Книга 3. Глава 2. Блуждание в потёмках

Странные ассоциации. Америка, 1956 год

Прасковья ушла в мир иной во сне через несколько недель после смерти Кати. Это стало еще одним неожиданным тяжелым ударом для семьи Петровских. Кирилл-мл. не находил себе места. К невыносимой щемящей тоске по матери примешивалась и все возрастающая тревога за отца.

Кирилл Родионович старался держаться и на людях был все таким же волевым и несгибаемым, но Кирилл-мл. видел, с каким трудом это ему дается. Отец и близко не подпускал к себе врачей, но когда оставался в одиночестве, все чаще хватался за сердце и горстями глотал валидол.

Однажды Кирилл случайно увидел, как отец в немом отчаянии прижимал к лицу любимую мамину шаль, пытаясь уловить знакомый аромат. Отец упорно отгораживался ото всех, даже от собственного сына, переживал свое горе в одиночку, а оно все копилось и копилось, грозя затопить его с головой.
 
Быть может, он не хотел показывать свою слабость и доставлять другим хлопот. Он, как и Лада, все реже появлялся дома, всецело погрузившись в неотложные дела, благо их было предостаточно в построенной им нефтегазовой империи.

Кирилл-мл. опять остался один. Те, кто постоянно были рядом, кому он мог довериться, навсегда покинули его. Мама, как и Катя, унесли с собой в могилу какую-то его частицу, оставив в душе невосполнимую пустоту.

Он опять остался один на один со своею тоской, болью и виной, как перед мамой, так и перед Катей за то, что не смог вовремя понять, что с ними происходит, не смог помочь, облегчить их страдания.

Он до сих пор не понимал причину безвременного ухода из жизни Кати и тех странных событий, что его сопровождали. Хотя где-то в глубине души мелькала смутная догадка, но помаячив, минуту-другую, постоянно ускользала от него.
 
Он практически не спал, каждый раз, закрывая глаза, он видел измученное лицо Кати, потухающий взгляд, при этом снова начинали болеть и чесаться глаза. Всё это повторялось изо дня в день, прочно засев в его памяти, словно нарыв, болело и мучило, не давая забыть и отвлечься.

Наконец, в очередной раз перебирая в памяти те последние минуты с Катей, ясно увидел то, что не давало ему покоя, постоянно посылая тревожный сигнал в его мозг. Тот момент, когда буквально приклеился взглядом к Катиным зрачкам, в глубине которых с удивлением и ужасом разглядел лицо своей матери. Хотя безотчетно знал, что это не она, столько было в нем злости, ярости и беспощадной ненависти.

Пугающая незнакомка с лицом матери буравила его взглядом… Как будто цепляясь за него, продиралась куда-то в самое его нутро, в самое интимное и сокровенное, прочно закрытое от посторонних глаз, причиняя при этом невыносимую боль.

Кирилл всячески старался отстраниться от этих воспоминаний, уверяя себя, что это стресс, его горе, переживания, чувство вины вызвали такие странные ассоциации в его сознании, маскируясь под истинные воспоминания. Но чем больше он упирался, тем более настойчивыми и мучительными они становились.
 
Кирилл, наконец, вынужден был признаться себе, что уже видел эти пугающие глаза, и не только в день смерти Кати, но и тогда, на суде, когда она плюнула в душу тому Кириллу, что любил ее далеко не братской любовью.

А еще каким-то внутренним зрением он видел мальчика, окруженного страшными рисунками, на которых оживали, выпрыгивая из плоского листа бумаги, те же ужасные глаза, что теперь преследовали и его. Они словно жили какой-то отдельной жизнью, насмехаясь, злорадствуя, угрожая, причиняя боль.

А по ночам ему снился один и тот же сон. Мама настойчиво стучалась в дверь его комнаты, звала, громко выкрикивая его имя, а он, в свою очередь, так же изо всех сил пытался открыть ей дверь, но ничего не получалось. Они никак не могли встретиться, хотя отчаянно рвались навстречу друг другу, но безрезультатно. А когда он решался с замиранием сердца взглянуть в дверной глазок, снова, к своему ужасу, видел те же чужие страшные глаза.

Страх прочно поселился в нем, терзая и мучая. Он больше не мог находиться в помещении, стены давили на него, не хватало воздуха, он задыхался от обреченности, еще более загонявшей его в тупик.
 
Кирилл, хотя это было небезопасно, нахлобучив капюшон и напялив темные очки, подолгу до поздней ночи бесцельно бродил по городу. Поначалу в толпе среди людей ему становилось легче, в сутолоке обыденной жизни напряжение, тревога отступали, и, пока он снова не оказывался в своей комнате, все его страхи казались такими смехотворными, надуманными и нереальными. Но облегчение длилось недолго, в какой-то момент он не мог точно определить ту невидимую границу, за пределами которой всё резко изменилось.

Вроде бы тот же город, но в воздухе повисла осязаемая угроза, ясный погожий день сменили сумерки, сильно похолодало… Проходившие мимо прохожие будто ничего не замечали, но они тоже были другими, он это чувствовал, и предчувствие его не обмануло.

Кирилл находился в самой толпе, когда прохожие один за другим стали оборачиваться с искажёнными физиономиями и угрожающим звериным рыком. А затем, отворачиваясь, как ни в чем не бывало, продолжали свой путь, всё такие же, как и большинство англичан, равнодушные, чопорные и высокомерные.

Он безотчетно старался не смотреть в отражающие поверхности: зеркала, оконные стекла, сияющие витрины супермаркетов, модных бутиков, зазывающие клиентов яркими вывесками, рекламными проспектами. Но, не удержавшись, всё же взглянул на свое отражение, вроде бы с ним всё нормально, но через мгновение увидел, как его рот превращается в звериный оскал.
 
Кирилл резко отпрянул, чуть не сбив с ног пожилую леди, извинился, мотнул головой, ощупал лицо – никаких клыков. Прохожие всё так же равнодушно обтекали его, не обращая на него никакого внимания. «Господи, показалось, опять показалось, надо успокоиться», — настойчиво твердил он себе. «Я вовсе не сошёл с ума, это просто последствия стресса».

Но как он ни сопротивлялся, в памяти всплывало подобное воспоминание, словно это уже было с ним или с тем другим Кириллом. «С каким другим Кириллом? Что ты опять городишь? Нет, мне определённо нужен психолог, а лучше психиатр». Этот немой спор с самим собой кого угодно сведёт с ума.

Чтобы как-то отвлечься, он подолгу рассматривал рекламные баннеры, пробегал глазами афиши, увешанные объявлениями, надпись на одном из которых, довольно невзрачном и потрёпанном, гласила: «Спиритический сеанс. 21:00, пятница, 13-е число. Вас ждёт незабываемое увлекательное путешествие в неведомое». Кирилл взглянул на часы: день недели – пятница, число – 13, время – 20:45, ноги сами понесли его по указанному адресу.

Спиритический сеанс

Ровно через 10 минут он звонил в дверь ничем не примечательного двухэтажного коттеджа. Дверь отворилась, и Кирилл буквально остолбенел. Его учтиво приглашала войти Афродита во плоти, высокая с точёной фигуркой, безупречными чертами лица, пушистые каштановые волосы струились по плечам, и глаза, удивительные изумрудные глаза.

Он шёл за ней, как загипнотизированный, не замечая никого и ничего вокруг. Всю жизнь его сопровождали красивые женщины: мама, Катя, Лада, и вот теперь эта таинственная незнакомка. Реакция Кирилла нисколько её не удивила, она провела его по длинному коридору к внутренней двери богато отделанной, внушительных размеров, и предложила ему присесть, вероятно, пока она известит хозяйку салона о его прибытии, и скрылась за дверью.

Кирилл обратил внимание на искусно выгравированную на двери октаграмму – восьмилучевую звезду, крестострел. Её называют Вифлеемской звездой, Рождественской звездой, возвещавшей о рождении Иисуса Христа. В православии число 8 символизирует будущее. Семь лучей – это период от сотворение мира до момента Страшного суда. Восьмой луч октаграммы означает зарождение чего-то нового, новую жизнь, которая тесно связана с духовностью. Кирилл-мл. видел этот символ на иконах их семейного иконостаса.
 
Через несколько минут, прервав его размышления, над дверью загорелась надпись «Войдите». Кирилл вошёл и снова онемел от потрясения. В центре отделанной под дерево комнаты, напоминающей деревянную избу, пропитанную запахами то ли каких-то трав, то ли ладана, в полумраке среди множества зажжённых свечей за массивным столом восседало самое безобразное существо, когда-либо виденное им в жизни.

Под чёрной бесформенной сутаной проглядывало костлявое тело, крючковатый нос нависал над тонкой линией плотно сжатого морщинистого рта. На подрагивающем заострённом, выступающем вперёд подбородке раскачивалась свисающая большая расслоившаяся бородавка с несколькими жёсткими, как проволока, волосками. На практически лысом черепе торчали отдельные клочья длинных спутанных седых волос, паутиной спускавшихся на плечи и горбатую спину.
 
Но наибольший ужас наводили чёрные провалы глазниц, из бездонной глубины которых его буравили, причиняя физическую боль, ещё более чёрные бесовские глаза. Он не мог ошибиться, это были те самые, преследующие его и во сне, и наяву, треклятые глаза, от которых он убегал, что было сил, и никак не мог убежать. Они привели его сюда, чтобы довершить начатое и окончательно свести его с ума.

С каждой минутой паника нарастала, внутри расползался парализующий, леденящий душу страх. Он застыл как изваяние, не в силах думать, двигаться, кричать, дышать. Но тут его внимание резко переключилось на множество разноцветных сияющих лучей, сплетающихся в тугой клубок, который рос на его глазах, становясь всё ярче и ярче, превращаясь в обжигающий факел, полыхающий в центре восьмилучевой зве-зды, искусно выгравированной на столе. Все восемь её лучей так же ярко полыхали, напоминая языки пламени.
 
Когда Кирилл смог оторвать взгляд от этой огненной феерии, безобразное видение бесследно растаяло, словно сгорело в пламени, языки которого вновь сплелись во множество отдельных лучиков, образовав первоначальный светящийся клубок, постепенно теряющий яркость, сливаясь с полумраком комнаты. А за столом теперь сидела та самая богиня красоты с незабываемым таинственным изумрудным взглядом.

— Да, такая красавица и мёртвого поднимет, — как-то непроизвольно сорвалось с языка у Кирилла-мл.

Зеленоглазка обезоруживающе улыбнулась. — Мне, конечно, очень лестно ваше мнение, но вы далеко не мертвы и довольно лихо справились со своим страхом.

Кирилл удивлённо поднял брови. — Что вы имеете в виду?

Девушка, всё ещё ослепительно улыбаясь, продолжила:
— Вы сумели оживить мой волшебный клубок, а такого в моей практике еще не было. Рада приветствовать вас в моей скромной обители. Присядьте, — она указала на скамью напротив.
 
Но Кирилл в каком-то оцепенении продолжал стоять.
— Кстати, пора представиться, моё профессиональное имя… Она вскинула голову, приподняла безупречно очерченную бровь. — Может быть, догадаетесь сами?

Кирилл ответил без запинки: — Ариадна. — Ну почему я не Тесей… — тут же выдал он очередную фривольность и ничего не мог с собой поделать, так она была неотразима.

— Ну вот, к вам вернулась способность здраво мыслить и даже шутить. Это хорошо, нам нужно о многом поговорить. Взгляд девушки, как и тон ее голоса, стали очень серьезными.

Кирилл, однако, почувствовал некоторое разочарование, но быстро отмел все посторонние мысли и приготовился внимательно ее выслушать. Тем более что вопросов у него было уйма.

— Присядьте рядом со мной, — девушка снова указала на скамью с противоположной стороны стола, и, заметив его замешательство, поспешила успокоить. — Я больше не выпущу ее.

— Кого вы имеете в виду? — Кирилл вскинул голову, с тревогой глядя в изумрудные глаза.

— Вы сами знаете или уж точно догадываетесь, о ком или точнее, о чем идет речь. Не надо лукавить и увиливать от ответа. Всё, что вы здесь видели вполне реально, и здесь никто не усомнится в вашем здравомыслии. Вы же этого так опасаетесь? Хватит отмахиваться от очевидного. Прислушайтесь к своему внутреннему голосу и уясните, наконец, для себя, это не выдумки, это реально.

— Что, прямо сейчас?

Она кивнула в ответ. Кирилл, скорчив недоверчивую мину, прикрыл веки... И вдруг ясно увидел ту самую незнакомку, промелькнувшую в затухающем Катином взгляде, с теми же пугающими выпученными глазами, но… с лицом его матери. Что-то не сходится…

Ариадна заметила его сомнение.

— Вы видели красивую обертку, я показала вам то, что под ней, — ее истинное лицо. Она, очередная королева теней, может принять любое обличие тех, кто особенно дорог будущему убежищу, в том числе и вашей матери, и, как ее темное отражение, видит в отражающих поверхностях лицо Прасковьи, ассоциируя с ним свою внешность.

Но на самом деле, в чем Кирилл сегодня убедился, выглядит она куда хуже и, похоже, становится еще безобразнее с каждой вновь по ее вине загубленной душой. И при этом считает себя намного лучше и прекраснее, чем ее светлое отражение.

— Она любуется красотой вашей матери, присваивая ее себе.

— Свет мой зеркальце, скажи… — усмехнулся Кирилл. — Значит, всё это не сказки?.. — в его голосе все еще звучало сомнение.

Ариадна же настаивала на своем, убеждая его научиться доверять своему наитию, верить своим чувствам и своим глазам. Она говорила, что зло очень вариативно, имеет множество лиц и предстает перед определенными индивидуумами по-разному, в зависимости от личностных характеристик, жизненного опыта, образного мышления.
 
Но видеть его истинное лицо, вынести это зрелище и неминуемые последствия разоблачения могут и способны только Избранные, к коим они с Кириллом и относятся. Это хотя и благословенное, но тяжкое бремя, которое дается только тем, кому эта ноша по силам.

— Значит, — в задумчивости проговорил Кирилл, — все странности, что происходили со мной, не плод моего воображения, всё это реально. Как и волчий оскал на моем лице и лицах некоторых прохожих, как и это уродливое, пропитанное ненавистью существо?..

— Да, верно, оно внутри вас и показывает вам своих приспешников: оборотня, что загрыз бедняжку Бетти, и тех, кого он обратил. И теперь по Бостону разгуливает бог знает сколько оборотней, жаждущих человеческой крови.

Как бы безумно это ни звучало, но Ариадна утверждала, что, если пустить все на самотек, то количество обращенных может вырасти в геометрической прогрессии. То есть тех, у кого укусы бесследно заживают, запуская при этом необратимые генные мутации, программирующие человеческий организм на самоуничтожение. Проявляться они будут не сразу, а через поколения –неизлечимыми заболеваниями, от единичных случаев до обширных пандемий, уносящих миллионы жизней.

Выжившие дадут соответствующее потомство, запрограммированное на убийство – биороботов с задатками вампиризма, оборотней, монстров в человеческом обличье. Как их ни назови, суть одна – это убийцы, причем убивающие не только мать в процессе родов, прогрызая себе дорогу сквозь родовые пути, но и всех кто подвернется под руку, потому что утолить свой голод они могут только человеческой плотью и кровью.
 
Причем интеллект этих монстров в теле человека с каждым поколением будет возрастать, направляя людскую мудрость, накопленную веками для созидания, на разрушение нашего мира. Если это не остановить, человечество ждет необратимое вырождение.

«Да, — думал Кирилл, слушая Ариадну, — похоже, она еще более сумасшедшая, чем я, это же надо такое себе вообразить». И не удержался от вопроса: — Вы действительно во все это верите?

Ариадна ответила на его скепсис прямо, без обиняков, глаза в глаза: — Я это чувствую, я это знаю, я это вижу... И очень скоро вы сами это увидите.

Кирилл уж не знал, что и думать, вернее он не хотел, а точнее, что скрывать, боялся поверить ей, чтобы окончательно не сойти с ума. Но она продолжала четко и методично вколачивать каждое слово в череду его сомнений, разбивая вдрызг выстроенную им баррикаду на пути обещанного ею прозрения.

— Процесс запущен, чем скорее мы его остановим, — чеканила Ариадна, — тем менее ужасными будут последствия. Нам придется обнаружить всех инфицированных и уничтожить. Надо быть готовыми к тому, что мы сами прослывем убийцами, потому что никто нам не поверит. За нами будут охотиться не только оборотни, но и стражи правопорядка, как сейчас за вами, но нам никак нельзя попасться, иначе всё пропало. Запомните, кроме нас и таких как, мы, противостоять оборотням и силе, их порождающей, некому.

“Значит, найти и уничтожить, — голова Кирилла шла кругом. Час от часу не легче. Пусть даже она права и человечеству действительно грозит масштабная катастрофа, но убивать… Выходит, и этого минотавра, как она там его назвала, биоробота по совместительству, оборотня-монстра без волшебного клубка Ариадны не завалить».

Так, пытаясь снова спрятаться за шутливыми бравадами, Кирилл с восхищением наблюдал, как оживал волшебный клубок Ариадны, сотканный из множества прозрачных нитей. Как они, пронизанные пульсирующим светом, наливаясь изумрудом, приходили в движение, причудливо переплетаясь в зависимости от настроения своей зеленоглазой феи.
 
«Хоть я и не Тесей, почему бы этим послушным хозяйке волшебным ниточкам и в этот раз не указать нам верный путь, чтобы не пришлось убивать ни в чем неповинных, ничего не подозревающих людей, в кого бы там они не превратились». И уже вслух предложил:

— А если найти способ замедлить или даже предотвратить мутацию, так сказать, в зародыше… Тогда нам не придется становиться убийцами.

— Да, но неизвестно, когда генетика достигнет такого уровня развития, возможно, через десятки лет или того больше, а нам нужно действовать уже сейчас. Промедление смерти подобно. Простые смертные ни о чем не подозревают. Вся ответственность лежит на нас с вами и таких, как мы.

«Вот именно, не подозревают, ни в чем не повинные люди, попавшие под раздачу». С этим Кирилл никак не мог согласиться.

— Значит, надо найти способ попасть в будущее и, кажется, я знаю, как. И он рассказал о сеансе гипнотерапии, о временном портале, временных параллелях и параллельных мирах.

Ариадна знала об этом, считывая информацию с его сияющего, мощного, обжигающего биополя, причём тратила на это гораздо больше сил. Кроме того, она испытывала при соприкосновении с его аурой физическую боль, как от ожога, такого с ней ещё не бывало.

Да, обычно после очередного сеанса она уставала, чувствовала себя опустошенной, отдавая часть своего энергетического запаса, но физической боли не испытывала ни разу. Возможно, не она тратит много энергии, а это он переполняет ее своей, в избытке недоступном ее ресурсам, таким образом, обжигая и причиняя боль.

Кроме того, он усомнился во всем, о чем услышал сегодня от нее, но ни разу не поинтересовался, откуда она столько знает о его матери. Выходит, он подспудно считывает информацию и с ее биополя. Это озадачивало ее и пугало, но она постаралась отогнать от себя эти мысли и уверенно продолжила излагать свои доводы:

— Прежде чем говорить о будущем, нам нужно справиться с настоящей угрозой. Я обладаю способностью видеть истинное лицо человека, его душу, могу найти и выманить то, что прячется в нем. Я увидела силу, растущую внутри вас, темную, древнюю, веками рвущуюся на свободу, жаждущую вселенского разрушения и хаоса, от которой не спастись никому, из-за которой весь наш мир полетит в тартарары. Нам нужно быстрее начать действовать, используя все возможные варианты для спасения вас и всех тех, кто еще не обращен, чтобы прекратить распространение этой неизвестной еще человечеству заразы.
 
Кирилл внимательно слушал, но всё еще не решил, как относиться ко всему услышанному и увиденному сегодня. Если честно, ему бы сильно полегчало, если бы кто-нибудь сейчас потряс его за плечо, и он, наконец, проснулся. И в то же время он не мог отрицать реальности всего происходящего сегодня в этой странной комнате с этой прекрасной зеленоглазой феей.

Кроме того, ему казалось, что нечто подобное с ним уже было, что-то всплывало в памяти, но быстро ускользало. Его взгляд постоянно возвращался к символике, выгравированной на столе. Он видел… Да-да, он видел эту восьмиконечную звезду, выгравированную на столе, давно, когда-то давно. Это воспоминание пришло к нему как вспышка, такое яркое, что слепило глаза.

Он снова увидел факел, полыхающий в центре восьмилучевой звезды, пламя распространялось по контуру, окаймлявших ее восьми лучей, ослепительно ярко алеющих в местах их пересечения. Нет, это не огонь, это сияние, поднимающееся ввысь, словно крепость, сотканная из света.

Да-да, именно крепость. Он не знал, почему так уверен в этом, ведь кроме столба света ничего невозможно было рассмотреть. Но это знание пришло так же внезапно, как и слепящая вспышка непонятно откуда взявшихся воспоминаний, как и невыносимая боль.
 
Он сидел, зажмурившись, плотно прикрыв ладонями глаза. Боль была такой, как будто ему плеснули в глаза серной кислотой. А когда попытался разлепить прочно сомкнутые веки, перед глазами расплывались разноцветные круги, наиболее яркие в центре, постепенно бледнеющие и медленно исчезающие по периферии, с ними исчезала и боль.

Зрение медленно возвращалось к нему, но, закрывая глаза, он снова видел яркий столб света, но уже откуда-то издалека, свет не гас, а отдалялся, снова возвращаясь в укромные уголки его памяти. Вместе с этим пришло облегчение, словно ничего и не было, словно он наконец проснулся и с облегчением осознал, что это сон, всего лишь сон.

Но чем дальше он пытался убежать от себя, тем больше петлял и загонял себя в тупик. Его раздирали взаимоисключающие противоречия: он хотел помнить и одновременно забыть, он предпочитал знать и одновременно пребывать в неведении, он жаждал остаться и одновременно уйти, он стремился сражаться и одновременно капитулировать. Его будто рвали на части, кто-то очень не хотел его прозрения, нашептывая на ухо контраргументы.
 
Ариадна заметила, как взгляд Кирилла застыл на октаграмме, как будто он что-то понял или вспомнил, на его лице отражалась гамма чувств. Она догадывалась, что с ним происходит, на его лице явственно отражалась напряженная внутренняя борьба между двумя непримиримыми противоречиями, его светлым и темным началами. Ни одна из них не перевешивала, они были равноценны, две половинки одного целого, настолько разные, что не могли мирно сосуществовать друг с другом. Каждая не раз пыталась доминировать, но безуспешно.

В каждом человеке всегда присутствует и хорошее, и плохое, но что-то обязательно перевешивает, определяя человеческие поступки и дальнейшую судьбу. Равновесие в данном случае губительно и в конечном итоге может привести к диссоциативному расстройству личности, раздвоению личности или вовсе свести с ума.

Но Кирилл не был обычным человеком, Ариадна поняла это сразу, как только увидела. Его аура будто пульсировала, ярко вспыхивала и гасла, слепящее сияние перемежалось с непроницаемой чернотой. Ей было очень трудно считывать его, она видела только то, что он, сам того не осознавая, позволял ей увидеть.
 
Когда он отключался, как сейчас, полностью погружаясь в свой внутренний мир, окруженный плотным коконом мерцающего сияния, он был непроницаем для любой, даже самой сильной магии. По крайней мере, Ариадна о такой не знала, хотя ее способности в этой сфере деятельности, можно сказать без ложной скромности, превосходили многих.

Потому она должна была признать, что никак не сможет повлиять на исход внутренней борьбы, происходящей в сознании Кирилла. А происходило что-то очень важное. Это неведение, как и ее вынужденное бездействие, может быть очень опасным, так как она не знала, кто будет перед ней после того как он откроет глаза – его светлое начало или темное.
 
Ариадна надеялась на силу октаграммы, призывая к себе на помощь силы планеты Марс. Эта символика помогала не только в обретении магических способностей, развитии и усилении их, в управлении своей судьбой, но еще и в познании параллельных миров и реальностей. Эта же символика защищала от энергетического вампиризма, от негативных магических влияний других людей и сущностей.

Ариадна надеялась, что эта защита, этот оберег, вера в его магическую силу поможет созданию и укреплению барьера, препятствующего воздействию чужеродной энергетики, той, что внутри Кирилла.

Дело в том, что Ариадне приходилось действовать на ощупь, продвигаться по миллиметру, неосознанно он не пускал ее. Приходилось миллиметр за миллиметром пробиваться через плотное кольцо обжигающего сияния.
 
Она чувствовала, что с каждым шагом, приближающим ее к цели, она слабеет, а защитный барьер все еще остается хрупким и ненадежным. Нужно было достучаться до него, до светлой его половины, тайком от темной, но как это сделать, если они прочно взаимосвязаны.

Кое-что ей все-таки удалось, она поняла это, когда Кирилл наконец-то открыл глаза. Они были уже не темно-синие, почти черные, как в начале сеанса, а с сиреневым отливом, яркие, прозрачные с отсветом внутреннего огненного, все еще полыхающего жаром сияния. Ариадна вздохнула с облегчением, значит, все-таки удалось достучаться до него.
 
Кирилл неосознанно помогал ей, блокируя мощным натиском своего сияния, в том числе и живущую в нем, являясь его неотъемлемой частью, тьму, поджаривая и ослепляя ее, принося себе же нестерпимую боль. Похоже, та не выдержала столь мощного натиска и потеряла контроль над происходящим вне тела Кирилла.

Выходит, он непроницаем не только для Ариадны, но и для своей рвущейся к лидерству темной половины. Но только на время, и сколько его осталось, Ариадна не знала. Нужно торопиться. И самое первое, что должно сделать, это полностью оправдать Кирилла в суде, чтобы вернуть ему свободу передвижения и найти временной портал.

Внезапно ее волшебный клубок засветился изнутри зеленоватым светом, затем стал прозрачным, открывая взору мужчину, задумчиво стоящего у входной двери коттеджа.

— Похоже, у нас еще один посетитель, — проговорила Ариадна, обращая внимание Кирилла на нежданного гостя, и заметила, как он мгновенно встрепенулся и напрягся.