Фрагмент большой повести

АЛЛА НИКИТКО - http://proza.ru/avtor/anikita100 - ТРЕТЬЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ "УКРАСИМ ЁЛКУ!" - Международного Фоднда Великий Странник Молодым

   На улице порошило. Снег в этом году какой-то неуёмный. Он лежит пышными белыми барханами, куда не глянь. Дороги и тротуары чистить не успевают. Прямая, как стрела, мощёная дорожка от дома давно скрылась из виду, нащупать её под сугробом – нерешаемая задача. Какой-то первопроходец проложил в снежной утренней целине странный дугообразный полукруг – вот занесло человека! Тоже, наверное, после новогоднего утренника. Пришлось, утопая выше щиколотки, вносить свой вклад в «народную тропу».
  Выбравшись в центр, подумала вдруг про уток. Заглянула в магазин за батоном и направилась к реке, о чём сразу пожалела. Лестницу, конечно, чистили, но  снег не уступал. Длинный каскад ступенек слился в один сплошной лыжный спуск. Того и гляди, проедешься по нему спиной. Но спустилась.
   У реки было девственно пустынно. Лишь на противоположной стороне  – мужчина в связке с псом, но поводка не разглядеть.  А здесь – лишь она одна:

  В уединенные места
  Бреду, глотая безысходность.
  Пусть окружает пустота,
  И дрогнет сердце. Канул вот бы
  За грань, где стихнет суета,
  Мир этот плавно и неспешно!
  Я под опорами моста
  Ищу покой в движенье пешем.
  Ищу, иль нет? –  Поглощена
  Своим бессмысленным походом?
  Опять – одна, и всё – одна,
  Смотрю на скованную воду.

   Чёрное око незамерзшей воды, недалеко от моста, стиснуто со всех сторон основательно взявшимся льдом. В ледяном плену мерно  покачивается несколько уток. А остальные – сплошная  чёрно-коричневая масса – на берегу, прямо в рыхлом, сыпучем снегу, утопая по самые спинки.
   Едва зашелестела пакетом, вся утиная масса, подкрякивая недружным  простуженным хором, важно двинулась к ней, обступила, взяв в плотное кольцо.  Она торопливо принялась  рвать батон, кидая направо-налево, ближе-дальше, понимая, что всех не накормить.  Бросая, чувствовала, как утки беззастенчиво топчутся своими неуклюжими красными лапками прямо по её сапожкам. Что-то дёрнуло полу её пальто – быть того не может! Одна из уток, явно не робкого десятка, подпрыгнув, ухватила клювом за край. И затем –  снова. Буквально висла на ней.  Нагловатые глазки-бусинки буравили пакет с батоном:
  – Сюда подавай!  Не видишь, что ли?
Протянула руку: утка решительно рванула крепким, железным клювом добычу. Так вот ты какая – Серая шейка! Да! Такая не пропадёт! А остальные?
  – Одной Вам не справиться, – проговорили за спиной.
  Обернулась. Молодой человек в низко натянутой вязаной шапочке, пухло намотанном  шарфе, взирал с ироничной улыбкой. Глаза их встретились лишь на мгновение. Она вспыхнула, подумав с досадой, что тушь, наверно, расползлась под снегом и ветром, а нос, должно быть, синий. И предложила с отчаянным вызовом:
  – Так присоединяйтесь!
  – А я, представьте – без батона!
  – Могу поделиться.
Она протянула пакет, он оторвал половину и взялся раскидывать. Утки охотно приняли и его в свой подкрякивающий  круг. Дело пошло быстрее.
 – Слушайте! Такой свежий! Я бы и сам сейчас не отказался!
 – Я, если честно, тоже! – улыбнулась, наконец, и она.
 – Ой, ни фига себе! – удивлённо воскликнул он. – Вы видели?! – Прямо из рук вырвала, вот эта, юркая!
  – Да, это Серая шейка. Всё пальто уже оборвала.
  – Ваша знакомая?
  – Практически подруга.
  Так, переговариваясь, в четыре руки они быстро разделались с батоном.
  – Вы теперь куда? – спросил он.
  – В никуда, – пожала она плечами.
  – А идём кофе пить!
Она вновь встретила его взгляд,  присмотревшись немного внимательнее: по крайней мере – выбрит. А то все сейчас на одно лицо: бородатые варвары из барбершопа. Приятный. Кто-то шепнул ей: «Да! Говори "да"!  Может, то был Наткин Ангел?  Быстро прикинула, что под пальто, и что будет с волосами после шапочки, и решилась:
  – Или чай.
  – Или чай, – согласился он.
Подъём в гору оказался проще. К тому же,  попутчик предложил руку.
  – Вы как там очутились? – спросил он, переводя дыхание, глядя вниз, на героически проделанный путь.
  – Решила заработать кармический плюсик на небесах.
  – Значит, и я тоже?
  – Полагаю, что да. А Вас как туда занесло?
  – Я оставил недалеко машину в сервисе. Решил убить полчаса.
  – Эта лестница – не самый удачный выбор.
  – Согласен. Я бы сказал – гигантский слалом. Сам не знаю, кто меня надоумил. Зато карму с Вами подчистил.  Предлагаю сперва забрать автомобиль, а потом – чай.
  Они вновь посмотрели в глаза друг другу. И кто-то снова подсказал ей:
  – Идёт.
  – Павел, – отрекомендовался он.
  – Дина, – представилась и  она.
  – А у Вас на шапочке – сугроб, Дина, – осторожно провёл он над ней рукой, словно совершая магический обряд.
  – А у Вас – не меньше, Паша. – Свой стряхнул решительно.
  Пока машина, налегая всеми своими лошадиными силами, преодолевала снеговую хлябь проезжей, она торопливо, украдкой осмотрела себя в маленькое зеркальце. Её манипуляции не остались незамеченными.
  – Так удобнее, – отогнул он козырёк над лобовым стеклом, снабжённый зеркалом, – но там всё в порядке: тушь, помада, румянчик. Всё на месте, – и  хитро покосился на Дину.
  – Я опасалась, что вместо двух глаз – четыре.
  – Зачёт, – улыбнулся Павел. – Может, на «ты»?
  – Попробуем.
Вошли в кафе и она, сбросив ему на руки пальто, непривычно для себя легко и раскованно, обернулась.
  – О! Ручная работа! – проговорил он, с неподдельным интересом разглядывая затейливое платье.
  – Удачно выбрала! – шепнул (ну точно, он!) Ангел!
  – Ты вяжешь? –  усмехнулась она, приятно польщённая.
  – Не я –  мама. А смотри, чё у меня есть! – и, освобождаясь от шарфа, как фокусник, сбросил своё пальто.
  Дина уставилась на его грудь, сравнивая орнамент свитера со своим, по лифу и рукавам платья. Расцветкой (сдержанный бордо, пылкий красный и  ультрамарин) они удивительно близко перекликались.  Это своё платье Дина увидела когда-то в журнале:  платье для неё, яркой брюнетки! Долго подбирала точные оттенки и качество пряжи и потом долгими вечерами вывязывала по схеме, представляя, как сразит им кого-то…
  – Гармонично, – констатировала она.
  – Судьбоносно, – подытожил он.
Когда заказали кофе и десерт, он всё ещё оживлённо разглядывая её платье:
  – Только не говори, что сама вязала.
  – А то что?
  – А то женюсь, чего доброго.
  – От добра добра не ищут. Так уж и не рискуй лучше. А ты точно не женат?
  – Клянусь орнаментом, –  пошутил он, но смотрел серьёзно. Помолчав, продолжил:
  – И часто ты одна уток кормишь?
  – Циклически.
  – С парнем разругалась?
  – С парнем я ругалась лет в восемнадцать. Это – другое.
  Что другое, объяснять не стала. И он не спросил. Принесли кофе. Потянуло  ароматом востока. Пироженки нежно поглядывали с белоснежных блюдечек и ложечки  готовы были пропеть благословляющее «дзинь», подобно свадебным колокольцам. Столик был небольшой. Они сидели напротив друг друга, волнующе близко.
   – Ты где встречаешь? – задал он тот самый вопрос, глядя внимательно  карими, несколько удлинёнными глазами сквозь призрачный пар над белым фарфором чашки. Странное, волнующее впечатление производил этот мягкий, манящий  взгляд. Он не был поверхностным взглядом искателя приключений.  В нём –  что-то,  с чем ей сложно справиться, не отведя своих собственных, тёмно-серых с зеленью глаз.
И она время от времени спасалась бегством, глядя на пирожное,  а он тем временем разглядывал нежные черты девушки, оттенённые опущенными ресницами, немного напоминающую перепуганную лань . И её глаза – с чем бы их сравнить?
   В кафе было людно, не смотря на дневное время. Дивно уже то, что в предпраздничный день отыскался для них этот столик на двоих. Но многолюдье зала было каким-то расплывчатым, невнятным, и музыка доносилась, словно издали. Он – пытливо и спешно, она – немного таясь и явно смущаясь –  оба изучали друг друга.  Тембр голоса, интонации, жесты – ведь всё это так важно. Ах, что за глаза у него! Там, у реки, в окружении уток, она не успела их рассмотреть. Так о чём он спросил? Ах, да! –  С кем встречаю.
  – С домашними, –  ответила уклончиво после  паузы. Не выкладывать же, что одинокой букой просидит у телевизора. А ростки сожаления уже предательски пробивались:

  Зачем мне это промедленье? –
  Ведь я предчувствую уже
  Пожар любви сквозь первотленье,
  И в неизбежности  горенья
  Я всё ж стою на рубеже.
  Я, не подав руки и вида,
  Лишь умножаю список жертв,
  Любви пророча панихиду;
  Но медлю я на рубеже.

   «С домашними». Почему она так ответила? Что-то Ангел её сплоховал.
   – Ясно: «Домашний праздник», –   проговорил он, улыбнувшись, однако огорчения было не скрыть. – А я хотел пригласить тебя в компанию – небольшую, старые друзья.
  – Да, жаль, – улыбнулась Дина. – Не с кем будет поговорить про уток.
  – Точно! Утки теперь – моя любимая птица, – воскликнул он преувеличенно шутливо.
  – Особенно Серая шейка, – поддержала она.
  – Значит, завтра тоже не увидимся? Ты, наверное, будешь занята готовкой, уборкой, пёрышки чистить станешь.
   Он выглядел откровенно разочарованным. Ну, что она наделала! Выкладывать карты теперь – уж совсем глупо! И она лишь коротко подтвердила:
  – Да.
Он подвёз её до дома. Не спросил, с кем она живёт. Задержал лишь  руку, свободную от перчатки,  в своей, отчего тепло медленно разлилось по телу. «Ах, не уходить бы никуда! И что я за дура!», – словно глядя на себя со стороны, мысленно воскликнула она.
  – Ты позволишь хотя бы поздравить тебя с Наступившим?
  – И даже с Наступающим! Это будет мило!
  – А уместно? – посмотрел он в её странноватые неопределённостью цвета  глаза.
  – Вполне (можно было не отвечать: там ведь всё было написано).
  – Тогда диктуй телефон.
Он проследил, пока она открыла входную дверь, обернулась, приподняв раскрытую солнышком ладонь, тепло которой так явственно ощущала его рука, и скрылась в тёмном проёме.

18.11.2024


На Конкурс "Украсим ёлку!" - http://proza.ru/2024/11/15/987 - Международного Фонда Великий Странник Молодым