Цепом

      
    Одна хуторяночка, старшая сестра моей подруги по школе, была стройной и высокой. И по силе ей уступали некоторые мужчины. Она запросто поднимала на телегу и снимала с неё мешок с зерном, картошкой, фуражом или мукой.
 Она, как старшая в семье, заменяла погибшего во Вторую Мировую отца. Сильная, работящая…
  И чертами лица, и взглядом своим выглядела очень серьёзно.
Даже осанка, походка её не были нежно женственны.
   Да и голосом говорила серьёзным, не «пискляво» бабьим щебетанием. Редко, обдуманно, весомо.
 Но и в этом солидном, рослом теле, в самом сердце его, жила - любовь. Первая, верная и тоже – сильная.
     А куда от неё денешься в 17-19 лет? Никуда!
И любила она (назовём нашу хуторяночку Таней) такого же рослого, сильного и чертовски красивого хуторянина – Василия. Моего крестного отца. К тому же – замечательного гармониста.

         Встречались. И хутор знал о их любви. Озорные пацаны в след покрикивали: «Жених и невеста!»
        В армию провожала. Ждала. Письма писала. Аж в далёкую Германию.

 Дааа… Оттуда крёстный мне ко дню рождения материал на платьице присылал! Не материал, а просто – сказка. Волшебный шёлк – повернёшь его – переливается всеми цветами радуги!
   Я спала и видела себя в этом сказочном платьице. Обязательно фасоном – солнце-клёш!            И было мне в ту пору восемь лет.
    Не пришлось. Родители продали его, чтобы заплатить налоги.

     Отслужил мой крёстный. Вернулся из Германии домой. С новеньким немецким аккордеоном.
 И его старенькая гармошка, увидев рядом с собою "иностранца", как-то съёжилась, скукожилась видевшими виды мехами, поблекла кнопочками…
И ремень, годами надёжно опиравшийся о молодое плечо красивого, ухарского гармониста, изогнулся как-то тоже скуёжился своим брезентом и свис, будто старался убежать подальше от своего форсистого коллеги…
      Весь хутор ждал свадьбу моего крёстного! И она состоялась! Шумная, громкая, аж на два села!
      Только свадебная фота украсила не черноволосую головку с длинной тугою косой хуторяночки, а с завитыми отрезанными кудрями на городской манер.
      Как в песни: красивая и смелая дорогу перешла…
     То ли по рекомендации мамы, то ли сам увидел крёстный девушку « с далёкого села»  - дочь весомых, знатных на селе родителей, некогда – зажиточных. До революции свой ветряк на селе имели.
    Брови крашенные, губки тоже. Не зря уже в городе поработала - городская.
    И задница роскошная, и грудь ей не уступит, и голос – маслом смазан. Но низенького роста.
    Знатного рода, гордая, голову – в верх, руки – в боки!
    Крестный привел молодую в свой дом.
Вечером вышли на «пятачок» средь хуторка. Так называли место, на котором танцевала по вечерам, отдыхая от дневных нелёгких работ, молодёжь.  Приходили – на других посмотреть и себя показать. Да и взрослые тут себе место найдут. И старички где-то на брёвнышках притулятся… Всем хочется пообщаться, часок-другой красиво отдых провести.

   А что стоил сам выход на круг? Это не только поплясать. Это – себя публике преподнести!
     Парни руку одну бойцевито – за голову! Другую – за спину! Плечи – вширь. Грудь – вперёд! Улыбочка – краем губ – завлекательная! Одна бровь – вверх дугой!
 Ножкою в сапожке, на самый каблучок – вперёд и – топ. Так топ, аж земля задрожит! Знай наших!
 И вдруг ладошками – хлоп, по коленям, по груди, и пошёл, пошёл по кругу, и руками и ногами выдавая «кренделя». С гиком, свистом, ахом, эхом иль с частушки бравадой:

                У кого какая карта –
                У меня – бубновый туз!
                Меня девки целовали –
                Кудри вились на картуз!

А на кругу – обычаи: поравнялся с гармонистом и частушечку пропой. 

     А тут теперь у сидящего на стуле крестного через плечо новенький аккордеон! Руки нежно летают по клавишам, по кнопочкам… Звуки, сказочные звуки чарующей мелодией разносятся в округе!
     И вот в круг, где танцует Татьяна, вошла жена крёстного.
Над кругом танцующих и смотрящих, кажется над всем хутором, на миг повисла напряжённой любопытности тишина! А что ж воно теперь бууудет?
     Все смотрели, сравнивали «чужую» со «своей» и, каждый молча оценивал сам.
     Очередь стать перед гармонистом подошла Паши. Назовём так «девушку с далёкого села». А значит и – петь частушечку.  И она   - стала. Возле мужа. Приподняла бровь, горделиво глянула на Таню. И бархатистым голоском не столь пропела, сколь миру заявила о себе:
                Сто-ю! Сто-ю! Стою- перестою!
                Стою – характером, стою – красотою!

         Десятка полтора любопытных глаз направились на Таню.
 Но очередь Тани стать перед гармонистом через три танцующих.
И тогда Таня, подперев руками пышные груди, глядя в упор в глаза соперницы, ответила одним словом:
- Цепом!
  Кратко, объёмно и веско. Это точно. В народе Таня слыла работящей, Паша – холеной белоручкой.
 
  Среди собравшихся раздался смех и одобряющие:
- Верно! В самую десяточку! Цепом! Цепом!

Крёстный крякнул. Со стула встал, аккордеон – под руку, другою – под руку жену и-
-Пошли домой!
  И ушли.

    Народ не разошёлся. На стул гармониста сел другой. И тоже – с германским аккордеоном! Это был почти подросток – юноша небольшого роста, чуть постарше меня – Калюня!
 Его брат тоже в Германии служил и привёз ему подарок.
  И крёстный, и Калюня никаких музыкальных школ и курсов не кончали – они были талантливыми самородками!

   Вспоминается – тёплый весенний вечер. Закат над хутором - в полнеба! Воздух напоен ароматами черёмух и сирени! И нам по 16- 18 лет.
     Калюня заиграл на аккордеоне…
И разлилась на весь простор мелодия, уносящая в бескрайнюю мечту, в прекрасное далёко!
     По крайней мере – мою, шестнадцатилетнюю душу!
   Я стояла в своём дворе, опершись о плетень и молча слушала очаровательную мелодию…
    Запала она мне так в сердце, в память, что долгие годы сравнивала любую услышанную, и все они бледнели в моём восприятии перед той мелодией Калюни!
     Он был женихом моей подруги. А в меня влюблён был его друг.

             Ах, память, память – первых юных вёсен!
             Но это уже другая тема.  А мы тут про «цепом!»

         Красивая и знатная счастья крёстному не принесла.
 Они ухали в областной город. Крёстный стал шофером. Она домохозяйкой. Родили дочку.  И что там пошло не так. Развод. Осталась с дочкой. И жизнь её короткой оказалась – онкология.  Городок, обслуживающий атомную станцию, с таким диагнозом нередко терял людей.  Это потом, узнав, опечалятся люди, а сразу радовались – новые квартиры получили, зарплаты хорошие…

      И крёстный оказался мой в Сибири. И, говорили, не без помощи жены.
      Я помню, как бабушка, его мама, часто готовила посылки ему в далёкую Сибирь.
      Потом он изредка являлся в хуторок уже с иною женщиной.  В гостях у мамы – каждый день стол по-праздничному накрыт.
      Ели – пили. Он – играл. Она танцевала и пела!
 
     Сестра его, Аня, которую я называла, как принято было в наших краях – нянь Ань , вздыхая говорила мне:
- Да вот, сеструх, женился бы на Тане – жил бы вместе с нами. Построили бы рядом домик новый… И деток нарожали бы…  И помощь бы была и нам… А то вот мыкается где-то по Сибири…
   
     Возможно, нянь Ань была права.
 Но видно у каждого своя судьба! И линию её не пересечь даже цепом!
     А там в краю далёком, в заснеженной Сибири остался мой красивый крёстный навсегда. Там и упокоился вдали от родины и от родных.

     Таня же вышла замуж в соседний хуторок. Там с мужем построили домик. Нарожали детей. В семейных радостях и печалях прожили долгую жизнь.
      Сельским трудом зарабатывая свой хлеб насущный, короче и образней – цепом!  *


__________________ 
• - цеп, это ручное орудие труда – к длинному деревянному держаку( ручке) ремнями прикреплялся чуть меньше длины его хорошо отёсанный деревянный «ударник», которым били по колосьям снопов пшеницы или ржи, проса, разложив злаки на току – утоптанной, уплотненной площадке.