Одолжи мне свои крылья 15

Они  встретились впервые  на аукционе недвижимости. Григоришин подыскивал небольшой домик в подарок к свадьбе дочке Надюшеньке.  А Вороной  любил захаживать в такие заведения из интереса. Когда-то это было его хобби - скупать на аукционах  потрепанные временем здания и приводить  в порядок, внося в архитектуру и интерьер свои инновационные идеи. Именно такие  эксклюзивные изюминки, которые не повторялись от проекта к проекту, особенно ценились и позволяли продавать обновленный результат  по цене в три-четыре раза выше аукционной.

Познакомились.  Пообщались.  Григоришин оказался крупным  бизнесменом в фармацевтической промышленности.
Перед началом торгов успели даже посидеть в буфете за чашкой кофе, обсудить последние новости на рынке недвижимости.

- На какую, я извиняюсь, сумму предполагаете сделать приобретение, Иннокентий Анатольевич?  - вежливо поинтересовался Вороной. - Я к тому, что мог бы кое-что посоветовать как экономист.
- А я на дочке не выгадываю, - с готовностью отозвался Григоришин. - Мне есть где оптимизировать затраты. В пределах разумного, как вы понимаете. Я насчет дочки.

Обнаружилась интересная штука. Григоришину не нужен был готовый дом "заезжай и живи". Он искал что-нибудь вроде недостроя, чтобы Надюшенька - будущий  дизайнер  интерьера - могла упражняться в мастерстве и закончить отделку  семейного гнезда исключительно по своему вкусу.
Вороной проникся заботой нового приятеля  о  своей дочери и предложил  выгодный вариант.

- Тут, на аукционе нет ничего интересного, а главное, достойного дочери уважаемого бизнесмена.
Григоришин в недоумении уставился на нового знакомца.
Вороной пояснил:
- Аукцион - это  то место, куда сбрасывают неликвид. Понимаете? Приличная недвижимость передается из рук в руки.
- А как же Сотбис, Хэритэч?..
- Ууу, да вы знаток, Иннокентий! Приятно иметь с вами дело. Только аукцион недвижимости немножко отличается от аукционов монет и произведений искусств.
Григоришин  помялся:
- Я бы все таки сначала взглянул... А что вы можете предложить?
- Хорошо. Давайте посмотрим, чем здесь "угощают", потом я покажу вам мой лот.

Через полтора часа приятели уже стояли перед двухэтажным,  дореволюционной добросовестной постройки зданием на углу Третьяковской и Короленко в центре города. По обе стороны парадного, выходящего как раз на скругленный угол, располагались великолепных размеров окна, а над массивной двухстворчатой дверью висел небольшой балкон с облупившейся балюстрадой. Слева от входа бесстыже красовалась табличка "Городской венерологический диспансер".
- Не пугайтесь, Иннокентий. Все не так грустно. Давайте пройдем внутрь. Теперь только три часа, тут еще открыто.

Вороной буквально протолкнул бизнесмена в   просторный вестибюль округлой формы, соединяющий два этажа, отчего помещение приобретало  поистине королевское величие, несмотря на запущенный вид. По  лестнице вдоль такой же округлой стены  спустились два пациента с верхнего этажа и скрылись за одной из трех дверей, ведущих из вестибюля вглубь здания. Больше никого не было видно.

По мере ознакомления со строением, лицо Григоришина светлело, а на губах, наконец, заиграла довольная улыбка.
- Бывшая усадьба купца Сотникова Козьмы Евграфовича, - пояснял по ходу дела Вороной. - Если будет желание, расскажу о нем подробнее. Состоит особняк на балансе  Городского Совета. Под вендиспансер выделено новое помещение, так что они через две недели съезжают отсюда. Здание нуждается в ремонте, но Горсовет, чтоб не выделять средства на дорогостоящую реновейшн, решил усадьбу продать в частные руки. Ну, как вам домик для дочки?

Ударили по рукам, и после заключения сделки, где Вороной представлял интересы города, больше не виделись.
О смерти Григоришина он узнал, как и все законопослушные граждане, из газет. Какую либо свою причастность к печальному событию отмёл  категорически.
Вот все, что Ирине удалось вычленить из показаний Вороного в прокуратуре.

Ничего особенного, среднестатистическая гражданская единица. Предприимчивый. Должно быть, успешный. Зачем ему понадобилось воевать за пустой гараж, пусть даже из добротного кирпича и с кованными воротами? На мелочного вроде не похож.
Я бы не уделяла столько внимания моему первому взяткодателю, если б не такие горькие последствия случились для меня в управлении юстиции. И сам Вороной как будто не давал о себе забыть - имею в виду его дерзкую заботу обо мне после дождичка. Полотенце я постирала, приготовила - может, придется вернуть при случае.
 
Пытаюсь вспомнить его лицо, размытое дождевыми каплями на моих очках. Росту высокого, почти на голову выше моих ста шестидесяти пяти. Стройный довольно, во всяком случае, я не заметила ни пояса безопасности вокруг талии, ни второго подбородка. А вот лицо...  Брови красивые, резко  очерченные и черные, несмотря на то, что некогда, видимо, такие же черные волнистые волосы были заметно подёрнуты сединой. Больше ничего не помню. Вместо глаз - два темных пятна. Да, интересно было бы еще разок на него взглянуть...

Стук в дверь. Такой несмелый, что я не сразу отключилась от раздумий.
- Да. Войдите.
Вошел представитель горсовета со своей кассационной жалобой.
- Здравствуйте, Екатерина Павловна. Вот, как обещал.
- С этим в канцелярию. Ваше дело уже там.
А он стоит и не уходит. А я ловлю себя на том, что начинаю смотреть на него с    возрастающим интересом. Припоминаю его анкетные данные из материалов дела. Павел Иванович, кажется. Обратила внимание на его руки - небольшие, почти женские, не видевшие физических нагрузок, с аккуратно подстриженными ногтями. Они совсем не гармонировали с поношенным, хотя и опрятным костюмом грязно-коричневого цвета и такого же оттенка редкими волосами в виде пушистого темного облачка неопределенной формы на голове. Спасали Павла Ивановича глаза. Они держали фокус, не позволяя отвлечься от их мягкого излучения, зазывали и обволакивали нежностью опытного искусителя. Одним словом, бл*дские.

Я вздохнула. Получилось шумно, чем Павел Иванович не преминул воспользоваться:
- Вы, наверное, устали. Тяжелый день был? Можно, я вас домой  провожу?
Я что-то в этом роде и ожидала, тем не менее, была застигнута врасплох. Что делать: пресечь сразу или дать развиться и посмотреть, что будет? Первый вариант - гарантированное спокойствие. Второй - гораздо привлекательней, но, как обычно, хранил в себе обидные сюрпризы.
- Вы идите в канцелярию, а то через пятнадцать минут рабочий день закончится, не успеете сдать свою жалобу. А я пока подумаю.
Он упорхнул, как мне показалось, окрыленный.

Сколько лет у меня не было отношений? Филиппу исполнилось десять, когда я ушла от мужа. С тех пор впустить чужака в нашу с сыном жизнь помыслов не возникало. Очень хорошо помнилось мое безрадостное безотцовское детство.
Мне пять лет. Мать, ее друг и моя крестная играют за столом в какую-то игру. Проигравший наказывается  ударами по тыльной стороне руки. Я сижу рядом и наблюдаю, как мамино предплечье не успевает отойти от покраснения - часто проигрывает - как ее кавалер, с азартом поплевав на указательный и средний пальцы, смачно хлещет ее по руке. Каждый удар отзывается болью в моем маленьком сердце. А вот когда он проигрывает, она едва дотрагивается до его руки - жалеет. Почему же он тогда так больно бьёт? Видя такую несправедливость, я робко вступаюсь за нее. Но мне объясняют, что таковы правила, и продолжают заниматься тем, что называют игрой. Мне бесконечно жаль мою маму, я иду в другую комнату, прячусь в шкафу и  весь вечер плачу от бессилия и обиды за мать.

Чтобы мой Филиппка испытал что-либо подобное? Никогда! Никогда моему сыну не придется делить меня с чужим дядькой или чувствовать себя лишним. Легкий сдержанный  флирт допускался редко  и вне его досягаемости. Сейчас ему семнадцать, а в пятнадцать он меня приятно огорошил: тебе, говорит, надо подумать о себе, а то все обо мне да обо мне.

Проводы слегка затянулись. Мы сидели в моем кабинете, пили Амаретто, ели конфеты "Вишня в шоколаде" и  целовались. В десятом часу вечера Павел таки проводил меня до дома.