Хирургия. Глава пятнадцатая

КУШАТЬ ПОДАНО!

Ужин! Ужин! – послышался командирский голос раздатчицы из пищеблока, которая шла по коридору, стучала ложкой в металлическую миску, добавляя:
- Не опаздывайте, имейте совесть!
Основная масса пациентов имела в этом смысле повышенное чувство совести. Эти активисты первыми закрывали грудью амбразуру раздаточной, фыркали носом на неугодные блюда, но выскабливали чуть ли не до дыр миску из нержавейки, просили добавки, облизывали ложки и с чувством выполненного долга, дополнив вес тела до центнера, раскачиваясь, как маятники, расползались по палатам.
Представители второй категории больных постоянно топтались в столовой, шевелили холодильники, доставая пакеты размером с вещмешки, проверяли наличие продуктов и, разложив по столу весь ассортимент, как в витрине магазина, обстоятельно наслаждались разносолами, демонстрируя друг перед другом продовольственное превосходство: деревенским салом, копчёным лещом, баночкой икры с пересчитанными икринками…
Больница… Это автономная колония со слезами и ржанием, с надеждами и их крушением, с немногословными врачами и болтливыми, как Петросян, санитарками, отдающими команды для выполнения: больным, сёстрам и врачам! Это здесь можно проследить сущность неоспоримого факта:
Стоящий одной ногой в могиле пациент пытается улыбнуться пробивающемуся сквозь шторы солнышку, а мужик, здоровый, как осёл, с вечно уксусной рожей страдальца, доказывает врачу, что у него «все жилочки болят – спасу нет!», и он же украдкой выбрасывает предписанные таблетки в унитаз, чтоб, по его словам, «не травиться этой гадостью»!
 
Только здесь: наконец-то признали,
Что лечение – тягостный труд.
Где здоровые поумирали,
А больные живут и живут!

В палатах особый мир совмещения несовместимых. Одному дышать нечем, другим сквозняки мерещатся. Вечные споры о политике, о «бабах – стервах», о «мужиках-козлах».
Только здесь можно увидеть грязные носки, лежащие на подушке, дорожную сумку на кровати, магнето от трактора с набором гаечных ключей – в прикроватной тумбочке.
Только здесь на туалетной полочке над раковиной рядом с зубной щёткой соседствовали: оскалившийся зубной протез, чьи-то плавки и тапки, ожидающие мытья после посещения туалета.
Только здесь со здравомыслящим пациентом может случиться такая история:

Я был у доктора недавно.
Он сам. Два стула и кушетка.
Врачи рецепты пишут славно,
А разговаривают редко.

Но он пальнул в меня вопросом.
К глазам подсунул молоточек.
Махнув зачем-то перед носом,
Постукал им по ряду точек.

Ещё внимательнее глянул.
Вы молодец! И свеж, и крепок!
И в завершение фразой грянул:
Подальше будьте от таблеток!

Только здесь до глубины понимаешь всю несуразность реальности, когда:

Печаль выдаётся
Весомо и зримо,
Коль горе наследников
Неразделимо…

                * * *
В палату вошла Надежда Николаевна и, увидав спящих обитателей, чтобы не мешать их спокойному пробуждению, вкрадчиво, шутливо произнесла:
- Хрюкин! Ривкин! Пора подниматься. На ужин зовут.
Василий вскочил, как рядовой первого года службы, а Ривкин, как не служивший в армии белобилетник, только открыл глаза и, увидав уже обожаемую им Надежду, улыбнулся. Смутившись неожиданной встрече, он растерянно пролепетал:
- Извините, что без галстука.
- Феликс, ты и штаны забыл надеть! Так можно напугать девчонку хреном, а не отсутствием галстука, – добродушно, с сельской откровенностью сказал Василий.
- А Петров где? – спросила Надежда, проигнорировав скользкую реплику Василия.
- Надька, если Петрова нет на кровати, а на тумбочке нет ноутбука, значит, он в гладильной комнате, подключился к розетке и сочиняет. Он же каждую ночь там работает. Прошмыгнёт незаметно и горбатится до утреннего подъёма, а потом явится и прочитает по нашей просьбе что-то новенькое или нашу любимую «КОЛЫБЕЛЬНУЮ»:
Солнце спит, небо спит,
Детки тоже мирно спят.
Натоптавшись в кухне за день,
Громко бабушки храпят.

Спится городу спокойно –
Сторожа так сладко спят.
Мамы с папами уснули,
Раз кровати не скрипят…

Тихо спится тем, кто в коме.
Спится мышке и ежу.
Даже тем, кто спит не в доме –
И собачке и бомжу.

Ночь, она ведь всех уложит.
Даже совесть крепко спит –
Коль сомнением не тревожит…
Но не дремлет ПРОСТАТИТ!
 
- Не скучно у вас, не скучно… Зовите Петрова на ужин!
- Пусть пишет! – сказал Василий.
- Он не голодный, кушали вместе, и мы на ужин не пойдём. Спасибо тебе и твоей маме за такое угощение, от которого и ужинать не хочется. Спасибо от всей нашей компании! Как выйду на свободу, я ей отомщу добрым делом и за себя, и «за того парня!», и за этого красавчика… – ткнув пальцем в Феликса, сказал Васька, глядя на Надежду, и подмигнув ей, расцвёл улыбкой.
Надежда бросила доброжелательный взгляд на Феликса. Он в разговоре не участвовал, но внимательно слушал их молодецкое щебетание.
- Ладно, с ужином вы без меня разберётесь, я пришла напомнить Василию Ивановичу, что завтра в девять операция, и, обращаясь к нему, дополнила:
- Не завтракать, принять душ и обработать бритвой место, указанное на этой картинке. Если понадобится помощь, обращайтесь.
- Спасибо, Надька! Не понадобится! С картинкой уже справился и с остальными мелочами тоже…
- Тогда всего вам доброго. И вам, Феликс, тоже. У меня завершается смена, встретимся послезавтра.
- Надька! Привет Гальке передавай.
- Передам, Василий Иванович.
Василий неожиданно снял с шеи нательный крестик, протянув Надежде, тихо сказал:
- Передай это от меня Гале, пусть крестик её оберегает от всех бед, как меня оберегал. Скажи ей, что мы будем вместе всегда. Мы будем счастливы, и ты с нами будешь счастлива.
Надежда взволнованно на мгновение прижалась щекой к Василию.
- Спасибо, Василий Иванович, передам. За два дня пребывания в больнице у меня столько впечатлений от происходящих событий. В моей серой, однообразной жизни такое случается редко. Вы действительно считаете, что я ваша дочь?
- Вся наша деревня так считает. Видимо, со дня твоего зачатия. От деревенского зоркого глаза ничего не утаишь, там всё бабы высчитают и закрепят перешёптыванием за глазами виновников событий!
— Вот это да… Аналитики! – сказал Феликс и улыбнулся.