач с вилами в руках окликнул Умвела из-за ограды:

— Эй, дед! На ярмарку?

Умвел согласно крякнул в ответ.

— А мы до вечера и не управимся. Но смотри, нагоним вас по дороге, если будете так же тащиться!

Они раскачивались на телеге, а их длинные тени тянулись вдоль дорожных ухабов. Ирек долго молчал и только расчёсывал старую царапину на руке.

— А из Н’ганнэн-Тора ты куда потом?  — спросил он наконец. — На Восток?

— Да.

— На войну? К отцу? Я сразу так подумал… Нет, ты не отвечай, просто… когда доберёшься… если там будут наши люди, в войске, отсюда, из Элирдера…

— Я не знаю точно…

— Ну я же и не точно. Вдруг. Вдруг… ты и моего отца встретишь…

Скай улыбнулся.

— Скажи хоть, как его имя.

— Рист Рысий Шаг, — заторопился Ирек. — Ты его сразу узнаешь, у него глаза такие жёлтые, как у кошки, и на левой руке вот так пальца нет. Если встретишь кого из наших мест, ты спроси, его тут все знают…

— Ладно. Если встречу его, скажу, что тебя видел.

— Ага. И что… ну, что всё хорошо у нас. Матушка больше по ночам не плачет, и Веснушка с весны не болела, и дядя Йокт уже меньше мне уши дерёт…

— Ладно, я скажу ему.

Они тем временем выехали на окраину городка, а теперь и крайние дворы остались позади. Теперь по обе стороны пестрели поля.

— Ну, вон уже и стену видно, — вздохнул Ирек. — Пора мне.

Он замешкался, будто не знал, что ещё сказать.

— Ну, прощай, Вейтар. Может, свидимся ещё.

Ирек спрыгнул в дорожную грязь. Неуклюжий и очень печальный. Скай колебался одно биение сердца, потом прыгнул следом. Зажатый в руке белый плащ потянулся за ним. Скай встряхнул его в воздухе и накинул изумлённому Иреку на плечи.

— Свидимся. Обещаю.

Скай пожал ему руку, догнал телегу, взобрался на ходу. Уселся поудобнее рядом с сумкой, откинулся на пузатые тыквы и счастливо вздохнул. Тавик бодро зарысил под гору, а когда телега поднялась на следующий холм, Элирдера уже не было видно: и позади, и впереди была только тряская слякотная дорога.
 
Глава 10.

Н’ГАННЭН-ТОР

[Свободные земли: Ваар, Западные Берега. Дорога на Н’ганнэн-Тор. Год 486 века Исхода, месяц Неверного Ветра.]

<О Начале Земли>:  10. Было их двое
в Мире огромном —
Маиррайс-князь
и с ним его Эльлаир —
Мир был их царством
весь, безраздельно.

11. Но это царство
было безмолвно,
тихо стояло,
как дом опустелый —
с крышей прогнившей
и без очага.

12. Лишь Пустота
всюду простёрлась;
земли ещё не было
и небосклона —
пел Изначальный,
о том не заботясь.

13. Маиррайс-князь
и с ним его Эльлаир
были едины
в царстве пустынном;
союз нераздельный
шесть породил
ветров могучих —
крылатых всадников.

14. Старший из них
Руйваром звался —
нравом гневлив,
грозен обликом;
неистовый рог
был ему голос.

15. Свиреп и дик —
Аррхар беснуется,
зубами скрежещет,
воет волком —
воля радует
горячее сердце.

16. Тих и ласков —
зовётся Наммаром;
всё ему мило,
всем он радостен —
добрые вести
на ухо шепчет.

17. Льёт слёзы
Гьёллар порывистый,
мечется всюду,
покоя не ведая;
что ищет — и сам
того он не знает.

18. Младших два брата,
вместе рождённые, —
точно два дерева
сплелись корнями:
гибнет одно
и другое губит.

Безвременье
Песнь о Сотворении Мира

Е
хать на телеге ему понравилось. Конечно, бросает из стороны в сторону на каждом ухабе, но всё лучше, чем тащиться пешком по грязище. Хочешь — ногами болтай, хочешь — лежи на облака смотри, а вокруг простор, и мысли от этого простора бегут неторопливо и мирно, и о дурном не думается.

К вечеру ощутимо похолодало, и Скай про себя помянул добром родных Ирека и перешитую поддёвку. Телега съехала на обочину, на высокое сухое место, к редкой рощице. Пока Умвел распрягал тавика, Скай, радуясь возможности размять ноги, сходил за хворостом. Потом они уселись у костра, и Умвел достал из холщового мешка горшок с остывшей кашей, а Скай — мясной пирог, который дала ему с собой Лайяр. Спать они улеглись сытые и довольные жизнью.


*   *   *
Следующее утро было зябкое. Под серым бессолнечным небом дорога выглядела неряшливой и унылой.

Скай помог Умвелу запрячь тавика и приготовился опять разлечься на тыквах, но старик сказал:

— И чего тебе там позади куковать? Садись ко мне.

Скай с радостью забрался на облучок. Умвел поцокал языком, шевельнул слегка вожжами, и тавик послушно зашагал вперёд.

— Смотрю, с упряжью ты умеешь управляться. Что, дома-то тавики в хозяйстве есть?

— Тавиков — нет. Я только ёлайгов седлал, но сбруя похожая…

Умвел высоко поднял колючие брови.

— Ёлайгов? Ишь ты. В наших краях их отродясь не держали. На что? Прожорливые, а поле на них не вспашешь.

— Это точно, — усмехнулся Скай, представляя, как запрягает Злыдня в плуг.

— Откуда ты, говоришь?

— Из Фир-энм-Хайта.

— Ого… Я-то, ишь, теперь дальше Лайярина не езжу, ну вот разве что ярмарка там, как нынче... Это по молодости я и в храм хаживал, в горы к аррхаритам. Бывал ты там?

Скай покачал головой.

— Высоченные они, парень, ой — костей не соберёшь, только оступись... А на юге вот не пришлось мне побывать. Как у вас там? Тоже уборка, поди? Большое у вас поле-то?

— У нас совсем никакого поля нет, — улыбнулся Скай. — У нас земля такая — трудная, потому что море рядом. Вот на равнинах — там всё что хочешь растёт.

Если Проклятые землю не изгадят, конечно, своей поганой кровью, подумал он про себя.

— Совсем поля нет? — в изумлении уставился на него Умвел. — Что ж это без поля-то?

Скай пожал плечами.

— Мы рыбу ловим. Солим, сушим — по-разному. И крабов. И морских змей — но их надо знать, как приготовить, а то отравишься. А овощи с мукой на равнинах покупаем. Мы им рыбу, они нам — овощи.

Умвел ещё долго недоверчиво качал бородой, а Скай думал: как странно, сколько есть всякого самого обычного — а Великий лес пересечёшь, и здесь эти обычные вещи звучат как диковинки. А ведь мы из одного народа и на одном языке говорим. А чужеземцев тогда как вообще можно понять?


*   *   *
На другой день Скай заметил, что в полях всё гуще мелькают деревеньки дворов в пять. Чтобы жить вот так посреди равнины безо всяких стен, нужно быть или очень смелым, подумал Скай мрачно, или очень глупым. А если Проклятые? Да от этих деревенек одни пепелища останутся. А людям на равнинах этих и укрыться негде…

На просёлках, которые вели от деревень к главной дороге, стали показываться подводы. Кто вёз кур в клетках, кто глиняные горшки, но чаще всего — овощи. К удивлению Ская, который привык считать низкородных-крестьян замкнутыми и туповатыми, люди на подводах были очень разговорчивые, громко приветствовали друг друга и желали доброй дороги. Многие знали Умвела, на Ская посматривали с любопытством. Он смущённо кивал и прикрывал плащом меч.

К полудню дорога заполнилась тяжёлыми подводами. Фыркали и ревели тавики, скрипели в грязи колёса, со всех сторон начались разговоры, к которым Скай исподтишка прислушивался. Говорили об уборке и урожае, о домашних заботах и общих знакомых, о налогах, которые покуда не выросли, но, по общему мнению, неизбежно вырастут, как всегда бывает в войну. О самой войне тоже говорили, но с каким-то поразительным для Ская легкомыслием, будто, раз она далеко, их вроде бы и не касается. Проклятые, идущие от Великой Границы, беспокоили их больше, но всё равно не так сильно, как налоги.

Да что же это, думал Скай с ужасом. Большинство из этих низкородных меча отродясь в руках не держали, а из лука если и стреляли, только на охоте. И при этом продолжают жить себе спокойно на открытой равнине, пашут, сеют, на ярмарки ездят — будто ничего не случилось. А если Проклятые — как они защитят свои семьи? Неужто они об этом вовсе не думают?..

Но тут как раз заговорили, что после Рдяницы, когда до них дошли вести о Фир-энм-Хайте и Йенльянде, некоторые оставили свои дома и подались на север, под защиту тамошних крепостей.

Скай про себя подумал, что это всяко разумнее, чем ничего не делать, но его мнения никто не разделял: все качали головами и творили охранительный знак.

— Это надо же, — подивился кряжистый старик, ехавший справа на скрипучей подводе. — Отонир их охрани… Да пусть лучше Проклятые на вертел меня насадят, чем вести своих в Волчьи леса. Там и земли-то доброй нет — чем прокормишься?

— Да и толку, — подхватил слева угрюмый парень. — Если нас Великий лес не защитит, где уж Волчьим… Если уж бежать, так на Восток сразу, а то и в Сваттаргард. Да только кто нам там обрадовался…

Но многие готовились уходить, как только Проклятые покажутся поблизости.

Вечером подводы остановились на лугу. Телеги составили рядом, тавиков стреножили и пустили пастись, а сами уселись вокруг большого костра. Расположились без спешки и суеты, повытаскивали из мешков домашнюю снедь и пустили по кругу. Скай наблюдал за ними с расположением — и раскаянием. Раньше он, вслед за Хермондом, низкородных презирал. Неотёсанные болваны, трусы, защитить себя не могут, думал он свысока.

Но люди у костра не походили на трусов или глупцов. Рассуждали толково, со стариками держались почтительно, едой делились щедро. И со Скаем делились, и он тоже, счастливый, что его так легко включили в общий круг. И не расспрашивают, не глядят подозрительно, и плевать им, насколько высок его род.

Потом, когда все улеглись спать и разговоры стихли, Скай долго лежал на спине, заложив руки за голову, и смотрел, как мигают звёзды — пушистые, как одуванчик у Белой Госпожи.

Он попробовал представить себя крестьянином. Вот он работает в поле вместе с отцом и братьями и готовится поставить отдельный дом и завести семью, как все делают. А потом случается война или приходят Проклятые и сжигают этот дом, и всё нужно начинать сначала… Он вспомнил разорённое Файгарово подворье и затосковал. Нет уж, я бы точно так не смог. Хорошо, значит, что всё-таки я не крестьянин.


*   *   *
Наутро они собрались деловито, без шуму и спешки, и поехали дальше. Старики, очевидно, рады были почесать языками, оказавшись вдалеке от докучливых детей и внуков, а Скай понемногу начинал скучать.

— Гляди, Вейтар, — сказал вдруг Умвел, показывая грязным шишковатым пальцем, — видать уже. Вон он, Н'ганнэн-Тор.

Скай от волнения даже привстал с места и чуть не потерял равновесие. Они въехали на высокий холм. Вниз стелилась равнина, квадратно-пятнистая от полей, рассечённая почти прямой дорогой, а за ней — другая, неохватная, сине-серая, похожая на скомканную ткань. Скай с замиранием сердца понял, что там море. А на берегу стоял огромный город. Больше, чем Фир-энм-Хайт и Сокрытая Гавань, вместе взятые! Он был похож на целую гору или на великанскую крепость — из-за стен, наверное. Они были не деревянные, как в Фир-энм-Хайте, а каменные, из крупных серых плит, позеленевших по углам от мха. Стены стояли грозные, ощерившиеся бойницами, с укреплениями по верху. Из-за них видно было россыпь острых крыш в весёлой рыжей черепице, крепость и знамёна. Надо всем этим кружили чайки, и Скай вспомнил, что «Н’ганнэн-Тор» значит «Птичья Скала».

Подводы покатили с холма. Черепичные крыши скрылись, а исполинские стены вырастали и вырастали, пока не заслонили собой даже море. Сердце у Ская в груди трепетало.

Городские ворота были открыты, и стражники с н’ганнэн-торским гербом на накидках (белая башня и птица на синем поле) пропускали желающих войти. Таких было полно — ярмарка ведь, и очередь продвигалась медленно. Скай всё не мог перестать глазеть на стены, на подъёмную решётку из брусьев в руку толщиной, а стражник уже спрашивал, обращаясь к Умвелу:

— Кто таков? По какому делу?

У него были воспалённые глаза и монотонный голос. Такой, словно он всю ночь не спал и теперь мается от головной боли.

— Умвел я, из Элирдера, — прошамкал старик, и тщедушный мальчишка-писец тотчас зацарапал по вощёной дощечке. — На рынок еду.

— Что везёшь? — спросил стражник безразлично.

— Да вот, как видишь, почтенный…

Тот заглянул в телегу, скользнул взглядом по тыквам, по свёкле, по Скаю, и вяло махнул рукой.

— Проезжай!

Писец сунул Умвелу глиняную печатку, а измученный стражник уже говорил следующему крестьянину:

— Кто таков? По какому делу?

Умвел тронул поводья, и тавик, видимо, ко всему привыкший, зашагал прямо в ворота. А Скай от волнения еле дышал. Он не знал, куда смотреть, так тут было людно и шумно. Скверно вымощенные улочки извивались, как змеи, и на каждом повороте скрипели вывески. Дома тесно лепились друг к другу, тоже каменные, в два и три этажа.

Попетляв в этом ущелье, подвода выехала на большую, чисто прибранную площадь. Здесь уже было полным-полно лотков и телег со всяческим товаром. Продавали и бочки, и посуду, и домотканое полотно, и ламповое масло, и мясо, и страшно дороги пряности, от которых на полплощади плыл аромат.

Умвел выбрал себе место и остановил тавика. Тот громко фыркнул, дёрнул головой, чтоб не мешали поводья, и улёгся.

— Ну, — сказал старик, улыбаясь в клочковатую бороду, — вот, значит, и приехали. Тебе здесь куда надо-то?

— В порт. Где корабли.

— Так он в той стороне. Прямо по этой улице ступай, она вниз идёт. Не заблудишься.

— Ага…

Скай спрыгнул с телеги, забросил сумку за плечо и поклонился.

— Спасибо тебе за всё, Умвел-уммар.

И пружинисто зашагал по указанной улочке. Потом не выдержал и пустился бегом, счастливый, что больше не надо трястись на медленной, скрипучей телеге. И вообще — всё, закончились его скитания. Сесть сейчас на корабль — и, глядишь, через неделю-другую ты уже на Восточных Берегах.

Улочка вильнула последний раз, обшарпанные домишки расступились, и Скай вылетел на причал. Прямо в густой запах рыбы, соли, водорослей, гниющего дерева. Причал был длиннейший, и волнолом — тоже не чета фир-энм-хайтскому, а под стать здешним стенам — из огромных серых глыб, с тяжёлой маячной башней на конце.

Было грязно. Всюду громоздились бочки и ящики, между ними блестели лужи и канавы с затхлой водой. Сушились вонючие рыболовные сети, вода вздыхала под опорами причалов, скрипело дерево, перекрикивались люди. Чайки кружили над складами, чёрными от сырости. Повсюду не прекращалась какая-то муравьиная работа: катили бочки, тащили тюки по сходням, грузили телеги. Но Скай смотрел мимо всего этого — на корабли.

С моря дул крепкий ветер, но он не стал кутаться в плащ. Коротко поблагодарил Имлора и зашагал мимо складов, телег, домишек, мимо втиснувшегося между ними неказистого трактирчика. Оттуда тянуло горелым луком, зато прямо напротив, на ящике, сидел черноволосый эльнеддан и наигрывал на тэнге. Вокруг него собралась маленькая толпа.

Эльнедданы бывали в Фир-энм-Хайте очень редко, и Скай против воли потянулся туда же — но одёрнул себя: сейчас есть дела поважнее, чем музыку слушать. Он не решался отрывать людей от работы, но поблизости как раз праздно стояла троица моряков — тоже на эльнеддана поглазеть подошли. Ская они не замечали.

Скоро я буду в Канойдине, сказал он себе, чтобы набраться смелости. Наместник, конечно, не откажется помочь — что ему стоит? И я сразу же вернусь к Колдуну. Да, я всё равно останусь безродным изгнанником, но у меня будет наставник. А это значит — хоть какая-то от меня в жизни польза, не только попусту небо коптить. Стыдно сейчас трусить!

Он расправил плечи и самым решительным шагом двинулся к троим морякам.

— Почтенные, — сказал он с коротким поклоном, — я ищу корабль, на котором можно добраться до Стальных Врат. Я вам буду благодарен за совет…

Он очень старался говорить ясно и спокойно, но слова спешили, слеплялись, прыгали и звучали довольно робко. Моряки уставились на него, как на невиданное диво, и Скай с отчаянием ощутил, как приливает к щекам жаркая кровь. В молчании вилась прихотливая и невесёлая мелодия тэнга.

— Может, вы мне укажете, почтенные, корабль, который… идёт до Стальных Врат? — повторил он совсем жалобно.

— Всенепременно укажем, отчего ж не указать молодому господину, — подмигнул ему один из моряков, старый и щербатый. — Как Излом Года минет да лёд сойдёт, тотчас и укажем.

И он захохотал, и его товарищ, молодой, со светлой кро’энхийской косой, тоже. А третий, видя, что Скай стоит в недоумении, сказал ему грубовато, с насмешливым сочувствием:

— Ты из какой аррхаритской пещеры вылез, что простых вещей не знаешь? Гибель Кораблей на дворе. Пока ветры не переменятся, ни один корабль не пойдёт к Берегу Волчьих Зубов. До самой весны. Это ж верная смерть.

Скай почувствовал, как уходит из-под ног земля. Месяц Гибели Кораблей. Несудоходное время. Как же так…

— Ни один корабль? — повторил он дрогнувшим голосом. — До весны?

Моряки больше не смеялись. Тот, с косой, дружески взял его за плечо.

— Э, как же ты запамятовал, друг?

— Не запамятовал я. Я слышал, из Н’ганнэн-Тора корабли весь год ходят.

— Так ведь не на Восточные ж Берега…

— А куда?

— На Эргуннен и на Глаз Сокола, там товары с большой земли всегда нужны. Ну и в Сваттаргард, конечно.

Скай закусил губу. Не хнычь! с яростью велел он себе. Думай, дурень! Эргуннен и Глаз Сокола он видел на картах. Это были два островка на северо-востоке, между Западными Берегами и Восточными, один другого меньше. На Эргуннене живут одни рыбаки, а на Глазе Сокола — жрецы Имлора, там стоит его главный храм. Больше Скай о них ничего не знал. Одно ему было совершенно ясно: оставаться в Н’ганнэн-Торе до весны — не выход. У него не было ни знакомых здесь, ни денег.

У меня теперь есть знакомые в Элирдере. Я могу попроситься обратно с Умвелом…

И что? Полгода просидишь у них на шее?

Или можно попробовать найти какую-нибудь работу в порту…

Жить здесь по-нищенски и с ума сходить от ожидания?

Ну а что остаётся? Сесть на корабль до Сваттаргарда, а оттуда — пойти пешком? Через Перешеек, и Кро’энхейм, и Рот’н’Марру? Я в Великом лесу-то чуть не сгинул, а тут втрое дольше идти…

Но всё-таки лучше уж идти, чем сидеть и страдать.

— На каком корабле я смогу добраться до Сваттаргарда? — спросил Скай, не давая себе передумать. — Сегодня… или завтра — чем скорее, тем лучше.

— Да вот он стоит, — старый моряк мотнул бородой на трёхмачтовик. — Ишь, грузятся. А назавтра в Арвар-Скюрт пойдут. Только, эге, торговцев-то Дастар берёт, а тебя… ты, малец, с ним навряд ли договоришься.

— Придётся мне попробовать, — упрямо возразил Скай. — Где мне его найти?

Моряк без слов указал рукой. Неподалёку, прямо посреди мостовой, стоял невысокий кругленький человек. Он был в щеголеватом камзоле, с большими залысинами и мясистым носом. И выглядел бы добродушно, если бы не орал, побагровев от натуги, на тощего мальчишку. Тот скорчился со страху, как привыкшая к пинкам собачонка. Словно никакого человеческого достоинства в  нём уже не осталось.

В груди у Ская поднялось очень сложное, сумрачное чувство. Гнев, брезгливость, жалость — всё разом. Да уж, с таким человеком разговор будет не из приятных, подумал он про себя.

Колдун. Надо помнить о Колдуне, всё остальное неважно.

— Спасибо за совет, почтенные.

Моряки заулыбались, но невесело.

— Удачи тебе, друг.

Пока он шёл к скандальному толстяку, решимость его таяла. Наигрыш эльнеддана смолк, и это показалось Скаю дурным знаком.

— Ах ты пёс шелудивый! воровское отродье! — орал толстяк густым басом, от которого мальчишка трепетал, как древесный лист под шквалом. — Я тебе сколько раз говорил: осторожнее надо, недоумок безрукий!

— Прости, господин, — начал Скай, и впервые в  жизни почтительность в его голосе была напускной. Всё в Дастаре казалось ему омерзительным, начиная от чистеньких, замшевых с шитьём, сапожек, и заканчивая толстыми золотыми перстнями на пухлых пальцах.

В одной руке — мягкой на вид, ухоженной, как у женщины, — он держал самодельную удочку и потрясал ею перед мальчишкиным носом.

— Что тебе велено было делать? А? А ты чем был, недоумок, занят? Рыбку вздумалось поудить? Ну получишь ты у меня рыбку…

— Господин, — позвал Скай погромче и поневоле отшатнулся, когда Дастар повернул к нему малиновое, безобразно перекошенное лицо.

— Что? Чего тебе надо? Ты ещё кто такой?

Первого, кто рискнул бы так заговорить с сыном Предводителя, Хермонд убил бы на месте. Но Хермонда здесь не было, и Скай заставил себя сдержать гнев.

— Мне сказали, господин, что твой корабль завтра отходит в Сваттаргард. И что ты берёшь на борт людей…

— Нет, — отрезал Дастар.

Скай моргнул.

— Нет?..

— Ещё один недоумок на мою голову. Нет, я не беру на борт кого попало, — рявкнул Дастар и смерил Ская презрительным взглядом. — Я беру торговцев, не нищих паломников.

Каждый мускул у Ская звенел от ярости, но он вспомнил Колдуна и сдержался.

— Я не паломник, — процедил он сквозь зубы. — И не торговец, но…

— Да будь ты хоть пастух овечий. Думаешь, я по тебе не вижу, что ты без полумесяца в кармане?

— У меня… нет денег, это правда, но…

— О чём тогда говорить? Проваливай поздорову.

Дастар отвернулся от него.

Скай чувствовал, как с головы до ног его обжигают волны жаркого гнева, но нужно было терпеть. Ради Колдуна.

— Но я могу… делать для тебя всякую работу… я никакой работы не боюсь…

— У меня уже есть один вшивый бездельник, — одышливо прорычал Дастар. — Ещё один мне ни к чему.

И он отвесил мальчишке звонкую оплеуху — той самой мягонькой рукой с тяжёлыми перстнями. Голова у мальчишки мотнулась, и на скуле вспыхнул белым и стал стремительно алеть след от удара.

Ещё вчера Скай недоумевал бы: да почему же этот парень терпит такое унижение, почему не защитит себя? Но сейчас он проглотил все гневные слова, которые так и рвались наружу. Надо помнить о Колдуне. Надо сдержаться.

Надо терпеть.

— Прошу тебя, господин, позволь мне объяснить. Мне…

— Убирайся, я сказал!

— Послушай, мне правда очень…

— Ты что, оглох, оборвыш? А ну пошёл прочь!

Дастар замахнулся гибким удилищем.

И тогда выдержка Скаю изменила. В глазах заплясали кровавые точки, пальцы сомкнулись на рукояти меча, клинок взметнулся, будто сам по себе, и удочка покатилась по мостовой. Разрубленная очень близко от пухлых пальцев.

Что было дальше, Скай помнил плохо. Его и Дастара держали подоспевшие моряки. Дастар багровел, брызгал слюной и вопил, тыча в Ская пальцем, но у того так колотилось сердце, что он ни слова не расслышал. Он скрипел зубами и вырывался из чьих-то рук, но, к счастью, моряки были сильнее, а потом подоспела и стража. Один стражник остался с беснующимся Дастаром, а второй крепко взял Ская за плечи и оттащил в ближайший проулок.

— Ты в своём уме, раай-сар?! А ну убери меч!

— Этот низкородный хотел ударить меня, — прорычал Скай.

— А ты чего же стражу не позвал? Имлор свидетель, ты такой же дикарь, как Дастар… Убери меч, говорю, если не хочешь его лишиться!

Скай подчинился. В висках всё ещё бухали кузнечные молоты и его трясло, но самообладание понемногу возвращалось.

Стражник смотрел на него с высоты своего роста, нахмурив брови. У него было очень молодое лицо с веснушками на носу.

— Так-то лучше. Ты что, не знаешь, что бывает тому, кто в городе на другого меч обнажит?

— Вира? — ворчливо предположил Скай.

— Вира! А может, мне тебя сразу в кандалы? Ясно ведь, что платить тебе нечем.

— Попробуй, — буркнул Скай, глядя на него исподлобья.

— Ишь ты, грозный какой… Ты пойми, раай-сар, я тебе добра хочу. Я ведь вижу, что ты издалека и непростого рода. Но здесь у нас закон для всех одинаковый.

Скай молчал. Ярость отхлынула, и на смену ей пришло отчаяние. Надо было терпеть. Надо было продержаться. Пора уж и привыкнуть, что Фир-энм-Хайт далеко, и возврата туда нет…

Стражник тяжело вздохнул.

— Ладно уж. Дастар первым ударил тебя, сам виноват. Это я ему втолкую. Ты, хвала Имлору, его не покалечил, так что иди с миром. Только мечом налево и направо не размахивай, будь ты у себя на родине хоть королевский сын. Понял?

Скай торопливо закивал.

— Ну, уговор. И Дастару на глаза ты уж не попадайся.

— Хорошо. Спасибо тебе, почтенный.

— Эльнеддану скажи спасибо, — проворчал стражник. И, уже совсем собравшись уходить, вдруг остановился: — Меч-то отцовский?

— Брата.

— Ты уж береги его.

И он ушёл, а Скай привалился к дощатой стене и стал обдумывать положение дел. Что ж, в темницу не бросят и в суд не поведут. Хорошо. Шанс попасть в Сваттаргард пошёл прахом. Плохо. Выбор теперь невелик: или застрять в Н’ганнэн-Торе на месяц, а то и дольше, или отправиться с паломниками на Глаз Сокола, а уже оттуда — в Сваттаргард.

Скай остановил наугад портового работника и расспросил, где обычно останавливаются паломники. Его отправили в гостиницу неподалёку, и он долго плутал по здешним извилистым улицам, прежде чем нашёл нужное место. Гостиница была скверная, тёмная, грязная, и толстые крысы разгуливали там по лестницам, никого не боясь. Скай, поднимаясь, отшвырнул одну ногой.

Паломники действительно были здесь. Их было человек двенадцать, все, насколько Скай мог судить, крестьяне, набожные и пугливые. За место на корабле нужно заплатить арайну пять больших лун, объяснили они. Это деньги немалые, многим пришлось копить чуть не по полумесяцу всё лето.

Они были такие бедные, что Скай постыдился спрашивать, не могут ли они заплатить за него.

Арайн их корабля, как ему сказали, проводил дни в причальном трактире, и Скай — без большой надежды — пошёл обратно. Задержался в переулке, высматривая Дастара, нигде его не увидел и только тогда вышел на причал.

В трактире было тесно, душно, шумно. Коптили толстые свечи, башмаки прилипали к лужам пива на полу. Арайн отыскался за столом, с большой кружкой в руках. Он был слегка пьян и выглядел таким же нищим, как его паломники. Выслушав Ская, он сказал коротко:

— Пять лун.

Скай снова скрутил в себе гордость и пустился в объяснения и обещания. Арайн, в отличие от Дастара, дослушал его до конца и сказал совсем без злобы:

— Не повезу я тебя за просто так, парень. Я не так богат.

Он опрокинул в себя содержимое кружки и ушёл, оставив Ская в совершенном отчаянии.

Какое-то время Скай просидел в углу за стойкой, стискивая руками голову. Что сяду я на корабль, что здесь останусь — всё равно деньги мне нужны. Но где же их взять? Что у меня есть такого, чтоб продать за пять больших лун?

Он снова и снова перебирал в уме своё нехитрое имущество: штаны, башмаки, рубаха с поддёвкой, старая драная сарта, плащ, игла и нитки, огниво, моток верёвки, старый нож, над которым Колдун всегда смеялся. Даже если всё это продать и ходить в чём мать родила, не будет пяти лун.

Если только… меч? Ну, тогда точно быть мне богооставленным предателем. Что же тогда?

Но он уже знал, что. От одной мысли ему было тошно. Он снял с плаща заколку и долго, с настоящей болью, смотрел на неё. Она была тяжёлая, серебряная, с выпуклым парусником на курчавых волнах и рогатой линией берега над ними. Кто знал — сразу понял бы, что линия эта — Прощальный утёс. Это было самое последнее, что осталось Скаю от его славного происхождения. Расстаться с ней — всё равно что руки лишиться…

Но… Колдун. Когда он очнётся, мне эта заколка и не понадобится.

А чтобы он очнулся, мне нужно попасть в Канойдин.

Мне нужен этот корабль.

Скай неловко запахнул плащ, чтобы на меч никто не таращился, и подозвал трактирщика. Это был сутулый старик с висячими усами и брезгливым лицом. Одет он был опрятно, но Скай с первого взгляда заподозрил в нём подлеца.

— Чего тебе? — спросил он без лишней приветливости. — Ну? Выкладывай поживее!

Скай проглотил колючий ком в горле.

— Подскажи, почтенный, кто здесь в городе может купить у меня… кое-что?

Трактирщик смерил Ская презрительным взглядом, точь-в-точь как Дастар.

— Смотря что продаёшь, малец.

Скай на ладони протянул заколку, стараясь не смотреть на неё.

— Серебряная, — проговорил он глухо. — Очень старая.

Глаза трактирщика заблестели по-кошачьи, и Скай велел себе окаменеть, лишь бы не отдёрнуть руку, не лишиться последнего шанса. Трактирщик взял заколку, подозрительно обсмотрел со всех сторон, попробовал на зуб, взвесил на ладони.

— Серебро, говоришь? Хм…

Скай стоял, как выпотрошенная рыба — так пусто и холодно стало у него внутри.

— Сколько ты мне дашь за неё?

Трактирщик помолчал для порядка.

— Четыре большие луны.

Скай моргнул. Слова долетали до него из дальней дали.

— Четыре? Ты шутишь? Да ведь она не меньше золотого стоит! Посмотри, какая тонкая работа…

— Скажи спасибо и на этом, — промурлыкал трактирщик. — Ни один честный торговец в Н’ганнэн-Торе не будет связываться с воришкой…

— С воришкой? — повторил Скай, и голос его так звенел, что разговоры поблизости смолкли. — Ты меня вором назвал? Да как ты… Эта вещь моя по праву рождения!

Гнев опять поднимался в нём, застилал глаза, не давал дышать. Был бы здесь Хермонд!..

Трактирщик слегка побледнел и сощурил холодные глаза. Он нагнулся к Скаю через стойку и прошипел:

— Что-то не по нраву — пошёл вон, крысёныш. Иди, иди со своим правом рождения, попробуй продай свою краденую побрякушку кому другому дороже, чем за две луны. А ко мне на порог ещё сунешься — Дарга тебя живо вышвырнет.

И он кивком указал на рослого, широкоплечего северянина, который стоял сбоку от двери, скрестив на груди руки. Он был рыжеволосый, очень угрюмый на вид. Скай вспомнил, что «дарга» по-дэйхемийски значит «медведь». И правда похож. И вышвырнуть меня отсюда ему раз плюнуть.

Видимо, опасения отразились у Ская на лице, потому что трактирщик тонко ухмыльнулся, швырнул заколку на стойку и ушёл.

Скай остался сидеть, полыхая от обиды и негодования. Вот ведь сволочь низкородная! Да ему бы язык вырвать за такие слова! Что они тут за нелюди, в этом клятом Н’ганнэн-Торе?

Но только он прав, подумал Скай и сразу сник. Я здесь чужой и выгляжу бедняком. Кто такому поверит? Кто со мной станет связываться, кроме таких же вот жуликов?

Но… всего четыре луны! Этого даже до Глаза Сокола не хватит. А если бы и хватило — а что потом? Кто меня оттуда без денег возьмёт на борт?..

Но он решительно отмёл эти сомнения. А, к бесу это всё. До острова доберусь — и ладно. Там уж как-нибудь.

Он снова зажал заколку в кулаке, поправил на плечах сползающий плащ и пошёл к другому концу стойки, где трактирщик вытирал полотенцем кружку и делал вид, что всецело поглощён этим занятием. Скай чувствовал, что на него до сих пор посматривают, но велел себе терпеть.

— Послушай…

Трактирщик дёрнул углом рта.

— Проваливай, я сказал. У меня работы по горло…

— Я согласен на пять, — отчеканил Скай и снова положил заколку на стойку, чувствуя, как бессилие выедает внутри всё тепло и радость. — Давай пять больших лун. Сейчас же.

Трактирщик мигом отставил кружку, заулыбался, щурясь по-кошачьи, и…

…и тут заколку накрыла чья-то ладонь.

— Молодой господин передумал, — сказал весёлый голос у Ская над ухом. — Серебро можешь оставить при себе. А нам лучше налей чего-нибудь — совсем в горле пересохло.

Трактирщик сделался совсем белый от злости, но смолчал. Метнул на Ская горящий взгляд и пошёл к пивному бочонку.

Скай растерянно обернулся и оказался лицом к лицу с незнакомцем. У него были чёрные волосы, остроконечная бородка и блестящие тёмные глаза. И улыбался он так широко, будто давнего приятеля встретил.

— Я сам распоряжаюсь тем, что моё, — процедил Скай.

Незнакомец нимало не смутился.

— Вот как? Ну а я сам распоряжаюсь своими монетами. И я хочу купить у тебя эту безделушку, скажем, за… два золотых. Что скажешь?

Трактирщик, как раз вернувшийся с двумя кружками в руках, при этих словах так и застыл. Его прямо перекосило от досады. А незнакомец сказал ему самым любезным тоном:

— О, благодарю, почтеннейший.

Он выложил на стойку четыре медяка, уселся на табурет, на соседний положил заплечный мешок и принялся за пиво с таким видом, будто у себя дома сидит.

Скай разглядывал его не скрываясь, стремясь понять, что это за человек — может, тоже подлец, как трактирщик? Но он не походил на подлеца. У него было подвижное, открытое лицо, насмешливо изогнутые брови, и вокруг глаз морщины — такие бывают у людей, которые охотно улыбаются. Скай посмотрел на его пыльные сапоги, на саблю, на потрёпанный плащ (он был когда-то необычного тёмно-зелёного цвета), потом — на заплечный мешок, который был странной формы, почти как… тэнг? — и наконец узнал его.

— Ты эльнеддан. Ты сегодня играл в порту, когда…

— «Когда»?

Но Скаю не хотелось вспоминать про Дастара. Вместо этого он спросил:

— Ты из Рот’н’Марры родом?

Эльнеддан стрельнул в него глазами.

— Что меня выдало?

— У тебя чёрные волосы и тёмные глаза. У нархов редко у кого так. Моего отца даже прозвали Вороново Крыло из-за волос… И кожа у тебя тоже тёмная.

— Ну уж не темнее твоей.

— У меня это просто загар, — проворчал Скай сердито. — А ты… ты слова не по-нашему говоришь.

У него и правда был рот’н’маррийский выговор. Даже красиво выходило, такие у него получались трескучие «р» и мягкие «ш».

Эльнеддан рассмеялся.

— Это надо же, какой ты наблюдательный парень. Просто находка. Да ты угощайся.

Он подвинул к Скаю вторую кружку.

— Не надо, — сухо ответил Скай. Его терпение подходило к концу. Достаточно было за сегодня унижений, чтобы ещё чьи-то насмешки терпеть. — Давай свои два золотых.

Он сунул эльнеддану свою заколку. Тот не стал взвешивать её на руке и пробовать на зуб, только сощурился, будто смотрел на что-то очень далёкое.

— Надо же… Твоя правда, работа недурная, однако… Ты уверен, друг мой, что не пожалеешь, если продашь родовое сокровище за два золотых?

Скай чувствовал, что трактирщик смотрит на него, и рыжеволосый северянин у двери тоже, и сердце  у него в груди трепыхалось, как подбитая птица.

— Не твоё дело, — сказал он. — Давай деньги.

Одно долгое мгновение эльнеддан смотрел на него очень пристально. А потом вдруг сказал:

— Нет, — и бросил заколку обратно Скаю.

— Нет? — переспросил он беспомощно. — Почему?

— Просто так. Передумал. Не буду я у тебя её покупать.

Трактирщик при этих словах желчно усмехнулся, и терпение у Ская лопнуло. В левой руке он держал заколку, но правая была свободна. Он потянулся к рукояти меча, уронил с плеча расстёгнутый плащ, запутался и едва не взвыл от ярости и унижения.

Эльнеддан сделал вид, что ничего этого не заметил. Он отпил из кружки, поморщился с неудовольствием, отставил её подальше и деловито спросил:

— Ты, я слышал, ищешь корабль до Сваттаргарда?

— Не твоё дело, — процедил Скай, рывком высвобождая из плаща руку.

Эльнеддан высоко поднял брови.

— Э, друг мой, с таким норовом как бы тебе не попасть в беду. Если ты в неё уже не попал — а иначе что бы ты здесь делал в одиночку, без полумесяца в кармане?

Скай хотел огрызнуться снова, но его отвлекла боль в руке. Он посмотрел на побелевшие пальцы и понял, что стискивает кулак так, что толстая игла заколки впилась в ладонь.

Гнев схлынул, как волна, оставив Ская опустошённым и ослабевшим. Он вытер ладонь о плащ и сказал горько:

— Никто меня не возьмёт на корабль без денег.

— Может, Дастар и взял бы, если б ты на него с мечом не набросился.

— Да этот низкородный… Его на месте убить следовало бы! Ты слышал, как он говорил со мной?!

Эльнеддан смотрел на него с великим сочувствием, как лекарь на бредящего больного.

— М-да. Соображения у тебя действительно никакого. Это ведь удача, что тебя в темницу не упекли, понимаешь ты?

— Удача? — медленно повторил Скай. — А тот стражник сказал, мне тебя следует благодарить.

Эльнеддан фыркнул.

— Разве же не удача, что из всех стражников рядом оказался тот, у которого передо мной должок?

Скай про себя позавидовал его легкомыслию. Он поднял с пола плащ, отряхнул и сказал сухо:

— Всё равно. Спасибо. Я тебе обязан.

— Ох, ерунда. И скука — аж зубы сводит. Лучше давай о деле. Верно я понял, что тебе нужно в Сваттаргард?

— Мне нужно в Канойдин, — вздохнул Скай и заколол плащ на плече. — Но я не могу ждать до весны, а пока что корабли отсюда ходят только на север.

Глаза эльнеддана заблестели.

— О, ты собираешься весь Сваттаргард пешком пройти — без полумесяца в кармане и в этих вот башмаках? А потом Рот’н’Марру?

Скаю в его словах почудилась насмешка, и он снова ощетинился.

— Да. Собираюсь. Тебе-то что?

— Видишь ли, друг мой, так совпало, что я тоже иду в Канойдин. И тоже не могу ждать до весны. Я вообще не-на-вижу ждать. У меня совершенно великолепная мысль! Знаешь какая? Я возьму тебя с собой.

Скай остолбенел, в шатком равновесии между ликованием и недоверием.

— А взамен?

— Это самое интересное, — сказал эльнеддан, страшно довольный собой. — Взамен ты пойдёшь ко мне в ученики.

Он не в своём уме? Или просто надо мной смеётся? Кто же такое предлагает первому встречному…

— У меня уже есть наставник.

— Правда? — эльнеддан выразительно огляделся по сторонам и развёл руками. — Здесь я его не вижу. И пока не увижу своими глазами, ты будешь моим учеником.

— Но я же… ничего не умею, что нужно эльнедданам.

— Ну, чему-нибудь ты да научишься, не можешь же ты быть совершенным болваном? Слушать мою бесконечную болтовню — тоже работа нелёгкая, тэнг мой носить, опять же, о, и, конечно, рассказывать мне истории! Но на дармовые харчи не рассчитывай: ленивые ученики спать ложатся голодными.

Скай не успел ни согласиться, ни возразить: эльнеддан с хлопком соединил руки и заявил радостно:

— Но посмотрим сперва, на что ты годишься. Тэнг, — он кивнул на свой заплечный мешок, — в руках держал?

— Нет.

— А тавикайру?

— Нет. Я ни на чём, кроме свирели…

— Чудно! — оживился было эльнеддан, но тут же сник. — Но её здесь достать не легче, чем тавикайру… У тебя с собой свирели нет?

— Нет. Но…

Скай пожалел, что вообще рот раскрыл, но было поздно.

— Но? — эльнеддан нетерпеливо щёлкнул пальцами. — Давай, показывай, что там у тебя.

Скай выудил со дна сумки хиллодорскую глиняную дудочку. Сейчас ему показалось, что выглядит она как уродливая детская поделка — и звучит так же. Стоило ли вообще о ней говорить…

Но эльнеддан смотрел на неё во все глаза.

— Маиррайс помилуй! Где ты её взял?.. Нет, не отвечай! Эту историю ты мне потом расскажешь. Позволишь? Э, друг мой, да знаешь ли ты, какая это редкость? Почти как встретить высокородного в крестьянских башмаках…

Он скосил на Ская насмешливо прищуренные глаза, но тот сдержался.

Эльнеддан поднёс дудочку к губам и заиграл.

Сразу стало тихо, только стулья заскрипели, когда несколько людей оглядывались на эльнеддана. Первые несколько нот были неуклюжими, неуверенными, как шаги слепого в незнакомом месте. Но потом, не успел Скай вздохнуть, как из бессвязных звуков сперва почудился, потом выступил отчётливо дикий, трепетный узор. Потом дудочка пропела соловьиной трелью и замолкла.

Люди радостно запереговаривались.

— Отменная работа, — сказал эльнеддан, глядя на уродливую дудочку с восхищением. — Да на ней же… Ну, успеется ещё. Держи, будешь мне подыгрывать.

Он вернул Скаю дудочку и вынул из мешка тэнг со смычком.

— И это тоже держи. Глаз не спускай, понял? Тут сокровища, которые стоят дороже твоей предводительской побрякушки.

Он отвернулся, а Скай взвесил мешок в руке. Больно он лёгкий. Сокровища? Любопытно, на что они похожи…

Им освободили место у очага. Эльнеддан уселся на стул, держа тэнг по-рот’н’маррийски — на колене, а Скай, чувствуя себя идиотом, устроился на скамье сбоку. Поначалу он был слишком погружён в свои горестные размышления, чтобы обращать внимание на происходящее вокруг, а теперь словно увидел всё разом. Бородатые лица в дымном сумраке, множество блестящих глаз — любопытных, ожидающих, жар от огня, облака запахов — табака, дыма, пива, пота, жареного мяса, всё смешалось так, что тошнит. А может, это от страха, потому что все смотрят на него, даже пьяные рыбаки в углу примолкли, хотя до этого громко спорили над доской для хаврикка, а приятель пытался их утихомирить.

— Давай, малыш, — тихо сказал ему эльнеддан. — Начинай с простого, что хорошо знаешь.

Скаю было стыдно до слёз позориться перед всеми. У него комок стоял в горле и пальцы сделались непослушными, как чужие. Но бежать было некуда. Скай зажмурился и заиграл самую простую плясовую. Первые ноты прозвучали в тишине, хриплые и дрожащие, яснее ясного выдающие его страх. Но потом зазвучал тэнг — совсем ненавязчиво, не заглушая дудочку, а будто поддерживая её, когда она спотыкалась. Скай вспомнил, как легко и весело было играть на праздниках в Фир-энм-Хайте, когда кругом друзья, и ошибки не кажутся смертельными, и мелодии кружатся, как люди вокруг костра.

Когда они закончили играть, руки у Ская ходили ходуном, но тошнота прошла.

— Не так плохо, как я ожидал, — сказал эльнеддан снисходительно, — хотя при дворе тебе, конечно, не играть. Переведи дыхание, и попробуем что-нибудь посложнее.

Но ничего сложнее таких же всем известных плясовых Скай наиграть не мог, и после каждой неверной ноты мелодия у него проваливалась и захлебнулась бы очень скоро без помощи тэнга.

На этот раз эльнеддан не скрывал своего неудовольствия.

— Возни с тобой непочатый край, — проворчал он, пересаживаясь поудобнее, под сдержанный одобрительный говор и шум возобновившейся потасовки в углу. — Ладно, поглядим, что ты ещё умеешь. Спой им что-нибудь, что первое в голову придёт, а я подыграю.

Скай встал, сам не зная зачем. Постоял под чужими взглядами, покрываясь липким потом. Дым щекотал ему горло, и трактир вытягивался и отдалялся, неожиданно тёмный и гулкий, как колодец. Эльнеддан смотрел на него с видимой безмятежностью, и трактирщик смотрел на него (очень злорадно), и даже пьяные рыбаки смотрели.

Он сглотнул ещё раз и запел:

— В запруде… трусливая рыба жила,
никому не делая зла…

Получилось невнятное бульканье.

— Так они ничего не услышат, — тихо сказал эльнеддан. — Вдохни поглубже и начинай заново.

Скай не мог вздохнуть. Он мял потными руками подол поддёвки и мечтал только, чтобы это унижение поскорее закончилось.

— В запруде, — начал он заново, — трусливая рыба…

Он услышал чей-то смешок в толпе и замолчал, и в тишине было отчётливо слышно, как пьянчуга в углу бормочет, стряхивая руки приятеля:

— Да поди ты… и сам что твоя рыба — только рот разеваешь…

Приятель потянул его за рукав, он боком завалился на стул, задев доску для хаврикка, и через мгновение они уже рычали, ругались и таскали друг друга за бороды.

Скай увидел в этом свой единственный шанс сбежать. Он не помнил сейчас ни о Колдуне, ни о корабле в Сваттаргард — только о том, что наконец-то трактир перестал таращиться на него в двадцать пар глаз.

Но тут кто-то из пьяных рыбаков ударился о стол, со стуком разбилась кружка, разлетелись повсюду фигуры для хаврикка, и рыжеволосый северянин наконец перестал подпирать стену.

— Тише вы, — сказал он гулко. — Мальцу мешаете.

Но рыбаки продолжали самозабвенно лупить друг друга и своего несчастного трезвого приятеля.

Дарга не стал ни пускаться в уговоры, ни потешать народ дракой. Он сгрёб пьянчугу одной рукой за шиворот, другой — за ремень и вышвырнул за дверь, точно куль с мукой. Проделал то же самое со вторым драчуном, вернулся на прежнее место у двери и скрестил на груди руки. И кивнул Скаю: всё, продолжай, мол.

Теперь сбежать было нельзя. Скай покосился на эльнеддана: тот был само спокойствие.

— Попробуешь ещё раз, друг мой?

Скай попробовал ещё раз.

— А там, на дальних берегах, — начал он, глядя поверх голов, и тотчас тэнг подхватил напев, и тонкий от напряжения голос Ская выправился:

— А там, на дальних берегах,
цветы — что камни из венца.
Как брата примут удальца
в холодных северных краях.

А там, на дальних берегах,
простор и свет, и нет преград,
конца не видно, говорят,
шири в полуденных степях.

А там, на дальних берегах,
на камни катятся валы,
на мачтах паруса белы
в гневливых западных морях.

А там, на дальних берегах, —
чего там нет? Да всё там есть.
Но всё же я останусь здесь,
 в моих отцов родных краях.

Вокруг зашумели одобрительно, а какой-то тщедушный человечек, кривой на один глаз, подскочил к Скаю сбоку и всунул ему в руки липкую кружку.

— Ничего, ничего, парень. Оно так всегда спервоначала… Эй, там, эльнеддану-то налейте!

Девушка в ярких юбках, проворно сновавшая от стола к столу с кувшином, тут же направилась к ним, но эльнеддан остановил её взмахом руки.

— Помилуй, почтенная, без вашего пива я обойдусь. Принеси мне лучше кипящей воды. И тушёного мяса моему ученику — он заслужил.

Он лучезарно улыбнулся и бросил девушке серебряную луну. Та поймала её со сноровкой, поклонилась и убежала на кухню.

Скай не чувствовал голода. Он сидел, обмякнув, и тёплое кислое пиво казалось ему очень даже вкусным.

Кривой человечек, очевидно, тоже был не привередлив.

— Пиво здешнее ему не по вкусу, ишь ты, — ощерился он, — королевских, видать, кровей. Пустым кипятком жажду заливать — что ещё за новости?

— Я над этим кипятком поколдую — сам же первый рад будешь пиво на него променять.

— Ха! Бьёмся о заклад. Мой нож против твоего.

Эльнеддан достал нож вроде бы и медленно, но непонятно, откуда, и сделал вид, будто сомневается. У косоглазого азартно вспыхнуло лицо.

— Ай, ай, хорош. С таким ножом умеючи надо управляться.

— Своими уменьями я попусту хвалиться не люблю, — сказал эльнеддан мягко. — Но если тут кто-то ещё желает воочию убедиться — милости прошу. Только дайте нам место, а мой ученик мне поможет…

Все с готовностью завопили, что да, они желают. Заскрипели подвигаемые столы, заблестели жадные глаза, и Скай сам не понял, как оказался на ногах возле толстой балки, подпиравшей потолок. Эльнеддан держал его за плечи.

— Я редко промахиваюсь, — сказал он очень тихо. — Только стой совсем неподвижно. Ну — не струсишь?

А если струшу и откажусь — что? подумал Скай лихорадочно. Не видать мне Сваттаргарда?

Он кивнул, и эльнеддан рассмеялся в ответ.

— Однако же, — сказал он, а потом: — Ну, не двигайся, понял ты?

Он отошёл от Ская — лёгкий, прямой, сияющий задорной улыбкой. Повернулся кругом, показывая зрителям нож. Потом подкинул его скупым движением, совсем несильно — нож взвился в воздух, как по волшебству. Сверкнул в дыму рыбьей чешуёй и вернулся хозяину в руку. Из правой в левую и обратно.

Потом эльнеддан повернулся к Скаю, и стало тихо. Скай вжался спиной в дерево, молясь про себя: лишь бы мне не опозориться. Лишь бы не упасть, не дёрнуться, не завизжать по-девчачьи, не…

На очередном «не» воздух колыхнулся над его макушкой, шевельнул волосы, и сразу все вокруг одобрительно зашумели. Скай скосил глаза и увидел, как дрожит тяжёлая рукоять ножа, а лезвие на треть вошло в дерево. А когда он перевёл взгляд обратно на эльнеддана, увидел у того в руках ещё несколько ножей, уже других, лёгких и коротеньких.

И опять Скай не успел испугаться, как воздух запел вокруг его плеч, локтей и колен, а потом всё закончилось.

— О, а вот и ужин подоспел, — заметил эльнеддан как ни в чём не бывало. Неторопливо вынул ножи из балки и повёл Ская обратно к очагу.

Девушка-подавальщица как раз поставила на их стол большое блюдо с тушёным мясом и бобами и маленький котелок, над которым вился пар.

— Налетай, друг мой. Ты заслужил.

И, хотя руки у Ская так ослабели, что ложка ходила ходуном, он вдруг понял, как страшно проголодался. Он был в бедняцких башмаках, в чужой одежде, он ехал на телеге между тыквами, стерпел больше унижений, чем за всю предыдущую жизнь, в него только что метали ножи — и сейчас его меньше всего на свете волновало, что о нём подумают. Он невнятно поблагодарил и набросился на еду.

Эльнеддан тем временем священнодействовал над котелком. Вынул из дорожного мешка несколько маленьких деревянных шкатулок, взял из одной щепотку сухой травы, из второй — сморщенный чёрный плод, из третьей — комок корней, которые выглядели как белёсые черви, и отправил всё это в кипяток. Из котелка поплыл заманчивый запах — мята? вишня? нет, что-то совсем незнакомое, но очень приятное.

Косоглазый человечек с любопытством потянул носом.

— Это что у тебя за варево?

— Это, почтенный, к’хет, — отвечал эльнеддан, важно помешивая в котелке. — С тем, который готовят умельцы в Рот’н’Марре, конечно, сравнения нет — но нож свой ты мне проспорил.

Косоглазый шумно выразил сомнение и со стуком поставил на их стол пустую кружку. Дождался, пока эльнеддан нальёт туда своего травяного варева, поразглядывал и понюхал, всем своим видом выражая сомнение, потом сделал маленький глоток. Помрачнел, поморщился, потом заметил, что все с любопытством смотрят на него, и махнул рукой:

— Угораздило же связаться! Знал ведь, с эльнедданами гиблое дело спорить… Забирай, твоя взяла… но не ещё налей!

Эльнеддан рассмеялся, косоглазый пустил кружку с к’хетом по кругу, и около их стола стали собираться любопытствующие. Но прежде всех остальных эльнеддан налил к’ета Скаю.

— Держи, малыш. Ты хорошо поработал.

К’хет был горячий, и Скай с непривычки обжёг язык, но всё равно было восхитительно. Походило на орехи в меду и бруснику, только лучше. Скай глубоко вздохнул и наконец почувствовал, что жив. Он согрелся, был сыт, все оставили его в покое, предводительская заколка осталась при нём, и скоро он отправится в Сваттаргард. Ему хотелось вопить от радости, но он сдержался.

К’хет закончился, всеобщее оживление поулеглось. Эльнеддан поднял тэнг к плечу и запел. Самые простые песни, всем известные, но Скай поперхнулся к’хетом и смотрел на эльнеддана во все глаза. Всё его гримасничанье, ворчливость, трескучий рот’н’маррийский выговор пропали, будто примерещились. Он играл и пел так же, как метал ножи, — будто дышал, будто ему и не приходилось прилагать никаких усилий, и смычок в руке танцевал сам по себе, легко и точно, будто клинок. В общем, неудивительно, что когда люди начали расходиться, монеты забарабанили по их столу, как градины. В основном медяки, конечно, но были и две серебряные луны. Скай и не думал, что можно за один вечер заработать такую кучу денег.

Но эльнеддана они не особенно взволновали. Он встал, с наслаждением потянулся, хрустнув суставами, и подал Скаю тэнг со смычком.

— Убери-ка. Да поосторожнее с ним — этому тэнгу цены нет. Хоть царапина на нём будет — голову откручу, будь ты хоть четырежды высокородный.

Скай бережно убрал тэнг со смычком в кожаный чехол, а эльнеддан тем временем сгрёб со стола монеты и отнёс их на стойку. Трактирщик целую вечность считал их, пересчитывал, делил, эльнеддан зевал не скрываясь, а женщины-подавальщицы ходили от стола к столу, наводя порядок.

На Ская никто не обращал внимания, и сквозь дремотную сытость он вдруг ощутил укол страха. А что, если эльнеддан передумает? С чего я вообще взял, что ему можно верить?

— Эй! как тебя там… Не заснул ещё? Идём.

Скай вскочил, спотыкаясь о стулья, и поспешил за эльнедданом.

— Меня Вейтаром зовут…

— Однако же. Ты и правда так упрям, что тебя Нарекли этим тавичьим именем?

— Оно не тавичье, — пробурчал Скай, но эльнеддан только ухмыльнулся и свернул на тесную лестницу.

Верхний этаж был разгорожен дощатыми стенами на несколько комнаток. Побольше, почище и подороже — для гостей с монетами в кошельке, а оставшаяся, длинная и узкая, как ущелье, — для всех остальных. Соломенные тюфяки лежали тут прямо на полу, от закопчённой лампы было больше чаду, чем света, и чтобы пройти в дальний конец комнаты, Скаю пришлось переступать через ноги и головы. Эльнеддан поворошил свой тюфяк ногой, расстелил поверх плащ, скинул сапоги и устроился на ночлег с самым довольным видом.

Скай его настроения не разделял. Его тюфяк был колючий и плоский, как лепёшка, в комнатке скрипели половицы и воняло грязными ногами и мышами.

— Спи давай, Вейтар, а то завтра будешь сонный, как ёлайг на морозе, — весело сказал ему эльнеддан, не открывая глаз.

— Я бы лучше на улице спал, — проворчал он.

— Ха. Эльнедданам брезгливыми быть нельзя — для ремесла негоже. Да ты не бойся, это место проверенное. Здесь почти не воруют и клопов нет.

— Зато всё мышами загажено…

— Ну что ты разворчался, как старая бабка? Смотри, как бы я не пожалел, что взял тебя в ученики.

— Ну и жалей, пожалуйста, — огрызнулся Скай против воли. — Зачем ты вообще со мной связался?

— Из жалости, конечно. Больно уж я мягкосердечен. Это, пожалуй, мой единственный недостаток…

— Из жалости?

— Маиррайсова милость, — выдохнул эльнеддан устало и скосил на Ская глаза. — Ты собрался пересечь Сваттаргард зимой, один, чуть ли не голышом и без полумесяца в кармане, и ты позволяешь первому встречному метать в тебя ножи. Сколько, по-твоему, дней ты этак протянешь?

Глубоко оскорблённый, Скай отвернулся от него и с головой накрылся плащом. Но всё равно слышал, как эльнеддан напевает себе под нос:

— В запруде трусливая рыба жила,
никому не делая зла…