Завещание 1

глава первая
Мисс Уотсон прогуливает урок.

Мисс Уотсон осторожно раздвинула колючие ветки боярышника, загораживающие обзор, и опасливо огляделась. Опасалась она бдительной мисс Долли, видящей свой христианский долг в том, чтобы любой ценой переломить "эту дикарку, пока её дурное влияние не сказалось ещё и на сестре". Мисс Долли была их с Мэри гувернанткой, классической старой девой тридцати девяти лет,  нанятой в начале мая, когда выяснилось, что поступление сестер в школу придётся отложить ещё на год , Мэри - по слабости здоровья, она едва оправилась  после тяжёлой пневмонии, а  Сони -  по причине чрезмерной живости и  неусидчивости, делающих обучение затруднительным и малополезным. "Привейте ей хоть какие-то приличия, -  говорила, сухо поджимая губы, директриса Дуррит , - и мы возьмём её на будущий год, потому что к, собственно, знаниям ребёнка претензий нет".
И бедный папа стоял перед ней, как провинившийся школьник, и судорожно мял шляпу, не зная куда девать глаза, а Сони,  всем сердцем страдая за него, никак не могла взять в толк, в чём она собственно провинилась. Недоразумение возникло после того, как она,Сони, высказала сомнения в непогрешимости учебника, по которому готовилась к поступлению:
- Мой дедушка объяснял мне не так.
-  Глупо сравнивать какого-то дедушку и автора этого научного труда, - с лёгким презрением сказала директриса.
-  Пожалуй, -  согласилась Сони. -  Дедушка никогда не позволял себе такой самовлюблённой безапелляционности , он даже говорил, что это - признак ограниченности.
Видит Бог, она имела в виду автора учебника, но миссис Дуррит отчего-то приняла её слова на свой счёт и покрылась свекольными пятнами:
-  Мнение вашего дедушки никому не интересно, - в сердцах заявила она.
-  Вы думаете? Но ещё до Рождества за мнение моего дедушки по одному вопросу заместитель председателя кабинета министров выложил разом восемь сотен фунтов - Едва ли этот учебник стоит восемьсот.
Это была чистая правда, и, передавая суть разговора отцу, Сони рассчитывала встретить сочувствие и понимание, но вместо этого мистер Уотсон хлопнул её ладонью по затылку и назвал юным демагогом .
А вскоре была нанята мисс Долли,  и Сони своими ушами слышала: "Конечно, дура полнейшая, но дура, надо признаться, инициативная и с нужной хваткой Пусть попытается -  в конце концов, мы не можем держать Сони дома вечно, а Мэри нужны не столько  знания, сколько   житейская мудрость - её кредо покой и семья".
- Ну и пусть, - откликнулась мама.  - Хоть у кого-то в нашем роду будет нормальная семья.
Последнего Сони не поняла. Она вовсе не считал свою семью ненормальной. Да, мама не имела привычки вязать или вышивать, сидя в покойном кресле, но Сони сама не охотница до рукоделия, куда интереснее, например, ставить химические опыты или препарировать. К тому же, мама не держала кухарки, а готовила сама, уже одним этим опровергая все упрёки в неженственности. По средам и пятницам она занималась в анатомическом театре, по вторникам - в клинике, но зато каждую субботу целиком посвящала детям, и они шли в театр или в манеж, объедались пирожными и могли говорить обо всём на свете.
Папа и вовсе был обычным папой -  курил трубку, читал газеты, много писал, ходил на службу и приносил подарки. Сони знала, что папа - врач, консультант по тропическим болезням, а раньше оперировал в клинике и имел частную практику в Паддингтоне. К тому же, он считался довольно известным новеллистом. Конечно, он не был таким молодым и энергичным, как, скажем, отец Дэва Вернера или Белча, но, в конце концов, это был его  второй брак, в который он вступил довольно поздно. Сони прекрасно знала, что завтра дорогому папочке, по его собственному выражению, "стукнет шестьдесят", готовится большой приём, и  именно этому событию посвящены сегодняшние суета и суматоха, благодаря которым Сони удалось удрать из классной комнаты на задворки усадьбы.
Усадьба, кстати, сделалась собственностью Джона Хэмиша Уотсона совершенно случайно, папа неожиданно унаследовал её пять  лет назад от своих дальних родственников по женской линии, скоропостижно скончавшихся индийских колонизаторов, неприлично богатых и при жизни почти с ним незнакомых. Он всё никак не мог опомниться, чувствуя себя в собственном доме гостем. " Подумать только, земля в Лондоне!-  восклицал он, взмахивая руками от восхищения и изумления вместе. -  Настоящий кусок земли, на котором так привольно и детям и собакам". Собак было пять -  коккер-спаниэль Морти,   пудель Мэри  Коко, терьер Чарли, нечистый пинчер Арго и французский бульдог Мескино.  Но настоящую выгоду от собственного куска земли Сони почувствовал только, когда незадолго до дня своего рождения получила письмо - как всегда немногословное - от деда: "Прости, но быть на дне твоего рождения не смогу - не успеваю. Хорошо, если выберусь в сентябре, зато, может быть, надолго. Мой подарок прибудет на днях специальным транспортом. Это выродок, как раз под твой рост, но не норовистый и резвый. Зовут Котик. Мои поздравления и пожелания. Холмс."
Котик оказался низкорослым жеребчиком с примесью арабской крови - вероятно, следствием распутной жизни дедова Чёрта, белогривого воронка-шестилетки. Сони при виде него, забыв про гордую сдержанность, завизжала и полезла к бедняге обниматься. С тех пор для неё не было лучшего времени, чем утренняя выездка. Но и кроме неё она старалась использовать каждую свободную минуту для визита в стойло своего любимца - вот, как, например, сейчас.
Около конюшни, насвистывая, чистил папиного Лефевра молодой грум Микки, в нескольких шагах наблюдал за его работой дядя Стивенс, более известный как дядя Воробей, мамин близкий знакомый, очень молодой врач-офтальмолог,  порядочный насмешник, не упускающий возможности съязвить, поддеть и уколоть каждого. Довольно безобидно, но с завидным постоянством - вот и сейчас при виде Сони не удержался, замурлыкал себе под нос:
"Только ты, мой верный конь, не бросай цыгана.
Без коня цыгану жизни нет никакой".
Ну, да, смуглая темненькая Сони , действительно, напоминала цыганку, и над этим нередко трунили. Ну и что? Между прочим, кое-кто из соседей подозревал в Воробье   опасного папиного соперника, что злило и папу, и маму, и самого Воробья, но Сони же не напевала по этому поводу песенок.
Ну, и, конечно, вертелся поблизости Сайрус Данхилл, такой же смуглый и темный, хотя, в значительной степени, не от природы, а от грязи и угольной пыли - без него вообще не обходилось ни одно дело в усадьбе.
-Что, папа ездил кататься? -  спросила Сони, игнорируя дядю Стивенса.
- Не кататься, а на почту, -  весело откликнулся Микки, продолжая шаркать скребницей. - Ваш дед прислал телеграмму из Фулворта. Он приезжает сегодня с пятичасовым.
- Ура ! - Сони захлопал в ладоши. -  Я знала!Он обещал!
- Гм...приезжает... - словно сам себе пробормотал дядя Стивенс. -  А вот ваша сестра Мэри едва ли обрадуется этому известию. Слыхал я, она-то своего деда побаивается...
Сони обернулась, как ужаленная -  любой, даже самый минимальный выпад в сторону сестры воспринимался ею,  как личное оскорбление.
- Ну, и что же, что побаивается?-  набросилась она на Стивенса. - И я побаиваюсь. Всё равно это здорово, что он приезжает. Папа всегда очень рад ему, и мама тоже. И, раз уж на то пошло, -  сощурила она свои цыганские жёлтые глаза, -  вы его и сами побаиваетесь, дядюшка. Что ? Нет?
- Ну-ну, - засмеялся Воробей, ёжась от удовольствия и глубже засовывая руки в карманы. -  Задели обожаемую Мэри...
Сёстры Уотсон были погодками -  Сони уже давно  исполнилось одиннадцать ,  Мэри десять должно было исполниться в конце сентября. Более непохожих сестёр, казалось, трудно не то что сыскать, но даже и представить. Сони - живая, как ртуть, тонкая,  смуглолицая , с жёлтыми цыганскими глазами,  беспокойная и упрямая, готовая засмеяться и заплакать в любой момент, склонная к развлечениям, больше приличествующим мальчишке,  чем девочке,  острая на язык, способная  схватывать на лету, но крайне неусидчивая  - бич любого  учебного заведения, способный при умелом воспитании стать его же гордостью.
И Мэри - белокурый крепыш с наивными глазами ангела, нежно-розовым личиком и губами, сложенными словно для поцелуя; любительница кукол, тихая, ровно приветливая, ласковая, не слишком способная ученица, но усидчивая и старательная -  на радость бдительной мисс Долли. Редко-редко, крайне редко, в её зеленовато-карих глазах  вдруг пробегал странный светло-алый лучик, по определению дедушки "дьявольский огонёк, который ещё себя покажет",  но Мэри тотчас опускала пушистые длинные, как у коломбины,  ресницы,  и "дьявольский огонёк" исчезал.
Мэри ставили Сони в пример,  Мэри твердили, что Сони непременно окажет на неё дурное влияние, если только она  ей позволит. Одно это вполне могло сделать сестёр врагами, но они крепко дружили, и Мэри признавала бесспорный авторитет сестры, хотя и не позволяла себя подмять, к чему, впрочем, Сони особенно и не стремилась.
- Микки, -  отворачиваясь от насмешливого дядюшки, попросила Сони. - Оседлай мне, пожалуйста, Котика.
-  Вот тебе на !- всплеснул руками неотвязный Воробей.- А уроки? Мисс Долли,  должно быть , ищет по всему дому, а она на-ка вот!
-  "Ищет", -  выпятила губу Сони.-  Ещё умела бы она искать! Оседлаешь, Микки?
Конюх с  сожалением покачал головой:
-  Ваша мама запретила, мисс Сони. Она была здесь и сказала, что если вы вдруг сбежите с занятий, воспользовавшись предпраздничной суматохой, чтобы лошадь вам не давать ни за что.
Отдавая долг маминой проницательности, Сони развела руками :
- И когда она всё успевает!  Вот ведь только хлопотала возле кладовки - и уже побывала здесь. Микки,  а что, она только про Котика говорила?
- Нет, она сказала "лошадь" - значит, и Рыжая тоже считается.
- Но ведь, строго говоря, Котик не лошадь, а...
-  Бог с вами, мисс Сони, - замахал руками Микки.- Не стану я нарушать хозяйкин приказ -  мне жизнь пока дорога, я ещё молод. Вот женюсь сам , тогда,  может, осмелею.
Стивенс на эти слова захохотал, хлопая себя по ляжкам - ни для кого не было секретом, что Микки строит матримониальные планы в отношении Риты Руквуд, шестнадцатилетней дочери горничной.
Сайрус тоже кисло улыбнулся, но тут же, независимо сплюнув, заметил вслух - чисто риторически:
- Кому что если надо, так я велосипед починил, раму одеялом обернул в три слоя-  сидеть не жёстко теперь.
Поскольку слова, брошенные "в публику", для ушей Сони вроде бы и не предназначались, она, тоже независимо шевельнув плечом, пошла прочь, однако, не сделав и десяти шагов, нетерпеливо обернулась:
-  Ну,что стоишь-то? Пошли!
Сайрус улыбнулся до не слишком отмытых ушей и затрусил следом. Ему шёл четырнадцатый год, и последние три он провёл в качестве личного пажа старшей из сестёр  Уотсон, не особенно тяготясь своим положением. Его мать - кружевница-  овдовев, еле сводила концы с концами, и первоначально Сайрус явился в дом к Уотсонам в качестве курьера издания "Стрэнд Мэгэзин". Смышлёный мальчишка чем-то приглянулся доктору Уотсону, несмотря на единогласное общественное мнение о том, что "этот сорванец закончит виселицей", и сделался частым гостем в усадьбе, закономерно  названной "Неожиданность".
Доктор Уотсон настоял также на том, чтобы он брал уроки вместе с девочками, и в мае Данхилла ко всеобщему удивлению зачислили в "специальный колледж для детей, проявляющих интерес к естественным наукам" в Брокхилле экстерном.
- Как мне вас благодарить? - серьёзно спросил он доктора Уотсона  после сдачи экзаменов.
-  Не ссорь меня с соседями, - с улыбкой попросил доктор Уотсон. -  Я ценю твою дружбу, Данхилл, и Сони тоже , будь уверен, ценит её, но там, за забором,  я не всегда принадлежу себе, а людская злоба, которая может натворить много бед, порой вспыхивает от одной самой невинной искры. Ты - взрослый парень, думаю, ты меня понимаешь.
Он слегка обиделся, но слова эти принял к сведению. Конечно,  ангельские крылья у него от этого не выросли, но всё же чуткие на перемену соседи заменили в своих прогнозах "виселицу" на "тюрьму", что явилось уже неплохим показателем.
Со временем Сайрус Данхилл мало-помалу выторговал себе право ночевать в небольшой сторожевой комнатке над конюшней и сделался как бы жителем "Неожиданности"  в неменьшей степени, чем грум Микки или садовник Лабор. Также мало-помалу миссис Уотсон начала использовать его для выполнения кое-каких работ по дому, щедро вознаграждая, а мистер Уотсон - и вовсе для редких, но таинственных и странных поручений, в которые раз и навсегда было строго приказано "не вникать". Сайрус не вникал, но не из природного равнодушия, а, единственное, из уважения к доктору Уотсону, и лишь в последний раз, отправляя телеграмму по поручению доктора в Фулворт, он невольно удивился ни с чем не сообразному тексту: " В усадьбе завелась галка, явно ручная, не дикая. Приезжайте поохотиться. Настоящего удовольствия не гарантирую, но, возможно, это скрасит ваше пребывание здесь".
Не смотря на созвучную некой дразнилке фамилию, Сайрус не был ослом, и прекрасно понимал, кому адресована телеграмма. К тому же, он жил не на необитаемом острове, история безумного маньяка, схваченного  здесь в начале лета, не прошла мимо него, а теперь, после исчезновения Норы Сэвиш, любая галка не должна была пролететь мимо.
Поэтому сейчас упоминание Микки о телеграмме вернуло его мысли к таинственному приглашению. Очевидно, сегодняшнее послание явилось на него ответом. Получалось, адресат предложение доктора Уотсона принял, и  этот адресат не кто-нибудь, а мистер Шерлок Холмс, старый друг, а теперь и тесть доктора, дед Сони и Мэри.
Любопытно...
С этими мыслями Сайрус Данхилл выкатил из сарая велосипед и гордо продемонстрировал его Сонни
- И  откуда он у тебя? - подозрительно спросила Сони, усаживаясь на раму.
-  Велосипед? Купил его в виде металлолома у Дожа Лабора - ты его знаешь.  А потом починил.
-  Дорого дал?
Сайрус пожал плечами:
-  Как посмотреть... Пять гиней и  почтового голубя. Но голубя мне жальче всего.
- А откуда у тебя пять гиней? -  не отставала Сони.
Сайрус тяжело вздохнул, как человек, сообразивший, что отделаться от нудного объяснения не удастся, и монотонно заговорил:
-  Две гинеи мне дала твоя мама за то, что я прополол её астры у крыльца и подрезал старую яблоню. Она, конечно, не дала бы так много, но с яблони я свалился и здорово ушиб колено -  помнишь, как хромал?
Сони кивнула.
- Ещё одну гинею мне подарил твой папа, когда был день моего рождения, - продолжал Сайрус. -  Полфунта я заработал в журнале, а остальное выиграл у этого увальня Коха, когда он приходил к твоей сестре, а вы сидели в классной комнате, и нам пришлось ждать больше часа, пока урок закончится. Конечно, мы умирали от скуки и стали играть в " двенадцать камушков ". Он проигрался в пух... Куда тебя вести? - вдруг спохватился он.