Ключ. Часть 11

Во время зимних каникул не хотелось ни с кем говорить. Как назло, Слава звал нас с Ваней провести время вместе на котке или в кино. Мне было неловко отказывать, но каждый раз я сваливала все на домашнюю работу. Ваня также не горел желанием общаться. За неделю прибывания под одной крышей мы и пары предложений друг другу не сказали.

Читать совершенно не хотелось. Недочитанная «Эмма» Джейн Остин делила стол с «Сильмариллионом» Толкиена, «Убийством Роджера Экройда» Агаты Кристи и «До встречи с тобой» Джоджо Мойес. Я занималась читательскими «перекусами» — хватала книгу по настроению, читала пару абзацев, переходила к другой, а после все равно бросала это занятие. Чего-то мне не хватало, а чем заполнить это «что-то» я не имела никакого понятия.

Когда Ваня уехал, Слава потерял всякую надежду как-нибудь провести со мной время. Стал пропадать на работе даже в выходные. Мама брала дополнительные смены в одном из санаториев в курортном поселке. Я оставалась одна, совсем, как в детстве.
Учиться мне тем более не хотелось. Какая разница, сколько сил ты будешь прикладывать, если все может пойти прахом в один момент ради чьего-то заработка? Но душу кололо и нечто иное — если бы мама не отреагировала так остро, возможно, и четверка эта не задевала бы меня так.

Хотелось отвлечься, но это трудно, когда постоянно торчишь наедине с собственными мыслями. Есть не хотелось, ничего смотреть тоже. Отдушину я находила только в компьютерных играх — у Славы в кабинете стоял мощный компьютер, и он дал мне от него пароль. От Вани на нем осталось много классных игр: и новых, и старых. Так что я целыми днями играла и пила сок, но ровно до семи вечера, пока не возвращались родители. Потом я запиралась в комнате и делала вид, что ложусь спать.

Пока однажды на пороге моего дома не появилась Люба. Открыл ей Слава, оставшийся в тот день дома. Чтобы не пересекаться с ним, мне пришлось сидеть в комнате. Но вот он позвал меня, и я увидела свою подругу, без стеснений снимающую куртку и обувь.

— Мы с мамой сегодня едем в город, — без всякого приветствия начала она. — Походим по торговому центру, закупимся продуктами. Скоро ведь у Ба день рождения. И ты едешь с нами. Я тебя уже отпросила.

Я переводила недоуменный взгляд с нее на отчи… на отца. Оба стояли довольные и радостные. Мне совершенно не хотелось никуда ехать, тем более я еще не чистила зубы… пару дней. Но признаваться в этом, конечно, не собиралась.

— Давай, поезжай, — сказал Слава. — А то сидишь в четырех стенах, чахнешь. Так и каникулы пройдут.

Жаль он не знал, что раньше все мои каникулы проходили именно так. Кроме тех случаев, когда меня пару раз приглашала троюродная тетя в деревню. Но ее дети постоянно издевались надо мной, а она сама заставляла меня кормить их кур. Поэтому больше таких ошибок я не повторяла, на звонки не отвечала и попросила маму сказать, что я наказана и никуда ехать не могу.

— Не то, чтобы это плохо, — пожала плечами я. — Если бы я так и провела их, то не сильно бы и расстроилась.

Люба сложила руки на груди.

— Или ты идешь со мной, или я ухожу и до конца учебного года с тобой не разговариваю.

Тон у нее был совершенно серьезный. Внешне она напоминала свою бабушку, когда та пилила дедушку Васю. Но я знала, что она блефует.

— Ты так не сделаешь, — нагло заявила я, на что в ответ получила лишь насмешливый взгляд. Люба так и продолжила молча стоять, потом развернулась и пошла обратно к куртке. Слава молча наблюдал за этим безобразием, даже не пытаясь как-то помочь. — Да это же наглая манипуляция!

Люба начала просовывать руки в рукава.

— Па, скажи ей!

Слава покачал головой и сделал примирительный жест руками. Влезать он не будет.

— Психолог, блин, — сквозь зубы прорычала я и позвала ее обратно. — Пошли, я оденусь и поедем.

— Мне не нужно одолжений!

Я закатила глаза. Конечно, она уже снимала куртку и явно сказала это в шутку. Но мамский тон мне совсем не понравился.

— Вот скажешь еще что-нибудь, как моя мама, и уж точно никуда с тобой не поеду, — мрачно шепнула я ей.

— Ой, делай, что хочешь! — Спокойно ответила мне Люба, будто не замечая моего яростного взгляда.

Собрали меня быстро. Прошлой ночью выпал снег, но в городе должно было быть тепло. Люба подсказала, что лучше надеть, что не взопреть и не замерзнуть. Она даже хотела успеть меня накрасить, но с улицы уже засигналила машина. Перед выходом Слава всучил мне свою карточку.

— Я не могу… — Попыталась отмахнуться я, но ничего не получилось. Слава всучил ее Любе и сказал потратить, как можно больше. Я находилась будто в каком-то далеком сне. Все было так, как я обычно представляла в детстве — появляется заботливый, богатый папа и дарит мне все на свете. На улице Люба передала карту мне и попросила купить в подарок одну книгу, которую ей никто не догадался подарить. Я как раз ничего не приготовила для нее на Новый год… Ни для кого я ничего не приготовила и никого так и не поздравила.

Тетя Тамара оказалась на редкость рада мне. Я боялась, что ее реакция на меня будет такой же, как в начале осени на маму. Но между нами не возникло неприязни или какой-то натянутости. Меня осыпали вопросами о жизни в столице края, о тамошних школах, друзьях и даже об улицах.

— Я давно там не была, — призналась она, внимательно следя за дорогой. Перед нами как раз ехал большой грузовик, который нужно было объехать. По обе стороны от дороги белели бесконечные поля. — Говорят, там прям стаи собак бегают, и никто с этим ничего не делает.

— Ага, — тяжело вздохнула я и вспомнила того мальчика, которого мельком видела в больнице. — У нас возле дома была стая, собак двадцать. Загрызли мелкого шпица у кого-то, и стало на некоторое время их поменьше. Потом разродились, щенки мне как-то сапоги чуть не прокусили, когда я мусор выкидывала. В последний раз, когда мы туда заезжали за вещами, их снова было около двадцати.

Пока я говорила, тетя Тамара объехала грузовик и прибавила скорость. Люба, сидевшая на переднем сидении, выбирала музыку.

— Жуть какая. И вот кто после этого может говорить, что город лучше? — Сказала тетя Тамара. — Школы переполнены, на улицах нет фонарей, собаки бегают, люди творят невесть что…

— Будто у нас такого нет, — фыркнула Люба. — На нашей улице тоже нет фонарей и что?

— А чего тебе там рассматривать? Как бабушка цветы поливает? Или как дядя Семен крышу чинит? Ты всех тут знаешь, даже каждая собака на улице признает. Чего тебе бояться?

Я много обращала внимания на взгляды. Глаза многое могут сказать о настроении человека, их выражение порой красноречивее любых слов и эффектнее действий. Вот и сейчас один лишь быстрый взгляд на мать выдал столько мыслей Любы, что я даже удивилась ее выдержке. Обычно она не держала язык за зубами. Тетя Тамара внимательно следила за дорогой, но если бы отвлеклась, то прочла бы во взгляде дочери немой вопрос: «Что же случилось тогда, одиннадцать лет назад? Не знакомые ли с отцом всю жизнь люди осмелились на такое?».

Люба поставила музыку, и я удивилась, что это не шансон и не современная попса, как любит моя мама. Звучал альтернативный рок известных российских и иностранных групп, инди-рок и даже фолк-рок. Многим песням подпевали и мать, и дочь. На глаза сами собой навернулись слезы. Почему же у меня не так?

 От грустных мыслей меня отвлек пейзаж. Все же я любила наш край, даже осознавая все его несовершенства. Не было конца белоснежному полю, на котором летом будет расти пшеница, подсолнух или помидоры. Пройдет еще совсем немного времени, и поля зацветут, деревья оденутся в зеленые одежды, прикрыв мрачную наготу, и природа проснется ото сна. Сейчас же лесополосы являли собой весьма гнетущий вид.
Ближе к городу снег постепенно таял. В проталинах появилась пожухлая прошлогодняя трава. Снег перестал скрывать человеческие оплошности. Чем больше открывались заросшие травой пустыри, тем ярче выделялись на ней пустые бутылки, множество разных упаковок, фантиков и сверкающей фольги. Зато я стала ценить очарование снега, вернувшего хотя бы иллюзию чистоты в такие места.

Торговый центр находился на окраине города и только это уберегло нас от ужасных пробок. Тетя Тамара с ужасом наблюдала на экране навигатора красные линии, испещряющие город, будто кровоточащие раны.

— Все возвращаются после праздников, — сокрушалась она.

На парковке было много машин, в супермаркетах — столпотворение. Но я вдруг ощутила себя, как будто дома. Странное чувство — после небольшого поселка вернуться в жужжащий улей, полный жизни и суеты. Вот маленькая девочка плачет с мамой у кассы, потому что ей не купили шоколад. Проходит мимо смеющаяся парочка — парень целует руку девушке, та прижимается к его плечу. Мужчина в деловом костюме, виднеющимся из-за расстегнутого пуховика, с кем-то ругается по телефону. Детский смех, множество голосов, слившихся в звенящий унисон, улюлюкание в толпе подростков, заедающая рекламная музыка — все это будто холодной волной окатило меня.

Люба потащила нас в один из своих любимых магазинов, но на полпути я заметила отделение банка. Захотелось узнать, сколько хоть на карте денег, а то как разгуляюсь. На кредитку она не была похожа, просто дебетовая. ПИН-код от карточки я знала — меня иногда посылали в магазин на велосипеде. Я была готова к многому, но когда на экране банкомата увидела сумму, то так и замерла. Люба любопытствовала, но ей не давала подойти мама. Трясущейся рукой я позвала ее подойти, ибо ничего сказать я не могла.

— Ох, елки! — Воскликнула Люба, точно также тупо уставившись в экран.

— Кажется, ты хотела макбук, — с глупой улыбкой вспомнила я.

— Не ерунди, пожалуйста, — охладила меня подруга и оглянулась по сторонам. — Вытаскивай скорее, пока никто не увидел.

В магазине теперь у меня разбегались глаза. Честно говоря, это был первый поход в магазин лет за пять. Мы редко могли позволить покупать одежду в таких местах, и обычно ходили на вещевой рынок. Сейчас же мне казалось, что у меня руках такая сила, что я могу купить все, что захочу. Да даже что не захочу, просто что на глаза попадется. От этого кружилась голова.

Люба с мамой ходили мимо вешалок, подсказывая, что мне больше подойдет.

— Это прямо под цвет твоих глаз, — улыбнулась Люба, подставляя к моей груди светло-голубой лонгслив. Ну, так значилось на этикетке. Для меня это была просто кофта.

Заваленная горой одежды, я тем не менее подошла с этой кофтой к зеркалу. И правда, под цвет глаз. И когда я в последний раз обращала внимание на это? Оказывается, у меня на носу были едва заметные веснушки.

Отвлекла меня подруга, зовущая меня в примерочную. Ее мама была оценщиком наших образов. Я ощущала себя героиней фильма нулевых. Еще и музыка в магазине стояла достаточно задорная.

— Ну… — Тетя Тамара нахмурилась, разглядывая Любу в белой рубашке и черных обтягивающих брюках. — Надень лучше голубую, а то эти рюшки на груди выглядят, как у маленькой. О. дорогая, — вздохнула она, едва я раздвинула шторку. — Это уже третья толстовка. У тебя ведь столько рубашек, примерь-ка их.

Странно для нее, наверное, но до этого дня у меня не было толстовок. Хороший свитер, куртка и шапка куда практичнее, по мнению мамы. А до моды ей не было никакого дела.

Я смотрела на себя в зеркало, будто видела впервые. Распустила темные волосы. Надо же, они у меня красивого древесного цвета. Перед моим глазами всплыло воспоминание, как мы бегали с Любой по лесу после дождя, и потемневшая от влаги древесная кора была как раз похожего цвета.

Когда я вновь открыла шторку, то сдерживалась от слез изо всех сил. Но едва тетя Тамара похвалила мой выбор, а Люба назвала красавицей, я разрыдалась и завыла, как соседская собака по ночам.

— Ты чего?.. — Люба усадила меня на пуфик, а сама опустилась рядом. Тетя Тамара достала из сумки бутылку с водой. Я и сама не понимала, отчего так расклеилась. Мне уже давно не было так хорошо, но все равно я отчего-то плачу.

В итоге, в магазине одежды пришлось задержаться. Никто в вину мне это не ставил, но в продуктовом супермаркете пришлось не терять зря времени. Мы катались от колбасного отдела к овощному, от бакалейного к хлебному, и так по кругу. Несмотря на список, тетя Тамара то и дело что-то забывала. В какой-то момент Люба забрала у нее список и взялась зачитывать сама:

— Крупа манная… Но мы же только что проходили мимо круп!

— Ну, и что? Она вон, почти в конце списка написана! — Оправдывалась тетя Тамара.
— Ты же этот список и писала! — Закатила глаза Люба и продолжила. — Масло — есть, хлеб — взяли, молоко…

На полпути к молочному отделу Люба заметила, что в другой части списка написан «йогурт». Если б я хоть раз посмотрела на маму так, как сейчас это сделала Люба, мы бы уже под страшные крики бросили тачку с продуктами и поехали домой.
— Женщина, — обратилась она к матери, — ну, ты же сама просила нас поторопиться!
— Ой, ладно тебе, — тетя Тамара махнула рукой. — По темноте ездить что ли не умею?

Почти два часа мы промотались по продуктовому магазину. Те самые десять тысяч шагов, которые резко стали рекомендуемой какими-то специалистами нормой, мы прошли только тут. Когда возвращались к парковке, то край глаза зацепился за вывеску известного детского магазина. С пакетами в обоих руках я подошла к такой же нагруженной Любе и постаралась спросить так, чтобы нас не услышала тетя Тамара:

— Слушай, мы уже домой поедем?

— Думаю, да. А что? — Спросила Люба и почесала нос о плечо.

Я закусила губу.

— Ма, можно мы еще по магазинам походим? — Тут же огорошила меня Люба. Я аж вся сжалась, но тетя Тамара кивнула.

— Только не долго, — попросила она. — Я в аптеку тогда забегу и буду ждать в машине. Вам полчаса хватит?

Люба перевела на меня вопросительный взгляд.

— Хватит, — пискнула я, хотя не была в этом уверена.

Люба думала, что я хочу затащить ее в книжный магазин. Но вместо этого я повела ее в шумный, пестрящий всеми цветами магазин игрушек. Здесь плакали и кричали дети, громко спорили о подарках взрослые и играла заедающая, попсовая мелодия.

— И зачем мы тут? — Спросила Люба, неприятно поглядывая на ковыряющегося в носу мальчика лет пяти. Я потянула ее вглубь магазина.

— Раз я могу что-то купить, а от нового ноутбука ты отказываешь, можно порадовать еще кого-то.

— Боюсь представить, о ком ты.

Я стала бегать мимо полок, высматривая самые классные игрушки. Для брата и сестры Сережи, которые еще ходят в детский сад, я выбрала большой набор гоночный машин, рекламу которых часто крутили по телевизору, и пару диснеевских принцесс. Думаю, они будут в восторге. Но вот с его средним братом никак не клеилось.

— Слушай, ты не знаешь, что нравится Тимуру? — Спросила я Любу, но тут же пожалела, глядя на ее скисшее выражение лица.

— Мы за этим сюда приперлись? Думаешь, куклами сделаешь им больно лучше?

— Просто приятнее, — отвернулась я и принялась разглядывать какие-то бластеры из «Звездных войн». — Не думаю, что у Али много кукол. Я бы на ее месте обрадовалась.

— До первого ремня от мамки.

— И даже после, — от ее слов мне стало обидно. Никак не могло уложиться в голове, отчего она не понимает? — Могу сказать по опыту, обнимая куклу и зная, что в эфемерном «потом» ты сможешь с ней поиграть, терпеть порку легче.

Люба прикусила язык. Ее виноватый вид вызвал во мне сладостную волну злорадства. Да-да, подумай о тех, кому не так сильно повезло!

Но это чувство, волной захватившее меня, вдруг обернулось противным и липким стыдом. Все внутри меня кричало о том, что Сереже, Але и мальчикам нечего ждать такой подачки, которая досталась мне. Как бы ни было плохо или голодно, я никогда не была в таком ужасающем положении, чтобы уже подростком иметь нужду в работе ради выживания. Но эти деньги все равно достались мне.

— Купи ему настольный футбол, — нехотя посоветовала Люба. — Вроде он что-то такое пару лет назад писал деду Морозу.

— Пару лет назад? — К данной идее я отнеслась достаточно скептически. — Не слишком ли давно?

— Уж извини, мы не то, чтобы общались последние годы.

С этим спорить было трудно. Уже на кассе я озвучила ей то, что вызывало у меня большую тревогу:

— Нужно же что-то подарить Сереже. Но не какую-то ерунду, а что-то полезное. Вроде ноутбука.

— Что ты заладила со своими ноутбуками? Нашлась мать Тереза, спонсор всея…

— Да-да, я поняла, моя саркастичная королева… Что? А, да, два больших пакета, пожалуйста. Но я думаю о том, что ему еще нужно будет учиться.

— Думаешь, ноутбук ему в этом сильно поможет?

Ее сомнения передались и мне. Забрав покупки, мы прошли мимо еще нескольких витрин с интересными платьями и мужскими костюмами на манекенах.

— Тогда что ему поможет? — Прямо спросила я.

— Деньги, — также прямо ответила Люба. — Но он их не возьмет.

— Ну… Можно ведь купить конвертик и положить туда наличные.

— Говорю тебе — не возьмет.

Мы остановились к одной из больших белых колонн. Рядом стояло устройство с интерактивной картой торгового центра. Новогодние украшения еще не убирали, поэтому рядом еще стояла композиция с искусственным снегом и маленьким снеговиком.

— Да и слушай, как ты объяснишь такие траты Славе? — Задала вполне дельный вопрос Люба. Я как-то уже и забыла, что скорее всего ему приходили на телефон сообщения обо всех денежных операциях за сегодня.

— Уговорила. Но кое-что я все-таки сниму. И не смотри на меня так, я просто хочу хоть как-нибудь помочь Сереже. Стыдно мне, понимаешь?

— За что?

— Ну… за то, что у меня много чего есть, а у него нет, хотя он пашет больше меня. У тебя такого не бывает?

По ее лицу сразу было понятно — не бывает. Но она тут же отмахнулась.

— Бывает, и коза теленка рожает, — невозмутимо ответила Люба, поправляя свой высокий хвост.

— Ты точно сдаешь биологию?

— Я же не шестерка, чтобы кого-то сдавать, — хмыкнула она и взяла один из больших неудобных пакетов. — Банкомат есть на первом этаже. Пошли скорее, я уже есть хочу.

***

Когда я ввалилась домой с кучей пакетов, полных новой одежды, то едва сдерживала тряску в коленках. Что если Слава все же решит дать мне по шее за такие траты? Это я еще уговорила себя не покупать очередную сумочку с явно накрученным ценником.

В коридоре свет не горел. Зато из кабинета Славы доносился звук работающего принтера. Я глубоко вздохнула. Подарки детям не хватило духу привезти с собой. Договорились, что они будут лежать в гараже Любы до следующих выходных — мы навязались к Сереже попить чай. Его конверт тоже оставила у нее. Решили, что неплохой отмазкой станет оплата выпускного, мол, попросили сдать наличными. Что будем делать, когда придется платить за него уже по-настоящему, решили придумать когда-нибудь потом. «Проблемы решаем по мере их поступления!», — заключила Люба, до жути напомнив своей решимостью Скарлетт О’Хара.

Но в кабинете Славы не оказалось. Вместо него за компьютером печатала мама, которая при виде открывающейся двери так и подорвалась.

— Ох, это ты, — она заметно успокоилась. — Слава с тобой?

— Нет, я только приехала.

— Машина его стоит?

— Нет, а что такое?

Мне была совершенно непонятна ее суетность. Ну, понадобилось ей что-то распечатать, что тут такого? Но мама тут же принялась складывать распечатки в папку, закрывать все вкладки и отключать принтер.

— Если что — ты меня тут не видела, поняла? — Спросила она строго. Я кивнула. Потом взгляд мамы скользнул по моим пакетам, содержимое которых я планировала показать Славе. — Что это?

— Это?.. Слава дал мне денег и отпустил с Любой и тетей Тамарой в магазин.
Мама смерила меня противным взглядом, будто я сделала что-то постыдное. Потом стремительно вышла из кабинета, хлопнув передо мной дверью. Ладно, сегодня она такая же странная, как всегда.

Мой взгляд прошелся по столу. Вкладки-то она закрыла, но скорее всего не стерла историю последних открытых документов. Ну, конечно! Пришлось мне исправлять мамину оплошность, раз уж она решила скрывать ее от Славы.

«Налоговые вычеты», «Договор об оказании услуг перевозки» и много чего еще такого же скучного. Я уж думала, там будут переписки с тайным поклонником или распечатка чеков из интернет-магазина. И зачем ей могли понадобиться эти отчеты?
Взгляд упал на разбросанные по столу бумаги. Слава не любил убираться, и был благодарен мне за то, что это делала я, когда приходила поиграть. Но сейчас не беспорядок удивил меня. Поверх стопки каких-то бумаг лежало старое пожелтевшее письмо с хорошо знакомым мне кривоватым подчерком.

Дрожащими руками я потянулась к нему и, откинувшись на спинку офисного кресла, принялась читать:

«Дорогая сестра, все пропало. Приезжай скорее, я попал в передел. Помнишь я говорил, что в школе задерживают зарплату? Так вот, нам сказали, что оплаты еще несколько месяцев не будет. Поэтому я решил устроиться «грузчиком» у Славы — он сам предложил. Вот уже больше полугода катаюсь в город, развожу товар, куда они мне скажут. Ты же все понимала, да? Так хоть ты в городе могла жить, учиться, да и есть где переночевать. Но самому мне даже коммуналку бы не потянуть. Хотел бы я добиться этого по-другому, но не те времена сейчас. Но ребята уже переходят границы! Недавно гляжу: у школы, за гаражами, мальчишки не просто бычки курят, а кое-чо покруче. Начал выяснять, а они мне — продали в аптеке, что наши крышуют. Уже и здесь продают, тем более детям. Колька один меня поддержал. А остальным будто и все равно. За пыль под ногами считают, вот и все тут. Забери-ка ты мамку да ляльку в город. Что-то переживаю за них. Если решат, что я им не нужен — быстро все сделают, никто и не узнает».

Внизу была приписка: «Заберешь с собой кассету — записал на ней кой-чего важного».

Комок встал поперек горла. Дядя… Что он там натворил? Я постаралась отогнать первичный шок и достала телефон. Едва я положила письмо обратно, как в комнату вошла мама. Я сделала вид, что полностью увлечена включением любимой игры.
— Все играешься? — Грубо спросила мама, забирая несколько пустых офисных листков и, как бы между прочим, захватывая забытое письмо. — Уроков нет что ли?
— Скоро начнется учеба твоя любимая, не волнуйся.

Я старалась делать самый невозмутимый вид, на какой только была способна. Но внутри меня все так и переворачивалось. Мама вышла из комнаты, перед этим включив для меня свет. Фото я тут же отослала Любе и Сереже, но только сейчас заметила, что из-за дрожащей руки оно получилось слегка смазанным. Пришлось дописать на всякий случай.

Никто ни про какую кассету не знал. Я решила, что искать ее сейчас в кабинете Славы глупо, спрашивать у него — еще хуже. Спросить бы у мамы, но такие разговоры с ней опасны. Шаг влево, шаг вправо — разозлится и прогонит. Но, если упомянутый Колька — это отец Любы и Сережи, то как раз она-то у тети Тамары спросить сумеет!
Правда, когда я написала ей об этом, она прислала мне смайлик, крутящий палец у виска.

«Ты что? Спрашивать такое у мамы, все равно что обеспечить себе домашний арест до конца учебного года. Папа для нее больная тема», — написала она.

Все было тщетно. Мысли о том, что дядя мог сделать что-то противозаконное жгла изнутри. Я не могла ни о чем другом думать. Мама что-то печатала, а что — я теперь сама же и не узнаю. Если она не хотела, чтобы это узнал Слава, тогда это точно связано с ее тайными встречами со следователем.

Теперь стало как-то жутко рядом со Славой. Особой эйфории я не испытывала, хотя и была рада, что отец у меня все же появился, причем весьма щедрый. Но настороженность и какая-то опасливость после прочтения письма усилились. Если раньше я боялась, что едва привяжусь к нему, то тут же выяснится какая-то ошибка в тесте на отцовство или что все это вообще был какой-то мамин план-капкан и никакие мы со Славой не родственники, и в который раз меня бросит папа, то теперь я боялась, что один близкий мне человек убил другого.

Я начала думать, что вовсе без отца было как-то проще.

«Но никто не защитил бы тебя от Никиты, не проводил бы ночью до дома, не подвозил бы до школы», — ныл внутренний голос, напоминая лишний раз, что раньше это было моей светлой детской мечтой.

По ночам я долго ворочалась в постели, потом не помнила, как уснула. Совсем не высыпалась. В школе стала рассеянней обычного. Пару раз чуть не зашла в мужской туалет. Мне грела мысль только о том, что на выходных мы пойдем к Сереже.
В пятницу третьим уроком была биология. Домашнее задание, заданное на каникулы, я не выполнила. Даже забыла про него. Когда все сдающие экзамен по этому предмету положили на стол выполненный вариант, я судорожно стала вспоминать, куда вообще дела свои распечатки. Кажется, еще в первый день каникул эти листы упали за стол, откуда я не смогла их достать. Я, конечно, хотела попросить Славу подвинуть его, но сначала заленилась, а потом и вовсе забыла про это.

Сказать, что я не сдаю и делать мне ничего не надо было — глупо. Вера Васильевна знает меня в лицо. Есть все-таки и минусы в школах с малым количеством учеников. Я уверена, что в городской школе про меня без напоминания даже не вспомнили бы.
Я слышала ее шаги в маленьком кабинете-лаборантской, примыкающем к классу. Вот-вот должен был прозвенеть звонок. Мысли роились в голове, я уже представляла, как она ругает меня, а весь класс насмехается над моей глупостью. «У нее же еще четыре по алгебре, что с нее взять», — усмехается в моей голове Настя, у которой всегда были отличные оценки по математике и тройки по русскому языку. Даже не знаю, почему в мыслях меня поносила именно эта добрая и открытая девочка, а к ее насмешкам присоединялась Ираида, которая смогла остаться отличницей, но взглянув на них обеих я так живо представила свои страхи наяву, что с бешено колотящимся сердцем выскочила в коридор, сбежала по лестнице и направилась в сторону нашего класса. «Нашим» был класс русского языка и литературы: там мы оставляли верхнюю одежду и обувь, отмывали его каждые пару месяцев и ежедневно кто-то оставался после уроков, чтобы в нем подмести полы и помыть доску.

Еще с другого конца кабинета было слышно беснующихся пятиклассников. Я очень надеялась, что это наша классная руководительница задерживается в столовой, и пулей подлетела к классу. И правда — в классе не было учителей, а при виде меня дети на секунду замолкли.

— Че надо? — Спросил один из мальчишек в помятой, высунутой одним концом из-за пояса, рубашке.

Я молча прошла в конец кабинета, заглянула за шкаф, служащий нам некой ширмой, за которым находились вешалки. Быстро схватила вещи и помчалась к выходу.

— А мы все расскажем, — сказал другой мальчик противным детским голоском.

— Будешь фестеркой, — передразнила я его, и класс зашелся смехом. — У ябед голос никогда не сломается.

Когда они поутихли, по-серьезному попросила про меня ничего не говорить. В коридоре я услышала знакомый стук каблуков по старому скрипучему деревянному полу. Я могла только по звуку обуви и характеру скрипа определить, кто именно идет. Пришлось спрятаться за дверью, что вела в подвал. Нам строго-настрого запрещали туда ходить, но на ключ его почему-то никогда не запирали. Дождавшись, когда классная руководительница зайдет в класс, я немного постояла, проверив, не выдадут ли меня дети. Вроде после ругани на шум, учительница перешла к проверке домашнего задания, и никто ничего не вякнул.

Я направилась к выходу, надеясь не встретить по дороге завуча. Но на моем пути к свободе встал только охранник, сурово поинтересовавшийся, не прогуливаю ли я.

— Что вы, мне плохо стало, — я попыталась сделать настолько ослабевший голос, насколько только могла. — Можете у Зои Ивановны спросить, она меня отпустила.
Конечно, он ничего не станет проверять, я это знала. Сменные балетки я запихала в рюкзак — никогда не любила носить сменку в руках. Поэтому у меня никогда не могло быть красивых сумочек для школы, только какие-нибудь огромные рюкзаки, в которых можно, в случае чего, уместить хорошие кроссовки.

Домой идти нельзя было из-за Славы. Да и по улице тоже не следовало шастать, соседи могли настучать родителям. Нужно было придумать такое место, где меня бы никто не знал и даже не видел.

Печальная мысль охладила разожженный первым прогулом авантрюрский запал. Такое место было, и меня там точно никто не узнает.

Моя старая улица находилась на другом конце поселка. Путь был не близкий, я надела наушники и, проверяя, не выбежала ли из какого проулка на меня какая-нибудь собака, направилась к дому, в котором выросла.

Чем дальше от школы я уходила, тем печальнее становился вид. Более современные кирпичные дома с хорошим забором и небольшим насаждением вечнозеленых кустиков перед участком постепенно сменялись аккуратненькими побеленными хатками со свежевыкрашенными синими или зелеными ставнями, гогочущим подворьем, оглушительно работающими пилами где-то в гараже или в отдельной мастерской. Но потом все чаще между такими участками попадались заросшие засохшим плющом покинутые дома с пустующими окнами, пустыри, на которых навсегда покинутыми оставались развалины старого семейного гнезда, неухоженные, дряхлые домики, в которых еще горел свет, а на цепи чахли дворняги со слипшимися гноем глазами.

Я шагала около часа, а попала в какой-то иной мир. Даже убрала наушники. Раньше это место было таким… живым. Дело не только в голых деревьях или грязи на гравийной дороге. Дело в страшной, мрачной тишине, которую нарушали редкие вороньи крики.

И все же несколько живых домов еще наблюдались. Видимо, их скупили по дешевке, не заботясь о том, что происходит вокруг. Таким людям и депрессия не страшна. Будь такими большинство, психологи бы разорились.

Сердце сжималось от одной мысли о том, во что превратился наш дом. Мама говорила, что продала его хорошим людям, но насколько хорошим? Живут ли они там еще? Может, мама тут и была после переезда, но точно без меня.

Как бы ни было страшно представлять осыпавшуюся, вздувшуюся побелку дома или выбитую пьяницами-дебоширами дверь, разбитые окна, за которыми в темноте виднелась бы разоренная гостиная или спальня, я все равно побежала. Рюкзак неудобно трепыхался позади, больно ударяя по копчику. Спина быстро вспотела. Но это было неважно.

Я пробегала мимо дома деда Степы, у которого были самые злые гуси района. От них мы вдоволь набегались с Любой и мальчишками, когда лазили воровать вишню. Пронеслась мимо дома бабушки Веры, у которой когда-то был самый красивый деревянный забор, выкрашенный в нежно-персиковый цвет. Оставила позади садик тети Русланы, в котором я часто играла одна с куклами в фей, когда никто больше не хотел гулять. Вокруг меня пестрым вихрем проносились наполненные цветом и жизнью воспоминания, тут же сменяясь черными и серыми красками реальности. Садики заросли пожухлыми сорняками, заборы сгнили, обнажив целые метры нескошенной травы, остатки ставен покосились, гусей сменили вороны и грачи, вишневые деревья срубили.

Помнит ли еще кто-нибудь о них? О добродушной тете Руслане, которая всегда угощала меня печеньем, когда я была вынуждена вести одинокую игру в ее саду. О бабе Вере или бабе Даше, которые часто передавали через меня домой закрутки или сало, и как бы ни бранились, но всегда поправляли на мне покосившееся платьице или нерасправленный воротник. О дяде Зигфриде, над именем которого мы все детство смеялись, а он все равно при встрече дарил нам конфеты и всегда отвлекался от работы со своей старой «ласточкой», чтобы перекинуться с нами парочкой слов.
Мне не хотелось думать о них всех, но мысли и воспоминания были сильнее моей воли. Они хозяйничали в моей голове и даже когда в груди закололо, они все равно не хотели меня отпускать.

Еще издалека я заметила, что на нашей улице есть живые дома. Светлые, покрашенные заборчики, мычащие коровы, колокольчик, звенящий на ветру, ругающиеся на мое присутствие собаки. И да, мой дом также был живым.

Побелку обновили, ставни заменили пластиковыми окнами. Из трубы шел дым. Старой будки Тузика уже не было, но какая-то миска стояла у крыльца. За внутренним забором из литых пластин слышались куры, козы и индюки. Слегка запущенный садик можно было списать на холодную пору. Прислушавшись, я даже услышала старенький телевизор из дома.

В последнее время я стала плакать по любому случаю. И здесь я не могла обойтись без слез. С одной стороны я радовалась, что не застала покинутый, разоренный пустырь, а с другой… Наверное, это было похоже на то, если бы я увидела своего бывшего парня с другой девушкой. Мы уже не вместе, нельзя даже возмутиться, ведь это не измена, и все равно грустно, ведь у вас такая история за плечами.
Я поплелась дальше. Знала, что по прямой выйду к дороге из поселка, ведущей к полям и скромной рощице, которую мы гордо именовали лесом. Рощу пересекает речка, после впадающая в море.

Наверное, это все же лесок, потому что по памяти деревья там были разные. Отсюда его не было видно за лесополосами. Но меньше, чем через полчаса прогулки по пустующему шоссе, вдоль сначала луговин, а потом и пустующих полей, я вышла к скрытой посреди заросшего пустыря тропинке. Шоссе уходило влево, вдалеке на холме показалась легковая машина. Мой же путь лежал впереди, к темнеющим стволам берез и осин.

Однако дорога оказалась не из приятных. Последний дождь нещадно размыл тропку, идти было невозможно. Я прошла шагов десять, после чего убедилась, что сапоги сильно вязнут в этом грязевом болоте, а вокруг меня столько мусора: разбитых бутылок, брошенный ржавый велосипед, огромная тракторная шина, что находиться здесь мне опротивело.

Я вернулась к дороге.

К моему ужасу, машина, которую я видела на горизонте, притормозила возле меня. Но бежать спасать к лесу не понадобилось — из окна показалось добродушное, слегка полноватое и пышущее жаром лицо местного участкового.

Мы поздоровались, и он поинтересовался, что я вообще забыла в этом месте.

— Я… ну… — Нужно было срочно что-то придумать, да такое, чтобы потом сработало и на Славе. Ведь они с ним друзья, участковый не сможет об этом не сболтнуть. — Нам в школе сказали подготовить презентации… э-э-э… на конкурс «Малая родина». Там фотки нужны авторские, понимаете?

— О, это дело хорошее, — мужчина расплылся в чеширской улыбке. — Тебя подкинуть? Могу до «Ларисы» довезти.

Предложение доехать до магазина было крайне заманчивым. Пешком идти туда точно около двух часов.

— Да не стоит, наверное… — Замялась я, переминаясь с ноги на ногу.

— Понимаю, садиться к малознакомому в машину не очень хорошо, хвалю, — сказал он и достал телефон.

— Эм… а кому вы звоните? — Спросила я, почувствовав страшную подставу. И оказалась права.

— Да, Славик, привет. Слушай, дочку твою встретил у старого въезда, ехать со мной не хочет. Не, ну, а как я мог проехать? Поговори, пусть не боится меня. Да, да. Ага-ага. До «Ларисы» ее докину, хорошо? Все, говори.

Он протянул мне трубку, а я уже стояла красная, как спелый кубанский помидор. Во рту все пересохло, и я могла только мямлить да «угукать». Но кое-как я все же донесла мысль про конкурс, и он даже поверил. Наругал только за то, что не попросила его подвезти.

— Это же далеко, чего тебе приспичило одной туда тащиться? — Недоумевал он. Потом попросил купить хлеба домой и повесил трубку.

Я села в серебристый джип на переднее сидение. Наверное, для местных зимних дорог самое то. Руки сами собой нервно сжимали рюкзак.

— Ты в каком классе? — Спросил мужчина, не отвлекаясь от дороги.

— В одиннадцатом.

— О, экзамены скоро сдавать будешь?

— Угу.

— Что сдаешь?

После небольшого рассказа о выбранных предметах и желаемой в будущем профессии, мы некоторое время молчали.

— Не знаете, кто сейчас живет в этом доме? — Тыкнула я в сторону своего старого участка.

— Кочубеевы, вроде, — едва бросил взгляд мужчина и вновь вернулся к дороге. Открыл окно и закурил. — Тебя не продует, нет? Тогда хорошо.

Мы немного помолчали, но потом он продолжил:

— Да-а, хороший у вас дом был, жаль продали. Да, мы часто там собирались компанией, не помнишь? Дядя твой любил праздники устраивать. Жизнь — она для радости, говорил. Ты правда не помнишь? Ну, ладно. Ты прям козочкой вокруг него бегала. Сидим мы, значит, пьем, а тут ты вечно вьешься — ни о девках ни поговорить, ни о политике.

Он засмеялся, потом закашлялся и вновь затянулся сигаретой.

— Однажды подавилась, бедняжка. Игорь тебя давай водой поить, спокойный такой, а у меня шесть потов сошло. Ниче, сидела потом, еще за обе щеки уплетала.

— Не помню, — улыбнулась я и вновь перевела взгляд на окно.

Отчего-то было неловко. С одной стороны хотелось, чтобы он рассказал что-нибудь еще, а с другой — за день впечатлений мне хватило.

— Ну, ты не переживай, — сказал он, выкидывая в окно окурок. — Это хорошие люди, ладно за домом следят. И уезжать не планируют.

— Хорошо, — вновь выжала я из себя вежливую улыбку.

Когда мы приехали, я его вежливо поблагодарила и, наконец, спокойно выдохнула. Есть такие люди, которые своей настырностью и какой-то излишней суетливостью заполняют собой все пространство, что аж в свободном салоне оказывается тесно.
 
Вернувшись с хлебом под мышкой домой, я сразу поднялась к себе. Есть не хотелось, ничего не хотелось. Ответила на сообщения Сережи, которые из-за беззвучного режима остались незамеченными. Успокоила Любу, которую он уже успел взволновать моим молчанием. И рано легла спать.

Выходные стали моей отдушиной. Столько радости в глазах детей мне давно не приходилось видеть. Мы спрятали подарки под елкой, пока дети были на улице. Только Тимуру пришлось вручить лично, поскольку в деда Мороза он не верил примерно никогда. Не то чтобы он был прям рад, но хотя бы поблагодарил и тут же ушел в детскую распаковывать свой настольный футбол.

— Понравилось, — заверил Сережа.

— Думаешь? — Я все еще сомневалась, но он меня успокоил.

— Уверен. Иначе б кинул у двери и пошел бы смотреть телевизор.

Конечно, мой подарок Сережа долго не хотел принимать. Пытался сослаться на гордость, неловкость, даже на старинные приметы — через порог почему-то деньги передавать нельзя. Тогда я просто положила конверт на стол, но он вернул мне его в куртку.

— Ты ведешь себя, как ребенок! — Жаловалась я, возвращая его на стол.

— Зато ты, как эгоистка!

— Какая эгоистка? Я же не на себя потратила!

— Но ты даже не спросила, нужно ли мне это!

— А тебе не нужно?

— Не нужно!

— Здорово, пойду куплю себя офигенно большой набор… для стрит-арта и буду школу раскрашивать!

Скепсис в его взгляде только сильнее разозлил меня.

— Или новый телефон! — Добавила я для громкого словца.

— Ну, так иди и сделай это, — с усталостью в голосе сказал Сережа, и я так и уставила на него.

— Ты меня прогоняешь?

Тут он изменился в лице, стал извиняться, даже забирал у меня из рук куртку. Я сделала очень снисходительный вид и как можно более высокомерно заверила:
— Только если примешь мой подарок.

Было интересно наблюдать, как в нем борются две крайности: мужская твердолобость и дружеская солидарность. Но он все же сдался:

— Ладно. Только теперь мне придется сделать какой-нибудь подарок в ответ. А я терпеть не могу этим заниматься. Кто ж знает, что тебе нужно!

— На эфоф слуфай у фепя ефть я! — С набитым кремовыми пирожными ртом произнесла Люба.

— Ты жуй, балда, — сказал Сережа и присел за стол. Конверт он загадочно вертел в руках, а потом осмотрел комнату. — Нужно куда-то деть, чтобы мама точно не нашла.
Мы с Любой переглянулись, но ничего не сказали. Оставались у них ровно до пяти часов, пока у его матери не заканчивалась смена в магазине. Едва ли я сумела съесть хоть одну пироженку. С едой в последнее время у меня были натянутые отношения. Зато мы много поговорили, Сережа рассказал, как он его на каникулах хвалил начальник. Потом он провел нас до развилки и вернулся к детям.

— Знаешь, если бы не скорые экзамены, я бы считала это время самым любимым, — поделилась Люба, пока мы шли домой.

— Я тоже, — на тот момент честно ответила я.

***

В школьной столовой стоял ужасный шум. Не любила я эту огромную очередь, толкотню, даже саму еду в столовой терпеть не могла, но мама заверяла, что есть в это время необходимо. Успеть доесть это невообразимо разбавленное пюре с сосиской за десять минут — настоящее достижение. Мне приходилось довольствоваться бутербродом с сосиской, на который я поливала это пюре, как соус.

Но сегодня что-то было не так. Какой-то страх тугим узелком скрутился внизу живота и не отпускал. Я крутила в руках граненный стакан, стараясь не думать о скором уроке у Жабы. В начальной школе мы смотрели число на внешней стороне дна у таких стаканов. Сколько там будет — столько тебе и лет.

Я откусила мой нехитрый бутерброд, чуть прожевала, и паника так резко охватила меня, что я едва не начала звать на помощь. Страх бешенной волной прокатился по телу, оставляя после себя слабость. Руки уперлись в стол.

Я не могла проглотить. Что-то внутри меня кричало, что еда застрянет, и даже физически выполнить этот врожденный человеческий рефлекс у меня не выходило. Не думая о том, как это выглядит со стороны, я выплюнула содержимое рта на тарелку. Девочки вокруг меня неприятно поморщились.

— Фу, ты чего? — Спросила Вика, чуть отодвигаясь.

Я резко подорвалась, и уронила табурет. Воздуха не хватало. Попыталась запить чаем, но ничего не выходило. Мне все также требовалось больше воздуха.

Одноклассники заволновались. Я начала задыхаться, кинулась к окну и раскрыла его настежь — даже не думая о том, что это строжайше запрещалось.

— А ну, закрыли окно! — Гнусаво закричала повариха.

Кто-то приобнял меня сзади.

— Что с тобой?

— Знает кто прием Геймлиха?

— Она же выплюнула все, зовите медсестру!

У меня закружилась голова. Я жадно глотала воздух, а его все равно не доставало. Еще одно касание ко мне отозвалось во мне электрическим разрядом.

Я словно была здесь и не здесь. Перед глазами была темнота, я смотрела сквозь узкую щелку за кем-то с фонарем. «Сиди тихо! Ни звука!», — Услышала я строгий приказ дяди, отчего вжалась в шершавый полый пень, как мышка.

Что-то прямо в лицо говорила завуч. Но я ее не слушала. Словно по другой волне я вслушивалась в другой разговор, но не могла разобрать.

Тише! Дайте услышать! Но ни сказать, ни тем более закричать я не смогла. Голоса в темноте остались неузнанными, а в щелку удавалось разглядеть лишь неясные силуэты. Вдруг неровный свет фонаря ударил прямо в глаза, и я отпрянула.

Раз! Раздался выстрел!

Я попятилась и ударилась спиной о шкафчик с салатами. Перед глазами все плыло. Выстрел. Я слышала выстрел.