Глава 4. Я ломала, я строила себя заново

А н н а  и  Г е о р г и й  у з н а ю т  е щ е  о  прошлой жизни друг друга
     - Я теперь знаю, где ты изображена у Гогена.
     - У кого я изображена?
     - У Поля Гогена. Я тебе покажу тебя.
     - Могу представить... если ты меня у Дали показал в той каракатице...
     - Не в каракатице, я сказал, что ты мудрая, как тот Кадуцей.
     - Интересно, как же я буду выглядеть у Гогена? - и Анна блеснула на него глазами. - Георгий... послушай... а не махнуть ли нам в его родные места... это будет нечто нашего свадебного путешествия?
     - Как это?
     - Ну, где он писал свои шедевры? Где-то в Юго-Восточной Азии?
     - В Полинезии, на Таити... но поездка туда стоит бешеных денег, Анна.
     - Никаких не бешеных, а реальных, и это нам возможно.
     - Кому это нам?
     - Тебе, мой дорогой, и мне.
     - Ты что богачка, Анна?
     - Что ты, что ты, просто есть кое-что... А ты, надеюсь, не жмот, чтобы сидеть на деньгах.
     - Анна, я тебе уже говорил, что я сижу на своем голом заду.
     - Ну, тогда чего жалеть чужие деньги? Прости, Георгий, наши деньги.
     - Анна, я не знаю твоих возможностей...
      - Наших, Георгий, наших, и ты их скоро узнаешь. Давай, дорогой мой, планируй... к черту Европу, ты прав, к Гогену, ты покажешь мне, где он рисовал меня!
      -  Это было бы слишком сказочно, Анна, и потому не правдоподобно.
       - Все, Георгий, решено, твоя идея, ты молодец, а воплощение будет общее... и нечего откладывать в долгий ящик.
       - Ты меня уговариваешь, Анна, поехать в сказочную страну, мир моих грез... очень коварный мир.
       - Это чем же?
       - А тем, что, когда ты уже в нем, и начинаешь его почти реально ощущать и прикасаться к нему, оказывается, что это только мираж... мираж твоей мечты... твой несбыточный сон... и приходится пробуждаться в ужасной реальности... и начинаются твои мучения.
       - Да, Георгий, я уже это прошла, но, к счастью, мне удалось приблизить мир моих грез, войти в него наяву, точнее только ступить за порог этой двери, а не войти в эту сказочную страну... Это стало совсем недавно... мне это очень непросто далось, очень непросто... и чтобы это сделать мне долго пришлось сражаться с собой... я ломала себя, я строила себя заново... некоторые не самые плохие черты я в себе уничтожила... они мешали мне.
       - О чем ты говоришь, Анна?
       - Я говорю о том, что в этом страшном, дерьмовом сегодняшнем мире я забралась на такую ступеньку, с которой мне кое-что возможно, в том числе и такое путешествие.
       - Ты говоришь о деньгах?
       - Я говорю о положении в микрообществе, в котором я живу, о связях, о деньгах, конечно.
    Георгий с недоверием смотрел на Анну.
       - И тебе приходилось предлагать себя, чтобы забраться на очередную ступеньку?               
      -  А ты еще сомневаешься? – поспешил вставить свое слово Второе «Я».
Анна пристально посмотрела на Георгия и ответила с некоторым вызовом.
       - Приходилось, Георгий.
       - Так ты, оказывается ... жрица любви... и, наверное, высокооплачиваемая?
       - Ага, жрица... женщина легкого поведения... что там еще, путана, ночная бабочка... б.., проще. Щас ка-а-а-к дам тебе, мой дорогой, и придется искать тебе свои клочки по закоулочкам.
   Георгий не сомневался, что такая Анна двинет, он мог уже в этом ранее убедиться, и отшатнулся на всякий случай.
     - Ладно, не бойся, в первый день тебя бить как-то неудобно, на третий – еще, куда не шло. А потом мы договорились, я тебе расскажу все без утайки о себе, кстати, ты помнишь, как ты просил меня об этом еще в первый день? А ты - обо всем без утайки, о себе... я даже рада, что ты такой вопрос мне задал. Все проще, Георгий... Тот, кто меня пристроил в престижную компанию пять лет назад сначала на полторы тысячи баксов...
     - Прости, Анна, в месяц?               
     - Ну, не в год же!
     - Да это приличная сумма!
     - Конечно, если учесть мои семьсот, на которые я устроилась до него сама. Он сходил по мне с ума. Он умолял сначала стать его любовницей, я ему отказала. Тогда, чтобы показать серьезность своих намерений, он уговорил все-таки без всяких обязательств с моей стороны, переехать в эту квартиру, которую купил и оформил на мое имя. Правда, я настояла, чтобы он продал мою однокомнатную большую квартиру, где мы жили с Наткой, а жили мы в неплохом районе, недалеко от метро «1905 года», Центр все-таки, ну не самый... Так, что я эту квартиру оплатила процентов на шестьдесят своими кровными...
     - Анна, ты сказала, что сначала получала полторы тысячи, разве это мало?
     - Чтобы попасть на порог той страны, о которой мы только что с тобой говорили, это, конечно, мало.
     - Сейчас, мой дорогой, я уже тебе говорила, что у меня должность советника президента компании по финансово - юридическим вопросам.
      - Да как это возможно совместить такие специфические обязанности?
      - Ты прав, Георгий, это почти невозможно. Но не для меня. Долго рассказывать, сколько мне пришлось осваивать и сколько бессонных ночей мне это стоило.
    - В компании? Там же два самостоятельных специалиста на этих должностях.
    - Они у нас есть.
    - А, понятно, - это твой протеже!
    - Не угадал, Георгий, с ним у меня как раз натянутые отношения. А протеже мой только ахал от изумления, когда я шла по должностям за пять лет. Два первых года он меня, где мог, подталкивал, конечно, но не все от него зависело, хотя сам он занимает солидный пост. А начинала с рядовой должности экономиста.
    - Да профессия у тебя самая сейчас престижная. Хорошо помню, как в годы моей учебы, на экономический факультет ссылали всех двоечников со всех пяти факультетов института.    
    - Ну, это когда было?
    - Ты права, это было в далекие шестидесятые.
    - А мы-то говорим о девяностых, Георгий. И еще у меня свободный English.
    - Я уж это понял, - загадочно произнес Георгий.
    - Как это ты мог понять? - недоверчиво посмотрела на него Анна.
    - И когда же ты все это успела?
    - О, это запрограммировано было моими родителями... далеко смотрели, слава Богу, вдолбили с большим трудом в мою еретическую башку, что это мне на черный хлеб должно пригодиться. Время рассудило, что на белый... и не только. Конечно, курсы пришлось заканчивать, с преподавателями заниматься, последних денег они не жалели... много пришлось заниматься самостоятельно...
        - Ты учти, у меня еще почти свободное владение компьютером.
   Георгий не скрывал своего изумления.
    - А правовую часть деятельности компании мне пришлось здорово корректировать, когда однажды мы крепко сели в лужу с одним договором и нашего юриста пришлось уволить, хотя он мало в чем был виноват. Мы попали в очень узкий финансово - юридический казус. Вот тут я не вылезала с работы три месяца, дополняя базу данных международных законодательных актов по финансовой и юридической деятельности. А главное компании удалось с моей помощью уйти от почти миллионного штрафа. Это стоило мне седых волос, фольксвагена и прибавки первой тысячи к моей зарплате.
    - Послушай Анна, да ты какой-то гений.
    - Гений не гений, но мне просто необходимо было кое-что доказать своему руководству.
    - И ты сейчас стоишь шестьдесят тысяч в год? Это же нижний уровень среднего класса по американским стандартам. А по российским, пожалуй, верхний.
    - Ну, ты еще не все учел, накинь в среднем пятьсот долларов в месяц, плюс страховка медицинская в престижной поликлинике, плюс сервисное обслуживание моего автомобиля за счет компании, плюс два раза в год отдых по классу топ менеджера на два лица  в любой точке земли на две недели, о чем я тебя в общих чертах уже известила, плюс бесплатный обед в ресторане, плюс бесплатный элитный спортзал с бассейном, тренажерами, массажистами, а если мне удастся осуществить один проект, то все, кто напрямую замыкаются на президента получат служебные коттеджи. Будет еще кое-что в скором времени, - но не обо всем сразу.
   - Анна, это уже тянет тысяч на восемьдесят в год, так тебя надо переводить на верхний уровень среднего класса по американским стандартам!
   - Твоими бы устами, дорогой, но средний верхний в Штатах сейчас тянет на все сто.
   - Неужели, Анна, сто тысяч? Так это надо получать по десять тысяч долларов в месяц!
   - Вот видишь, сколько я не дотягиваю. А ты говоришь про верхний уровень. А в Москве получают и пятнадцать, и двадцать тысяч в месяц.
   - Неужели, такие есть?
   - Есть, Георгий, и это по ведомости, открыто.
   - А кто же тогда я, Анна, со своими двумя тысячами долларов в год?
   - В табеле о рангах, элитный полковник космических войск, нету тебе подобных ни в Европе, ни в Америке, там одно пособие по безработице почти в три раза больше, а чтобы полковник, с твоим стажем в области космоса, две тысячи в год, - это нонсенс.
   - Ну вот, - злорадно сказал Георгий, - и в Европе, и в Америке ты не нашла мне места. Хотя, в Табеле о рангах Петра Великого от 1722 года гвардейский полковник был 4го класса и равен действительному статскому советнику. Получал потомственного дворянина.
   - Ты сам сказал кто ты, простой советский полковник, пенсионер почти с тридцатилетним стажем работы в области космоса. В Америке такие военспецы – миллионеры. А в Европе и Америке с твоими деньгами, ты - бомж. А у нас - быдло.
     - Не жили богато, так и не хрена начинать! – без сожаления добавил Георгий. - Поздно рано вставать, Анна!
      - Не обижайся, пожалуйста, Георгий, я сама недавно все это пережила. Ты же не можешь на эти деньги содержать семью? На твоей оборонке, я слышала, работая, получают раз в сто меньше, чем заграницей.
   - На моей фирме ведущий конструктор получает за свою работу немного больше ста долларов в месяц, приятель недавно звонил.
   - Ну вот, так что, нечего обижаться, - все вы быдло. И жены вас выгонят скоро, коли добытчик не носит в дом зарплаты.

Ц е н т р и ф у г а  А н н ы
   - Анна, а на хрена я тебе сдался, коли у тебя рядом такие богатые мужчины?
   - Вот, именно, Георгий, такие... В моем окружении, Георгий, таких, как ты, не водится. И если вдруг, каким-то образом, такой как ты, попадет на нашу центрифугу, то его вынесет на большой радиус... и он по касательной вылетит с орбиты... а скорости там страшные...
   - Да приходилось видеть... А кто же там удерживается?
   - А те, кто ближе к оси, к центру. А место там очень ограничено! И будь всегда наготове... как бы тебя не столкнули... чтобы не вылететь однажды. Но тебя постоянно выносит хоть на чуть-чуть, и я должна постоянно продвигаться к центру, иначе и не заметишь, как попадешь в опасную зону.
   - Но твое окружение должно отвечать определенным критериям.
   - Верно, Георгий, иначе нельзя.
   - А ты, похоже, эти критерии не уважаешь?
   - А ты, Георгий, знаешь первые десять заповедей нашего Создателя?
   - Примерно, Анна.
   - Так вот, чтобы удержаться у оси и тебя не размазало по стенкам, ты должен их постоянно нарушать.
   - И тебе приходиться это делать, Анна?
   - Я же тебе сказала, что мне только недавно удалось продраться к этому заветному местечку.               
- Так ты большая грешница, Анна?
    - Великая, Георгий. Но мне бы еще немного там продержаться... я знаю, как потом с нее можно удачно соскользнуть, не разбившись. Но давай пока не будем об этом. Мы все с тобой обговорим... позже. Ладно?
    - А что же у вас есть свод таких правил, которого вы обязательно придерживаетесь?
    - Частично есть, облеченные в благообразную форму, частично каждый выводит для себя сам, как и я составила когда-то для себя полтора десятка.
    - Значит, и для тебя эти правила святые? Значит и ты должна их соблюдать?
    - Да, Георгий.
    - Но ты тогда такая же, как они все!
    - Да, такая же... а руководство говорит, что я лучшая из них! А знаешь почему?
    - Почему?
    - А потому, что из «верхней обоймы», ни у кого нет такой интуиции, как у меня.
    - Да уж, приходилось на себе испытать, - с уважением посмотрел на Анну Георгий. Но ты тогда страшная женщина и с тобой нельзя иметь дело?
    - Страшная, да страшная, и со мной в деле надо иметь острый глаз, держать ухо торчком и в постоянном напряжении мозги... а у нас с тобой, Георгий, контрактов на миллионы долларов не намечаются... а ты не представитель фирмы конкурентов, поэтому расслабься, дорогой, расслабься. Все наши отношения - это «love me, darling, love me good!»*- и Анна обняла Георгия и поцеловала в губы.
 
   *Люби меня, дорогой, люби меня крепко! - английский.

     - Анна, не может человек большую часть времени жить одной жизнью, - Георгий мягко снял ее руки со своих плеч, - и маленькую часть времени дома быть другим.
    - Да, это трудно, Георгий, хорошо, что это ты понимаешь, я буду очень стараться не дать повода тебе думать обо мне плохо, - и Анна снова обняла его и заглянула в глаза, - я заранее прошу у тебя прощенья, если будет нечаянный срыв.
      - И зачем тебе такая работа, от которой то понос, то золотуха?
      - Тебе хорошо! Ты уже дал детям достойное образование, научил уму-разуму и не беспокоишься, что они совершат крупные ошибки в жизни! А мне обязательно надо дать Натке высшее образование и еще многому научить!
     - Ты говоришь ей четырнадцать?
      -  Почти шестнадцать.
      -  Ты опоздала, Анна, на шестнадцать лет!
Анна переваривает сказанное Георгием. 
      - Думаю, что Натка способна воспринимать еще мои наставления.
Что-то вспоминает. Продолжает диалог.
       - Но я уверена, Георгий, что та благотворная аура, которая тебя окружает, не даст мне сделать неверного шага в наших отношениях. Ты не представляешь, как легко мне с тобой дышится.       
Анна распахнула на груди рубашку у Георгия и положила ему на грудь свои ладошки.
       - Господи, я чувствую, как перетекает в меня твоя положительная энергия. Я чувствую твое спокойствие, доброту... я не знаю, может даже любовь.... да с тобой говорить о плохом не хочется... только ради всего святого не возомни о себе... как все мужики в таких случаях... но ты не должен, правда? Ну, скажи, дорогой!               
Анна взяла за голову Георгия и пристально взглянула в его глаза.
   - Скажи - правда!
   - Правда, Анна.
   - Я не пойму, Георгий, порой я говорю с тобой, и, мне кажется, ты меня не слушаешь, ты прячешься в себя, ты живешь у себя внутри, по - моему, ты и сейчас там в это время, когда я говорю, даже беседуешь с кем-то...
   - Анна, ты ясновидящая.
   - Вот это женщина! Уж не колдунья ли? – заволновался второе «Я»   
    - Нет, Георгий, скажи, ты хоть слышал меня? Ну что я тебя просила, ну, отвечай!
     - Я не знаю, Анна, как это у тебя получается, но ты читаешь мои мысли... ты меня пугаешь... ты правильно определила, что даже в момент разговора с тобой, я еще беседую сам с собой или со вторым своим «Я». Это пройдет, Анна, я ведь привык так жить до тебя. А все что со мной сейчас происходит, это почти нереально, а все что ты говоришь про меня хорошего... я не слышал такое про себя за всю свою жизнь... ни от кого... даже от родителей... точнее от матери, поскольку рос без отца.
     - А почему без отца?
     - Война, Анна.
     - А сколько тебе тогда было, когда он погиб?
     - Два года.
     - Выходит, ты его совсем не помнишь?
     - Выходит так.
     - Сколько же ты не дополучил тепла, Георгий... очень многие в условиях безотцовщины ожесточаются, становятся холодными, неспособными одаривать другого... да и нечем... они сами обделены жизнью. Даже если бы и хотели одарить, - нечем, понимаешь, не накопили они доброты не только для других, для себя не хватало. Откуда же у тебя она? Господи, и я могла бы тебя потерять... как же я себя вела в первый день, не прощу себе. Знаешь, Георгий, я тебя буду запирать на второй замок, и ты изнутри не откроешь... а у двери, снаружи поставлю еще охранника... я не могу тебя потерять... я спрячу тебя от всех, и никому никогда не буду показывать... чтобы ни одна женщина на тебя не положила глаз...
Анна с силой прижала Георгия к себе и стала гладить его плечи, лопатки, шею, затылок, рассматривая его, как свою драгоценность. Серьезность тона, выражение и убежденность, с каким все это произносилось Анной, забавляли Георгия, он безропотно улыбался.
     - Успокойся, Анна, запирать меня не следует, охрану выставлять тоже... Я с тобой с трудом начинаю вспоминать, - какие должны быть отношения у близких людей. Ты с меня снимаешь огромное напряжение, в котором я находился в последние годы... Я, Анна, в твоей атмосфере искренности и... и таких неоправданно хороших слов обо мне, оттаиваю. Но все-таки, каким я тебе представляюсь... это не совсем я... я - это измученный скандалами, замороченный бытом, весь сжатый, заневоленный до предела, как взведенная пружина, неспособный на нормальные человеческие отношения...
    - Хватит, все хватит. Господи, если ты замороченный мне столько даешь, то, какое же блаженство меня ждет впереди? Нас ждет впереди... видишь, из меня выходит еще мой эгоизм. Нам должно быть хорошо вместе. Ты и я должны родиться заново.
Звонок телефона. Анна берет трубку.
     - Алло! Оля?
Быстро выходит в комнату.
     - Вы, что девчонки, с ума посходили?
 Оля: «У нас-то с головой все в порядке! А вот у тебя, похоже, - сбой! Это   
правда, что ты впустила к себе нищего старика?»
Анна улыбается.
    - И ты знаешь! Ой, мамочка! Ну, все!  Олька, заткнись! Все! Все! На днях! Пока, дорогая!
Возвращается в кабинет.
     - Так, вот. Я буду охранять свое счастье, как львица. Я сделаю все, дорогой, я окружу тебя лаской и заботой, я дам тебе все... все, что ты недополучил за всю свою жизнь... она была к тебе несправедлива, Георгий... Дома я буду тебе рабыней.
     - Вот это Анна не надо, иначе я разлюблю тебя, не полюбив.
Анна вытянулась в струнку, руки у нее опустились, на лице блуждало недоумение...
     - Вот видишь, оказывается, я могу быть самым первым врагом самой себе.
Она заглянула в его глаза, обняла за шею, встала на цыпочки и смотрела то в правый, то в левый глаз, то сразу в оба.
     - Скажи, ради Бога, скажи сейчас, что мне не надо делать... что ты не любишь?
Анна встала на одно колено, обняла его ноги и с мольбой смотрела на него снизу вверх.
   - Встань, рабыня, я делаю тебя свободной, себе равной; мне нужна от тебя открытость, естественность, верность... прости... как же ты умеешь внушать... вот и я заговорил как твой повелитель.
Голос второго «Я»: «Ну и дурак, что делаешь себе равной»!
Георгий поднял Анну, привлек ее к себе, взял ее ладони и поцеловал каждую.
    - Подари мне твой загадочный взгляд, Анна, прикасайся ко мне руками, давай мне возможность запутаться в твоих волосах, надышаться их запахом, позволяй мне всегда целовать тебя, куда я только захочу.
Анна застонала от удовольствия, когда Георгий, запустив под халат руки, начал гладить ее плечи она стояла, закрыв глаза и покачивалась.
    - Я хочу повсюду ходить рядом с тобой...
 Голос второго «Я»: «Давай, давай, ври больше!  Может, поверит! Еще не раз сходишь «налево» в своей непутевой жизни.
     - И поддерживать твою грудь, - продолжает Георгий, - хотя она в этом совсем не нуждается.
Анна опять блаженно застонала, ощутив на своей груди его теплые ладони.
      - Гладить и целовать твой живот... Анна застонала громче. - Гладить твои гладкие бедра, - и руки Георгия соскользнули с живота на ягодицы и стали вдавливаться в них.
Анна с наивным удивлением открыла глаза и воскликнула:
      - Неужели я такая уродина и у меня на попе бедра? Ты не ошиба...
Она не договорила. Георгий ласково вдавил ее в себя и Анна, обняв Георгия, уже отвечала на его страстный поцелуй.
Георгий начал заводиться и его действия стали более агрессивными. Анна замычала, протестуя, и с трудом отодралась от него.
    - О-о-о, как я тебя хочу, Георгий.
    - Так что нам...
    - Нет, нет, я сейчас просто не в состоянии...
   Георгий изумленно взглянул на Анну.
    - И потом, у нас сегодня торжественный ужин... у нас начинается сегодня новая жизнь... и ты от меня сегодня никуда не уйдешь, и завтра тоже наше? - неуверенно спросила Анна.
    - И послезавтра, - отвечал Георгий.
    - И на следующей неделе? - уже с большей уверенностью вопрошала Анна.
    - И целый месяц, - абсолютно уверенным тоном отвечал Георгий.
    - Ой, поверить страшно, можно задохнуться от такого блаженства.
И Анна снова обняла Георгия, и уткнула нос в его грудь. Потом она заглянула в его глаза.
    - Тебе не надо сегодня смотреть на часы, правда?
    - Правда, Анна.
    - Господи, у нас впереди целый вечер, целая ночь... Скажи честно, тебе ничего не будет, если ты сегодня заночуешь здесь?
    - Ничего.
    - Так тебя же будут искать!
    - Не будут.
    - Как это, Георгий? Ну, волноваться будут! Ведь тебя не будет всю ночь!
    - Успокойся, Анна, я тебе как-нибудь объясню... некому там волноваться... не хватало, чтобы ты еще об этом думала.
    - Дорогой, я не хочу, чтобы тебе потом было плохо.
    - Не будет, поверь.
    - А когда ты объяснишься с женой, когда ты возьмешь все, о чем говорил?
    - На неделе... и давай больше не будем об этом. Я тебя могу понять, но я прошу, Анна...
    - Все, хорошо, я не буду... ты у меня умница... ты сделаешь все как нужно.
      
Звонок телефона. Анна берет трубку.
   - Алло! Ой, Иринка! Нет, нет! Только не сейчас!
Выходит. Закрывает за собой дверь.       
    - Все, все! Никаких разговоров! Да, у меня! Созвонимся! Позже!            

М у ч е н и я  и н к в и з и ц и и               
    - Ты знаешь, - Анна просительно посмотрела не Георгия, - я так давно не расслаблялась в ванне.
    - А что значит по - твоему расслабляться?
    - Полежать в теплой душистой пенной воде, - Анна блаженно закрыла глаза и томно потянулась, - подремать, привести себя в порядок, наконец. После этого я заново рождаюсь, душа очищается от скверны... а в эту неделю, сам знаешь, у меня не было сил почистить даже ванну... я еле ходила, - и Анна вопросительно посмотрела на Георгия.
         - Если бы жена... - Георгий споткнулся на этом слове, - если бы меня кто-нибудь так просил... все, не продолжай, - уже скрываясь в ванной, прокричал он, - через пять минут она будет блестеть как у слона....
Анна не поняла при чем тут слон. Она тихо счастливо улыбалась, собирая тарелки с остатками пищи и расставляя новые. Анна почти закончила сервировать, когда появился Георгий голый по пояс, обернутый махровым полотенцем, порозовевший, со всклокоченными волосами, и в тапочках на босу ногу.
   Анна, раскрыв глаза, смотрела на него, и пока она соображала, Георгий ее подхватил на руки и понес в ванную.
       - Рюмку, рюмку дай поставить, - кричала Анна, держа в одной руке рюмку, а в другой салфетку, но Георгий ее не слушал. Он бережно занес ее в ванную, поставил на коврик и стал развязывать пояс халата.
      - Как у тебя все скоро делается...
Георгий торжественно и со значением уже медленно приспускал халат, обнажив ее плечи. Он поцеловал сначала правое плечо, затем ключицу; затем ямочку справа у шеи и то же проделал с левой половиной.
Анна стояла, вытянув шею, и высоко подняв подбородок с закрытыми глазами, с блаженным выражением лица. Струи из душа и из отверстий «Джакузи» шелестели и журчали в поднимающейся пене, и в ее разрывах проглядывался малахитовый цвет воды. В жарком парном воздухе стоял аромат каких-то трав и легкий запах морского побережья.
     - Ты обещал сделать мне только ванну, - с трудом промолвила Анна. - Не дразни меня... я не в состоянии сейчас тебе ответить.
Она по - прежнему стояла в той же позе беззащитной великомученицы, смирившейся со всесилием пытавшей ее сладкими муками инквизиции.
    - Можешь и не отвечать, - тихо сказал Георгий, утопив свою голову между одной и другой грудью, - я сам во всем разберусь, когда улягусь с тобой в это красивое ложе.
    - У нас все впереди, любимый, еще успеем...
    - А может, все-таки рискнем...
    - Вечером, любимый, вечером... - стонала от непереносимых пыток Анна.
    - А мы... мы еще и вечером... - задыхался от нетерпения инквизитор, вынув руки жертвы из халата, обнажив ее до живота и завернув в кокон.
   - Я не смогу с тобой тогда поужинать...
   - Ну и капризы у этой жертвы, поужинаем утром, - не отвязывался инквизитор, приспуская халатный кокон, целуя чуть выступающие косточки бедер, стоя перед своей жертвой на коленях, растягивая удовольствие, скользя губами к центру вселенной у каждой женщины, к самому лакомому местечку, утопающему в ямочке живота.
     - О-о-о! - заорала мученица, не выдержав пыток изувера, вцепившись из последних сил ему в голову, так что тот от неожиданности отлепил свои губы от пупка.
    - Мучитель, клади меня скорее в ванну! - уже обреченно молила жертва.
И палач бросил свою жертву в кипящую... и мучитель бережно опустил свою жертву в кипящую от лопающихся пузырьков изумрудно - малахитовую благоухающую цветами и душистыми травами воду.
   И из сотен тысяч глоток сожженных, утопленных, повешенных, сваренных в кипящей смоле, четвертованных, обезглавленных, замурованных, распятых жертв за все века инквизиции вырвался вздох изумления невиданным ранее отношением к своей жертве.
    - А-а-а-а! - завизжала Анна. - Ты сварить меня захотел к ужину?
    - Ну, что ты, Анна, сейчас привыкнешь, и Георгий начал гладить ее бедра, бока, живот.
    - О-о-о, - отдувалась Анна, - сварил, честное слово, сварил, вот доверься такому, - с суровостью в голосе выговаривала она.
    - Ты что, Анна, я же проверил локтем - нормальная температура, может чуть теплее, чем надо... для розовости кожи...
     - Ага, цвета ошпаренной креветки. Посмотри лучше, кожа не слезает? - и с фальшивой тревогой она чуть приподнялась.
Георгий с испугом на лице уставился на русый треугольник и вдруг воскликнул:
 - Ой, Анна, прическа у «НЕЕ» отслаивается!
Повинуясь его тревоге, Анна инстинктивно приподнялась, взглянув на то место.
      - Поросенок ты, - засмеялась она и всем телом откинулась шумно на спину, окатив выплеснутой пеной Георгия, сидящего уже только в плавках на краю «Джакузи».

  И с к у с с т в о  с о б л а з н е н и я
Они сидели в столовой, и для Анны очень важно было создать торжественность момента принятого ею и Георгием решения - быть вместе. Не в привычках у Анны такое знаменательное событие низвести до уровня серых не отличающихся день ото дня будней.
Анна понимала, что Георгию очень непросто далось это решение, несмотря на сложности в семье.
     «Он, все-таки, из той породы мужиков, которые не мыслят себя без семьи, без привычной обстановки, без любимых годами находящихся под рукой мелочей, окружающих его повсюду, дорогих даже тем, что они, не имеющие сейчас никакой пользы, были приобретены тогда-то и по такому-то поводу, и каждая несет массу приятных воспоминаний. А когда глаз или руки коснется их, они испускают вокруг неповторимую ауру спокойствия, мнимой или настоящей комфортности, а главное - комфортности души.
  А если у такого мужчины взаимопонимание с детьми, то вырвать его из семьи, даже с ведьмой женой, - очень сложно, почти невозможно. Конечно, если только он не влюбчивый, теряющий голову от ласковых слов, прикосновений женских рук, тела».
Анна изучающе смотрит на Георгия               
     «И, если похитительнице удалось в первый же раз обладания им зажечь в нем первородный огонь мужчины, дать ему счастливую возможность открыть в себе новые неведомые ранее ощущения восторга, распирающие его плоть и душу, то есть надежда бороться за такого мужчину, даже накрепко прикованного цепями Гименея* к угасшему семейному очагу. Есть надежда, что он не будет противиться похищению.
А если удастся коварной соблазнительнице и разжечь в нем настоящую страсть, то он сам не только разобьет свои обременяющие его сейчас семейные оковы, но и будет готов сделать все, что только пожелает его обольстительница.
   Ах, какое это высокое искусство - приваживание мужчины! Как невинны должны быть первые действия! Как важно не передавить, не переиграть, завлечь, обнадежить, успокоить».
Георгий подходит, берет тарелку из рук Анны, идет к плите, выкладывает на тарелку креветки, шампиньоны, спаржу, ставит перед стулом Анны.
Своим острым умом Анна понимала это. Она понимала, что не обладает опытом охотницы Артемиды,** она понимала, что не сможет разыграть хорошо написанный ей самой беспроигрышный сценарий, что ей помешают ее неподдающиеся обузданию искренние к Георгию чувства, и она боялась их вспышек, их непредсказуемости,

*В древнегреческой мифологии Бог брака.               
 **Богиня, покровительница охоты (там же).

   «Ох, не наломать бы дров. Не выкинуть чего-нибудь такого, что навсегда испугает Георгия и помешает ему разбить свои цепи».
     Георгий стоит у плиты, накладывает еду на свою тарелку.
Чувствует взгляд, поворачивается
     - Я что-нибудь делаю не так?
     - Пока ты все делаешь так. Ты столько кладешь на тарелки, я боюсь, что ты не донесешь. Я просто любуюсь тобой!
      - Пой, ласточка! Пой!
      - Спасибо тебе, Георгий, - поднимает рюмку с белым «Шобли», над блюдом с красными креветками, искрящимися от вытекающего сока из долек лимона с золотистой кожицей, темно - зелеными стеблями спаржи, бело - коричневыми ароматными тушеными шампиньонами, - что согласился на домашний вариант торжественного скромного ужина, что и тебе не хочется выходить в казенные заведения, хотя мы заслуживаем сегодня отметить это по - королевски.
     - Разве это главное, Анна?
     - Итак, - за тебя, Георгий! Нет, помолчи пока, дорогой, за тебя! За твой поступок! Знай, что я сделаю все, чтобы моя скромная обитель была твоим настоящим домом, Георгий, я очень постараюсь дать тебе все, к чему ты привык, и даже больше - я дам тебе то, чем ты был обделен все эти годы, чего ты, безусловно, заслуживаешь! Я понимаю, что тебе главное - это атмосфера домашнего спокойствия и уюта. Я не хочу сейчас говорить избитых слов...
      - Сделай одолжение, Анна. 
      - Вот видишь, как ты остро все воспринимаешь... Но я очень постараюсь, чтобы ты чувствовал себя здесь хозяином... я залечу твои раны, дорогой, поверь мне... Вот видишь... я волнуюсь... и сейчас разревусь... - и Анна заморгала ресницами.
       - Анна, - Георгий поднял свою рюмку, - никто и никогда не обещал мне такого, как ты. Поверь, я ценю это... очень.
        - Раскис, вислоухий! – голос его второго «Я».
         - Не знаю, Анна, что ты сумела во мне разглядеть, но как мужчина я не могу тебе позволить одной произнести этот тост, поэтому, как говорят, есть дополнение к тосту -  «алаверды»: за тебя! Я тоже постараюсь, Анна, не дать тебе обмануться во мне.
   Они чокнулись, выпили и поцеловались.
     - Так кто здесь хозяин? - вдруг встал Георгий, после того как они закусили.
     - Ты, Георгий, и только ты...
     - А кто тогда здесь, Анна?
     - Я... я... я твоя спутница по жизни... я помню, Георгий, помню. Ты не любишь рабынь, даже обольстительниц...
     - Ну, про последних, я вроде ничего тебе не говорил. А почитать своего хозяина - это правильно. Он взял свою тарелку, свою рюмку и, обойдя Анну, поставил их по левую от себя руку. - Отныне, ты всегда будешь сидеть и находиться от меня по левую руку.
     - Да, мой.... я согласна, - и Анна в знак покорности опустила глаза.
   Георгий налил по второй.
    - За благополучное плаванье в одной лодке в бурном океане жизни!
    - За плаванье под счастливой звездой, Георгий, и дай нам Бог, чтобы нас миновали бури!
    - Это нереально, Анна. Дай нам, Бог, выдержать штормы и бури!
    - Не дай нам, Господи, разбиться в первые дни, поддержи нас, пока мы не научимся сами этому непростому искусству выживания. 
   И они чокнулись, и выпили.
     - Налей еще, Георгий.
     - Охотно.
      - Давай, дорогой, пожелаем друг другу, чтобы все сволочные стороны окружающей нас жизни, в которой мы постоянно крутимся, мы оставляли за порогом нашего дома.
      - За то, чтобы после работы мы всегда вместе принимали душ, - добавил Георгий.
      - Ты неисправим, - улыбалась Анна.
Георгий подождал, пока выпьет Анна и поцеловал ее в губы.
      - Умница. И никакой закуски не надо.
      - Принеси из комнаты приемничек, - улыбнулась Анна. - Включи его. Ты обожаешь джаз.
Георгий крутит головой (в сторону, удивленно).
     - Ну, надо же, читает мысли! 
Уходит. Возвращается с приемничком. Включает свой любимый джаз.
      - Рассказывай, рассказывай, - хитро щурилась Анна, - посмотрю я на тебя, как ты звереть начнешь, если тебя не накормить.
      - Я тобою буду насыщаться, Анна.
      - Завянут твои желания, Георгий, если ты будешь голодный.
      - Неужели, Анна?
      - Уж поверь!
      - И откуда ты все знаешь, Анна?
      - Может не все, но о многом догадываюсь.
      - Ну да, склад ума мужской... ой, уживемся ли мы, два мужика в одной квартире? С таким умным, с таким обаятельным... не знаю, не знаю...
     - Он еще сомневается! – ехидный голос его второго «Я».
     - Обязательно, мой полковник! Не наговаривай на себя напраслину. Скажи, чем ты последний год занимался на службе?
     - Давай тогда, Анна...
      - Я знаю, что ты сейчас скажешь, я продолжу сама... Давай выпьем за Дали... за сводника Дали...
Георгий только молча крутит головой, глядя на Анну.
      - Наливай, Георгий, я согласна, мы сами, наверное, не замечаем, что мы по - своему сумасшедшие. Хотя очень охотно смеемся над ним и над другими тоже.
     - За сводника Дали!
     - За всех капельку сумасшедших!
     - За нас, Анна!
Они снова выпили и поцеловались. Анна демонстративно уселась к Георгию на колени, взяла его вилку, ткнула в креветки и начала его кормить. Георгий не сопротивлялся и последовал ее примеру, и скормил Анне дольку помидора и креветку со своей тарелки.
       - Так вот, Георгий, у нас хотят создать инвестиционный отдел для анализа технических проектов и оценки эффективности инвестиций в разведку, добычу, переработку нефти в конкретных географических районах России.
      - А ты к чему это ведешь?
      - К себе в этот вертеп я устраивать тебя боюсь... А хочешь в солидный банк в подобный отдел? Хватит тебе, на самом деле, хандру разводить!
      - Вот ты, оказывается, о чем. Пенсионер тебе не подходит, конечно...
      - Георгий, давай по серьезному... мне казалось, что ты сам тяготишься своего безделья... у тебя сейчас моральный надлом... а серьезное дело в таких случаях - самый хороший лекарь, по себе знаю.
     - Дурные все-таки эти американцы, - начала Анна с ухмылкой, - держат консультантами на подобных должностях семидесятилетних дедов из военно - промышленного комплекса... и кроме пенсии в четыре тысячи долларов в месяц платят за одну консультацию большие тысячи.  Там, правда, условия жизни другие... там действительно строго относятся к холестерину... едят только белое мясо, жирного - ни-ни, сладкое - тоже ограничивают, потому мозги у них и не спекаются...
     - Так ты, Георгий, после службы совсем нигде не работал?
     - Немного поработал, Анна.
     - А где?
    - На Московской нефтяной бирже постоял около года.
    - На нефтяной? - загорелась Анна. - А ну, расскажи!
    - Нет, Анна, не буду, ничего интересного для тебя там нет.
    - Ну, ладно, вернемся к этому вопросу через неделю, - загадочно посмотрела на него она.
    - Это, что значит, Анна?
    - За неделю - десять дней ты должен здесь акклиматизироваться.
    - Как это?
    - Слушай, неужели тебе не хочется отоспаться вволю?
    - Анна, мой предел - шесть часов, я в санатории даже никогда не спал днем.
    - Ну, просто поваляешь дурака.               
    - Это я не умею.
    - Ну, займешься своими любимыми делами.
    - Это я с удовольствием.
    - Георгий, я в пылу тут сказала тебе лишнее.
    - Про что?
    - Прямо сейчас меня не отпустят... К сожалению, раньше, чем через пять месяцев, ничего не получится, а где-нибудь в марте - апреле - в любую точку на земном шарике... На две недели я тебя похищаю.               
    - Так уж в любую?
    - Абсолютно, даже, если наши турагенства не могут отправить нас в твою любимую  Полинезию, я свяжусь с английским, так что, время у нас есть и выбор за тобой.

Ю н о ш е с к а я  м е ч т а  Г е о р г и я               
    - И даже можно на остров Дюси?
    - Это, где такой? И чем он знаменит?
    - Да ничем, собственно, это история тридцатипятилетней давности...
    - Ого, это тогда мне только два годика было... ой... прости меня дуреху.
    - Да за что же, Анна, я сам предупреждал тебя, чтобы ты не связывалась с таким старпером, как я.
    - Ну, ну, старпер, это очень интересно, давай рассказывай.
    - Да ладно, Анна. Я как-нибудь в другой раз.
    - Ну что ж, с нетерпением буду ждать, интригующее начало, только не мучай долго. Скажи хоть где это?
      - Это остров в Тихом океане около пяти тысяч километров от ближайшего материка Южной Америки.
      - Недурно, однако, наверное, это настоящий край света.
      - И почти на широте Рио-де-Жанейро.
      - О, это годится, по крайней мере, можно загорать, купаться и лопать тропические фрукты.
      - Ой, Георгий, у меня уже палуба начинает под ногами качаться... и я заводиться начинаю, мой капитан... Ах, прости, какая оплошность... мой капитан первого ранга, так, кажется, на флоте полковника называют?
      - Правильно, правильно, Анна.
      - Долей, долей скорее, это только настоящему мужчине может прийти в голову такая мысль и, мне кажется, лю-бя-щему, хоть и не сознающемуся. Мой тост: за остров Дюси, затерявшийся где-то в океане. За нас, спрятавшихся от всего мира на этом острове, где мы будем купаться нагишом в бирюзовом заливе, нежиться в марте на желтом или белом песке под теплым утренним солнцем, пить теплое кокосовое прямо с пальм молоко, есть пойманную тобой и зажаренную мною на углях рыбу, объедаться манго, папайей, бананами, лопать маракую, кивано, карамболу, наконец, мы будем любить друг друга...
      - От рассвета и до заката, - вставил Георгий.
      - Ну, уж это, как получится, - хитро улыбалась Анна, - пьем, - пролепетала она.
Они чокнулись и с чувством выпили за райскую жизнь на острове.
     - Ты чего? - удивленно воскликнула Анна, взглянув на пригорюнившегося Георгия. - Правда, что это вдруг на тебя упало?
     - Знаешь, тридцать лет назад, когда мне было двадцать, я именно так и написал.
     - Так это чудесно, что я угадала твои мысли через столько лет. Это судьба, Георгий, - быть со мной на этом острове.
     - Это слишком чудесно, Анна, ничто не сбывается, когда слишком...
     - Да гони прочь эту меланхолию... а у нас сбудется. Наперекор всему сбудется... и очень скоро. Это же было предначертано, что мы с тобой встретимся и осуществим твою давнюю мечту.
Звонок телефона из кабинета.
Анна уходит в кабинет и плотно прикрывает дверь, рукой прикрывает трубку.               
    - Иринка, вы что, хотите с Олей мне жизнь отравить? -  вполголоса, с улыбкой.         
     - Да! – голос Ирины. - Надо вырвать тебя из цепких лап старика! Мы собираемся приехать!
      - С вас станется, спасатели! Вот что, перестаньте звонить! Я приеду к тебе послезавтра. Все!
      - Если обманешь, мы на следующий день будем у тебя!
Анна идет в столовую.
 Георгий убирает со стола посуду.
Анна опять потащила упиравшегося Георгия в ту комнату, куда в первый день для него вход был запрещен. Когда они дошли до двери кабинета, Георгий, напрочь уперся.
    - Ты чего? - изумилась Анна.
    - Так мне ж туда нельзя...
    - Сегодня ты будешь спать здесь с одной женщиной, - интригующе прошептала Анна.
    - Только с одной? Ну, а завтра хоть с двумя?
    - Ты смотри, как распетушился! Если будешь петушиться, можно чего-то там лишиться, - и Анна ущипнула его за ягодицу и втолкнула в комнату.
До него только сейчас стало доходить, что именно в этой комнате, вот на этой тахте и совсем скоро, он будет держать ее в своих объятиях! Каждую ночь наслаждаться ею, пить каждую ночь выдержанное жизнью терпкое вино из сосуда с названием «АННА» и пьянеть, и балдеть от такого блаженства! Отрываться от грязных, вонючих будней, берущих ежедневно за горло с их неразрешимыми проблемами, и уноситься в страну под названием «Кайф».               

У  п о д р у г и  И р и н ы
Маленький элитный коттеджный поселок. Бабье лето в октябре. Возле одного коттеджа останавливается машина Анны.
Симпатичная женщина возраста Анны с девчушкой восьми лет встречают ее у открытой калитки. Девчушка бросается в объятия Анна с криком:
     - Крестная приехала!
Обнимает ее. Анна обнимает и целует девчушку.
     - Оля, постой! Я тебе сейчас подарки достану.
     - Подарки, крестная привезла! – пританцовывает.  - Подарки!
 Анна достает из машины два больших пакета.
     - Иди в сад, посмотри, что там!         
     - Подарки! Подарки! – прыгает с ножки на ножку Оля. Убегает в сад с пакетами.
К Анне подходит мать Оли, Ирина, обнимает и целует Анну.
      - Здравствуй, Анна! Все балуешь мою Ольку!
      - Я же крестная, я обязана ее баловать! Кого же мне еще баловать?
      - А что возле тебя уже никого нет? - с подначкой .
      - Ой, Ирина! Появился! - полусмеясь, – полуплача.
Но ты же знаешь! Мамочка, что я натворила!
Ирина с усмешкой.   
      - Пойдем, пойдем, расскажешь! 
Проходят в калитку мимо двух каких-то заморских кленов. От калитки и до двери дома напротив - дощатый помост из граба. Слева маленький прудик с плакучей ивой и сосной. Горбатый мостик над прудом. Справа - три огромные голубые ели. Обходят коттедж справа по настилу из граба. Много цветов.
     - Ой, остановись! – восклицает Анна. - Мои розы! А какой запах! 
Наклоняется, нюхает, трогает кусты. Справа за цветами деревянный забор, возле него кусты, усыпанные плодами, шиповника, боярышника, барбариса. Обходят средний по размеру коттедж. Фасад над центральной дверью трехэтажного коттеджа со стороны сада из стекла от земли до самой остроконечной крыши. Участок около тридцати соток с гостевым домиком и большой крытой террасой в глубине. В центре - лужайка зеленого газона, на котором лежат крупные желтые листья красавца клена, стоящего на краю поляны. По всему участку растут семидесятилетние сосны. У самого входа в дом справа - небольшая терраса со столиком и четырьмя стульями.

Ирина усаживает Анну под навесом маленькой террасы, за столик.
Они сидят напротив друг друга. На столе стоит бутылка белого вина, в бокалах тоже вино. На тарелках холодная рыба, овощи, блюда с фруктами.
     - Ну, - улыбается Ирина, - за встречу! - Поднимают бокалы, пьют, закусывают.
     - Да я, - продолжает Анна, - не меньше тебя ужаснулась, узнав о разнице в возрасте. Но, если бы ты его увидела, - не дала бы больше сорока!
      - Анна, ты ведешь себя, как несостоятельная некрасивая дама, у которой этот мужчина – последний шанс! Полтинник! Пенсионер! Без денег, без состояния! Не разведенный! И – ты? 
Анна хохочет.
      - Да, да! Как последняя дурра! Но, Ирина! Надо его видеть, как он смотрит на меня!
Ирина перестает есть, поднимает бови.
      - Афигеть! Как он смотрит на нее! Тебе, что, восемнадцать?
      - А какой у него завораживающий голос!
Ирина округляет глаза.   
     - Полный отпад! Какой голос! Да тебе что – пятнадцать?
     - А как он любуется каждой моей родинкой на теле! Как он гладит, как целует!
Ирина бросает вилку.
      - Писец! Как гладит! Да тебе – одиннадцать?
Анна счастливо смеется.
        - Ты, действительно, ведешь себя, Анна, как последняя дура! – Осуждюще. - Ну, чем тебя Вадим не устраивал? Ну, подумаешь, отвлекся немного на молоденьких! Ты сколько живешь на Земле? Ты видела хоть одного самца, который бы гонялся только за одной телочкой?
         
     - Ой, Ирина! Даже не упоминай мне этого прощелыгу! Я от Георгия балдею, как от хорошего вина! А, главное - это большой непредсказуемый ребенок, большой хохмач… и надежный мужчина, заботливый… а какой нежный! Боже, наверное, влюбленный в меня? А как же иначе? Влюбленный, влюбленный, влюбленный!
Ирина с жалостью смотрит на Анну.
     - Ты больна, Анна!
Анна не слушает.
     - Ну, не может по своей сущности мужчина так нежно обращаться с женщиной, которая ему безразлична? Не может!  Наверное, я еще «ничего», это ясно! Я еще могу быть привлекательной!               
     - Слушай, ты меня пугаешь! Пригласи срочно меня к себе, я взгляну на твой фантом!
Анна грозит пальчиком.
     -Э-э нет, Ирочка! Даже и не думай!
Я обещала ему, что никому его не покажу!
    - Анна, у тебя, наверное, климакс! Увидеть на выставке - и сразу отдаться!
Анна испуганно.
     - А что, во время климакса всегда так?
     - Да я сама не знаю! Надо бы спросить Зару. Но с чего же ты вдруг так пала?
     - Ирина, не поверишь! От его потерянного взгляда!
Ирина таращит глаза.
     - Как это?
     - Господи, если бы я сама знала, как!
Наливает себе и Ирине вина, чокается с ее бокалом отпивает.
      - Как услышала его голос, как он дотронулся до моей руки, - я стала его раздевать!
Ирина замирает с бокалом у рта.               
       -  На выставке?
       - На выставке!               
Ирина берет бутылку, смотрит, - сколько они уже выпили.
       - Не знаю, Анна, наливать ли тебе еще? Ты и сейчас говоришь, как пьяная, а мы выпили только половину!       
       - Наливать, наливать! Я тебе говорю, что пьяна я от этого большого ребенка, от этого хохмача, от нежного и надежного мужчины. Который только тронет за руку, - я уже плавлюсь, я его уже страстно хочу!
Ирина внимательно смотрит на Анну.
Анна наливает себе и подруге.
Из-за угла коттеджа появляется жгучая брюнетка.
     - Полный атас! Они уже пьют без меня!
     - Ну, наконец-то, – ставит бокал Ирина. - Я уже думала не приедешь!
     - О-оля! Ну, все! – смеется Анна. - Сейчас медленно меня будут убивать!      
Встают, обнимаются, целуются.
Подходит помощница по дому. Ставит блюдо для Оли с той же едой и приборы.
Ирина к помощнице по дому.
     - Оксана, принеси еще такую же бутылочку.
    - К тебе, Ирина, приехать, - закладываться надо на полчаса из-за членовозов с мигалками. - Оля достает из красивого пакета коробку.
     - Вот, коробка лучшего шоколадного бренда, там есть и детский шоколад.      
Дает коробку Ирине.
    - Самое интересное я, конечно, пропустила. Потом расскажешь!
Садится. Ирина наливает Оле вина.
     - Все в сборе, как раньше! – поднимает бокал Оля. - Ну, давайте за встречу!            
Пьют, едят, разговаривают.
Ирина к Оле.
     - Я и говорю, ты сбрендила, Анна! Двенадцать лет разницы! Мужик - голь перекатная! Да еще, наверное, и поддает?
Анна, радостно.
     - И я с ним вместе! Почти регулярно!
Оксана приносит еще открытую бутылку вина. Оля разливает.
       - Атас, полный! – берет бокал Оля. - Но как интересно!
Ирина печально смотрит на Анну.
     - Да, я вижу! Этот постоянно глупый смех! Эти блестящие глаза.
Наклоняется к Анне, тихо.
     - А ты, случайно, травку не куришь?
Анна улыбается, наклоняется, так же тихо.
     - А что? Заметно, да? - взрывается смехом.
Оля к Анне.
     - Анна, ты всегда была из нас самая рассудительная! Самая осторожная, по части мужиков. То, что ты несешь здесь какую-то пургу, в это я отказываюсь верить!
     - Так я сюда не плакаться на плече приехала, - улыбается. - Не охать о поломанной жизни! Я хочу, чтобы вы порадовалась за меня! Наконец-то свершилось, о чем я так давно мечтала! И уже уверовала, что это только мечты, а в жизни так никогда не бывает!
Пойдем, девчонки, походим!
       - Нет, уж! – Оля берет бутылку. - Сначала выпьем! За что? За Анку!
К Ирине.
       - Наша задача не дать ей упасть ниже плинтуса! Мы вырвем ее из хищных лап этого старика!
Анна хохочет, чокается, пьет.
     - Да, я почему к вам приехала, - с любовью смотрит на подруг. - Отпустила его домой на два дня собрать вещи. Иначе была бы с ним.
     - Так у тебя есть два дня, чтоб образумиться, – возникает Оля. - А если тебе тяжело будет ему сказать, что ты передумала, и пусть он не приезжает, я готова выполнить за тебя эту миссию! 
     - А я тебе напомню, Анна, - возникла Ирина, - как ты меня вразумляла в свое время словами Гамлета к матери-королеве: 
     «Ни слова про любовь. В лета, как ваши, - Анна с Ириной хором, - живут не бурями, а головой».
      - Ты, смотри, - удивляется Оля, - помнит! Значит не совсем чокнулась!      
      - Вот я тебя, Ирина, - напоминает Анна, - вразумила, в свое время! Ты меня послушалась, и – вот!
Обводит все рукой кругом.
     - Так, что ж сама-то глупишь? – замечает Ирина
     - Девчонки! – смотрит на подруг Анна. - Да в том и дело! Что он - исключение из исключений! Хватит мне одного раза, как его выгнала в первый день! И чуть не померла от тоски!               
Ирина и Оля переглядываются.
Анна встает, делает шаг к перилам заборчика, на которых стоят горшки с разными красивыми цветами. Подходит к каждому, дотрагивается, нюхает.
       - Ка-акие у тебя цветы!
Выходят в сад. Анна хватает Ирину под руку. Оля пропускает рюмочку, догоняет.
    - Когда ты в последний раз у меня была? – наклоняется к Анне Ирина.
      - В мае, Ирина, в мае! Когда все у тебя цвело! Когда прошли черемуховые холода, а дуб еще не начал распускаться. И температура подскочила до двадцати трех, как сейчас. И я впервые у тебя разделась до кофточки!
        - Смотри-ка! – смотрит на подругу удивленно Оля, - У тебя, по-прежнему, фотографическая память и на этом фоне, - такой… такой…
     - Маразм, Оля! Маразм! - заразительно смеется Анна.
     - Ой, как же ты мудро тогда говорила! – сощурилась Оля. - Постой, щас вспомню! Ты тогда сказала: как же мы, бабы, можем быть надоедливы! Даже самый влюбленный мужик это не перенесет. Это его портит… он пресыщается… разве может быть одинаково сладок запретный плод и тот, чем пичкают почти насильно… каждый день!
Анна весело смеется, продолжает вспоминать.
        - Да, да! – Я говорила: «Надо бы мне быть поосторожнее в чувствах… уж очень я открыта… где же женская дипломатия, женская хитрость? Я же опытная женщина. Любовь - это искусство, а искусство - это артистизм!»
Оля смотрит с изумлением на Анну.
     - Убиться можно! Репетиция перед поступлением в Щукинское училище!
Анна продолжает: «Это женская дипломатия, написанная слезами поколений всех брошенных и обманутых женщин, с эпохи - женщины в шкурах у пещерного огня и до женщины, одетой в обольстительное коктейльное платье… в кресле у огня, в каминном зале».         
      - Вот, вижу, - замечает Ирина, - у тебя нет прободения памяти! Ты же в отличной форме!
«Дипломатия, - говорила ты, - должна быть доведена до совершенства во время мучительных раздумий над ошибками прошлого, допущенных при завоевании и удержании своего покровителя».
Оля, в изумлении.
     - Бабоньки! Вы чего? Обе трехнулись? - крутит пальцем у виска.
Ирина продолжает, не обращая внимания на реплику Оли.
       «Для него я должна быть всегда естественной, безыскусной, - говорила ты, - о моей черновой работе он не должен догадываться, ни - ни. Только в постели я могу позволить не сдерживать себя…»
Анна обнимает подругу, хохочет.
     - Да! Говорила!
«И стоит ли отдаваться ему всякий раз, когда он меня захочет? Да, говорила!» - хохочет.
     - Девчонки! А как быть, если я его хочу? Вот как сейчас… Боже, какой же он желанный! А что будет через неделю? Через десять дней? Через месяц? – вы спросите. - Я его, по-прежнему, буду желать, как сейчас! Это я знаю!
    - А он тебя? – наклоняется к Анне Оля. - А вдруг он пресытиться?
Анна уверенно.
     - Нет, это немыслимо!
     - Это, что же такое с тобой происходит? Это сколько же ты его знаешь?                Анна, весело.
     - Третий день!
Ирина и Оля хором.
     - Что-о-о? Третий день?
    - Ну, это слишком! – осуждающе говорит Ирина. - Это неслыханно!
Полный писец!
     - Это ни на что не похоже! – поддерживает Оля.
      - Если считать по часам, то и двое суток, может быть, не наскребется! – смеется Анна.
      - Определенно шлея под хвост старой дурехе попала, - поворачивает к подруге голову Ирина.
    - А, может, и не под хвост вовсе, - соглашается Оля.
     - Вы правы! – улыбаясь, смотрит на подруг Анна. - Это какой-то сексуальный взрыв… страстное желание обладать мужчиной! С чего бы это? Ха-а-а, с голодухи! У мужиков после пятидесяти бес в ребро, а у баб, вероятно, после тридцати восьми! Надо бы проконсультироваться! - пьяно хохочет. - У кого только, у сексологов или у сексопатологов? И у нас, - заливается смехом, - видимо, с ним совпали фазы!
 Оля уверенно.
    - У мужиков после пятидесяти бывает только предынфарктный кобелизм.   
Ирина останавливается, вглядывается в Анну.
Оля смотрит на Анну с испугом.
Анну трясет от смеха.
     - Это, на чем же ты прокололась с самого начала? Неужели, как неопытная, несмышленая девчонка могла пропасть от одного только взгляда? – осуждающе смотрит на Анну Ирина. - Да в шестнадцать лет с тобой такого не было.            
     - Тогда с чего-то все-таки началось? – с любопытством подхватывает Оля. - Может быть, действительно, у тебя уже старческий маразм?         
Анна нервно хохочет.
      - Ой, мамочка! Рановато, вроде бы. Да, это и сейчас видно, когда он смотрит на меня… ну, куда спрячешься от его такого взгляда… как ему можно не довериться? И кто еще так на меня смотрел? Пожалуй, никто, точно никто! А у кого еще из этих самодовольных мужиков может так естественно возникнуть такое детское выражение?
   - Быстро же тебе Вадим опостылел! – замечает Ирина.
   - У Вадима? Вот уж никогда не возникнет! Самовлюбленность и снисходительное выражение его не покидает даже во сне… даже тогда, когда он в чем-то не бельмеса не смыслит. Да и не говорит он, а изрекает истины… одаривает ими окружающих… ведь они только ему открываются, остальным остается просто восхищаться его мудростью, его прозрением.
Оля к Ирине.
    - Ничего подобного мы раньше не слышали.
    - Нет, мне надо обязательно видеть твоего Георгия, -уверенно смотрит на Анну Ирина. -  Иначе, я сочту тебя сумасшедшей!
Анна смеется.
     - На искренность чувств Георгия у меня непроизвольно и произошла реакция… а что в этом плохого? Оценить надо мою искренность, а не обвинять меня в ветрености.    
     - Но ты же сразу, как говорила, в него вцепилась! – замечает Ирина.
     - И ничего не вцепилась, - не соглашается Анна, - а пришла ему на помощь. А потом, я же не потащила его сразу к себе, мы еще минут пятнадцать ходили по залам…
     - И когда ты окончательно разомлела? – с любопытством смотрит на Анну Оля. - На чем?
     - На его таких теплых взглядах… это же неоспоримо… конечно, он любовался мною и так неискусно, - улыбается Анна. - Уж ему скрывать что-либо совершенно невозможно… а еще голос: такой проникающий, такой бархатный, такой обволакивающий, такой комфортный… хотя сам, как большой ребенок, это тоже сыграло на женских струнах. Так, так, - вот, сколько всего набирается.
     - Постой, тебе врач, который у тебя был день назад, ничего обо мне не говорил? - останавливается Ирина.
Анна останавливается.
     - Ты что? Какой врач? Мы двое суток с Георгием были одни!
Ирина округляет глаза.
     - Ну, ты даешь! Ты помнишь о своем звонке, когда ты впервые сообщила о Георгии?
      - Ну, конечно, помню! Это было на шестой день разлуки. Мы в первый же день с ним и расстались, а я, дуреха, запретила ему и думать обо мне! И я тогда просто выла от отчаянья, - вот тебе и позвонила в воскресенье. И все вкратце рассказала.               
Ирина, удивленно.
     - Этого ты мне не говорила, что запретила ему думать о тебе! А я тебе, рекомендовала тогда вызвать доктора, поскольку ты действительно сходила с ума. Вот ты все-таки меня послушалась и на следующий день вызвала!
Анна серьезно смотрит на Ирину.
     - Ничего не понимаю! Так кто из нас шизо? - крутит пальцем у виска.
    - Ну, вы, девчонки, как-нибудь договоритесь! – сочувственно обращается к подругам Оля.
     - Я звоню тебе на следующий день, а трубку взял доктор.
     - И что? - терпеливо смотрит на Ирину Анна.
     - Ну, я, конечно, спрашиваю его, как ты?
     - И что доктор?
     - А я еще доктору рассказала причину твоих расстройств, что собираешься жить с мужчиной старше тебя на двенадцать лет.
 Анна начинает улыбаться.
     - А он?
     - Он так интеллигентно меня поблагодарил, что я, как твоя подруга, забочусь о твоем здоровье. Я еще подумала: ну, надо же, какой тебе доктор попался! А потом он рекомендовал тебя пока не тревожить, сказал, что тебе надо хорошо выспаться.            
     - А какой был голос?
     - Ну, очень интеллигентный, такой бархатный.
Анна присаживается от смеха.
     - Это он! Это хохмач Георгий! - заливается смехом. - Мой самый лучший доктор! Вот видишь… даже тебе он по… понравился!
Ирина потерянно.
     - Ну, как меня разыграл? Ну, настоящий доктор!
Анна продолжает хохотать, виснет на подруге. Оля присоединяется к Анне. Ирина стоит, смотрит то на одну, то на другую подругу.
Успокоившись, идут по дорожке в глубину участка.
Ирина вспоминает.
     - Да-а!  Сколько тобою любовались, восхищались и даже откровенно хотели! Это безошибочно было видно, ты же не таскала их к себе?
Анна фыркает.      
       - Да уж… тогда бы точно у двери квартиры пришлось бы вешать красный фонарь!               
       - Ну, хорошо, - соглашается Ирина, - сорок пять минут по залам под руку - и прямо в постель? С чего же ты вдруг повела его к себе?               
      - А что тут… все ясно… все выстраивается. И за сорок минут хватило понять, что передо мной неординарный человек! Вот, ведь, что интересно… ведь, ни слова о себе не сказал! А мог бы, по -умному, по - хитрому, как Вадим, такую сеть сплести! Тогда бы точно у меня с ним ничего не вышло, и расстались бы мы там же, и немедля. Как, уже бывало, не раз в подобных случаях.
Анна останавливается возле крупных ромашек. Любуется ими, продолжает.
     - Верно, ведь нечто похожее уже было со мной… с раскидыванием сетей и завлечением… и ничего не вышло. До чего же самоуверенные мужики!
 Анна в который раз смеется.
     - Послушать тебя - ты святая наивность, - возражает Оля, - не заметила даже как соблазнили… очнулась - рядом мужчина голый лежит в твоей постели.               
 Анна смеется.
     - Ольга! И чего ты прицепилась! Ну, не наивная женщина я! Да, не хватает мне мужской ласки! Да, соскучилась! Так что взял меня этот мужчина по всем правилам… заставил поверить, растопил… а дальше… а дальше я его насиловала, а не он меня.
     - Ты его?? – изумляется Оля.
     - До сих пор не понимаю, как я его не оставила у себя после этого сразу и навсегда. Работа, видите ли, принципы, дуреха… чуть не потеряла его, мою радость.      
     - Смотрю я на тебя, Анна, - неуверенно заметила Ирина, - неужели это влюбленность, в тридцать восемь лет? А если так, это быстро схлынет и смех, и горящие глаза, и твое счастье…
     - Да, счастье! А что же это такое, если больше этого ничего и не существует! Если больше этого ничего и не надо! Это предел того, о чем я мечтала! Да, что там, и не мечтала уже… и уж смирилась с тем, что таких мужиков нет… не бывает просто.
Оля, с состраданием.
     - Очнись, Анна!
Анна не слушает, продолжает.
      - А тут вдруг, - и все сразу! И хочется смотреть на него целый вечер, весь день и целый год! И всю жизнь! И целый день, и целый год, и всю жизнь его хочется слушать! И всю жизнь хочется, чтобы он меня держал в своих объятьях!
Ирина смотрит на Анну испуганно.
Оля смотрит с завистью.
Анна полустрого.         
     - Так что, девчонки, завидуйте мне голубой завистью и не мешайте мне жить. Жизнь только начинается!

А н н а  д е л а е т  Г е о р г и ю  п р е д л о ж е н и е            
Комната. Анна и Георгий сидят на тахте. Горит крошечный зеленый ночничок.               
Анна притягивает к себе Георгия и крепко прижимается к нему.
      - Ты, посмотри, Георгий! Мы с тобой уже шестой час, а не можем наговориться! Так вот, если ты будешь просто обнимать меня, целовать меня, говорить мне ласковые слова… и не будет никакого секса… я все равно с тобой буду счастлива.               
      - Как мало тебе оказывается надо.
      - Как я много уже имею.
      - А ты меня снова пугаешь, Анна
     - Это чем же?
     - Ты ведешь себя, как потерявшая голову четырнадцатилетняя девчонка, а это очень опасно.
     - Ну, это мои мучения, мои трудности.
     - Да это опасно и для меня.
     - Да чем?
     - А тем, Анна, что такая девчонка, как внезапно влюбляется, так быстро и охладевает.
     - Вы что все нападаете на меня! – возмутилась Анна. - Заблуждаешься, Георгий, я веду себя, как опытная женщина… знающая вашего брата. Вот только… вот только, на сколько тебя хватит?
Легкая тень ложиться на ее глаза.
     - Не понял?
     - Как любящего мужчины.            
     - А разве я тебе признавался, Анна?
     - Нет, но я жду… я вижу, не может так ко мне относится равнодушный мужчина.               
     - Это верно, Анна, я к тебе не равнодушен, но что я уже полюбил тебя, этого я не могу сказать. И вообще, давай не будем торопить события.
     - Что же это получается? Я давно призналась ему, а он?
     - Неужели я пропустил признания? – улыбается Георгий.
     - Вот тебе раз!  Я же первые слова по телефону сказала, что не могу без тебя.
     - Разве это равносильно признанию?
     - Это, Георгий, больше, чем признание в любви. Можно любить, можно жить, страдая, без любимого человека, понимаешь, Георгий, можно жить… а если бы ты не приехал…
     - Еще через неделю ты бы перегорела и успокоилась.
     - Не убивай меня, Георгий, - обиженно протянула Анна.
     - Прости, Анна, не буду, только не умирай. Для чего же я рядом?
     - Так ты сказал, что не любишь меня? - с печалью взглянула на него Анна.
     - Не так, Анна, я просто не уверен - полюбил ли я тебя… да и что такое любовь…
     - Ты что никогда не любил?
     - Думаю, что нет.
     - А в юности? А жену, когда только женился? - удивилась Анна
     - Анна, а вот влюблялся я в жизни много раз… но с годами понял, что это была не любовь.
      - Так ты ни разу не любил?
     - Наверное, нет… по - настоящему не любил.
     - Так, значит, ты не знаешь, что такое любовь…
     - Наверное, не знаю, Анна. Если задать этот вопрос десяти мужчинам и десяти женщинам, я думаю, что половина из них соврали бы.
     - А что же у тебя со мной?
     - А ничего! Пока. - Нежно целует в уголочки губ.               
    - Как? Я тебя сейчас задушу!
Вцепляется в горло Георгия.
     - Не стоит, радость. Ведь ты сказала, что без меня умрешь.
     - Как ты меня обозвал?
     - Моя радость!
Снова целует с другой стороны уголочки губ.
     - Ну, тогда ладно, сегодня живи, задушу завтра.
     - Моя чудесная женщина!
    Снова целует уже в щеку.
     - Ладно уж, живи до послезавтра.
     - Мой спасительный глоток.
     - Живи еще один день! Глоток чего?
     - Воздуха.
     - А почему спасительный?
     - Если бы не встретил тебя, то задохнулся бы.
     - И умер?
      - Наверное.               
     - Так умер бы без меня или, наверное?
     - Умер, наверное.
     - Ага, - радостно, - значит, любишь! Как я!
     - Разве я сказал это?
     - Но ведь я тоже умираю без тебя!
     - И что?
     - Как что? Потому что люблю тебя, балда! И если я для тебя спасительный глоток, а ты не выживешь без меня… значит, как я, любишь меня!
     - Ах, вот что!
     - Георгий, ты что тупой, как валенок?
     - Нет, Анна, я мягкий…
Анна многозначительно смотрит на Георгия.
     - Я иду в ванную, потом в спальню. Ты после меня. Жду.            

Кабинет-спальня. Анна сидит на пуфике в шелковом вишневом халате придирчиво смотрит на себя в зеркало. Расчесывает волосы. Достает флакончик брызгает на них. Достает духи, пальчиком ставит метки за ушами. Глазами ищет какой-то пузырек, берет его, читает надпись. Открывает, наклоняет, выливает каплю жидкости на пальчик. Проводит пальчиком между правой и левой грудью. Берет какой-то флакончик капает несколько капель на ладонь. Нюхает, «моет» кисти рук. Пудрится, подкрашивает губы. Появляется в столовой.
Георгий готовит что-то у плиты. Тревожно втягивает ноздрями воздух.
Подходит к Анне. Тычется носом в волоса Анны. Глубоко вдыхает.
     - Ну, женщина! - восхищенно. - Ну, обольстительница! А мы, мужики вислоухие, даже не представляем, какой богатый набор средств для нашего искушения у вас существует: то еле уловимым ароматом цветочного меда пахнут волосы. То ароматом утренних, забрызганных росой роз, пахнет лицо.
Анна счастливо смеется.
     - С первой встречи помню… а тело… как июньский луг… так и хочется зарыться в него с головой и лежать, и лежать на нем, и наслаждаться… 
Георгий запускает голову в вырез халата и целует грудь.
Анна сияет, с восхищением смотрит на Георгия. Нежно с благодарностью целует его в губы.
     - А сейчас за что? – с улыбкой смотрит на Анну Георгий.
     - Ты мой самый лучший доктор! Нет, ты - живая вода, льешься на меня, почти помертвевшую за эту страшную неделю, и я удивительно быстро оживаю… я думала, Георгий, мне нужна вечность, чтобы я снова могла улыбаться. А чтобы я смеялась… подумать только, и это страшное было всего несколько дней назад… какой кошмар. Я тогда умирала.
     - Не надо о прошлом, Анна, уже все хорошо.
     - Да, Георгий, не будем… но ты… ты меня воскресил за такое короткое время… ни одному, слышишь, ни одному самому хорошему доктору это не под силу… а ты… ты сам не знаешь, что ты - целитель.
      - Ну, Анна…
     - Да, ты не знаешь сам, что ты волшебник… я тебе никогда бы не сказала этих слов… их нельзя говорить обыкновенным мужчинам…
     - Анна, если мы и сегодня до утра с тобой досидим, - ты сделаешь из меня Бога!               
     - Если бы я не была в тебе уверена на все сто один, что тебя мои слова не испортят… если бы я не была уверена в такой абсолютной искренности… ты был бы для меня обыкновенным мужчиной…               
     - Не слишком ли много уверенности? – улыбается Георгий.
    - Георгий, ты удивительный человек, ты все обо мне печалишься... я тебе на это уже ответила... если вдруг случится невозможное... и я снова ошиблась... это мои проблемы. Я понимаю, что я резко вырываю тебя из прошлой твоей размеренной жизни. Тебя пугает моя предыдущая неосмотрительность…
     - Да, Анна, пугает.
     - Я тебя понимаю, ты боишься и за себя, а тебе назад в твою семью дороги уже не будет. Но я не могу заставить тебя поверить мне… то, что я тебе сейчас предложу, я уже обдумала…
     - Ну, все разложила по полочкам.
     - У меня неделя была такая, что каждый день шел за год… я уже все решила… я только прошу отнестись к этому серьезно, как я.
Георгий, я прошу тебя… давай поженимся… я делаю тебе предложение.
До Георгия не доходит смысл сказанного.
     - Как это?
     - Я прописываю тебя на свою площадь. Ты становишься владельцем половины квартиры.
Я… умоляю тебя - соглашайся.
Анна обнимает его за шею, высохшие ее глаза вновь наполняются слезами. Замирает, со страхом смотрит на Георгия.
Георгий таращит на Анну глаза, как на ненормальную. Долго, очень долго доходит до него смысл ее слов. 
     - Это после того, что ты меня знаешь только несколько часов?
      Не-ет! Сначала мы с тобой попьем кофе! Потом я буду лечить тебя от твоей детской влюбленности! И только потом посмотрю, стоит ли на тебе жениться!
     - Прозреваешь, однако! – вставил реплику второе «Я».   
Анна обняла его за шею и начала тихонечко ни то плакать, ни то смеяться, уткнувшись мордашкой в его грудь.
       - Боже, - наконец, вымолвила Анна, - как же мне с тобой будет нелегко - ты у меня и артист к тому же.
Первой не выдержала Анна.
       - Ты вот вопросы всякие задавал... нет, нет, теперь изволь выслушать. На фотографии на той... его звали Вадим, пусть он и дальше живет, и здравствует... только для меня он месяцев десять, как уже в прошлом. Сюда он больше не войдет, он никогда здесь не был хозяином, он был гостем, любовником, но не больше.
Георгий с интересом посмотрел на Анну.
       - Я могла бы, Георгий, спрятать эту фотографию, и ты бы ничего не узнал, но я обещала рассказать тебе все, я должна исповедаться. Ну, что ж, я получила хороший урок. Сейчас я порвала его фото. А из сердца я его выкинула еще задолго до знакомства с тобой. А меня, Георгий, нельзя любить наполовину, я это сразу почувствую... и сразу уйду.
   - Анна, с твоим знанием жизни и проницательностью, как ты могла не разглядеть...
   - Вот так, Георгий, вот так... теперь я и сама удивляюсь.
И  с н о в а  о  ж и з н и  д о  в с т р е ч и
Георгий нарезал в столовой сыр, Анна резала помидоры и другую зелень. Вместе они управлялись очень быстро, и скоро в духовку на ужин была заложена первая партия мясной вырезки, густо посыпанная перцем и кружочками белого лука.
   - Георгий, давай больше ни на что не будем размениваться и выпьем под 
  Смирноффскую, - предложила Анна.
  - Как скажешь, - отвечал Георгий, - я тебе здесь плохой советчик.
  - Не поверю, - воскликнула Анна, - что бы у мужчины не было бы любимого напитка.
  - Ну почему, мой любимый напиток манговый сок, например.
  - Я говорю о спиртных напитках.
  - Есть, конечно, с черным бычком… разливают на Самокатной 4. А потом, Анна, последние пятнадцать лет, когда работал, вся моя жизнь с утра до ночи проходила на оборонке, на стендах да на полигонах.
  - И ты пил тоже?
  - И я, когда не пить было нельзя.
  - Это, когда же?
  - Да мало ли.
  - А все-таки?
  - Это тебе не интересно, Анна.
  - И с кем же пил?
  - А со всеми.
  - Ну, с кем?
  - И с инженерами испытателями, и с генеральными конструкторами, и с министрами, и с конструкторами третей категории, и с космонавтами, и с четырех звездными генералами...
  - Так уж и с космонавтами? 
  - А что, Анна, они такие же мужики, как и все. Нет, пожалуй, не такие.
  - Да с кем же ты встречался?
  - Ну, чего спросила, Анна. С Гагариным не здоровался, ну, может еще с десятью, которые летали где-то сороковые по счету, а со многими встречался... работа была такая. Космонавт № 2, Герман Титов, был первый мой начальник; № 16, Георгий Шонин - последний.
Тезку, Георгия Берегового,* неоднократно встречал у себя на фирме, она возле аэродрома Жуковский, и возил на испытания «Бурана»... и не его одного. Работа, говорю, такая была. Как сейчас помню, звонит сам, без всяких секретарей, по имени отчеству.

     * Георгий Тимофеевич Береговой, летчик-космонавт СССР № 12, начальника Центра подготовки космонавтов, заслуженный летчик-испытатель СССР, генерал-лейтенант авиации, дважды Герой Советского Союза
 
  - Георгий Петрович, можешь меня привести на место отрыва «Бурана» во время взлета?
  - И чего всех летчиков-испытателей именно на это место тянуло? А мы тогда проводили ГЛИ, Государственные Летные Испытания. Сбежал, говорит, из президиума съезда колхозников. И все космонавты, бывшие летчики - испытатели, так завидовали первому экипажу пилотам «Бурана» Волку и Станкявичюсу! Это особая порода мужиков, которые не мыслят себя без смертельно-опасных испытаний новых образцов самолетов. А тут, впервые, – космический.
  - И часто приходилось семью оставлять, на полигон ездить?
  - На полигон не ездят, Анна, туда летают. А в год набиралось месяца два - три, по - разному. Вот там, кроме спиртяги, ничего не знали. Правда, пили, сколько хотели.
  - Это сколько же поводов надо, чтобы так пить?
  - Ты где живешь, Анна, что не знаешь наших традиций? Было бы чего выпить, а повод всегда найдется. То дефект при подготовке к запуску спутника «вылез», то его нашли и устранили; то узел какой при испытаниях «накрылся», - за новым посылаем самолет, сидим, курим, - повод? То за рождение, то за поминки... да что ты зацепилась за это?
  - Ой, Георгий, какое еще рождение? Какие еще поминки? - удивилась Анна.
  - Сказал на свою голову, - улыбнулся Георгий. - Запустили удачно спутник, прошел над Европой, идет нормальная телеметрия, ну, это показания с него приходят. Родился новый спутник! Как ты считаешь, это повод? Председатель Государственной комиссии космонавт № 2 Титов дает распоряжение накрывать праздничные столы. А тут - нештатная ситуация... короче - неудачный запуск. Ну, и мы, после тостов за рождение нового спутника, - пьем за упокой. Хорошо, что не взорвался, хорошо, что упал не на Европу, а дотянул до наших степей, хорошо, что какие-то показания имеем... После этого Титов, правда, меня к себе три раза вызывал, чтобы фитиль вставить.
  - Ну и...
  - Редкое везение, обошлось. Титова, бедолагу, то на Политбюро, то на коллегию, то еще куда в эти дни вызывали. Вставили мне, конечно, но калибром поменьше.
  - А что не всегда везло, очень грозный был начальник? Попадало все-таки?
  - По - всякому бывало... и с Госкомиссии выгонял, когда я один из семидесяти главных представителей фирм заключение подписать отказался... сорвал Госкомиссию. Да нормальный мужик. Любил песни… стихи. Начальник и должен быть строгим.
  - Наблюдаю за тобой, Георгий, вроде ты там не спился.
  - А там все меру знали, а желание выпить я редко когда испытываю. Мне не понять тех, у кого «горят трубы», и им срочно надо что-нибудь в них залить. Вот по какому-нибудь хорошему поводу…
  - Но ты можешь все-таки назвать любимое вино?
  - Боюсь, что я тебя разочарую.  Из вин - «Кокур» был хорош в шестидесятые годы, мускат «Красный камень», - до сих пор вкус помню.
  - Ничего, Георгий, это легко поправить, скоро резко возрастет количество твоих любимых напитков, чувствую, - ты тонкий их ценитель, мне будет интересно твое мнение об их букете.
   Анна поглядывала, как споро Георгий нарезает сыр, режет хлеб, овощи, моет посуду.          
 - И можешь приготовить сам обед?
 - А чего тут сложного?
 - И можешь сам сварить борщ? - не унималась Анна.
 - Элементарно. Кстати, мой борщ признавали классическим не только жена, но и все друзья, кто его хоть раз отведывал.
 - Это надо же! А у меня борщи никудышные. Мне все говорят. Зато пироги признают отличными.
Анна взяла рюмку и встала, повернувшись к Георгию, и он тоже поднялся с рюмкой в руке, повернувшись к Анне.
  - Георгий, - начала Анна, - ты не женщина...
  - Разве? - удивился Георгий, ощупав с двух сторон себе грудь.
  - Поэтому, - продолжала Анна, улыбаясь, - тебе не дано понять, что испытывает женщина, живя одна, без мужчины в доме. Я хочу выпить за хозяина этого дома. Георгий поднял свисающую скатерть и заглянул под стол. Анна улыбалась. - За мужчину в доме, за тебя, Георгий!
   Георгий сделал изумленное лицо, однако, чокнулся с ней. Анна пыталась поцеловать его в губы, но Георгий с самодовольным видом поднял высоко подбородок. Анна поднялась на цыпочки и Георгий тоже. Анна не достала до его губ.
  - Ну, Георгий! - жалобно протянула Анна, - я прошу тебя...
  - Ну, если женщина просит, - Георгий нагнулся к Анне, и та поцеловала его.
  - Правда, Георгий, - закусывая, говорила Анна, - я раньше верила своим подругам и приятельницам, что вполне можно жить без мужчины...
  - Очень интересно, это как же? - оживился Георгий.
  - Я имею в виду, что можно жить без мужчины в доме... я верила им, что так и хлопот меньше... и спокойнее... и комфортнее... пока сама не попробовала.
  - И что?
  - А то, что очень быстро опускаешься... вымотаешься на работе, приползешь домой, и ничего делать не хочется: ни готовить, ни убираться, даже книжку читать. Чаю выпьешь с бутербродом и дальше, как в анабиозе, то спишь, то в полудреме телевизор смотришь и так день за днем. Из халата не вылезаешь. Дела домашние накапливаются, сама неухоженная, квартира тоже...
   По выходным себе встряску устраиваешь, как-то разгребаешь завалы, стираешь, гладишь, делаешь закупки на неделю. Какой там театр, концерты...
    - А как же, Анна, обходительные мужчины у тебя на работе?
    - А последние два года, когда я стала номенклатурным работником, обязательных презентаций, фуршетов по случаю подписания контрактов и другим поводам хватает в избытке. После них особенно чувствуешь себя одиноко. И самое страшное - от одиночества выхолаживается душа, невостребованные чисто женские качества: женственность, нежность, забота о ребенке, о мужчине, притупляется чутье, которое, как известно, у нас тоньше, чем у мужчин. Эти качества атрофируются и отмирают.
   - Слушай, а может ты уже и не женщина, Анна? - с испугом спросил Георгий.
   - Не шути, это очень серьезно, к сожалению, не все даже женщины осознают эти изменения. А что касается меня, то за первый день нашего знакомства ты дал мне столько, что, наверное, возродил утраченное мною за год... и когда ты пропал на неделю, - ох, как я это почувствовала! Ведь отчего мы расцветаем?
   - Оттого, что вас поливают.
   - Почти правильно. От ласкового взгляда, от теплого слова, от мужской ласки, от сознания своей необходимости; и, если женщина недополучает этого, она не может быть полноценной.
   - А какая существует норма?
   - Вот ты всю жизнь занимался…
   - Космосом, Анна.
   - Я не хочу сказать, что у тебя было неважное занятие, вот так вы все, серьезные мужики, занимаетесь, Бог знает чем, а земную женщину - забросили. А если бы вы нас хорошо изучили, вы бы узнали и какая норма ласки нам необходима, и что нужно сделать, чтобы меньше было стервозных баб, а, следовательно, будет меньше издерганных неухоженных мужиков и больше здоровых детей, и твой космос от этого выиграл бы и сколько семей сохранилось бы...
   - Ну, Анна, ты гениальная женщина, - наливая, подхватил Георгий, - за то, чтобы не было стервозных баб и издерганных, неухоженных мужиков и за женщину, сделавшую в этом открытие!
   - Как, ты говорил, звучит дополнение к тосту?
   - Алаверды.
   - Так вот, Георгий, если ты всегда такой, как я тебя успела узнать, - я с тобой рядом никогда не буду стервозной, а ты - неухоженным и издерганным! - и Анна чокнулась.
   - Подожди, ты даже не представляешь, Анна, сколько я слышал обязательств, но такого приятного в отношении себя - за всю жизнь - ни разу!
  - Георгий, я не знаю твою норму, но мне уже хватит. Тем более, что мы с тобой перед этим усидели бутылочку вина.
  - Ну, Анна, это когда было! Я тебя не неволю. А поскольку у нас есть еще тосты, ты не можешь отказаться выпить за хорошие пожелания, ну, пригуби тогда для приличия. А что касается моей нормы, то при такой хорошей закуске бутылочку вдвоем угомоним и хватит.
  - Нет, Георгий, на меня не рассчитывай, а ты пей, сколько хочешь.
  - Ой, какие ты ценные слова сказала, Анна. Я теперь смело могу сказать, что ты не зануда и успокою тебя. Что сам пью только по значительному поводу, хотя предвижу твое несогласие со мной, и еще не пью в одиночку, а учитывая мое слабое здоровье - двести грамм - моя предельная доза.
  - Что значит слабое здоровье?
  - Да это я так, Анна, в общем-то, я на него «тьфу-тьфу», по - крупному не жалуюсь. Когда служил, заставляли в обязательном порядке раз в год проходить диспансеризацию. Сейчас уже не был в своей поликлинике почти три года, и никому я не нужен. А надо бы показаться своему врачу, тем более повод есть - пломбочку новую поставить.
  - Правильно, Георгий. Здоровье твое, когда служил, нужно было, прежде всего, государству, а уж потом тебе. А сейчас оно нужно только тебе... и мне тоже. Так что на следующей неделе, - я в свою, а ты - в свою поликлинику. Договорились?
  - Придется.
   - А ты, Анна, веришь в Бога?
   - В душе.
   - А в церковь ходишь?
   - Специально - нет. Но если есть возможность, по крайней мере, изыскиваю заглянуть в храм Божий, когда нахожусь где-нибудь неподалеку.
   - А когда в последний раз была?
   - Два дня назад, в субботу.
   - И молилась?
   - А ты осуждаешь?
   - Не смею, Анна.
   - Ты знаешь, так, как тогда, - второй раз в жизни. Первый, когда тяжело была больна дочь. А сейчас - за тебя. Чтобы ты пришел ко мне. И свечку ставила Создателю.
   - И ты считаешь, что он помог?
   - Не сомневаюсь.
   Они помолчали каждый о своем.
  - А чтобы закрыть вопрос о другой женщине, - грустно продолжала Анна, - которая якобы появится у тебя, во что я не верю... если вдруг случится такое, и у тебя с ней будет серьезно... - я уйду с твоей дороги. И винить во всем я буду только себя. Скажу сразу, скандалов не будет.
   Но одну просьбу ты мою выполни. Не надо больше об этом, ладно?
  - Прости, Анна, за настырность. Что мне втемяшилось пытать тебя, захмелел видно.
Обещаю больше никогда не поднимать эту тему. Ты блаженная, Анна, тебя грех обижать. Раз я уже провинился перед тобой, я скажу тебе то, что ни один мужчина говорить не должен. Здесь, как от сумы и от тюрьмы, нельзя зарекаться: Анна, я сделаю все, чтобы не огорчать тебя.
Георгий долгим поцелуем удерживал ее руку, а Анна целовала его в лысину.
  - Вот, Анна, тебе совсем свежий пример моей дурости, а ты меня в святые прочишь. Так можно и наш вечер испортить.
   - Жизнь часто нас не спрашивает, Георгий, а твои вопросы хоть неприятны, но из жизни.
   - А у меня тост, - уже более весело воскликнула Анна.
Георгий с готовностью наполнил рюмки.
 - Давай выпьем за то, чтобы нам в жизни повезло. Я не люблю громких слов... и даже боюсь их. Давай в следующее воскресенье сходим в храм и поставим свечки...
 - И попросим покровительства над нами у Божьей Матери, - добавил Георгий.
 - Да! - радостно поддержала Анна. - А ты предложи, в какой храм мы пойдем.
Они чокнулись, поцеловались. Георгий выпил до дна, Анна пригубила.

 З в о н о к  Н а т к и
    Почти в двенадцать ночи раздались длинные частые гудки телефона, так мог звонить только международный. Георгий и Анна еще не спали. Анна метнулась к нему и схватила трубку.
   - Натка, дочурка, здравствуй!
И Георгий вздрогнул, услышав из динамика девичий голос.
   - Здравствуй, мамуленька, у меня все в порядке, я здорова, учусь нормально, меня ставят в пример. Георгий у тебя? Мамочка, я хотела бы сначала поговорить с Георгием, а потом закончим с тобой, ладно?
   - Что ты, Натка, - повернулась Анна к Георгию, и голос у нее сразу стал испуганным, - это неудобно, вы же не знакомы...
   - Вот и хорошо, познакомимся! Да не волнуйся, мамочка, я же у тебя умница!
   - Надеюсь, дочка, только недолго.
   - Все будет в порядке!
    - Тебя, - и, удивленно пожимая плечами, Анна протянула трубку Георгию.
    Не совсем понимая, при чем тут он, Георгий взял трубку.
    - Я слушаю... Наташа... меня зовут Георгий... здравствуй!
    - Доброй ночи, Георгий, я могу вас так называть?
    - Да.
    - Спасибо. Хорошо, что вы «на ты» меня называете. Я очень хотела услышать ваш голос.    По маминому описанию вы мне понравились.
    - Да-а? - удивился Георгий.
    - Не догадаетесь чем?
    - Скажи, Наташа, мне интересно.
    - У вас очень внушающее доверие простое лицо. Мне кажется, что вы надежный мужчина, Георгий... я очень бы хотела, чтобы у вас с мамой все получилось... ну... чтобы вы были нужны друг другу.
    - Спасибо, Наташа.
    - И еще. Георгий, мама очень незащищенная... очень искренняя... сейчас такой быть нельзя... оберегайте ее, я прошу вас. Я желаю вам с мамой всего, всего наилучшего! До свидания, Георгий. И голос у вас такой доверительный. А теперь дайте, пожалуйста, трубку маме. Мама, ты меня слышишь?
Анна выхватила трубку у Георгия, выключила микрофон, и со слезами на глазах выбежала в другую комнату.
   «Натке нет еще и шестнадцати, - задумался Георгий. - Да в ее годы он был во многих вещах «букой», хотя безотцовщина и заставляла с семи лет вести вполне самостоятельную жизнь. Чтобы такое сказать незнакомому мужчине? Говорить без комплексов на такие темы? Да он, пожалуй, не сумел бы так. Совсем другие дети растут... совсем другие. И всего-то какие-то тридцать девять лет их отделяют... Неужели так быстро меняется новое поколение? Ну, конечно, два года в Англии, отсюда раскованность, рассудительность... А ведь как Анна на нее похожа... А ведь эта девочка его подбадривала... откуда она чувствует его колебания? А как лаконично всего за минуту сказала самое главное... Да, не каждый с большим жизненным опытом человек может так напутствовать вступающих в новую, не первую, совместную жизнь двух взрослых людей... Спасибо, Натка... спасибо за доверие... он очень постарается, Натка, чтобы твоей маме было с ним хорошо... Будь спокойна... не бойся, Натка».
   Георгий не заметил в задумчивости стоящую в дверях и неуверенно смотрящую на него Анну. Он почувствовал ее взгляд и встал, протягивая к ней руки.
   - Анна...
   - Георгий, - оправдываясь, прервала его Анна, - три дня назад я говорила-то всего три минуты о тебе, правда, правда... и чего она вдруг...
  - Что ты, Анна, ну что ты оправдываешься, гордись, Анна, дочерью, посмотри какая она у тебя умница... Мы с тобой толком и не имели времени поговорить о ней... мы, наверное, оба еще до конца не представляем, как много нам обоим Наташа сказала... посмотри, насколько проще будут наши отношения после ее таких пожеланий. Надеюсь, ты сказала ей самое главное... какой я старый...
   - Это не главное, Георгий, но сказала...
   - И правильно...  вот как отнеслась к этому дочь... А ведь она нас благословила...
   - Да, Георгий.
   - Спасибо тебе за дочь, Анна. - Георгий нежно обнял Анну и поцеловал. - У меня лишь временами маячил тяжелый вопрос: как отнесется ко всему твоя, почти взрослая, Натка? Я его все отодвигал и отодвигал... ответ на него мог бы перечеркнуть все наши отношения.
   - Не мог, Георгий.
   - Еще как мог бы, Анна. Ты бы разрывалась между дочерью и мной... а я бы не выдержал этого.
   - Не надо, Георгий, не надо о плохом... тем более, что оно и не могло быть.
   - Какая ты счастливая, Анна. Как ты уверена в дочери... а для нынешних детей не очень-то мы являемся авторитетами... А потом, что они знают о сегодняшней жизни... А вот Натка... Нет, Анна, что бы ты не говорила сейчас... и ты, и я... мы много позже осознаем истинную ценность слов твоего ребенка. Твоей девочки... твоей девушки... твоего мудрого человечка. И, если верить пословице, что яблоня растет недалеко от упавшего яблочка, - Георгий улыбнулся, погладил Анну по русым волосам и прижал к груди, - то мне надо держаться за такую яблоню. Ну что ты... что ты, - Георгий с нежностью смотрел в глаза Анны, - радоваться надо, а у тебя слезы, - и Георгий поцеловал ее в один и другой глаз.
   - Я и радуюсь... спасибо, милый, - и Анна уткнулась лицом в его грудь. - А ты знаешь, Георгий, я, наверное, окончательно только сейчас оттаяла.
   - А ты, вероятно, уже раз в третий назвала меня милым.
   - Так мало? - удивилась Анна. – Значит, я плохая, - уверенно ответила она.
   - Ты посмотри, как все обставила? - удивился Георгий. - А я ведь всего-то хотел сказать, что у спокойной, уверенной в себе женщины это слово сидит на кончике языка.
   - А ты действительно крупный специалист по женщинам, - подначила его Анна, - видимо, тебе все-таки подробнее надо рассказать свою богатую биографию.
  - Ну вот, - обиженно засопел Георгий, - ну разве можно предположить с тобой, как простое слово отзовется?
   - А в разговоре о тебе, Натка мне сказала то, что я, наверное, не должна тебе говорить.
   Георгий посмотрел на Анну.
        - Если хочешь узнать какая у него душа, посмотри, как он слушает серьезную музыку.  А ты...
       - А мы с тобой, Анна, еще ни разу не были ни в опере, и ни разу не слушали серьезную музыку, так что моя проверка еще впереди...
       - Ты не прав, Георгий, мы с тобой никогда не выключаем «Радио Надежда», «Русское радио», «Серебряный дождь»... и уже не раз слушали серьезную музыку. Каюсь, я подглядела, как ты слушаешь. Я никого еще не видела, чтобы так переживали музыку... нет, вообще-то видела очень редко, когда ходила раньше... а у тебя... а у тебя из глаза катилась слеза.
   - И по щеке его румяной катилась пьяная слеза, - напел мотивчик Георгий. - Да, случается со мной такое, водится за мной этот грешок, когда я в определенном настроении.
   - Нет, Георгий, - задумчиво произнесла Анна, - это не недостаток... я уже тебе говорила... ты не умеешь прятать свои чувства. Это искренность... разве это недостаток?


П о д г о т о в к а  А н н о й  З а к л ю ч е н и я
 Зайдя вечером в спальню-кабинет, чтобы полюбоваться на спящую, как он полагал, Анну, Георгий с удивлением обнаружил ее, клюющую носом, за письменным столом, на котором лежала раскрытая красная папка с каким-то средним по солидности трудом. Рядом лежали листы, заполненные таблицами, какими-то расчетами, графиками. Похожие материалы, по всей видимости, были и в тонкой желтой папке.
   Георгий взял красную папку, на первом листе крупным компьютерным шрифтом № 18 было набрано: ТЕХНИКО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ОБОСНОВАНИЕ... и начал медленно листать.
     - Это не интересно, - с трудом разомкнув губы, продолжая клевать, заметила Анна.
   Георгий ничего не ответил, просматривая лист за листом. Затем, раскрыв желтую папку, он прочитал: ЗАКЛЮЧЕНИЕ НА ТЕХНИКО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ОБОСНОВАНИЕ... пролистал его, а потом и просмотрел листочки на столе. Так вот, оказывается, чем занимается сейчас его Анна.
     - Ты что, Анна, берешь работу и на дом? - гладя ее по голове, удивился Георгий.
     - Приходится нередко, - с трудом поднимая голову и открывая глаза, ответила она.
     - Черте что и сбоку бантик, - выругался Георгий.
     - Тем более сейчас, потому что у меня всю прошлую неделю голова была забита тобой, - конфузливо взглянула на Георгия Анна.
     - Что-то обсчитывать приходится? – приставал он.
     - Скорее проверять и готовить Заключение на свое технико-экономическое обоснование. Совет директоров решился вложить деньги в тридцать нефтедобывающих скважин в Сибири. Так что наша небольшая компания «Купи-Продай», наконец-то, займется делом. И это совсем необычное нефтяное направление разработала я.
     - Да быть того не может! – вырвалось у Георгия. И что нефть продавать будете за рубеж? - не унимался он.
     - Нет, пока обещают квоты по России и СНГ, а в Минтопе* наши люди работают на перспективу, там видно будет. Ты знаешь, горю с этой работой. Позарез не хватает времени, а должна сдать заключение через три дня.
     - Так ты же вроде на больничном считаешься?
     - Я-а ? - сонно удивилась Анна, - какой уж тут больничный! Шеф разрешил сидеть дома по недомоганию, но через три дня, чтоб Заключение было готово! 

*Минтоп - Министерство топлива и энергетики в конце прошлого тысячелетия.

    «Неужели судьба сподобилась оживить его старый нефтяной проект!» - волнительно шевельнулось в голове у Георгия.
  - Ты извини, Анна, если я выступлю, но я не увидел в твоем заключении предложений по альтернативному варианту.
  - Вот уж ни сном ни духом про такой не ведаю. Какому еще альтернативному варианту?
Я это заключение не успеваю сделать, а ты об альтернативном...
     - Ты можешь не брать это в голову, но у нас в «оборонке» в подобных обоснованиях обязательно рассматривались альтернативные варианты, решались задачи на оптимизацию и выбирался один из... тогда потом при всяких защитах лапшу с ушей снимать не придется!
     - Георгий, у нас не «оборонка», попытайся это понять, какие еще могут быть варианты?
     - Да уж, я вижу. Ну, к примеру, приобрести выработавшие нефтяные скважины, реанимировать их...
      - Остановись, зачем нам какие-то выработавшие! Совет директоров и я целый год продирались к поставленной цели и только сейчас мы выходим на финишную прямую!
     - Но Альтернативный проект может обойтись вам значительно дешевле.
     - Деньги мы, конечно, считать умеем, но нам нужна нефть и много нефти, и сейчас!  И это даст нам новое направление стратегического развития компании. Слава Богу, что у нас вроде бы все вырисовывается... Не утомляй, Георгий, ладно?
     - Хорошо, хорошо. Ты уж эту работу доделай и никакой новой работы больше не бери, откажись!
     - А руководство настаивает, что только мне может доверить Заключение, ты, говорит, уж, не подведи, мы тебе в этом месяце тысчонку накинем, к тому же тебе дома некому мешать - ни детей, ни мужа.
     - Тысячу долларов? - переспросил Георгий. 
     - Я тебе говорила, что у нас только в них все измеряется. Все, хватит, пошли они со своими тысячами, теперь у меня появился взрослый ребенок, который требует ухода. Кстати, об этом необходимо поставить руководство в известность.
     - А это обязательно?
     - Поскольку я нахожусь в «верхней обойме», поэтому я обязана это сделать по инструкции, - убежденно сказала Анна.
     - Это что же, у вас устав такой?
     - Да, не забывай, наша компания хоть и серый середнячок в России, но порядки у нас строгие.
     - Ну и что, неужели от этого личная жизнь должна быть под контролем какого-то Совета?
     - Ладно, дорогой, ты не волнуйся, никому я пока докладывать о тебе не буду, только долго у нас какие-либо изменения все равно скрыть не удается. У меня порой бывают ощущения, что я вхожу в обойму сотрудников, о ком сведения ложатся периодически на стол президенту и Совету директоров.
     - Да нужна ты им!
     - Думаю, что нужна, со временем сам поймешь. А насчет домашней работы - договорились, вот только...
    - Что только, - вытягивал Георгий, - чур, договаривать!
     - Над этой, хотелось бы надеяться, последней моей домашней работой, мне обязательно надо было посидеть три дня и два вечера.
 Анна обняла Георгия за талию и просительно заглядывала в его глаза. - Правда, последний раз! Я взяла ее еще до тебя! - Оправдывалась Анна.
     - Надеюсь. Главное, чтобы работа была не в ущерб здоровью, как у меня в свое время. Все остальное – суета сует.
Анна молча пристально посмотрела на Георгия.
     - Хорошо, Анна, я съезжу на эти дни домой, кое-что привезти надо, а то я даже бритвы не захватил, - и Георгий провел ладонью по обозначившейся щетине. А через два-три дня я приеду, - упредил вопрос Георгий.
   Анна долго смотрела в его глаза, пытаясь прочитать в них - правду ли он говорит?
     - Я надеюсь, - без всякой надежды в голосе сказала Анна и не в силах вынести этот разговор быстро вышла из кабинета.