Вампиры-вегетарианцы

    Город умирал медленно и незаметно, как умирают все маленькие города. Жизнь здесь не прекращалась — она просто истончалась день за днем, год за годом, просачиваясь сквозь трещины в асфальте, исчезая в пустых глазницах заброшенных заводских корпусов, растворяясь в сыром воздухе осенних вечеров.
    Когда-то здесь была большая железнодорожная станция. Поезда останавливались каждый час, привозя и увозя людей, их надежды и мечты, разные грузы. Теперь через город проходили только два поезда дальнего следования — ночной и утренний.
    Они притормаживали ненадолго, будто боясь задержаться хоть на минуту дольше положенного, и спешили дальше, оставляя после себя гулкую пустоту и запах креозота от шпал.

    На центральной площади высилась обветшалая статуя рабочего с молотом, словно забытый символ утраченной веры, бывшая гордость советских времен. Парадоксально — заводов и фабрик давно уже не было и в помине, а он все также бестолково махал своим молотом. Плитка вокруг него давно раскололась, а пыльные клумбы с сухими травами тянули свои мертвые стебли в никуда.
    Но в центре еще теплилась какая-то активность. Работали магазины в первых этажах стандартных сталинок, горели вывески круглосуточных аптек, два раза в неделю крутили кино в бывшем Доме культуры. Но стоило отойти на пару кварталов — и город менялся неуловимо. Здесь время застыло где-то между девяностыми и нулевыми: те же облезлые пятиэтажки, разбитые детские площадки с покосившимися качелями, старушки на лавочках у подъездов.

    По вечерам город погружался в вязкую тишину, нарушаемую только гулом редких машин да музыкой из окон. Молодежь собиралась у единственного круглосуточного супермаркета, не зная, куда себя деть. Кто-то еще строил планы уехать, но большинство давно уже смирились. Планы чаще всего так и оставались планами — город держал крепко, опутывая незримой паутиной привычки и безысходности.
    А по ночам, когда гасли окна в панельных домах и затихали дворы, казалось, что город вообще перестает существовать. Растворяется в темноте, как мираж, оставляя после себя только память о том, чем он был когда-то, и смутное предчувствие того, чем он уже никогда не станет.
    В этом городе время словно застыло. Его нищета, его запустение были не просто физическими — они впивались в души, превращая каждое утро в продолжение вчерашнего дня. Здесь даже ветер казался уставшим, когда метался по переулкам, поднимая мусор, как будто он хотел что-то изменить, но сдавался, осознавая тщетность своих попыток.
    И в этом богом забытом месте начинается наша история.

    На пятом этаже облупленной пятиэтажки, где подъезд пахнет смесью кошачьей мочи и выветрившейся краски, в обшарпанной однушке с советскими обоями, покрытыми пятнами времени, жили Гоша и Танька. Снимали за копейки у древней бабки, которая раз в месяц приходила за деньгами, качая головой и бормоча что-то про "молодежь нынче не та". Им было по двадцать пять, хотя лица давно выглядели старше — на которых печать этого городка лежала, как штамп, оставляющий след навсегда. Беспросветный быт, дешевые сигареты и нескончаемое: "будет лучше, но когда-нибудь, потом" — все это застыло в их глазах.
    Гоша был тощим, с нервными движениями и вечной сигаретой, болтающейся в уголке рта. Волосы он стриг сам, машинкой, оставляя неровный ежик, а когда забывал постричься, носил шапку даже дома, скрывая растрепанные пряди. Его любимая одежда — потрепанная косуха с облупившимися шипами на плечах — теперь висела в углу, как напоминание о том времени, когда он был "на стиле". Гоша часто что-то мастерил — в основном чинил старую аудиотехнику, которую находил на мусорке или у местных "перекупов". Ради денег он и колонку перепаяет, и тетрис старый оживит.

    Танька, наоборот, всегда была немного ярче. Красила волосы в кислотные цвета, пока они не начали выпадать от дешевых красок. Теперь носила затрапезный черный хвост, обрезанный наспех. На левом запястье у нее была выколота звездочка, почти стертая временем и мылом. Когда-то она умела ярко краситься, но теперь, как сама говорила, "надоело все это малевание". Она таскала длинные юбки и бесформенные свитера, которые сидели на ней странно, будто отбирались по принципу "что дали".
    Когда-то они оба были частью шумной панковской тусовки. Это было весело, громко и... страшно. Гоша с удовольствием вспоминал "золотые" времена, как они ночами тусили в гаражах, пили дешевую "паленку" и слушали хрипящий магнитофон. Но время шло и тусовка редела. Димона нашли в подъезде с передозом, игла так и торчала из вены. Серого с Максом приняли менты на точке — пятнаха на двоих, привет на зону. Витек просто исчез — говорили, свалил в Питер, но никто точно не знал. Остальные постепенно растворились в сером мареве будней — кто спился, кто женился, кто просто перестал появляться. Танька, правда, вспоминала те же времена с тоской: "Сколько нас тогда было, Гош? Двадцать? Больше. А щас кто? Могила, зона, и в сухом остатке: два-три таких же, как мы".

    Они остались вдвоем, как два облезших вороненка в пустом гнезде. Первое время пытались придумать что-то новое, но фантазии не хватало. Куда деваться, если жизнь вокруг сама как серый снег, липнет и не отряхивается? Гоша пробовал работать на СТО, но там его кинули с зарплатой. Танька пошла продавщицей в ларек, да не выдержала "убийственных" графиков — "сутки через сутки, как для рабов".
    Теперь их дни были похожи друг на друга, как две пустые бутылки. Утром просыпались, лениво курили на кухне. Потом Гоша мог уйти "покрутиться", что обычно значило поискать, что можно перепродать. Танька задумчиво посмотрела в окно. Город за стеклом растворялся в сумерках, фонари еще не зажглись, и в этой мутной полутьме действительно можно было представить что угодно. Разговоры у них были короткие, отрывистые, с примесью городского сленга, матов и шуток, понятных только им двоим.
    — Гош, ты когда шнур купишь для этого магнитофона? — спросила Танька, потягиваясь.
    — Да щас, Тань, как бабки с неба посыплются, так и куплю, — отозвался он, щелкая зажигалкой. — Тут не до шнуров, тут вообще капец, еле на курево наскреб.
    — Ну ты и нищеброд, — засмеялась она, но смех был глухим, каким-то усталым. — Может, нам податься в город побольше?
    — Да там таких, как мы, вагон и маленькая тележка. Кто нас там ждет? А тут... хоть стены свои.
    Слова "свои" звучали натужно, как плохо сыгранная роль. Ни дом, ни стены, ни город не были для них родными. Просто другого ничего не осталось.

    На кухне, где столешница давно облупилась, а единственная лампочка едва светилась, Танька лениво размешивала дешевый растворимый кофе. Гоша ковырялся в старом магнитофоне, матерясь себе под нос. Разговор, как всегда, шел без цели.
    На экране ноута показывали очередной сериал про вампиров — красивые люди в красивых интерьерах страдали от своего бессмертия и непомерной силы.
    — Блин, задолбали, — Гоша отхлебнул пиво. — Вот скажи, нафига им это все? Типа, ты бессмертный, можешь делать что хочешь, а они ноют и ноют...
    Танька затянулась сигаретой, выпуская дым в давно не мытое окно:
    — Да потому что им скучно. Как нам. Только у них вечность впереди, а у нас просто дохера времени.
    — Слышь, а ведь прикольно было бы...
    — Что?
    — Ну, типа, стать вампирами. Только не такими пафосными, как в кино.
    Танька хмыкнула, но в глазах мелькнул интерес:
    — И как ты себе это представляешь? Будешь бабок у подъезда кусать?
    — Да не, я серьезно! — Гоша даже привстал со стула. — Вот смотри: все эти современные вампиры типа уже не пьют кровь, они там... этичные какие-то. Веганы, короче.
    — Вампиры-веганы? — Танька расхохоталась, подавившись дымом. — Совсем сдурел?
    — А что? Прикинь, как модно звучит: "Привет, мы местные вампиры, но мы за этичное питание". Типа, томатный сок вместо крови, тусим по ночам...
    — В "Пятерочке"? — Танька уже откровенно ржала.
    — Да хоть бы и в "Пятерочке"! Всяко веселее, чем вот так сидеть. Можем косухи старые достать, линзы купить...
    Танька перестала смеяться и задумчиво посмотрела в окно. Город за стеклом растворялся в сумерках, фонари еще не зажглись, и в этой мутной полутьме действительно можно было представить что угодно.
    — Знаешь, — медленно произнесла она, — а ведь это реально может быть прикольно. Только надо все продумать. Чтобы не как у всех этих пафосных киношных кровососов, а по-своему. По-нашему.

    Гоша снова взял отвертку, но уже с легким интересом.
    — Ладно, проехали... И че это нам дает?
    — Во-первых, стиль, — начала она, вскидывая палец, как будто читала лекцию. — Черные плащи, кожа, готика. Ты вон свой прикид старый достанешь. Во-вторых, уважуха. Люди начнут думать, что мы не простые. Загадочные, понимаешь? Тайна, мрак, все такое. 
    — Уважуха? — Гоша хмыкнул. — Ты сама-то видела, как мы выглядим? Если я в плаще выйду, меня первые менты скрутят за бродяжничество. 
    — Ну и пусть! — не унималась она. — Зато нас запомнят. Скажут: вон те двое, сдвинутые, типа вампиры. А дальше… можно блог завести, понимаешь? Типа: "Как жить вампиром в России".
    — Блог? — Гоша рассмеялся так, что отвертка выскользнула из пальцев. — На что ты там рассчитываешь?
    — Да щас все тусят в интернете! — перебила она. — Мы будем тренды пародировать. Типа: "Рецепты для вампиров-вегетарианцев. Пирожки с кровавой свеклой!" Или: "Как избежать солнечного света в депрессивной хрущевке".
    Гоша задумался. 
    — Ну, если только для фана...
    — Конечно, для фана! — обрадовалась Танька. — Нам же делать все равно нечего. А так хоть поржем.
    Вечером они решили начать подготовку. Гоша вытащил из шкафа свою старую косуху, обтрепанную и пахнущую затхлостью. Танька раскопала черную юбку и футболку с логотипом давно умершей панк-группы.

    — Погоди, Тань, а клыки? У вампиров клыки должны быть, — напомнил Гоша, разглядывая свое отражение в мутном зеркале.
    — Щас придумаем, — сказала она и направилась в ванную. Вернулась через пять минут с двумя обломками зубочисток.
    — Ты это серьезно? — удивился Гоша, пока она пыталась приклеить ему "клыки" на кусочек жвачки. 
    — Конечно, серьезно. А ты думал, у нас бюджет как в Голливуде? — отрезала она.
    Через полчаса они выглядели как будто их выгнали с карнавала для неудачников. Клыки держались на честном слове, Танька закуталась в старое покрывало, изображая вампирский плащ, а Гоша зачем-то надел солнечные очки, хотя за окном давно стемнело
    — Ну, че, пойдем пробовать? — предложил он, глядя на их отражение в зеркале.
    — Пойдем, — согласилась Танька, поправляя юбку. — Только выгляди так, будто ты хочешь всех сожрать.
    — Да мне и притворяться не надо, я реально жрать хочу, — буркнул он.
    Они вышли в подъезд, где было тихо и мрачно. Лестничные пролеты пахли чем-то подозрительным. Танька торжественно взмахнула "плащом".
    — Мы — ночные создания! — провозгласила она.
    — Да-да, ночные создания, которые едят доширак, — добавил Гоша, зажигая дешевую зажигалку вместо свечи.
    Так началась их новая жизнь, полная глупых пародий на книги и фильмы, странных "вампирских" привычек и попыток создать хоть какую-то легенду в своей серой, как город, реальности.

    В следующие недели Гоша и Танька полностью вошли в свою новую "вампирскую" роль. Они снимали короткие видео на телефон, где Танька, стоя у окна, трагично произносила:
    — Я жажду… сока томатного!
    Гоша, сверкая зубочистками, стоял на фоне хрущевской стены и мрачно бормотал:
    — Ночь скрывает наши грехи… и неоплаченные долги за коммуналку.
    В интернет они выкладывали все это под громкими заголовками: "Исповедь вампиров из глубинки!" или "Путеводитель по жизни кровососа в депрессивном городке". Подписчики начали подтягиваться, но это была странная публика — от скучающих домохозяек до людей, которые реально верили в вампиров.
    — Ты видела? — однажды удивился Гоша, тыча в телефон. — Какой-то тип спрашивает, как нам удается не стареть.
    — Скажи, что секрет в дошике и суровых морозах, — хихикнула Танька.
    Они даже устроили "ночной рейд" по местному магазину. Продавщица смотрела, как эти двое в темных тряпках и с зубочистками в зубах торжественно покупают томатный сок и пачку соевых котлет.
    — Ну дебилы, — только и пробормотала она.

    Однажды им написали журналисты из какого-то малоизвестного YouTube-канала, предложив снять сюжет про "вампиров из глубинки". Гоша и Танька сначала отказывались, но потом решили, что это их звездный час. Они пригласили съемочную группу прямо в свою однушку, развесив по стенам дешевые "декорации" — черные простыни и свечи из магазина "Все по 50".
    На камеру они говорили полнейшую ерунду:
    — Наша философия — это отказ от насилия. Мы не пьем кровь, потому что уважаем права коров, — вдохновенно вещала Танька.
    — Да, — подхватывал Гоша. — В современном мире вампир может быть кем угодно. Мы, например, продвигаем эко-вампиризм.
    В конце журналисты, не выдержав, спросили:
    — Вы серьезно все это?
    — А вы что, думали, вампиры шутят? — ответил Гоша с непроницаемым лицом.
    Видео вышло через неделю и набрало несколько тысяч просмотров. Местные стали узнавать "вампиров" и начали хихикать, встречая их на улице.

    Через пару месяцев интерес к ним угас. Подписчики начали отписываться, да и они сами устали от своей игры. Однажды Танька сидела у окна, крутя в руках пластиковый стакан с томатным соком. 
    — Знаешь, Гош, — сказала она. — А ведь это все была фигня.
    — Ну да, — согласился он, ковыряя зубочисткой свои несуществующие клыки. — Зато было весело.
    — Ага, — кивнула она. — Только теперь у нас денег нет даже на нормальную еду.
    — Так, может, пора перестать быть вампирами? — предложил он, зевая.
    Танька задумалась, глядя в темное окно.
    — Да ну… Кто мы без этого?
    Он пожал плечами:
    — Люди. Просто люди.
    — Звучит еще хуже, чем быть вампиром, — усмехнулась она.
    И они снова зажгли свечи, включили старый магнитофон и разыграли еще одну сцену. Потому что это было хоть что-то.

    Время будто остановилось в этом городке. Никаких перемен, никаких надежд. Заводы либо давно закрыты, либо работают вполсилы. Вечерами улицы пустеют, словно жители боятся не чего-то мистического, а обыкновенной тьмы — той самой, что делает каждую выбоину на дороге, каждое облезшее здание и каждую уставшую душу еще более уродливой.
    Гоша и Танька сидели на кухне. Старая, вся в дырах, занавеска на окне слегка шевелилась от сквозняка. На столе лежала пустая пачка дешевых сигарет и стоял ополовиненный стакан томатного сока, который они теперь брали по скидкам.
    — Тань, — негромко сказал Гоша, ломая зубочистку пальцами. — Слушай, а ты думала, как бы отсюда свалить? Ну, вообще.
    Танька молчала, глядя на мутное стекло окна, за которым с трудом угадывались силуэты пятиэтажек. 
    — Куда свалить-то? — наконец пробормотала она. — Везде одно и то же. В Москве только хуже: либо пахать на чужой карман, либо сдохнуть так же, но быстрее.
    Гоша кивнул, задумчиво вертя в руках старую зажигалку.
    — Ты права. Тут хотя бы все свои. Все свои уроды.
    Они снова замолчали. В их молчании было что-то тяжелое, неподъемное, как тот серый снег, что лежал вдоль обочин дороги и никак не таял.
    — Может, опять вампирить начнем? — предложил он, наконец.
    Танька усмехнулась, но в ее улыбке было больше горечи, чем шутки.
    — Гош, мы и так вампиры, только без крови. Живем за чужой счет, в темноте. Ты разве не видишь?

    Его взгляд скользнул по облезлым обоям, щербатой чашке на столе и выключенному телевизору в углу. Он хотел возразить, но слова застряли где-то внутри, на границе между горлом и сердцем.
    — А может, это не мы такие, а город? — тихо сказал он.
    — Может, — ответила она, даже не повернув головы.
    За окном прошел старик с натянутой до глаз шапкой, волоча за собой ржавую тележку. Далеко в переулке замигал фонарь, как будто раздумывая, стоит ли вообще продолжать светить.
    В этой тишине, пронизанной редкими звуками — скрипом снега под ногами, гудением старого холодильника, — они вдруг осознали, что город пропитал их изнутри. Его пустота стала их пустотой. Его бессмысленность — их бессмысленностью.
    Но несмотря на это, они продолжали играть свои роли. Вампиры-вегетарианцы. Просто чтобы не раствориться окончательно. Чтобы хоть чем-то заполнить пустоту.
    А город смотрел на них и равнодушно молчал.