История Павла Викторовича

Мимо скамеек, на которых сидели больные и их родственники, я почти бежала. Опаздывать я не умею, не люблю, но именно сегодня всё шло наперекосяк.
Сначала не прозвенел будильник, чего никогда не было, и я проспала на целых полчаса. А полчаса в моём понимании – это целая жизнь. Затем я выяснила, что кофе мне и так не видать, но отсутствие электричества во всем доме меня просто доконало. В общем, на работу я собиралась под собственное раздражение и молчаливый укор кота, который не ожидал, что я так варварски забуду вовремя положить ему еду.
В общем, в здание больницы я вбежала на десять минут позже, чем обычно. Я старшая медсестра, хотя работу выполняю разную. Кадров не хватает, бегаем с девчонками, как ошпаренные. Больные – престарелые люди, которым нужен круглосуточный уход. Люди, которые под конец жизни стали никому не нужны. Печально, но факт.

- Ириш, тут новенький поступил, определили в восьмую к Афанасьеву. Зайди потом, посмотри.
Молоденькая сестричка Юлечка протянула мне карту больного, распахивая на ходу халат, пытаясь его стянуть. Её смена закончилась полчаса назад, моё опоздание она никак не прокомментировала.

- Доброе утро, Юль, хорошо. – Я взяла карту и всё же решила оправдаться за опоздание. – Прости, что задержала тебя, утро не задалось.
Юля беззаботно махнула рукой, сонно улыбнулась и побежала к выходу.
Я пошла к своему столу, на ходу читая карту прибывшего больного. Хм, очень пожилой человек. Выписки, анамнез, причины поступления именно сюда. Козяков Павел Викторович, 1935 года рождения! Батюшки мои, отличное утро!
К обеду я дошла до восьмой палаты. Товарищ Афанасьев был на месте, как всегда широко улыбаясь смотрел на меня.

-Ириночка Владимировна, доброе утро! Вы лучик света в нашем замкнутом пространстве! – воскликнул он, быстро садясь на кровати. Он же порядочный мужчина, не пристало лежать в присутствии леди.

- Здравствуйте, Виктор Александрович, -улыбнулась я, - вижу, у вас всё хорошо.

- Вашими молитвами, дорогая моя, - привычно ответил Афанасьев и кивнул на кровать, где лицом к стене лежал мужчина. – У него не очень.
Афанасьев пожал плечами и предоставил мне право действовать, отвернувшись к окну.
Я посмотрела на нового пациента. Худое тело было прикрыто тонким одеялом, которое не скрывало торчащие лопатки и ноги, точнее кости, обтянутые кожей. Зрелище печальное, но, к сожалению, привычное для меня. В нашем лечебном пансионате и не такое увидишь. Возрастной диапазон тут от шестидесяти и выше. Редко живут относительно молодые, только те, которые совсем никому не нужны, одинокие и обессиленные.

- Здравствуйте, Павел Викторович, - тихонько позвала я, едва коснувшись его плеча.
Тело на кровати не издало никаких звуков и не пошевелилось. Но я видела, что он не спит, это подсказывало дыхание и полное напряжение всех оставшихся мышц.
Я вздохнула и посмотрела в карту. Было написано, что у пациента больные суставы и проблемы с желудком, по-другому – язва. Ничего хорошего, но не без надежды на улучшение. Остальной анамнез вполне себе удовлетворительный. Тут всё поправимо, если есть желание выздоравливать. Моя интуиция подсказывала, что здесь всё не так просто.
Я снова посмотрела на человека, неподвижно лежащего на кровати, поразмыслила и пошла к выходу.

-Хорошего дня вам, Ирина Владимировна, - сказал Афанасьев мне вслед.
Я кивнула и вышла, думая о мужчине, который абсолютно не хотел жить. Почему я подумала именно так? Интуиция. Я слишком долго работаю с больными людьми, чтобы понимать их мир. Болеть можно по-разному. В большинстве, к счастью, люди справляются внутренними ресурсами, которых им хватает на весь путь лечения. Но есть категория людей, которых физическое недомогание подтачивает изнутри, пропадает желание бороться, оттого человек просто медленно угасает.
Но Павел Викторович не подходил ни под одну из этих категорий. Этот человек меня очень заинтересовал. Я поняла, что именно сейчас я ему не смогу помочь, отложу это до вечера.
 День пролетел в суете. Только после девяти вечера я смогла оставить пост. В восьмую палату я пошла уже без карты, но взяла блокнот для заметок. В карте больного было записано всё, что должно быть там, но здесь я сама для себя хотела выяснить, что с эти мужчиной. Все процедуры ему назначены, он под присмотром девочек. Но меня беспокоило именно психологическое состояние пациента. Я заканчивала курсы психологии, потом долго училась у разных преподавателей параллельно с основной работой, поэтому знаю, о чём говорю. И потом, у меня был свой профессиональный, если можно так сказать, интерес.
Афанасьев немедленно сел в постели при виде меня, почти поклонился мне, насколько это было возможно, широко при этом улыбаясь. Потом нахмурился, кивнул на постель соседа и покачал головой.
Я внимательно посмотрела на Павла Викторовича, отметив про себя, что поза его почти не поменялась. Нет, он встаёт, делает дела, ходит в туалет, в конце концов, но потом снова ложится и отворачивается к стене. Я знаю, что девочки водили его на процедуры. Он смиренно всё принимал, но как только его оставили в покое, он отключился от этого мира.

- Пойду-ка я с Петровичем телевизор посмотрю, - сказал Афанасьев. Он надел тапки и, легко шаркая, вышел из палаты.
Тишина прерывалась голосами из коридора, звуками радио и телевизора, шагами больных, которые готовились ко сну, завершая вечерние процедуры.
Павел Викторович продолжал лежать неподвижно. Я знала, что он не спит, но тихо, почти шёпотом сказала:
-Павел Викторович, я бы хотела с вами пообщаться, если вы не против. Я хочу вам добра, поверьте. Это не праздное любопытство, мне очень хочется вам помочь.
Тишина. Ни один мускул не шевельнулся у этого человека. Я не обольщалась, знала, что будет нелегко, поэтому заранее запаслась терпением. Прикрыв на секунду глаза, я снова попробовала.

- Павел Викторович, я не враг. Ваше физическое состояние почти в норме, нужно только немного подлечиться, и всё. Понимаете, мне без вас не справится. Ваша помощь нужна мне и вашему организму. Слышите меня?
Он слышал, я чувствовала это. Но совершенно не хотел идти на контакт. Если бы я не знала, что ему можно помочь, я бы оставила всё это. Но, вопреки всему, я чувствовала, что здесь есть с чем работать. И не так всё безнадёжно, как могло бы показаться с первого взгляда. И со второго тоже.

- Павел Викторович, не сочтите меня назойливой, но мы могли бы отлично с вами пообщаться. Я понимаю, что это совершенно не моё дело, но дайте мне шанс.

Тело на кровати не шевельнулось. Я вздохнула, обдумывая дальнейшие действия.

- Вы совершенно правы, - вдруг раздался довольно сильный голос от стены, - это не ваше дело.
Я внутренне возликовала, даже не подумав обидеться на эти слова. Самое главное, что они прозвучали именно от этого человека. Лёд тронулся, поэтому я решила, что на сегодня хватит.
- Хорошо, Павел Викторович, простите, что побеспокоила вас. Я потом ещё зайду. Хорошего вам вечера и доброй ночи.
Чуть ли не вприпрыжку я выскочила из палаты и направилась к своему столу. Наскоро записав всё в свой блокнот, я настроилась на относительно спокойную ночь.

Утром, придя домой, я застала недовольного кота возле пустой миски. Если бы я не знала, что подруга покормила его вчера, я бы поверила его укоризненному взгляду и унылому выражению на наглой морде.

- Даже не думай, - сказала я ему, устало упав в кресло. – Ты сыт и доволен, не прикидывайся. А вот я очень устала, кот, имей совесть.
Кот про совесть не слышал, посему затянул привычное соло.
Я сходила в душ, просмотрела почту, накормила самого голодного в мире кота и занялась привычными делами. Про Павла Викторовича я вспомнила к вечеру. Связалась с приятелем, который мог мне помочь информацией, перечитала свои заметки, сделала некоторые выводы. На смену мне через два дня, но я решила съездить завтра. Не знаешь, какая смена выпадет, поэтому решила использовать своё свободное время.
Живу я одна, мама у меня далеко, поэтому отчитываться мне совершенно не перед кем. Мужа у меня тоже нет, потому что всё свободное время я отдаю работе. Все, кто пробовал завязать со мной какие-то отношения, быстро понимал, что перспектива быть всегда на втором, а то и на третьем плане не очень завидная. Я не обижалась, так как сама выбрала этот путь. Одиночество меня не тяготило, мне было комфортно. Друзей у меня мало, но все очень надёжные. У меня масса полезных связей, я на хорошем счету в больнице, меня уважают. Что ещё надо для счастья. Бесконечные вопросы о детях и стенания о том, кто мне принесёт стакан воды, меня уже не трогали, выработался иммунитет. Я не хамила, но отвечала так, что меня тут же оставляли в покое. От отсутствия детей я тоже не страдала. Если Богу так угодно, так тому и быть.
Поразмыслив об этом и ещё о многом, я уснула.

Утром меня разбудил звонок телефона. Димка, которого я попросила собрать информацию, отчитался, назвал меня сумасшедшей и отключился. Он привык к моим неожиданным и странным просьбам, но не удержался от ехидства.
Я позавтракала, сделала кое-какие дела и вышла из квартиры, поймав очередной укоризненный взгляд кота.
В больнице не удивились, увидев меня, они тоже привыкли.
Я зашла в палату, надеясь застать Павла Викторовича там. У него каждый день процедуры, он смиренно их принимал, что меня совсем не удивляло.
Афанасьев был на месте, широко улыбаясь. Он суетливо надевал свои тапочки, попутно раскланиваясь. Этот человек всегда был в хорошем настроении, чем просто восхищал меня. Никакие невзгоды, погода за окном, неприятные процедуры не могли вывести его и этого радужного кокона, чему я была бесконечно рада.
- Доброе утро, Ириночка Владимировна, - пропел Афанасьев, пританцовывая вокруг стула.
- Доброе утро, товарищ Афанасьев, - в тон ему ответила я и посмотрела в сторону кровати Павла Викторовича. Он был там, всё так же отвернувшись.
Услышав мой голос, он, вдруг, пошевелился и медленно повернулся. Видно было, что даётся ему это с трудом.

- Здравствуйте, Павел Викторович, - радостно сказала я и победно посмотрела на Афанасьева. Тот всё понял, улыбнулся мне в ответ и выскользнул из палаты.
Павел Викторович хмуро рассматривал меня, сложив руки на груди. Я не мешала ему, молча рассматривая его в ответ. У него было спокойное выражение лица. Глаза были такие светлые, что казались прозрачными в утреннем свете.
- Можно я сяду рядом с вами? – тихо спросила я, прервав молчание.
Он кивнул. Я взяла стул, поставила его почти вплотную к кровати и села. Некоторое время мы молча рассматривали друг друга. Его впалые щёки и бледный цвет лица делали общий вид ещё больше удручающим. Отчего-то мне стало его жаль, ибо информация, которую предоставил мне Димка, гласила, что Павел Викторович отнюдь не одинок в этом мире. Совсем другое, что общения с близкими людьми совершенно не было, и это одна из причин его пребывания в нашем пансионате.

- Павел Викторович, - нарушила я затянувшееся молчание, - вы простите меня, конечно, но я собрала о вас кое-какую информацию. Ничего такого, вы не подумайте, но вы отказывались разговаривать, а мне позарез понадобилось вам помочь.
Павел Викторович едва заметно ухмыльнулся, но глаза его оставались пустыми и больными. Отчего-то внутри всё сжалось, до того мне стало жаль этого человека, но мне необходимо было узнать причину разлада его с семьёй, только так я могла бы попытаться ему помочь. Для чего я всегда ввязываюсь в такие истории, мне самой невдомёк, но внутренне я ощущала эту потребность в себе. И когда у меня получалось прийти к какому-то положительному завершению, я дышала легко и свободно. Всё это придавало мне сил.
А когда я совсем увлекалась сказочными помыслами, мне казалось, что я совершаю какую-то миссию, посланную мне Богом.

- Павел Викторович, если вы не против, я скажу, о чём узнала, а вы взамен расскажете мне то, что посчитаете нужным.
- Хитрая какая, - вполне добродушно сказал пожилой мужчина, - но это даже интересно.
Я воодушевилась и начала рассказывать.
Димкин отчёт был кратким, но ёмким.
Была жена, которая родила ему двоих детей. Сын умер вскоре, после рождения. Супруги тяжело переживали трагедию, но продолжали жить вместе, воспитывая дочь. После семнадцати лет совместной жизни жена умерла от воспаления лёгких. Отец и дочь остались вдвоём. В конце восьмидесятых дочь, будучи уже давно замужем, прекратила всякое общение с отцом, что продолжалось до сей поры. Внуки выросли, с дедом встречи не искали.

- В общем-то, всё, - сказала я, сверяясь с блокнотом. – Недавно вы похоронили единственного друга, что, видимо, спровоцировало ваши давние болячки. Это моё мнение, - добавила я.
Павел Викторович тяжело смотрел на меня. Видно было, что он боролся с собой. Вся гамма чувств пронеслась по его лицу и осела в глазах. Мне было неуютно под его колючим взглядом, но я знала, что лёд тронулся, мы очень близки к тому, чтобы начать новый путь.

- Хм, - сказал мужчина и прикрыл глаза. – Вы неплохо поработали, видимо, но ни к чему не пришли, как выяснилось.

- Да, - кивнула я, - поэтому мне очень хотелось бы с вами пообщаться, если вы не против. Я знаю, что смогу вам помочь, хоть вы и не верите.

- Почему ты решила, что я нуждаюсь в помощи? - спросил Павел Викторович, снова прикрывая глаза.

- Я знаю это, - просто ответила я.

В палату заглянула медсестра.

- Козяков, на процедуры. Я вас жду, - проговорила она и скрылась за дверью.
Павел Викторович покачал головой и вопросительно-насмешливо посмотрел на меня.

- Поговорим позже, - сказала я и поспешно вышла.
Этот человек вызывал во мне двоякое чувство. То мне хотелось пожалеть его, прижав седую голову к груди, то побить тапком по этой же самой голове.
Решив, что на сегодня хватит, я решила заняться насущными делами. Сначала позвонила Димке, выслушала от него очередной спич, дала новое задание и отключилась.
Дома я пробежалась по комнатам, наводя относительную чистоту, попутно отчитывая кота за хулиганство. Этому зверю бывало скучно, поэтому он самозабвенно нарушал весь порядок, чтобы не скучала хотя бы я.
К вечеру отзвонился Димка с очередной порцией новостей. Он долго сокрушался, что я лишаю его личной жизни, заваливая всякими бесполезными делами. Я утешала его, обещая познакомить с приятельницей, которая одинока в своих вечерах и такая же зануда.

- Вы просто сольётесь в едином порыве, - сказала я, открывая почту, чтобы выудить оттуда новую информацию. – Она всегда рада поплакаться в жилетку и осудить несовершенство мира. Вы – идеальная пара.

- Ты злая и бессердечная женщина, - выпалил приятель и отключился.
Я улыбнулась и пометила в блокноте: познакомить Димку с подругой.

Информация содержала в себе некоторые данные о дочери Павла Викторовича. Что-то о внуках, но совсем немного.
Для начала я нашла номер телефона дочери. Её звали Елена Павловна Суворкина. По мужу, видимо. Она очень удивилась, когда я позвонила, разговаривала вполне себе доброжелательно. Голос был хриплый, но мне показалось, что это врождённое, а вовсе не возрастное. Узнав причину моего звонка, в голосе собеседницы прибавились металлические нотки. Так звучала непримиримость. Я испугалась, что Елена бросит трубку и быстро сказала:

- Елена Павловна, я прошу у вас всего минуту времени, для меня это очень важно. Мне кажется, что для вас тоже.

- Вы ошибаетесь, - прозвучало в трубке. – Время пошло.
Я глубоко вздохнула и продолжила:

- Елена Павловна, ваш отец очень болен. Но физическое состояние можно улучшить, если его душевное равновесие будет восстановлено. Понимаете?

- Душевное, - усмехнулась Елена, - ну, да. Дальше.
Я прикрыла глаза, мысленно успокаивая себя.

- Да, душевное. Понимаете, мне кажется, что он отчаялся. Я не знаю причины вашей, как бы это сказать, вражды, но думаю, что встреча с вами поможет ему восстановиться. Он…
- Не поможет, - перебила меня Елена. – Ваше время вышло.

В трубке повисла тишина, затем короткие гудки дали мне понять, что собеседница отключилась.
Разговор ничего не дал. Мне было обидно, но я не теряла надежды. На очереди были внуки Павла Викторовича, хотя я понимала, что от них мало проку, ибо они совершенно не знали деда, а он их. Но знакомство с ними так же могло послужить стартом к выздоровлению пожилого мужчины. Мне виделось, что жизнь даже в таком возрасте вовсе не заканчиваются, если есть ресурсы. А у Павла Викторовича эти ресурсы были. Всем бы на пороге столетия обладать таким дивным самочувствием. Болячки, с которыми он поступил, вовсе не в счёт.
Разговор с внуками ничего не дал, как я и предполагала, но я почувствовала их интерес. Михаил и Степан – так их звали, жили в других городах, оттого надежда на скорую встречу с Павлом Викторовичем угасла во мне, не успев загореться. Но всё не так плохо.
Ещё я надеялась на результат завтрашнего разговора с моим подопечным. Время для визита надо выбирать такое, чтобы все процедуры были пройдены, поэтому в пять часов следующего дня я уже сидела около постели больного.
Павел Викторович будто бы и обрадовался, увидев меня, но попытался это скрыть. Афанасьеву тут же понадобилось посмотреть телевизор, ибо Петрович не дремлет, снова ждёт.
Я улыбнулась ему вслед и перевела взгляд на Павла Викторовича.

- Вы готовы сегодня побеседовать со мной? - спросила я, складывая руки на коленях.
Он пытливо меня рассматривал, словно пытаясь запомнить каждую чёрточку моего лица. Я уже начала привыкать к его манере общения. О звонке его дочери и внукам, пока говорить не хотелось. Это могло спровоцировать очередной приступ апатии и помешать текущему лечению.

- О чём ты хочешь узнать? – спросил Павел Викторович, переместив взгляд на свои руки. – Моя жизнь не стоит твоего времени.

- Ошибаетесь, - возразила я. – Вы поможете нам обоим.
- Ладно, - сказал он. – Как смогу. Но имей ввиду, рассказчик я так себе.

- Я согласна, - просто ответила я и приготовилась слушать.
Павел Викторович уставился в окно, перебирая пальцами край пододеяльника. Черты лица ещё больше заострились, выдавая его волнение. Воспоминания не были самыми радужными, видимо, оттого слова давались с большим трудом. Тем не менее он заговорил.

Козяков Павел Викторович родился в богатой семье, тогда называли зажиточными. Во время войны отец погиб на фронте, мать тянула четверых детей одна. Всё нажитое добро было спрятано настолько тщательно, что все со временем забыли о нём. Все, да не все. Мать рассказала старшему сыну Павлу о том, куда отнесла самое ценное, велев потом, если что случится с ней, достать его и поделить с младшими братьями и сестрой. Павел кивал, не понимая, почему с мамой должно что-то случится, ведь она с ними, никуда не делась.
Но при очередной бомбёжке мать была смертельно ранена, находясь на улице. Сирены не работали, никаких предупреждений не было, всё произошло внезапно.
Вмиг осиротевшие дети растерялись, не зная, куда им податься. Старший Павел сам был ребёнком, но чувствовал всю ответственность за братьев и сестру, которой на тот момент не было и четырёх лет. Соседка приютила их у себя, понимая, что детям совершенно некуда идти.
После войны ребят распределили в детский дом. Им казалось, что они попали в рай, ибо еда была каждый день, не надо было по несколько раз за сутки прятаться от летящих ракет.
Пока люди поднимали страну с колен, четверо детей благополучно прожили в детском доме до совершеннолетия. Затем выпустились в новую жизнь, помогая стране своим трудом.
Первым выпустился Павел, совершенно не понимая поначалу, чем именно будет заниматься в этой жизни. Ему выдали маленькую комнатушку, оставив существовать дальше самостоятельно.
Учиться дальше Павел совершенно не хотел. Искать работу приходилось в самых неожиданных местах, ибо лишние руки в то время требовались везде.
И однажды Павел вспомнил про мамины слова про ценности, которые она припрятала в тайном месте. Павел даже сначала подумал, что ему это приснилось, но потом понял, что разговор с мамой действительно был. Только вот есть ли сейчас это самое тайное место, оставалось загадкой. Учитывая, что прошло столько времени, была война, совсем маловероятно, что есть шанс что-то там найти.
Но оказалось, что мама не обманывала. Семейное богатство действительно существовало. Павел настолько обрадовался этому, что совершенно забыл, что надо всё это разделить на четверых. Братья и сестра не знали об этом, и теперь знать не обязательно.

Через какое-то время Павел женился на лучшей девушке в округе, окружил себя людьми, которые имели вес в обществе, завёл нужные знакомства. Мамино наследство очень помогло Павлу подняться на ноги. Хороший финансовый старт и цепкий ум быстро сделали его сильным мира сего.
После смерти сына Павел ударился в очередную финансовую затею, оставив жену наедине с её горем. Потом родилась дочь, став центром вселенной для матери. Павел же покорял бесчисленные финансовые вершины, бывая дома очень поздно, оттого дочь он практически не видел. Построив свою империю, он гордился собой, своими достижениями, воспринимая жену и дочь, как приложение к себе. Неизвестно, устраивало ли это саму супругу, но никаких претензий Павел не слышал никогда.
Жена умерла, когда дочь была в нежном подростковом возрасте. Сглаживать углы и искать подход к дочери, которую практически не знал, Павел не умел, поэтому со временем они стали друг другу почти чужими.
Как только Лена закончила институт, она выскочила замуж и в считанные дни уехала из родного дома к мужу. Сколько-то времени она пыталась быть примерной дочерью, но однажды просто перестала выходить на связь, оборвав тем самым всякое общение.
Поначалу Павел плыл по течению, не заметив отсутствия дочери в своей жизни, пока случайно не узнал, что у него родился внук. Затем второй. Тогда осознание одиночества просочилось к нему в душу. Попытки наладить связь с дочерью успехом не увенчались. Про внуков и говорить нечего. Все исчезли из его жизни, будто их и не было.
Лишь какое-то время спустя Павел узнал правду. Его младший брат прекрасно помнил разговор Павла с мамой, подслушивая тогда за дверью. Он тоже поначалу думал, что ему приснилось, но внезапный взлёт брата подсказал, что всё правда. Где именно было спрятано наследство, брат не помнил, но то, что оно было общим, знал очень хорошо.
Поначалу брат решил не ворошить прошлое, но тут заболела сестра. Лечение стоило денег, но где их взять? Тогда он и пошёл за помощью к старшему брату. Павел денег не дал, мотивируя тем, что всё в деле. Но какую-то сумму на первое время выделил. Это не помогло, сестра умерла, не дождавшись лечения. После этого брат навсегда исчез из жизни Павла. Но перед поделился всей историей с Леной, которая к тому времени уже жила отдельно, и позвонил Павлу, чтобы рассказать обо всём. На прощание он сказал:
- Не держу на тебя зла, много чести. Живи сам с этим. Смерть сестры отчасти на твоей совести. Твоя дочь ненавидит тебя, ты останешься совсем один в этом мире. Вот тогда ты вспомнишь свою жену, дочь, меня, бората и сестру. Но всё так же будешь один. Прощай.

Павел Викторович замолчал. Я внимательно посмотрела на него. Испарина на лбу выдавала волнение, но общее состояние было в норме. Я понимала, что ему тяжело дался этот монолог, и подозревала, что это не всё. Но Павел Викторович отвернулся к стене и замер.
На сегодня всё. Ему нужно с этим переночевать, завтра мы продолжим. Я была бесконечно благодарна этому человеку, что не побоялся рассказать часть своей жизни.

- До свидания, Павел Викторович, - тихо сказала я. – Спасибо за разговор. Завтра увидимся.

Но на следующий день привезли экстренного больного, уделили ему максимум внимания, оттого освободилась я уже в десятом часу вечера. Заглянув в восьмую палату, я застала привычную картину. Афанасьев растёкся в поклонах при виде меня, Павел Викторович всё так же лежал лицом к стене. Улыбнувшись Афанасьеву, я вышла.

Странная штука – жизнь. Всё бежим куда-то, забывая примерить текущий день хотя бы на один бок. А потом оглядываемся, а там уже не видно ничего за количеством поворотов.
Я полночи думала о состоянии Павла Викторовича. Вот ведь человек, вызывает целую гамму чувств. Его прозрачные глаза были полны боли, за которой, однако, пряталась невосприимчивость к чужим невзгодам. Я подозревала, что всё произошедшее с ним он списывал на судьбу, причём гадкую судьбу. Своих проступков в какой-то момент не видел вовсе. Сегодня мне показалось, что он хочет быть не один. Вдруг прояснился взгляд, оттенив глаза каким-то смыслом. Сначала мне было очень жаль этого человека, потом осмыслив его повествование, я испытала брезгливость, затем снова жалость. Мне было важно узнать, что он чувствует именно сегодня, в это время, когда его жизнь очень близка к закату. Хотя, чего это я. Наша жизнь настолько непредсказуема, что не знаешь, будет ли завтра вообще.

Утром я сдала смену и помчалась домой. Нужно было завершить кое-какие дела, а потом снова навестить своего подопечного. Я привыкла доводить дела до конца, поэтому Павел Викторович так просто от меня не отделается.

Позвонил Димка, укоризненно напоминая мне о том, что я обещала ему неземную любовь с моей знакомой. Я сказала, что всё помню, но пока некогда. Димка обозвал меня неблагодарной, передал привет бедному коту, который незнамо как меня терпит, и взял с меня обещание завтра позвонить ему. Я клятвенно заверила, что всё будет и быстро отключилась. Иногда занудство Димки приводило в трепет, потому что оно помогало качественно выполнять мои поручения. Но иногда я начинала вся чесаться от его нравоучений и нытья.
В больнице я была к шести вечера. Процедуры закончены, пациенты ещё не спят.
Я двинулась к палате.
- Ирина Владимировна?
Я обернулась на голос. Передо мной стояла пожилая женщина, опираясь на палку. Проследив за моим взглядом, она сказала:

- Ногу недавно повредила, шагнула неудачно. Вы Ирина Владимировна?

-Здравствуйте. Да, это я. Чем могу помочь?
- Мой…отец здесь находится. Вы мне звонили недавно. Я Елена Павловна.

Я ахнула, прикрыв рот рукой, и обрадованно воскликнула:

- Вы пришли! Вот уж не ожидала! Я очень вам рада. Может быть сядете? Тяжело стоять ведь.
- Не суетитесь, -слегка сморщилась посетительница, - всё в порядке. Где он?

Я внимательно посмотрела на женщину, пытаясь понять, с какой целью она пришла. Словно догадавшись о моих мыслях, она произнесла:

- Пришла просто повидаться. Столько лет прошло, можно и зарыть топор войны, наверное. Кто его знает, сколько нам отмеряно на этом свете. В общем, нет обиды у меня.
Я недоверчиво моргнула.
-Помнится, по телефону вы были слегка иначе настроены.

Елена Павловна неожиданно засмеялась.

- Гляди-ка ж, ты, защитница какая, - сказала он. – Не переживайте, было время всё обдумать. Вы, девочка, свалились мне, как снег на голову, ничего другого я тогда не могла вам сказать.
Я улыбнулась в ответ, и мы направились в восьмую палату.
Афанасьев чуть из штанов не выпрыгнул, увидев меня, да ещё и не одну. Он засуетился, запутался в одеяле, пока раздавал нам поклоны, весь смутился и внезапно затих, глядя в окно. Елена Павловна снисходительно улыбнулась и вопросительно посмотрела на меня. Я кивнула в сторону кровати, на которой в привычной позе лежал Павел Викторович.

- Виктор Александрович, - обратилась я к Афанасьеву, - вы не представляете, до чего же Петрович соскучился. Там фильм начался, вам понравится.
Афанасьев оживился, заулыбался, надел свои тапки и трусцой поскакал из палаты.
Павел Викторович напрягся, услышав мой голос, но не повернулся.
- Не сегодня. Я не хочу разговаривать, - послышался его голос из недр одеяла.

- Но мы же не закончили, Павел Викторович, - сказала я. – И потом, я вовсе не одна.
- Не важно, - сказало одеяло.
- Здравствуй, папа, - вдруг произнесла Елена Павловна.
Наступила тишина. Первые секунды ничего не происходило, затем Павел Викторович медленно повернулся, устремив колючий взгляд на нас. Недоверчиво рассматривая Елену Павловну, он словно не верил, что она его дочь. Затем так же медленно сел в кровати, не сводя взгляда с дочери. Она тоже пристально вглядывалась в черты лица человека, которого не видела много лет, но который являлся её отцом. Я почувствовала себя лишней и тихонько выскользнула из палаты.

На тот момент я совершенно не предполагала, чем всё закончится. Мне оставалось только ждать, чего я и сделала.

На следующий день я позвонила знакомой, чтобы познакомить её с Димкой, иначе он смастерит куклу Вуду и с удовольствием сделает мою жизнь невыносимой. Маша с радостью согласилась провести вечер в компании Димки. Я благословила их на поход в кино и отправилась в больницу.

Афанасьев встретил меня неизменной улыбкой и поклонами, чем просто воодушевил меня. Я настолько привыкла к его пассажам, что без них эта палата просто не имела права на существование. Мы шутливо раскланялись с Афанасьевым, и он привычно выскользнул из палаты, не забыв доложить мне, что он к Петровичу.

Павел Викторович тоже себе не изменял, всё так же показывая мне худую спину и торчащие лопатки. Но сегодня эта спина не была такой напряжённой, тело было максимально расслабленно: он просто спал. Я так удивилась, что зачем-то осмотрелась по сторонам. Спать в это время нормально, наверное, но не для этого человека, как я поняла за несколько дней. Но хорошо это или плохо, пока не ясно.
Я тихонько вышла из палаты, попутно записывая в блокнот свои наблюдения.
- Добрый вечер, Ирина Владимировна, - услышала я знакомый голос.
Передо мной стояла Елена Павловна, держа под руку симпатичного мужчину примерно моего возраста.
- Вот, привела сына познакомиться с дедом, - сказала женщина. – Вы извините меня ещё раз за наше первое знакомство, но оно, как видите, не прошло даром. Миша приехал в гости, захотел встретиться.
Сказать, что я удивилась – ничего не сказать. Я и не надеялась на такой исход, честно говоря, думала, что ещё много работы предстоит. Вот тебе и психология на курсах, чего-то я упустила. Но ведь хорошо, что закончилось именно так.
- Елена Павловна, я бесконечно рада, что всё так получилось. Ваш отец спит, я только что от него. Но вы можете просто посидеть, наверняка он скоро проснётся. Всего вам хорошего, - проговорила я. Мы ещё раз друг другу улыбнулись и разошлись.
Дома я размышляла обо всём, что происходило в последние дни. Что-то никак не давало мне покоя, но я не понимала, что именно.
Кот снова раскидал мои вещи, демонстративно прохаживаясь по дверце шкафа. Он не мешал мне думать, поэтому я простила ему его выходку. И потом меня внезапно осенило. Глаза! Конечно же, глаза Павла Викторовича. Они были прозрачными, в них местами плескалась боль, даже гнев. Я заметила в них даже что-то похожее на симпатию, когда он увидел дочь через столько лет. Но в них не было любви и сочувствия. То есть, совсем не было, ни капли. Этот человек просто не умеет любить. Он умеет проживать, ценить, брать, что-то отдавать, ненавидеть. Но вот любить его жизнь так и не научила. Смерть друга подкосила его именно потому, что он был его опорой столько лет. А потом эта опора исчезла, он остался один, словно табурет на трёх ножках. Павел Викторович не любил даже себя, но ценил бесконечно, что важно. А когда нет любви, рано или поздно всё существование становится бессмысленным. Н-да.
Может и не даром курсы я прошла, кто знает. Хотя, к чему мне такой ворох мыслей в голове, ума не приложу.
Позвонил Димка. Сказал, что моя казнь отменяется, я лучший в мире пацан, а он теперь мой должник. Маша очень пришлась по душе, чему я искренне обрадовалась. Хотя, теперь они объединятся, будут кропотливо разрушать тихую гавань моего мирка, скрупулёзно докапываясь до меня со своими стаканами воды. Но это не страшно, главное, чтобы эти двое были счастливы.

Снова зазвонил телефон. Димка никак не угомонится, решив доконать меня сегодня. Но это был не Димка. Совершенно незнакомый голос позвал меня на свидание.

- Вы ошиблись номером, - сказала я, хотев уже отключиться, но голос сказал:

- Ирина Владимировна, ну что же вы своих не узнаёте, мы же почти знакомы.
Я улыбнулась. Почему бы и не поболтать с незнакомым мужчиной.
- Вот именно – почти. Я же не знаю, как вас зовут.
- Нехорошо обманывать, - засмеялся голос. -Мама же сказала утром, что меня зовут Михаил. Вспомнили?
Я вспомнила. Конечно, Михаил, внук Павла Викторовича. Вот это пассаж, однако.

- Михаил, - воскликнула я, - очень приятно. Что сподвигло вас мне позвонить.
- Я же сказал в самом начале: хочу пригласить вас на свидание, если вы не против.
- Зачем, - с чего-то вдруг кокетливо спросила я.
-Ну, во-первых, чтобы перейти на «ты». Терпеть не могу официальность с красивыми женщинами.
- А во-вторых?
- А во-вторых, мне некуда деть цветы, которые я купил для вас. Я считаю, что это веский аргумент.
- Спешу с вами согласиться, Михаил, аргумент весомый, ибо цветы я люблю.
- Тогда договорились, - радостно заметил собеседник.
Мы ещё немного поболтали, я сказала ему адрес и стала собираться на свидание.
Вот так, думала я, какие бывают в жизни повороты. Ещё вчера, образно, я не знала о существовании этих людей, а сегодня иду на свидание с мужчиной, который мне даже понравился. Это занятно.
- Вот так, кот, - сказала я питомцу, который продолжал восседать на дверце шкафа и снисходительно на меня поглядывать, - иду на свидание. Вполне возможно, что ты будешь не единственный мужчина в моей жизни. Заруби это на своём наглом и любопытном носу.
Кот смотрел на меня, словно я трава под его дивными лапами, но он именно так проявлял свою любовь.
Кто знает, может и у Павла Викторовича не всё так плохо. Вполне возможно, что я ошиблась. Может то, что плещется в его глазах и есть любовь. Вот такая, без кафтана изысканности и лицемерия, такая своеобразная…Кто знает.